Текст книги "Вопль кошки"
Автор книги: Франческа Заппиа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
17
– Кис-кис-кис, киса!
Десятый класс.
Джейк и его приятели-футболисты засвистели, проходя мимо моего стола на ярмарке внеклассной деятельности.
За лето Джейк все чаще переключался на буквальный кэтколлинг[8]8
Кэтколлинг – непрошеные комплименты, свист, сексуализированные жесты и т. д. в адрес незнакомых людей в общественных местах, порой переходящие в физические домогательства.
[Закрыть] каждый раз, когда видел меня у них дома. К августу я уже перестала краснеть – только пребывала в замешательстве.
Зачем он это делал?
Зачем при этом мне улыбался?
Почему больше ничего не говорил?
Он пытался меня спровоцировать?
Хотел, чтобы я что-то сказала в ответ?
Что-то сделала?
Я замерла на стуле и посмотрела, как они в своих именных куртках проходят мимо моего стенда. Они теперь были в одиннадцатом классе. Нам с Питом Томпсоном полагалось завлекать девятиклассников в художественный кружок, но Пит ушел домой пораньше из-за хронических проблем с желудочно-кишечным трактом.
– Брата моего не видела, киса? – спросил Джейк.
Я пожала плечами. Улыбка сползла с его лица, и он пошел дальше вместе с футболистами. Я сразу же заметила Джеффри, который стоял у стенда ораторского кружка, изо всех сил рекламируя кружок девятикласснице и ее родителям.
Я сидя развернулась и расправила на столе эскизы и рисунки. Моих среди них не было.
– Кот, у тебя замечательные картины, – сказала мне миссис Андерсон, выбирая, какие работы ее возлюбленного кружка будут выставлены, – но я не думаю, что они вписываются в образ, который нам нужно создать.
Ей не нравились люди с перевернутыми головами, спирали, уходящие в бездну, взрывающиеся глаза и черный цвет.
Ей нравились пастельные картинки Эль Миллер с ее вельш-корги Дрыжиком.
Эль Миллер была в центре нашего стенда, так что на посетителей пыхтел Дрыжик. В крошечном уголке наверху стенда красовался мой набросок ключей от папиной машины – обязательное домашнее задание. По крайней мере, мои родители сегодня не придут: мама, сияющая и взволнованная, спросила бы, когда я вместо всех этих рисунков повешу свои, а папа, сразу поняв, что произошло, выследил бы миссис Андерсон и потребовал объяснить, почему не выставили больше моих работ.
Я растерла лицо, чтобы согнать жар, и откинула волосы с лица. Моих родителей здесь не было и не будет. Оставалось лишь улыбаться проходящим мимо девятиклассникам и уговаривать их записаться в кружок.
В конце моего ряда со стенда обрушилась вывеска. Клуб геймеров. Из-под нее вылез Райан Ланкастер в самодельном костюме. Он был бардом, или оруженосцем, или кем-то еще фэнтезийным, но вся одежда, как обычно, была ему велика – он выглядел как после неудачи на пробах театрального факультета. Он кричал, что это несправедливо и что все чмошники, и кричал он громко, поскольку еще не понял, что его никто не слушает. Учителя, подбежавшие на помощь, спешили его утихомирить. Несколько приспешников Кена Капура, довольные собой, стояли подозрительно близко.
Джейк и футболисты, так и не вернувшиеся на свой стенд, посмеялись над Райаном по пути назад. Я вжалась в стул и пригладила челку.
На этот раз Джейк на меня даже не взглянул. Они остановились несколькими столами дальше, у «Американского жестового языка», и обступили его, как стая гиен. И в тот же момент к стенду художественного кружка в нетерпении подскочил мальчик с родителями.
Показывая мальчику наш флаер, я краем глаза следила за футболистами. Они двигались как-то странно, сканируя местность, словно охотники в поисках добычи. Включая Джейка, хотя он единственный не смотрел на меня.
Я указала на вельш-корги Дрыжика. Мальчику и его родителям он показался просто уморительным.
По ту сторону стола появился Мэтт из футбольной команды.
– Кот, – сказал он.
Всегда странно было слышать, как почти незнакомый человек произносит мое имя, будто мы друзья.
– Хочешь в художественный кружок? – спросила я.
– Нет, – ответил он. Его бровь так издевательски приподнялась, что ему и насмехаться не пришлось.
– О’кей, – сказала я.
– Хочу вопрос тебе задать.
Я подождала.
– Если бы Джейк Блументаль прямо здесь и сейчас пригласил тебя на свидание, ты бы согласилась?
Температура моего тела резко упала.
– Ч-что?
– Он же тебе нравится, да? Пошла бы с ним на свидание?
Мальчик, увлеченный Дрыжиком, переводил взгляд с Мэтта на меня и обратно, не трудясь изображать деликатность. Его родители топтались у него за спиной, тактично отводя глаза.
Он это серьезно?
Я бросила взгляд на стенд «Американского жестового». Какое серьезно, если Джейку явно неловко, а остальные хихикают, прикрывая рты руками и куртками?
Наверняка ловушка.
Но что, если это правда? Что, если Джейк дразнил меня потому, что я ему нравлюсь? Что, если я с самого начала правильно поняла, какой он – как он способен на доброту, на нежность?
Что, если это неправда?
И, что еще важнее:
Как они узнали, что он мне нравится?
Меня будто молнией ударило.
Я выскочила из кабинки, оставив позади и Мэтта, и мальчика-девятиклассника, и его родителей. Мэтт засмеялся.
Джеффри увидел меня и побелел. Я потащила его к питьевым фонтанчикам в коридоре.
– Кот! – Он выпутал мой кулак из своей жилетки. – Что такое?
– Мэтт… Этот, из футбольной команды… Да похер, как его там зовут! Он спросил, пойду ли я на свидание с Джейком.
– Та-ак, и что в этом плохого? Разве это не хорошо?
Он вытер руки о штаны хаки.
– Нет, не хорошо! Джейку хоть раз бывало трудно поговорить с девчонкой, которая ему нравится? Он обычно просит своих друзей приглашать девчонок на свидания за него?
– Ну… нет…
Я зависла между Джеффри и дверью в спортзал, не в силах сдвинуться с места. Если прятаться, наверняка станет только хуже. А если вернуться, я столкнусь с Джейком и его друзьями. Вот бы можно было сказать ему, что это не страшно, если я ему не нравлюсь, я с самого начала ожидала отказа, – тогда, может, все вернулось бы на круги своя. Может, его друзья не стали бы на эту тему шутить.
– Кот, в чем дело? – спросил Джеффри. И потянулся к моей руке.
– В чем дело?! – Я отпрянула. – Они стали бы меня спрашивать, если бы не знали, что мне нравится Джейк?
Его поза изменилась.
– Кот.
– Ты им сказал?
– Кот.
– Ты единственный, кто знал, – сказала я.
Он провел рукой по волосам. Оглянулся в зал, посмотрел на свои ботинки.
– Не то чтобы у тебя хорошо получалось скрывать, – сказал он. – Джейк, по сути, сам догадался.
– Ты мог бы все отрицать! – Я утерла слезы и запустила руки в подол рубашки.
Если они услыхали об этом от Джеффри, они точно знали, что это правда. Джейк знал, что это правда.
– А смысл? – отмахнулся Джеффри. – Да почему это вообще важно? Если не будешь обращать на них внимания, они перестанут тебя доставать.
– Они меня не достают, они надо мной смеются! Им смешно, что мне нравится твой брат, – я же говорила, я так и думала! Вот почему я не хотела, чтобы ты кому-то рассказывал! Вот почему я не хотела, чтобы кто-то знал!
Джеффри моргнул.
– Почему тебе кажется, что они из-за этого будут над тобой смеяться? – спросил он.
– Потому что я чокнутая! – закричала я на него. В спортзале в нашу сторону повернулись головы. Джеффри открыл рот, чтобы возразить, но я его перебила: – Я эта чокнутая девчонка, которая малюет жуткие рисунки, у которой глаз косит и которая постоянно носит черные водолазки! Мне нельзя западать на таких, как Джейк!
Моя грудь была полна ядовитых шипов и битого стекла. Возвращаться в спортзал было нельзя. Невидимая стена физически не пускала меня обратно. Джеффри меня не понимал. Он был мальчиком, и вдобавок всем нравился. Он нравился даже тем, кто над ним смеялся.
– Это полная чушь! – Джеффри схватил меня за руку и развернул лицом к себе. – Что значит нельзя? Чушь. Ты какие-то глупости говоришь.
– Это не глупость, – сказала я.
Еще больнее было оттого, что он со мной спорил.
– Мне пора, – сказала я.
Он отпустил мою руку.
Я написала миссис Андерсон, что заболела, а потом позвонила папе, чтобы он меня забрал. Он приехал без вопросов.
Тем же вечером мне пришло семь обычных и два голосовых сообщения от Джеффри. Я их проигнорировала. И в интернет заходить не собиралась ни за что. Я свернулась калачиком под одеялом, пытаясь представить, как завтра пойду в школу. Сбежать я могла только один раз.
Пялятся
Я подкрадываюсь ближе, чтобы осмотреть тело. Зрелище замечательно похоже на то, что произошло во дворе. Расшвырянные конечности, оторванные и брошенные в стену, покромсанный мех, будто от тела отдирали куски зубами. Над одной скулой красуется дыра, глазница обезображена так, что глаз вывалился и укатился. Единственное отличие – кровь Марка не растекается красиво, как у Джули, – она окрашивает стены и лежит вокруг тела веером, словно ее выплеснули из банки.
В воздухе витает насилие – ощущение густое и гнетущее. И знакомое. Мне не нравится, что оно становится знакомым.
Я поворачиваюсь и бегу. Стук сердца отдается в голове, заполняя эхом тишину коридоров. Коридоры прежние. Иногда Школа что-то меняет. Проход между коридорами находится то в одном конце, то в другом. Два коридора порой накладываются друг на друга, и надо несколько раз зайти и выйти из класса, чтобы попасть в нужный. Иногда двора вообще нет. Сейчас он есть, и ничего в нем не изменилось, кроме того, что тело Джули исчезло. Единственный признак того, что она здесь была, – кровь, ржавчиной проступающая на камнях.
Джеффри здесь тоже нет. Что-то не так. Если бы все было нормально, рассуждай он нормально, он был бы здесь, размышлял, что происходит. Я бы сказала ему, что нашла тело Марка. Я бы сказала ему, что тот, кто убил Джули, все еще где-то тут ходит, все еще преследует нас. И больше я не выпускала бы Джеффри из виду.
Я выскальзываю со двора и спешу в Фонтанный зал. Нас собралось еще больше, все сгрудились, как испуганные мыши. Сосчитать не могу: человек, пожалуй, тридцать пять – количество как-то нестабильно. Когда я вбегаю, оба фонтана выплескивают в воздух изящные дуги блестящей пурпурной воды, будто Школа приветствует мое возвращение. Сисси вылезает из своей палатки.
– Кот! – кричит она с облегчением. – Ты слышала шум?
– Какой шум? – спрашиваю я.
– Крики, и… словно что-то рвется. Было ужасно.
– Это Марк, – говорю я и мгновенно жалею: Сисси бледнеет. – Он мертв. Та же история, что с Джули.
Только вот крик? Марк никогда не кричал. Марк вообще не издавал никаких звуков, он ведь больше не мог говорить. Или нет?
– Значит, кто-то и правда собрался нас попереубивать, – говорит Пит, и его глаза-фары то открываются, то закрываются.
– Что же нам делать? – спрашивает Эль.
– Надо держаться вместе!
– Надо найти эту мразь и убить его.
– Наверняка кто-то из админов.
– А если нет?
– А кто тогда?
– Может, Хронос и Часы!
– Хроносу плевать на нас. И на них. И на всех.
– Эй! – От моего крика толпа замолкает. Рот я открыть не могу, но громкость моего голоса, похоже, безгранична. – Мы не знаем, кто и зачем это делает. Мы не знаем, что планируют админы, хотя вряд ли они скоро придут за нами. – Я вспоминаю руку Джейка, прибитую к двери, и вздрагиваю. – Мы должны работать вместе, если хотим поймать того, кто это делает. Увидите что-то подозрительное – сообщите мне, хорошо?
– С чего это именно тебе?
– Ага, ты-то что сделаешь?
Что я сделаю? А остальные что-нибудь сделают? Мне хочется на них накричать. Все это время они ждали от меня ответов, а теперь, когда я всего лишь пытаюсь их организовать, они ведут себя так, будто я переступила черту. Сверлю взглядом их лица. Они замолкают. Я хочу, чтобы они боялись моих глаз. Хочу, чтобы знали: я пытаюсь что-то исправить, потому что где-то внутри чувствую, что со мной скоро случатся другие перемены, уже не такие безобидные, как с глазами.
– Во-первых, – говорю я как можно спокойнее, – нам нужно выяснить, кто это сделал. Это может быть кто угодно. Кто-то из них. Кто-то из нас. Поэтому в качестве меры предосторожности я всех опрошу. – (Раздается несколько возгласов протеста.) – Кто-нибудь еще станет искать по коридорам? – огрызаюсь я. – Кто-нибудь еще хочет рисковать собой?
Никто не станет. Никто не хочет.
Уэст спрашивает:
– А когда найдешь того, кто это делает?
– Когда найду того, кто это делает, – говорю я, – сделаю так, что он больше никогда не причинит вреда никому из нас. – Я оглядываю Фонтанный зал, желая закончить разговор. – Кто-нибудь видел Джеффри?
Головы качаются. Несколько раз звучит слово «нет». Нужно найти Джеффри, но еще нужно собрать информацию. Чем быстрее я повычеркиваю всех нас из списка, тем быстрее найду негодяя, который это сделал. Но если Джеффри бродит по коридорам в одиночку, даже если он уже потерялся, защиты у него не больше, чем у Марка.
Я прошу всех выстроиться вокруг северного фонтана, а сама сажусь у южного. Сисси помогает держать всех в строю, но они все ходят туда-сюда, и разговаривают, и смотрят на двери, и никак не могут перестать. Кучкуются со старыми друзьями: писательский клуб, радиолюбители, художники, гольфисты, команда техников с театралки. Приходя ко мне, с трудом могут усидеть на месте, отвечая на вопросы.
Где вы были вчера во время убийства Джули?
С кем вы были?
Как вы узнали о случившемся?
Видели ли вы, как кто-то покидал место преступления?
Есть ли у вас еще какая-нибудь информация, которую нам важно знать?
По-моему, большинство так напуганы, что лгать не состоянии. Все их ответы похожи.
Фонтанный зал.
Все остальные.
Крик Джули.
Только ты и Джеффри.
Это не я.
Я ищу противоречия, что-нибудь необычное, но ничего такого нет. Я знаю, что все бесполезно. Я – звезда клишированной полицейской драмы, уже скребу по дну в поисках зацепок. Но нужно попытаться.
Сисси – последняя.
– Здесь ужасно, – говорит она. – Ожидание. Мы все знаем: что-то вот-вот случится.
– Вместе вам безопаснее, – отвечаю я.
– Не особо, если учесть, что у некоторых из нас ржавые суставы, или кожа, которая кричит, если двигаться слишком быстро, – она отводит взгляд, – или щупальца вместо рук. Некоторые из нас не созданы для того, чтобы сопротивляться, и от этого слабее мы все.
Она никогда раньше так не говорила. Позади нее, там, где остальные прячутся, обнимая друг друга, раздаются стоны и плач.
– Думаешь, это сделали админы? – спрашивает Сисси.
– Не знаю, – отвечаю я.
– А предположения есть, кто мог это сделать?
– Нет.
Взгляд у нее ясный и жесткий.
– Может, это Лазер?
Конечно может. Мы все знаем, что это может быть Лазер. Он будто призрак – вечно напоминает о себе. Видел ли кто-нибудь из нас его хоть раз, или мы просто знаем, что он где-то рядом, как знаем, что ночью кто-то крадется следом по темной лестнице?
– Раньше ты не хотела его обсуждать, – говорит Сисси, – но это вполне может быть он.
– Лазер уже давно никого не трогал, – говорю я. – Даже если он еще здесь, у нас нет причин считать, что это он.
Но да, конечно, может быть и он. Я в курсе, что он убивает, хотя не знаю, почему я в курсе. Совершенно очевидно, что он способен убить, – слишком очевидно. Слишком просто. Это не может быть он.
– Он еще здесь, – говорит Сисси.
Ее голос тверд и холоден: не злой, не расстроенный, а уверенно-стальной. В нем слышен страх, который выкристаллизовался в непоколебимое понимание, что есть нечто хуже Джейка и банды админов, хуже Марка и других шатунов. Я тоже где-то глубоко внутри это чувствую, хоть и не помню, кто такой Лазер и был ли он здесь до нас. Знаю только, что в темноте его встретить не хотелось бы.
– Не стоит пугать остальных без нужды, – говорю я.
– Они уже напуганы, – огрызается Сисси. – Они все это время думают о Лазере. Может, ты его и не боишься, но мы-то да.
Она встает и возвращается к остальным, не дав мне ответить.
Я поднимаюсь и говорю:
– Спасибо всем за сотрудничество. Я думаю, будет лучше, если все пока побудут здесь.
Кроме нежелания сидеть в четырех стенах и в тесноте, причин уходить отсюда нет.
– А ты куда? – кричит Уэст.
– Искать Джеффри, – отвечаю я.
Эти слова – как нож в живот. Прошло уже слишком много времени. Но Джеффри умен: даже после происшествия с Джейком он будет знать, как себя обезопасить. Он единственный, кто знает школьные коридоры лучше меня. Лишь бы он не слишком шумел и смотрел по сторонам.
– Я его найду.
Остальные снова пялятся на меня – вечно они пялятся.
Они думают, что он уже мертв.
18
Десятый класс.
Все еще десятый класс.
Образы мелькают и подвисают.
Неделя после ярмарки внеклассной деятельности казалась бесконечной. Отчасти потому, что на следующий день, взяв еду, я пошла за столик у окна. В одиночестве. Ничто не замедляет время так, как одиночество и боль.
Я наблюдала, как столовая заполняется людьми, а когда Джеффри пришел и взял себе еды, я увидела, что он, вздрогнув, остановился, когда увидел наш пустой столик. Я смотрела, как он озирается. Увидел меня и шагнул ко мне. Я опустила взгляд. Когда посмотрела снова, Джеффри уже сидел на нашем обычном месте. В одиночестве.
Я не хотела с ним спорить. Не хотела, чтобы люди, увидев нас вместе, сразу же думали о его брате. Одна я могла справиться с Рафом Джонсоном, который проходил мимо в коридоре и кричал: «Киса-а, Джейк передает спасибо за вчера». Чтобы люди думали, будто мы с Джейком занимались тем, чего не было, будто я делала то, чего не было. Оставаясь в одиночестве, я камнем опускалась на дно потока и сидела там, пряталась.
Неделя за неделей. Спустя месяц мама спросила, почему Джеффри больше не бывает у нас дома, и я поняла, как много времени прошло. Я видела Джеффри не реже, чем всех остальных: в коридорах и в столовой за обедом мы бросали друг на друга взгляды и расходились в разные стороны. Я знала, что, если я что-нибудь скажу, если отвечу на одно из сообщений Джеффри, все снова будет хорошо. Но я брала телефон и не могла заставить свои пальцы напечатать сообщение. Хватило бы нескольких букв. Одного слова.
«Привет».
Не могла.
В начале ноября я подняла взгляд от своего обеда и увидела, что за нашим столом рядом с Джеффри сидит другая девчонка. Большие зубы, яркая одежда. Лейн Кастильо. Они смеялись.
– С каких это пор Лейн Кастильо тусуется с Джеффри? – спросила я Сисси на химии, шестом уроке.
Сисси пожала плечами.
– Я слышала, как Шондра и Лейн говорили о нем на самоподготовке, – сказала она. – По-моему, Джеффри с Лейн встречаются.
Моему мозгу пришлось переваривать ее слова. Шондра и Лейн – подруги Джейка и имели круглосуточный доступ к Джеффри, когда бы ни захотели. Раньше не хотели. А сейчас-то почему?
– Джеффри и Лейн? – спросила я. – Но она же в одиннадцатом.
– Ну и что? – сказала Сисси. – Есть ребята из двенадцатого[9]9
Старшая школа в США подразумевает четыре года обучения, с 9-го по 12-й класс.
[Закрыть], которые встречаются с девятиклассницами.
Я хотела возразить: «Но это же Джеффри. Джеффри ни с кем не встречается. У Джеффри никого нет.
У него есть я».
Классный час
Я прочесываю Школу сверху донизу в поисках Джеффри. Каждый коридор, каждый класс.
Я бегу со всех ног, не останавливаясь прислушаться к странным звукам Школы или понаблюдать за медленным ее преображением. Все равно ни один шатун не догонит меня.
Всякий раз, заворачивая за угол, я ожидаю увидеть Джеффри, распростертого на полу, с оторванными ногами и растоптанной картонной головой. Паника бьется в груди, но там она и останется. Все неправда, пока у меня нет доказательств. Пока не увижу безжизненное тело Джеффри собственными глазами, он не мертв.
Я перехожу на шаг, только когда добираюсь до коридора, где нашла Марка.
Его тело исчезло. Вообще все исчезло. На полу, где он лежал, – неровные, драные следы сыра и соуса для пиццы. Кто-то тащил его и останавливался, тащил и останавливался. Либо Марк чудом вернулся к жизни и отволок свое искалеченное тело подальше отсюда, либо его кто-то забрал.
Если бы Джеффри блуждал тут и ему понадобилась помощь, но попросить ее было не у кого, куда бы он пошел? Если мне безопасно в котельной, где безопасно ему?
На ум приходит лишь одно место.
Кабинет миссис Ремли огромен и темен, как и в прошлый раз, когда я тут была. Миссис Ремли так и сидит за столом, уже вновь покрывшись пылью, и я чувствую ее печаль. Она наверняка знает, что происходит.
Из угла доносится тихое царапанье.
– Джеффри?
Я вхожу. Сотня столов преграждает путь к дальней стене, где в тени притаилась какая-то фигура. Пригнувшись, я подкрадываюсь ближе.
Царапанье громче. Нечетко прямоугольная фигура всхлипывает.
Я заглядываю за последний стол. У фигуры две длинные ноги цвета хаки, сложенные в треугольники, две длинные руки, вытянутые между ними, а из воротника вязаного жилета торчит бирка.
– Джеффри.
Я подхожу. Он сворачивается калачиком, пряча от меня лицо. Резко вдыхает и молчит.
– Почему ты без меня ушел из котельной? – спрашиваю я. – Я до смерти переволновалась. Ты же знаешь, как это опасно. Я нашла Марка. Он мертв. И тот, кто это сделал, утащил его. Убийца все еще на свободе. Я опросила всех в Фонтанном зале, и никто не знает ничегошеньки… А я все думала, что ты следующий… Или что ты вернулся в администрацию, а Джейк тебя запер…
Он молчит.
– Джеффри?
Он лбом упирается в колено, плечи ссутулены, руки втянуты, а на конце их… на конце рук – все еще его ладони, но теперь они огромные, и увесистые, и сделаны из картона. Рукава его рубашки едва скрывают квадратные края его рук. Его грудь – сплошные плоскости. Твердые квадратные кончики пальцев скребут старый плиточный пол – эти пальцы слишком велики и не могут свернуться в кулак, слишком громоздки и ничего не могут схватить. Он все царапает и царапает плитку, и края пальцев уже морщатся и сплющиваются, словно обкусанные ногти. Я хватаю его за руки, чтобы он перестал:
– Джеффри. Посмотри на меня. Скажи что-нибудь.
– Я хочу уйти, – шепчет он. – Почему нельзя уйти домой?
Я слишком счастлива, что он говорит, что он не потерялся, и мне не важно, что его глаза почти совсем выцвели, что вместо рта у него – неподвижная гримаса, а белые зубы разделены толстыми черными линиями. Он похож на карикатуру, нарисованную несчастным ребенком.
Я кладу его руки себе на плечи и вжимаюсь лицом в его грудь. Мне кажется, что я обнимаю не мальчика, а кошмар. Его дыхание гулко отдается в картонном теле. Вдох-вдох-вдох-выдох.
– Я больше не хочу. – Его пальцы скребут по моей спине. – Хочу домой, хочу к маме, хочу уйти. Почему нам не дают уйти, Кот? Куда делись двери?
– Я не знаю, – говорю я.
Другого ответа дать не могу. Я не знаю, куда делись двери. Я не знаю, почему Школа не дает нам уйти. Может быть, воспоминания мне в конце концов подскажут. Но убийца на свободе, и, по-моему, это гораздо более насущная проблема – о том, как и когда мы сможем выбраться отсюда, можно подумать потом.
Он уже всхлипывает во весь голос. Я опускаю глаза. Я не хочу знать, как меняется от этого его лицо. Я помню Джеффри. Джеффри был мягкой сталью и вязаными жилетами, бровями-медогусеницами и хризантемами. Спокойный, счастливый свет в теле мальчика.
А все это – не то, что я помню.
Все не так, как должно быть.
