Текст книги "Истоки средневекового рыцарства"

Автор книги: Франко Кардини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Основополагающая роль в период становления рыцарства принадлежит экономическому фактору. Он приходит в действие уже в эпоху Карла Великого. В это время от имущественного ценза зависит то, какой тип оружия подобает тому или иному воину. Таким образом, бедняки становятся "безоружными" по своему положению. На протяжении всего средневековья термин pauper ("бедняк", "нищий") имеет не только экономическую окраску. Имущие слои населения обзаводятся таким количеством оружия, что по тем временам по праву считаются непобедимыми. Разрыв между социально-экономическими классами углубился, затронув также политическую, военную и юридическую сферы. И неизбежно сферу духовной жизни. Рассмотрим на примере капитуляриев этапы становления новых форм неравенства.

Поражает в этой ситуации то, с какой решительностью была отвергнута традиция германского эгалитаризма и столь же традиционное деление на свободных и рабов если и не формально, то уж, во всяком случае, по существу.

Для того чтобы вооружиться как подобает, необходимо богатство. Неимущие, следовательно, превращаются в безоружных. Все это так. Но верно также и то, что в чрезвычайных обстоятельствах корона могла создавать "новых имущих", предоставляя земли лицам, зарекомендовавшим себя в качестве искусных воинов, вовсе не принимая во внимание их юридический статус. В капитулярии 786 г. (или, возможно, 792 г.?) Карл Великий говорит о "недворянах" (быть может, едва ли не рабах), получивших бенефиции для того, чтобы обрести возможность вооружиться. Низкое социальное происхождение, таким образом, не являлось препятствием для участия в военных походах при одном только условии – воин должен был иметь средства на приобретение оружия. Король побеспокоился о том, чтобы создать экономические условия, необходимые для пополнения войска вооруженными воинами, невзирая на древний обычай, согласно которому только свободные люди имеют право носить оружие. Физическая сила и военная выучка становятся важнейшим фактором продвижения по служебной лестнице и социальной мобильности.

Сколько же стоила полная экипировка? Очень и очень дорого. Капитулярии неизменно держат этот вопрос в центре внимания. Однако, учитывая конъюнктурный характер источников, мы можем составить на этот счет лишь весьма общее представление.

Тионвильский капитулярий 805 г. подтверждает предыдущее, не дошедшее до нас постановление, согласно которому родовое имущество, необходимое для исполнения обязанности "полностью вооружиться", включая сюда и приобретение защитной воинской одежды, не может быть менее 12 поместий. В письме, относящемся к 806 г., о созыве общего собрания pactum generate в Саксонии, которое император направил Фульраду, аббату Лоббеса, Карл объясняет, что следует понимать под выражением "полностью вооружиться". Воин должен иметь щит, копье, длинный меч (spatha), короткий меч (semispatium), лук, стрелы и колчан.

Данную мозаику сведений может дополнить еще один документ, написанный накануне 807 г., в котором император приказал явиться под свои знамена всем королевским вассалам и caballarii вообще. Термин caballarii в данном контексте, по всей вероятности, можно передать так: "каждый свободный, имеющий достаточно средств, чтобы нести службу в качестве конного воина". По крайней мере из этого документа следует: caballarius в состоянии вооружиться на свой собственный счет, тогда как об остальных, неимущих, в тексте сказано, что каждые семь человек должны вооружить одного участника предстоящего похода.

В бурные годы нашествий викингов и сарацин подходит к концу действие древнего германского принципа, по которому каждый свободный человек имеет право носить оружие. Вскоре свободные, но безоружные бедняки, материальное положение которых ставило их на столь низкую ступень социальной лестницы и также угнетало духовно, практически ничем не станут отличаться от зависимых людей. Так, уже капитулярий 808 г., озаглавленный De exercitu promovendo, начинает проводить различие между liberi (свободными) и pauperes (неимущими). С формальной точки зрения различие некорректно. В самом деле, как можно сравнивать две неоднородные категории, одна из которых юридическая, другая – социально-экономическая и идеологическая. Однако с практической точки зрения различие это весьма показательно: только тот, кто располагает имуществом и в состоянии позаботиться самостоятельно о своей вооруженной защите и, таким образом, внести непосредственный вклад в оборону общества, может всерьез называть себя свободным человеком.

С еще большей откровенностью высказываются на этот счет два капитулярия 825 г., проводя различие между liberi (свободными) и теми, "кто не может сам защититься от врага", названными liberi secundi ordinis – "свободными второго порядка". Так что среди "свободных" уже было установлено деление в зависимости от способности вооружаться самостоятельно, на свой собственный счет. Тем хуже для тех, кто лишен возможности приобрести оружие. В представлении франкской аристократии зависимое состояние отождествлялось с трусостью и подлостью. Всякий безоружный считался трусом. Неважно, что отсутствие у того или иного человека оружия было вызвано социально-экономическими причинами, а отнюдь не его моральными или физическими качествами. Человек без оружия – зависимый раб.

Тождество "безоружный – несвободный" утверждалось как в социальной, так и этической сфере. Прислуживать, раболепствовать, не иметь чувства собственного достоинства, жить в бесчестье, быть малодушным и подличать все это означало одно: не быть свободным. Нитхард, рассказывая о высокопоставленных особах, которые во время борьбы, вспыхнувшей между сыновьями Людовика Благочестивого, предательски переходили из одного лагеря в другой, сравнивает их с рабами: "Подобно подлым рабам, изменили они данному слову". Само слово vilis (простой крестьянин, рядовой общинник) и его дериваты претерпели семантический сдвиг. Оно изменило свой первоначальный социальный смысл и приобрело нравственно-оценочную окраску. Произошло прочное прикрепление социальных и экономических характеристик к очередной определенной профессиональной функции и присущим или приписываемым им этическим достоинствам или недостаткам. Этот семантический сдвиг указывает также на то, что сформировался некий кодекс "классовых" ценностей, хотя в данном случае речь идет о классах не столько в социальном, сколько в юридическом смысле, об их образе жизни.

Тем временем продолжалось возвышение как тех, кто был достаточно богат, чтобы вооружиться, так и тех, кто вопреки своему зависимому или, во всяком случае, весьма низкому социальному положению получал от своих господ необходимые для приобретения оружия средства благодаря каким-то своим личным достоинствам – физической силе либо особым талантам, раскрывшимся при благоприятном стечении обстоятельств. Возвышались также члены господской свиты, входившие в состав комитата или отряда телохранителей сеньора. Они привнесли в феодальную и рыцарскую эпоху дух германской военной дружины.

Изменения тактико-стратегической обстановки на Западе в связи с распространением лобовой атаки и необходимостью сочетать утяжеление веса вооружения с маневренностью конницы привели к тому, что вооружиться – это прежде всего значило добыть себе боевого коня и обеспечить его содержание. По этой причине потерять благосклонность господина или имущество, то есть право на владение землей, означало для воина (miles) деградировать до уровня безоружного крестьянина (rusticus). В то же время способные и удачливые крестьяне могли рассчитывать на возвышение до ранга воина. В отличие от древнегерманского деления общества на свободных и рабов феодальное деление на воинов (milites) и крестьян (rustici) – не важно, были ли земледельцы свободными людьми или рабами,– обеспечило на рубеже XI-XII вв. усиление социальной мобильности, санкционировав при этом превосходство узкого слоя военных над остальной массой крестьянства. Быстрые восхождения вверх по социальной лестнице и столь же быстрые падения вниз становятся обычным явлением. Особенно если речь идет о падениях, которые были положены в основу морализаторского направления в искусстве, засвидетельствованного, например, романской скульптурой.

При всем том фундаментом богатства по-прежнему оставалось сельское хозяйство. Благосостояние, связанное с ним, было довольно статичным, оно хотя и росло, но чрезвычайно медленно. В свете сказанного более понятно то, каким образом в ходе этого процесса мало-помалу происходит выделение, с одной стороны, немногочисленных богатейших военных семейств, тесно сплоченных друг с другом на основе профессиональной специализации, готовиться к которой начинали с самого раннего возраста, и с другой – массы неимущих семей, безоружных и обреченных на то, чтобы весь свой век гнуть спину в поле. В духовном плане человек, рядившийся в одеяния защитника (defensor) своего народа и во имя его спасения готовый даже пролить свою кровь, символически как бы повторял деяния Христа. Выполнение профессионального долга воин оправдывал образом распятого Христа. Землепашец в эпоху, когда физический труд воспринимался по-библейски как наказание за первородный грех (первым же, кто был принужден возделывать землю, считался Каин), становится символом падшего, греховного и проклятого человечества.

Феодализм складывается в систему строго регламентированных духовных и социальных отношений. Рыцарская этика является идеологическим оправданием этой системы отношений, и с ней соглашаются, разделяя ее в меру своего разумения, эксплуатируемые массы.

Глава 2 Новое нашествие «варваров»:мессия-защитник

Плоды страха.

Проблема периодизации относится к разряду наиболее сложных и коварных вопросов историографии. Однако сами люди редко ошибаются, когда, оказавшись перед лицом чрезвычайных событий или предзнаменований, у них возникает одно из наиболее удивительных и загадочных коллективных чувств – чувство страха, потрясения. «Великий страх» 1348 [103]103
  1348-1350 гг.-"черная смерть" (эпидемия чумы) в Европе.


[Закрыть] и «великое потрясение» 1789 [104]104
  1789 г.– начало Великой французской буржуазной революции.


[Закрыть] гг. совпали с великими и грозными историческими событиями, открывшими новую эпоху в истории человечества.

Нечто подобное можно сказать и о "страхе тысячного года". Пусть это одна из легенд историографического романтизма. Все равно – корень ее в реально существовавшей депрессии IX-Х вв. и пробуждении Европы в конце Х начале XI в. Распад Каролингской империи и распыление политической власти, последовавшие затем междоусобицы сопровождались нашествиями и вторжениями сарацин, норманнов, венгров, общей экономической и демографической депрессией.

Железный век был одержим железной манией:

"Дезидерий и Октер [105]105
  Дезидерий – король лангобардов. Октер – один из его ближайших соратников.


[Закрыть] взошли на самую высокую башню, откуда было далеко видно окрест. На горизонте появились многочисленные обозы, будто Дарий или Цезарь выступили в поход. И спросил Дезидерий Октера:

– С этой великой армией идет Карл? Но тот ответил:

– Подожди, еще нет.

Увидев войска, где собраны были люди со всех уголков огромной империи, он снова обратился к Октеру:

– Конечно же, это Карл блистает славой во главе всех этих войск?

Но Октер ответил:

– Нет еще, подожди.

Задрожал тогда Дезидерий и спросил:

– Что же нам делать, если те, с кем придет он, будут еще многочисленнее? Ответил Октер:

– Сам увидишь, когда он придет. Что будет с нами – не знаю.

И вот перед ними плотной стеной полки. Увидев их, Дезидерий воскликнул:

– Вот он – Карл! Октер ответил:

– Нет, еще не он.

Перед взором их показались епископы, аббаты, клирики со своей свитой... Дезидерий прошептал в страхе:

– Пойдем отсюда, спустимся вниз, спрячемся в подземелье, лишь бы не видеть этого жуткого зрелища.

Тогда Октер, которому была ведома ни с чем не сравнимая сила Карла, проговорил, и голос его дрогнул от страха:

– Когда увидишь, что в полях колосятся железные всходы, а реки По и Тичин катят на берег крутые железные волны и железный разлив грозит смыть города, то знай – это Карл.

Едва он умолк, как на западе появилась грозная черная туча, предвещая ужасный ураган. Померк дневной свет, и воцарилась жуткая темнота. Император приближался. Сверкание клинков ослепляло осажденных. День был мрачнее самой черной ночи. И они узрели его наконец. Это был Карл, железный император. На голове его – железный шлем, руки его – в железных наручах, грудь и широкие плечи покрыты железными латами, в левой руке высоко поднято железное копье, в правой – рукоять непобедимого меча. Даже чресла его, обычно незащищенные, чтобы легче садиться в седло, были покрыты железными латами... Даже щит его был целиком из железа. И конь его тоже поблескивал железным блеском. И свита старалась во всем походить на императора. Железом наполнились поля и равнины. Солнце сверкало, отразившись в сиянии железа. И народ Павии, став от ужаса холоднее самого железа, преклонил колена перед хладным клинком. Обитатели мрачных и грязных подвалов побледнели от ужаса, увидев сверкающие клинки. Слышались отовсюду стенания горожан:

– О, тяжело ты, железо! Горе нам, железо!" [106]106
  См.: Моnасhi Sangallensis Gesta Karoli, II, 17. M.G.H.SS., II, p. 759-760.


[Закрыть]

Роль железа в войне была тем более значительна, чем реже оно встречалось в повседневном обиходе. В покрытой дремучими лесами Европе многие здания, в том числе и общественного значения, были построены из дерева. Фортификационные сооружения в большинстве своем тоже были деревянные. Из дерева была вся утварь и почти весь сельскохозяйственный инвентарь. Одним словом, "деревянная цивилизация", легшая в основание своеобычной "деревянной культуры". Являясь связанным по ассоциации с символикой "древа" и "креста", дерево как материал обладало также целым рядом позитивных "идеологических" ценностей: плодородие, жизнь, искупление. Иначе обстояло дело с железом. Холодный и твердый металл, связанный с войной и разрушением, являлся предметом многочисленных древних табу, продиктованных мрачным миром подземных рудников, угольных ям и закопченных кузниц – миром кузнеца, мудрого и ужасного волхва, ведшего уединенный образ жизни, знавшего тайны превращения железа в податливый материал и песни-заклинания древних богов.

Чрезвычайно дорогостоящее, но в то же время источник могущества и богатства, железо ревностно хранилось его владельцами. Так, в "Политике Ирминона" говорится о "железной ренте", которую должны были выплачивать владельцы поместий в одинаковом для всех размере – сто фунтов. По всей вероятности, речь шла о доходе, получаемом благодаря коллективному промыслу рабов.

Если железная руда ценилась высоко, то изделия из железа и подавно. Франкское королевство имело в своих пределах рейнско-дунайскую область, на протяжении столетий славившуюся значительным металлургическим производством, и менее древнюю, но с прочными металлургическими традициями маасскую область. Вскоре появился вопрос, которому суждено было приобрести еще большее значение в связи с введением церковного права,– вопрос о "запрещенных товарах" (res vetitae), не разрешенных к экспорту в страны, населенные врагами христианства. Товары эти пользовались повышенным спросом и высоко оплачивались славянами, аварами, скандинавами и сарацинами. Карл Великий попытался было ввести запрет на экспорт мечей и панцирей, однако без особых результатов. Скандинавы, чья металлургическая техника значительно улучшилась в VI-VII вв. и по праву считалась наследницей великой понтийской металлургии, были тем не менее крайне заинтересованы в приобретении франкских мечей. Они импортировали клинки, которые затем украшали великолепным эфесом, нередко подлинным шедевром ювелирного искусства. Многочисленные арабские авторы, начиная с раннего средневековья и вплоть до XIII в., восхищались "франкскими мечами", ценя их за прочность и красоту, сравнимую разве что с gauhar – белой йеменской сталью, прекрасной, словно драгоценная ткань.

Монах, отрывок из чьего сочинения мы цитировали выше, изобразил императора едва ли не как господа, сошедшего со страниц Апокалипсиса. Король в образе неумолимого пантократора вершит суд над изменником Октером и его жалким лангобардским приспешником. При виде Карла одни падают в обморок, другие в ужасе трепещут. Однако вопреки намерениям летописца в образе Карла есть нечто зловещее: холодное сверкание оружия "справедливого короля" (rex iustus) вселяет ужас. Дело в том, что блеск железа Европа IX, а тем более Х в. привыкла считать провозвестником страшных бедствий, а не грядущего правого суда, знамением смерти и опустошения, а не символом обновления. Явился и ушел Карл, "железный император". Его преемники и их вассалы приступили к борьбе за захват земель империи, ввергая народ в пучину междоусобиц. На берегах морей и рек, на возделанных равнинах сарацины, викинги, венгры пожинали своими мечами кровавую жатву. Недаром Рабан Мавр [107]107
  Рабан Мавр (ок. 784-856) – писатель-эрудит раннего средневековья.


[Закрыть], размышляя по поводу Августинова деления войн на праведные, справедливые, и неправедные, несправедливые, счел нужным отнести к разряду «справедливых войн» (bellum iustum) войну против захватчиков.

Годы, охватывающие период после смерти Карла Великого и до Оттона I, стали решающими в формировании рыцарства как на структурно-социальном уровне, так и религиозно-моральном. То были годы беспорядка и террора, когда не только политическая власть или то, что еще оставалось от нее, но и элементарное физическое выживание большинства населения зависели от военной силы. В этот период становится безотлагательным вопрос о том, чтобы подчинить эту силу дисциплине, наделить ее этическим содержанием, поставить перед ней определенную социальную цель. Необходимо было заставить ее восполнить брешь, образовавшуюся в связи с отсутствием общественного порядка и обеспечения общественной безопасности, восстановив тем самым хотя бы отчасти "справедливость" (iustitia) и "мир" (pax), которые в обычных условиях должен был бы поддерживать король. В эти же годы произошли события, на долгие годы сохранившиеся в коллективной памяти Запада. Эти события легли в основу "песней о деяниях", иными словами, стали пропагандистско-поэтической тканью, вобравшей в себя рыцарскую этику эпохи Клюни [108]108
  Имеется в виду Клюнийская реформа, начатая монастырем Клюни в 910 г. и имевшая своей целью очищение и укрепление церкви.


[Закрыть], Реконкисты и крестовых походов.

Железные, огневые, кровавые годы. Время распада Каролингской империи, раздираемой противоречиями, враждой, чувством мести, империи, где воины составляли сравнительно малочисленную группу, отсутствовала четкая и постоянная военная организация, фортификационные сооружения были слабы и рассредоточены, а со стороны моря вообще отсутствовала какая-либо защита, так как у империи не было флота. Этот распад был теснейшим образом связан и с ударами, обрушившимися на нее извне: с севера и северо-запада надвигались норманны, с юга – мусульмане. Франция превратилась в арену набегов. Вторжения в ее пределы были тем безнаказаннее, чем больше жертвы захватчиков соперничали друг с другом. Страх, сговор и предательство – вот атмосфера того времени, атмосфера спорной территории. Подобная система политических, военных и просто человеческих отношений будет характерна, например, и для Испании периода Реконкисты или Сирии эпохи крестовых походов.

С 40-х годов IX в. норманнские набеги на торговые центры Шельды, Мааса и Рейна становятся регулярными. Они повторяются ежегодно с удивительным постоянством. Возникают первые норманнские поселения. В 839 г. норманны основали свое королевство в Ирландии. Годом ранее датский вождь потребовал от Людовика Благочестивого разрешения на занятие Фрисландии. Получив отказ, он захватил ее силой. В 841 г. был разграблен Руан. В 842 г. разрушен Квентовик. В 843 г. разграблен Нант. В 844 г. викинги были уже в Ла-Корунье, Лисабоне и Севилье. В 845 г. датчане поднялись по Везеру и разрушили недавно построенную резиденцию епископа – Гамбург, основанный в 831 г. как раз для того, чтобы обеспечивать распространение христианства среди датчан. В 859 г. они вышли к берегам Тирренского моря, усугубив тем самым гнет свирепствовавшего там сарацинского террора. Тем временем в 855-862 гг. викинги, прочно обосновавшиеся на берегах Луары и по нижнему течению Сены, продолжали опустошать окрестные территории. В 865 г. они начали подвергать систематическим атакам Англию. В течение 70-х годов датчане подвергали непрестанным атакам владения Альфреда Великого [109]109
  Альфред Великий (ок. 849 – ок. 900) – правитель королевства Уэссекс, объединивший затем под своей властью и ряд других англосаксонских племен.


[Закрыть], в конце концов вынудив его заключить с ними под угрозой оружия мир, которым они тотчас воспользовались и предприняли наступление в районе между Эльбой и Гаронной на Каролингскую империю или то, что от нее еще оставалось.

Праздник сретения Господня 880 г. надолго врезался в память христиан. В этот день Бруно, герцог саксонский и, вероятно, отпрыск Видукинда, во главе сильной армии, в которой было два епископа и двенадцать графов, потерпел поражение в битве под Эбсдорфом на Люнебергском поле. Герцог погиб в этом сражении, армия его была разбита. Орды викингов заняли сердце империи. Были сожжены Кёльн, Трир, Мец, разграблена даже святая святых Каролингской империи – Ахен. Быть может, под влиянием чрезвычайной тяжести момента или под впечатлением свершившегося в Ахене святотатства каролингские королевства на какое-то время хотя бы на словах восстановили былое единство. До этого времени Восточная Франция, мало затронутая нашествиями викингов, казалось, вовсе ими не интересовалась.

События 880 г. произвели впечатление и на переживавшее период становления королевство Германии, что засвидетельствовано в "Песне о Людвиге" (Ludwigslied), восславившей победу Людвига III над викингами в 881 г. Однако волна набегов не была остановлена. В 883 г. она захлестнула Амьен, а в 885-886 гг. был осажден Париж. Уже не раз подчеркивалась анахроничность попыток оживить призрак единой империи в тот самый момент, когда все распадалось под натиском свирепых атак, наносимых с разных сторон и в непредсказуемом направлении. И дело было не только в неподчинении масс и распаде центральных властей, раздорах и многочисленных предательствах к выгоде захватчиков (hostes) и в ущерб внутренним врагам (inimici). Важно помнить и о перебоях, постоянно прерывавших связь между различными частями империи, и о малочисленности воинов, о местных проблемах, отвлекавших от главной задачи имевшиеся в наличии силы. Занятый отражением атак сарацин-корсаров, Юг не мог бросить все и поспешить через всю Европу на Север, чтобы помочь в борьбе с викингами. Карл Великий отправлял баварцев сражаться в Испании, аквитанцев – в Саксонии. Его наследники уже не были в состоянии сделать нечто подобное.

В 899 г. над Европой нависла новая и еще более страшная опасность. Ее мрачной тени суждено было развеяться лишь много лет спустя, после 955 г. Из глубины Азии снова вторглись в Европу полчища жестоких и воинственных конников, обликом напоминавших гуннов и аваров,– венгры. Чтобы дать представление об их внешнем виде и наводивших страх деяниях, европейским летописцам пришлось воспользоваться литературными штампами, описывавшими гуннов и аваров. Но дело не ограничивалось только внешним сходством. Общие места в этих описаниях не должны ввести нас в заблуждение насчет тех действительных чувств, которые испытывали европейцы: отчаяние, бессилие, безграничный страх перед лицом врага, регулярно повторявшего свои набеги, которые повергали в стенания немало европейских народов.

Оставим в стороне различные легенды, возникшие под воздействием страха. Впрочем, все эти легенды собраны и изучены в ряде фундаментальных работ. Вслед за катастрофой Беренгария на Бренте в 899 г. набеги венгров на Западную Европу становятся регулярными: 900 г.– Бавария; 901 г.– Италия и Каринтия; 904 г.– снова Италия; 907-911 гг. непрерывно – Саксония, Бавария, Тюрингия, Швабия; следом за ними – Германия, Эльзас и Лотарингия; 920-924 гг.– снова Италия, когда они доходят до Апулии и сжигают Павию; 924-927 гг.– разрушительные набеги в Бургундию, Прованс, Баварию и Италию; в 935 г.– снова в Бургундию, Аквитанию и Италию.

Раздоры, с новой силой вспыхнувшие среди германских феодалов в связи с восшествием на трон Оттона I, привели к тому, что венгры предприняли новое, гораздо более широкое по масштабам и ужасное вторжение. Предательство Арнульфа Баварского, из ненависти к Оттону пропустившего их орды, показало, что венгры не ошиблись в своих расчетах. Оказавшись в Германии, они перешли Рейн и вторглись в пределы Западной Франции, где из-за междоусобиц местных правителей им не было оказано никакого сопротивления. Затем венгры пересекли Бургундское королевство и осенью 937 г. вступили в Италию. За этим последовали другие набеги: 938 г.– Саксония; 942-943 и 947 гг.– Италия; 950-951 гг.– Италия, Бургундия, Аквитания; 954 г.– Бавария, Франкония, Лотарингия. Наконец в 955 г. они были остановлены на реке Лех. Из анналов западной истории венгры исчезли столь же стремительно, как и появились, оставив за собой пепелища пожарищ и отпечатки подков своих коней. Они осели в Паннонии, которая и стала их новой родиной, получившей по имени этих своих обитателей наименование Венгрия. Они продолжали заниматься коневодством, постепенно становились земледельцами и виноградарями. Перейдя к оседлому образу жизни, занявшись выращиванием хлеба и винограда, они вскоре обратились к религии, причащавшей хлебом и вином,христианству. Однако еще долго тянулся за ними кровавый след. Древний ужас, а не только аристократическое презрение слышится нам в словах Оттона Фрейзингского, который, проезжая через Венгрию в середине XII в. и держа путь в Святую землю, сетовал, что столь прекрасный край отдал господь завоевателям, устрашавшим народы Европы.

Набеги, совершавшиеся сарацинами и викингами, несомненно, способствовали ускорению процесса организации обороны конным воинством (milites). Необходимы были и скорость, и тяжелое вооружение. Несмотря на то что в западных источниках венгры представлены варварами, они, как и их дальние родственники гунны, явившиеся в Европу несколькими столетиями раньше, и монголы, пришедшие сюда несколькими столетиями позже, были очень дисциплинированными воинами. Их сокрушительный натиск, леденившие кровь воинственные вопли, гул и гром их барабанов и бубнов отчасти служили магическим целям (вспомним шаманский воинственный транс), отчасти же являлись реализацией "психологической войны" как техническое ухищрение, рассчитанное на то, чтобы взять врага "на испуг". Лошади христианских воинов, тяжеловесные и неповоротливые, не обладали такими же скоростными данными и выносливостью, как низкорослые закаленные лошади венгров, кроме того, из-за своей неуклюжести они мало подходили для проведения операций преследования или маневренного отступления, по своим физическим данным не годились они и для устройства засад.

Град стрел, который венгры обычно обрушивали на врага, наносил больше вреда животным, чем самим воинам. Однако, падая, лошадь увлекала за собой и всадника, а иногда и оказавшихся поблизости от него соратников. Гибель лошади означала потерю всех вложенных в ее приобретение средств. Единственно возможный способ защиты воина, чье тяжелое вооружение превращало его в легкую мишень, состоял в том, чтобы заключить себя в еще более прочные латы, снабдив также ими и своего боевого коня. В результате расходы все больше возрастали, а подвижность всадника уменьшалась. При этом следует также помнить, что христианские конники в отличие от венгров вели бой в рассредоточенных порядках. В атаку они шли цепью, и, как правило, довольно нестройной. В скором времени цепь распадалась, а рассыпавшиеся на поле боя воины становились удобной мишенью для врага, применявшего массированный удар силами лучников с применением резерва конных воинов.

Перед лицом подобной опасности в конечном итоге надежней всего было запереться в крепости и переждать, пока схлынет неприятельская волна. Правда, за подобную тактику приходилось расплачиваться невосполнимыми потерями урожая, а значит, ценой голода. Весьма остроумно замечание, что в Италии вынужденное пребывание населения за крепостными стенами, поддержание которых в должном порядке стало жизненной необходимостью, способствовало возрождению городов. Благодаря новым исследованиям можно утверждать, что строительство замков и крепостей на территории Франции в Х в. и создание "военных поселений" (milites castri) было одним из факторов, способствовавших возникновению средневекового рыцарства. По крайней мере создание укрепленных центров, способных предоставить убежище и средства для организации сопротивления захватчикам, сдерживало набеги венгров и прилив "новой варварской волны" IX-Х вв. и было связано с ростом престижа воина (miles) в западном мире.

Европа в те времена – это море лесов, болот, пустошей. Были, конечно, и возделанные пространства, тучные нивы и удобные пастбища. На просторах этого моря были рассеяны немногочисленные безопасные островки – города, монастыри и замки, окруженные мощными стенами. Сообщение между ними было скверное. В каждом из них развивалась ограниченная местная власть, далекая от существовавшего только в теории суверенитета короля, власть, которая была очень далека от теорий так называемых "личных свобод". Сверху раздробленность суверенной власти. Снизу – тяга к вассальным отношениям, своего рода "бегство прочь от свободы" или, лучше сказать, стремление к безопасности. В результате – появление мелких и крупных сеньорий, сплочение политических и военных сил вокруг тех, кто на деле обладал властью, чтобы их организовать и управлять ими.

Во Франции викинги были в конце концов побеждены и со временем ассимилированы, однако вовсе не благодаря вмешательству короля, а благодаря деятельности ряда крупных сеньоров. Победы Одо Парижского под Монфоконом в 888 г. и Арнульфа Каринтского под Лувеном в 891 г. заставили норманнов в 892 г. снова обратить свои хищные взоры на Уэссекс. На континенте же они перешли к политике мирного сосуществования с франками. В Германии, где вопрос о варварах приобрел особую остроту в связи с давлением венгров, также было немыслимо дать всеобщий отпор захватчикам по крайней мере в течение первой четверти Х в., так как здесь отсутствовала сильная центральная власть. Основное бремя сопротивления легло, таким образом, на Баварию, герцогство, находившееся тогда на переднем крае борьбы с захватчиками. Именно местные власти самого разного уровня – марки, графства, кастелянства – обеспечивали оборону от варваров. Нередко эти местные власти соперничали друг с другом и не брезговали заключать союзы с язычниками. Столь велика была их ненависть к своим "братьям во Христе".

В подобной обстановке кошмаром обездоленных и безоружных бедняков (pauperes) были воины, будь то языческие хищники или вероломные христиане. Но и единственной надеждой и упованием бедняков также были воины. "Не станет военной силы – некому будет защищать нашу землю от варваров",– было сказано несколькими поколениями раньше Бедой Достопочтенным. В подобных обстоятельствах функции правительства также были сведены к минимуму и совпадали на практике с потребностями обороны. Добрый правитель – это тот, кто, разумеется, сумеет судить по справедливости, но главное – "сражается впереди войска, крепко сидит в седле и искусно владеет оружием".