Текст книги "Повседневная жизнь ЦРУ. Политическая история 1947-2007"
Автор книги: Франк Данинос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Как иронично уточняет британский историк, «самое мощное правительство никогда не уходило в отставку в результате американской тайной операции, если только это не правительство Ричарда Никсона».
ЦРУ платит также свою дань за скандал «Уотергейта». Отказ Хелмса вовлечь в это дело управление является самым смелым его решением, какое он когда-либо принимал за свою карьеру. Он избежал катастрофы. Однако некоторые пассажи на магнитных лентах Никсона вызывают любопытство депутатов конгресса… Что имеет в виду президент, намереваясь защитить Хелмса от «многих вещей»? Что он имел в виду, заявляя, что на фоне некоторых расследований события в Заливе Свиней выглядят как пустяк?
Другое, не менее важное последствие «Уотергейта» в том, что он обострил подозрительность журналистов в отношении правительства. Президентская должность во многом утратила свой престиж. В условиях разрядки, когда необходимость секретности не является более такой настоятельной, как во время последней четверти века холодной войны, Америка готова задавать вопросы о самых секретных действиях правительства.
Глава двенадцатая
Немезида
У Ричарда Хелмса и Уильяма Колби было много общего. Оба примерно одного возраста и служили под командованием Донована в УСС. Колби, как и Хелмс, юрист с дипломом Принстонского университета, сделал свою карьеру в нелегальном подразделении ЦРУ: вначале в Италии в операциях против коммунистов, затем в Индокитае, так как в совершенстве владел французским.
Хелмс покинул ЦРУ с почестями. Им восхищались и всегда очень уважали в Лэнгли. Офицеры были признательны ему за то, что он удержал ЦРУ в стороне от «Уотергейта». Колби хотел бы иметь подобную репутацию. Для этого он стремится сохранять, насколько возможно, тесные отношения со своими старыми коллегами. Каким образом? Не проявлять никаких знаков превосходства. Вот почему для поездок в Лэнгли он пользуется своим личным автомобилем, а не бронированным директорским, с первого дня вступления в должность шефа управления. Как и ранее, он входит через главный вход. В кафетерии он сидит за одним столом с другими офицерами. Он посещает кабинеты сотрудников вместо того, чтобы вызывать их в свой на седьмом этаже штаб-квартиры.
Однако события, последовавшие одно за другим, приводят к неизбежному столкновению с управлением. Колби будет считаться одним из самых противоречивых его директоров и окажется глубоко замешанным в самых темных историях, какие знало ЦРУ.
Его пребывание на посту директора начинается к тому же неудачно. 2 октября 1973 года началась война на Ближнем Востоке: египетские и сирийские войска внезапно атаковали Израиль. ЦРУ не смогло предсказать ни эту войну, в которую угрожает вмешаться СССР, ни то, что этот кризис повлечет замораживание поставок арабской нефти западным странам. Аналитики в Лэнгли даже не рассматривали возможный нефтяной шок.
К тому же накануне конфликта ЦРУ даже направило в Белый дом доклад, в котором подобная война считалась маловероятной. ЦРУ справедливо считает, что расклад сил в регионе на стороне Израиля. Но оно не учло действительных мотивов арабских руководителей. Они предпочитают риск военного поражения достижению политических целей: победа не военная, а символическая. Это то, что ЦРУ было трудно вообразить.
Как и в случае Пёрл-Харбора и других последовавших провалов, спецслужбы оказались в плену «зеркального эффекта». Они были застигнуты врасплох, так как считали, что иностранные правительства рассуждают также, как американцы. Той же осенью 1973 года газета New York Timesсообщает, что ЦРУ проводило операции в Чили, целью которых было свержение Сальвадора Альенде. Дополнительное обвинение в адрес Никсона, президента-краснобая… Но Хелмс также, оказывается, был причастен. Действительно, за несколько месяцев до этого его спрашивали в конгрессе: «Пыталось ли ЦРУ свергнуть правительство Чили?» – «Нет», – отвечал он. «Снабжали ли вы деньгами противников Альенде?» – «Нет», – снова заявил он.
Колби приказывает провести в ЦРУ внутреннее расследование. Собранные материалы показывают ясно, что Хелмс лгал конгрессу и причем неоднократно. Ему угрожает судебное разбирательство. Колби оказывается перед трудным выбором: защитить ли своего друга, покровителя и бывшего шефа или соблюсти законность и играть честно.
Он выбирает второй вариант, который приводит к процессу над Хелмсом. В своих мемуарах Хелмс объясняет, что он лгал конгрессу по приказам Никсона. Он хотел также защитить институт президентства от нового унижения. Но именно он чувствует себя униженным в настоящее время и рассматривает вызов в суд как жестокую несправедливость.
Хелмса приговорили (уникальный случай в истории ЦРУ) к двум годам тюремного заключения условно и штрафу в две тысячи долларов. На выходе из суда офицеры ЦРУ встретили его аплодисментами. Они приглашают его на обед и вручают ему две тысячи долларов. Сумма для Хелмса незначительная, и он в ней не нуждается. Но эти деньги имеют символическую ценность. Они были собраны внутри управления и таким образом выражают солидарность сотрудников, так как его осуждение – это также и их репутация.
Хелмс и ЦРУ никогда не простят предательства Колби и того, что он позволил раскрыть некоторые из их операций.
Но это еще не было концом их сюрпризов… и огорчений, так как американская пресса продолжала нападать на ЦРУ. С июня по декабрь 1974 года только газета «Нью-Йорк таймс» публикует не менее двухсот статей о ЦРУ.
Но 22 декабря 1974 года одна статья привлекает внимание всей Америки. Она подписана Сеймуром Хершем, лауреатом Пулицеровекой премии за его расследования военных преступлений во Вьетнаме. С этого момента и в последовавшие годы Херш станет для ТТРУ Немезидой – греческой богиней возмездия, той, «которая воздает по заслугам». Для ЦРУ он станет тем, кто разжег грандиозный скандал…
Заголовок статьи: «Важные операции ЦРУ в Соединенных Штатах против движений пацифистов и других диссидентов во времена Никсона». Херш начинает так: «Согласно хорошо информированным источникам в правительстве Центральное разведывательное управление в нарушение своего устава проводило масштабные и незаконные разведывательные операции на американской территории во время правления Никсона против движений пацифистов и других активистов в США».
Более того, те же источники сообщили о существовании «фамильных драгоценностей» ЦРУ – это кодовое название того черного списка, который был составлен Шлезингером в предыдущем году. Утечка этой информации произошла, естественно, в «Нью-Йорк таймс».
Так операция «Хаос» стала достоянием американцев. Национальная пресса включилась в расследование. Все только и говорят об этом. К сожалению, оправдываются опасения, высказывавшиеся в 1947 году, когда принимался закон о национальной безопасности: ЦРУ может превратиться в своего рода тайную политическую полицию и составит угрозу гражданским свободам. Возник с новой силой призрак гестапо американского типа.
Колби через 48 часов подтверждает обвинения газеты «Нью-Йорк таймс». Он объявляет также об отставке Джеймса Джесуса Энглтона, шефа службы контрразведки ЦРУ, который руководил операцией «Хаос» и чье имя упоминалось в статье Херша.
Хелмс обращается к Колби: «Кто эти знаменитые «хорошо информированные источники в правительстве?»» – «Это я рассказал Хершу», – слышит он в ответ. Хелмс не верит своим ушам… Какая муха укусила директора ЦРУ? Несмотря на позор в деле Чили, он всегда проявлял сдержанность и особенно ответственность, как настоящий профессионал.
Есть ряд гипотез для объяснения поступка Колби. Одна из них описывает его как истинного христианина. Человека, убежденного, что ЦРУ не должно быть службой…. секретной. Что это за шпион, который готов поделиться с журналистами всеми известными ему сведениями?!
Согласно второй гипотезе, Колби действительно был настолько травмирован ужасами вьетнамской войны и, в частности, теми, за которые он отвечал в рамках программы «Феникс», что им овладело неудержимое желание очистить совесть.
И наконец, третья гипотеза заходит слишком далеко, вплоть до утверждения, что Колби был «кротом», действовавшим по приказам КГБ.
Ни одна из этих трех гипотез не нашла подтверждения.
В автобиографии Колби рассказывает, что ему позвонил Херш, очень обеспокоенный своими расследованиями нелегальных действий ЦРУ – самыми важными за его карьеру, уточнил журналист директору управления. Колби согласился ответить на его вопросы, так как это был тот же самый журналист, который проявлял ранее лояльность и готовность к сотрудничеству. Так, он сдержал данное обещание не разглашать сведения об операции по поднятию советской атомной подводной лодки, лежавшей на дне Тихого океана на глубине пять тысяч метров, осуществленной при финансовой поддержке миллиардера Ховарда Хьюса. Колби объясняет, что он вновь рассчитывал на лояльность журналиста… До того как раскрыть ему детали операции «Хаос», Колби по другому поводу уже упоминал о слежке за американскими антивоенными активистами. Он добавляет, наконец, что и не предполагал, к каким «драматическим последствиям» это приведет.
Создается впечатление, что Колби не говорит здесь всей правды… Некоторые моменты позволяют считать, что он имел твердое намерение предать гласности операцию «Хаос» тем или иным способом. Действительно, не поставив в известность Белый дом, он по своей инициативе информирует о ней поочередно четырех конгрессменов и даже министра юстиции. Убедившись, что это не дает результата, он тогда решается рассказать Хершу об этой операции.
В поддержку этой гипотезы говорит то, что всего через несколько часов после публикации статьи в газете «Нью-Йорк таймс» Колби передаст президенту полное резюме «фамильных драгоценностей» ЦРУ. Невозможно подготовить такой документ в столь сжатые сроки. Всё говорит о том, что он был уже написан… Колби был готов к возмущению со стороны Белого дома, так же как и к последствиям раскрытия операции «Хаос». Чего он, возможно, не предвидел, так это их размаха и тяжести обвинений, обрушившихся на Лэнгли.
Однако остается вопрос: почему Колби порвал с традиционным молчанием ЦРУ – кредо секретных служб? Разглашая спорные действия ЦРУ, он, несомненно, искренне хотел очистить ЦРУ от старых грехов и надеялся, что управление после этого встанет на верный путь. Следовало покончить со шпионажем внутри страны, начатым президентами Джонсоном и Никсоном. Вслед за «Уотергейтом» эти действия представляли собой бомбу замедленного действия, которую пресса взорвала бы рано или поздно.
К этому, возможно, следует добавить вторую причину: Колби хотел любой ценой избавиться от Энглтона. Как и большинство офицеров Оперативного директората, он считает, что шеф контрразведки парализовал работу управления. Энглтон очень сблизился с Кимом Филби, которого Советы в 1940-е годы внедрили в высшие эшелоны британской разведки. Он считал его своим доверенным лицом и другом, с которым он мечтал переделать мир и болтал долгие часы о том, как победить КГБ в войне разведок.
Можно представить, каково было Энглтону, когда, в конце концов, он узнал истинное лицо Филби! С тех пор он стал крайне подозрительным не только в отношении советских перебежчиков, но и своих коллег. Он повсюду видел двойных агентов… Он даже считал, например, что британский премьер-министр Гарольд Вильсон работает на КГБ, что директор французской внешней разведки был «кротом» и что Киссинджер находится под советским влиянием! В плане международных отношений Энглтон был убежден, что разрыв между Китаем и СССР был уловкой, направленной против Соединенных Штатов.
Одно дело хорошо демонстрирует близорукость и паранойю Энглтона. В 1964 году Юрий Носенко, офицер КГБ, исчезает из своего номера в женевском отеле, а затем появляется в Соединенных Штатах. Пресса того времени представила этот побег как большой успех ЦРУ. Носенко утверждал, что располагает важными сведениями. Например, он раскрыл, что американское посольство в Москве напичкано микрофонами. Сообщенные им сведения позволили также идентифицировать агентов КГБ в Западной Европе. И это не всё. Носенко рассказал, что он лично вел досье КГБ на предполагаемого убийцу Кеннеди, Ли Харви Освальда, когда тот находился в СССР. Помимо этого Носенко заверил также, что СССР не имеет абсолютно никакого отношения к убийству Кеннеди. По его словам, Освальд действительно предлагал свои услуги, но в КГБ пришли к заключению, что он «психически неустойчив» и «недостаточно умен», чтобы стать советским шпионом.
Энглтон не доверял Носенко. Действительно, в его показаниях было много противоречий, и он несколько раз не прошел проверку на детекторе лжи, который ЦРУ стало использовать с начала 1950-х годов. Его подозрения укрепил Анатолий Голицын, другой офицер советской разведки, сбежавший на Запад за шесть месяцев до этого, который предупредил, что КГБ якобы начнет большую программу дезинформации с использованием ложных перебежчиков. В действительности «кротом» КГБ был Голицын, а не Носенко! Носенко усиленно искали его бывшие коллеги, получившие приказ его ликвидировать.
Но Энглтон позволил себя одурачить. В результате, чтобы сломать Носенко физически и психологически, его продержали 1277 дней в Вирджинии в изоляции в специально созданной для него очень маленькой камере без единого окна, в которой постоянно горел свет. Не было ни радио, ни телевизора, ни книг, ни газет. Шахматная доска, которую он сделал из салфетки для тренировки мозгов, была конфискована. В качестве пищи – хлеб, суп и овсянка. За исключением допросов никто не имел права сказать Носенко ни слова. Допросы проходили вопреки действующим правилам ЦРУ, согласно которым управление имело право задерживать и допрашивать таких граждан за границей, но не на территории США, где только ФБР имело на это право.
Именно по этой причине это дело числится в списке «фамильных драгоценностей» ЦРУ. Составляя его лично, Колби знал это дело прекрасно и добавил его в качестве обвинения Энглтона. Таким образом, он приложил все усилия, чтобы освободиться от Энглтона, «ультраконспиратора», по его собственным словам. Напрасно. Так как легендарный шеф службы контрразведки ЦРУ был лицом влиятельным, с очень хорошими связями. Однако, раскрыв прессе некоторые детали операции «Хаос» и особенно имя ее руководителя, Колби нашел неотразимое средство, чтобы освободиться от него.
Какими бы мотивами ни руководствовался Колби, последствия его демарша для ЦРУ не поддаются оценке.
Ужасный «джин» был выпущен из бутылки. Отныне американская разведка и ЦРУ в особенности больше никогда не останутся теми же…
До появления статьи Херша конгресс почти не обращал внимания на дела разведки. В 1950-е и 1960-е годы в конгресс было внесено двести законопроектов, касающихся спецслужб. Ни один из них не был поставлен на голосование. В течение этого периода слушания с участием представителей разведывательного сообщества длились в среднем двадцать часов в год. На них главным образом речь шла о бюджете. Но это был не контроль, а скорее спорадический, некритический взгляд. Шлезингер рассказывает, например, что не далее как в 1973 году он подошел к одному сенатору, чтобы рассказать об одной тайной операции, проводимой ЦРУ. «Нет, нет, мой дорогой, не говори мне ничего! Принимайтесь за дело и делайте его. Но я ничего не хочу знать!» Колби также покажет, что «конгресс был информирован настолько, насколько этого хотел».
Отношения между ЦРУ и конгрессом, или отпущение грехов по неведению.
Не зная о реальном состоянии дел, конгрессмены были готовы закрыть глаза на действия ЦРУ за границей, которые становились всё более и более спорными из года в год… Но не внутри страны. Разоблачения Херша меняют всё. Конгресс осознает, что был слишком доверчив, слишком наивен и слишком терпим в отношении спецслужб. Другими словами, эти разоблачения открыли глаза конгрессу. И переполнили чашу терпения того, с чем американцы могли смириться в сфере деятельности этой загадочной организации, созданной в самом начале холодной войны.
Эффект снежного кома начинается с принятия закона, ограничивающего свободу действий Белого дома на проведение тайных операций. Эта поправка Хьюса-Райана была принята 31 декабря 1974 года. Институт президентства, ослабленный «Уотергейтом», не смог воспрепятствовать принятию этого закона, обязывающего Белый дом ставить конгресс в известность о всех операциях ЦРУ, выходящих за рамки сбора разведывательной информации. Отныне президент должен подписывать документ, в котором он объясняет, почему данная тайная операция важна для национальной безопасности, как он рассчитывает ее провести и каковы возможные риски. Каждая из этих операций должна быть рассмотрена в шести парламентских комитетах, в состав которых входит более ста пятидесяти человек (число комитетов через несколько лет будет сокращено до двух, чтобы снизить риск утечки сведений).
Теоретически эта поправка означает конец принципа «благовидного предлога». Белый дом не сможет больше уходить от ответственности за тайные операции. Всё должно быть скреплено подписью и печатью президента. Через прессу Колби утверждает: «Я не считаю, что мы должны были обманывать американский народ. Мы можем его информировать, сохраняя при этом секретность, где это необходимо».
Но конгресс не желает останавливаться на этом. Он решил провести свое собственное расследование о действиях ЦРУ и операции «Хаос» в особенности. Значительное число его членов было избрано недавно и не имело опыта работы в наиболее напряженные моменты холодной войны. Они обещают своим избирателям играть роль жандармов, как они это делали некоторое время назад в случае «Уотергейта». Именно в такой скандальной обстановке начинается 1975 год, который станет в Соединенных Штатах годом разведки.
Глава тринадцатая
Ужасные годы
«Мы действительно влипли в грязную историю!»
Именно так Форд описывает Хелмсу в начале января 1975 года положение, в котором находится его администрация. Бывший директор защищает ЦРУ, объясняя, что оно шпионило за американскими диссидентами с единственной целью выявления их связи с иностранными организациями. Форд ему отвечает, что он не хочет «устраивать охоту на ведьм». Но добавляет, что «в силу сложившейся ситуации я не уверен, что смогу всё взять под контроль…».
Ричард Чейни, глава администрации Белого дома, рекомендует Форду сохранять разумную дистанцию с ЦРУ, также как вело себя управление в деле «Уотергейт». С момента создания ЦРУ президенты всегда вставали на его открытую защиту. Но оно превратилось в политический яд! Форд дает ясно понять директору ЦРУ, что он должен выходить из этой ситуации сам.
Лучшее, что он может сделать: создать комиссию по расследованию. Такая комиссия под руководством вице-президента Нельсона Рокфеллера займется операцией «Хаос». Делая это, Форд рассчитывает выбить почву из-под ног конгресса и свести расследование к некоторым частным эпизодам.
Вначале Рокфеллер ведет себя, как ожидалось: осторожно, скромно, стараясь не раскрывать детали, которые не были до сих пор известны. Он может рассчитывать на поддержку других членов комиссии. Один из них – не кто иной, как Рональд Рейган, губернатор штата Калифорния и будущий президент Соединенных Штатов. Он проявил понимание по отношению к ЦРУ и был скорее его защитником, нежели разрушителем.
Однако Колби решительно намерен разыграть карту прозрачности и активно сотрудничает с комиссией Рокфеллера… Более активно, чем Белый дом мог вообразить. К огромному неудовольствию офицеров ЦРУ, он передает, например, комиссии документ, известный под названием «фамильных драгоценностей».
Президент спрашивает Колби, действительно ли комиссии следует знать всё это. «Да», – отвечает директор ЦРУ, так как ввиду царящего в стране ажиотажа само существование управления может оказаться под угрозой. Лучший способ его сохранить – отказаться от чрезмерной секретности, которая разъедает ЦРУ со времени его создания. Лучше дать полную картину, чтобы оценить действия ЦРУ по совокупности, а не по частям. К тому же Колби хорошо помнит, что Никсон потерпел поражение не из-за «Уотергейта», а потому, что пытался скрыть свое преступление. Директор ЦРУ не намерен совершать ту же ошибку. Поэтому он говорит. И говорит всё, что знает, лишь бы только сведения, которые он разглашает, не подвергали опасности операции, офицеров и агентов ЦРУ.
Форд не разделяет эту точку зрения. «Следует освободиться от этого зелота», – сердится президент. Киссинджер, сохранивший пост госсекретаря после отставки Никсона, советует ему тем не менее подождать. Это неподходящий момент для увольнения директора ЦРУ, так как оно привлекло бы внимание к Белому дому. Подождем, пока пройдет гроза, уточняет Киссинджер, и позволим Колби играть роль громоотвода.
Форд не прислушивается. Он становится автором одного из самых больших президентских промахов в истории Соединенных Штатов. Во время неофициального завтрака в Белом доме с руководителями газеты «Нью-Йорк таймс» Форд им доверительно говорит, что не хотел бы, чтобы конгрессмены докопались до некоторых сторон деятельности ЦРУ… «Каких, например?» – спрашивает один из журналистов. «Убийства!» – восклицает президент в состоянии полной расслабленности. Осознавая только что допущенный промах, Форд добавляет: «Конечно, вы понимаете, что это не для печати». И уточняет, что он не хочет, чтобы Америка испачкалась в «выгребных нечистотах» разведки.
Газета согласна хранить этот секрет. Однако он передается от журналиста к журналисту, из редакции в редакцию, пока, наконец, не достигает ушей корреспондента телекомпании CBS,который сообщает Колби о том, что проболтал президент. Директор ЦРУ ошеломлен такой откровенностью. Когда корреспондент спрашивает его, пыталось ли уже ЦРУ убить кого-нибудь в США, Колби отвечает: «Нет, не в этой стране».
Вот так так… Корреспондент CBSсчитает, что имеет достаточно данных, чтобы сообщить о заявлениях президента по американскому телевидению.
Вследствие этого Рокфеллер считает себя вынужденным распространить расследование комиссии на другие сферы деятельности ЦРУ – такие как политические убийства, а также обнародовать некоторые из своих находок.
Президент потерял контроль над своей собственной комиссией!
Комиссия раскрывает, что «в рамках программы изучения влияния лекарств на человека один эксперимент включал введение психотропного препарата LCDлицам без их согласия и уведомления. Это было противозаконно. Один человек, весьма вероятно, в результате этого скончался в 1953 году». Имя этого человека не сообщалось, но пресса быстро установила, что речь идет о Фрэнке Олсоне. Этот правительственный чиновник выпал из окна своего гостиничного номера, несколько дней спустя после того, как ЦРУ подмешало LCDв его бокал с ликером «Куантро».
Комиссия Рокфеллера также установила, что операция «Хаос» была не единственной, в рамках которой ЦРУ шпионило за американскими гражданами. В целом, внешняя разведка завела досье на несколько тысяч своих граждан.
По окончании расследования комиссия робко осудила ЦРУ за ведение шпионажа внутри страны и заключила, что «большая часть действий ЦРУ внутри страны соответствует его статусу»… Всё, что касается политических убийств, было, напротив, засекречено и не упомянуто в докладе комиссии.
Комиссия Рокфеллера только заострила недоверие со стороны конгресса. Сенат, а затем и палата представителей решают провести свои собственные расследования, гораздо более агрессивные и тщательные, чем расследование вице-президента. В сенате его возглавляет Фрэнк Черч, давний противник войны во Вьетнаме. ЦРУ на скамье обвиняемых, и Черч будет главным инквизитором! Он считает, что «доклад Рокфеллера обнажил только лишь верхушку айсберга». По случаю долгожданной пресс-конференции Черч, едва начав свое расследование, заявляет, что «ЦРУ – это необузданный слон, готовый все разрушить»: слон, потому что очень сильный и обладает огромными ВОЗМОЖНОСТЯМИ; необузданный, потому что управляется собственным шефом бесконтрольно.
Скандальное животное, которого сенатор-демократ от штата Айдахо намерен приручить. Для этого он погружается в секретные файлы ЦРУ. В результате более девятисот тайных операций скрупулезно разобрано, препарировано и изучено под лупой членами его команды. Комиссия Черча раскрывает кодовые названия многочисленных операций (безобидная деталь сегодня, но сенсационная в то время), так же как и сведения, касающиеся внутренней структуры управления. Не называя имен, она идентифицировала более пятидесяти американских журналистов, работающих на ЦРУ. В 1950-е годы управление даже обучило некоторых своих офицеров репортерскому мастерству, чтобы было легче внедрить их в редакции.
Но Америка с особым нетерпением ожидает пленарных заседаний комиссии, посвященных политическим убийствам. Они показывают, что ЦРУ пыталось, по крайней мере восемь раз, убить Кастро с привлечением организованной преступности. Управление также искало пути ликвидации Патриса Лумумбы в Конго, Рафаэля Трухильо в Доминиканской Республике, хотя комиссия признает, что они в конечном счете были убиты местной милицией. Что касается смерти Рене Шнайдера в Чили, она также признает, что ЦРУ не стремилось его убить, но что его похищение могло логически привести к трагическому исходу. Попытка – не ошибка, однако комиссия Черча не смогла доказать, что ЦРУ когда-либо кого-либо уничтожило физически.
Впервые офицеры ЦРУ предстают перед враждебно настроенными сенаторами. Они не ожидали там столкнуться ни с беспощадностью допросов, ни с характером задаваемых вопросов. Допрашиваемый, например, о соблюдении прав человека в операциях разведки, один офицер ЦРУ свидетельствует, полностью сконфуженный: «Мы никогда не принимали это во внимание, так как мы были просто прагматиками. Единственно, что нас беспокоило: будет ли этот метод работать? Легальные, моральные и этические аспекты никогда не рассматривались. Ни мною, ни, впрочем, и другими».
Офицеры имели бледный вид. В 1975 году стало непрестижно принадлежать к ЦРУ! Его ответственные лица проводили часть своего времени в поездках в Вашингтон и обратно для дачи показаний в конгрессе. Другую часть они проводили в архивах в поисках бесчисленных документов по требованию парламентариев, при этом вычеркивая в них имена агентов и оперативных работников. Оставалось очень немного времени для текущих дел управления, которое было буквально парализовано. Отношения с иностранными разведслужбами были полностью прекращены. Кто хотел бы доверить конфиденциальную информацию в таких условиях?
А как насчет ответственности Белого дома? Несмотря на приложенные усилия, Черч так и не смог доказать прямую причастность Белого дома к попыткам политических убийств. И не без основания, так как президентство защищено коконом «благовидного предлога», как это отмечает комиссия: «Система управления и контроля была настолько неясной и запутанной, что трудно узнать, до какой степени действия, связанные с убийствами, были известны и разрешены».
Поэтому сенатор не предъявит никакого обвинения в преступлениях Белому дому. Он и не думает об этом. Сейчас ему хорошо известно, что все президенты, начиная с Гарри Трумэна, были сторонниками тайных операций. А Черч – ярый поклонник президента Кеннеди. Он не хочет слишком замарать имидж исторических руководителей своей партии и Белого дома в целом. На самом деле он надеется, что приобретенная в ходе расследования популярность послужит ему однажды трамплином самому стать президентом.
Его открытия заставляют его тем не менее признать, что ЦРУ не является чудовищным слоном. В заключительном отчете о своем расследовании он уточняет даже, что разведка «внесла важный вклад» в национальную безопасность и стала «постоянным и необходимым инструментом нашего правительства». Но это не то, что общественность запомнит, а заявления Черча о «чудовищном бесконтрольном слоне» остались в памяти на десятилетия вперед.
Со своей стороны, палата представителей решает сосредоточиться на эффективности ЦРУ как института разведки. Точнее говоря, на том, как ЦРУ информировало Белый дом о международных событиях и помогало в принятии политических решений. Рассматривая в качестве примера арабо-израильский конфликт, они приходят к нелестным выводам. То же можно сказать и о ряде других недавних кризисов, которые ЦРУ оказалось неспособным предвидеть.
Члены комиссии также критикуют методы управления бюджетом ЦРУ, которые очень важны, непрозрачны, слишком запутаны и позволяют скрывать пути финансирования деятельности управления. Они требуют, чтобы бюджет был рассекречен и его расходы по статьям обсуждались бы открыто в конгрессе. Относительно тайных операций они считают, что они часто аморальны и вредят интересам Соединенных Штатов в долгосрочной перспективе.
Вопреки своим коллегам из сената члены палаты представителей выражают свое резко отрицательное отношение к «имперскому президентству»: «Все сведения, которыми мы располагаем, свидетельствуют о том, что ЦРУ вовсе не было вне контроля, а выполняло указания президента и его помощников, отвечавших за дела, касающиеся национальной безопасности».
Ясно, что расследование деятельности ЦРУ является также эпизодом серьезной политической игры: открытой войны между исполнительной и законодательной властью.
Комиссию палаты представителей возглавляет демократ Отис Пайк. Он не менее пренебрежительно относится к ЦРУ. Он не мечтает стать президентом, но является идеалистом. В отличие от команды Черча его комиссия состоит в основном из демократов, которые презрительно относятся к сотрудникам разведки и всему, что они представляют. По словам офицера ЦРУ, они «были убеждены, что имеют дело с олицетворением зла». Тот, кто отвечал за связи с комиссией, даже заявил, что пребывание во Вьетнаме «было пикником по сравнению с месяцами, проведенными в комиссии Пайка». День за днем и в авторитарном тоне комиссия требует, чтобы ЦРУ предоставляло ей огромное количество документов и в сроки, в которые нельзя уложиться. Кроме того, они хотели также публиковать сведения без предварительного согласования с ЦРУ.
Колби тесно сотрудничал с сенаторами, но вступил в открытый конфликт с членами палаты представителей. Он считает их подход безответственным, так как они ставили под угрозу операции ЦРУ и безопасность офицеров-оперативников. По согласованию с Белым домом на этот раз ЦРУ организует контратаку по поводу расследования. Она ведется как против депутатов, так и журналистов. Колби проводит пресс-конференцию, вторую в истории ЦРУ, на которой он торжественно заявляет, что, если доклад комиссии Пайка будет опубликован, это приведет к гибели людей. Со своей стороны, Форд объясняет в конгрессе, что «в мире, где информация укрепляет власть, службы разведки являются жизненно важным элементом для нашей национальной безопасности. Они важны для безопасности нации как в мирное, так и военное время… Это нормально, когда конгресс рассматривает данный институт. Но публичное, слишком «сенсационное» обсуждение не в интересах нации. Это угрожает нашей системе разведки. Наши руки связаны в тот момент, когда потенциальные противники действуют тайно. Расследования, следовательно, должны проводиться с максимальной осторожностью, чтобы не подвергать опасности национальные институты». И добавил, затронув нужную струну: «Разрешите мне говорить с вами откровенно… Центральное разведывательное управление имело важнейшее значение для президентов, моих предшественников. ЦРУ жизненно необходимо также и для меня. Центральное разведывательное управление и другие, связанные с ним организации разведки могут быть также важны для некоторых из вас, которые однажды, возможно, станут президентами…»
