Текст книги "Лавандовое поле надежды"

Автор книги: Фиона Макинтош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

14

Отъехав от города примерно на четверть мили, они соскочили с телеги и побежали. Наконец перейдя на шаг, Люк слышал, как Лизетта со свистом втягивает в себя воздух, хотя и старается делать это как можно тише.

Он напомнил себе: надо посадить ее в поезд и отправить на север, а все остальное вторично. Да только на самом деле это было не так. Новости отца Августа нарушили его обычную способность мыслить здраво. По словам монаха, Лоран добрался до монастыря: согласно плану, он должен был прибыть туда раньше Люка с Лизеттой, чтобы организовать для них безопасное жилье и все нужные документы в Горде. Никто не мог даже предположить, что milice именно в этот день вздумает устроить облаву. Лорану хватило ума вовремя вернуться в монастырь и передать документы отцу Августу, но тут-то и нагрянули полицаи. Один из монахов ненароком выдал Лорана.

– Не держи зла на старика Клода. Он выжил из ума и не понимает, кто такие маки. Он пытался помочь властям, – объяснял отец Август.

Причем кто-то из Горда подтвердил, что Лоран именно тот, кого они искали.

Все маки прекрасно понимали, что в любой день, в любой час могут оказаться в холодных объятиях смерти, но Люк с Лораном были еще очень молоды – они все равно невольно верили, что доживут до конца войны, спляшут на могилах врагов и поднимут бокалы за близких, которых потеряли. Они мечтали, как когда-нибудь вместе будут рассказывать сыновьям о приключениях отцов. Люк не мог позволить Лорану умереть, не готов был последовать совету благоразумного отца Августа и поскорее убраться из Горда.

Облачившись в молочно-белую рясу цистерцианца, дававшую хоть какое-то подобие маскировки, Люк вел Лизетту по мощеной улочке, пока они не поравнялись с главной городской площадью.

– С ума сошел? – прошипела Лизетта.

– Я должен быть там.

Девушка сглотнула. Люк знал, какая борьба идет у нее на душе, однако Лизетта и не думала тянуть прочь, не пыталась бросить его.

– Ты ненормальный! На всей земле нет места, где бы тебе сейчас было бы опаснее! Люк, нельзя рисковать нашим заданием – и я не стану смотреть на казнь.

– Обещаю, мы не станем рисковать заданием, – ответил он, выдержав ее взгляд. – И тебе некуда идти – где тут спрячешься? Гораздо безопаснее находиться на площади, со всеми.

Девушка кивнула, смирившись с ситуацией, но вырвала руку из его руки. Люк и сам не замечал, что сжимает ее.

– Отпусти. Ты же монах, не забудь!

Milice при помощи немецких солдат гнала народ на площадь. Лизетту пугала уволакивающая ее с собой толпа, однако и в самом деле лучше находиться со всеми, чем рисковать нарваться на патруль. Девушка знала, как смешаться с толпой. Одета она была уместно, говорила по-французски безупречно. Если бы не красота, никто не взглянул бы на нее дважды. Люк заметил, что она благоразумно натягивает шерстяную шапочку, которую он сунул ей в карман в последний момент.

Люк юркнул в тень подворотни и торопливо стянул с себя рясу. О чем он только думал? Время молитвы – ни один монах из Сенанка не отправится на площадь в час вечерни!.. Снова выйдя на свет, он позволил увлечь себя людскому потоку, стараясь держаться поближе к стенам замка и чуть пригибаясь, чтобы не выделяться ростом из толпы. Впереди он видел Лизетту, прибившуюся к какой-то группке женщин.

Тем временем на площадь вывели первого пленника. Люк уже видел это прежде – жертвам не нужны были наручники. Они отважно, порой даже вызывающе шли на место казни, как подобает гордым французам.

Внезапно глаза Люка расширились. Он узнал пленника – но это был не Лоран, а Фугасс! На шее у пекаря висел плакат – изменник, убийца, государственный преступник. Руки несчастного были окровавлены, нескольких пальцев не хватало. Однако на губах сеньонского пекаря играла улыбка – такая победоносная, что сердце Люка пустилось вскачь от гордости. И – невозможно! – Фугасс заметил его средь толпы. Глаза их встретились, и Фугасс споткнулся – Люк был уверен, что нарочно.

Процедурой казни распоряжались немцы, а не местные полицаи. Два офицера в ненавистных серых мундирах гестапо вышли вперед в слабеющем предвечернем свете. Однако еще сильней Люк ненавидел полицаев-французов, по каким-то причинам – ради денег или ради карьеры – надевших синие мундиры, коричневые рубашки и темно-синие береты особых отрядов Петена.

Гнев Люка угас так же быстро, как и вспыхнул, сменившись отчаянием. Из-за спин трех полицаев вдруг появился Лоран, друг его детства. Несчастный был так избит, что оба глаза заплыли, а лицо покрывали ссадины. Рубашка потемнела от крови. Люк едва дышал от бессильной ярости, лихорадочно придумывая хоть какой-нибудь повод для устройства массовых беспорядков. Но они маки, партизаны; нерушимые законы запрещали им рисковать жизнью ради спасения попавшего в плен товарища.

И все же при столкновении этих законов с жестокой реальностью искушение было почти невыносимым. Люк не стал даже читать висящий на шее Лорана плакат. Он видел, как Фугасс шепнул что-то младшему товарищу – и на лицо пекаря мгновенно обрушился тяжелый удар пистолетом. Толпа ахнула. Фугасс покачнулся, но не издал ни звука. Руки у него были связаны за спиной, так что он не мог даже вытереть хлынувшую потоком кровь. А в следующее мгновение Люк узнал того, кто его ударил. Узнал – и не поверил своим глазам, сжимая кулаки в новом приступе ярости. Это был Пьер Лондри – уже не в мундире жандарма, а в щегольском облачении milicien Виши.

При виде Лондри в груди Люка вспыхнули старые чувства, давно хранившиеся под замком. В висках глухо застучала кровь. Люк знал, что вот-вот вытворит что-нибудь непоправимое.

«Молчи!» – призывал голос рассудка, как будто Фугасс и Роже хором вопили на него. Только выжив, вырвавшись и продолжая свое дело, Люк сможет отомстить за друзей, сделать так, чтобы они погибли не напрасно. Сморгнув, он бросил взгляд на Лизетту. Девушка была бледна, как смерть. Однако уже сам ее вид напомнил Люку о задаче, возложенной на его плечи Роже.

«Мелкие дела, – частенько говаривал ему Роже. – Мелкие дела, которые мы все делаем каждый день, способны изменить ход войны».

Лизетта запросто могла оказаться одним из таких вот мелких дел, напоминала Люку здравая часть мозга. Он будет стоять смирно, он не натворит глупостей. Так хотел бы Фугасс.

Пока выстраивалась четверка карателей расстрельной команды, внимание Люка привлекла сияющая в вечерних лучах ярко-рыжая головка. Неподалеку от эсэсовцев, смеясь и тихонько болтая с кем-то из полицаев, стояла до боли знакомая женщина.

Не может быть! Люк задержал дыхание. Катрина? Он не видел ее с того жуткого дня, когда всю его семью арестовали в Сеньоне. Он никогда не спрашивал о ней, а Лоран сам не упоминал ее ни словом. Люк с ледяным бешенством смотрел на Катрину, уже начиная осознавать: она не только коллаборационистка, это она выдала Лорана и Фугасса, напустила на них Лондри.

И уж коли она выдала Лорана, наверняка высматривает и Люка. Молодой человек поспешно пригнулся, едва она посмотрела в его сторону. Накрашенные ярко-красной помадой губы по-прежнему улыбались. Сейчас они напоминали Люку кровавую рану.

Люк сполз вниз по стене, прикрыв глаза ладонью. Думай!.. Смутно доносились слова обвинения друзьям, не сломавшимся даже под пыткой. Люка охватила глубокая скорбь – не по себе, по Лорану. Лорану, который всегда мечтал о лучших днях и верил, что они еще придут, а лавандовые поля и медовые пасеки вернутся к прежним владельцам.

Полицаи взвели курки. Прицелились… Ждать было невыносимо. Пусть Лоран навсегда останется в памяти жизнерадостным улыбчивым парнем, бывшим рядом с тех пор, как Люк себя помнил.

– Вы можете убить меня, но всех нас не убьете! – выкрикнул Лоран.

Лондри отдал приказ стрелять.

Прогремел залп. В толпе пронзительно, коротко закричала женщина – и тут же умолкла, зажав себе рот ладонью. Мужчины сжимали зубы, бросали наземь сигареты и с отвращением втаптывали окурки в пыль. Услышав глухой стук падающих тел, Люк выпрямился, заставляя себя убедиться, что все кончено.

Лондри застыл над Лораном, который слабо шевелился – и добил раненого пулей в затылок. Тело Лорана дернулось и замерло рядом с телом Фугасса. Лондри распорядился, чтобы трупы вывесили в городе на всеобщее обозрение.

Народ начал расходиться, и только Люк не мог тронуться с места. Ему хотелось броситься на Лондри и вырвать черное сердце у него из груди. Но он стоял, молча глядя, как полицаи за ноги волокут прочь трупы друзей. Эта жестокая смерть требовала отмщения – и у Люка, как у участника Сопротивления, был лишь один способ отомстить. Нанести ответный удар по немцам и их прилипалам.

Оглядевшись в поисках Лизетты, он увидел, что толпа уносит девушку прочь. Когда Люк сумел ее догнать, она подняла на него глаза, полные слез.

– Надо выбираться отсюда.

– Погоди. – Схватив Лизетту за руку, он притянул ее к стене.

– Что?

– Ступай по этому переулку к кафе. У тебя есть какая-нибудь книжка?

Она растерянно кивнула.

– Закажи себе кофе. И жди меня.

– Но люди…

– Ничего они тебе не сделают! Я быстро!

– Что ты задумал?

– То, что должен. Жди меня. Один час.

Вырвав руку, Лизетта сердито зашагала прочь. А Люк растворился в толпе, что рекой текла с площади… и отправился на поиски своей добычи.

15

Следить за Катриной было легко. Она ничего не подозревала, свято уверенная, что дружба с Лондри и его подпевалами обеспечивает ей полнейшую безопасность.

До прошлого года Катрин практически не покидала пределов Апта. Однако нынче ее жизнь, судя по всему, круто переменилась. Теперь Люк не сомневался: именно Катрина выдала Лорана и Фугасса. Да и про него наверняка рассказала. Он судорожно рылся в памяти: есть ли у нее его фотография? Нет, иначе снимок уже красовался бы на плакате вместе со всеми остальными. Когда семью Боне увезли, Фугасс украдкой пробрался в опустевший дом, чтобы забрать все фотографии Люка, какие только сможет найти. Сожги их, посоветовал он. Они могут тебя выдать. Но Люк отказался. Это все, что осталось у него от семьи. Он закопал их в горах.

Катрина беспечно и уверенно шагала по улице в новом пальто – откуда у нее взялись деньги на это пальто? Люк ненавидел ее с такой страстью, что сам поражался – ему никогда и в голову не приходило, что он способен убить женщину. Но Катрина ничем не лучше всех прочих коллаборационистов. Строго говоря, даже хуже, ведь у нее не было ровным счетом никаких причин поддерживать немцев – ни детей, ни угрозы, что ее угонят на принудительные работы, да и жила она в тихой деревушке вдали от основных событий. Пригни она свою рыжекудрую головку пониже – и прекрасно просидела бы всю войну. И тем не менее она сотрудничала с врагом, способствовала смерти честных французов, своих знакомых, с которыми не раз смеялась и болтала.

Она не заслужила милосердия. Идет война. Катрина сама решила, на чьей она стороне. Когда-то она заплетала косички его сестренке – а потом хладнокровно смотрела, как это же самое дитя, рыдающее и взывающее о милосердии, безжалостно швыряют в фургон для арестованных. Катрина наверняка знала, что Лоран любит ее, однако преспокойно выдала его Лондри. У этой женщины нет сердца… а в душе нет страха перед Богом.

С безопасного расстояния Люк смотрел, как она заходит в бар и, покачивая кудряшками, усаживается за длинный стол. Заказав что-то, вышла из-за стола и направилась в глубь зала – наверняка в дамскую комнату. Поднялась по лестнице… Вот он, его шанс. Люк бросил взгляд на часы. Лизетта ждала уже пятнадцать минут.

Но не успел он пошевелиться, как появился Лондри. Втянув в себя воздух, Люк отодвинулся поглубже в тень подворотни. Официант рассыпался в приветствиях перед полицаем и показал ему на выбранный Катриной столик. Люк увидел, как девушка и сама выпорхнула из дамской комнаты и трижды поцеловала жирную щеку. Скользнув на стул рядом с Лондри, она игриво захихикала, когда он облапил ее.

Люк опустил взгляд, его вдруг затошнило. Катрина была не просто коллаборационисткой; она стала любовницей Лондри. Похоже, полицай торопился – в два глотка осушил бокал «Перно». Катрина к своему напитку и притронуться не успела, а Лондри уже вскочил из-за стола. Рыжеволосая красотка улыбнулась и последовала за ним. Люк тоже – всю дорогу до глядящей на долину гостиницы на окраине города. Кругом было тихо. Парочка вошла внутрь, не замечая соглядатая, а Люк принялся ждать, поглядывая на часы. Прошло двадцать семь минут.

Стоит ли выполнять задуманное? Мудро ли? Роже ответил бы «нет» по обоим пунктам. Здравый смысл Люка твердил то же самое. Но сердце – самый ненадежный судья – противоречило мудрости. Он не сможет жить в ладу с самим собой, если хотя бы не попытается.

Люк скользнул за угол дома, на задний двор, где развешивала белье какая-то старуха. Поздновато уже, и что ей дома не сидится… Но и ему, Люку, следует быть осмотрительнее. Теперь его видели.

– Что надо? – окликнула она. – У нас нет никаких объедков.

– Простите, madame. – Люк поднял выше воротник пиджака, загораживая лицо, словно от холода, и повернулся. Надо скорее уносить ноги.

– Приходи попозже, – продолжила старуха. – Когда накормим постояльцев. Может, немного хлеба останется. А может, суп.

– Спасибо. А много у вас нынче постояльцев?

Старуха несколько секунд пристально разглядывала его, затем покачала головой, складывая наволочку.

– Только полицейская свинья со своей шлюхой, – ответила она, сплюнув себе под ноги.

Кажется, удача его не оставила.

– В каком номере, madame? – тихо спросил Люк, вновь отступая в тень.

Старуха обратила к нему тяжелый взгляд и изучала так долго, что судорожно заколотившееся сердце едва не заставило Люка броситься наутек.

– В четвертом, – ответила она наконец еще тише, чем он. – Первый этаж. Погоди, пока они закончат. Он пьян, так что минут пять, не дольше.

Старуха выразительно посмотрела на крышу прачечной, а потом на окно, откуда пробивался слабый свет. А потом отвернулась как ни в чем не бывало.

Выждав минут десять, Люк бесшумно перебрался с крыши прачечной в открытое окно и на узкую лестничную площадку за ним. Подождал, весь обратившись в слух. Ничего. Спустившись на цыпочках в коридор, остановился под дверью четвертого номера. Изнутри ему послышалось легкое постукивание, померещился смех, потом вроде бы скрип кроватных пружин.

Вопреки здравому смыслу он коснулся рукояти пружинного ножа в кармане… очень острого ножа. Безумие! Люк нащупал висящий на шее мешочек с лавандой. Ему вспомнилась бабушка – и как жестоко Лондри ее ударил, в голове раздались отчаянные крики маленькой сестренки, перед глазами возникла улыбка Катрины, потом взрывающаяся от выстрела голова Лорана…

Люк повернул ручку двери. Он ждал, что комната будет заперта, возможно, даже надеялся, что она будет заперта. Но дверь тихо отворилась. Из кромешной тьмы слышался храп: Лондри. Из-за другой двери доносился плеск воды: Катрин набирала ванну.

Скорчившись рядом с кроватью, Люк молча вглядывался в лицо человека, которого ненавидел больше всех на земле. Он чувствовал его зловонное дыхание – смесь чеснока и рыбы с оттенком аниса от «Перно». Люк поморщился, гадая, что Катрина нашла в этом омерзительном толстяке. «За тебя, Саба, – сказал он себе. – За тебя, Фугасс… и за тебя, Лоран».

Глаза Лондри открылись от боли, однако Люк уже зажал ладонью мясистый рот. Полицай пытался бороться, но Люк был сильнее.

– Слушай меня, Лондри, – прошептал Люк, глядя, как глаза врага расширяются от паники. – Сопротивляться бессмысленно. Я уже пронзил твое сердце… тебе осталось несколько секунд. Боне, и Мартины, и Фугасс из Сеньона желают тебе adieu… прямо в ад.

Он с жестоким удовлетворением наблюдал, как гаснет свет в глазах Лондри.

Ему не в первый раз пришлось вплотную столкнуться со смертью. Конечно, он видел, как гибнут нацисты от партизанских бомб. Но глядя, как кто-нибудь из товарищей по Сопротивлению приводит в действие детонатор, не так ощущаешь ответственность за убийство. Правда, однажды ему самому пришлось убивать – старого немецкого солдата, смертельно раненного, но твердо решившего забрать с собой хоть одного француза. Люк застрелил врага, а потом ему стало скверно. Фугасс понял, что творится у него на душе.

«На твоих руках уже есть кровь. В следующий раз будет легче».

Так оно и вышло. Убить Лондри оказалось не то что просто, а почти приятно. В кого Люк превратился? В убийцу, радующегося смерти другого человека? Не война ли тому причиной? Все – ради выживания. Даже в Провансе, вдали от крови и ужасов больших сражений, основной задачей каждого дня было прожить следующие двадцать четыре часа, не потеряв никого, кого ты любишь или любил… или свою собственную жизнь. Все это порождало гнев, подозрительность, скрытность, желание защитить свою землю и свой дом… А больше всего – мстительность. Во время войны даже самые великодушные учатся ненавидеть. Даже самые кроткие и мирные способны убить, если выбор встает между жизнью тех, кого они любят, и врагом.

А Катрина выбрала сторону врага.

В ноздрях Люка еще стоял запах крови. Двигаясь точно во сне, молодой человек открыл дверь ванной комнаты. Внутри горела маленькая лампа. Катрина лежала в ванне, замотав волосы в полотенце, чтобы не намочить их. На глаза она положила влажную фланелевую тряпочку. Над водой поднимался пар, пропитанный ароматом лаванды. Именно лавандовый аромат и сбил весь настрой. Люк тут же вспомнил, как они с Катриной лежали вместе в полях, заметил пятнышки веснушек на молочно-белых плечах… Сколько раз он целовал эти веснушки!

Нет, он не сможет. Ему ненавистен даже воздух, которым Катрина дышит, однако убить ее он не способен. Нет. Пусть Бог сам покарает ее, как сочтет нужным.

Пора уходить, и как можно скорее. Если она снимет с глаз фланельку – его песенка спета.

Но она не сняла. А лишь лениво улыбнулась.

– Ты отрубился так быстро, я и не думала, что ты захочешь продолжения, – особенно когда внизу тебя ждут друзья из гестапо.

Гестапо!

Люк глубоко вдохнул. Инстинкты призывали его бежать. Шагнув обратно в комнату, он аккуратно прикрыл за собой дверь. На труп Лондри он и не смотрел, хотя отметил, что кровь предателя забрызгала ему самому всю рубашку. Рубашка Лондри валялась рядом с кроватью. Люк поднял ее и торопливо разделся. Испачканная кровью рубашка сделает его легкой мишенью.

Дверь ванной открылась – Катрина вышла полюбопытствовать, чем занялся ее любовник. И застыла в дверном проеме, совершенно обнаженная, ошеломленно глядя на Люка.

В следующую секунду взгляд ее метнулся к постели. Чары молчания нарушились, но за те пару биений сердца, что нужны были на осознание увиденного, Люк, стремительным прыжком преодолев разделяющее их расстояние, со всего размаха ударил девушку по лицу – в тот самый миг, как она набирала воздуха, чтобы закричать. Впервые в жизни он поднял руку на женщину… Крик замер на ее губах.

От потрясения и неожиданной боли Катрина отшатнулась назад, поскользнулась на мокром полу и, неловко взмахнув руками, упала, с душераздирающим треском ударившись затылком о край железной ванны.

Люк застыл в двери, прислушиваясь, не раздастся ли из коридора шум – не поднимут ли тревоги. Глубоко вздохнув, он попробовал успокоиться. Провел рукой по волосам, застегнул до самого верха рубашку. За окном остановилась какая-то машина. Люк на цыпочках подкрался к окну. Гестапо. Катрина не шевелилась; он хотел посмотреть, дышит ли она, но не смел терять ни секунды и проверил лишь, не потерял ли нож и ключ от комнаты.

Бесшумно выйдя за дверь, он запер комнату, а потом вылез в то же окно в конце коридора, через которое сюда проник. Прополз по крыше, спрыгнул и со всех ног помчался вниз по холму. Пока отыщут запасной ключ, пока поднимут тревогу, – он кружным маршрутом вернется в город.

Не сомневаясь, что успеет отыскать Лизетту до истечения часа, Люк потратил еще пару минут на то, чтобы спрятать ключ в расщелине скалы. Единственное, что терзало его – вдруг Катрина очнется и назовет его имя. Следовало ее прикончить, пока она лежала без сознания, например утопить. Перед мысленным взором Люка возникло лицо Фугасса. Старый партизан неодобрительно качал головой – нельзя оставлять столь опасные следы.

Ничего, защитит скорость. Если он успеет добраться до Кавайона и посадить Лизетту на поезд раньше, чем власти начнут поиски за пределами Горда, есть неплохой шанс затеряться в Любероне, где враги не найдут его никогда и ни за что.

Лизетта читала одну и ту же строчку шестой или седьмой раз подряд. В ушах по-прежнему стоял гром ружейных залпов, убивших Лорана. Даже теперь, почти час спустя, ее все еще била дрожь. Казнь была так жестока и отвратительна – никакие тренировки не могли бы подготовить девушку к ужасу преднамеренного, хладнокровного и безжалостного убийства, которому она сегодня стала свидетельницей.

Лизетта потянулась за напитком, умоляя пальцы не дрожать. Она не могла проглотить ни капли, но даже просто сжимать чашку в руке – уже немного успокаивало. И потом, нужно делать вид, что пьешь, чтобы не привлечь случайного и мимолетного интереса окружающих.

Больше всего ее потрясали стойкость и самообладание горожан. Очевидно, они не первый раз столкнулись с таким кошмаром. Мало кто плакал открыто или утирал слезы, а обсуждать случившееся вслух и вовсе никому не приходило в голову.

Пытаясь отогнать воспоминания, девушка закрыла книгу и сделала большой глоток обжигающего молочно-лакричного питья. Она не поддавалась искушению постоянно смотреть на часы, но с тех пор, как Люк подтолкнул ее в сторону кафе, прошло, уж верно, не меньше пятидесяти минут. Он сказал – час. А что потом?

Ладно, она даст ему еще десять минут, а потом уйдет и как-нибудь доберется до Кавайона сама… Но не успела она прийти к решению, как наконец объявился Люк. У Лизетты подпрыгнуло сердце от облегчения, когда он вихрем влетел в кафе и поцеловал ее в губы. Девушка знала: это лишь для вида, но все равно затрепетала. Нежно взяв ее за руки, молодой человек проникновенно заглянул ей в глаза, и взгляд его пылал яростной энергией.

– Готова уходить? – шепнул он ей на ухо.

Она хихикнула, продолжая игру.

– А ты ничего себе не закажешь?

– Нет, нам пора, – небрежно проговорил он и, швырнув пару монет на стол, повел девушку к выходу.

– Ты сменил рубашку, – сказала она.

– Верно подмечено. Теперь мы должны успеть на последний автобус до Кавайона. У нас девять минут. Ты как, не против пробежаться?

Когда Люк подлетел к автобусу и заколотил в дверь, мотор уже работал. Шофер впустил их и устало вздохнул, принимая плату за проезд.

Люк провел Лизетту в самый конец салона и уселся возле окна. Кроме них пассажиров было совсем немного, запоздалой парочкой никто не интересовался, и молодые люди получили наконец возможность спокойно перевести дух. Подпрыгивая на ухабах, автобус катил вниз, в долину, вдоль подножия холма Сент-Жак. Кавайон, куда они держали путь, в пору расцвета был важным торговым аванпостом Марселя, да с тех пор так и остался жизнерадостным городком, знаменитым лучшими во Франции дынями.

Люк зевнул.

– Разбуди меня, если будет облава.

Лизетта ткнула его под ребра. Он этого и опасался – она далеко не дура. С серьезного личика на него глядели огромные темные глаза – глядели в самую душу.

– Что ты натворил?

Люк молчал.

– Скажи!

– Не спрашивай, – отрезал он.

– Ты его убил? – шепотом спросила она. – Того, кто застрелил Лорана?

Люк глубоко вздохнул и закрыл глаза, вспоминая, как близок он был к тому, чтобы убить еще и Катрину. Перед мысленным взором возникло разочарованное лицо отца, потрясенные, негодующие взгляды старших сестер. Неужели он и сам понемногу уподобляется тому, кого всей душой ненавидел?

– Да. Он был очень дурным человеком, Лизетта. Конечно, Лоран рисковал сознательно и знал, какова может быть расплата, однако Лондри убивал и невинных.

Ее глаза вспыхнули гневом.

– Ты что, судья ему?

– Он в ответе за смерть многих хороших людей. – Ему бы хотелось, чтобы Лизетта перестала на него так смотреть. А еще больше хотелось просто взять и отвернуться. Под этим взглядом Люк чувствовал себя уязвимым, пригвожденным к месту. – Он убивает детей – даже совсем младенцев – так же легко, как на твоих глазах убил Лорана.

– Устроит ли теперь milice карательную акцию в Горде?

Люк и сам об этом думал.

– Может быть.

– То есть ты помогаешь ему снова убивать детей, – ледяным голосом промолвила девушка. – Как это твоей совести, не мешает?

– Мешает, – пробормотал он.

– Ради своей вендетты ты подверг риску и мою жизнь… Как его звали?

– Да какая разница? – Люку стало еще неуютнее. – Milicien Пьер Лондри, если тебе так важно.

– Это milicien Лондри убил твою семью?

Люк судорожно вдохнул.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Просто хочу знать, с кем вынуждена иметь дело. Твои действия могут провалить мое задание.

– Предоставь мне волноваться на этот счет.

– Нет. Пусть ты мой проводник, но за свое задание отвечаю лишь я. Я сама принимаю решения – и решила, что доберусь в Париж без твоей помощи.

– Это не по плану Роже, – возразил Люк.

– Убийство в план тоже не входило, – прошипела Лизетта. – Нет уж, Люк, теперь ты превратился в помеху и подвергаешь мое задание опасности. Из Кавайона я поеду одна.

Люк сжал зубы. Она, безусловно, права.

Девушка схватила его за рубашку.

– Если нас остановят, она тебя выдаст?.. – Вдруг Лизетта растерянно заморгала и уставилась ему на грудь. – Что это?

– Ничего, – ответил он, отводя ее руки.

– Что это? – повторила девушка и вытянула у него из-под рубашки мешочек, согретый теплом тела.

Люк не остановил ее. Лишь коснулся пальцами лежащего у нее на ладони мешочка, накрыл ее руку своей. Оба замерли.

– Немного семян лаванды, – объяснил наконец Люк, смущенно пожимая плечами. – И несколько сухих цветов.

Гнев в глазах Лизетты сменился состраданием.

– Расскажи мне про лаванду – и про Лондри.

И не успел Люк опомниться, как начал говорить. Он понимал – рассказывать такие вещи опасно. Кроме того, он вообще ни с кем и никогда не обсуждал свою прежнюю жизнь. Даже с Лораном они не вспоминали о Сеньоне и семьях. Знал ли Лоран, что его выдала Катрина?.. Должно быть, именно гибель Лорана пробудила в Люке желание говорить, поделиться драгоценными воспоминаниями с хорошенькой английской шпионкой, у которой такой восхитительный французский выговор и такая чарующая улыбка.

Он рассказал ей все. Она не перебивала, не задавала вопросов – слушала.

– Эти семена хранят меня. Когда-нибудь я посажу их в землю.

В ее глазах читалось понимание.

– Надо иметь немалое мужество, чтобы со мной всем этим поделиться… Теперь, по-моему, я знаю тебя лучше, чем кого-либо другого. – Она покачала головой. – Не так давно на моих глазах умерла подруга, которую я очень любила. Я никогда тебя не предам, Люк. А когда все закончится, я помогу тебе высадить лавандовые семена. Обещаю, у тебя еще будут ароматные цветущие поля.

Она слабо улыбнулась и продолжила:

– Вряд ли ты на самом деле целиком вот такой – резкий, стойкий и грубоватый. Очень надеюсь в один прекрасный день увидеть, как ты смеешься, запрокидывая голову. Хочу услышать твой смех. Спасибо, что ты обо мне заботишься и… – Ее глаза налились слезами. – Мне так жаль, что ты потерял друзей, пока вынужден был возиться со мной! Если бы не я, возможно, Лоран был бы…

– Нет! Ты не виновата!

Дрожащий голос и честные серьезные глаза растрогали Люка так, как ничто прежде. Крепче сжав руку девушки, он наклонился и поцеловал ее. Он не хотел затягивать этот поцелуй, однако Лизетта не отстранилась. Напротив, крепче прильнула к его губам.

Автобус резко затормозил, разлучив их. Девушка вдруг смутилась.

– Застегни рубашку, – пробормотала она, нашаривая под сиденьем свой саквояжик. – Долго ждать поезда?

Люк откашлялся.

– Минут сорок.

Им овладело странное, незнакомое чувство – как будто он только что проснулся. Сердце в груди летело вскачь.

– Отлично. Может, перекусим где-нибудь?

Лизетта поднялась и, не оглядываясь, зашагала по проходу между сиденьями. Дышать было трудно. Что она наделала? Позволила Люку себя целовать – и, говоря начистоту, оказалась совершенно бессильна перед его поцелуем, таким нежным, таким требовательным. В этом чувственном прикосновении она различала скорбь и уязвимость молодого человека. Прекрати немедленно!.. Лизетта знала – стоит ей обернуться, и она пропала. Нельзя, никак нельзя позволять себе слабость, ведь впереди ответственное задание.

Пока Люк рассказывал ей свою печальную повесть, она рассеянно следила, как его крупные руки откидывают со лба светлые волосы. Он сидел, опустив голову и не замечая ее взгляда, а она снова и снова любовалась его длинными ресницами. Но больше всего девушку завораживал голос Люка – удивительно мягкий и мелодичный для такого рослого и крепкого мужчины. Поэтичный голос.

Может, когда эта ужасная война наконец закончится – если оба они доживут до той счастливой поры – может, тогда… Боже, о чем она думает? Шагай, Лизетта, – и не оборачивайся!