Текст книги "Входят трое убийц"

Автор книги: Франк Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

5

Директор банка Отто Трепка, как обычно, сидел в холле отеля, безнадежно ожидая телефонного звонка, когда увидел входящего в отель шведского члена детективного клуба. Взгляд доцента выражал смесь задумчивости с иронией, что немедленно пробудило все дурные стороны характера его датского коллеги.

– Где вы проводите время? – без обиняков поинтересовался Трепка. – По-прежнему штудируете книги в Ницце?

– По-прежнему? А какие у вас основания предполагать, что я вообще штудирую книги в Ницце?

Трепка язвительно рассмеялся.

– Да я собственными глазами видел вас в библиотеке! А что бы там ни говорили, свидетельство очевидца – дело самое верное, тогда нет нужды строить замысловатые теории. Но вы с Эббом, конечно, с этим не согласитесь.

– Наоборот, – дружелюбно отозвался Люченс, – в этом у нас разногласий нет. Но дело не только в том, чтобы видеть, но и понимать, что ты видишь. А в этом пункте нам будет трудно понять друг друга, дорогой Трепка.

Директор банка громко фыркнул.

– Возможно! Во всяком случае, вы, надо полагать, обнаружили изъян в ваших познаниях о погребальных обычаях различных народов, ведь вы штудировали в библиотеке книги именно на эту тему.

– Высшая мудрость состоит в том, чтобы знать, что ты ничего не знаешь. Вы никогда об этом не слышали?

Банкир снова фыркнул.

– Быть может, вы обнаружили на Ривьере находку, которую следует внести в каталог открытий? – иронически спросил он.

Люченс промолчал в ответ.

– Могу сообщить вам новость, которую как раз сегодня услышал от здешнего сомелье, – продолжал Трепка, сменив тактику нападения. – Муж прекрасной мадам Деларю, по слухам, вчера утром официально подал прошение о разводе. Надо полагать, развод не обойдется без неприятностей для месье Аллана Ванлоо! Понимаете, что это означает?

– Нет. И что же это означает?

– Что на вилле Лонгвуд неизбежно опять кто-то умрет, и это так же неоспоримо, как дважды два. А разве нет? Разве не таков неизбежный вывод из ваших с Эббом умозаключений?

– Не неизбежный, но весьма возможный, – уточнил Люченс.

– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – рассмеялся банкир, дергаясь на стуле так, что чуть не опрокинул свой грог. – Вы неисправимы! Стало быть, мы должны обдумать, кто будет следующей жертвой! Или Мартин, или бабка! А может, оба сразу! Не так ли? Ведь это Аллана вы с Эббом…

– Месье Трепку к телефону вызывает Берлин! – пропищал тонким голоском мальчик-слуга в самое ухо директора банка, и тот, словно его укусил тарантул, сорвался с места и кинулся к телефонной кабинке. На столике рядом со стаканом грога остался листок бумаги, на котором были нацарапаны какие-то заметки. Вспомнив, что за ним, оказывается, шпионили в библиотеке, Люченс счел, что может позволить себе взглянуть на записку. Б ольшую часть сокращений разгадать было невозможно, но вверху страницы стояло:

«Ванлоо, 1-й р. забег в Дерби 1826, пот. почти только Франция (Ментона). Имя первого влад. Хуан В.»

Доцент решил, что не обязан дожидаться возвращения датского криминалиста, тем более что его отсутствие затягивалось. Люченс потихоньку вышел из отеля. И на другой день его работа в Ницце затянулась тоже, поскольку поле его штудий расширилось, и из библиотеки он перебрался в исторический архив города. Да, он засиделся в Ницце так поздно, что решил даже переночевать в местном отеле. Когда он наутро вернулся в Ментону, то с удивлением увидел, что возле его отеля прохаживается Кристиан Эбб. У норвежского поэта был такой странный вид, что Люченса пробрала легкая дрожь.

– Что случилось? – спросил он. – У вас есть новости?

– Вас вчера не было, – ответил Эбб. – Насколько я понял из слов Трепки, вы с утра до вечера сидите в библиотеке Ниццы и читаете книги по своей специальности. Три пары глаз лучше, чем две, в особенности, когда одна из двух пар не хочет видеть!

– Вы говорите загадками, друг мой. Что вы имеете в виду?

– А вот что, – ответил поэт, – вчера днем мы получили приглашение от престарелой миссис Ванлоо. Она благодарила нас за участие, проявленное во время ее «болезни», – насколько я понимаю, мы все трое послали ей цветы – и просила прийти на виллу к шести. Мы с Трепкой оставили вам сообщение, чтобы вы присоединились к нам, и отправились на виллу.

– Наверно, ваше письмо дожидается меня у портье отеля, – сказал Люченс. – Мне пришлось заночевать в Ницце. Ну и как же чувствует себя почтенная дама?

– Она все еще немного слаба, но в общем она выздоровела. Мы провели очень приятный вечер. В половине одиннадцатого мы откланялись, и Аллан Ванлоо немного проводил нас с банкиром. А сегодня утром его обнаружили мертвым у него в комнате.

Глава восьмая
Последнее заседание детективного клуба

1

Доцент уставился на Кристиана Эбба.

– Что вы сказали? Аллан Ванлоо умер?

– Да.

–  Аллан?

– Да.

– Но…

– Я понимаю, что вы хотите сказать: это невозможно, любой другой, но не Аллан! Вполне вас понимаю, потому что ход моих мыслей был такой же, как у вас: если за таинственными происшествиями на вилле кто-то стоит, это может быть только Аллан – другого объяснения нет. Аллан ненавидел своего брата Артура, он более чем странно вел себя на другое утро после его смерти, и у него была связь, которая день ото дня становилась все более скандальной. А недавно мы узнали, что месье Деларю подал на развод. Если на вилле и могли произойти еще какие-то таинственные события, они никоим образом не должны были коснуться его! И тем не менее умер он.

Доцент провел рукой по лбу.

– Я начинаю думать, что Трепка прав и все загадочные события, о которых вы говорите, имеют естественную причину. В противном случае это уже не детективный роман, а кошмар.

– Я подумал то же самое, когда Женевьева принесла утром с рынка новости о вилле Лонгвуд.

Люченс схватил Эбба за рукав и увлек за собой в холл отеля. Там не было никого, кроме мальчика-посыльного в раззолоченной униформе. Они без труда нашли места в углу, где могли поговорить без помех.

– Я должен в этом разобраться. Расскажите мне все подробно.

– Я уже рассказал вам, что вчера днем мы получили приглашение на виллу. Мы отправились туда, и нас приняли почти в точности так, как в прошлый раз. Мартин готовил коктейли, юный Джон, сидя на стуле, о чем-то мечтал, Аллан дремал на другом стуле, мы догадывались, о чем он грезит, ну а хозяйка была очаровательна. Мы расспросили ее о приключившемся с ней несчастье. Она знала о нем не больше, чем мы. Мы поздравили ее, что все так счастливо обошлось. Тем временем дворецкий объявил, что обед готов, и он ждет распоряжений мадам. Мы еще немного подождали вас, а потом пошли к столу. Нас угостили цыпленком á la diable, [48]48
  В остром соусе (фр.).


[Закрыть]паштетом из гусиной печенки, салатом из паприки и каким-то мороженым. Должен заметить, что кормят на вилле Лонгвуд отменно, и не стану отрицать, что и оба гостя, и хозяйка отдали должное угощению. Удивительно, как это старуха в ее возрасте переносит такую острую пищу.

– Кто-то из писателей сказал, что жадность и эпикурейство – грехи старости, – заметил доцент как бы про себя.

– После еды, – продолжал поэт, – старая дама подала нам знак, что пора уходить, и это не удивительно. Мартину и юному Джону она приказала – другого слова я не подберу – остаться с ней, а Аллану милостиво разрешила проводить нас до города. Мартин был не в восторге от этого приказания, да и Аллан явно тоже. Весь вечер он смотрел на нас, как сторожевой пес на взломщиков, в ноги которых ему не разрешают вцепиться. Он проводил нас только до кондитерской, у которой мы однажды простились с его братом Артуром. Туда он и вошел. Мы поостереглись последовать его примеру, мы чувствовали, что мы лишние и в кондитерскую с минуты на минуту может прийти дама.

– Вполне вероятно, – согласился доцент. – Но даму вы не увидели?

– Нет! Мы видели только, как какая-то толстуха положила Аллану на тарелку три или четыре пирожных. Вероятно, это была хозяйка кондитерской.

– Вы правы. Я побывал в этой кондитерской и попробовал пирожные. Хозяйка была когда-то кухаркой на вилле, но старая дама, очень довольная ее службой, помогла ей обзавестись собственной кондитерской.

– Очень благородный поступок!

– Безусловно. Мне кажется, у мадам добрая душа, хотя характер, может быть, несколько властный. Итак, вы в последний раз видели Аллана в кондитерской?

– Да. А наутро мы услышали то, что нам рассказала Женевьева. Что теперь думать?

Вращающаяся дверь впустила нового гостя – директора банка Отто Трепку. Он подошел к своим коллегам по детективному клубу и, опустившись на стул, сказал:

– Я понимаю, господа, сегодняшний день знаменует ваше торжество. Я прекрасно это понимаю. Ваши самые черные подозрения, ваши самые замысловатые теории вроде бы подтверждаются. Я говорю: вроде бы! – Он с вызовом посмотрел на Эбба и Люченса. – Подчеркиваю: вроде бы! Потому что на вилле Лонгвуд и в самом деле произошло очередное невероятное событие, и сторонний наблюдатель, вероятно, скажет, что вы правы. Но…Вы согласны, Люченс, что существует но…

– Я соглашусь, когда узнаю, в чем оно состоит.

– Неужели нужно объяснять? Да в том, что этот мир покинул Аллан Ванлоо, а не кто-нибудь другой. Мне нет необходимости ждать вашего ответа, ваша мимика достаточно красноречива. Будь это старая миссис Ванлоо, или Мартин… или даже юный Джон, все было бы к лучшему в этом лучшем из детективных миров. Но Аллан, которому грозил скандал и который мог выиграть все, совершив отчаянный поступок! Согласитесь, его смерть настолько противоречит здравому смыслу, что опрокидывает все ваши теории! Разве нет?

Эбб хотел сказать, что эта новая смерть вовсе не опрокидывает его подозрений насчет Жаннины, но промолчал. Потому что, сколько бы он ни искал мотива преступления или возможности его совершить, он никак не мог связать девушку с этой новой катастрофой. Когда речь шла об Артуре – да! О миссис Ванлоо – да! Но Аллан – нет!

Трепка начал злиться.

– Ах так, стало быть, этого мало! Тот, у кого вера с зерно горчичное… Что говорит доктор? Я уверен, вы давно уже навели справки.

– По словам слуг, Аллан вернулся домой рано. Ночью никто ничего подозрительного не слышал. А утром…

– Это мы знаем. Но что сказал доктор? Обнаружены следы стилетов, револьверных пуль, уколов или яда в стакане?

– Доктор провел исследование, – медленно ответил Эбб. – Никаких ножевых ран, пулевых ранений, следов инъекций или яда. На ночном столике стоял стакан с остатками снотворного, но это было невинное лекарство, которое прописал сам доктор. Диагноз – сердечный спазм, как у Артура. У обоих братьев было слабое сердце и пониженная кислотность. Ничто как будто не вызывает подозрений.

– Как будто! – зарычал банкир. – Нет никаких следов чего-нибудь аномального, но доврскому скальду этого мало! За смертью непременно должно скрываться преступление! Мало того, преступление века. Синтетическое преступление, предсказанное в древних письменах, обнаруженных нашим другом, историком религии! Не будь случай сам по себе столь прискорбным, я бы…

– Посмеялся, – закончил Эбб. – Мы это знаем, дорогой Трепка. И смеялись бы вы воистину гомерическим смехом – смехом, который заставил бы Тартар расколоться и вернуть на землю своих мертвецов! Не позволите ли вы порекомендовать вам средство, умеряющее чрезмерный смех, его производит вот эта фирма. – И Эбб протянул банкиру два клочка оберточной бумаги, найденные в парке им и доцентом.

Трепка презрительно фыркнул.

– Это я уже видел! Этими бумажками вы подкрепляли ваши теории после смерти Артура.

– Вы ошибаетесь. Я нашел только один обрывок. Другой вскоре после этого на том же месте нашел наш друг Люченс. Тогда я вообразил, что обертка принадлежит здешней городской аптеке. Но с тех пор мне удалось решить по крайней мере эту загадку. Обертка принадлежит парижской фабрике Poulenc, Produits Pharmaceutiques, а не местной Pharmacie Polonaise.

Трепка снова поглядел на клочки оберточной бумаги.

– Ну и что? – воскликнул он. – Не все ли равно, кому они принадлежат? Какое это имеет значение?

– А вот какое, – спокойно ответил Эбб. – Раз они были спрятаны среди цветов в парке на вилле, стало быть, кто-то из обитателей виллы не пожалел труда заказать в Париже средства, упакованные в эту обертку. Хотя в Ментоне есть прекрасная аптека, где отпускают все, что надо, по рецепту или без оного, кстати, как вы сами нам сказали, без рецепта отпускается даже веронал. Кроме того, это означает, что заказ из Парижа был получен не так давно – клумбы цветут не вечно.

Доцент вдруг выпрямился на стуле. А директор банка фыркнул так громко, что раззолоченный мальчик-посыльный вздрогнул в своем углу.

– Час от часу не легче! Я уже не говорю о мотиве, который обычно должен сопутствовать преступлению. Я не упоминаю о том, что Аллан – последний, кто мог стать его жертвой. Я готов признать ваши «улики». Кто-то из обитателей виллы получил из Парижа загадочный яд. Но скажите на милость, как этот кто-то сумел дать яд Аллану? Вы сказали: на его теле нет следов инъекций, стакан в его комнате вне подозрений. Мы с вами ели и пили то же самое, что и он, и когда мы расстались, он был в добром здравии. После этого он ел в кондитерской пирожные. Может, он отравился пирожными? Или его отравила дама, которую он поджидал, и которая хотела выйти за него замуж? А может, это из мести сделал ее муж? И тогда выходит, это онубил Артура, с которым даже не был знаком? Вы молчите, вы понимаете, ваша теория настолько несообразна, что если додумать ее до конца, она ведет уже к полнейшим нелепостям. Будь передо мной сейчас стакан грога, я выпил бы его за критику чистого неразумия, проявляющегося в ваших фантазиях…

Трепке не удалось закончить свою обвинительную речь.

– Если бы у вас был грог! – воскликнул доцент тоном Архимеда, потребовавшего, чтобы ему дали точку опоры. – Закажите его за мой счет и выпейте за победу чистого разума. Тогда у нас будет случай восхититься той пунктуальностью, с какой вы пьете грог и какую вы, впрочем, проявляете и во всех других случаях. Вам никогда не приходило в голову использовать ваш грог в качестве водяных часов?

– Водяных часов? Что вы хотите сказать? – Трепка сердито посмотрел на своего коллегу.

– Поймите меня правильно. Я вовсе не хотел сказать, будто ваши прохладительные напитки содержат слишком много воды, наоборот! Я имел в виду, что уровень жидкости в вашем стакане понижается с абсолютной регулярностью, как вода в упомянутых часах. И это наблюдение натолкнуло меня на одну мысль! Господа, разрешите откланяться!

И прежде чем его коллеги оправились от изумления, доцент удалился.

2

Когда Люченс подошел к вилле, парк вокруг нее был, как всегда, умытым и цветущим. Доцент немного побродил между деревьями в поисках нужного ему человека и наконец нашел его в уголке сада.

Садовник оказался пожилым, довольно неповоротливым и туговатым на ухо итальянцем. Люченс выразил свое восхищение плодами его трудов, а узнав, что он один ухаживает за всем садом, посочувствовал ему. Но старик запротестовал: если бы мадам, как другие хозяева, требовала, чтобы каждую неделю на клумбах появлялись новые цветы, тогда, конечно, он не выдержал бы. Но мадам, слава богу, женщина разумная, она ждет, когда цветы отцветут. Лишь бы газон был аккуратно подстрижен да пальмы вовремя подрезали – и она довольна. А ведь в парке чаще всего прогуливается именно она. Внуки идут через парк, когда направляются в город, больше никакого интереса они к парку не проявляют.

Доцент выразил подходящее случаю удивление подобным равнодушием.

– Как можно не пользоваться таким прекрасным парком! А долго ли цветут цветы на клумбе? Вот хотя бы эти цинерарии? Они такие свежие! Наверно, вы их недавно высадили?

– Вовсе нет, – сказал, лукаво улыбнувшись, старик. – Я высадил их два месяца назад, но все дело в том, что они в тени – на солнце они уже давно отцвели бы.

– Два месяца назад! Но тогда они, наверно, были совсем маленькими.

Садовник постарался замаскировать свое сострадание к невежде деловитыми пояснениями. Когда он высадил цинерарии, они были вдвое ниже, чем нынче, и прошло три недели, прежде чем листья стали такими пышными, что начали прикрывать землю. «А теперь, месье, вы сами видите, земли и не увидишь. Это благодарный цветок, если его не тревожить, каждую неделю высаживая новые».

– Подсчитаем! – сказал Люченс, загибая пальцы, как усердный ученик, который хочет продемонстрировать свое рвение. – Сегодня у нас девятнадцатое марта. Вы высадили их приблизительно девятнадцатого января?

– Семнадцатого января, месье. Я точно запомнил день, потому что это день святого Антония, как раз когда я родился.

– Святой Антоний Пустынник, – заявил доцент, – тот, которого подвергли множеству искушений. А другой святой Антоний, Падуанский, помогает найти пропавшие вещи. Но возможно, оба благочестивых мужа иногда меняются обязанностями.

– Что вы сказали, месье? – переспросил глуховатый садовник.

– Я просто делаю подсчет, – повысил голос доцент. – Вы высадили цинерарии семнадцатого января, и прошло три недели, прежде чем из-под них не стало видно земли. Значит, это было приблизительно седьмого февраля.

– Правильно, – подтвердил садовник, загибая пальцы.

– А потом прошло еще недели две, прежде чем они сделались такими густыми, что земли уже вообще не стало видно?

– И это верно, – снова подтвердил садовник, гордый тем, что у него такой любознательный ученик. – С конца февраля мне вообще больше не пришлось заботиться об этой клумбе. Только, конечно, поливать, – поспешил добавить он.

– Скажем для верности, двадцатого февраля, – пробормотал доцент. – А шестого марта… Я просто подсчитываю, – крикнул он, – все сходится, все сходится! И зачем только в школе посвящают так много времени теоретической ботанике? Прислали бы к вам детей, синьор, и они бы за полчаса узнали больше, чем в школе за месяц. Возьмите, пожалуйста, – сказал он, протягивая старику серебряную монету, – и спасибо за урок! До свидания и еще раз спасибо!

Доцент направился к выходу, но, когда садовник уже не мог его видеть, свернул в боковую аллею и пошел к флигелю, где жила мужская половина семьи. Он без труда нашел комнаты, которые искал, – комнаты Аллана. Как и к апартаментам Артура и Мартина, в квартиру Аллана вел отдельный вход. Ставни были закрыты. Сквозь них просачивался свет. Перед входом стоял стол с письменными принадлежностями, но, как заметил Люченс, пока еще никто не выразил семье своего соболезнования.

У входа дежурил старый слуга. Он вежливо поздоровался с доцентом, которого явно запомнил со времени его первого визита на виллу, и сам провел гостя в комнату покойного. Аллан Ванлоо лежал на ложе смерти с точно таким же выражением, какое у него было при жизни, – корректным, снисходительным и немного презрительным. Впечатление было такое, что он приветствует Взыскующего так же, как приветствовал бы любого другого, кому он не был представлен… До чего же он тощ! – поразился вдруг Люченс, и какие темные круги под глазами. Возможно, сердечный спазм и в самом деле не такой уж невероятный диагноз.

– Похороны завтра, – шепотом сообщил слуга. – В кругу семьи.

Люченс склонил голову.

– Его что, бальзамировали? – спросил он тоже шепотом.

– Нет. А почему месье спрашивает?

В самом деле, почему Люченс задал этот вопрос? Он тщетно пытался себе это объяснить. Слово неожиданно слетело с его уст, но, когда он пытался восстановить цепочку ассоциаций, его вызвавших, у него ничего не получалось. Последняя мысль, какую он помнил, была о том, что сердечный спазм – не такой уж неожиданный диагноз и, если слабое сердце было семейной болезнью, можно ожидать, что и другие родственники скончаются по этой же причине… А потом он вдруг спросил слугу о бальзамировании. Почему? Очень часто нам удается возвратиться мысленно к тем ассоциациям по сходству или по смежности, которые словно бы перевели стрелку нашей мысли на другой путь, но в этот раз ассоциация ускользала. Бальзамирование? Наконец Люченс сдался. Может, объяснение придет само собой, так иногда бывает. Он вписал свое имя в книгу соболезнований и сказал несколько слов о том, как внезапно случилось несчастье. Только в это мгновение он обратил внимание на лицо слуги. На нем лежал отпечаток смятения, которое могло быть вызвано горем, но в такой же степени обидой или злостью. В ответ на слова доцента он пробормотал, что в этом мире много бывает неожиданностей, не только смерть.

– Правильно ли я вас понял? Вам пришлось пережить что-то подобное?

Слуга не заставил дважды задавать себе этот вопрос. Люченсу мало-помалу удалось выделить самое существенное из потока его слов, и он понял, что почтенная миссис Ванлоо только что сделала открытие, которое взбудоражило обитателей виллы почти так же, как смерть господина Аллана. Едва ли не половина ее наполеоновских реликвий пропала! Камеи, табакерки, миниатюры, связанные с императором, исчезли из витрин – вот так взяли и исчезли. Витрины обычно запирали, но накануне в гостях у хозяйки побывали два гостя из Скандинавии, они так интересовались историей Наполеона, что витрины открыли. Вечер прошел очень оживленно, и хозяйка перед сном забыла проверить свои сокровища. А потом из-за смерти внука она вообще обо всем забыла и только недавно обнаружила свою пропажу.

– А вы сами знаете, месье, как это бывает, – воскликнул старик, – заподозрят, конечно, слуг!

– Совсем необязательно, – сказал доцент. – Совсем необязательно искать виноватых среди домочадцев. Я помню, что Артур Ванлоо не запирал на ночь свою входную дверь. Быть может, и остальные братья так же неосторожны. Разве не так?

– Конечно. Но двери между их флигелем и главным корпусом запирают каждый вечер.

– И вчера вечером их тоже заперли?

– Да… ну да.

– А кто их запирает? Мадам Ванлоо?

– Нет. Это делаю я.

– А вы уверены, что заперли их вчера вечером?

– Ну да. Конечно! Совершенноуверен!

Голос слуги, вначале колеблющийся, становился все тверже с каждым новым заверением. Но, встретившись с испытующим взглядом Люченса, старик вдруг отвел глаза.

– Да разве вы не понимаете, месье, – воскликнул он, – что такоеобъяснение ничуть не облегчает дела. Если кто-то проник в дом с улицы, стало быть, я забыл запереть двери между флигелем и комнатами хозяйки. И тогда я так же виноват в краже, как если бы украл сам! Мадам так и скажет!

– М-да! – проговорил Люченс, не найдя других слов. – Вы правы, неприятная для вас история. Но вот увидите, все уладится. Такие реликвии продать почти невозможно. Прежде всего, – продолжал он, понимая, что для старика это слабое утешение, – прежде всего я расспрошу своих друзей, не заметили ли они чего-нибудь подозрительного. Увидите, все уладится. – И он простился со стариком, бормотавшим бессвязные слова благодарности.

Было совершенно очевидно, что пропажа реликвий произвела на него куда большее впечатление, чем скоропостижная смерть молодого хозяина. Впрочем, удивляться, пожалуй, не приходилось, Аллан едва ли искал сближения с «народом». Артур, правда, пытался это делать, но большой благодарности не снискал…

И все же существует ли какая-то связь между кражей и смертью Аллана?

Этот вопрос крутился в голове доцента, медленно возвращавшегося в город. Если бы не заключение доктора! Если бы на теле покойного обнаружились следы насилия или признаки отравления! Тогда легко было бы установить связь между двумя событиями. Некто решил выкрасть реликвии и для этого проник в дом через комнату Аллана во флигеле. Аллан застиг преступника и был убит. Или: чтобы пробраться в дом, неизвестный подсыпал Аллану снотворного, но не рассчитал дозу. Впрочем, оба эти предположения исключались. Оставалась одна возможность: Аллан застиг злоумышленника на месте преступления, и от волнения с ним случился инфаркт. Но доцент не слишком верил в такой вариант. Аллана нашли в его кровати; следов борьбы никаких, а допустить, что ночной гость сам отнес умершего на кровать…

Люченс замер на месте. Чуть ниже по холму виднелась параллельная тропинка, и там на скамье, поставленной ментонским обществом любителей природы, сидела молодая пара. У него были темные вьющиеся волосы и поэтический профиль, у нее, одетой в черное платье с красным платком на шее, лицо было треугольное, как у кошки. Юный Джон и Жаннина! Доцент был так поражен, что на несколько минут просто прирос к месту. Юная парочка смотрела вдаль на прекрасный пейзаж и курила. Возможно, как истинные дети двадцатого столетия, они находили слова ненужными в такую минуту… Даже с расстояния, какое отделяло его от них, Люченс заметил, что курят они разные сигареты. Она глубоко затягивалась черной французской сигаретой «капораль», он посасывал сигарету с более мягким ароматом. Турецкая, подумал доцент. И вдруг молодые люди перестали курить. Их взгляды встретились, и они бросились друг другу в объятия… Доцент мог избавить себя от принятых мер предосторожности и не обходить их на цыпочках стороной.

Юный Джон! И прежняя приятельница Артура! Что означает этот новый поворот событий? До сих пор Люченс всегда исключал юного Джона из своих построений. О нейон не забывал с той самой минуты, как увидел девушку у окон ее покойного друга. Но…

Весь остаток пути до города Люченс проделал в глубоком раздумье. Но в городе он решительно отправился на почту и послал заказное письмо в Париж, а с почты пошел в отель, где жил Трепка, и там попросил передать банкиру свою карточку, на которой написал:

Не пора ли нам последовать примеру некоторых биржевых спекулянтов? Не объединить ли нам наши средства в общий пул? Я имею в виду наши разнообразные сведения об известном семействе!

Преданный Вам

А. Л.

Через три минуты он получил одну из визиток банкира:

Не имею никаких средств и вообще нахожусь на нуле.

Ваш союзник

О. Т.

Выругавшись про себя, доцент покинул отель. Ратуша Ментоны, куда он направился, уже закрывалась. Но его просьбу выслушали и пригласили прийти завтра, пообещав сделать все, что смогут, для столь уважаемого шведского ученого.

Лишь на обратном пути из ратуши темный прилив вдруг выплеснул из подсознания доцента слово «бальзамирование». И Люченс понял, почему спросил у слуги на вилле, не бальзамировали ли Аллана.

Много лет назад, когда изучал первоосновы своей науки, он знакомился с разными формами бальзамирования, которое многие народы используют в погребальных обрядах. Люченс даже научился некоторым его простейшим приемам. А самая простейшая форма бальзамирования – инъекция в сонную артерию карболовой кислоты.

Если верить слуге, Аллана Ванлоо не бальзамировали. И однако Люченсу показалось – теперь он это вспомнил, и именно это, очевидно, и вызвало его вопрос, – что в комнате, где покойный спал последним сном, слегка пахло карболкой. Может, доктор мыл руки раствором карболки? Едва ли, нынешние врачи пользуются более современными средствами дезинфекции.

А значит?

Но мозг доцента, как видно, на данный момент выработал весь свой ресурс и отказывался дать ответ на этотвопрос.