Текст книги "Вопль кошки"

Автор книги: Франческа Заппиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

12

Той же ночью.

Мы стойко терпели атаки комаров, сидя на бордюре перед домом Джеффри в ожидании моего папы.

Дневная жара наконец спала, и квартал, где жил Джеффри, озарял желтый свет фонарей. Стояла жутковатая тишина, если не считать сверчков. Джеффри подтянул колени к груди, обхватил их руками и уперся в них подбородком.

Я никогда не видела его таким подавленным. В школе он был титановым, а здесь – картонным.

– Извини, – сказал он. – Друзья Джейка обычно себя ведут как идиоты – я просто подумал, что на сегодня они сделают перерыв.

– Часто тебе приходится извиняться за свою семью? – спросила я.

– Наверное, я не обязан, но мне кажется, что нужно. Я не ожидал, что они так на тебя набросятся. Не знаю, как тебе, а мне нравится, когда мы проводим время вместе, и я думал, что, если мы будем вместе, они не станут обращать на нас внимания. Но я как будто их только раззадорил.

– Пялиться было тоже не очень-то разумно, – сказала я.

– А что? Он тебе нравится?

– Я… не знаю. Да. Наверное. Не знаю. – Я отвернулась, лицо горело. – Это плохо?

Джеффри молчал с минуту. Наконец сказал:

– Многим девчонкам нравится Джейк.

Это я знала. Мне не хотелось об этом думать, но я знала. Это было неизбежно – люди же любят мороженое. Некоторые не любят, но большинство да.

Джеффри ковырял осколок асфальта, лежавший у его ног. Клеймо «Лучшая подруга Джеффри Блументаля» на моем лбу больно пульсировало.

– Мне тоже нравится, когда мы тусуемся вместе, – сказала я. – Не нужно даже ничего делать. И так уже хорошо. Кроме того, я уверена, что недолго проживет мой краш на Джейка. Он какой-то придурок.

Джеффри улыбнулся.

– Что это вы там делаете, голубки?

Вопрос прозвучал с противоположной стороны улицы. Мы с Джеффри одновременно подняли глаза. По соседскому двору под свет уличного фонаря шагали Кен Капур и четверо его друзей.

– Привет, Кен, – сказал Джеффри.

Кен улыбнулся нам. Он был девятиклассником, как и Джейк, одним из тех парней, которые носили «рэйбэны» по ночам, но это не страшно, потому что он так делал не для того, чтобы выпендриться. Просто он уж очень любил свои «рэйбэны». Кроме того, смеяться над Кеном Капуром себе дороже. Оно того не стоило. Штанины джинсов у него всегда были подвернуты, он носил ярко-красные «конверсы» и фланелевые рубашки с закатанными до локтей рукавами. Когда Кен назвал нас голубками, он не имел в виду ничего особенного – просто всегда так выражался.

Кен был из тех, о ком все мечтали. Мечтали либо встречаться с ним, либо дружить, либо быть им, потому что он был выше всего этого. Он не был одним из нас. Не был одним из них. Он знал, кто он, и никому не дал бы это у него отнять. Отсюда, из потока, казалось, что он уже знает путь к морю и просто наслаждается путешествием. Я была неравнодушна к Кену. Все были неравнодушны к Кену.

– Кошатница, это ты? – Кен остановился, пальцем опустил свои «рэйбэны» и посмотрел поверх линз. – Не знал, что ты рыщешь в этих краях.

– Да вот, на вечеринку позвали. – Я махнула рукой в сторону дома.

Кен захрипел и схватился за свои блестящие черные волосы, делая вид, что умирает.

– О, футболисты! Вечеринки! Восхитительные серые будни старшей школы!

Его друзья захихикали.

– Не знаю, как ты справляешься, Джефферсон, – обратился Кен к Джеффри, потягиваясь. – Твой брат – тот еще фрукт.

Джеффри пожал плечами:

– А вы чем заняты?

Кен щелкнул пальцами, и один из его друзей снял с плеча черную сумку, а другой достал оттуда большую шляпу в форме куска сыра. Кен нахлобучил ее себе на голову.

– Ночь шалостей, – сказал Кен.

– В сырных шляпах шалите? – спросила я.

Друзья Кена рассмеялись.

– Если не признаёшь просторов для шалостей, которые открывает сырная шляпа, – сказал Кен, – тебе не понять.

– Мы заморочим голову маме Райана Ланкастера и убедим ее, что она выиграла пожизненный запас сыра, – сказал один из друзей Кена.

– Черт возьми, Тод, – сказал Кен.

– Извини, – спохватился Тод.

– Вы уверены? – спросил Джеффри. – Разве его мама, ну, не больна?

Кен пожал плечами:

– Думаю, ты точно узнаешь, если весь район сгорит, да, Джефферсон? В любом случае послеживать надо за Райаном – это же у него стремный канал на ютубе, где он всякое-разное поджигает. Ну, слушай, удачи тебе с братом. Передай, что я надеюсь, ему не будет слишком больно, когда старшеклассники глаз ему на жопу натянут и моргать заставят.

Кен и его друзья двинулись дальше, покатываясь со смеху.

Меня не удивляло, что некоторые недолюбливают Джейка. Его знали все и либо любили, либо ненавидели, а бывали и такие, кто, наверное, и любил, и ненавидел. Удивляло меня, что его ненавидел Кен Капур, – мне казалось, Кена ничьи поступки не волновали настолько, чтобы кого-то возненавидеть.

– Я рад, что Джейк перешел в старшую школу, – сказал Джеффри, когда Кен и остальные удалились и больше не могли нас услышать. – Но, странное дело, мне от этого даже немного грустно.

– Почему? – спросила я.

– Потому что мы братья, – сказал Джеффри. – В детстве папа нам говорил, что мы друг без друга, как без правой руки. Я знаю, что он тупой, но без него мне одиноко.

Может, эти воспоминания нужны просто для того, чтобы я не забывала, как сильно ненавижу Джейка.

Братья Блументаль

– Да, – говорю я, – Джули Висновски. Мы думаем, она с кем-то подралась и ей разбили голову о каменные плиты во дворе.

– Может, тогда не надо было драться? – Джейк убирает гарпунное ружье куда-то под стол и достает деревянную бейсбольную биту. Казалось бы, не так страшно, однако в эту бейсбольную биту вмонтирована циркулярная пила с лезвиями, как акульи зубы. Такое оружие себе выбирает тот, для кого причинять боль людям – прикол. Джейк выходит из-за стола, втыкает эти зубы в пол и опирается на биту.

– Почему это моя забота? То, чем вы, фрики, там занимаетесь, – ваша проблема.

– Я бы сказала, когда кого-то убивают – это общая проблема, – говорю я, не сводя глаз с биты. – Стало небезопасно.

Не то чтобы до этого было безопасно, но теперь мы гибнем в якобы безопасных местах типа внутреннего двора, а не в коридорах от рук Лазера.

– Чем скорее мы узнаем, кто это сделал, тем скорее все вернется в норму.

Джейк хмыкает. Рядом со мной Джеффри беспокойно переминается с ноги на ногу. Мы все знаем, что нормальной жизни здесь нет и не будет, но иногда приходится притворяться.

– Хорошо, – говорит Джейк. – Только я никак не пойму. Сюда-то вы зачем пришли? Это не мы, и, если бы вы думали, что это мы, вы бы сюда не сунулись. Не говори мне, будто вы ждете, что я пошлю кого-нибудь расследовать. У нас здесь крепость. Именно из-за говнюков, которые убивают людей, мы и засели тут. Ваши шатуны постоянно пытаются нас выловить по одному.

– Он один и остался, – выплевываю я. – Марк. Остальные пропали. И это не наши шатуны. Они на нас тоже нападают.

– Мы не знали, слышал ли тут кто-нибудь, что случилось, – не успеваю я продолжить, перебивает Джеффри. – Я знаю, что вы платите Часам за информацию.

Рот Джейка кривится в жестокой улыбке.

– Если тебе нужна информация, Джефферс, обратись к Хроносу и Часам самостоятельно.

Джеффри заметно вздрагивает. Ему приходится схватиться за голову, чтобы не потерять равновесия, и это лишает его малейшей надежды сохранить свой страх в тайне. Просить помощи у Хроноса и Часов не вариант: цена за информацию кусается.

– Отвечая на ваш вопрос, – продолжает Джейк, – нет, от Часов я ничего не слышал. Хотя, может, они ее и убили. Кто их знает… Этот Хронос – темная лошадка. Может, он наконец решил попробовать Страшно-Ужасное Жертвоприношение.

Страшно-Ужасным Жертвоприношением кто-то придумал называть теорию о том, что, если уничтожить преображенных ребят, все остальные смогут покинуть Школу. Такие вот мы тут все умники.

– Вряд ли Хронос совсем отупел и верит, что, если убить нас, отсюда найдется выход, – говорю я. Стараюсь не двигаться. Не переминаюсь, не шевелю пальцами, даже голову не наклоняю. Возможно, так я меньше похожа на человека, зато ко мне не прикопаться. – Но не все такие же умные.

Джейк пристально смотрит на меня. Кислота в его глазах закипает.

– На что это ты намекаешь?

Джеффри косится на меня в панике.

Я таращусь на Джейка в ответ:

– Мы реально сейчас притворяемся, что между нами все гладко? Что, если кто-то вдруг решит проверить, сработает ли Страшно-Ужасное Жертвоприношение, это будешь не ты?

– По-моему, это довольно серьезное обвинение. – Джеффри поворачивается ко мне, его голова беспокойно вибрирует. – Согласись, Кот? Никто из нас не стал бы такого делать. И даже не помыслил бы.

– Название ведь сочинили? Значит, мыслили, – говорю я.

Джейк вращает под рукой бейсбольную биту. Пол тихонько взвизгивает от боли. Джейк смотрит на нас мертвыми глазами хищника – как всегда. До того как все случилось, я думала, что это такой секси-взгляд, который он нарочно разработал, чтобы цеплять девчонок. Теперь же я вижу, что у него в голове ни чести, ни совести, только темная пустошь, освещаемая пульсирующими вспышками инстинктов.

– Я тебе не позволю, – говорит он наконец.

– Что не позволишь? – слабым голосом спрашивает Джеффри.

– Свалить всю вину на нас, чтобы отвлечь внимание от себя.

– Ты шутишь, что ли?! – восклицаю я. – Ничего мы на вас не сваливали. Мы же за помощью пришли.

– Не шутят такими вещами, – говорит Джейк. И дергает подбородком в сторону двери. – Они поверят всему, что я скажу. Правда, неправда – не важно. Может, ты думаешь, что я один тут тебя ненавижу…

Я фыркаю, просто не могу удержаться.

– …но никто и глазом не моргнет, если я решу положить конец нашему перемирию.

– Так нельзя! – Джеффри делает шаг к Джейку, и тот отступает назад, волоча за собой по полу лезвия биты. Джеффри, кажется, не замечает. Он протягивает к брату руки. – Пожалуйста, Джейк, не надо. Можешь нам не помогать. Мы уйдем, о’кей? Мы сами разберемся. Если… если не будет перемирия, будет война. Мы же… все же… мы же все умрем.

Джейк сжимает челюсти:

– Господи, Джеффри. Не могу поверить, что ты мой брат. Какой же ты сопляк.

Джеффри вздрагивает:

– Я думаю, есть и получше способы…

– Чем то, как у нас сейчас? – спрашивает Джейк, все сильнее повышая голос. – Чтобы вообще никто не выбрался и ничего не менялось, кроме ваших морд уродливых? Да, есть. И если этот способ – всех вас перебить, я мешать не стану.

Джеффри снова делает шаг к брату. Джейк отступает за стол, поднимая свою биту-акулу. Я хватаю Джеффри за руку, хочу оттащить его назад, но в этом нет необходимости. Бита направлена не на него.

– Помнишь, что говорил папа? – спрашивает брата Джейк. – Когда мы были маленькими, еще до того, как он нас бросил? Мы друг без друга – как без чего?

– Без правой руки, – отвечает Джеффри.

– В точку, – говорит Джейк.

И с размаху распластывает правую руку по столу, а левой опускает на нее пилу с такой поразительной силой, что с первой попытки разрубает себе запястье.

13

Треск кости, разрубленной битой.

Восьмой класс.

Мы стали самыми старшими в средней школе, а почти все, кто усложнял нам жизнь (всякие Рафы и Лейны), перешли в старшие классы. Кое-кто еще оставался, но их было легко игнорировать. Со мной был Джеффри, который рос так быстро, что его одежда за ним не поспевала, и мое творчество, в котором все еще не было цветочков. Со мной была мама, которой я помогала с новой выставкой в галерее, и папа, который платил мне за то, что я помогала в организации его финансов.

Моя жизнь в тот год была длинной успокаивающей трансляцией белого шума, знакомого и неизменного.

За исключением тех случаев, когда я приходила к Джеффри домой и встречала там Джейка.

Тогда в голове разрывались барабаны, грохотали тарелки и оглушительно завывали трубы, и я не могла ни говорить, ни думать, ни даже нормально двигаться. Казалось, будто кто-то заменил мои суставы на смазанные шариковые шарниры, и мои конечности бесконтрольно болтались в разные стороны, что бы я им ни командовала.

Однажды мы зашли на кухню к Джеффри, а там за столом сидел Джейк и делал уроки. Он поднял голову и сказал Джеффри:

– Привет, Голосоломка, – и не успел Джеффри ответить своим ломающимся голосом, Джейк посмотрел на меня и прибавил: – И тебе привет, киса.

Мое лицо вспыхнуло, как петарда. Я стояла в дверях; Джеффри попросил Джейка не называть меня кисой и достал из холодильника две банки рутбира, а из кухонного шкафчика – большой пакет «Скитлс». Джейк не удостоил брата ответом и снова склонился над домашкой.

У меня в сердце тарелки, барабаны и трубы гремели так сильно, что ребра болели всю дорогу до комнаты Джеффри, где мы играли в видеоигры, наедались «Скитлс», напивались рутбира до сахарной эйфории и хихикали до поздней ночи, когда отец наконец-то приехал меня забирать. Я не понимала, что именно представляет собой Джейк и почему мое тело объявляет мне войну, когда он поблизости, но точно знала, что нуждаюсь в нем, как в солнечном свете. Больно было осознавать, что он рядом, но нельзя ни прикоснуться к нему, ни поговорить с ним – мы словно находились по разные стороны прочной стеклянной стены.

Восьмой класс был не так уж плох, потому что с Джейком мы пересекались совсем не часто. Джеффри иногда рассказывал о нем, но все реже и реже, и уже через несколько дней после встречи с Джейком белый шум всегда возвращался – и все возвращалось на круги своя.

В восьмом классе мне не приходилось сталкиваться с другими девочками, которым нравился Джейк. Не нужно было видеть его каждый день. Мне нравилось мечтать о нем на расстоянии, сидя на уроках английского языка и воображая, каково было бы встречаться с ним, каково было бы не терпеть его насмешек. Это облегчало щемящую боль в груди хотя бы ненадолго.

Треск

За сегодня я увидела столько крови, что не хочу ее видеть больше никогда.

Стол весь в ней. Как и бита. И рука Джейка, и его лицо. Она стекает на пол струйками, густыми, как сироп.

Я не знаю, что делать. Она повсюду.

Отрубив себе правую руку, Джейк тут же бросает бейсбольную биту к ногам Джеффри и во все горло зовет Рафа.

Раф чуть не выбивает дверь. Я хватаю Джеффри, и мы, отпихнув Рафа с дороги, бежим по длинному коридору, мимо прокуренных комнат и жестоких игр. Когда добегаем до входной двери, арбалетный болт вонзается в дерево прямо рядом с моей головой. Я проталкиваю Джеффри вперед.

– Сюда они за нами не погонятся.

Я твержу эти слова снова и снова, сначала крича, потом все тише и тише; мы уже совсем далеко от администрации.

В Школе тихо. Мы слишком шумели.

Джеффри позволяет мне таскать его туда-сюда, как бумажную куклу, даже когда я немного теряюсь. Через несколько минут я чувствую, как тяжела его рука. Он уже не бумажная кукла, а мешок с цементом. Я останавливаюсь посреди коридора перед высоким рядом темных шкафчиков, давно покинутых своими хозяевами. Джеффри на мгновение замирает, отрешенно глядя себе под ноги, а затем приваливается к шкафчикам и сползает на пол. Темные брызги крови на его жилете уже подсыхают. Я опускаюсь перед ним на колени. В уголке его лица – кровавая капелька, и мне хочется ее стереть, но нечем смочить пальцы.

Я снова и снова вижу, как Джейк разрубает себе запястье, каждый раз с нового ракурса. Я уже знаю: этот образ со мной навсегда. Насилие оставляет шрамы.

– Не все ему поверят, – говорю я. Тихо – впрочем, для этих темных коридоров все слишком громко. – Не все админы такие, как Джейк. А наших мы защитим. Скажем, чтоб не выходили из Фонтанного зала и не передвигались по коридорам без друзей. Не обязательно доводить до драки. Сами они наружу не сунутся, а мы их не вынудим.

Глаза Джеффри страдальчески сжимаются в тонкие черточки. Рот у него не умеет закрываться – а у меня не открывается, – и теперь опущенные уголки и квадратные зубы придают ему тревожный, испуганный вид – я это замечаю у него все чаще. Он обхватывает голову, словно пытаясь вернуть ей прежнюю форму.

– Джеффри, – говорю я. Хватаю его за предплечья, но не пытаюсь отодрать его руки от головы.

– Зачем он это сделал? – спрашивает Джеффри. – Зачем он бросил в меня биту? Зачем он подстроил все так, будто это сделал я?

Я молчу.

– Я не хотел такого, – говорит он. – Зачем он себе по руке рубанул? Я этого не хотел, я не хотел его злить, я не знал, что он подумает, будто мы его обвиняем…

– Джеффри, – шепчу я. Он смотрит на меня, и его глаза снова округляются. – Мне очень жаль.

Он наконец опускает руки.

– Мне нужно с ним поговорить, – произносит он и поднимается, хватаясь за шкафчик. – Он еще может меня послушать… Я же могу ему помочь… Он послушает…

Джеффри делает шаг прочь. Я хватаю его за руку и за жилет.

– Нельзя. Джеффри, нельзя! Он так сделал – сделал так, будто это ты на него напал, – чтобы была причина больше никогда не пускать нас в администрацию. Если Раф тебя увидит, он тебе башку прострелит из арбалета. Иди сюда. – Я дергаю его назад и вижу на его лице боль – причудливо нарисованную мелком боль.

Он смотрит мне через плечо, и его лицо постепенно складывается в гримасу изумленного испуга.

– Там Марк, – шепчет Джеффри.

Я как можно медленнее оглядываюсь. В дальнем конце коридора, окутанный гигантской темнотой, стоит Марк. Я не видела его уже очень давно. Он играл в игры в Фонтанном зале, когда у нас были игры. Но потом перестал разговаривать. Ушел из Фонтанного зала и не вернулся.

Его тело покрывает рвотно-желтый мех. Его пасть распахнута в кривой улыбке, а одно ухо оторвано. На круглом белом животе – пятна жира. Он выглядит так, будто должен развлекать детей в пиццерии, а вместо этого брошен на съедение волкам в школьных коридорах.

– Если отвернемся, он уйдет, – говорит Джеффри.

Я киваю. Перестав говорить, Марк начал жить, как все потерянные: бродит по коридорам один, даже не пытаясь ни с кем общаться, и, если вдруг его увидишь, лучше отвернуться. Позволить ему уйти. Он не хочет, чтобы на него пялились. Если пялиться, он нападет.

Мы с Джеффри медленно отворачиваемся. Я все еще сжимаю его запястье, впиваюсь пальцами изо всех сил.

Клац-клац-клац-клац-клац.

Я оборачиваюсь и вижу, что Марк подошел ближе. Выпуклые белые глаза таращатся прямо на меня, отстраненные, пустые. Я и не знала, что он умеет так быстро двигаться, но теперь он застыл. Может, я ошибалась. Может, не все потерянные ведут себя одинаково. Ни с того ни с сего мне трудно вспомнить, с какими еще потерянными я сталкивалась.

– Надо уходить, – говорит Джеффри.

Я не отвожу взгляда от Марка.

– Сейчас же.

– Куда? – шепчу я. – Он преграждает дорогу к Фонтанному залу.

– А ты где живешь? – спрашивает Джеффри. – Твоя база… Ты же всегда приходишь с другой стороны.

Котельная. Я застолбила ее с тех пор, как очутилась здесь, и не пускала туда никого, включая Джеффри. Но я не знаю, какой демон вселился в Марка, и не планирую оставить Джеффри здесь, чтобы это выяснил он.

– Придется бежать, – говорю я.

14

Общие сборы[7]7
  Общие сборы – период перед началом учебного семестра, когда школьники или студенты-первокурсники проходят небольшой организационный курс для адаптации к учебному заведению.


[Закрыть] девятиклассников.

Конец лета.

Мы с Джеффри сидели в центре актового зала.

Заведующий по физкультуре объяснял нам со сцены, почему надо заниматься спортом. Многие лица в толпе были мне знакомы – я знала их еще со средней школы, видела в потоке. Другие не знакомы совершенно. Наша старшая школа была большой и собирала подростков со множества средних школ. Я заметила Сисси и Джули с другими знакомыми девочками – обе старательно делали записи. Несколькими рядами выше, спрятавшись в тени наверху актового зала, сидел Райан Ланкастер и что-то писал в огромной папке на трех кольцах, медленно поворачивая голову туда-сюда, словно камера слежения, наблюдающая за толпой. Я пригнулась, чтобы не привлекать его внимания.

Джеффри тоже ссутулился и наклонился ко мне:

– У меня что-то на лице?

– Не-а, – ответила я. – А что?

– Вон те девчонки все время смотрят на меня и смеются.

Я посмотрела мимо него и увидела этих девочек. Я их не знала, но на вид девочки как девочки.

– Это, видимо, потому, что на тебе вязаный жилет, – сказала я.

Джеффри сложил руки поверх нового угольно-черного жилета.

– Хороший же вроде жилет, – сказал он.

Девочки, наверное, думали, что он какой-то чмошник. Что бы ни надевал Джеффри, он все носил искренне, и смеяться над его одеждой было невозможно. Наверное, до этих девчонок пока не дошло.

– Хочешь, пойду их заткну? – спросила я.

Я не питала надежд, что от моих слов будет польза. В лучшем случае они стали бы смеяться надо мной, странной девочкой, у которой глаза смотрят в разные стороны, которая напялила черную водолазку в августе. В свою защиту могу сказать, что ткань была легкой и я знала, что мы весь день просидим под кондиционером. Вряд ли, впрочем, для них это аргумент.

– Нет, – сказал Джеффри через секунду. – Не надо, просто я не понял.

– А что непонятного?

– Им-то что? Эй, гляньте-ка на парня в жилетке, как странно, что он носит жилетку, как он не в теме, давайте-ка над этим поржем, ха-ха-ха. Почему их волнует, что на мне жилетка? Что она им сделала – укусила?

– Мне нравится твоя жилетка, – сказала я.

Он обернулся ко мне и улыбнулся так, что над нами словно грозовая туча рассеялась. Обычно над Джеффри не бывало грозовых туч (разве что у него случались неприятности с Джейком или мамой и он расстраивался), но, когда они собирались, лучше было как можно скорее их прогнать.

Помогло и то, что спустя еще секунду на ступеньках актового зала споткнулся крупный мальчик, и девочки разразились громким хихиканьем. Споткнувшийся мальчик схватился за перила, чтобы снова подняться на толстые ноги. Его кожа пошла красными пятнами. На нем были потертые джинсовые шорты и носки того особенного цвета, который получается, только когда белое носят слишком часто.

Мальчик, шаркая, поднялся по лестнице и опустился на свободное место позади нас с Джеффри. Нас окатило запахом нестираной одежды и несвежего фастфуда, и я потеряла нить. Пришлось заставить себя не натягивать водолазку на нос.

– Эй.

Мальчик наклонился вперед и оказался между нами. Запах стал прелым. Немытые подмышки.

– Что-нибудь важное сказали? Я в туалет ходил.

– Нет, – с натянутой улыбкой ответил Джеффри, – всё про спорт вещают.

– О, это хорошо. Спасибо.

Мальчик откинулся назад. Я сделала быстрый вдох. Мальчик снова наклонился вперед.

– Я Марк, – сказал он.

– Джеффри, – сказал Джеффри. Его лицо уже начало менять цвет от недостатка кислорода.

– Кот, – сказала я.

– Мяу, – ответил Марк.

До этого момента я была не готова ставить на Марке крест. Но тут бросила на Джеффри красноречивейший взгляд – мол, этот человек мне не нравится – и отвернулась. Впрочем, Джеффри и сам уже все понял.

– Приятно познакомиться, – сказал он и тоже незамедлительно повернулся лицом вперед.

Марк помолчал, а потом ретировался на свое место. У меня в груди зашевелился комочек вины.

Лекции длились еще час (Марк не предпринимал больше попыток с нами заговорить, да и девочки через проход перестали хихикать), а потом мы отправились на обед. Только у девятиклассников проходили общие сборы – у всех остальных старшеклассников был обычный первый учебный день, и когда мы вошли в столовую, все уже были там. Нам с Джеффри выпала первая обеденная перемена. В очереди за макаронами мы старались держаться поближе друг к другу.

– Какое же тут все гигантское, – сказал Джеффри, разглядывая высокий потолок и сотни круглых столов. Его взгляд остановился на парочке баскетболистов, стоявших перед нами. В них было не меньше двенадцати с половиной футов роста на двоих.

– Привыкнем, – сказала я, в основном сама себе.

Джеффри был намного выше меня и все еще рос как сорняк. Если все здесь казалось огромным ему, я очутилась в стране гигантов. Пара старшеклассниц пролезла вперед нас, даже, видимо, не заметив, что мы тоже тут стоим. Джеффри собрался было ткнуть одну из них в плечо, но я его остановила.

– Забей, – сказала я.

Он сунул руки в карманы.

В конце концов мы получили свои макароны и отправились искать столик. Перед нами было море голов и ни островка суши.

– Может, Джейк где-то здесь, – сказал Джеффри.

Мое сердце заколотилось так, будто я кувырком прокатилась по лестнице. Я не позволяла себе думать о Джейке весь день. Всю неделю. Какая-то часть моего тела шептала: да-да, сядь с Джейком, а другая протестовала: нет-нет, он узнает, что он тебе нравится.

– Ну должно же быть свободное место, – сказала я, вставая на цыпочки и вытягивая шею.

Абсолютно ничего. Как такое возможно?

– Джефферсон и Кошатница!

Мы разом обернулись и увидели Кена Капура, который сидел поблизости в окружении друзей, закинув ноги на стол. Он дернул подбородком в нашу сторону и улыбнулся. Старшая школа не замутнила глянец Кена, как случилось со многими, – она лишь придала ему лоск. Он был королем своего маленького королевства, и его подданные были в безопасности (хоть и немного угнетены) в его уверенных руках. Было бы неплохо попасть к нему под крыло, но я сомневалась, стоит ли безопасность той платы, которую Кен требовал от своих приближенных. Казалось, самостоятельных решений они не принимали – просто делали то, что велел Кен.

– Как дела, карапузы? – спросил он.

– Столовка всегда так забита? – спросила я в ответ.

– Почти всегда. Садитесь сюда – мы уже уходим.

Мы с Джеффри поставили подносы, но садиться не спешили. Кен все смотрел на нас, спрятав глаза за своими «рэйбэнами», словно ждал, что один из нас вот-вот запоет. Ему удавалось выглядеть очень взрослым, хотя он был всего-навсего десятиклассником.

– Итак, – сказал Кен, – я слышал, вы задружились с Марком-гаудожорусом.

– Гаудожорусом? – переспросил Джеффри.

– Да ладно, Джефферс, ты же знаешь, о ком я. Младший брат Кевина-гаудожоруса, сейчас пошел в девятый класс. Мне напела одна авторитетная птичка, что он на общих сборах сидел с вами. Они всей семьей каждый вечер ходят в «Гаудоемус» и не едят ничего, кроме несвежей пиццы и хлебных палочек. Господи, ну Кевин-гаудожорус – он и работает теперь в «Гаудоемусе», маскотом этим пиццерийным. Как ты можешь не знать?

– Не сидел он с нами, – выпалила я, сама немного удивленная тем, как поспешно кинулась возражать.

Одна бровь Кена взлетела на лоб.

– Неужели? – сказал он. – Что ж, позвольте вас предупредить: Кевину-гаудожорусу даже учителя рекомендуют принимать ванну не реже двух раз в день, и я полагаю, брат его не лучше. Остерегайтесь этого пацана, он муха.

– Муха? – переспросила я.

– Ага. Муха, а вы двое – сладкий, спелый плод. Так и напрашиваетесь, чтобы этот гаденыш начал ходить за вами по пятам, пытался задружиться. Он влезет во все ваши приколы, без приглашения придет на ваши посиделки, заявится к вам домой, не успеете и адрес свой ему дать.

Джеффри посмотрел на меня, потом снова на Кена:

– С тобой такое было, что ли?

– Ага, спасибо этому сраному Райану Ланкастеру! – воскликнул Кен. – Где вы вообще были последние три года? Заперлись, на хер, в танке со своими вязаными жилетами и графикой а-ля эмо? Этот мудак мне чуть все волосы не повырывал, когда я ему сказал, что мы никакие не друзья. Сказал, что я теперь у него в списке, такой весь из себя суперзлодей. Я потом ему это припомнил раз тысячу. Так что мой вам совет: не доводите до беды, карапузы! Шлите этого Гаудожоруса куда подальше, пока он к вам не прилип.

Я молча взмолилась, чтобы Кен и его друзья уже наконец ушли.

– Спасибо за совет, – проговорил Джеффри совсем не благодарным тоном.

Кен спустил ноги со стола и встал.

– Расхотите быть такими дерзкими, когда поймете, что я прав, – сказал он и зашагал прочь.

Его друзья собрали свои сумки и последовали за ним.

Мы с Джеффри сели на освободившиеся места.

Джеффри вздохнул.

– И не говори, – сказала я.

Кто-то за соседним столиком фыркнул и ткнул пальцем. Я подняла глаза и увидела Марка, который, споткнувшись, выкатился из очереди и направился к пустому столику у окна. Как и все, на ходу он озирался, ища, с кем бы сесть.

Джеффри тоже за ним наблюдал.

– Может, мы это самое… – спросил он.

Я посмотрела, как Марк сел. Как он приступил к макаронам. Он сгорбился, и его пропитанная потом рубашка задралась, обнажив клок волос в самом неудачном месте. Я знала, что не стоит его обзывать Марком-гаудожорусом. Я знала, что быть толстым вовсе не плохо и нельзя над этим смеяться, да и вообще нельзя смеяться над людьми.

А еще я знала, что безопасность каждый создает себе сам и что дружелюбно относиться к Марку уже оказалось небезопасным.

Поэтому я сказала:

– Не-а, не надо.

И мы не стали.