355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Франц фон Папен » Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 » Текст книги (страница 19)
Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:21

Текст книги "Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947"


Автор книги: Франц фон Папен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Когда эти результаты стали известны, моей первой мыслью было узнать, какое впечатление они произведут в других европейских странах. Двумя днями раньше я проводил пресс-конференцию, на которой в очередной раз повторил те положения, принятия которых мне не удалось добиться в Лозанне. Существование сильного германского правительства было важно не только для самой страны, оно одновременно являлось определяющим фактором поддержания мира в Европе. До тех пор, пока нацистская партия может паразитировать на народном негодовании, вызванном дискриминационными статьями Версальского договора, Германия будет лишена надежды на нормальную политическую жизнь. Спустя три года Гитлер организовал сильную центральную власть другого типа, которая не имела ничего общего с теми принципами, которые отстаивал я. И он смог тогда получить все то, чего другие государства ни в коем случае не были склонны уступить мне или моим предшественникам. Но к тому времени они сами уже не могли управлять ситуацией.

Я приступил к первой серии консультаций с руководителями политических партий. Социалисты вообще не пожелали начинать вступать в переговоры. Доктор Каас от имени партии центра заявил: «Единственный выход из возникшего теперь неприемлемого положения заключается в создании правительства, которое, защищая права президента и располагая полнотой власти, восстановило бы нормальные отношения с народными представителями и обеспечило создание парламентского большинства, как того требует ситуация». Но со мной его партия сотрудничать отказалась.

Упомянутое Каасом большинство можно было создать только при участии нацистов. Гитлер же, со своей стороны, принял решение обойтись без парламентского большинства. Но историкам, возможно, будет интересно узнать, что партия центра в этот критический момент рассматривала создание кабинета, возглавляемого Гитлером, как единственный возможный выход из impasse [103]103
  Тупик, безвыходное положение (фр.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]
. Я не в состоянии понять, каким образом этот факт можно примирить с утверждением, что именно я и есть тот человек, который привел Гитлера к власти.

Так или иначе, но я должен был иметь с ним дело. После нашей встречи в августе мне пришлось для этого отбросить в сторону личную неприязнь. Вот что я писал ему:

«Когда я 1 июня был назначен главой президентского кабинета, это было сделано в предположении, что будет предпринята попытка объединить все патриотические силы в стране. В то время вы приветствовали решение президента и обещали такому кабинету свою поддержку. После выборов, состоявшихся 31 июля, была сделана попытка объединить эти патриотические силы в коалиционное правительство, но вы поставили условие, что такая коалиция должна быть сформирована под вашим руководством. По известным вам причинам президент не счел возможным предложить вам пост канцлера…

Недавние выборы 6 ноября определили новую ситуацию и новую возможность для объединения страны… Национал-социалистическая пресса объявила, что с моей стороны было бы наглостью пытаться вступить в переговоры с любым политиком, способным возглавить дело национального единения. Тем не менее я считаю своим долгом обратиться к вам в ходе моих сегодняшних консультаций. Мне стало известно из вашей прессы, что вы по-прежнему отстаиваете свое право на пост канцлера…

Я, как и раньше, уверен, что лидер крупного национального движения при всех обстоятельствах обязан консультироваться по всем текущим вопросам и мерам, которые следует в этой ситуации предпринять, с действующим ответственным руководителем государственной политики. Нам следует постараться забыть ожесточение предвыборной кампании и поставить благо страны, которой мы оба стремимся служить, над всеми остальными соображениями».

Я рассчитывал обратиться к лучшим качествам, которыми мог обладать Гитлер как государственный деятель, но он наотрез отказался вступить со мной в переговоры. Отпор, данный его амбициям в августе, по-видимому, продолжал его раздражать. Он согласился рассмотреть только письменное обращение, в котором я должен был отказаться от всей своей экономической и политической программы. Процитированное мной письмо было названо моим обвинителем на Нюрнбергском процессе «непристойным»; однако мне не ясно, почему я должен был обращаться невежливо с политическим противником, которого приглашал принять участие в консультациях по поводу создания коалиции.

Шансы достичь какого-нибудь успеха в переговорах с политическими партиями были крайне малы. Партиям, находившимся в оппозиции, было нелегко отойти от заявленных в их программах принципов и целей. Единственная группа, на которую я мог рассчитывать, была Баварская народная партия, достаточно влиятельная, но малочисленная. Месяцем ранее я посетил Мюнхен, чтобы заверить членов земельного правительства в том, что меры, которые мы были вынуждены применить в Пруссии, были только временными, и ознакомить их со своими планами конституционной реформы. Баварский кабинет выразил полную поддержку моим планам по обеспечению большей устойчивости федерального правительства и большей ответственности депутатов рейхстага. Я продолжал надеяться, что баварский премьер-министр доктор Хельд использует [для моей поддержки] свое влияние в партиях центра и немецких националистов.

17 ноября я был вынужден сообщить президенту, что мои переговоры с партиями успеха не принесли. Занятые ими позиции исключали всякую надежду провести мои реформы через парламент. Как только рейхстаг соберется снова, оппозиция моментально вынесет еще один вотум недоверия, что сделает невозможным всякое дальнейшее сотрудничество между кабинетом и парламентом. На создание коалиционного правительства под моим руководством не было никакой надежды. Я посоветовал президенту пригласить лидеров партий, для того чтобы они могли лично высказать собственные предложения по вопросу формирования такого правительства. Теоретически все они, за исключением социалистов, поддерживали именно такое решение. Наилучшим способом обеспечить президенту полную свободу действий и избавить его от окружающей атмосферы недовольства и личных обид был уход правительства в отставку en bloc [104]104
  Целиком, все вместе (фр.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]
. На заседании кабинета, проведенном непосредственно перед моим свиданием с президентом, я предложил, что нам следует продолжать исполнять свои обязанности до тех пор, пока не возникнет уверенность в возможности формирования нового правительства. Однако Шлейхер настаивал на том, что президенту надо предоставить свободу выбора, и в конце концов я с ним согласился.

Президент был самым серьезным образом озабочен таким поворотом событий. Он, как мне кажется, был уверен, что не добьется с партийными лидерами большего успеха, чем это удалось мне. Более всего он упорно не желал отказа от концепции президентского кабинета и возврата к ненадежным методам парламентского правления. Я поддержал его решимость, будучи уверен, что некоторые парламентарии могли бы получить хороший урок, оставшись один на один с проблемой формирования правительства большинства. Когда все партийные лидеры выскажут свои соображения, у президента появится хорошая возможность сформировать еще один собственный кабинет.

Левая и центристская пресса пришла в восторг от моей отставки. У печатных органов правых нашлось для моего правительства несколько добрых слов; они в основном настаивали на том, что не следует отказываться от принципа кабинета, стоящего над политическими партиями. «После тринадцати лет партийных баталий народ, ища спасения, до такой степени уверился в необходимости введения авторитарного правления, что даже партии, наиболее преданные парламентским принципам, более не видят в них решения наших проблем, – писала 18 ноября «Deutsche Tagezeitung». – Это крупнейшее историческое событие, которое будет иметь решающее влияние на ту форму, которую в будущем примет конституция рейха. О правительстве Папена можно сказать, что оно стало новой отправной точкой германской политической жизни».

18 ноября Гинденбург принял лидеров правых и партии центра, Гугенберга, Кааса и Дингелди. Социалистов не пригласили, так как они в направленном мне письме ясно дали понять, что не собираются участвовать в коалиционном правительстве. На следующий день Гинденбург встретился с Гитлером и просил его, как лидера сильнейшей партии, рассмотреть возможность формирования коалиционного правительства, о готовности принять участие в котором уже заявили руководители правых и центристских партий. Ему было определенно сказано, что он волен сам занять пост канцлера. 23 ноября Геринг привез письменный ответ Гитлера. В нем сообщалось, что Гитлер не видит для себя возможности разрешить правительственный кризис чисто парламентскими методами, поскольку это противоречило бы его основным принципам.

После этого Гинденбург обратился к лидеру партии центра Каасу, который сообщил ему, что Гитлер даже не озаботился прозондировать лидеров других партий по вопросу формирования работоспособного большинства. Теперь Каас взял это на себя, надеясь на основе минимальной программы реформ добиться такого соглашения, которое позволило бы собрать парламентское большинство. Вскоре у него возникли трудности с Гугенбергом, а нацисты вообще уклонились от переговоров под тем благовидным предлогом, что, хотя они и готовы к обсуждению практических решений, но не видят способа их реализации. В итоге Каас был вынужден сообщить президенту, что в продолжении контактов с партийными лидерами он не видит никакого смысла.

Было ясно, что Гитлер не намерен позволить втянуть себя в попытки разрешения кризиса парламентскими методами. Если он согласится взяться за формирование кабинета, то это должен быть президентский кабинет, наподобие моего. Это был шаг, на который Гинденбург еще не мог пойти, и создавшаяся тогда ситуация косвенно проливает интересный свет на утверждение прокурора в Нюрнберге о том, что Гитлер был приглашен принять участие в этих переговорах потому, что я «настойчиво рекомендовал президенту сделать канцлером Гитлера». На самом же деле к 26 ноября Гинденбург оказался перед необходимостью создания нового президентского кабинета, основной проблемой которого стало бы управление государством при наличии совершенно неработоспособного парламента.

Таково было положение, когда Гинденбург попросил меня и Шлейхера навестить его вечером 1 декабря. Результаты нашего совещания оказали решающее влияние на последующие события. Президент сначала попросил меня высказать свои соображения по поводу наших дальнейших действий. Я коротко описал ему подробности двух наших безуспешных попыток привлечь к участию в президентском кабинете представителей национал-социалистической партии. Гитлер отверг предложения войти в коалицию с другими политическими партиями для создания правительства, опирающегося на парламентское большинство. Теперь, когда эту возможность можно было исключить из рассмотрения, единственным условием, при котором Гитлер был согласен взять на себя ответственность, оставалось назначение его главой нового президентского кабинета, не зависящего от поддержки партий и не связанного с ними как-то иначе. В связи с этим возникал вопрос – изменилось ли что-нибудь в ситуации с 13 августа, когда президент еще не был согласен рассмотреть такое решение. Мне казалось, что у него не было с тех пор оснований изменить свое отношение к данному вопросу. Разнузданное поведение членов нацистской партии за прошедшие с тех пор месяцы давало все основания усомниться в наличии у Гитлера качеств серьезного государственного деятеля. Если президент до сих пор не изменил своей оценки ситуации, с которой мы со Шлейхером были согласны, то не возникало ни малейших сомнений в том, что в стране существовало критическое положение, требовавшее применения чрезвычайных мер. Возникли обстоятельства, не предусмотренные веймарской конституцией.

Поэтому я предложил, чтобы мое правительство продолжило еще некоторое время выполнять свои обязанности. Мы будем выполнять нашу экономическую программу и проведем экстренные переговоры с земельными парламентами по вопросу изменения конституции. Не было никаких оснований надеяться на то, что новоизбранный рейхстаг не поведет себя в точности так, как и предыдущий. Если парламент будет препятствовать работе правительства, то оно должно будет в течение короткого времени обойтись вовсе без его участия в управлении. Тем временем предлагаемые нами конституционные поправки следовало вынести на референдум или представить для одобрения нового национального собрания. Я понимал, что подобная процедура потребует нарушения президентом действовавшей в тот момент конституции.

Положение было настолько серьезным, что я пришел к выводу: президент поступит оправданно, если поставит благополучие нации выше своей присяги на верность конституции. Я сказал ему, что понимаю, насколько трудным будет такое решение для человека, который всегда ставил выполнение данного слова превыше всего остального, но напомнил, как сам Бисмарк однажды счел необходимым посоветовать прусскому монарху нарушить конституцию для блага своей страны. Как только необходимые реформы будут вотированы, станет возможно передать обязанности по выработке законодательства новому парламенту.

После этого пришел черед высказать свое мнение Шлейхеру. Он сказал, что у него есть план, выполнение которого может избавить президента от необходимости совершить этот последний отчаянный шаг. Если он сам возглавит правительство, то надеется вызвать в национал-социалистической партии раскол, который позволит создать в нынешнем рейхстаге парламентское большинство. Потом Шлейхер дал подробные объяснения по поводу существующих в нацистском движении разногласий, которые делали более чем вероятным, что он сможет получить поддержку Георга Штрассера и еще примерно шестидесяти нацистских депутатов рейхстага. Самому Штрассеру и еще одному или двум из его ближайших сторонников будут предложены посты в правительстве, которое будет опираться на поддержку профессиональных союзов, социал-демократов и буржуазных партий. Это позволит создать большинство, которое сможет провести через рейхстаг экономическую и социальную программы правительства Папена.

Здесь вмешался я и высказал самые серьезные сомнения в осуществимости этого плана. Мне казалось крайне маловероятным, что левое крыло нацистской партии может отколоться, поскольку все члены партии приносили личную клятву верности Гитлеру. Однако контакты Шлейхера с нацистами были значительно более тесными, чем мои, и он был, вероятно, прав в своих предположениях. В любом случае подобный эксперимент провести стоило. Главные же мои возражения были более основательны. Начиная с 1 июня президент не прекращал поисков средства, способного предотвратить крах парламентской системы. Независимый кабинет был создан для разработки плана реформ, которые должны были обеспечить лучшие отношения между администрацией и парламентом. Реализация плана Шлейхера будет означать отказ от такой линии поведения. Даже если Шлейхер добьется большинства в парламенте, это большинство не может оказаться достаточно сильным, чтобы провести основные реформы, а потому предлагаемое им решение – не только временное, но просто неудовлетворительное.

Президент сидел молча, очень внимательно выслушивая наши аргументы. Он должен был принять сейчас одно из самых важных решений в своей долгой жизни. Он не вмешивался в нашу дискуссию, но после того, как мы оба закончили изложение своих взглядов, помолчал секунду, поднялся на ноги и объявил: «Я намерен последовать предложению господина фон Папена. – Потом повернулся ко мне и добавил: – Господин рейхсканцлер, я прошу вас немедленно приступить к проведению консультаций, необходимых для формирования правительства, которому я поручу исполнение вашего плана».

Шлейхер был просто ошеломлен. Он явно не ожидал, что старый фельдмаршал может решиться взвалить на свои широкие плечи груз ответственности за нарушение конституции. Когда мы уходили, я в последний раз попытался со Шлейхером объясниться: «Я хорошо понимаю, почему вы хотите взять бразды правления в свои руки после того, как так долго направляли деятельность правительства из-за кулис. Но у меня имеются весьма серьезные сомнения в целесообразности предложенного вами плана. Не лучше ли будет решить этот вопрос раз и навсегда, изменив конституцию, чем прибегать к очередным временным мерам? Я в течение шести месяцев обещал народу, что будет найдено окончательное решение экономических проблем. Мы, добавлю – с вашего согласия, поставили на карту престиж самого президента, зависящий теперь от нашей способности решить этот вопрос. Наверняка мы не имеем права рисковать авторитетом президента – единственным фактором стабильности в государстве, при том беспорядке, который последует за введением очередных временных мер.

Я готов передать вам пост канцлера, если вы будете исполнять пожелания президента. В любом случае это будет, по всей вероятности, наилучшим выходом из положения, поскольку в самом крайнем случае в вашем распоряжении всегда есть армия. Вопрос заключается не в личностях, а в необходимости немедленных действий. Я по-прежнему считаю, что будет удобнее на несколько месяцев оставить во главе всех дел меня, – до того момента, когда будут приняты конституционные поправки и восстановится нормальная парламентская жизнь. Я стал настолько противоречивой фигурой, что могу позволить себе взять на себя дополнительную ношу, приняв всю ответственность за то, что совершенно необходимо сделать. После этого я уйду в отставку, а вы сможете возглавить правительство, имея все основания надеяться на удачное начало».

Шлейхер слушал меня с нескрываемым осуждением. За последние недели я обратил внимание на то, что он перестал вести себя со мной с прежней прямотой и откровенностью, а в наших взаимоотношениях появилось охлаждение. Когда мы прощались, так и не достигнув взаимопонимания, он заметил: «Monchlein, Monchlein, du gehst einen schweren Gang» [105]105
  Это знаменитая фраза, сказанная Лютеру перед его отъездом в Вормс на имперский сейм. Она означает: «Маленький монах, ты выбрал себе трудный путь». (Примеч. авт.)


[Закрыть]
.

После этого драматического свидания я возвратился в рейхсканцелярию. Я все еще пребывал в изумлении от неожиданного volte-face [106]106
  Поворот кругом, полное изменение позиции (фр.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]
, проделанного Шлейхером. Он всегда оказывал политике нашего кабинета полную поддержку и сам был, в сущности, инициатором некоторых наших мероприятий. Он никогда не давал мне оснований думать, что он не согласен с проводимым мной курсом. Совсем недавно, 10 сентября, во время нашей с ним встречи, он заявил: «Я не желаю отказываться от института президентского кабинета ради возврата к партийной политике. Я посчитал бы вероломством по отношению к президенту любое действие, ставящее под угрозу существование теперешнего кабинета». Я предполагал, что могу надеяться на его неизменную поддержку. Наши личные отношения с ним всегда были достаточно тесными для того, чтобы он мог сообщить мне, что не может более оказывать ее.

Я решил, что должен обсудить возникшее положение с кем– нибудь из членов своего кабинета, и попросил Гюртнера и Эльтца приехать ко мне. Я рассказал о беседе, в которой только что участвовал, и сообщил им о полученном сейчас от президента указании. Когда я спросил, готовы ли они разделить со мной новую тяжкую ответственность, оба согласились без колебаний. Они и без того считали, что страна находится в совершенно отчаянном положении, и были уверены, что предлагаемое решение – единственно возможное. Для меня стало большим облегчением узнать, что такие люди, как всеми уважаемый юрист Гюртнер и мудрый, опытный Эльтц, находятся на моей стороне, отчего моя решимость окрепла еще больше.

Потом они рассказали мне о разговорах, которые Шлейхер вел в последние две недели с некоторыми членами правительства. В них он высказывал мнение, что в случае, если мне вновь будет доверен пост канцлера, то без того напряженная ситуация в стране неминуемо скатится к гражданской войне. А это вынудит рейхсвер вмешаться, чтобы поддержать авторитет государства, взявшись тем самым за выполнение задачи, для которой армия не предназначена и которая превосходит ее возможности. К тому же известно, что очень многие молодые офицеры симпатизируют национал-социалистам, и он не желает принимать на себя ответственность за возможные последствия их вмешательства.

Мои друзья выразили убеждение, что взгляды Шлейхера могли произвести на большинство членов кабинета эффект, достаточный для того, чтобы они отказались сплоченно поддержать меня при выполнении этой новой, трудновыполнимой задачи. Без сомнения, ситуацию требовалось прояснить. На это я ответил, что Шлейхер никогда не высказывал мне подобных опасений и, по крайней мере в моем присутствии, не делал президенту даже малейшего намека на то, что рейхсвер может оказаться не в состоянии поддержать законность и порядок в случае введения нами чрезвычайного положения. Тут я прервал наш разговор и назначил заседание кабинета на следующий день, утром 2 декабря.

На заседании я дал коллегам полный отчет о своей встрече с президентом и о полученном мной новом указании. Я не оставил у них сомнений в том, что открытое столкновение с национал-социалистами стало теперь неизбежным. После этого я сообщил, что Гюртнер и Эльтц вчера рассказали мне о тех соображениях, которые Шлейхер высказывал некоторым членам кабинета и о которых я до того момента не имел ни малейшего представления. Для выяснения обстоятельств дела я попросил министра обороны аргументированно изложить свое мнение о сложившейся ситуации.

Шлейхер поднялся из-за стола и заявил, что выполнить директиву, полученную мной от президента, не представляется возможным. Любая попытка, предпринятая в этом направлении, ввергнет страну в хаос. Полиция и вооруженные силы не смогут гарантировать бесперебойную работу транспорта и служб снабжения в условиях всеобщей забастовки, как не смогут они и обеспечить поддержание законности и порядка в случае возникновения гражданской войны. Генеральный штаб провел исследование касательно обязанностей упомянутых структур в подобной ситуации, а он, в свою очередь, приказал майору Отту, который отвечал за составление необходимых планов, предоставить себя в распоряжение кабинета и сделать доклад. Как министр обороны, он считает своим долгом не вмешивать армию во внутренние политические конфликты. Вооруженные силы существуют не для того, чтобы принимать участие в гражданской войне.

В ответ я сказал Шлейхеру, что согласен с его мнением об ограниченной ответственности армии в деле поддержания законности и порядка. Я не был согласен с его утверждением о неизбежности всеобщей забастовки или гражданской войны, а также с тем, что силы полиции окажутся не в состоянии поддержать общественный порядок. С мнением Генерального штаба несомненно следовало ознакомиться, а потому я предложил пригласить майора Отта и выслушать его сообщение.

Вот что написал сам Отт, который впоследствии стал послом в Токио, о сделанном им тогда докладе:

«По мере осложнения внутриполитической ситуации Верховное командование предприняло исследование возможностей вооруженных сил в части выполнения их долга в отношении правых и левых экстремистов в условиях чрезвычайного положения. Возглавляя в то время Политический департамент военного министерства, я получил приказ провести тактическую разработку связанных с выполнением указанной задачи потребностей и обязанностей. В ноябре было организовано совещание представителей тех ветвей власти, участие которых в реализации декрета о введении чрезвычайного положения представлялось наиболее вероятным. Оно продолжалось три дня и занималось исследованием ситуаций, возникновения которых можно было ожидать в различных частях страны. Было сделано сопоставление тех мероприятий, проведение которых в условиях чрезвычайного положения представлялось необходимым, с теми, которые можно было считать выполнимыми. Требования изменялись от района к району, однако ресурсы земель во всех случаях были признаны недостаточными.

В Восточной Пруссии принципиальное значение имела оборона государственных границ. Пограничные линии, установленные Версальским договором, по-прежнему оставались спорными, а в отношениях с Польшей сохранялось значительное напряжение. Существовала вполне определенная вероятность того, что внутренний конфликт в Германии может быть использован радикальными кругами в Польше как основание для интервенции. Германские гарнизоны в Восточной Пруссии будут в таком случае отрезаны от основной территории страны и должны будут рассчитывать исключительно на собственные ресурсы. Даже помощь, оказываемая милицией [107]107
  Используется основное значение этого слова – народное ополчение. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
, сведется только к использованию относительно слабых сил пограничной обороны. Большая часть этих резервов будет состоять из молодежи, среди которой национал-социалистическое движение завербовало много сторонников, лояльность которых полностью гарантировать невозможно. Выполнение двойной задачи – по обороне границ и обеспечению внутреннего порядка – почти наверняка сделает невозможным поддержание воинской дисциплины.

Наиболее вероятное развитие событий в Гамбурге – забастовка портовых рабочих. Она парализует работу порта и будет препятствовать ввозу продовольствия и доставки экспортных грузов. Военизированные и вспомогательные силы, находящиеся в распоряжении земельных властей, будут недостаточны для поддержания работы важнейших служб. В Руре можно ожидать прекращения всей работы на шахтах и в тяжелой промышленности. Судоходство по Рейну прекратится, а сепаратистские элементы возобновят свою активность. Безоговорочное запрещение любого вмешательства вооруженных сил в демилитаризованной зоне создаст дополнительные трудности. Местная жандармерия является там единственным представителем сил поддержания законности и порядка, а она доказала уже свою полную неэффективность во время предыдущих беспорядков. Опыт последних нескольких месяцев показал, что в случае решительных действий против коммунистов невозможно полагаться на полицию. Поэтому нельзя гарантировать защиту экономической жизни страны.

Похожие соображения справедливы применительно ко всем остальным частям страны. Не существует возможности создания резервов для действий в наиболее угрожаемых районах. Поэтому я проинформировал министра обороны о том, что, хотя административные меры по выполнению декрета о введении чрезвычайного положения могут быть пущены в ход незамедлительно, подробное исследование показало, что одновременная охрана границ и защита общественного порядка от действий коммунистов и нацистов находятся за пределами возможностей федерального и земельных правительств. В связи с этим правительству рейха было рекомендовано воздерживаться от введения чрезвычайного положения».

Следует отметить, что этот доклад отчетливо свидетельствует о тех ограничениях на действия внутри страны, которые накладывались на нас Версальским договором. Но стоявшая тогда перед нами задача требовала практического решения. После того как Отт вышел, стало ясно, что большинство членов кабинета согласно с его оценками. Я закрыл заседание и объявил присутствующим, что, ввиду возникновения новых обстоятельств, я должен немедленно доложить обо всем президенту, главным образом потому, что Шлейхер не счел необходимым сообщить ему вчера о своих соображениях.

Я сразу отправился на прием к президенту, дал ему полный отчет обо всем происшедшем и спросил, остается ли в силе полученная мной вчера директива. Хотя у меня и не возникало сомнений относительно возникновения беспорядков на местах, я не был убежден в неизбежности всеобщей забастовки, хотя коммунисты наверняка постараются ее организовать. Попытка, предпринятая на этот счет в июле, особого успеха не имела. Если удастся убедить народные массы в том, что единственными целями моего правительства являются увеличение занятости населения и восстановление работы демократических институтов, даже если для достижения этих целей и потребуется принять строгие меры против коммунистов и нацистов, то я не видел причин опасаться гражданской войны.

Я признавал, что мои рассуждения лежат в области предположений. В крайнем случае, ответственность за армию нес Шлейхер, в конечном же счете – сам президент. Я был согласен с мнением Шлейхера о том, что, привлекая армию, мы идем на большой риск, но в тот момент были возможны всего два выхода из положения. Если мне придется исполнять полученную вчера директиву, то Шлейхера следовало заменить на посту министра обороны каким– нибудь другим офицером, который считал бы для себя обязательным проведение правительственной политики. Другой вариант состоял в том, чтобы пойти на предложение Шлейхера и назначить его канцлером.

Старый фельдмаршал выслушал меня молча. Когда он заговорил, в его голосе не слышалось больше тех уверенных интонаций, которые присутствовали всего за двадцать четыре часа до этого. «Дорогой мой Папен, – сказал он, – ты бы плохо обо мне подумал, если бы я изменил свое решение. Но я слишком стар и очень много повидал в жизни, чтобы принять на себя ответственность за возникновение гражданской войны. Единственная оставшаяся у нас надежда – в том, чтобы дать возможность попытать счастья Шлейхеру». Когда я пожал ему руку и повернулся, чтобы уходить, по его щекам катились две крупных слезы. О степени взаимного доверия и уверенности друг в друге, которые существовавали между нами, можно, вероятно, судить по надписи, которую он сделал на своей фотографии, присланной мне несколько часов спустя в виде прощального подарка: «Ich hatt' einen Kameraden!»

На следующий день я получил он него написанное им собственноручно письмо:

«Я принял Ваше прошение об освобождении вас от постов рейхсканцлера и рейхскомиссара Пруссии. Я сделал это с тяжелым сердцем и только в ответ на те доводы, которые Вы сочли возможным мне представить. Мое доверие к Вам и уважение, испытываемое мною к Вам и всему Вами сделанному, остается непоколебимым. За короткое время Вашего пребывания в должности я полностью оценил бескорыстие Вашей работы, Вашу любовь к нашей стране и Ваш прекрасный характер. Я никогда не забуду нашу совместную работу и хочу выразить Вам от своего имени и от имени всей страны свою признательность за все совершенное Вами в продолжение нескольких последних трудных месяцев.

Прошу Вас принять мои наилучшие пожелание на будущее. С дружеским приветом,

фон Гинденбург».

Едва ли стоит добавлять, что моя окончательная отставка была с восторгом встречена нацистами, партией центра и партиями левого толка. Только либеральная и консервативная пресса нашли слова одобрения моей администрации. На прощальном заседании кабинета я поблагодарил министров за их сотрудничество и просил всех, кто останется на своих постах, продолжать работать на благо страны вместе с моим другом и преемником. Шлейхер, со своей стороны, предложил мне занять пост посла в Париже. Это предложение было для меня в высшей степени заманчиво, поскольку предоставляло прекрасную возможность для укрепления франко-германских отношений. Я обсудил эту идею с президентом, но он попросил меня временно не соглашаться на это назначение. Он с радостью увидел бы меня в Париже, но ближайшее будущее сулило столько трудностей, что он предпочитает иметь меня в пределах досягаемости, с тем чтобы время от времени иметь возможность советоваться со мной. Я не мог заставить себя отклонить его просьбу и остался в Берлине.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю