Текст книги "Орлеанская девственница. Магомет. Философские повести"

Автор книги: Франсуа Мари Аруэ Вольтер

ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ

СОДЕРЖАНИЕ

Агнеса Сорель, преследуемая духовником Жана Шандоса. Сетования ее любовника и пр. Что случилось с прекрасной Агнесой в некоем монастыре

 
Как! Предисловье делать всякий раз
Ко всякой песни! Мне мораль постыла;
Бесхитростно поведанный рассказ
О том, что истинно происходило,
Спокойный, без затейливых прикрас,
Не блещущий ни юмором, ни сметкой,
Вот чем цензуру можно сделать кроткой.
Итак, читатель, приглашаю вас
Отправиться своей дорогой прямо.
Ведь главное картина, а не рама.
 
 
Карл набожный, придя под Орлеан,
Одушевлял бойцов отважных стан,
В них жар любви к отчизне разжигая,
И все рвались вперед, ему внимая.
Он проповедовал им бранный пыл,
И вид его надменно-весел был,
Но в глубине души, увы, вздыхал он,
Своей возлюбленной не забывал он.
Ведь то, что он ее покинуть мог,
Расстаться с нею хоть на краткий срок,
Конечно, было доблестью большою:
Простившись с ней, простился он с душою.
Вернувшись восвояси и смирив
Воинственной отваги опьяненье,
Он испытал старинных чувств прилив,
Любви благословенное мученье.
Амур на смену демону побед
Летит, и с ним бороться силы нет.
Король, прослушавший не без досады
Придворных бестолковые доклады,
Спешит уединиться в свой покой
И пишет там дрожащею рукой
Письмо любви, обеты постоянства.
Слезами было залито оно:
Чтоб осушить их, не было Бонно.
Один осел, из мелкого дворянства,
Был отвезти записку снаряжен.
Прошло не больше часа и, о горе,
С запискою обратно скачет он.
Король встревоженный, с тоской во взоре:
«Как! Ты вернулся? – задает вопрос. —
Мое письмо? Его ты не отвез?»
«Мужайтесь, государь! Страшна утрата!
Ах! Все погибло: в плен Агнеса взята
Увы! Иоанны тоже след пропал».
 
 
Услыша это грубое признанье,
Король упал немедля без сознанья,
И только для того он снова встал,
Чтоб до конца испить свое страданье,
Кто вынести удар подобный мог,
Тот не любил глубоко, видит бог.
Агнесу Карл любил, и этот случай
Его пронзил тоской и злобой жгучей.
Хоть общею заботой окружен,
Едва не потерял рассудка он;
Его отца свела с ума причина[72] 72
  Его отца свела с ума причина – отец Карла VII, Карл VI (1380 – 1422), за несколько лет до конца своего правления заболел тяжким «ушевным недугом. Начавшаяся ожесточенная борьба за власть отрицательно сказалась на положении Франции.


[Закрыть]
Ничтожнее, – он был слабее сына.
«Ах! – вскрикнул Карл. – Я уступить готов
Все рыцарство мое и духовенство,
Иоанну д'Арк, остатки округов[73] 73
  … Остатки округов – перед снятием осады Орлеана в 1429 г. Карлу VII принадлежали лишь отдельные области Франции, остальная территория была захвачена англичанами.


[Закрыть],
Где признают еще мое главенство!
Пускай берут британцы, что хотят,
Но пусть мою любовь мне возвратят!
Монарх злосчастный, где твое блаженство?
Что толку в том, что волосы я рву?
Я потерял ее, я в сердце ранен,
Ах, может быть, пока я смерть зову,
Какой-нибудь бесстыдный англичанин
Овладевает, дерзостен и груб,
Красой, рожденной для французских губ!
Другой лобзанья с уст твоих срывает,
Другому светит твой прекрасный взор,
Рука другого грудь твою ласкает,
Другой… О, небо! О, какой позор!
И в этот миг ужасный, может статься,
Она не думает сопротивляться.
Ах, с темпераментом твоим, дитя,
Ты можешь друга позабыть шутя!»
Король унылый, неизвестность эту
Не в силах вытерпеть, прибег к совету
Астрологов, монахов, колдунов,
Евреев, сорбоннистов, докторов
И всех, кто бродит с книгою по свету.
Он говорит им так: «Без лишних слов,
Скажите, как дела с моей любезной:
По-прежнему ль она в любви верна
И обо мне вздыхает ли она;
Не смейте лгать; таиться бесполезно».
Они советуются, вздор меля,
На всех наречьях, думая о плате:
Тот изучает руку короля,
Тот чертит треугольники в квадрате,
Один следит Меркурия полет,
Другой псалмы Давида достает,
Твердит «аминь», и шепчет, и поет,
Иной, чертя круги, взывает к бесу,
А тот в стакане изучает дно,
Как было в древности заведено,
Чтоб приподнять грядущего завесу.
Устав потеть, шептать и колдовать,
Они свидетельствуют громогласно,
Что добрый Карл спокойно может спать:
С Агнесою все обстоит прекрасно,
Монарху своему она верна,
И что благоприятствуют влюбленным
Все силы неба, звезды и луна.
Извольте верить господам ученым!
 
 
Шандоса беспощадный духовник
Использовал благоприятный миг,
И, несмотря на слезы, стоны, крик,
Он овладел Агнесой грубой силой.
Он счастие неполное постиг,
Слепую страсть одну, без ласки милой,
Союз без нежности, союз унылый,
Которого любовь не признает.
Взаимность сладкая – всего дороже!
Скажите мне, на самом деле, кто же
Приятно время проводил на ложе
С любовницей, что горько слезы льет,
Царапается, губы не дает?
Но этого монах не понимает,
Он лошадь непокорную стегает,
Нимало не заботясь, каково
Красавице в объятьях у него.
 
 
Влюбленный по уши в свою подругу
Паж, побежавший в город поживей,
Чтоб оказать избраннице своей
Достойную заботу и услугу,
Спешит домой. Ах, что он увидал!
Пред ним монах, сей изверг беспощадный,
Сей похотливец, мерзостный и жадный,
Как зверь, свою добычу пожирал.
При этом виде паж, кипя отвагой,
Напал на сволочь с обнаженной шпагой.
Тогда монаха нечестивый пыл
Самозащите место уступил.
Вскочив с кровати, палку он схватил
И на Монроза опустил с размаха.
Сцепились два отважные бойца,
И запылали яростно сердца,
Пажа – любовью, злобою – монаха.
 
 
Счастливцы, чей удел – спокойный труд,
Далеких сел благочестивый люд,
Привыкли наблюдать вблизи дубравы,
Как волк жестокий с мордою кровавой
Зубами шерсть овцы несчастной рвет
И кровь своей невинной жертвы пьет.
А если добрый пес с зубастой пастью,
Сочувствующий ближнего несчастью,
Летит к нему стрелой – свирепый волк,
Клыками издавая страшный щелк,
Овечку полумертвую бросает
Лежать беспомощно в траве густой,
Спешит к собаке, рвет ее, кусает
И с недругом вступает в страшный бой;
Израненный, он злобою пылает,
Рычит и брызжет пеной и слюной;
И всею силой своего сердечка
Трепещет за спасителя овечка.
Здесь было то же самое: монах
Рассвирепевший, с палкою в руках,
Дрался с Монрозом, полон зла и яда;
И тут же – победителю награда —
Агнеса на измятых простынях.
 
 
Хозяин и хозяйка, дети, слуги,
Услышав шум, бросаются в испуге
Наверх. Они бегут со всех сторон
И гнусного монаха тащат вон.
Все за пажа, все против негодяя,
Всем по душе отвага молодая.
Итак, Монроз свободен и спасен;
С красавицей вдвоем остался он.
Его соперник, дерзок, хоть сражен,
Отправился служить святую мессу.
 
 
Но как утешить бедную Агнесу?
В отчаянье, что увидал Монроз
Ее красы в столь недостойном виде,
При мысли о позоре, об обиде,
Красавица лила потоки слез.
Стыдом терзаемая, только смерти
Она желала в этот миг, поверьте,
И повторяла лишь одно: «Увы,
Я вас прошу, меня убейте вы!»
«Как? Вас убить? – вскричал Монроз, не в силе
Сдержать волненья нежного. – Убить!
Да если б даже вы и согрешили,
Вы жить должны, чтоб грех ваш искупить.
Подумайте, зачем вам жизнь губить.
Вы злого ничего не совершили,
Агнеса, дорогое божество!
Все это грех монаха одного!»
Хоть речь его была не слишком ясной,
Зато огонь его влюбленных глаз
Внушил желанье грешнице прекрасной
Земную жизнь не прерывать тотчас.
 
 
Пришла пора обедать. А печали
(По опыту я это знаю, ах!)
От века жалким смертным не мешали,
Страдая, объедаться на пирах.
Вот почему великие поэты,
Добряк Вергилий и болтун Гомер,
Которых с детства ставят нам в пример,
Не упускают случай про банкеты
Поговорить среди военных гроз
Итак, друзья, Агнеса и Монроз
Обедать сели у кровати рядом.
Сперва в стыдливой скромности своей
Они не подымали и очей,
Затем, случайным обменявшись взглядом,
Оправились и стали посмелей.
 
 
Известно каждому, что в цвете лет,
Когда нет меры нашему здоровью,
Недурно приготовленный обед
Воспламеняет страсть. Горячей кровью
Пылает сердце, полное любовью,
Й мозг бутылкою вина согрет.
Мы чувствуем приятное томленье,
Ах, плоть слаба и сильно искушенье.
 
 
Монроз влюбленный далее не мог
Бороться с дьяволом в тот миг опасный;
Упал он на колени и у ног
Красавицы молил: «Кумир прекрасный,
О, сжальтесь над моей любовью страстной,
Не то умру я тотчас, видит бог!
Вы не лишите страсть награды милой,
Которую злодей похитил силой!
Он преступленьем счастлив был. Увы,
Ужель не наградите верность вы?
Она взывает! Иль вы так черствы?»
Был довод недурен, скажу без лести;
Красавица признала вес его,
Но не сдалась сейчас же оттого,
Что наслажденье с соблюденьем чести
Для сердца нежного милей всего,
И легкое в любви сопротивленье
Лишь подливает масло в упоенье.
Но наконец Монроз счастливый, ах,
Был утвержден в приятнейших правах,
Войдя в благословенный рай влюбленных.
Что слава Генриха пред этим? Прах!
Да, королей свергал он побежденных.
Да, Франция сдалась ему, дрожа,
Однако сладостней судьба пажа.
Но как обманчиво земное счастье!
Как быстро рвется наслажденья нить!
От чистого потока сладострастья
Прекрасный паж едва успел вкусить,
Как вдруг отряд британцев подъезжает,
Идет наверх, стучится, дверь ломает.
Монах проклятый, ты, не кто иной,
Так подшутил над нашею четой.
Агнеса чувств лишилась от испуга;
Хватают бритты и ее и друга;
Обоих их к Шандосу поведут.
К чему присудит их ужасный суд?
Увы! Любовникам придется туго;
По опыту уже известно им,
Что Жан Шандос бывает очень злым.
В глазах у них невольное смущенье,
А на душе тревога и волненье,
Но щеки вспыхивают ярче роз
При мысли о недавнем наслажденье.
Ах, что их ждет? Как встретит их Шандос?
На счастье их, случилось, что в тумане
Дорогою ошиблись англичане,
И показалось вдруг до двадцати
Французских рыцарей на их пути,
Которым об Агнесе и Иоанне
Приказ был всюду справки навести.
 
 
Когда сойдутся носом против носа
Два петуха, любовника, барбоса,
Иль узрит янсенист издалека
Лойолы бритого ученика,
Или, ультрамонтанца[74] 74
  Ультрамонтанец – французский католик, считавший власть папы римского высшей и единственной.


[Закрыть] вдруг завидя,
Дитя Кальвина смотрит, ненавидя,
Сейчас же начинается игра
Когтей иль копий, клюва иль пера.
Так точно даром время не теряют
Французы и отважною гурьбой,
Как соколы, на бриттов нападают,
А те, конечно, принимают бой;
Удары сыплются, мечи сверкают.
Кобыла, что красавицу везла,
Подобно всаднице, резва была;
Она в пути вертелась и лягала,
Прекрасную наездницу трясла;
И вдруг как закусила удила:
Ее ночная схватка испугала.
Агнеса хочет слабою рукой
Ее сдержать, но та галопом мчится.
Напрасный труд! С неведомой судьбой
Красавице придется помириться.
 
 
В разгаре боя не видал Монроз,
Куда Агнесу резвый конь унес.
Летит она, как ветер, в туче пыли
Без отдыха уже четыре мили.
Но утомился конь и свой полет
У монастырских задержал ворот.
Кругом монастыря был лес тенистый;
Река, блиставшая волною чистой,
То медленно, то быстро, как стрела,
Невдалеке извилисто текла.
Поодаль холм зеленый возвышался;
Он каждой осенью обогащался
Дарами сладкими, что дал нам Ной,
Когда, покинув свой сундук большой,
Предотвратил народов истребленье
И выдумал вина приготовленье,
За дни потопа утомлен водой.
Кругом Помона с Флорой[75] 75
  Полона с Флорой – Помона, по римской мифологии, богиня плодов; Флора – богиня цветов и садов, весны и молодости.


[Закрыть] молодой
Разлили всюду нежную усладу,
Блаженство обонянью, радость взгляду.
Рай прародителей едва ли цвел
Роскошнее, чем этот тихий дол;
И не было еще полей на свете
Прекрасней, чище, сладостней, чем эти.
Вдыхая сей целительный эфир,
Сердца смятенные позабывали
Свои обиды, муки и печали,
И роскошь городов, и целый мир.
 
 
Вздохнув, взглянула нежная Агнеса
На монастырь, белевший в чаще леса,
На холм зеленый, реку, неба ширь.
То был, читатель, женский монастырь.
«Ах, наконец-то, – так она сказала, —
Мне божия десница указала
Молитвы и невинности приют.
Увы! Должно быть, воля провиденья
Меня сюда послала, чтобы тут
Оплакала свои я прегрешенья:
Здесь чистые затворницы живут,
Не ведая мирского заблужденья,
А я известна до сих пор была
Лишь тем, что жизнь распутную вела».
Агнеса, громко говоря все это,
Заметила над воротами крест.
Пред символом спасенья дольних мест
Она склонилась, верою согрета,
И, чувствуя раскаянье в крови,
Покаяться в грехах решила честно;
Прийти нетрудно к вере от любви:
То и другое – сладость, как известно.
Игуменья отправилась в Блуа
Два дня назад (возможность представлялась
Поправить монастырские дела),
А здесь ее наместницей осталась
Сестра Безонь. Ей все повиновалось.
Она, Агнесу увидав, велит
Открыть ворота, ласково встречает
Несчастную. «Войдите, – говорит, —
Какой благой святитель посылает
Нам эту гостью? Дивной красотой
Блистаете вы, взоры удивляя.
Скажите, вы не ангел, не святая,
Которую господь нам шлет из рая,
К обители смиренной и простой
Особенную милость проявляя?»
 
 
Агнеса скромно отвечает: «Нет,
Я та, которыми наполнен свет,
Опутана греховной паутиной,
И если в рай мне суждено попасть,
То там мне место рядом с Магдалиной.
Судьбы капризной роковая власть,
Господь, а главное – мой конь примчали
Меня сюда в тревоге и печали.
Грешней, чем я, отыщется едва ли;
Но сердцем я не огрубела, нет;
Ища добро, я потеряла след,
Теперь нашла. Благодаренье богу,
Который к вам мне указал дорогу».
Ободрила почтенная сестра
Агнесу, каявшуюся так мило,
И, воспевая прелести добра,
Пред нею двери кельи растворила.
Там было чисто и освещено,
Красиво убрано, цветов полно,
Постель мягка и широка. Казалось,
Что для любви она предназначалась.
Агнеса радовалась от души,
Узнав, как сладко каяться в тиши.
 
 
Поужинав (об этом я ни разу
Не умолчу, чтоб не вредить рассказу),
Безонь сказала: «Милая сестра,
Уже довольно поздно, спать пора.
Вы знаете – лукавый, без сомненья,
Захочет вас ввести во искушенье;
Но против этого есть верный меч:
Нам надо на одной кровати лечь;
Тогда нечистый вас не испугает.
Увидите, как это помогает».
Агнеса добрый приняла совет:
Они легли в постель и гасят свет.
Агнеса, рано радоваться чуду:
Судьба тебя преследует повсюду.
 
 
Читатель! Я не в силах говорить.
Сестра Безонь… Но пред таким моментом
Нельзя молчать! Я должен все открыть!
Сестра Безонь – она была студентом,
В наружности которого слились
И Геркулес, и нежный Адонис.
Лет двадцать он имел, никак не боле,
Был свеж, румян, силен и белокур.
Игуменью – увы! – в земной юдоли,
Как видите, преследовал Амур.
Сестра-студент в покое и богатстве
Довольно весело жила в аббатстве.
Так некогда у Ликомеда жил
Переодетый девушкой Ахилл[76] 76
  Переодетый девушкой Ахилл – по древнегреческому мифу богиня Фетида, мать Ахилла, чтобы снасти его от участия в Троянской войне, где его ожидала смерть, поместила сына среди дочерей скифского царя Ликомеда, переодев в девичье платье. Эту хитрость разгадал Одиссей, предложивший девушкам украшения. Ахилл же выбрал меч.


[Закрыть]
И с Деидамией блаженство пил.
 
 
Едва в постель успела лечь Агнеса
С монашенкой, как тотчас же нашла,
Что перемена к лучшему (повеса
Взялся за дело) в той произошла.
Кричать, сопротивляться – мало толку,
Когда овца попала в зубы к волку.
Страдать безмолвно, не борясь со злом,
Исходом лучшим было, без сомненья,
Что размышлять! Да в случае таком
И времени-то нет для размышленья.
Когда студент (ведь люди устают)
Прервал на время свой усердный труд,
Прекрасная Агнеса в сокрушенье
Так думала об этом приключенье:
«Увы! не слышит бог мою мольбу,
Как я желала бы остаться честной;
Но трудно спорить с истиной известной,
Что смертному не победить судьбу».
 

Конец песни десятой

ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ

СОДЕРЖАНИЕ

Англичане оскверняют монастырь. Сражение святого Георгия, патрона Англии, со святым Денисом, патроном Франции

 
Я расскажу вам без затей напрасных,
Что утром два затворника прекрасных,
Запретной негою утомлены,
Лежали рядом, тесно сплетены,
И видели счастливейшие сны.
 
 
Ужасный шум заставил их проснуться.
Кругом сверкают факелы войны,
Смерть торжествует, стоны раздаются,
Повсюду кровь и павшие видны.
То конница британцев оголтелых
Осилила отряд французов смелых.
Французы, оттесненные назад,
С мечами наголо летят по лесу;
Британцы, их преследуя, кричат:
«Умрите иль отдайте нам Агнесу».
Но где она? Кто знает, наконец?
Старик Колен, пастух, седой мудрец,
Сказал им: «Господа, пася овец,
Я видел, как вошла в ворота эти
Красавица, милее всех на свете».
«Агнеса!» – бритты радостно кричат:
«Она в монастыре, сомненья нету,
Идем, друзья!» Безбожным нет запрету;
Перелезают стены, все громят,
И волчья стая – посреди ягнят!
Бегут, предавшись дикому веселью,
Из спальни в спальню и из кельи в келью,
В часовню, в погреб, в монастырский сад.
Бесстыдники хватают что придется!
Сестра Урсула, о сестра Мартон,
В очах у вас смятенье, сердце бьется,
Вы мечетесь – враги со всех сторон,
Бежать хотите, путаетесь в юбке,
Но все напрасно, бедные голубки!
Вы обнимаете алтарь святой,
Слова молитв коверкая с испугу.
Но тщетно обращаетесь с мольбой
Вы к своему небесному супругу.
Господне стадо на его глазах
Неистовые нечестивцы, ах,
Насилуют на самых алтарях,
Не слушая их крик, их лепет детский.
 
 
Я знаю, что иной читатель светский,
Бесстыдный человек, монахинь враг,
Плохой шутник, напыщенный дурак,
Смеяться станет. Головы пустые,
Им все смешно! Но, сестры дорогие,
Вам каково, неопытным таким,
Стыдливым, целомудренным, простым,
Вздыхать и биться, сердцем холодея,
В объятьях беспощадного злодея,
Снося противных поцелуев грязь!
От крови свежепролитой дымясь,
Ответствуя на тихий стон проклятьем,
Они мешают ненависть с объятьем,
Неистовствуют, бога не страшась.
Колючи бороды, свирепы руки,
Дыханье отвратительно смердит,
И жгут тела. Чудовищен их вид,
А ласки причиняют только муки.
В обители святой они совсем
Как демоны, громящие Эдем.
 
 
Ликуя, злодеянье с наглым взором
Невинных упивается позором.
Мартон, свершительницей добрых дел,
Барклай неумолимый завладел,
Шипэнк жестокий и Уортон проклятый
Гоняются за кроткою Беатой.
Богохуленья, слезы и огонь.
Вот в суматохе на сестру Безонь
Напали двое, спереди и сзади;
Студент напрасно молит о пощаде:
То вопиющего в пустыне глас.
Настигли хищники в святенном стаде,
Агнеса благородная, и вас,
И вы своей не избежали доли —
Быть грешницей помимо вашей воли.
Начальник святотатцев, рослый бритт,
Бросается к сопернице Харит.
Ему, о дисциплине помня свято,
Агнесу уступают два солдата.
 
 
Святое небо и в разгаре бед
Нам иногда ниспосылает свет.
В тот час, когда исчадья Альбиона,
Невиность попирая и закон,
Творили мерзость посреди Сиона, —
С высот небесных Франции патрон,
Добряк Денис, насильем возмущен
И ловко за нос проведя святого
Георгия – врага французов злого,
Стремительно из рая мчится вон.
Луча полдневного он не седлает
На этот раз для спуска – оттого,
Что тотчас бы заметили его.
Он с богом тайны в договор вступает.
Загадочное это божество
Мошенникам нередко помогает
(И это очень жалко), но порой
Его услуги ищет и герой;
Во храме и дворце – он всюду нужен
И с нежными любовниками дружен.
Дениса в облако он поместил
И незаметно наземь опустил,
Святого окружив глубокой тайной,
С предосторожностью необычайной.
 
 
Денис в Блуа окольным шел путем;
Святителю Иоанна повстречалась,
Которая, на конюхе верхом,
Проселочной дорогой пробиралась,
Моля усердно, чтоб помог творец
Ей отыскать доспехи наконец.
Едва Денис заметил в отдаленье
Свою избранницу, он ей кричит:
«О Девственница, Франции спасенье,
Невинных и монархов крепкий щит,
Иди! Я долее терпеть не в силе.
Иди! И прояви священный гнев.
Иди! Пускай спасительница лилий
Спасет моих благословенных дев.
Вот монастырь! Там зло одолевает: Скорей!»
И Девственница поспешает.
Святой Денис, ей замени слугу,
Погонщика стегает на бегу.
 
 
И вот Иоанна посреди военных,
Которые терзают дам почтенных.
Была она без платья. Некий бритт
Ее увидел. Гнусный безобразник
Подумал, что она пришла на праздник.
Ему по вкусу героини вид,
И в наготе, его привлекшей взгляды,
Он грубо ищет низменной услады.
Ему ответом был удар меча
В нос! Негодяй упал с лицом багровым,
Ругаясь громко непристойным словом,
Тем, что, довольно коротко звуча,
Таит намек на родственные узы;
Его, к несчастью, любят и французы.
 
 
«Остановитесь, нечисти сыны,
Побойтесь бога, дети Сатаны!» —
Кричит сурово этим оголтелым
Иоанна над его кровавым телом.
Но нечестивцы, занятые делом,
Не слушают ее призыва.
Так побеги молодые жрет лошак
И окрика садовников не слышит.
Иоанна, разъяренная вдвойне
При виде их бесстыдства, гневом пышет
И, полная отваги, вся в огне,
Летит бесстрашно от спины к спине,
От ребер к ребрам и от шеи к шее,
Святым копьем разя все горячее.
И тот, который только начинал,
И тот, который вот уже кончал,
Ударом страшным по спине, по ляжке,
Повержен – всякий на своей монашке;
И, похотью еще напоены,
Летят их души в лапы Сатаны.
 
 
Один Уортон, злодей, могучий телом,
Покончивший всех раньше с гнусным делом,
Жестокий воин, Исаак Уортон,
С монашенки вскочил один лишь он;
Схватив оружье и меняя позу,
Иоаннину встречает он угрозу.
Вы наблюдали бой свирепый весь,
Святой Денис, французов покровитель!
Почтительно прошу, не подтвердите ль
То, что Иоанна совершила здесь.
Вскричала удивленная Иоанна:
«О мой Денис, мой дорогой святой,
Вот мой нагрудник и камзол, как странно!
Да ведь на нем и шлем небесный мой!
О, что я вижу! Негодяй проклятый
Тобой подаренные носит латы! »
Все это было верно. Дело в том,
Что (вы, читатель, не забыли это)
Агнеса их надела и потом
Была Шандосом вскоре же раздета.
Оруженосец рыцаря Уортон
Теперь был в эти латы облечен.
 
 
Иоанна д'Арк! На удивленье миру
Ты занесла десницу из десниц
За честь, за королевскую порфиру
И за невинность сотни голубиц,
Которых твой патрон хранил неважно.
Он молча созерцает, как отважно
Ты собственные латы сгоряча
Разбить готова взмахами меча.
В ужасном подземелье Этны дальней
Вулкана одноглазые друзья
Стучат по искрометной наковальне
Куда слабее, чем рука твоя,
Когда они, сильны, свирепы, дики,
Куют оружье своему владыке.
 
 
Надменный бритт, закованный в булат,
Смущенный, отступает шаг назад,
Дивясь тому, как ловко и как метко
Его колотит голая брюнетка.
Обезоружен этой наготой,
Боясь ее коснуться, как святыни,
Он держит меч трепещущей рукой
И только защищается отныне,
Любуясь прелестями героини.
 
 
Отсутствие Дениса-добряка
Меж тем святой Георгий замечает;
Он понял тотчас же, что помогает
Французам их патрон исподтишка.
Законною тревогою объятый,
Он озирает горние палаты
И наконец, сомнения гоня,
Велит подать известного коня.
Коня подводят, и, закован в латы,
С копьем в руке, святой во весь опор
Пускается в неведомый простор,
Где сонм шаров светящихся мелькает,
Которые мечтательный Рене[77] 77
  Мечтательный Рене – то есть Рене Декарт (1596 – 1650), французский философ и математик. До появления теории всемирного тяготения Ньютона идеи Декарта были наиболее популярны.


[Закрыть]
В тончайшем прахе, в вихревой волне
Без устали вращаться заставляет,
Несчетных звезд неистовый циклон,
Где все покорно воле притяженья
Иль, может быть, о фантазер Ньютон,
Полету твоего воображенья.
 
 
Разгневанный Георгий на лету
Одолевает эту пустоту
И скачет по святителеву следу,
Когда Денис уже трубит победу.
Так ночью зажигает небосвод
Лучами ослепительного света
Внезапно налетевшая комета
И поражает ужасом народ;
Трепещет папа; в горе, поселяне
Неурожай предчувствуют заране.
 
 
Едва святой Георгий вдалеке
Узрел Денисов облик, для примера
Он грозное копье потряс в руке
И произнес, совсем как у Гомера:
«Соперник немощный, Денис, Денис,
Поддержка нечестивцам и смутьянам,
Ты, значит потихоньку сходишь вниз
И пакостишь героям англичанам!
Начертан ход событий на века:
Ни твой осел, ни женская рука
Над ним не властны. Бойся ж, бойся мести
Тебе, Иоанне и французам вместе!
Уже твоя трясучая башка
С убогих плеч однажды отлетела;
Ее вторично отделить от тела
Не постесняется моя рука;
Достойный пастырь воровского края,
Которому ты милости творишь,
Снеси ее еще разок в Париж,
Держа в руках и нежно лобызая».
 
 
Ответил, руки к небесам воздев,
Патрон прекрасной Франции смиренно:
«Святой Георгий, мой собрат почтенный!
Ты все еще не позабыл свой гнев?
Давно в раю мы обитаем оба,
А в сердце у тебя все та же злоба.
Как! Мы, которым ото всех почет,
Почиющие в драгоценных раках,
Не сеем мира, а, наоборот,
Проводим время в бесполезных драках?
Зачем упорно хочешь ты войны
Взамен спокойствия и тишины?
Зачем святителей твоей страны
Мутить обитель рая так и тянет?
Безбожники британцы! Есть предел
Долготерпенью. Гром небесный грянет,
И за свершителей ужасных дел
Молить всевышнего никто не станет.
Ужасен будет грешников удел.
Заступник рьяный адовых исчадий,
Святитель желчный, я тебя молю,
Будь кротче! Не мешай мне, бога ради,
Помочь своей стране и королю!»
 
 
При этой речи, от волненья красный,
Георгпй вспыхнул яростью ужасной;
И, слушая, что говорит француз,
Он всей душою рвется в бой опасный,
Предполагая, что соперник – трус.
Он налетает, взорами сверкая,
Как сокол, пташку встретив на пути.
Денис, благоразумно отступая
И времени напрасно не теряя,
Осла крылатого зовет: «Лети,
Лети сюда, чтоб жизнь мою спасти».
Так говоря, он позабыл, конечно,
Что жизнь его не прекратится вечно.
 
 
Осел наш возвращался в этот миг
Из солнечной Италии обратно
(Зачем, куда – читателю понятно).
Дениса доброго услышав крик,
К святителю он быстро подлетает,
С лазурной высоты спускаясь вниз.
Взобравшись на спину ему, Денис
Булат британца павшего хватает
И, яростно размахивая им,
Вступает в бой с соперником своим.
Георгий, обозленный, наступает
И делает мечом ужасный взмах
Над головой святого. Но сноровка
Не помогла. Тот уклонился ловко,
И голова осталась на плечах.
Вновь всадники несутся друг на друга,
Сверкают лезвия, звенит кольчуга.
Какая мощь, какая красота!
Упоены отвагою своею,
Стараются попасть в забрало, в шею,
В сиянье, в пах и в прочие места.
Оспаривая друг у друга славу,
Они победы отдаляли миг,
Как вдруг неистовый раздался крик:
Осел запел ужасную октаву,
Которая все небо потрясла;
И Эхо повторило крик осла.
Георгий побледнел. Денис смышленый,
Использовав момент, удар нанес
И отрубает у героя нос.
Обрубок катится, окровавленный.
Хоть нету носа, но отвага есть;
В душе Георгия пылает месть.
С проклятием он бога поминает
И, яростный удваивая пыл,
Заступнику французов отрубает
Тот член, что Петр у Малха отрубил.
Святой осел пронзительно завыл,
И райские чертоги содрогнулись.
Небесные ворота распахнулись;
Блистательный архангел Гавриил,
Своими огнезарными крылами
Спокойно рассекая высоту,
В пространстве показался над бойцами,
Неся в руке лилейной ветку ту,
Что веяла когда-то, зеленея,
В божественной деснице Моисея,
Когда он в море, покидая Нил,
Египетское войско утопил.
 
 
«Что я тут вижу? – закричал сердито
Архангел на дерущихся святых. —
Как! Слава аналоев золотых,
Смиренье, крест – все вами позабыто!
Приличны страсти и огонь войны
Для тех, что женщинами рождены.
Пусть, вечно недовольные собою,
Безумцы смертные, земли сыны,
С мирскою ратоборствуют судьбою.
Но вас зачем сражаться черт понес!
Чего вы меж собой не поделили?
Блаженство ли наскучило вам, или
С ума сошли вы? Боже! Ухо! Нос!
Как вы решились, дети совершенства,
Позабывая вечное блаженство,
Сражаться, крови не щадя своей,
Из-за каких-то жалких королей!
Довольно! Слушаться меня живей,
Иль с раем вам придется распроститься.
Я вам приказываю помириться.
Вы, господин Денис, берите нос
И помолитесь, чтобы он прирос.
Георгий-злюка, ухо подберите
И поскорей на место водворите».
Денис послушный тотчас же спешит
Исполнить все, что Гавриил велит.
Георгий тоже поднимает ухо
С травы. Соперники бормочут глухо
«Oremus», умилительный для слуха.
Все пристает прекрасно. Все спешит
Немедленно принять обычный вид.
И нос и ухо прирастают плотно,
От ран не остается и следа:
Настолько тело жирно и добротно
У жительниц небесных, господа!
 
 
Тут Гавриил начальническим тоном
«Теперь поцеловаться!» – говорит.
Добряк Денис, не помнящий обид,
Охотно, первый, поцелуй дарит.
Георгий покоряется со стоном,
Клянясь в душе, что после отомстит.
Затем архангел следом за собою
Велит лететь смирившимся святым
В цветущий рай дорогой голубою,
Где сладостный нектар готовят им.
 
 
Вы сомневаетесь, читатель строгий,
В моих словах? Я, право, не солгал.
У стен, что ток Скамандра омывал,
Не раз в боях участвовали боги.
И разве не поведал вам Мильтон
Про ангелов крылатый легион,
Который бился в голубых просторах?
Как щепками, швырял горами он
И применял, что много хуже, порох.
Коль Сатана и Михаил сошлись
Когда-то в небесах, чтоб насмерть биться,
Тем более Георгий и Денис
Могли друг другу в волосы вцепиться.
Но если мир на небесах зацвел,
То человеческий унылый дол
Был, как обычно, преисполнен зол.
Благочестивый Карл к Агнесе милой
Летел мечтой, страдая с прежней силой.
А между тем Иоанна с торжеством
Работала блистающим мечом;
Ее соперника ждала могила:
Она ему то место отрубила,
Которым монастырь позорил он;
Пошатываясь, Исаак Уортон
Роняет меч, проклятье изрыгает
И, нераскаявшийся, умирает.
Монахинь древних величавый строй,
Увидев, что неистовый герой
Лежит во прахе, кровию измазан,
Воскликнул «Ave», в радости живой.
Что, чем грешил злодей, тем и наказан.
 
 
Сестра Беата, чей девичий стыд
Не пощадил неумолимый бритт,
Благодарила небо с тихим стоном,
Тайком любуясь яростным Уортоном,
И причитала сладко, прочим в лад:
«Увы! Никто так не был виноват».
 

Конец песни одиннадцатой