Текст книги "Буря кристаллов. Часть 4. Хронокопия (СИ)"

Автор книги: Фима Кибальчич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кибальчич Фима
Буря кристаллов. Часть 4. Хронокопия

Никита смотрел на работу экспертов и не видел ничего. В его голове царила неразбериха, мысли толкались, перекрикивая друг друга, неуправляемые, суматошные, тревожные. Тревога, расползавшаяся в груди, мешала собраться и сосредоточится.

Все, что происходило в последние часы, было плохо, очень плохо, но ощущение управляемости ситуации у него сохранялось. Они справятся. С их возможностями и мощью иначе и быть не могло. Но сейчас внутренне равновесие дрогнуло, покачнулось, уступая место волнам паники.

Нужно было успокоиться. Выдохнуть, расслабить мышцы, уцепиться за факты и думать. Последовательно и логично. Не пуская в разум ничем не подтвержденные страшные догадки.

Итак, что произошло?

Гибель двух инсектоидов, нападение на Орфорт, расправы над животными и зверское убийство интелента-варана в Зоосити. Все это – связанные события. Из них следует серьезная угроза безопасности и возможность вторжения. Строго по протоколу была объявлена эвакуация. Ну и что? Это еще не основание считать, что нападение и в самом деле произойдет. Орфорт – не Земля, и инопланетная тварь, убившая инсектоидов, планету на куски не искрошит. Но потом... Никита не мог объяснить почему, но чувствовал, что напряжение и хаос постепенно нарастают. У него не было связи с военными. Морпехов сопровождения поменяли на полицейских и снабдили дорогущей криминалистической лабораторией без объяснения причин. И наконец, выводило из себя то, что он здесь увидел. Нечто особенно отвратительное, странное и угрожающее. Говорящее о чем-то большим, чем желание уничтожить живое. Вот только о чем? Нужно успокоиться и подумать. Пробирающая мысли тревога мешала превратить ощущение в понимание. Проклятие, во что же они вляпались?

Порыв ветра бросил Ларскому в лицо тонкую сухую веточку. Она царапнула по веку, соскользнула к уху. Он тряхнул головой и сосредоточил внимание на работе криминалистов. Им осталось совсем немного, чтобы закончить. Процесс копирования пространства преступления был завершен на две трети. Над огромным кубом, закрывшим ущелье, почти вырос другой. Ларский не мог осмотреть реальное зеленое и влажное ущелье, испорченное кровавой расправой. Но он уже прошелся по частично сделанной копии, и это произвело тошнотворное впечатление.

После того как медики вынесли свой неутешительный вердикт, за дело принялись криминалисты, инженеры по пространственному копированию. Ему никогда не приходилось наблюдать, как это делается. Это дорогостоящая технология помогала изучать место преступления столько, сколько потребуется, вгрызаясь в него глубоко, до протонов и электронов и сохраняя законсервированным, застывшим. Погруженный в землю километровый куб вокруг убийства останется тут так долго, как это потребуется и внутри него не изменится ровным счетом ничего. Консервирование места преступления и глубокое копирование его обычно применяли, если возникало подозрение в каких-либо пространственно-временных искажениях во время совершения преступления.

При подлете криминалисты сразу стали разбрасывать красивые, матово переливающиеся шарики над этой частью зоосити, рядом с поселением разумных ужей. Никита много раз видел этот процесс. Шарики завораживали взгляд, их хотелось рассматривать, держать на ладони. Но лучше даже не прикасаться, а то залипнешь во времени и самостоятельно никогда не очнешься. Это не драгоценные игрушки и не сладкие леденцы, как в парке развлечений Макао, а своего рода микрозвезды, концентрированные квазары, позволяющие замедлять время. Сплошная научная поэзия, мать ее: россыпь крошечных звезд, замедляющих скорость пространственных отношений на уровне квазаров. Если двинуться глубже и остановить все до протонов и электронов, то место преступления обернется черной материей, свернется и пожрет все вокруг, а так – застывший фрагмент хроносферы под силовым щитом для потребностей следствия. Можно копировать по слоям с разной степенью точности, ковыряться в трупе и политой кровью земле хоть столетие, искать погрешности времени или гравитации, ждать появления новых фактов, чтобы по новому прочесть и разложить сохраненные нетленными улики.

Но нужно ли это, когда времени у них нет? Приближалось нечто неотвратимое, даже сейчас не хватало минут и часов для глубокой копии, нужно было следовать протоколу и сматываться.

– Сколько еще нужно для завершения?

– Для приемлемой точности хотя бы полчаса.

Голос инженера-криминалиста в интеркоме звучал хрипло, наверное, волновался не меньше, управляя манипуляторами с лабораторной платформы, чем остальные, прочесывающие пустеющий Зоосити под порывистым ветром.

– Делайте, как нужно, нам вряд ли удастся скоро сюда вернуться.

Время, данное на эвакуацию, истекало, и Ларский взглянул в сторону Ратуши. Он надеялся, что исчезнет светящийся сначала яркой, а потом блеклой точкой линкбол, а значит и платформа отправится прочь из этого странного, ни на что не похожего места – города зверей. Линкболл был на месте, хотя саму Ратушу с этого расстояния и с земли видно не было, растительность закрывала горизонт.

– Время выходит, Сэмюэль Кэмбелл, подожми докторскую задницу и вали отсюда со своим зверинцем, – бормотал Ник.

Что означал прописанный Треллином час на сборы Зоосити: закрытие траволатора на Луну, перемещение лунного кросс-перехода или ожидаемый удар врага – пес его знает, зубоскал с раздувшимся самомнением не соизволил пояснить. Но они сами вряд ли успеют улететь во время. В любом случае у них есть утыканная оружием тяжелая авиетка с четырехкратной защитой от метеоритов, которая способна долго болтаться по космосу. Одно лишь силовое поле гражданских машин можно пробить. А в этом агрегате слои металла и керамики проложены силовым полем. Но с ними еще мало защищенная лаборатория и километровая платформа для транспортировки хронокопии.

Бесил ветер и какой-то далекий, но неприятный гул. Нет, планету не атаковали, иначе бы они знали об этом, но что-то менялось то ли Земле, то ли в ближнем космосе, возможно, по протоколам реагирования готовились армейские, ставили защитные щиты на Луне и у Земли. Как бы то ни было, необоснованное фактами предчувствие "сейчас долбанет" стягивало удавкой сердце.

– Они не закончили эвакуацию, – Игнатов вырос прямо из кочки, не было – и вот стоит. – Видимо, не все пошло гладко. Нам нужно помочь.

– Сейчас улетят, – процедил Ларский.

Не верил, но зачем-то сказал. Вцепился пальцами в поникшую на шее бабочку и с силой содрал ее. Надо избавиться от этого идиотского наряда.

С самого начала не нужно было взваливать эвакуацию на доктора. Какой смысл в прочесывании окрестностей вокруг дохлого варана, если нужно спасать целый бестолковый зоопарк. Взглянуть на хронокопию трупа он мог бы позже, а не бежать сразу, как завершили центральные фрагменты копирования. Прокаченные ребята из полиции за этот час на руках бы уже всех переносили: от львов до ягнят. Но нет, решил, что полезнее ощупывать местность арсеналом приблуд. В надежде поймать отдыхающего под кустом инопланетного диверсанта. Что за глупости?

Сейчас трудно понять, почему в кабинете мэра-грызуна ему важным казалось присутствие здесь. Эвакуация – отработанная процедура, Зоосити и само со всем справится, а следственной бригаде нужно торопиться, чтобы накрыть у теплого трупа убийцу, инопланетную тварь, которая может стать ключом к остановке вторжения или победе. Теперь же казалось, что они умыли руки от действительно важного дела. В пределы это дерьмо! И ветер, превращающий мысли в бесформенное месиво.

– Отставить осмотр периметра и всем включиться в эвакуацию животных, – отдал команду Ларский по внутреннему каналу следственной бригады.

– Не требуется, генерал-майор, платформа в зоне видимости. Они перешли в режим стартовой подготовки.

Это был голос сержанта Здвински, который, судя по мобильной карте, находился близко к Ратуше. Чувствуя, как ослабляется удавка тревоги, Ларский снова поднял взгляд к небу – линкбол исчез, а через пару секунд над колючими ветками дальних кедров появилось продолговатое тело платформы с ободом кроваво-красного свечения по борту. Зависание перед стартом, короткий рывок, и ионная вспышка ослепила глаза и замутила на мгновение горизонт. Улетели – и слава богам, которые в очередной раз спасли людей от последствий ошибок.

– Что теперь будем делать, генерал-майор?

Что они могут сделать, кроме того, как ждать и убеждать себя, что могут позволить себе не слишком торопиться. Рассматривая Игнатова, Ларский усмехнулся:

– С чего вдруг Марра прислал вас? Он же предпочитает спускать своих девочек, если не является сам.

Насмешка сама слетела с губ, всему виной было раздражение и гул в голове.

– Каких еще девочек вы имеете ввиду? – кисло спросил Игнатов.

Он явно понял, о чем речь, но предпочитал изображать наивность.

– Офицеров вашего штаба. Правую руку Марры, кажется, зовут Акулина? Сексуальная брюнетка в чине генерал-лейтенанта. А вы не в таком фаворе, Олег Павлович.

– Вы недостаточно развеялись прошлой ночью с сексуальными брюнетками, Ларский? Не повезло, что здесь я, а не девочки. Они заняты. Давайте и мы вернемся к делу.

Никита вообще недостаточно развеялся, ни блондинки, ни брюнетки, ни игры, ни театры не делали этот процесс достаточным уже долгое время.

– Дело двигается без нас, – примирительным тоном проговорил Ларский. – Как вы думаете, насколько серьезна угроза?

– Я не знаю, – сухо сказал Игнатов.

Никита махнул рукой – не знает он. Никто этого не знает наверняка. Вряд ли удастся сработаться с этим сухарем от Марры, с девочками вышло бы лучше.

Никита развернулся и пошел вдоль затененной и закрытой зыбким силовым щитом хроносферы. Его дело – разобраться в преступлении и найти инопланетного убийцу, об угрозе сейчас не нужно думать. И о Лизе, которую он вовремя не схватил за руку и не удержал возле себя. Была еще Маргарет и Граув – многие, о которых сейчас не было смысла задумываться.

Итак. Трезвые размышления о фактах. Факт, которым он располагал, – это труп. И еще уничтоженный рисунок. То, что осталось от варана напомнило первого погибшего инсектоида. Как там звали достославного? СимРиг, кажется. От животного в ущелье тоже остался один фарш, только чуть крупнее нарубленный. Его не разорвали изнутри, а раскрошили на мелкие фрагменты, как лук для заправки салата. Это выглядело дико и страшно. Ларский недолго рассматривал тело в первых слоях хронокопии, и хребтом почуял какое-то чужеродное, не свойственное этому миру безумие. Безумную ненависть. Возможно, такое ощущение возникало из-за рисунка, который был... Превращен в нечто отталкивающее. Порван, измят так, что куски сложились в нечто новое, лишенное осмысленной формы, дробное и одновременно отвратительное. Рисунок... И он дался этой твари! Хотя не был живым, но вызвал агрессию. Значил что-то особенное для убийцы? Об этом нужно было подумать и заставить подумать ЦКЗ. Вот только доступа в него не было.

Уже раз пять, Ларский пытался установить через интерком связь с ЦКЗ. Вход был блокирован. И у него и у Игнатова, значит, это не сбой лично его интеркома. Наверное, этот факт пугало больше всего, потому что такого не случалось. И не должно быть. Тем более в процессе учений. Почти час после завершения совета безопасности вход в ЦКЗ у Ларского был. А потом – как отрезало. Он не хотел себе признаваться, что это нечто – чрезвычайное и требующее всей расчетной мощности подземной махины центрального компьютера – делало потенциальную угрозу реальностью. Стоило спустить мысли с поводка, и он видел искрящиеся смертью вихри не над Орфортом, а над любимым Макао.

Нет, нельзя поддаваться фантазиям. Нужно понять, почему так не понравилась рисунок ящера инопланетной твари. Это его дело. А Краузе, Треллины и прочие Ливады пусть делают свое. Грузят ЦКЗ, если он им уж так необходим, и дырявят несчастную солнечную систему эвакуационными кросс-переходами. Лишь бы справились невесть с чем.

Ларский шел по сухой, пружинящей зеленой травой земле и поднимался на холм. Быстрый шаг рождал неустойчивую, но все же уверенность. Никита обвел глазами окружающую местность. Здесь было зелено и свежо. Место поселения ужей с переплетением ручьев, с мягкой подстилкой, зелеными пнями и дуплами легко превращалось в прорезанную широкой земляной дорогой и поросшую кустарником поляну. С одной стороны поляны поднимал кудрявые и игольчатые вершины лес, а с другой начинались травянистые лысоватые холмы, за которыми грудились разнообразные каменных уступы с пружинистыми тенистыми площадками, снабженными чашами с ледяной водой для комфортного проживания горных антилоп. Климатические пояса в Зоосити сменяли друг друга без долгих разбегов, сживались как добрые соседи. Сколько средств ушло на создание и поддержание инфраструктуры этого природного и технологического чуда? Хотя и географическое место было своего рода чудом. Здесь, в Колумбии, в горной области Ла Макарена, текла совершенно волшебная река Кристалес, вплетая в свой поток многоцветье красок: зеленый, красный, розовый, бирюзовый. Она тянулась за Ратушей, радуя своими ступенчатыми каскадами, гротами и каменными колодцами жителей и гостей.

– Генерал-майор, мы возвращаемся.

Голос Здвински пробился через интерком, но он и сам с группой, судя по карте, был неподалеку. Забравшись еще выше, Ларский увидел три тройки полицейских, приближающихся друг к другу и к переливающемуся хронокубу. Четвертая тройка, видимо, отставала и шла с другой стороны. Все в подразделении были одеты в облегающую темно-серую спецформу. Здвински махнул рукой и налетел на метлу кустарника. Никита начал спуск вниз. Ему хотелось движения, бега. Все равно, ничем более осмысленным он заняться не мог. Ветер яростно лохматил волосы. Губы пересохли, и Никита в который раз облизал их.

– Ну что скажите, сержант?

– Странное это место, генерал-майор. А в странном месте трудно что-то найти.

– Это почему?

– Находишь что-нибудь необычное и не понимаешь, то ли это среда обитания какой-нибудь разумной зверушки, то ли улика.

– Улика чего? – усмехнулся Никита.

Здвински пожал плечами и поправил сайскутер на бедре.

– Чего? Улики против вашей иноземной твари. Все, что нашли странного, отсканировали и накрыли защитной сеткой. Не хроносфера, конечно, но с места не утащишь.

– И что же нашли? – спросил Ларский, почему-то вдруг не чувствуя в себе живого интереса.

– Трупов не было. Насчет различных повреждений, после эвакуации их предостаточно и спросить некого, то ли так и было, то ли иноземное чудовище мимо пролетело.

Ларский невесело улыбнулся и глянул через плечо на почти завершенный куб копии.

– То есть ничего всерьез интересного не нашли.

– Только два странных места. Твердых кристаллических структур – не видели. Прочесали все, только в землю не зарывались. Датчики молчат.

– Так я и думал, тварь умна, чтобы около нас околачиваться.

– Трудно думать о камнях, как о чем-то одушевленном, – вставил коротко стриженный полицейский справа.

– Да ладно. Полимерно кристаллические формы разумной жизни уже давно найдены. Пара таких рас даже в Совет Федерации входит.

– Это вы из межпланетарного комитета, а мы на Земле работаем. Сюда они не забираются.

– Забираются иногда. Ладно, давайте то, что вы нашли.

Багровая надпись возникла перед каждым из них. Текст сопровождался звуком: "Немедленно покинуть открытое пространство. Следовать эвакуационному предписанию ZD2041-5". Датчики личных интеркомов указывали на их нахождение в незащищенном месте. И не имело значения то, что люди – это спецподразделение, работавшее над важным расследованием. Что-то случилось, и был запущен протокол тотальной эвакуации. Ларский поднял интерком, входа в ЦКЗ не было по-прежнему.

– Уходим, следователь, – двинулся вперед сержант.

– Что с копией? – Ларский переключился на связь с группой криминалистов.

– Две минуты на завершение. Перетаскиваем на платформу и стартуем.

Створ авиетки выдвинулся к земле, и горячие проблески уже бежали по ее раздутому фасеточному телу. Ларский почувствовал силу, затягивающую вовнутрь, серая спецформа двигающегося впереди Здвински еще больше потемнела. Оснащенный пушками, сенсорами, маскировочными проекторами зверь был готов заглотить их, чтобы защитить в своем чреве от неизвестных опасностей.

– Где остальные? – бросил Никита.

– Последняя тройка за вами, остальные уже внутри, – послышался спокойный голос Игнатова.

Ларский бросился на ложемент и обвел взглядом борт. Все были здесь. Хмурые, сосредоточенные полицейские, в основном чернокожие, переглядывались и усаживались, даже не снимая сайскутеров и неизменных полипистолетов, впрочем, вся снаряга быстро фиксировалась самим ложементом.

Пилот повернулся вполоборота и смотрел на Ларского, за его плечом вспыхивали фрагменты голограммы управляющей панели. Он ждал команды или ответов, считая, что офицер из прокуратуры – это тот, кто должен знать что происходит. Игнатов не смотрел ни на кого, он быстро перебирал пальцами по висящему перед ним голоэкрану, совершенно не прозрачному со стороны Ларского. Никита активировал свой экран и соединил его с каналами интеркома – связи не было, никаких каналов, кроме эвакуационного и внутреннего, для их команды.

Что, черт возьми, происходит? И почему предписание ZD?

– Мы готовы к взлету, что у вас?

– Еще минута, – ответил криминалист.

– Ждем. И стартуем по вашему сигналу.

Их дело сейчас обеспечивать безопасность платформы, чтобы хронокопия была доставлена без проблем. Полицейские один за другим запускали перед собой голопроекции. Двухуровневое изображение позволяло видеть пространство вокруг авиетки и отдельный детализированный сектор, по сути дела перекрывая все необходимые направления обзора, хотя тактический воздушный бой был бы явно по зубам спецподразделению полиции. Но Ларский сроду не вляпывался в такие ситуации и не имел ни малейшего желания. Он закрыл глаза и попытался вытащить из глубокой памяти загруженные во времена студенчества знания и навыки по ведению воздушного боя. Тошнота подступила, и он стал дышать глубже.

– Расслабьтесь, Ларский, думаю, до этого не дойдет.

Такой же пройдоха, как и его шеф. Возможно, этот сукин сын единственный здесь понимает, что происходит. Понимает и урчит про себя от удовольствия, рассматривая мою растерянную рожу. Нет, не сукин сын. Сын жирного пижамного спрута, отрастившего слишком длинные конечности для сомнительных игр.

– Вы явно знаете больше чем я, господин контрразведчик. Может, поделитесь?

Игнатов покачал головой.

– У меня тоже нет связи и нет ответов.

– Не могу поверить.

– Как хотите.

– Вы даже не сообщили мне своего звания.

– Сейчас это не так важно.

Усталое лицо криминалиста появилось над центральным сегментом авиетки.

– Платформа с хроносферой готова.

– Стартуйте, а мы за вами, – отдал приказ Ларский и кивнул повернувшемуся пилоту.

Ощутив рывок, Никита закрыл глаза. Почему-то подумал о парусе в киле машины. Это почти миллион наносолнечных слоев батареи, если понадобиться станет в космосе как парашют над авиеткой. Но в космос они не летят.

Предписание ZD.

Какого дьявола, их с хронокопией гнали в один из штабов полиции, спрятанный под толщью океана, а не на закамуфлированную орбитальную станцию военных, как изначально планировалось? Возможно, опять какие-то хитро-мудрые игры Марры? Предположение о холодных щупальцах контрразведки согревало надеждой. Потому что второй вариант откровенно пугал – в космосе стало слишком опасно, реальная угроза непосредственно в Солнечной системе или у самой Земли. Поэтому кто не успел затеряться в ледяной космической жопе, останется здесь, забьется в ту щель, какую найдет. А осталось наверняка слишком много людей. Успел ли вырваться доктор с говорящим зоопарком?

Они опускались в темноту. Очень быстро, судя по всплывающим навигационным данным, но казалось – медленно, с тревожной осторожностью. Тьма пропускала нехотя, обтекала мутными призрачными потоками и уходила вверх, к свету, от которого они бежали, уходя на глубину. Сквозь купол авиетки и боковины, ставшими прозрачными по команде пилота, была видна закрытая кастрюля платформы с хронокопией. Ровный, рассеянный свет, испускаемый их машиной, объединял авиетку и посудину криминалистов в мутное зеленоватое облако. Погружаясь чуть ниже и правее них, платформа тревожно вспыхивала огнями, но их свет размывался, не в силах освятить тьму океана.

Ларский поморщился, полеты сквозь космос он не выносил, но и это местечко не казалось ему более уютным. Хотя по его личной шкале дерьмовых смертей, быть раздавленным водяным прессом чуть приятнее, чем долгие секунды набухать и прожариваться в свете Солнца, пока не лишишься сознания, потеряв весь кислород в теле.

За десять минут, пока они добирались до точки входа в океан по координатам эвакуационного предписания, никто не сказал ни слова. Говорить в ситуации тягостного радио молчания желания не возникло. Озвучивать страшные мысли страшно вдвойне. Отрабатываемые на учениях протоколы безопасности помогали полицейской команде действовать на автомате, они бы и не сбились, случись что, и если бы пришлось стрелять или запускать маскировочные проекции. Но ничего не происходило. Совсем ничего. Невысказанные мысли и ожидание неизвестного только усугубляли тревогу. Ларский был не в состоянии думать о деле, о возможных свойствах и мотивах предполагаемого врага, мысли опять путались, и ему казалось, что они движутся не к спасительной гавани, а в пасть чудовищу, их приманившему и поджидающему.

Он хорошо знал историю, знал, как спокойная жизнь даже одного поколения рождает у следующего нутряное чувство защищенности, невозможности страшной, разрушающей катастрофы в течении их размеренной жизни. Нет, разум пытается отрезвить ничем не обоснованное, но крепчающее на пуховой перине благополучия чувство веры в защищенность правительством, государством, богом. Разум просчитывает возможные угрозы, оценивает принятые меры, выискивает новые. Но все это механическая, разрозненная работа. Потому что внутренний голос нашептывает "ничего не случится, перестань, ничего не может случиться". Нельзя сочинить великолепную, пленяющую души людей арию, если внутри тебя не поет чувство и вера. Нельзя отразить внезапное и яростное нападение из-за угла, если не превратишь свое тело в автомат, спасающий твою жизнь без участия разума, или если твои нервы не обнажены и ты не ощущаешь себя под вечным прицелом. Но это уже не человеческая жизнь, а безумие.

Поэтому вся история человечества – это благодушная ленивая дрема или самонадеянное раздувание щек, сменяемые гранью гибели и отчаянной мобилизацией. Вот и сейчас они слишком долго задирали нос всемогущества, и по всем признакам по нему, в конце концов, прилетело.

– Штаб, дайте точку входа.

Рассеянное и медлительное свечение от спускающихся аппаратов двинулось глубже и дальше, коснулось в проступившей в толще воды глыбы и потекло по ее почти изящным сочленениям. Прямо под ними уходила в темную глубину и в стороны гигантская подводная снежинка. Ее стройные изящные плечи сияли и подрагивали – эффект от защитной силовой сетки. Конец тягостного пути – база глубоководного присутствия ZD, принадлежащая штабу полицейских сил реагирования по Латинской Америке.

– Вы опознаны, берем управление на себя. Платформу отправляем в сектор криминалистики, вас – в оперативный. Возражения есть?

Наконец-то – первый голос в эфире и вполне спокойный. Есть надежда, что здесь я выясню, что происходит.

– Никаких, – сказал Ларский на вопросительный взгляд пилота, – ведите нас.

Авиетка спустилась еще ниже, взяла правее и пошла вдоль вытягивающегося в облаке света стройного, оборудованного симметричными ответвлениями двухкилометрового луча снежинки. На концах ответвлений свет выхватывал пятигранные соты, их гипертрофированные ребра были такие же, как у космических крейсеров. Гладкий бок океанской рыбы мелькнул над прорисованным мягким свечением ребром и исчез, как призрак, случайно забредший в покинутый и погруженный в темноту дом.

Здвински смахнул голограмму боевого слежения и яростно почесал нос.

– Надеюсь, здесь мы поймем, какого рожна происходит?

Кто-то скептически хмыкнул, и они нырнули внутрь.

Свет сразу плеснул в прозрачные бока авиетки, принося с собой картину парковочного сектора, пустого, оснащенного только кронштейнами и манипуляторами репарантов вдоль широких панелей. Авиетка застыла на парковочных стапелях, выпуская их из ложементов и открывшегося проходом борта. Все потянулись к выходу.

Они уже были снаружи, когда интеркомы запищали, обнаружив каналы связи. Только все выбрались из авиетки, как сверху посыпались минилинкболы. Таких Ларский еще не видел – желтые, лучащихся радостной улыбкой голопроекции колобков. С ушами и хвостиком. Никита вытаращил глаза.

– Генерал-майор, прошу срочно следовать за мной, – сообщило создание. – Вас ожидают.

Ларский обернулся к Игнатову. Тот стоял с непроницаемым лицом, и линкболла около него не было.

– У меня есть небольшое дело, Никита Сергеевич, но я уверен, что вы и без меня справитесь.

Спрутов сын все-таки что-то знает и молчит.

– И откуда у вас такая уверенность, Олег Павлович?

– Не злитесь. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Контразведчик протянул руку. Ларский помедлил, но все-таки пожал ее и повернулся к остальным. Спецгруппе предназначался свой колобок, пилоту – свой. Команду разводили в разные стороны. Здвински широко улыбнулся:

– Мы прощаться не будем.

– Да, я рассчитываю на вашу помощь. В полиции всегда встречают гостей глупо улыбающимся мячиками?

– Давняя традиция. Лет двести назад забавлялись, создавая доброжелательную атмосферу в тюрьмах, а потом они появились везде. Знаете, как блатной жаргон.

– Как-нибудь расскажите мне подробнее о ваших традициях, сержант.

– С удовольствием. Как только все успокоится.

Одним движением они обменялись контактами и, попрощавшись со всеми, Ларский устремился за голографическим спутником. Впрочем, разбежаться он не успел. Через пять метров круглое чудовище зависло.

– Быстрое перемещение по базе типа ZD предполагает использование сайскутера.

Исчезнувшие стенные панели открыли целый арсенал проклятых полицейских метел. Понятно, что бравые широкоплечие ребята типа сержанта Здвински, способные вырастать из-под земли в центре даже плавающих городов, с сайскутером не расставались. Таскали у бедра эту летающую игрушку и, тряхнув ей, как древние красавицы веером, превращали короткую дубинку в летающую ракету под силовым щитом, способную развивать скорость не меньше прокурорского челнока. Но Ларский, бюрократический червь и сибарит в душе, не имел никакой склонности к ведьминым полетам и к сжиманию между ляжками толстой сигары. Но на базе ZD были свои правила.

Резко выдохнув, Ларский сдернул со стены гладкую теплую палку, тряхнул ей и перекинул ногу через едва прочерченную выемку седла раздувшейся хреновины. Рывок, следователь качнулся и вцепился в короткие рулевые изгибы. Сайскутер помчался мимо мерцающих панелей, карманов силовых блоков, групп репарантов, следуя за быстрым, сияющим улыбкой до ушей спутником-бесенком. Словно впереди их ждали веселые эстафеты, а не дерьмовые новости. Управлять бешеной сигарой Ларский умел, но не был уверен, что сумеет на ней удержаться. Странно, что такой способ передвижения в полиции находили более простым и управляемым, чем встроенные в ступни и локти движки. Хотя все одинаково отвратительно. А еще этот цифровой улыбчивый засранец. Хотя бы рожу свою вперед развернул!

– Прибыли, – сообщило летающее чудо.

Никита пристегнул к бедру сайскутер и прикоснулся рукой к дымчатой, обведенной тонким серебристым контуром панели, на которую прилип его спутник. Панель исчезла и Ларский вошел. Здесь собралось человек десять полицейских чинов, они слушали своего что-то горячо объясняющего коллегу и появление Никиты не заметили.

Идеальный квадрат зала заседаний заливал дневной свет, не оставляя уютных теней даже по углам, наливая стальным сиянием поверхность длинного стола, росчерки расположенных на нем индивидуальных панелей управления, высокие спинки стульев, простые и гладкие стены. Обстановка предельно аскетичная, Ларский никогда не любил такую. Как и на крейсерах, в штабах, задействованных по военным протоколам, весь интерьер выстраивался исключительно генераторами силовых полей и мог быть любым. Во что превращался командный пункт – в зал, уставленный произведениями искусства, в роскошный восточный шатер или пещеру – было делом вкусовых пристрастий обладателя самых толстых погон на этом пространстве.

Никита присмотрелся к сидящему во главе стола. Все ясно. Не человек, а гончая, запечатанная в серую, поблескивающую, как лакированная кожа, форму, наверное, даже похрустывающую на ходу. Это не Марра в его фланелевых халатиках с фарфоровыми чашечками в рукавах. По всей видимости здесь командовал человек четких правил и принципов. Тонко и неброско прошитые на груди знаки различий подсказывали, что хозяин был в чине полковника.

Заметив Никиту, главный жестом остановил говорящего, встал, оправил и так идеально сидящую форму и самым серьезным видом направился к Ларскому. Глядя на это лицо с резкими, но правильными чертами, на запавшие глаза, изгиб тонких губ и ежик коротко стриженых волос с проседью, Никита с облегчение подумал о своевременно выброшенной бабочке.

– Генерал-майор Никита Сергеевич Ларский, приветствую вас на нашей базе. Я был информирован о вашем прибытии. Полковник Оскар Берг к вашим услугам.

Рукопожатие было официальным, крепким и холодным.

– Приятно познакомиться, полковник. Хотя, признаться, не совсем понимаю, почему меня направили к вам и с такой спешностью,– ответил он, автоматически переходя на услышанный английский.

– Приказ – ускорить этап эвакуации. Садитесь, мы вас введем в курс дела, как сможем. С остальными познакомитесь в рабочем порядке. Параллельно постараемся организовать вам связь с руководством.

Никита вскинул брови, может, этот решительный полковник подскажет ему, кто же сейчас является его руководством. Однако, задать вопрос он не успел, Оскар Берг, едва закончив фразу, развернулся, показал идеально прямую спину и зашагал в обратную сторону. Оставалось только пристроиться где-то, чтобы входить в курс дела. Ближайший к нему полицейский, обладатель широкого ухмыляющегося темнокожего лица, приглашающе похлопал по пустому стулу. Ларский выдохнул и опустился на него.

– Если коротко, генерал-майор, то на нас напали!

От неожиданно пролаянной фразы Никита вздрогнул. Оказывается, это Берг, дошагав до своего места, решил быть максимально кратким. От настолько лаконично настроенного человека следовало держаться подальше.