Текст книги "Рука Фатимы"

Автор книги: Франциска Вульф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Беатриче сильно заблуждалась, думая, что молодой венецианец наконец оставит ее в покое. Нет, он даже не разозлился, совсем наоборот. Казалось, оправившись от первого отказа, он находит особое удовольствие в новой игре, которую затевал ради своей прихоти. Улыбка его вновь обрела былую самоуверенность.

– Да, очень жаль. Тогда я пожелаю вам, дорогая Беатриче, хорошо отдохнуть после ваших трудов. Не откажите в лтобезности, примите в подарок это кольцо в знак моего преклонения и глубокого уважения. – Он снял кольцо с пальца и вложил его в руку Беатриче, как бы случайно погладив ее пальцы. – Когда вы достаточно окрепнете, чтобы нанести мне визит, и закончите свои дела, отправьте слугу с этим кольцом – и я сразу примчусь к вам. Живу я рядом. Желаю вам спокойной ночи. – Галантно раскланявшись, он быстрыми шагами удалился.

Все трое смотрели ему вслед. Беатриче показалось, что Маффео и Джинким с облегчением вздохнули.

– Стрела попала в цель, – произнес Джинким, и в голосе его прозвучали нотки триумфа и облегчения.

– Нет, охотник еще не удовлетворен, – мрачно констатировал Маффео. – Он будет пытаться еще и еще раз и не успокоится, пока не уложит дичь. Я знаю Марко. Берегись, Беатриче!

– Не беспокойся, Маффео. Я знаю, как себя вести.

В задумчивости она вертела в пальцах кольцо Марко – простое золотое кольцо с прекрасным большим опалом овальной формы, переливающимся всеми цветами радуги. Как радовалась бы драгоценному подарку, если бы он исходил от другого человека. Положила кольцо в карман, твердо сказав себе, что никогда не пошлет его Марко.

– Джинким, – она задумчиво покусывала губу, – тебе не трудно и завтра проводить меня в лечебницу?

На лице его мелькнула улыбка удивления и радости.

– Охотно, но с одним условием: все трудности ты берешь на себя.

– Конечно, я же сказала. Но так, как сегодня, не пройдет. Я в этой стране совсем недавно. Не понимаю, что говорят больные. Мне нужен переводчик – посредник между мной и больными. Поэтому прошу тебя предоставить в мое распоряжение надежного толмача, который помогал бы мне в работе.

– С радостью выполню твою просьбу.

Он улыбался, и у Беатриче стало тепло на душе.

– Я дам тебе своего племянника Толуя. Он сын Хубилая, говорит на нескольких диалектах китайского и очень подойдет для этой работы.

XIII

На следующее утро, сразу после восхода солнца, Беатриче уже была у дверей лечебницы. Лучи солнца освещали большой портал, переливаясь яркими красками на резных фигурах в виде драконов, персиков и цикадообразных насекомых, превращая их в живых существ. Цикады… Еще вчера Маффео объяснил ей, что эти насекомые в китайской мифологии не только олицетворяют здоровье и долголетие, но и возвещают перемены к лучшему.

Надо надеяться, так оно и будет, сегодня ей это очень пригодилось бы. Она сделала глубокий вдох и вместе с Джинкимом и его племянником Толуем переступила порог.

Хорошо, что ее сопровождают эти двое. Джинким не друг, по крайней мере пока, но в атмосфере вражды и недоверия она чувствует в нем сильного и надежного союзника.

В зале Утренней зари стояла тишина. Здесь были только Ло Ханчен и еще один врач. Они занимались больными, а те тихо и терпеливо ждали своей очереди, лежа на соломенных матрацах. Очевидно, остальные врачи еще не приступили к работе. По всей вероятности, их собрали вчера со всего Тайту исключительно ради нее.

– Доброе утро! – громко по-монгольски произнесла Беатриче.

Оба врача вздрогнули, уставившись на нее, как на привидение.

– Если вы пришли за советом или консультацией, запишитесь у писаря, – произнес Ло Ханчен, опомнившийся раньше своего молодого коллеги. – Он сидит слева у ворот и подскажет, когда мы сможем вас принять.

Голос старого лекаря такой неприязненный, что у Беатриче пробежал холодок по спине. Любой другой на ее месте растерялся бы. Но женщину двадцать первого века, да еще хирурга по профессии, голыми руками не возьмешь. В поведении Ло Ханчена, собственно говоря, нет ничего для нее непривычного. Сегодня ночью она поняла, что от своих коллег в Гамбурге натерпелась и не такого. А кроме того…

– Ты можешь повернуться и уйти! – прошептал ей на ухо Джинким. В какой-то степени он даже рад, что эта враждебность на сей раз относится не к нему. – Уверен, что Хубилай тебя…

– Ни в коем случае! Я все выдержу! – отрезала Беатриче. – Ты ошибаешься, Ло Ханчен! – громко выпалила она. – Я пришла сюда не как пациентка, а чтобы приступить к работе, как того пожелал могущественный Хубилай-хан.

Ло Ханчен помрачнел – по всей видимости, никто не ожидал ее появления.

– Как хочешь. – Он недовольно скривил губы, напомнив старого моржа с торчащими на подбородке белыми волосами. – Можешь начинать с того угла.

Как всегда, «образец дружелюбия»… Но она не позволит старику омрачить свое настроение. Сегодня она во всеоружии.

– Толуй, подойди ближе!

– Кто это? – спросил Ло Ханчен. – Пускай уходит. Вход в лечебницу открыт не для всех.

– Это Толуй, сын великого хана и мой переводчик.

Молодой человек, которому едва исполнилось семнадцать, вежливо поклонился врачу-китайцу.

– Поскольку у вас нет времени помочь мне преодолеть языковые трудности, эту задачу взял на себя Толуй. По приказу императора!

Ло Ханчен побагровел от бешенства, но промолчал и снова занялся пациентами. Беатриче облегченно вздохнула:

– Прекрасно, и на нашей улице бывает праздник, – произнесла она по-немецки.

Толуй растерянно взглянул на нее.

– Что ты сказала?

– Неважно, – с улыбкой ответила Беатриче. – У нас на родине есть такая поговорка. Давай лучше начнем работу.

Как скоро выяснилось, Джинким недооценивал способности племянника. Толуй, этот симпатичный юноша, кроме многочисленных диалектов китайского и монгольского в совершенстве владел арабским, итальянским и даже латынью, а также древнееврейским и древнегреческим.

Беатриче постепенно осваивалась. Пациенты с помощью Толуя послушно отвечали на ее расспросы. Она подробно осматривала их, полностью концентрируясь на каждом, и ставила диагнозы. Большинство больных, находившихся в зале Утренней зари, страдали инфекционными болезнями, но встречались и другие случаи: переломы костей, камни в почках и желчном пузыре и даже два раковых больных. Эти были в таком запущенном состоянии, что даже в двадцать первом веке им вряд ли смогли бы помочь.

В этот вечер Беатриче возвратилась домой вконец измотанной – прямо выжатый лимон, но, несмотря на это, испытывала удовлетворение. Она чувствовала, что действует правильно.

В дверь постучали – Ахмад, склонившийся над своими книгами, поднял голову. Кто мог прийти в такой ранний час? Даже слуги еще спят глубоким сном.

– Войдите!

Он был немало удивлен, увидев венецианца.

– Марко? Что тебе надо?

– Я должен поговорить с тобой, Ахмад. Срочно.

Ахмад скорчил недовольную мину. Развязный тон венецианца раздражал его, но он сдержался и указал ему на сиденье на другой стороне стола.

– Садись, дорогой друг. Или ты так спешишь, что даже важные дела собираешься обсуждать стоя?

Марко заскрежетал зубами, но сел на низкое сиденье, упершись подбородком в колени. Взгляд его пылал бешенством:

– Итак, что ты сделал с ядом?

– Только то, о чем мы договорились.

Венецианец подпрыгнул и перегнулся через стол, оказавшись лицом к лицу с Ахмадом.

– Ты лжец! – прошипел он сквозь стиснутые зубы. – Ты не…

Ахмад почувствовал неудержимый прилив бешенства. Прежде чем Марко среагировал, он схватил его левой рукой за воротник, а правой нащупал спрятанный на поясе кинжал.

– Еще никто и никогда не называл меня лжецом! – прошипел араб. – И ты это делаешь в последний раз.

Он видел – венецианец не на шутку испугался: побледнел, в глазах застыл страх, кадык задвигался. Он нервно облизывал губы кончиком языка.

– Хорошо, хорошо. Я все понял. – И попытался изобразить улыбку.

Марко поднял руки, и Ахмад выпустил его.

– Извини, я не хотел тебя оскорбить. Но… если ты действительно подмешал ему яд в пищу, почему тогда этот старик до сих пор жив-здоров и свободно разгуливает по Тайту? Как ты это объяснишь?

Ахмад пожал плечами и глубоко вздохнул. Гнев постепенно остыл, но он не снимал руки с кинжала. Холодная сталь клинка, лишенного всяких украшений, но представляющего шедевр оружейного мастерства, приятно ласкала его руку.

– Не знаю, – ответил он. – Может быть, это яд долгого действия? Или тот человек невосприимчив к яду? Я не могу ответить на твои вопросы. Ты не того спрашиваешь!

Марко вздохнул, уставившись на свои руки.

– Я знаю. Прости меня. Я не могу найти Зенге. Никто не знает, где он пропадает. Может быть, он вовсе не покидал Шангду? – И, откинув прядь черных волос со лба, добавил: – Иногда я спрашиваю себя, не допустили ли мы ошибку.

Ахмад молчал; этот вопрос он тоже задавал себе не раз.

– Мне пора уходить. – Марко поднялся. – Прости, что я усомнился в твоей преданности.

Он вышел, оставив Ахмада одного. «Мальчишка и глупец, – размышлял Ахмад. – Если у кого и есть причины убрать с дороги этого негодяя, так это у меня. Будет и дальше копать, и, не приведи Аллах, найдет виновных, – я стану первым, кто лишится головы».

Борьба за свой авторитет стоила Беатриче невероятных усилий. Она работала на износ, не давая себе передышки. Солнце еще не взошло, а она уже появлялась в лечебнице, а уходила после заката. Всеми доступными ей средствами – а их не так уж много – пыталась лечить больных. Возвратившись к себе усталая и измученная, она была в состоянии только вытянуть ноги и поесть.

Но и тогда не позволяла себе отдохнуть, часами просиживая с Толуем за медицинскими книгами, посвященными целебным травам Поднебесной. Не зная основ китайской медицины, Беатриче не всегда понимала смысл образных метафор, которыми изобиловали эти рукописи. С помощью Толуя она строчку за строчкой с трудом расшифровывала их значения.

Постепенно ее усилия приносили плоды. Накапливая знания о китайских целебных травах, она все больше преуспевала в лечении больных. Китайские коллеги теперь не смотрели на нее равнодушно и пренебрежительно, как прежде. Пока они еще не делились с ней своими секретами, но уже начали прислушиваться к ее словам. И одно это наполняло ее гордостью.

Со дня ее первого появления в лечебнице прошло около двух недель. Беатриче осматривала больного, поступившего накануне: сильные боли в левом боку отдавались в пах. Она поставила диагноз: почечная колика, вызванная камнем в мочеточнике.

Впервые Ло Ханчен кивнул ей в знак согласия. Очевидно, китайские врачи, пользуясь своими методами обследования больного – по цвету языка и по пульсу, – пришли к тому же выводу. Китайцы дали больному какой-то вонючий отвар, и ему стало лучше – то ли от действия снадобья, то ли по чистой случайности. А ведь еще вчера он обливался холодным потом, корчился от резких болей. С сияющим лицом он протянул Беатриче мисочку, в которой лежал источник его недавних страданий – гладкий серый камешек овальной формы величиной с яблочную косточку.

– У нас на родине это называется почечным камнем, – объяснила она Толую.

С первого же дня Толуй проявил живой интерес к медицине, замучив ее вопросами. От этого еще интереснее работать. Передавая камешек больному, она видела его сияющее лицо, когда он услышал, как камень звякнул, ударившись о стенки миски. Толуй осторожно взял камешек и внимательно осмотрел его со всех сторон.

– Твердый, – с удивлением констатировал он. – Твердый, почти как кость. А как лечат эту болезнь врачи у тебя на родине?

– Ненамного иначе, чем китайские врачи, – ответила Беатриче, с трудом выпрямляясь.

Постоянно сидеть на корточках становилось все труднее. Шла уже тридцать восьмая или тридцать девятая неделя беременности. Болела спина; кроме того, она затягивала живот корсетом, а это совсем не нравилось находящемуся в ее утробе ребенку, который в знак протеста все сильнее колотил ножками.

– Мы тоже даем больному лекарство, чтобы камень скорее вышел. Рецептура, конечно, другая – мы используем другие травы и компоненты. Но если камень слишком большой…

Она не успела рассказать Толую о раздроблении камней, об извлечении камня петельным способом, о хирургических операциях…

Раздался громкий крик, и в зал Утренней зари вломились шестеро человек, неся на руках завернутого в белую простыню мужчину. Перебивая друг друга, они возбужденно выкрикивали слова, смысл которых невозможно было разобрать.

– Что случилось? – спросила Беатриче.

– Они принесли своего хозяина, – перевел Толуй, – с ним, кажется, случился приступ.

Ло Ханчен и его коллеги равнодушно смотрели в сторону пришельцев. Те возбужденно бросились к врачам. Больного качали из стороны в сторону, и Беатриче испугалась, что у него оторвется голова или сломается позвоночник.

Ло Ханчен и его ассистент, бегло взглянув на больного, покачали головами. Никто из них не шевельнулся, чтобы оказать помощь.

– Почему они отказываются ему помочь? – спросила Беатриче.

– Они говорят, что это бесполезно. Он умирает.

– И такой вывод они сделали, толком не осмотрев его? – удивилась Беатриче, глубоко вздохнув, еще раз убедившись, как трудно понять китайцев. – Тогда я займусь им.

– Врачи считают, что это бессмысленно. Они говорят…

– У меня на родине так легко не бросаются человеческими жизнями. Пойдем со мной, ты мне поможешь.

Лицо юноши расплылось в широкой улыбке, и они вместе поспешили к новоприбывшим.

Беатриче указала на пустую койку – им надо уложить больного, которому между тем становилось все хуже: он кряхтел, задыхался, не мог говорить. Но вот так сразу заявить, что случай безнадежный, Беатриче не решилась бы.

– Они спрашивают: ты что, действительно хочешь им заняться? – перевел Толуй.

– Постараюсь сделать все возможное. Приподнимите его, чтобы ему было легче дышать! – скомандовала она.

Ло Ханчен, стоящий за ее спиной, метал громы и молнии, но она не обращала на него ни малейшего внимания.

Сейчас есть дела поважнее, чем ущемленное самолюбие старого китайца.

– Вы его родственники?

Толуй покачал головой, быстро сворачивая одеяло, чтобы подложить больному под спину.

– Нет, мы его слуги. Его зовуг Янг Вусун.

– Янг Вусун, вы слышите меня?

Беатриче почти выкрикнула свой вопрос, но больной так силился набрать в легкие воздух, что не слышал ее.

– Спроси слугу, как это случилось! – сказала она.

Толую и начала расстегивать на больном рубаху.

Слуги хотели ее остановить, но нескольких слов Толуя хватило, чтобы они успокоились и отошли на несколько шагов.

Беатриче чувствовала на себе их недоверчивые взгляды. Когда осматривала больного, они зорко следили за каждым ее движением.

Больному не больше тридцати. По телосложению он напоминает борца сумо.

Конечно, болезнь нельзя исключать, но Беатриче все-таки считала, что дело в другом. Судя по одежде, он, возможно, чиновник при императорском дворе, а стало быть, ведет довольно разгульную жизнь. Не инфаркт ли?..

А может быть, гипертонический криз или инсульт?.. Конечно, он слишком молод для таких болезней, но при его полноте это не исключено.

– Они говорят, он вдруг потерял сознание и упал, – сообщил Толуй.

Беатриче приложила ухо к пухлой груди: пульс в норме, но в левом легком прослушиваются подозрительные шумы.

– Что с ним? – спросил Толуй.

– Что-то с легкими.

Она стала простукивать грудную клетку. В левом легком звук, кажется, немного глуше, чем в правом, но точно не скажешь. Похоже на пневмоторакс, но не исключено воспаление легких или даже разрыв. В таких условиях обследования… Больной хрипит, словно его душат… Беатриче готова была все отдать за стетоскоп!

– Что все-таки случилось? Кто-нибудь из вас видел, как все произошло?

Толуй переговорил со слугами и отрицательно помотал головой.

– Нет, к сожалению, никто не видел. Но они говорят: он вдруг закричал, закашлял и стал задыхаться.

Не густо информации… Дыхательные пути заложены, но чем? Тысяча причин могла вызвать такие симптомы.

– Ваш господин был возбужден или перенапрягся до этого? Может быть, находился в саду и его укусило ядовитое насекомое или змея?

Толуй перевел вопрос и снова отрицательно покачал головой.

– Нет, ничего подобного. А что ты собираешься делать сейчас?

Да, это вопрос… Господи, как она ненавидит такие ситуации!

Больному становится все хуже, время уходит… Если срочно не принять меры, прогноз Ло Ханчена сбудется. У нее самой участился пульс…

– Чем он все-таки был занят, когда это случилось, – можете мне сказать?

Выслушав китайцев, Толуй предположил:

– Мне кажется, они знают больше, но стесняются сказать.

– Может быть, он был с женщиной? Любовное свидание?

Беатриче стала терять терпение: неужели только она одна здесь понимает, в каком угрожающем состоянии больной…

– Толуй, объясни им; господин умрет, если они сейчас же мне не скажут, как это произошло! Заверь их, что никто ничего не узнает! На моей родине мы даем клятву о неразглашении медицинской тайны – что-то вроде обета молчания, понимаешь?

Толуй кивнул и стал настойчиво расспрашивать слуг. Наконец, помявшись и смущенно опустив головы, они начали рассказывать.

– Он в этот момент справлял нужду, – пояснил Толуй, с трудом подавляя ухмылку, но у него хватило такта не рассмеяться, – и, судя по тому, что услышали, ему это далось нелегко.

Конечно, пневмоторакс – следствие разрыва легкого, вызванного сильным перенапряжением.

Это она и предположила с самого начала. Не успела решить, что делать дальше, как состояние больного катастрофически ухудшилось. Лицо за считанные секунды из красного стало мертвенно-бледным, губы посинели, лоб покрылся испариной. Когда китаец попытался встать на ноги, вены на его толстой шее вздулись и налились кровью – прямо расползающиеся по коже змеи.

– Держите его, чтобы не вставал! – крикнула она Толую. Снова приложила ухо к груди пациента: сердцебиение, только что ровное и сильное, участилось и стало слабым. Она опять простукала грудную клетку – вновь в левом легком зазвенело, будто ударили по тарелке.

– Проклятие, у него развился клапанный пневмоторакс! – вырвалось у нее.

В определенных случаях это может привести к смертельному исходу.

«При таком пневмотораксе счет идет на минугы…» Эта фраза из учебника хирургии крупными буквами всплыла у нее перед глазами.

В больничных условиях это рутинная операция, которую она может провести с закрытыми глазами: наложить дренаж, подключить отсос и передать больного в руки анестезиологов в интенсивную терапию.

Но что делать здесь, в средневековом Китае? Человек умрет у нее на руках… Что может быть страшнее для хирурга в любом уголке земли, чем morte in tabulam – смерть на операционном столе?! От одной этой мысли ей стало дурно.

– Что? Что ты сказала?.. – Толуй глядел на нее непонимающе.

– Ничего. Мне надо действовать быстро, иначе он умрет… – Она беспомощно провела рукой по волосам.

Как снять давление, которое нарастает в груди больного и с каждым новым вздохом все сильнее сдавливает сердце и легкое?..

«Господи, помоги – подскажи, что мне делать!» – молилась она. Вдруг взгляд ее упал на тонкую бамбуковую трубку, которую больной использует как соломинку. Трубка твердая – почти такая же твердая, как стальная игла. Вчера она как раз укололась такой…

Беатриче взяла в руки трубку: вообще-то она толстовата, с карандаш, но ничего другого под руками нет. Да и времени почти не остается…

– Толуй, у тебя есть нож?

– Да… а зачем?

– Не спрашивай. Обрежь конец трубки и заточи его как можно острее! Поживей!

Толуй больше не задавал вопросов – изо всех сил старался заострить трубку охотничьим ножом так, как она сказала.

Когда он закончил, Беатриче буквально вырвала трубку у него из рук. Больному так плохо, что в любую минуту он может впасть в кому. Этого нельзя допустить!

– Раздобудь кусок кожи, или свиной пузырь, или еще что-нибудь в этом роде! И иголку с ниткой! – скомандовала она Толую, ощупывая грудь больного в поисках подходящего места для прокола.

– Второй сегмент межреберного пространства, медиоклавикулярная линия… – бормотала Беатриче медицинские термины как заклинание, словно это помогло бы ей найти под толстым слоем жира нужную точку между ребер.

Толуй перевел ее команду одному из слуг, а сам остался рядом с ней. Слуги обступили ее со всех сторон, а пациенты вытянули шеи. Краем глаза Беатриче заметила, что Ло Ханчен и его сотоварищ тоже подошли ближе, заглядывая ей через плечо. Никто из присутствующих не хотел пропустить мифического зрелища…

Наконец Беатриче нашла, что искала, – пространство между вторым и третьим ребрами. Взяла в руки бамбуковую трубку. Толуй постарался: трубка достаточно острая. Она надеялась, что самодельный хирургический инструмент выдержит. Набрала воздуха и проткнула грудь китайца…

Слуги вскрикнули от ужаса и отпрянули… Ло Ханчен позвал стражника.

Пациенты, не понимая, что происходит, кричали наперебой. Топчаны сдвинулись в одну кучу, все, кто чувствовал себя мало-мальски сносно, повскакивали с коек, пытаясь убежать. Поднялась сутолока, как при землетрясении.

Но Беатриче лишь смутно осознавала, что происходит вокруг. Ее интересовало только одно – слабое шипение, с которым скопившийся в груди воздух выходил по бамбуковой трубке наружу… Подбежал слуга, которого Толуй послал за нужными материалами.

Среди принесенного Беатриче отобрала свиной пузырь, наверное, молодого поросенка и попросила у Толуя нож. Срезала две трети пузыря и проколола в нем отверстие. Потом как можно крепче привязала пузырь к бамбуковой трубке, чтобы получился клапан – он снимет давление в грудной клетке, когда больной сделает вдох. С облегчением увидела: вены на шее постепенно опали, а губы слегка порозовели… кризис миновал! Больной успокоился, даже открыл глаза и, кажется, с благодарностью смотрит на нее…

– Это чудо… Ты спасла ему жизнь! – восхищенно проговорил Толуй, с интересом наблюдая, как свиной пузырь наполняется воздухом при вдохе и съеживается при выдохе.

Беатриче покачала головой, с неохотой сдерживая восторг молодого человека.

– Нет, ты ошибаешься, Толуй, сейчас я только отвела смертельную угрозу. Мы еще не дошли до вершины горы, как говорят у нас на родине. Но мы выиграли время. Теперь обдумаем, что делать дальше. – Она поднялась.

Сейчас, когда опасность миновала и гормоны стресса пошли на убыль, она вдруг почувствовала страшную усталость, как часто бывает у врачей, имеющих дело с травмами.

– Толуй, останься, пожалуйста, при больном! Смотри, чтобы верхняя часть туловища была приподнята. Я скоро вернусь – выйду на минутку в сад. Если ему станет хуже – сразу позови меня!

Слуги и пациенты почтительно расступились перед ней, глядя на нее, как на сказочную фею, только что на их глазах совершившую волшебство. Во взоре молодого врача, который работал сегодня с Ло Ханченом, нескрываемое восхищение, он даже поклонился ей. Только сам Ло Ханчен, по-видимому, придерживался другого мнения – глаза его горели ненавистью.

Совершенно вымотанная, Беатриче брела по саду во внутреннем дворе лечебницы. Только сейчас она осознала истинные масштабы этого грандиозного сооружения: площадь двора никак не меньше нескольких сот квадратных метров.

Пораженная невиданной красотой, она застыла в изумлении. Сад этот – настоящий рай, не каждому смертному дано сюда входить. Он производит магическое впечатление. Вокруг не видно ни одного стражника…

Она решительно шагнула в причудливые ворота, словно получила высочайшее позволение императора.

Медленно шла Беатриче по дорожкам, посыпанным измельченной древесной корой, рассматривая все вокруг.

Повсюду возвышаются глыбы темно-серого гранита, поросшие мхом и карликовыми соснами; по светлой гальке струятся ручейки, впадая в два озера с прозрачной, чистой водой, где плещутся золотые рыбки и неспешно плавают черепахи. По всему двору расставлены коричневые, красные, синие и зеленые вазоны изумительной красоты с высаженными в них деревьями – и хвойными, и лиственными, – похожими на японские карликовые деревья бонсай. Но эти деревья выше и гуще.

Ей вспомнились три бонсая у Маркуса: редкие породы, подаренные ему японскими партнерами по бизнесу. Он тщательно ухаживал за ними: менял землю, сдувал с них каждую пылинку, как со своих дорогих ботинок. И каждый раз пытался объяснить ей философию, таившуюся в таком деревце.

Но ее всегда коробило, когда он, вооружившись ножницами и проволокой, приступал к обрезке растений, придавая им формы в соответствии с идеями дзен-буд-дизма. Эта обрезка была в ее глазах чистым насилием над природой. Здесь же, в саду, если и чувствовалось вмешательство человека, то бережное, деликатное. В форме этих деревьев ни малейшей искусственности – возникает полное ощущение, что такими их создала сама природа.

К одному из водостоков подвешена конструкция из металлических палочек: при порыве ветра они слегка колышугся, издавая тихие, ласкающие слух звуки.

Как хочется присесть на одну из скамеек для медитации, которые встречаются здесь повсюду. Ноги утопают в мягкой земле, и при каждом шаге ощущается аромат здоровой, пропитанной влагой почвы.

Маффео в первый день оказался, быть может, именно здесь… Не удивительно, что он вернулся из сада отдохнувшим. Даже она при всем своем скептическом отношении ко всяким эзотерическим штучкам ощущала на себе целебное воздействие парка.

С каждым шагом становилась спокойнее, растения, встречающиеся на пути, будто прибавляли здоровья, а камни – силы. Невероятно, но она действительно это чувствует! Обойдя весь сад, Беатриче забыла обо всем на свете. Знаменитая истина «Я мыслю, значит, я существую» в тот момент потеряла для нее всякий смысл.

Отрешенная от земных забот, она не заметила Толуя, вдруг оказавшегося рядом.

– Беатриче?

Голос тихий и нежный, совершенно неожиданный для монгола. Наверное, и на него сад оказывает такое же чарующее и умиротворяющее воздействие.

– Что-нибудь случилось? Больному стало хуже?

В голове пронеслись десятки вариантов – возможные осложнения… И все же удивительное спокойствие не покидало ее. Что бы там ни было, выход всегда найдется.

Наверняка это воздействие сада! Необходимо как можно скорее поговорить об этом с Маффео. Старый венецианец неплохо разбирается в древнекитайской философии и в буддизме. Сумеет, быть может, объяснить, случайно ее состояние или такова глубина замысла тех, кто создал сад.

– Нет, ничего не случилось, – ответил Толуй, – Янг Вусун чувствует себя хорошо и уже покрикивает на слуг. Спрашивает тебя, нельзя ли выпить немного воды – у него так пересохло во рту, что язык прилипает к гортани.

Беатриче облегченно улыбнулась – стокилограммовый груз с души свалился.

– Да, конечно, никаких возражений нет. Но почему ты пришел сам? По такому пустяку прислал бы слугу.

Толуй смущенно потупил взгляд, и его щеки покрылись нежным юношеским румянцем.

– Извини меня… Я помню, что ты просила остаться с Янг Вусуном. Но он в самом деле чувствует себя хорошо. Один из слуг присматривает за ним, а я…

Уставился на нее в упор – глаза светятся восхищением, милое лицо сияет от восторга. Поразительно похож в этот момент на своего дядю Джинкима.

– У меня к тебе столько вопросов… Не понимаю, что ты сделала, а еще меньше – почему ты так сделала. Я знаю только одно: несколько минуг назад этот человек был при смерти, а сейчас сидит на топчане и как ни в чем не бывало гоняет слуг. А ведь мудрейший лекарь моего отца не оставил ему никакой надежды… Пожалуйста, Беатриче, объясни мне – как это возможно? Почему, например…

Горячность и заинтересованность, с какими юный монгол засыпал ее вопросами, тронули ее до глубины души.

– Не сейчас, Толуй. Прежде всего, надо позаботиться о больном. А потом поговорим.

«К тому же я слишком устала, – подумала она, – чтобы ответить на все твои вопросы, мальчик».

Толуй оказался очень умным и любознательным молодым человеком. Будь он сегодняшним студентом – опередил бы большинство своих сверстников. Но именно поэтому на его вопросы так сложно отвечать: он слишком умен, чтобы ограничиться коротким ответом, а на длинные дискуссии и пространные разъяснения она сейчас физически не способна.

– Хорошо, понимаю… – откликнулся Толуй. – Но ты уже знаешь, как будешь дальше лечить Янг Вусуна?

– Есть много вариантов, я еще не решила, какой выберу. Надо хорошенько подумать.

Уже в следующую минуту Беатриче стало стыдно за себя. Такие отговорки в ходу у врачей, которые хотят побыстрее отделаться от пациентов, а главное, от их родственников. В повседневной практике стандартные ответы помогают выиграть время и избавиться от тягостных расспросов, но, в сущности, остаются ложью, в которой нет необходимости.

Когда она начинала изучать медицину более десяти лет назад, то поклялась говорить пациентам только правду. И вот от ее высоких принципов осталась лишь пыль… Не она одна ведет себя так. Многим врачам независимо от их специальности это свойственно, чего они даже не осознают. Она-то хотя бы понимает… Впрочем, это слабое утешение.

– Вернемся в зал Утренней зари, Толуй! – С завтрашнего дня она исправится. – Хочу убедиться лично, что Янг Вусуну действительно лучше.