Текст книги "Искатель, 1961 №4"

Автор книги: Франсис Карсак

Соавторы: Сирил Майкл Корнблат,Стивен Батлер Ликок,Владимир Комаров,Раду Нор,Константин Михаленко,Борис Силкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Сергеев повернулся к собеседнику Максимова, все еще продолжая держать в руках оба блока. Он сильно побледнел.

Максимов и Соболев смотрели на него в упор.

– Я… я… – начал он, но так ничего и не сказал.

– Ну! – не выдержал Максимов.

У парня задрожали руки. Он осторожно положил на стол оба блока.

Павел Александрович рискнул:

– Скажите, зачем позавчера перед самым уходом отсюда вы поменяли блоки местами? Испугались, струсили в последний момент?

Максимов удивленно посмотрел на полковника.

Сергеев тихо ответил срывающимся голосом:

– Да… Я расскажу… я расскажу все…

Радиолюбители – народ увлекающийся. И, как все люди такого рода, они всегда видят друг друга издалека, всегда найдут общую тему для разговора.

Не было ничего удивительного в том, что, когда однажды радиотехник Сергеев положил рядом с собой на столике кафе миниатюрный радиоприемник величиной с зажигалку, к нему подсел какой-то человек и с интересом и хорошим знанием дела повел разговор на близкие обоим радиотемы.

Узнав о том, что Сергеев имеет возможность в своем институте делать недоступные в домашних условиях тонкие, почти ювелирные, работы с радиодеталями, его новый знакомый загорелся…

Не прошло и получаса, как он нащупал слабую струнку Сергеева, неравнодушного к новинкам несколько иного рода: галстукам, способным менять свой цвет, носочкам, сделанным из нейлона или какого-нибудь иного новейшего «она», – словом, к тому, что многие парни справедливо и несколько презрительно величают «барахлом».

А в этом отношении у нового приятеля Сергеева, в свою очередь, были кое-какие возможности. По его словам, он работал шофером, часто возил иностранцев и умел не отказываться от «сувениров». Словом, контакт был налажен, и, встречаясь в том же кафе, обе стороны оставались довольными друг другом.

Но однажды новый приятель Сергеева обратился к нему с невероятным требованием: вынести из лаборатории новый, совершенно секретный блок. Иначе начальству станет известно о махинациях с деталями.

– Ты это серьезно? – спросил слегка хмельной Сергеев, все еще надеясь, что его сосед по столику глупо пошутил. – Ведь я их не крал, эти детали… Мне Иван Иванович разрешал отбирать из некондиционных. Даже пропуск на них выписывал.

– Наверное, не для того, – засмеявшись, сказал «приятель», – чтобы обменивать их на барахлишко…

– Постой, постой, – сразу отрезвел Сергеев. – О каком ты блоке? Какой блок? Кто тебе о нем сказал?

– Ты же и сказал! Пить-то не умеешь… Может, послушать хочешь? У меня все записано. – И он вытащил из кармана маленький магнитофон. – Ну, ну, без глупостей: тебе же будет хуже! Выйдем отсюда, поговорим.

Сергеева охватил панический страх. Он согласился на все, но выносить блок из лаборатории категорически отказался. Он говорил, что его обнаружат, что он обязательно чем-то себя выдаст. Заклинал что-нибудь придумать. Тогда «приятель» подробно расспросил его обо всех порядках в институте, о людях и в конце концов милостиво освободил перепуганного парня от необходимости красть блок, заменив это более простым заданием – снять слепок с ключа лаборатории. Сергеев это сделал. Затем в его обязанности входило только дать сигнал: назвать день, когда вечером в лаборатории наверняка никого не будет. В тот самый день во время обеденного перерыва Сергеев сходил в кафе, расположенное рядом с институтом, и сообщил обстановку.

Остаток дня парень был сам не свой. Несколько раз он мучительно порывался пойти и все рассказать, но так и не решился. И только в самый последний момент его словно осенило: надо поменять блоки местами, ведь тот, кто придет, будет знать только одно – надо взять левый… А там уж будь что будет. Дома он ночевать побоялся – пошел с вечера на вокзал, просидел там до утра, сел в первую электричку, но на завод так и не поехал. Выходил на каких-то полустанках, снова уезжал, ночевал тоже на станции за городом и вернулся в Москву на другой вокзал. Даже это он предусмотрел, спасаясь от преследования «приятеля». Взял такси и приехал прямо в институт, сам не зная, на что решиться… Увидев, что блоки на тех самых местах, на которых он их позавчера оставил, Сергеев решил, что кража не состоялась и никто ничего не заметил. Тогда он подумал, что, пожалуй, самое лучшее сейчас же незаметно поставить блоки на свои места. И вот…

…Увы, исповедь Сергеева почти не облегчила задачу Соболева. Оставалось множество неясных вопросов.

По своему обыкновению Павел Александрович выписал их столбиком на листе бумаги и внимательно проглядывал – снова и снова.

Что делал Брагин, когда задержался в лаборатории накануне своей смерти? Как попали к нему резервный блок и записка, видимо убившая этого старого, больного человека? Какое отношение он вообще имеет ко всему этому? И самое главное – кто же проник ночью в лабораторию и как ему удалось вынести блок из института, отлично охраняемого? Ведь блок хоть и миниатюрен, а за щеку не поместится…

Перед полковником лежал и обрывок записки, найденной у Брагина: «Отец, ты должен помочь. К тебе…»

Что это может означать? Ведь Алексей Брагин давным-давно умер, погиб… Все предельно смутно, неясно. Тут можно гадать без конца. За что же зацепиться?

Павел Александрович снова посмотрел на список вопросов.

Бесспорно только одно: «приятель» Сергеева к институту никакого отношения не имеет. Кто же ему помог? Кто мог, не привлекая особого внимания, проникнуть в лабораторию ночью? Легче всего это, конечно, сделать кому-либо из охраны.

Соболев потянулся к телефону. Через минуту он уже точно знал, что в ту ночь в главном корпусе института дежурили тридцать два человека. Как определить, который из них? Ведь не осталось никаких следов, ни отпечатков пальцев (должно быть, действовал опытный человек), ни… Но ведь какой-нибудь след всегда остается! Он сам говорил об этом Максимову: «Электроника уже помогла нам установить, что…» Электроника… А ведь это идея!

Едва рассвело, полковник снова примчался в лабораторию к Максимову. Со вчерашнего дня тот заметно осунулся и выглядел неважно: видно, провел тяжелую ночь.

«Сволочи, – подумал Павел Александрович, – как мешают людям! Этому бы сейчас выдумывать какую-нибудь штуковину для связи с космическими ракетами, а он вынужден возиться со мной…»

– Я вас слушаю, товарищ полковник, – с напряженным ожиданием сказал Максимов.

– Вот что, Иван Иванович. Мне пришла в голову одна идея. Может быть, она покажется вам нелепой, но… мы выяснили, что момент перестановки блоков в локаторе на прием зафиксирован на магнитной ленте…

– Да. А что же вас заинтересовало?

– Я подумал так: ведь это локатор. Значит, он мог что-нибудь зарегистрировать… Вы меня понимаете?

– Вы хотите сказать, что прибор мог зарегистрировать… вора? – Максимов подумал и покачал головой.

– Ведь я знаю, что есть биотоки… электростатический заряд, – не сдавался Павел Александрович, – вы и сами говорите: емкостные влияния. Давайте все же проверим. Чем мы рискуем?

Максимов скептически покривился, но спорить не стал. Видимо, в глубине души он поверил в этого «детектива» с его странноватыми идеями и поступками.

Они снова стали ворошить воспроизведенные записи ленты, хотя Максимов делал это все же без особого энтузиазма, больше для того, чтобы не обидеть Павла Александровича, Но вдруг он оживился. Поправил очки, быстро вскинул глаза на Соболева и сказал изумленно:

– Однако же вы!..

Оборвав фразу, он пододвинул стул, схватил карандаш и линейку и стал колдовать над записями. Полковник терпеливо ждал. Наконец Максимов сказал:

– Знаете, есть! Что-то есть… Если я все правильно понимаю, здесь действительно зарегистрирован какой-то непонятный источник радиопомех! И он мог появиться только в самой лаборатории – снаружи волны не попадают, так как вся комната защищена экраном – заземленной металлической сеткой. Но откуда? Какая-то чепуха… Час от часу не легче. Ну и работка же у вас!..

Максимов снова проглядел записи и продолжил:

– Знаете, что самое странное? Это источник радиопомех вел себя – как бы сказать? – бестолково, словно помешанный: то сигнал усиливался, то почти пропадал… Могло быть только одно: искра. Что-то искрило. Только искра со своим широким спектром частот могла вызвать такие помехи…

– На передатчик не похоже?

– Абсолютно ничего общего. Как-то не уловишь никакой закономерности, сплошной беспорядок. Разве что… постойте, тут что-то вроде общего увеличения амплитуды. Приближался он, что ли?

– То есть вместе с человеком? – подхватил Соболев.

Максимов развел руками.

– Что же это все-таки могло быть? У вас нет никаких соображений? Может быть, ручной электрический фонарик с динамкой?..

– Не похоже!..

Итак, след все же остался! Но как им воспользоваться?

Тридцать два охранника – если это только они, – и один из них входил ночью в лабораторию, имея при себе это «нечто».

Пришлось начать с самого прозаического:

Павел Александрович засел за изучение документов. Но что общего может быть между скупыми строчками автобиографий и данных о прохождении службы и загадочной записью на ленте? Павел Александрович напрягал волю, чтобы работать методично, внимательно.

И вдруг ему показалось, что он нашел то, что искал!

«В 19… году по несчастному случаю с кирпичами на стройке потерял правую руку…»

Полковник еще раз внимательно перечитал эту автобиографию, написанную не очень грамотно, корявым, своеобразным почерком. Для него не было никакого сомнения в том, что человек этот писал не левой, а именно правой рукой!.. Протез! И, конечно, не простой: чтобы обычным протезом научиться так писать, нужно изо дня в день иметь дело с пером. Но сейчас начали делать и другие протезы – биоточные…

…На следующий день по просьбе Павла Александровича локатор в лаборатории Максимова вновь был включен. Аппарат работал с предельным усилением. Дверь в лаборатории была настежь открыта.

А дальше произошло следующее: по вызову начальника охраны вахтер Авдеев, ничего не подозревая, прошел по коридору и дальше в лабораторию мимо включенного прибора. В это время полковник и Иван Иванович внимательно следили за сигналами, записанными на ленте…

– Никаких сомнений! – воскликнул Максимов. – Он!

– Да, – сказал полковник. – Но все еще не тот икс, который мы ищем… Впрочем, и этот икс уже почти в наших руках.

Максимов, не скрывая уважения, спросил:

– Вы уже знаете, кто он?

– Нет еще. Но теперь икс от нас не уйдет. Наберитесь немного терпения, думаю, не пройдет и нескольких дней… Словом, я тогда расскажу вам. Разумеется, то, что можно. Обещаю.

И Павел Александрович сдержал свое слово.

Однажды он снова появился в институте. Вместе с Иваном Ивановичем они прошли в пустую комнату, и полковник приступил к рассказу.

– Так вот, след всегда остается, пусть электронный… Как же все было?

После смерти Брагина мне стало ясно, что человек, которого мы искали, скорее всего имеет специальное задание, связанное с вашим институтом. Письмо к Брагину. От сына, который давно погиб. Эту фальшивку надо было подготовить заранее. Я думал, что она составлена там, за рубежом. Но потом выяснилось, что у икса был только образец почерка – письмо, которое сын писал отцу из плена, но которое попало совсем в другие руки. По этому образцу тренированному мерзавцу было нетрудно написать другое письмо. Начало его вы знаете: «Отец, ты должен помочь. К тебе…» А вот что дальше: «придет человек, умоляю сделать все, что он будет просить. От этого зависит моя жизнь».

Чего же он хотел от Брагина?

Блок он добыл, но, разобрав его, сразу понял, что не тот. Что ему оставалось делать? Все они жаждут как можно быстрее вырваться отсюда, но без блока, с пустыми руками возвращаться он не смел. Утром пропажа будет обнаружена. И тогда все планы сорвутся. И он прибегнул к крайнему средству: шантажировать Брагина. Раньше он этого не делал – понимал, что шансов на успех тут мало. А теперь у него появился особый расчет: если старик не согласится помочь, инсценировать самоубийство, подбросить блок и таким образом толкнуть нас на ложный след. Но до прямого убийства не дошло. Он пришел к Брагину и сказал: «Я разведчик, так же как ваш сын. Вам, старику, больному человеку, все равно жить уже недолго, а вы можете спасти и меня и своего сына. Так уж получилось, что оба мы не по своей воле попали в тяжелые цепи, вырваться из которых можем, только выполнив задание. Если провалюсь я, пропадет и ваш сын…» Словом, подлая ставка на отцовские чувства… Старик должен был поставить резервный блок на место, предварительно собрав его, чтобы никто ничего не заметил, а затем каким-либо образом сообщить об устройстве второго – секретного. В гневе и возмущении старик так разволновался, что больное сердце не выдержало…

– Но как же вы все-таки его обнаружили, поймали? – спросил Иван Иванович.

– Нам помог Авдеев – вахтер. Этого парня враг просто обвел вокруг пальца. Заметьте, к каждому у них свой особый подход. Тут он воспользовался несчастьем… Но как! Молодому человеку хотелось по возможности скрывать свой физический недостаток. Ему – одному из немногих еще – удалось получить биоточный протез. Вещь, пока несовершенная, часто портилась – словом, нуждалась в этаком постоянном «дружеском» присмотре. Так у Авдеева и появился «приятель». Он, видите ли, биофизик-инженер. Отчего не помочь человеку, если к тому же это дает возможность попрактиковаться, улучшить новую конструкцию протеза? Говорил, что хочет всех удивить, получить большую премию. Авдееву льстило, что он таким небесполезным для него самого способом тоже помогает науке.

Но вот в один прекрасный день является «приятель» и заявляет, что есть возможность усовершенствовать протез так, что он будет лучше настоящей руки. Нужен для этого сущий пустяк – новая деталька. Пока, мол, ее еще нет нигде в продаже. А в институте она уже есть – в лаборатории… В вашей, Иван Иванович… Так вот. «Приятель» уверяет, что она ему нужна только на часок – посмотреть, как и что, а уж потом он и сам сделает. Дело, мол, пустячное, но сейчас, дескать, «шпиономания» – прячут все за семью замками, что нужно и не нужно. Словом, вот ключ – Брагин дал. Если Авдеев захочет, пусть принесет блок: Брагин утром поставит его на место. А не хочет – как хочет… Сначала парень засомневался. Но тот говорил так убедительно, так искренне, что в конце концов Авдеев попался.

А для блока он по совету «приятеля» нашел самое надежное место, куда никто не осмелился бы заглянуть: он вынес его внутри своего протеза. Протез с его сложным и не очень-то совершенным биоточным электрохозяйством и был тем самым «сумасшедшим», как вы выразились, источником радиопомех. Впрочем, это вы уже и сами знаете.

Теперь вас, конечно, интересует, как мы взяли «приятеля».

Он сам пришел. Не мог не прийти: без блока ему нельзя было возвращаться туда…

После того как мы пустили слух, что Сергеев в длительной командировке, а во всем виноват умерший Брагин, он немного успокоился и вскоре, как я и рассчитывал, возобновил свои действия. К кому он мог обратиться? Только к Авдееву.

Когда тот понял, чьим оружием чуть было не стал, он только и мечтал, как бы загладить вину, как бы помочь…

Вот, собственно, и все. «Приятель» снова пришел к Авдееву. Авдеев, конечно, не знал, где его искать – тот всегда разыскивал его сам…

А когда он пришел, мы его ждали.

– Н-да… – только и произнес Максимов.

Павел Александрович улыбнулся и сказал:

– А помните, дорогой Иван Иванович, ведь вы совсем недавно считали, что все это «шуточки», а?..

И В ШУТКУ И ВСЕРЬЕЗ

ВСЕМИРНЫЙ КАЛЕЙДОСКОП

Культуpa под запретом

Как известно, до последнего времени исторические фрески Помпеи могли видеть только мужчины. Повинна в этом лишь одна итальянская цензура. По ее мнению, многие фрески слишком фривольны, чтобы ими любовались женщины. Бунт против подобного ханжества поднимался неоднократно. На сей раз голос протеста раздался в итальянском парламенте. Предложен законопроект, по которому женщины тоже получат возможность знакомиться с фресками.

Сенсации ради

Тысячи зрителей собрались около ущелья Чаддар в английском графстве Сомерсетшир. Канатоходец Оманковский решил пройти с завязанными глазами по тросу, натянутому над пропастью глубиной в 133 метра. Самообладание не покинуло смельчака, даже когда он поскользнулся и сел верхом на тросе. Ловко балансируя, канатоходец сначала встал на колени, потом поднялся во весь рост и продолжил свое рискованное путешествие. 300 метров канатоходец преодолел за 21 минуту.

Его смелость, ловкость и бесстрашие изумительны. Но не достойны ли они лучшего применения?

НЕТ, НЕ СМЕШНО!

Смотрите на фотографию и смейтесь. Смейтесь. Ради этого изобрел швейцарский скульптор Тингели «машину, делающую смех». Достаточно включить кнопку – и весь «сложный» механизм машины придет в движение. Задребезжат консервные банки, судорожно начнет дергаться старый парик, укрепленный на штативе, зазвонят колокольчики… Но зритель грустно пожимает плечами…

Эта адская новинка – уже третье творение скульптора. Два предыдущих – самоуничтожающаяся машина и машина, создающая сюрреалистические полотна, – столь же бессмысленны, как и последнее.

Невидимая клетка

Клетка из прозрачной пластмассы создавала у зрителей иллюзию, что лев находится на свободе. К сожалению, у льва тоже создалась такая иллюзия. Он прыгнул, пластмассовая клетка не выдержала, и лев оказался на свободе, от которой давно отвык. Дальше начались недоразумения. Люди испугались льва, лев испугался людей и городского шума. Раздался выстрел. Лев поплатился жизнью за неудачную новинку.

«ТОНУЩАЯ» СТОЛИЦА

«Территория Лондона опускается. Лондон может стать второй Венецией… или Атлантидой». Это известие сначала возбудило беспокойство англичан, проблема «тонущей» столицы даже обсуждалась на специальном совещании архитекторов.

Но, как выяснилось, столица Англии погружается лишь на 20 сантиметров в столетие, и, значит, в море она окажется только через десятки тысяч лет. Эта цифра вполне успокоила англичан. За такой срок можно будет что-нибудь придумать.

Река-холодильник

Оригинальный способ хранения овощей и фруктов разработали недавно венгерские инженеры. В качестве холодильника используется… река Дунай.

Свежие плоды в специальных мешках из синтетического материала опускаются на дно. Река замерзает. Но даже в самые сильные морозы подо льдом сохраняется температура, идеальная для хранения овощей и фруктов, – плюс четыре градуса. А размеры этого природного холодильника практически неограниченны.

В. Иллеш
БЫВАЛЫЙ ЧЕЛОВЕК

Рисунки В. Чижикова

Вот уже несколько часов меня не покидает отрадное чувство отдыха. В сапогах сухо. Тепло. Я растянулся на верхней полке. На соседней, подложив под голову репортерскую сумку, дремлет мой друг и постоянный попутчик по командировочному бродяжничеству.

Я, кажется, засыпаю…

Колеса, вздрагивая на стыках, отсчитывают рельсы. Гудит маленький маневровый паровозик – его здесь прозвали «Машей-пенсионеркой». Еще раз и еще… Наверно, машинисту нравится, как эхо в горах усиливает не слишком звонкий голос «Маши». Несется гудок далеко-далеко туда, где бродят медведи да геологи.

Окопный запах махорки, поднявшийся снизу, навеял было далекие воспоминания, но неожиданно свежий, по-мальчишески восторженный голос вернул меня в вагон:

– Вот это пейзаж! Законный!..

И не успел метроном колес отстучать свое «тик-тик», как хрипловатый голос (махорка – табак тяжелый) возразил:

– Однако, какой там пизаж? Так, известно – тайга. Вот зацепит туча брюхом по гольцу, отшумит дождь – и опять тихо.

Что хорошо, то хорошо… Но пока еще, паря, то не пизаж. Нет!

Странная трактовка этого слова меня заинтересовала. Старческий голос продолжал:

– Вот в пустыне бывает. Очень даже! Поначалу песок один. Много его. Кучами – барханами – лежит. На них колючки и вараны… Вроде как крокодилы малолитражные. Потом, значит, канал прокопают машинами. Они на драги, что золото моют, похожи. Воду горную кипучую пустят, так все и зазеленеет. В небе зарницы. Вроде там сварщики работают… На поле девчата, славные такие, в цветастых рубашках, собирают хлопок. У каждой кос на целую девичью бригаду хватит…

Снизу опять поднялся столб махорочного дыма. Молодой голос спросил:

– Ты это видел?

– Раз говорю, стало быть видел, – ответил старик голосом равнодушным, подобным радио, что на площади в райцентре. – Знаешь, паря, бывает так: с неба земля совсем плоская. Горы желтые, покоробленные, будто бумажные пакеты, в которых цемент на станциях мокнет. Потом, глядь, дверка самолета открывается, и человек прыгает. Ближе к тому самому пизажу, значит. А потом снизу смотришь. Тоже интересно! Самолет повернул. Прыгун руки расставил и на тебя, к земле летит. Ближе. Еще ближе… А колпака своего не открывает. Чего-то ждет. И глядь: совсем на землю упал. А людям внизу хоть бы что!.. Я было с места своего соскочил. Да сзади шуметь начали. Потом инструктор объяснил: все, мол, в порядке. Это кукла была. Новый парашют пробовали. Поначалу вместо человека ее скидывают. Проверят все. А тогда и ты можешь. Во как!

– И это ты, папаша, видел?

Категорическое «ну» – у сибиряков оно означает «да», «а как же!», «какие могут быть сомнения!» – заставило молодого замолчать.

Поднебесные похождения старика окончательно вывели меня из дремотного состояния. Теперь дым моей трубки да дедовская махорка совсем заволокли отсек вагона. Старик, почувствовав, что аудитория расширяется, продолжал:

– В небе-то чо. Вот под водой, бывало, поглядишь: рыбы спят, а меж них «Северянка» плавает. Сама на акулу похожа. Только жабры светятся… Ты говоришь – пизаж. И в тайге он бывает. Строили эту вот дорогу. Голец здесь где-то был, очень на спящего зверя походил. Так его взорвать решили. День и ночь по дороге машины с красными флажками шли. Взрывчатку везли. Она вроде сухой горчицы, желтая, сыпучая. Как запалили, серо все вокруг стало. Тайги не видно. Гора вроде бы огрызается, а люди от нее прячутся. А как засветлело – глядь, медведь-голец уже подвинулся. Дороге место уступил.

– Ты и здесь был?

– Да что ты заладил: был, не был…

…Проворная «Пенсионерка» снова решила поговорить с горами Шории. На этот раз гудки были особенно протяжными. Мне захотелось спуститься вниз, поглядеть на бывалого человека, пополнить дорожный блокнот. Подмигнул я товарищу, чтобы «Киев» из сумки вытащил, и, стараясь не громыхать сапогами, спрыгнул вниз. Смотрю: старик как старик. Кожа от загара, а может и от старости, темная, как шишка кедровая, глаза чуть раскосые, с теплой хитринкой: видно, предки его с хакасами породнились.

«Пенсионерка» свое отговорила. И мы услышали слова старика, заставившие меня подумать: не был ли Мюнхгаузен родом из Минусинска или Абазы? Старик явно увлекся:

– …Смотрю, подходит Миклухо-Маклай к этому голому волосатому и руку ему дает. А тот улыбается: хорошо, мол, человек Миклуха…

Знаю с детства: дерзить старикам нельзя. Но тут не выдержал;

– Как же тебе, батя, не совестно! Где это ты Миклухо-Маклая видел?

Старик посмотрел на меня удивленно, словно я не с верхней полки, а из чужого самолета свалился.

– Это я-то брешу?..

И, почав новую закрутку, добавил:

– Чудак человек! Чо кудахчешь, как неродный? Кто ж ноне не видит пизажей всяких? А особливо я: спроси кого хочешь, все знают: внук мой – колхозный кинщик. Через картины эти, может, я и на Луне побываю…