Текст книги "Битвы, изменившие историю"

Автор книги: Флетчер Прэтт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

IV

Битва при Беневенте решила, что будущее Средиземноморья будет принадлежать Риму и римская политическая система станет проводником того, чему суждено остаться от греческой культуры. Гераклея, Аускул и Беневент, вместе взятые, обосновали этот результат. Его подготовили характерные качества римского солдата и создавшая его государственная организация. Но все могло бы сложиться по-другому, если бы Риму в подходящий момент не подвернулся зубастый Маний Курий.

Пройдет много лет, прежде чем результаты этих битв войдут в летописи; предстояла долгая отчаянная борьба с Карфагеном, который выставит против Рима своего военного гения. Но ко времени появления Ганнибала Рим уже прекрасно понял, как следует обращаться с гениями; Пирр научил их. Потуже затянуть пояс, набрать новую армию и найти полководца, если и не гения, то такого, который сможет удержать гения, пока тот не лишится опоры под непрерывным натиском римской системы. В битве при Беневенте проявились важные элементы будущего, и результат был достигнут там.

Этот результат состоял в том, что эллинские государства, даже если ими управляют самые талантливые военачальники, были не способны создать военную организацию, которая превзошла бы римскую с обычными людьми во главе. Когда у римлян появились командиры, не уступавшие солдатам, которыми командовали, их превосходство стало подавляющим. Римляне испытывали настоятельную необходимость найти такого командира, и появился Маний Курий. Пирр мог бы навязать Риму войну на истощение с целой вереницей Аускулов, у римлян всегда находился подходящий человек.

Позже вошло в обычай называть Пирра простым авантюристом и брать под сомнение его полководческое искусство, но по тщательном размышлении нельзя согласиться с этим мнением. В Гераклее он был поражен внушительным характером встреченного сопротивления; но все сведения о римлянах пришли к нему от других греков. Никто до той поры не слышал о варварах, которые могли бы сравниться с цивилизованной армией в решительном сражении. Пирр хотя бы сразу понял, с чем столкнулся, и принял верные меры. Аускулская кампания, как она планировалась, должна была обеспечить ему надежные коммуникации и максимальные результаты в случае победы. Ему почти удалось прогнать карфагенян с Сицилии; и если бы он одержал победу в Беневенте, Рим, возможно, оказался бы в затруднительном положении.

Единственное, чего недоставало первым двум битвам, – преследования; именно преследованием Александр всегда превращал победу в решительную. Победам Пирра над римлянами недоставало сдачи побежденных и вступления их в альянс на правах подчиненной стороны; так Александр объединил свою империю. Но римляне бились так хорошо, что хотя Пирр разбивал их, но не мог сломить; невозможно было преследовать врага, у которого осталось несколько тысяч воинов в сильно укрепленном лагере. А с дипломатическими вопросами разобрался Аппий Клавдий. Римляне разработали военно-политическую систему, несравнимо более жизнестойкую, чем любая греческая или восточная система. Это было видно даже в способе вербовки в армию, который так удивил Кинея. Универсальные принципы обучения солдат, изобретенные Филиппом Македонским, действовали очень хорошо, пока не появилась необходимость в регулярной армии, сохраняющей боеспособность в течение нескольких лет; потом встал вопрос о том, кого могли уговорить или захватить вербовщики. Римский способ вербовки по жребию на каждую военную кампанию пополнял ряды по мере надобности и обеспечивал постоянный резерв обученных солдат. Была ли римская система «лучше» в культурном или моральном аспекте – это другой вопрос. Вопрос о выживании, о том, какая система эффективнее, не решается соображениями культуры или морали; решение принимается на поле битвы с помощью насилия.

Также стоит заметить, что политический фактор сыграл главную роль в результатах Беневента. Ничто так сильно не удивило Кинея, Пирра и других греков, как то, что после разгрома римской армии, когда Пирр дошел до самого сердца страны, ни один из римских граждан не перешел на сторону победителя; даже северные самниты, которые покорились Риму уже после вступления Пирра в войну. Греки еще не встречали такую готовность побежденных оставаться побежденными; многие произведения более поздней греческой литературы донесли до наших дней мысль о том, что Рим каким-то образом сумел поработить как тело, так и ум народов, лишил их физической и умственной свободы.

Это мнение смешивает поздний Рим с Римом эпохи Пирра и Пунических войн. Дело в том, что в ранний период Рим не порабощал, не завоевывал, не покорял народы; их принимали в сообщество. По тем древним временам Александр Великий проявил почти невероятное великодушие, оставив управление гражданскими делами на завоеванных территориях в руках местных жителей, но там в каждой цитадели располагался македонский гарнизон. После взятия Ардеи, Неаполя, Фрегелл римляне не размещали там своих гарнизонов; у них были гарнизоны ардейцев, неаполитанцев, фрегеллцев, участвовавших в небольшой мере в управлении делами Римского государства, частью которого они стали и верили, что под римскими знаменами им будет лучше, чем под любыми другими.

Порядок вещей изменился и извратился в процессе мировой экспансии, но из-за этого нельзя упускать тот факт, что римская система позволила апостолу Павлу сказать: «Civis Romanus sum» [3]3
  Я римский гражданин (лат.).


[Закрыть], и таким образом заявить местному судье о неподсудности.

Глава 3
Уличные бои и будущий порядок

I

Император и его подданный поносили друг друга, словно базарные торговки, их спор сразу становился достоянием общественности, ибо голоса специально обученных мандаторов разносили его по всей громаде ипподрома. Наспорившись, «зеленые» разом покинули ипподром, после чего начались беспорядки.

Не зная всей подоплеки, нельзя понять характер и значение этих беспорядков. «Зеленые» составляли одну из четырех политических групп (остальные были «синие», «белые» и «красные»), представлявших собой подобие национальной гвардии. В случае нападения они встали бы на защиту страны рядом с армией. Появились они как спортивные ассоциации на ипподроме. Возницы беговых колесниц носили одежду четырех цветов: зеленого, синего, белого и красного, и между ними существовало такое сильное соперничество, что оно выходило за границы бегов. Вокруг возничих каждого цвета образовались партии сторонников, которые одевались как гунны, брили головы, оставляя пучок волос на затылке, и носили одежду с мешковатыми рукавами, в которых прятали кинжалы, применяя их без зазрения совести. К 532 году н. э. партии «зеленых» и «синих» приобрели такой вес, что о «красных» и «белых» почти никто не упоминал.

Кроме приверженцев «зеленых» и «синих», у Константинополя был еще один известный источник волнений – букелларии, личные телохранители магнатов. Закон не разрешал их; но по мере того, как увеличивались поместья в приграничных местностях, где в любой момент можно было ожидать нападения диких племен, личные охранники становились необходимостью, они приобретали все более важное значение. Поэтому когда магнат отправлялся в столицу по делам или развлечься, он брал с собой своих громил, которые часто ввязывались в драки.

Силы правопорядка, пытавшиеся укротить зачинщиков смуты, были представлены двумя видами византийской гвардии – доместиками и экскубиторами. Первые относились к людям, которые толпятся у трона любой империи или царства, когда везде неспокойно; наемные вояки со всех концов света, понявшие, что лучше стоять по стойке «смирно» за начищенным щитом, чем скитаться по миру и ввязываться в войны. Экскубиторы были особенным явлением. Своим появлением они обязаны событиям, которые произошли примерно за тридцать лет до спора, с которого мы начали рассказ. Тогда готы едва не захватили Восточную империю, как до того захватили Западную. Готов было так много и они имели репутацию таких грозных воинов, что ни одна императорская армия не обходилась без готского войска или гота-главнокомандующего, иначе magister militium. Один из таких главнокомандующих, которого звали Аспар, приобрел привычку выбирать императоров по своему усмотрению и усадил на трон своего управляющего – дакийца по имени Лев. Сам Аспар не взял на себя эту почетную обязанность главным образом потому, что готы исповедовали арианство, а еретик-арианин, какова ни была бы его воинская доблесть, ни при каких обстоятельствах не смог бы выстоять против империи, считавшей его веру не лучше языческих.

Кроме того, Аспара полностью удовлетворяло такое положение дел, при котором он держал в руках все рычаги власти и практически ни за что не отвечал. Однако скоро Аспар понял, что задумка не так хороша, как он воображал. Новый император приступил к созданию личной гвардии телохранителей – экскубиторов из племени необычайно стойких горцев, жившего в Исаврии на юге Малой Азии, и начал проявлять признаки независимого мышления. Готы прекрасно умели вести военные действия на поле битвы, но очень плохо разбирались в столичной политике; когда события перешли в решающую стадию, голова Аспара скатилась с его плеч. С тех пор исавры обосновались во дворце в качестве противоготской силы.

Таков фон, на котором развивались упомянутые выше беспорядки, на него повлияли и религиозные противоречия. В V – VI веках византийцы обожали заниматься религиозной казуистикой, и всякий политический раскол (иногда личная ссора) порождали новую ересь, или кто-то объявлялся еретиком. На тот момент самым значительным из неортодоксальных вероучений было монофизитство. Нам не важны его религиозные догматы, тем более что дальнейший раскол внес в него такие изменения, что временами его невозможно было отличить от православия. Главное, на что нужно обратить внимание, – монофизитство по своей сути было политическим движением, принявшим религиозную форму, ибо в ту эпоху интеллектуальные противоречия в основном выражались через вопросы веры. Монофизиты хотя и считались еретиками, но не такими опасными, чтобы не разрешить им поселиться рядом с паствой апостолической церкви и приобщаться святым тайнам у того же священника. Монофизитство представляло собой националистическое сиро-египетское движение, не принимавшее растущей духовной власти римского епископа и противостоявшее даже власти императора Константинопольского, если тот не был монофизитом.

Таков был Анастасий, предпоследний император, царствовавший до описываемых волнений. Такова была партия «зеленых»; это тоже повлияло на обстановку. Но Анастасий умер, не оставив прямого наследника, и после его смерти в Византии начался специфический процесс выборов. Кандидатами были три племянника Анастасия – Пров, Помпей, Ипатий и Феокрит, ставленник великого казначея. За воротами слоновой кости, которые вели от дворца к ипподрому, совещались сенаторы и высшие иерархи церкви. На ипподроме собрались четыре группировки – доместики, экскубиторы и вооруженные отряды «синих» и «зеленых». По обе стороны от ворот выдвигались свои кандидатуры; и если кого-то выбирали на ипподроме, то его посылали к воротам, чтобы потребовать инсигнии – императорские знаки отличия. Но группировкам на ипподроме никак не удавалось прийти к общему мнению; экскубиторы, «синие» и доместики друг за другом называли претендентов на трон, но их встречало такое оглушительное улюлюканье, сопровождаемое разбиванием голов, что ворота оставались заперты.

Наконец они отворились, и в императорскую ложу вошел человек, уже облаченный в инсигнии. Это был Юстин, командир экскубиторов и один из руководителей партии «синих». Все, кроме «зеленых», встретили его приветственными криками, и выбор был сделан. То обстоятельство, что великий казначей вручил ему средства на поддержку Феокрита (эти средства, видимо, были употреблены с пользой, но не по назначению), не отменило результата выборов.

Юстин был старым солдатом, македонским крестьянином латинского происхождения, он не умел читать и без чужой помощи не мог даже написать собственное имя, но это ни о чем не говорит. Когда много лет назад Юстин прибыл в Константинополь в поисках богатства, он, не имея детей, привез с собой юного племянника Юстиниана и позаботился о том, чтобы мальчик получил образование, которое дядя упустил. Учение не прошло для мальчика даром; взрослея, Юстиниан проявлял удивительное внимание к мельчайшим деталям и способность увидеть всю картину в целом; кроме того, дар самообладания, приветливость и исключительную трудоспособность. Никто не видел его спящим; в любое время суток его можно было застать за писанием или беседой. Поскольку в обстановке, сложившейся к тому времени, ему неизбежно приходилось вести интриги, то можно сделать предположение, что он в большой степени приложил руку к избранию Юстина императором.

Это случилось в 518 году, когда Юстиниану было около тридцати шести лет; по существу, он сам правил империей, пока старый Юстин по трафарету подписывал официальные документы и, если была необходимость, появлялся на публике. Через девять лет, когда здоровье старика сильно пошатнулось, он сделал Юстиниана своим соправителем и спустя четыре месяца тихо скончался. Вопроса о наследнике не возникло.

Юстиниан вел политику, направленную против монофизитов. Он не прибегал к насилию, которое зачастую бывало аргументом в религиозных диспутах тех времен, но монофизитские монастыри постепенно закрывались, а вместо монофизитских епископов назначались другие. Юстиниан полностью примирился с римской церковью на таких условиях, которые не оставляли сомнений в его приверженности православию, а имя еретика Анастасия было стерто из императорских хроник. Но процесс шел исподволь, малозаметными шажками; монофизитская схизма слишком укоренилась на большей части Сирии, Палестины и Египта для решительных мер, которые могли бы спровоцировать гражданскую войну. К тому же его жена была монофизиткой.

II

В 526 году, за год до того, как Юстиниан официально стал императором, персы пошли войной на Византию. Их армии значительно превышали силы, которые мог выставить на восточных границах Рим, а протяженная пограничная линия была настолько не защищена, что в любой момент можно было ожидать жестокого набега. Командовать войсками в Персоармении Юстиниан послал двух молодых человек: дальнего родственника по имени Ситта и никому не известного командира из императорской гвардии Велизария.

Это назначение со всей очевидностью продемонстрировало феноменальное качество нового императора: его способность судить о людях. Велизарий происходил из фракийских крестьян, не имел ни влияния, ни большого боевого опыта, ни богатства; но он обладал выдающимся талантом. Чтобы упрочить свое положение, ему понадобилось принять участие в двух военных кампаниях; затем в грандиозном сражении при Дарасе он разбил войско персов в два раза больше собственного, и победу принесло ему не только умелое руководство, но и вдохновенная тактика. После этого он занялся реорганизацией армии.

К тому времени она ничем не походила на римскую армию, которая билась при Беневенте. Последний легион был уничтожен в Адрианополе за полтора века до того. Даже если Велизарий пожелал бы возродить пешие войска легионеров, он не мог не понимать, что на обучение солдат ему не хватит времени. Война продолжалась; полководцу нужны были солдаты, готовые вступить в бой на следующий день, а на подготовку сильной пехоты ушли бы годы. Больше того, после Адрианополя традиция была утеряна; пехотинцы византийской армии были немногим лучше маркитантов или ополченцев. Из них могли бы выйти добрые солдаты для обороны на неподвижных позициях и неплохие лучники, но неспособные противостоять уверенной кавалерийской атаке, да и за флангами приходилось приглядывать. Ударной силой византийской армии (как и всех остальных в то время) была конница, составленная из различных родов.

В нее входили, во-первых, федераты, набранные частично из варварских племен, частично из византийских граждан. Они составляли основную часть имперской регулярной армии (если не считать дворцовой стражи – экскубиторов); они отлично проявляли себя на поле боя, но их всегда не хватало; вербовка производилась под конкретную военную кампанию, поэтому состав армии постоянно менялся, не давая кадрам командиров возможность проявить себя и выдвинуться.

Во-вторых, букелларии, их тоже было не очень много; они имели самую разную подготовку и снаряжение, чем ведали их начальники. И наконец, «союзники», варварские племена во главе с вождями. Лучшими и самыми многочисленными во времена Велизария были гунны, превосходные всадники и люди, которых оклеветали. Еще следует упомянуть контингент герулов, имевших репутацию великолепных бойцов, и легкую конницу сарацин.

Отряды варваров были почти так же многочисленны, как византийские войска, а главной их проблемой был вспыльчивый характер. Гунны поголовно считали себя героями и никогда не соглашались отступить, даже чтобы заманить неприятеля в ловушку. Герулы непременно желали сами выбирать позицию в боевом построении, а сарацины часто отправлялись по домам в разгар военной кампании, решив, что добыча того не стоит.

Таким образом, армия, унаследованная Велизарием, не могла похвастаться таким прочным и надежным орудием, как фаланга; ее структура командования была такова, что военачальнику нередко приходилось подчинять стратегию и тактику странностям «союзников», а не поступать так, как он сам считает нужным. Однако именно с этой бесформенной массой Велизарий встретил у Дараса однородную персидскую армию и вышел победителем в битве, где полегло 8 тысяч врагов. Она стала единственным сражением за несколько сотен лет, в котором можно говорить о достойной упоминания тактике. Мысль о том, что воин может совершать маневры, дерясь за двоих, показалась современникам Велизария такой необычной, что он сразу заработал себе славу. После этого к нему начали прислушиваться.

Для реорганизации византийской армии он взял за основу концепцию букеллариев, личных телохранителей больших вельмож. Поскольку Велизарий занимал пост главнокомандующего, ему полагалось больше букеллариев, чем другим, и он набрал из них войско внушительного размера. Вскоре после Дараса оно насчитывало уже полторы тысячи, что в то время было немало. Их набирали отовсюду: у гуннов, готов, римлян, герулов; от федератов их отличало стандартное вооружение, состоявшее из доспехов, копья, меча, мощного лука. Они проходили специальную подготовку по применению оружия. Это была настоящая профессиональная армия в полном смысле слова, и никому, кроме Велизария, ее воины не приносили присягу на верность. Он называл их своим комитатом [4]4
  По-латыни – comitatus (сопровождающий), термин, передающий групповую солидарность рядовых и вождя как первого в обществе равных друг другу товарищей, не исключающий иерархии.


[Закрыть]. Но не только из-за комитата армия Велизария была так хороша; дело в том, что, имея такую сердцевину, он мог сочетать в армии все рода войск, как это сделал Филипп Македонский, который сумел бы извлечь пользу даже из выродившейся пехоты. А если приказы отдавал человек, у которого под началом было полторы тысячи умелых воинов, им подчинились бы даже «союзники».

Конечно, личная присяга была опасным делом и, безусловно, осложнила отношения военачальника с его императором, став позже причиной разногласий между ними. А пока императору нужны были победы, и он получил их. Когда осенью 531 года персидский царь умер, Юстиниан отправил в Ктесифон своих лучших дипломатов, вызвал Велизария с его комитатом в Константинополь и устроил свадьбу своего полководца с женщиной по имени Антонина.

Этот брак свидетельствует о первой попытке Юстиниана снять напряжение, возникшее между ним и его подданным, у которого в распоряжении была более мощная армия, чем у самого императора. Антонина была ближайшей подругой императрицы, и можно было рассчитывать на ее содействие в случае, если бы понадобилось приструнить Велизария из-за чрезмерного честолюбия. Это была дама довольно легкого поведения (не такая редкость в Константинополе того времени), но она поладила с мужем и обладала именно теми качествами, которые хотел видеть в ней Юстиниан.

III

Но Велизарий получил приказ явиться в Константинополь не только для того, чтобы жениться, как и Мунд, командир соединения герулов. Истинная причина ни для кого не была загадкой. Оба военачальника подготавливали один из наиболее амбициозных проектов императора, все замыслы которого имели большой размах. Юстиниан собирался отвоевать Западную империю, начиная с земель вандалов в Северной Африке.

Судя по описанию, этот план равносилен отправке армии из Европы в Китай вокруг мыса Горн; учитывая тогдашнюю технику и средства сообщения, так оно и было. Больше того, незадолго до Юстиниана такую попытку предпринимал император Лев, который создал экскубиторов. Ему удалось собрать стотысячное войско и флот, но вандалы показали ему, почем фунт лиха. У Юстиниана государство было победнее и армия поменьше. Вдобавок ему недоставало объединенной поддержки, особенно в Константинополе.

Наибольшее неприятие новый замысел императора вызвал в среде монофизитов. Их оппозиция носила преимущественно политической характер, отражая противостояние между националистическими интересами и имперскими притязаниями, между Сиро-Египтом и Константинополем, который в качестве столицы обширной империи будет реже прислушиваться к Александрии. Кроме того, оппозиция подпитывалась ненавистью заинтересованных кругов к деятельности Иоанна Каппадокийского, ближайшего соратника и казначея Юстиниана, – он с таким рвением взялся за уклоняющихся от уплаты налогов богачей, которого не упомнило целое поколение. По причинам, о которых будет сказано ниже, мы не можем назвать конкретные имена участников движения инакомыслия или описать, каким образом объединились диссиденты. Но не приходится сомневаться в существовании согласованного подпольного движения, поставившего своей целью свержение Юстиниана через народное восстание, и в том, что главными его зачинщиками были сенаторы и магнаты. Эти методы уже прошли апробацию в истории Византии и обычно оказывались успешными.

Таковы были предпосылки ссоры на ипподроме и демонстративного ухода «зеленых». Она произошла в воскресенье 11 января 532 года. Той ночью повесили семерых боевиков из «зеленых» и «синих», приговоренных к смертной казни за мятеж. Из-за чьей-то оплошности двоим преступникам – одному из «зеленых», другому из «синих» – удалось спастись и укрыться в церкви Святого Лаврентия. Городской префект, он же начальник полиции, выставил вокруг церкви кордон, и понедельник прошел спокойно. Тем временем в подполье шла подготовка.

На следующий день, 13 января, был назначен финал скачек, открывшихся в воскресенье, и в праздничный вторник ипподром заполонили людские толпы. С самого начала стало понятно настроение собравшихся: народ принялся взывать к императору в ложе, прося о милости для двух мятежников в церкви Святого Лаврентия. Поскольку Юстиниан промолчал в ответ, крики становились все яростнее. Во время двадцать второго забега кто-то выкрикнул: «Да здравствуют милосердные «сине-зеленые»!» Собравшиеся как один подхватили клич с таким энтузиазмом, что к последней скачке милосердные «сине-зеленые» толпой повалили из ипподрома.

Тот, кто стоял за этим, обладал превосходными тактическими способностями. Вместо того чтобы отправиться к церкви Святого Лаврентия, как можно было ожидать, чернь хлынула к преторию – центральному полицейскому участку. Громилы вломились в него, освободили преступников, перебили часть стражей, а остальных избили и отвели в тайное место, в том числе префекта Эвдемона; подожгли преторий. Разогнав силы правопорядка и лишив их руководства, толпа вылилась на главную улицу Меса, увеличиваясь в размерах и ярости. Восставшие разгромили и подожгли Августей, большой форум с колоннами, вскоре уже пылали главный вход в императорский дворец, здание сената за Августеем и константиновская базилика Святой Софии.

Пожар не унимался почти всю ночь. Утром толпа взялась за бани Зевксиппа, расположенные в углу между ипподромом и Августеем. Бани уже полыхали вовсю, когда разнесся слух, что три высших чиновника государства находятся в императорской ложе на ипподроме. Чернь хлынула на ипподром; между чиновниками и мятежниками завязалась перебранка, во время которой восставшие представили свои требования: сместить Иоанна Каппадокийского, префекта Эвдемона и Трибониана, главу судебного ведомства.

Прошла молва, что Юстиниан согласился пойти на уступку; не обратив на это внимания, толпа покинула ипподром, чтобы устроить еще несколько поджогов и отыскать племянников Анастасия, потерпевших неудачу на выборах императора, когда был избран Юстин. К всеобщему разочарованию, обнаружилось, что двое из них, Ипатий и Помпей, находятся в императорском дворце вместе с Юстинианом, поэтому восставшие направились к дому третьего брата Прова, желая сообщить ему, что он будет новым императором. У Прова хватило ума догадаться о том, что его ждет, и он предпочел скрыться в неизвестном направлении, в ярости толпа спалила его дом.

Константинополь; центральный район

Уже наступила ночь среды, и дела приняли такой оборот, что обычными способами нельзя было подавить восстание. Тем более, что обычные способы подразумевают использование доместиков и экскубиторов для очистки улиц, но в городе у них было много родных и близких, и они скорее присоединились бы к восстанию, чем стали бы его подавлять. Однако у Юстиниана оставался Мунд с его герулами и Велизарий с его комитатом. Утром в четверг 15 января они предприняли вылазку через сожженные ворота к руинам Августея и там увидели нечто, открывшее подоплеку и цель мятежа.

Оказалось, что они дерутся не с беспорядочной толпой с ее «сине-зеленой» накипью, а с хорошо вооруженными людьми – букеллариями, телохранителями вельмож. Не больше чем эпизодом оказалась попытка священников, прошедших крестным ходом между сражающимися сторонами, остановить побоище; их прогнали с глаз долой: разгорелись страсти, неподвластные таким средствам убеждения. Весь день шли жестокие уличные бои, солдаты Велизария были не очень хорошо снаряжены для этой работы, но с помощью герулов ему удалось очистить большую часть выжженных районов. Он поставил мощную охрану вокруг отвоеванной зоны и пятничным утром возобновил дело к северу от Святой Софии. Бунтовщики ответили тем, что подожгли северную часть города, ветер переносил пламя от дома к дому, бросая в лицо солдатам Велизария, и оно разрушило значительную площадь, уничтожив и больницу Святого Самсона со всеми пациентами.

Видимо, база бунтовщиков находилась в северной части города, около Медного рынка. В субботу 18 января Велизарий попытался добраться до нее, пройдя по улицам на восток от линии наступления предыдущего дня. Повстанцы забаррикадировались в большом здании, называвшемся Восьмиугольником, и оттуда их никак нельзя было выгнать, пока солдаты не подожгли его. Огонь распространился практически по всей главной улице и уничтожил множество важных зданий.

В ту ночь произошли два события. Велизарий доложил, что не достиг никакого успеха, если не считать пожара в Константинополе, и ввиду растущей нехватки еды и воды во дворце Юстиниан приказал удалиться всем, у кого не было там неотложных дел, включая нескольких сенаторов и племянников Анастасия Ипатия и Помпея. Оба клялись в преданности императору, но маловероятно, что клятвы были искренни (раньше Ипатий участвовал в другом заговоре).

Братьев выпроводили из дворца, и, увидев их в воскресенье утром 19 января, мятежники поняли, что им нужно. Ипатия с триумфом пронесли по дымящимся улицам к Форуму Константина и там увенчали золотой цепью, единственной подходящей вещью, которая оказалась под рукой. После этого у Юстиниана пропала последняя надежда убедить мятежников словами, а насильственные методы ни к чему не привели. Он вошел в императорскую ложу ипподрома с Евангелием в руке и пообещал заключить добросовестный мир и объявить полную амнистию. Его встретили криками «Клятвопреступник!», и после возвращения императора во дворец в ложу вошел Ипатий, встреченный ликованием. Немного погодя перед ним предстал перебежчик из дворца по имени Ефраим и сообщил, что Юстиниан со всеми приближенными сбежал, направляясь в Азию, и переворот свершился. У ложи собрались многие сенаторы, которые на тайном совещании решили напасть на дворец сразу, как только окончатся торжества в честь Ипатия.