Текст книги "Иллюзия смерти"

Автор книги: Франк Тилье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Ладно… По поводу фото Натана в приложении: программа, установленная этими типами из НАСА, показывает, что я приближаюсь к допустимому пределу слов. Как мало! Наверное, я буду посылать тебе фото через раз: это позволит мне больше писать. Решай сам, фотография или текст? В худшем случае, мне понадобятся всего три слова, чтобы сказать: «Я тебя люблю».

Элен

День 17-й

Всем привет.

Взгляд на мир 26 июля 2016 года.

Германия: в окрестностях Нюрнберга взорвался оставленный кем-то чемодан, жертв нет.

В Испании арестованы два марокканца, подозреваемые в финансировании Исламского государства.

В докладе сообщается, что двести видов птиц находятся на пороге вымирания.

Австралия: ведется следствие против наместника Ватикана, обвиняемого в сексуальных домогательствах по отношению к несовершеннолетним.

Франция: два молодых человека проникли в жандармерию департамента Од, чтобы поймать покемона.

Потепление климата: в Норвегии обнаружено около сотни погибших северных оленей.

Хиллари Клинтон официально избрана кандидатом на президентский пост. Дебаты Клинтон / Трамп.

До завтра, команда.

День 25-й

График показывает, что сегодня наконец наша с Пэтиссон очередь покинуть купол и идти изучать окрестности. Вот уже сутки я с нетерпением жду этого выхода, однако чувствую, что с моей напарницей что-то не так. Она, которая еще вчера выглядела такой воодушевленной, сегодня добрую часть утра проторчала в своей спальне, хотя обычно одной из первых мчится к себе в лабораторию. Едва цедит слова, почти ничего не ела. Впрочем, она уверяет меня, что все хорошо, просто мы проводим все вместе больше двенадцати часов в сутки, и малейшее нарушение привычного распорядка выбивает нас из колеи.

Мы идем готовиться. Наконец-то я смогу нарушить устойчивое однообразие, пришедшее на смену эйфории первых дней. На несколько часов сбежать из плена датчиков, от некоторого напряжения, царящего в группе, особенно между Оппенгеймером и Джонсоном. Вдобавок к их ежедневным трениям по поводу воды эти двое имеют совершенно противоположные политические взгляды. Джонсон как личное оскорбление воспринял слова немца о том, что американский народ достаточно глуп, что избрать Трампа. «Если Трампа изберут, я немедленно покину миссию!» – возразил Джонсон. Они заключили пари. Я видел, какой электрический разряд проскочил между ними, когда они обменивались рукопожатием.

В комбинезоне, который Пэтиссон помогла мне застегнуть, я чувствую себя комфортно. После тщательной проверки герметичности, а затем и открытия шлюза мы наконец оказываемся снаружи. Целью нашей сегодняшней командировки является продвижение за штурвалом марсохода «Nyx» к гряде вулканов и обнаружение полостей, которые могли бы служить жилищем или убежищем в случае непредвиденных осложнений. Необходимо быть готовыми в условиях Марса быстро эвакуировать базу и обеспечить себе защиту во время жестоких солнечных бурь и сильных излучений.

Мы должны сделать приблизительно двадцать километров туда-обратно, что, грубо говоря, соответствует трети технических возможностей «Nyx». Когда придет время поворачивать назад, напичканный навигационными приборами аппарат подаст нам сигнал. Мы не можем позволить себе зайти за критическую отметку, так называемую точку невозврата, иначе рискуем обратно добираться пешком. А шлепать по такой пустыне…

«Nyx» гениален в управлении, его мощные колеса легко справляются с тряским рельефом и позволяют держать заданный курс. От скорости создается ощущение скользящего по лицу ветерка. Солнце печет сквозь шлем, очень жарко, несмотря на систему охлаждения. Я чувствую себя так, будто заперт в гигантской консервной банке; к счастью, через тоненькую трубочку мне в случае необходимости поступает вода. Краем глаза я наблюдаю за Пэтиссон. Она очень бледная, – похоже, ее мутит. Я выключаю рацию, связывающую нас с остальной группой.

– Что-то не так?

– Солнце прямо жарит… Во время тренировок в этих комбезах было не так душно.

– Хочешь вернуться?

– Нет, все в порядке.

Что-то я в этом сомневаюсь, выглядит она и правда неважнецки. Теперь мы уже далеко от купола, вне зоны видимости команды. Пэтиссон то и дело прикасается к основанию плексигласового пузыря, как будто хочет почесаться.

На отметке 14,2 километра от купола мы пешком подходим к каньону глубиной около десяти метров. Он, будто рана, раздирает красную почву, проходит между горами бурого цвета и исчезает за их обрывистыми склонами. Я по рации информирую наших коллег, что мы начинаем спуск. Мы двигаемся вдоль змейки камней, каждое движение дается нам с трудом: комбинезоны очень тяжелые. Надо внимательно смотреть, куда ставишь ногу. Падение будет роковым для нашей экипировки ценой в несколько десятков тысяч евро.

Очень скоро мы замечаем полости, уходящие в чрево Земли. Когда мы проникаем внутрь одной из них, нас окутывают тени. Я зажигаю фонари, размещенные по обеим сторонам моего шлема, и успеваю разглядеть что-то вроде саламандры-альбиноса, прежде чем она скрывается от яркого света. Выходит, в этой пустыне существуют какие-то формы жизни. Пещера кажется огромной, глубокой: мощные лучи моих фонарей даже не достигают дна этой вгрызающейся в землю гигантской черной пасти. Она может служить идеальным убежищем. И разумеется, никакого риска солнечных бурь на голубой планете; однако я до конца остаюсь в своей роли исследователя и передаю данные GPS нашему физику Клариссе Смит.

Готовый рискнуть спуститься глубже, чтобы увидеть, что́ у пещеры в брюхе, я возвращаюсь к Пэтиссон. Она исчезла. И обнаруживаю ее у входа: моя напарница неподвижно сидит в уголке. Словно под анестезией. Подойдя ближе, я замечаю, что глаза у нее покраснели. Она печально поднимает их на меня:

– Моя мать умерла.

Я с трудом усаживаюсь рядом. С этими комбинезонами каждое движение стоит десяти. Она глубоко вздыхает:

– Я много лет вообще не разговаривала с ней, но все-таки это моя мать…

Пэтиссон принимается рыдать. Дыхание ее учащается, щиток шлема запотевает – нарушена вентиляция. Резким движением Элизабет пытается нащупать боковые металлические клапаны, которые обеспечивают герметичность ее шлема. Я хватаю ее за запястья:

– Не делай этого!

В панике она отбивается и вопит. Я крепко стискиваю ее затянутые в перчатки руки и вплотную прислоняюсь своим щитком к ее забралу. Расстояние между нашими лицами – сантиметров двадцать.

– Если ты откроешь, твои датчики немедленно проинформируют команду и Льюиса, что ты разорвала контракт. Я хочу, чтобы прежде, чем что-то сделать, ты хорошенько подумала. Мы психологически подготовлены к тому, чтобы справляться с подобной ситуацией. Возьми себя в руки!

Постепенно ее дыхание замедляется, в конце концов она успокаивается. Пэтиссон опускает голову внутри шлема, который остается неподвижным.

– Расскажи, как ты узнала, – прошу я ее.

– Сегодня утром, в боксе сингулярности… Сообщение от сестры. Лобовое столкновение на национальной трассе… Уснувший шофер грузовика. У нее не оставалось никаких шансов. Ей даже шестидесяти не было.

Я представляю себе весь ужас ситуации, шок Элизабет, ее горе, когда она прочла сообщение. Как бы отреагировал я, если бы что-то случилось с моими близкими? Мы так далеко друг от друга… У меня в наушниках потрескивает рация, Джонсон спрашивает, все ли в порядке. Я ищу ответ в глазах Пэтиссон, она кивает: она выдержит, – но я знаю, что огромная, как этот каньон, рана теперь проходит через ее сознание.

Во время следующего выхода я более подробно исследую эту пещеру. Когда мы возвращаемся к нашему транспортному средству, я как будто замечаю далеко, у самого горизонта, на вершине одной из гор, какое-то сверкание. Словно свет звезды. Это продлилось всего лишь мгновение, и я подумал, что, может, это просто отражение блестящей детали модуля на моем щитке.

Я доставляю нас обратно на базу. По дороге Пэтиссон предается ностальгическим воспоминаниям о Шотландии, о ее суровых просторах насыщенного зеленого цвета, какого больше нигде не увидишь. Тех холодных оттенков ей не хватает здесь больше, чем людей. Темно-зеленого, цвета морской волны и северного неба с брызгами звезд. Она опять плачет, слезы щиплют ей глаза.

Я нажимаю на кнопку, открывающую створки шлюза. После десятиминутного цикла обеззараживания и декомпрессии мы наконец можем снять комбинезоны. Элизабет Пэтиссон идет сполоснуть водой покрасневшие и распухшие глаза. Она решает сообщить всем о печальном событии и заявляет, что остается: Марс – это ее жизнь.

Мы все собираемся вокруг нее. Впервые между нами ненадолго возникает полное единение, даже Оппенгеймер и Джонсон прекращают свои разборки. Жаль, что для того, чтобы это произошло, понадобилась внезапная и такая ужасная смерть.

Бортовой журнал, день 35-й

Дорогой журнал,

победа! Прошло немногим более месяца под куполом, как мне удалось превратить эквивалент марсианской почвы в субстрат для моих растений. Это большой шаг вперед: подобное достижение означает, что вскоре я смогу производить продовольственные ресурсы – особенно зеленые овощи – на основе исключительно марсианских элементов и нескольких граммов микроорганизмов, привезенных мною в пробирках.

Помимо субстрата сенсацией стали мои продукты «домашнего приготовления». Уотсон обожает хлеб и сыр, которые я произвожу из штаммов бактерий. А вот Пэтиссон полюбился мой творог. Ты, возможно, не осознаешь, но то, что произошло за последнее время, – невероятный прогресс. На основе моих микроорганизмов, которые я могу воспроизводить сколько хочу, да вдобавок очень быстро, я способен создавать пищу и надолго наполнять ею шесть желудков.

Прошло десять дней, Пэтиссон чувствует себя лучше, она справилась с шоком от известия о смерти матери. Чтобы обогатить кислородом свои нейроны, мы играем в шахматы. Кстати, у нее явные способности к этой игре.

Помимо исследований Оппенгеймер сконструировал маленького робота на колесиках и назвал его Хронос, он свободно перемещается внутри купола и отсчитывает количество секунд, оставшихся до конца нашей миссии: сейчас больше двадцати восьми миллионов. Не уверен, что это хорошая идея – постоянно напоминать нам, что миссия едва началась.

Немец проводит много времени в боксе сингулярности, пишет там сообщения и отвечает на вопросы анкеты. Мы слышим, как, сидя перед электронными схемами, он разговаривает сам с собой. Вроде как с воображаемым другом. Потому что изоляция, замкнутость могут воздействовать на нервную систему, а я знаю, что он скучает по своей семье.

Джонсон и Смит, наша специалистка по извлечению воды, вот уже пять дней как составляют пару и по крайне мере раз в день по зову гормонов исчезают наверху. Это нас забавляет, в частности, когда они включают музыку, чтобы мы их не слышали. Трения с Оппенгеймером по поводу воды мало-помалу улеглись, особенно после того, как мы научились лучше контролировать ее потребление. Тем более что мы перебираем норму всего-то литра на четыре. Лично я очень горжусь своими ежедневными двадцатью тремя.

В итоге, прошел уже целый месяц, и все у нас хорошо, разве что ночи по-прежнему очень холодные. Еще не пролилось ни капли дождя, но два дня над нами висела каманчака, та знаменитая завеса из слоисто-кучевых облаков, которая все вокруг погружает во тьму и мешает солнечным батареям функционировать с максимальной отдачей. Такое непременно случится и на Марсе, с его-то пыльными бурями. С подобными явлениями надо считаться и затягивать пояса потуже. Зато какое удовольствие видеть, что и с этим можно справиться, даже когда природа устраивает нам непростую жизнь.

Продолжение следует…

День 37-й

Я принял решение разобраться с бардаком, который за долгие дни образовался в Литл-Боксе. Попользоваться, переставить, ничего не вернуть на место – это так свойственно ученым! Джонсон и Пэтиссон предлагают мне помощь, но я отвечаю, что справлюсь сам, да и время у меня есть: за последние дни мои изыскания хорошо продвинулись, и растения правильно развиваются.

Перемещаться в этом контейнере стало невозможно. Повсюду протянуты провода: к ретрансляционной станции, к бойлеру, к солнечным батареям, приборам, выключателям. В шкафах груды беспорядочно наваленных пакетов и банок с продуктами: сушеное мясо, сублимированные фрукты и овощи, макаронные изделия, рис, сухое молоко… Коробки с лабораторными мелочами – халатами, перчатками, бахилами – набросаны кое-как, есть даже старый сломанный велосипед и вышедшая из строя беговая дорожка, – должно быть, их использовали во время предыдущих командировок. Мы явно не первые, кто пользуется этой базой.

Я методично, как могу, освобождаю Литл-Бокс, отправляя барахло в тоннель. Чтобы оптимизировать пространство, намереваюсь по-другому расставить шкафы. И вот, отодвинув один из них от задней стенки, я обнаруживаю металлический чемоданчик: он предусмотрительно припрятан в труднодоступном месте, за фанерной доской, и заперт на цифровой замок с тремя колесиками.

Звук падающего предмета заставляет меня обернуться.

– Кто здесь?

Я устремляюсь ко входу в тоннель, но никого не вижу. Странно, у меня ощущение, будто за мной наблюдают. Прихватив чемоданчик, я сажусь на пол, опираюсь спиной о стенку и принимаюсь одну за другой подбирать комбинации. Спустя полчаса на числе 348 раздается характерный щелчок. Я открываю чемоданчик. В нем нет ничего, кроме серого жесткого вкладыша из пенопласта, предназначенного для того, чтобы удерживать предмет, который, со всей очевидностью, теперь отсутствует, но по форме выемки я тотчас же понимаю, что это было.

Огнестрельное оружие.

* * *

Раскрытый чемоданчик лежит на столе, где установлен наш приемопередатчик. Оппенгеймер с такой силой приглаживает назад свои каштановые волосы, что его веки оттягиваются к вискам.

– Что это значит?

– Что где-то здесь, под куполом, наверняка есть оружие, – откликается док Уотсон.

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то из нас прячет ствол?

Уотсон не отвечает. Пэтиссон поднимает глаза на Джонсона:

– НАСА, несомненно, в курсе. Учитывая проверки, которые мы прошли в аэропортах, никто из нас – это очевидно – не мог привезти сюда оружие. Чемоданчик был здесь до нашего прибытия. Пустой или нет – это ты нам скажи. Ты начальник. Тебе известно что-то, чего мы не знаем?

Внутри купола мрачно и холодно. Наши лица освещает только гирлянда светодиодных лампочек. Оборудование в сумерках напоминает таинственный театр теней. Все внимательно вглядываются друг в друга. С тех пор как мы прибыли, каждый регулярно заходит в Литл-Бокс. Любой из нас мог взять это оружие. Джонсон кивает в сторону Оппенгеймера:

– Представь себе, я вообще не в курсе, НАСА говорит мне далеко не все. Но первым сюда прибыл ты. Ты был здесь на несколько часов раньше остальных.

– Ну и?..

– Может, ты решил совершить экскурсию в Литл-Бокс. Тебе этот чемоданчик ни о чем не напоминает?

Напряжение резко усиливается. Оппенгеймер уже готов схватить американца за грудки, но между ними встает доктор Уотсон:

– Не стоит нервничать, это ни к чему. Мы должны доверять друг другу во что бы то ни стало. Совершенно очевидно, что никакой пушки ни у кого нет. Да и зачем нам оружие на научной базе? Но чтобы исключить любые подозрения, предлагаю заглянуть в каждую спальню. Кто-нибудь возражает?

Вглядываясь в лица, я понимаю, что все мы одинаково удивлены и напуганы моей находкой. Пэтиссон нажимает на кнопку передатчика и склоняется к микрофону:

– Пэтиссон – Льюису. 19:02. Жуано обнаружил пустой чемоданчик, спрятанный в Литл-Боксе. Прежде в нем было оружие. Кто его туда положил? Что это значит? Конец связи.

В ожидании ответа мы поднимаемся в мезонин. Под взглядами товарищей каждый проявляет добрую волю. Начинаем с моей комнаты. Матрас поднят, шкаф открыт, вся одежда вынута. В последней спальне Смит, вспыхнув под козырьком своей бейсболки, подхватывает трусики, валяющиеся возле кровати Джонсона. Все немного расслабляются.

Потрескивание, бип-сигнал, мы устремляемся вниз и собираемся перед зажегшимся экраном. Сейчас 19:50. Появляется Льюис. Качество картинки по-прежнему очень посредственное – низкое разрешение из-за пропускной способности, – однако мы видим его лицо, все такое же угловатое и замкнутое.

– Льюис «Ахерону II». 19:28. Нам неизвестно, откуда появился этот чемоданчик. НАСА не доставляло оружие на базу. Мы ведем собственное расследование. Продолжайте работу. Конец связи.

Экран погас. Помрачневший Оппенгеймер меряет комнату шагами:

– Это в контракте не прописано. Этого в контракте нет. Льюис лжет. Как он может не знать, что именно находится на базе, которой он руководит? Ему что-то известно. Ему наверняка что-то известно.

Ужин проходит в молчании, сублимированный тунец и брокколи не лезут в горло. Уотсон, которая всегда старается снизить напряжение, пытается убедить коллег, что чемоданчик был пуст задолго до прибытия первого из нас. Пэтиссон откидывается на стуле:

– Мы «Ахерон II». Прежде чем оказаться здесь, я искала везде, но никогда не слышала про «Ахерон I». А вы?

Над нашим круглым столом повисает молчание. Пэтиссон выпрямляется, упершись ладонями в стол по обе стороны от пустой тарелки. Коса у нее на спине извивается, как змея.

– Каждый из нас мог бы составить длиннющий список подобных баз по всему миру. Но кто знал, что существует некая база НАСА в пустыне Атакама?

– Никто не знал, – откликнулась Смит. – Насколько мне известно, она никогда не упоминалась ни в официальных документах НАСА, ни в Интернете. Ее не существует.

– Если ее не существует, значит и нас тоже.

Все почувствовали леденящий холодок в груди. Мы силимся хоть что-нибудь понять, выдвигаем гипотезы, но ответа нет ни у кого. Оппенгеймер опять начинает потеть. Уже поздно, все напряжены, пора заканчивать ужин. Док Уотсон и Пэтиссон возвращаются к своему химическому столу, остальные поднимаются к себе в спальни. Посреди темной пустыни купол становится похож на мрачное святилище.

В ту ночь мне не удается сомкнуть глаз, и я не свожу их с закрытой двери. Полная тишина, я едва улавливаю гудение системы переработки и очистки воздуха. В три пятнадцать я слышу потрескивание пола и шаги по лестнице. Я тихонько встаю. Массивная тень Оппенгеймера движется в сторону кухни. Я различаю звук поворачиваемого крана, слышу, как льется вода на дно пластикового стаканчика. Попив, немец осторожно возвращается. Я поспешно ныряю под одеяло.

Чтобы лучше представить себе, как я без комбинезона выхожу из купола и ору так сильно, как только могу, я прикрываю глаза. Кто здесь услышит мой крик? Я вспоминаю слова, написанные на внутренней стороне ремешка моих часов: Жизнь всего лишь иллюзия. А правда, была ли миссия «Ахерон I»? Если да, то что стало с экипажем? Почему мы никогда о ней не слышали? Возможно ли, чтобы один из нас имел оружие, выданное НАСА? С какой целью? Почему нам хотят зла? Впервые после прибытия в купол мне страшно.

День 42-й

Всем привет.

Взгляд на мир 21 августа 2016 года.

Турция: нападение смертника унесло по меньшей мере пятьдесят жизней.

Калифорния: самые опустошительные пожары в истории штата уничтожают тысячи гектаров леса.

Брекзит: падение фунта стерлинга, европейская экономика идет ко дну.

Мадагаскар: на пляже обнаружены тела двух убитых молодых французов.

За первые шесть месяцев 2016 года арктические льды показали рекордное таяние.

До завтра, команда.

Бортовой журнал, день 50-й

Дорогой журнал,

прошло две недели после того, как я обнаружил чемоданчик в Литл-Боксе. Пятнадцать дней я все думал о морском горизонте – и я не могу сказать, близко он или далеко. Наши дни так похожи один на другой, что мне кажется, будто я утратил ощущение времени. Одни и те же, простирающиеся в бесконечность красные земли, их видно в иллюминаторы, одни и те же лица вокруг меня. Я знаю точное количество ступенек на лестнице, ведущей в мою спальню, количество шагов между общей комнатой и кухней. Едва заслышав звук шагов на беговой дорожке, я догадываюсь, кто бежит – Смит или Пэтиссон. Только утренние сообщения и обмен электронными письмами с близкими нарушают удушающее однообразие.

Назавтра после страшной находки Джонсон настоял, чтобы чемоданчик отнесли на место и больше к нему не прикасались. Несмотря на наши напоминания, референт НАСА так и не вернулся к этой «проблеме». Мы со своей стороны приняли решение не вспоминать об этом эпизоде. Я продолжаю думать, что правильно поступил, ничего не сказав Элен о своей находке. Она так далеко. Что бы она могла сделать? Так зачем же волновать ее понапрасну?

Короче, мы стараемся делать вид, что ничего не было, продолжаем работу, шутим, занимаемся спортом на беговой дорожке или велотренажере, стряпаем – но что-то сломалось. Сидя на своих рабочих местах, мы стараемся не встречаться взглядами – а это о многом говорит. Все друг друга подозревают.

По ночам Оппенгеймер по-прежнему беседует сам с собой. Я слышу его низкий голос, потому что наши спальни находятся рядом. Вчера я видел, как он обращается к фотографии, на которой изображен его двенадцатилетний сын Элиот. Думаю, именно немец скучает больше всех. Мы здесь пока меньше двух месяцев, а кажется, что все десять.

До скорого.

День 52-й

Моя очередь запереться в боксе сингулярности, пришло письмо от Элен. Я открываю его, и появляется фотография нашего сына. Скоро ему два месяца, на его головке пробивается пушок черных, как у меня, волос. У него ангельская улыбка. Жаль, что качество плохое и не позволяет мне рассмотреть цвет его радужки, нежность его кожи, четкий изгиб его бровей.

From: [email protected]

To: MarcJoisneau@acheron_nasa.com

Сокровище мое…

Я прерываю чтение. «Сокровище» – это наше с Элен кодовое слово. Когда она пишет «дорогой», мне нечего читать между строк в ее письме. Но если она начинает со слова «сокровище», значит собирается сказать мне что-то важное и не хочет, чтобы это стало известно НАСА. Мы оба подозреваем, что наши послания тщательно просматриваются Льюисом или каким-то другим агентом. Бокс сингулярности всего лишь позволяет уединиться от других членов команды, но уж точно не от Агентства, которое следит за всем. Придуманная мной и Элен перед моим отъездом система проста: все слова, составляющие тайное послание, надо отделять двойным пробелом.

Разумеется, я должен себя контролировать. Датчики… Едва заметный скачок сердечного ритма, выброс адреналина могут выдать меня. Так что я читаю очень внимательно, выискивая двойные пробелы:

Через два дня приедет мама, чтобы побыть со мной и Натаном. (Двойной пробел.) Два человека (двойной пробел), которые следят за ее здоровьем, отпускают ее в мои добрые руки точно так же, как я отпускаю тебя в добрые руки людей (двойной пробел) из (двойной пробел) НАСА (двойной пробел). Наши дни обещают быть загруженными – ты ведь знаешь, что время, проведенное с моей мамой, всегда богато приключениями и новыми поворотами, но все будет хорошо! Мои родственники уже так давно не (двойной пробел) приезжали (двойной пробел) к нам (двойной пробел) домой (двойной пробел). Мы пойдем (двойной пробел) сфотографировать (двойной пробел) Натана (двойной пробел) в парк, я постараюсь послать тебе хороший снимок. Ты пишешь, что, несмотря на размер, который я максимально сокращаю, по-прежнему получаешь от меня фотографии в плохом качестве. Почему – не знаю. Я уже пробовала (двойной пробел) и так, и этак (двойной пробел), но я не специалист в этом деле.

Я думаю о тебе каждую минуту. Мои подруги говорят, что у Натана твои глаза, так что, глядя на него, я как бы вижу тебя. (Двойной пробел) Не понимаю, почему (двойной пробел) тебе не разрешают послать мне свою фотографию. Я очень скучаю по твоему лицу. Каким ты ко мне вернешься? Кстати, а как вы стрижетесь? Все эти мелочи жизни должны сильно усложняться там, где вы находитесь…

Надеюсь (двойной пробел), эти люди (двойной пробел), с которыми ты проводишь каждую минуту своего времени, смогут выдержать эти оставшиеся длинные месяцы изоляции. Из-за тех мелких ссор, о которых ты упоминаешь, некоторые твои товарищи (двойной пробел) меня (двойной пробел) пугают (двойной пробел). Особенно этот немец, что разговаривает сам с собой. Ты говоришь, что у Джонсона шашни со Смит? Закрой двоих американцев в одной комнате, они непременно… В любом случае, надеюсь, они не слишком шумят (хи-хи).

Целую тебя много-много раз, люблю.

Элен

Пока я читал, у меня сжималось горло, но дышу я ровно. А вот и секретное послание: «Два человека из НАСА приезжали к нам домой, чтобы сфотографировать Натана и так, и этак. Не понимаю почему. Эти люди меня пугают».

Неслыханно… Это еще что такое? Почему они это делают? Мне хочется бежать к приемнику-передатчику и требовать ответа у Льюиса. Чем мой новорожденный сын может заинтересовать НАСА? Зачем им эти фотографии? Что они затевают за моей спиной?

Ненавижу эту ситуацию; я совершенно беспомощен, изолирован в своем пузыре посреди пустыни. Если я отправлю Льюису сообщение по поводу визита, он спросит, как я узнал, и наша с Элен тайна неизбежно будет раскрыта. Они обнаружат нашу систему кодирования.

Я не мог заснуть и думал всю ночь. Психологи из НАСА прежде уже много раз приходили к нам домой для составления своих выборок. Иногда во время их расспросов рядом со мной находилась жена. Бывало, они опрашивали ее одну. Элен тоже получила свою долю нескромных вопросов. «Сможете ли вы вынести отсутствие мужа? Поддерживаете ли вы мужа в его поступках? Готовы ли вы отпустить его на Марс ради блага человечества?»

Но с чего вдруг через полтора месяца эти люди опять пришли к нам домой, когда миссия уже вовсю работает? Зачем им фотографии моего сына?

На следующий день по время ежедневного анкетирования, проводимого НАСА, на меня из передатчика в боксе сингулярности градом сыплются вопросы: «Почему вы плохо спали? Вас что-то тревожит? Что вы хотели бы узнать о внешнем мире?» Они пытаются влезть ко мне в голову. От их вопросов стресс у меня только усиливается, и им это известно. Я вру им, как только могу, нахожу объяснения, даю понять, что чемоданчик по-прежнему меня беспокоит и мешает хорошо спать.

Но разве можно лгать НАСА?

Позже при помощи нашего тайного кода в ответном письме я тоже посылаю Элен тайное сообщение. Я говорю ей, чтобы она не беспокоилась. Прошу в очередном письме ясно написать, что накануне к ней приходили люди из НАСА, чтобы сфотографировать Натана. Агентству ведь может показаться подозрительным, что Элен не сообщает мне об этом событии. В своей переписке мы должны оставаться как можно более естественными. Говорить все, и не важно о чем, – как делают супруги, которым нечего скрывать друг от друга.

Ответ моей жены приходит спустя четыре часа. И нигде ни слова о том визите.

У меня поднимается давление, сердце колотится. Я закрываю свой аккаунт и, проходя мимо коллег, пытаюсь выглядеть спокойным. Надеваю спортивный костюм и иду побегать по дорожке – чтобы скрыть беспокойство и одновременно генерировать свою квоту электроэнергии. Или Элен плохо поняла смысл моего сообщения, или НАСА модифицирует сообщения, которые мне отправляет жена.

В своих рассуждениях я захожу еще дальше: а что, если и мои сообщения тоже были подретушированы? И НАСА химичит в обоих направлениях, чтобы соблюсти связность нашей переписки? Добавляет или удаляет что-то по своему желанию, убирает слишком точные данные, которые могли бы поставить миссию под угрозу? По своему усмотрению формирует мое представление о внешнем мире и о моей семье? Мы здесь будто в пещере Платона[5]5
  Миф о пещере – знаменитая аллегория, использованная Платоном в Седьмой книге диалога «Государство» для пояснения своего учения об идеях. По Платону, пещера олицетворяет собой чувственный мир, в котором живут люди. Подобно узникам пещеры, они полагают, будто благодаря органам чувств познаю́т истинную реальность. Однако такая жизнь – всего лишь иллюзия. Об истинном мире идей они могут судить только по смутным теням на стене пещеры.


[Закрыть]: вполне возможно, что наше видение внешнего мира не соответствует реальности. Как знать?

Из маленькой комнатки я наблюдаю за коллегами, которых вижу сквозь щель. Смит и ее осциллограф, Оппенгеймер и его электронные цепочки… Они сосредоточены на своей задаче, на своей миссии. Неужели они тоже обмануты и ими тоже манипулируют? В какой степени?

День 54-й

Мое секретное послание: «Они читают и модифицируют наши письма. Будь осторожна».

Ее секретный ответ: «Принято. Зачем они это делают?»

День 55-й

Мое секретное послание: «Не знаю. Будь повнимательней, разноси подальше последовательности скрытых слов. Слишком заметно».

Ее секретный ответ: «Хорошо. Все это ненормально. Тебе надо бы прервать командировку».

День 56-й

Мое секретное послание: «Все в порядке, командировка проходит нормально. Ты знаешь, где мы находимся?»

Ее секретный ответ: «Гавайи».

День 57-й

Мое секретное послание: «Я тебе рассказывал про несчастный случай с матерью Пэтиссон?»

Ее секретный ответ: «С ее матерью? Несчастный случай? Нет, никогда».

День 58-й

Мое секретное послание: «Узнай про несчастный случай с матерью Пэтиссон. Живет в Голуэйе».

Ее секретный ответ: «Хорошо. Завтра скажу».

День 59-й

Ее секретный ответ: «Никакого несчастного случая не было. Говорила с ней по телефону. Она в отличной форме».

День 60-й

3:50 утра. Оппенгеймер только что попил воды, поднялся к себе и улегся в постель. Ужасная ночь, как и все остальные. Переборки давят на меня, сверху валится наклонный потолок, мне все чаще кажется, что я задыхаюсь, будто нахожусь в закрытом гробу. Снаружи дует сильный ветер, крупные частички пыли скребут по куполу, словно когти чудища, вылезшего из глубин ада, чтобы забрать нас.

Я мерзну, свернувшись калачиком под несколькими одеялами. Этот постоянный холод обволакивает нас каждую ночь с тех самых пор, как мы прибыли сюда.

Пэтиссон… Поверить не могу, что она могла соврать нам про несчастный случай с матерью. Зачем она это сделала? Чтобы сойти за жертву? Чтобы ее ни на секунду не заподозрили в том, что у нее есть оружие?

Я все прокручиваю в памяти эпизоды нашего выхода из купола на двадцать пятый день. Вспоминаю ее бледное лицо, охвативший ее в пещере страх и этот запотевший плексиглас щитка ее шлема. Как можно симулировать такую тоску?

А если она не солгала, значит это проделки НАСА. Они изменили сообщение, отправленное ей сестрой, чтобы добавить в него это чудовищное известие. Но тут опять что-то не сходится. Мне проще представить их стирающими сообщение о смерти, чем создающими подобную историю во всех подробностях. Что им за интерес вынуждать шотландку покинуть миссию?

6:55. Я встаю, натягиваю джинсы и футболку с логотипом НАСА и бросаю взгляд в иллюминатор над лестницей. Тяжелое серое небо, будто еще одна ночь. Проклятая каманчака распростерлась над пустыней; так мы рискуем не увидеть солнца даже днем. Мерзкое ощущение, будто ты рыба в банке, стоящей в глубине подвала.

Как обычно, док Уотсон первая на посту – и последняя уходит спать. После визита в бокс сингулярности на ее губах часто играет улыбка: она помолвлена и должна выйти замуж, когда вернется в Сидней. Она снова усаживается работать над своим проектом, в котором она душой и телом: изучает, как печатать на 3D-принтере хирургические инструменты и как ими пользоваться ее напарникам, в данном случае нам, следуя на расстоянии инструкциям хирурга. На Марсе каждому сотруднику необходимо будет уметь прооперировать своего товарища.