Текст книги "Череп под кожей"

Автор книги: Филлис Дороти Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Однако существовал еще один способ напечатать письма, и ей казалось, что злоумышленник воспользовался именно им. Она сама покупала подержанные машинки для агентства, обходя комиссионные магазины и демонстрационные залы, где они стояли на столах, пристегнутые цепями, и беспрепятственно проверяла качество печати одного аппарата за другим; при этом никто за ней не наблюдал. Любой человек, вооружившись стопкой бумаги и словарем цитат, вполне мог регулярно посылать угрожающие анонимные письма, используя магазины в районах, где его едва ли могли узнать. Достаточно было иметь телефонный справочник, чтобы найти их.

Прежде чем сложить письма в папку, она внимательно посмотрела на то, что, по словам сэра Джорджа, было напечатано на его машинке. Быть может, ей только показалось, что череп и кости нарисовали другой рукой – более осторожной, менее уверенной? Вне всякого сомнения, кости имели другую форму и казались чуть больше, чем в других записках, да и череп был шире. Отличия не были разительными, но их стоило принять во внимание. Да и предупреждение, сделанное в этом письме, звучало не так зловеще:

«В предсмертной муке пусть никто не произносит предо мною слово «смерть» ибо это слово преисполнено бесконечного ужаса».

Эту цитату она не знала и не смогла найти в словаре издательства «Пингвин». Скорее, фраза принадлежит Уэбстеру, а не Шекспиру; возможно, она взята из «Белого дьявола» или «Процесса дьявола» [13]13
  На русском языке книга также издавалась под названием «Всем тяжбам тяжба».


[Закрыть]. Пунктуация казалась правильной, хотя Корделия рассчитывала увидеть запятую перед «ибо». Возможно, цитату воспроизвели по памяти и не сверили с текстом. Определенно ее напечатал другой человек, не привыкший пользоваться печатной машинкой. И ей казалось, она знала кто.

Во всех остальных цитатах содержались угрозы, которые рознились по степени ужаса, внушаемого жертве. В строках Кристофера Марлоу слышалось смутное отчаяние: «У ада нет границ, как нет у ада и пределов в одной лишь точке мирозданья, ибо где мы – там есть и ад. А где есть ад, нам только быть и надлежит». Едва ли можно было истолковать эту фразу как угрозу, хотя сквозивший в ней нигилизм, модный в те времена, мог не понравиться человеку с тонкой натурой. Еще одна цитата Марлоу была получена шестью неделями раньше: «Осталось жить тебе не больше часа, а после будешь ты навеки проклят». Вот здесь уже все было предельно ясно, однако угроза оказалась беспочвенной: Кларисса прожила гораздо больше отпущенного часа. И все же Корделии казалось, что с течением времени цитаты становились все более зловещими и специально подбирались так, чтобы напряжение от фраз, напечатанных под изображением гроба, постепенно нарастало – от «Надеюсь, вам понравилась змея» [14]14
  У. Шекспир. Антоний и Клеопатра.


[Закрыть], до зловещих строк из «Генриха VI»: «Вниз, прямо в ад, так и скажи, что я тебя туда отправил».

Если взять все письма в совокупности, постоянное повторение темы смерти и ненависти производило гнетущее впечатление, глупые детские картинки дышали угрозой. Корделия начала понимать, как эта тщательно продуманная программа по запугиванию могла повлиять на чувствительную и ранимую женщину – на любую женщину, если уж на то пошло. Как это могло омрачить ее утро, превратить в кошмар любое рядовое событие вроде посещения почты, появления письма на подносе в коридоре или конверта под дверью. Легче всего было посоветовать жертве злоумышленника спустить эти пасквили в унитаз, как обычный мусор, чем они и являлись. Но в любом обществе все еще жив страх перед силой тайного врага, служащего дьяволу и желающего несчастному погибели. Здесь поработал некто обладавший незаурядным, наводящим ужас умом. И Корделию совсем не радовала мысль о том, что причастный к анонимным письмам человек, вероятно, будет находиться в числе гостей на острове Корси, что за взглядом одного из тех, с кем она встретится за столом, могут скрываться такие злые намерения. Корделия вдруг подумала, что Кларисса Лайл может оказаться права и ей действительно угрожает реальная опасность. Потом она отбросила эту мысль, убедив себя, что записки уже начали действовать и на нее. Убийцы не афишируют своих планов за несколько месяцев. Но разве не бывает исключений? Для души, поглощенной ненавистью, акт убийства мог показаться слишком коротким, слишком мимолетным, чтобы испытать удовлетворение. Есть ли в окружении Клариссы Лайл настолько жестокий враг? Человек, мечтавший сначала насладиться ее страданиями, медленно разрушая ее психику постоянным запугиванием и провокациями, которые погубят ее карьеру, и только потом убить ее?

Корделия вздрогнула. Дневное тепло ушло, ночной воздух, проникающий через открытое окно, даже в этом городском гнездышке нес с собой привкус смерти и резкий запах, присущий осени. Она отложила последнюю записку и закрыла папку. Ей были даны четкие указания: беречь Клариссу Лайл от любых беспокойств и волнений перед субботней постановкой «Герцогини Амальфи» и, если удастся, выяснить, кто отправляет ей письма. Именно это она и постарается сделать.

Часть II
Генеральная репетиция

Глава восьмая

Когда викторианский Спимут, к удивлению жителей, сменил простые уличные фонари на газовые, обошлось без взрывов и прочих неприятностей. Не нашлось причин у него отказаться и от новой железной дороги. Приняв неизбежное, власти Спимута поступили как в Кембридже и, ко всеобщему неудобству, построили дорогу подальше от города. Очаровательная маленькая станция располагалась всего в четверти мили от статуи королевы Виктории, отмечавшей центр променада. Корделия, выйдя на залитую солнцем улицу с сумкой в одной руке и портативной пишущей машинкой – в другой, обнаружила пеструю вереницу ярко раскрашенных домов, растянувшуюся вдоль отделанной камнем крошечной пристани, за которой виднелся пирс и мерцающее море. Она едва не расстроилась, что ей пора уходить. Здание станции, выкрашенное белой краской, и изогнутая крыша с узорами из кованого железа, тонкими, словно кружево, напомнили ей картинки из летних изданий еженедельного детского журнала, на которых море всегда было голубым, песок – ярко-желтым, солнце изображалось как золотистый шар, а весь этот счастливый чудо-городок обрамлялся железной дорогой. Только миссис Уилкс, самая бедная из ее приемных матерей, покупала ей детские иллюстрированные журналы, и лишь ее Корделия вспоминала с теплотой. Быть может, не просто так подумала она о ней теперь.

На стоянке такси уже выстроилась небольшая очередь, однако Корделия не видела смысла ехать на машине. Дорога шла под гору, и пристань была хорошо видна. Она зашагала вперед, почти забыв о тяжелом багаже, с удовольствием вдыхая аромат нового дня. Маленький городок купался в солнечном свете, ряды однотипных домов в георгианском стиле – простых, скромных, с элегантными фасадами и балконами из кованого железа – казались очаровательными и почти искусственными, а солнце подсвечивало их так ярко, что они становились похожи на театральные декорации. У кромки воды виднелись серые очертания маленького военного корабля, который возвышался над заливом почти неподвижно, как резная детская игрушка. Корделии казалось: стоит протянуть руку – и она достанет его из воды. По мере того как она спускалась по крутой, вымощенной булыжником улице, ряды желтовато-коричневых, розовых и голубых домов оставались позади, как пестрая лужайка над дальними холмами, а ярко раскрашенная статуя королевы Виктории в изысканном платье властно указывала скипетром в направлении общественных туалетов.

И повсюду на тротуарах толпились люди: по широкой улице они стекались рекой на пляж, укладывались загорелыми рядами на зернистый песок, усаживались в мягкие шезлонги, становились в очередь за мороженым, выглядывали из окон автомобилей в поисках места для парковки. Корделия недоумевала, откуда они все взялись в этот будний день в разгар сентября, когда сезон отпусков уже закончился и дети вернулись в школу. Или они все разом решили прогулять работу и школу, воспрянув после осенней спячки из-за внезапно вернувшегося лета, с пятнистыми красными лицами на белых шеях, с открытой грудью и руками, которые совсем недавно прятали от сентябрьских холодов, а теперь снова выставили под лучи сурового осеннего солнца? Весь день был напоен запахом лета, водорослей, разгоряченных тел и пузырящейся краски.

На воде у оживленной маленькой пристани покачивались многочисленные шлюпки и кораблики с опущенными парусами, однако судно с названием «Шируотер», написанным на носу, искать пришлось недолго. Оно оказалось около тридцати футов в длину, с низкой каютой в центре и дощатым сиденьем на корме. Управлял им пожилой, умудренный жизнью моряк. Он сидел на швартовой тумбе на корточках, широко раздвинув тонкие ноги в рыбацких сапогах. На нем был голубой джемпер с эмблемой острова Корси на груди, и он очень напоминал моряка Папая [15]15
  Герой американских комиксов и мультфильмов.


[Закрыть]. Завидев Корделию, старик достал трубку из явно беззубого рта. Трубка, как ей показалось, служила больше для того, чтобы создать нужное впечатление, а не расслабиться. Он приложил руку к фуражке и расплылся в улыбке, когда она представилась, но ничего не ответил. Забрав у нее машинку и сумку, затолкал их в каюту, потом повернулся и протянул ей руку. Но Корделия уже запрыгнула на борт и устроилась сзади. Старик вернулся на свой пост на швартовой тумбе, и они принялись ждать.

Через три минуты подъехало такси, из которого вышли женщина и молодой человек. Женщина заплатила за поездку, предварительно поругавшись с водителем, а юноша стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, потом отошел к берегу и уставился в воду. Она подошла к нему, и они вместе зашагали к кораблю: он семенил за ней, как обиженный ребенок. Это, подумала, Корделия, должно быть, Роума Лайл с Саймоном Лессингом, и дама явно не обрадовалась тому, что им пришлось ехать в одном такси. Корделия наблюдала, как женщина, поддерживаемая моряком, взобралась на борт. Внешне она ничем не напоминала свою кузину, если не считать формы верхней губы, и тоже оказалась светловолосой. Но все же она была типичной англосаксонской блондинкой, так что на ярком солнце ее волосы отливали серым. У нее была стильная короткая стрижка, идеально подходящая к форме ее головы; она казалась выше кузины, а в ее движениях чувствовалась уверенность в себе. Но на ее лице с морщинами, которые пролегли по всему лбу и от уголков губ к носу, отражалось какое-то задумчивое неудовольствие, а в глазах сквозило беспокойство. Она была одета в элегантный светло-коричневый брючный костюм, с воротником, отделанным голубой тесьмой, и свитер с высоким горлом в желто-коричневую полоску на голубом фоне. Корделии показалось, что даже для выходного дня этот наряд был чрезмерно щегольским, – возможно, потому, что она надела его с туфлями на высоких каблуках, которые помешали ей с изяществом взойти на судно. Да и цвет диссонировал с ее кожей. Нельзя было не признать, что перед ней стояла женщина, которая любила приодеться, хоть и не умела подобрать одежду, которая была бы ей к лицу и подходила к ситуации. Что касается юноши, то у Корделии едва ли был шанс составить мнение о его модных пристрастиях или о чем-либо еще. Он бросил взгляд на корму, заметил ее, вспыхнул и метнулся в каюту с такой скоростью, что ей стало очевидно: едва ли он внесет лепту в общую атмосферу веселья в предстоящий уик-энд. Мисс Лайл устроилась на носу корабля, а капитан снова вернулся на швартовую тумбу. Они ждали в тишине. Судно мерно покачивалось, отталкиваясь от буфера из старых шин, прикрепленных к каменной пристани, а маленькие лодочки между ними проплывали в открытое море. Через пару минут мисс Лайл крикнула:

– Разве нам не пора отправляться? Нас ждут к обеду.

– Ждем еще одного. Мистера Уиттингема.

– Он никак не мог приехать на поезде, который приходит в девять тридцать три, иначе уже был бы здесь. Я не видела его на станции. Возможно, он едет на машине и опаздывает.

– Мистер Эмброуз сказал, что он приедет на поезде. Велел его подождать.

Мисс Лайл нахмурилась и вперила взгляд в воду. Прошло еще две минуты, потом лодочник крикнул:

– Вот он. Идет. Вот мистер Уиттингем. – Трижды заверив всех в появлении Уиттингема, он стал готовиться к отплытию. Корделия подняла голову и через ослепляющую пелену солнечных лучей увидела нечто похожее на саму смерть на ходулях, которая брела к пристани, сжимая в костлявых пальцах тканевую дорожную сумку. Она заморгала, и когда наконец смогла сфокусировать взгляд, нечто обрело человеческие очертания. Глазницы постепенно превратились в глаза, живые и немного удивленные. Что же касалось комплекции, этот человек действительно казался самым худым и безнадежно больным из всех передвигавшихся без посторонней помощи людей, которых ей доводилось видеть. Однако его голос звучал уверенно, а слова лились легко и непринужденно.

– Простите, что задержал вас. Я Айво Уиттингем. Мне казалось, что пристань намного ближе, и я пошел пешком, а потом, разумеется, уже не смог поймать такси.

Он отверг помощь Олдфилда – правда, без всякого раздражения, и уселся на носу, а сумку поставил между ног. Все молчали. Наконец веревку отсоединили от швартовой тумбы, моряк смотал ее и бросил на борт, мотор вздрогнул и ожил. Почти незаметно судно отчалило от пристани и направилось в открытое море.

Прошло десять минут, но остров, к которому они подбирались с черепашьей скоростью, был все так же далеко, хоть они и отплывали все дальше от берега. Рыбаки на пирсе уменьшились до размеров спичечного коробка, гул города заглушил шум мотора, и, наконец отдалившись, Спимут превратился в разноцветное пятно. Горизонт приобрел бледно-фиолетовый оттенок, сгущавшийся вокруг низких облаков, от которых отделялись кремовые островки и, почти не колеблясь, всплывали в ясную лазоревую высь. Маленькие волны словно мерцали, наполненные светом, который впитывали из чистого воздуха и вновь отражали в бледную голубизну неба. Корделия подумала, что море и берег в отдалении напоминают ей картину Моне – мазки яркой краски на фоне полос другого цвета, так что сам свет становился осязаемым. Она наклонилась через борт и погрузила руку в бурлящую воду. У нее перехватило дыхание от холода, но она продолжала держать руку под водой, расставив пальцы и пытаясь поймать три маленьких волны, искрящихся на солнце. Она наблюдала, как сияющие капельки оседают на волосках на ее предплечье. Из оцепенения ее вывел женский голос. Роума Лайл обогнула каюту и, подойдя к ней, произнесла:

– Эмброуз Горриндж всегда так поступает: присылает Олдфилда, который оставляет гостей в одиночестве, вынуждая их знакомиться самостоятельно. Я Роума Лайл, кузина Клариссы.

Они пожали друг другу руки. Ее рукопожатие было крепким и отдавало приятной прохладой. Корделия представилась, добавив:

– Но я не отношусь к числу гостей. Я еду на остров работать.

Мисс Лайл, бросив взгляд на печатную машинку, сказала:

– Боже правый. Эмброуз ведь не собирается написать очередной бестселлер?

– Насколько мне известно, нет. Меня наняла леди Ральстон. – Возможно, подумала Корделия, стоило признаться, что ее нанял как раз сэр Джордж, однако она чувствовала, что это может привести к осложнениям. Но рано или поздно придется как-то объяснить свое присутствие. Возможно, сейчас наилучший момент. Она подготовилась к неизбежным вопросам.

– То есть Кларисса! И что же вы будете делать, скажите на милость?

– Разбираться с ее корреспонденцией. Звонить по телефону. В общем и целом облегчать ей жизнь, чтобы она могла сосредоточиться на спектакле.

– Для того чтобы облегчить жизнь, у нее есть Толли. Что она об этом думает? Я имею в виду Толли.

– Понятия не имею. Я с ней еще не познакомились.

– Едва ли ей это понравится. – Роума одарила Корделию взглядом, в котором подозрение сочеталось с замешательством. – Я читала об этих странных девицах, очарованных сценой. У них нет ни капли таланта, но они пытаются купить себе членство в клубе, приклеиваясь к своему кумиру. Готовят, ходят по магазинам, выполняют мелкие поручения, как собачки. Они либо умирают от перегрузок, либо зарабатывают нервный срыв. Вы ведь не из этих жалких людишек, правда? Я вижу, что нет. Но разве вы не находите свою работу, так сказать… странной?

– А чем занимаетесь вы? У вас менее странная работа?

– Простите. Я вела себя бестактно. Можете списать это на тот факт, что я несостоявшийся школьный учитель. Сейчас я работаю в книжном магазине. Быть может, это прозвучит банально, но уверяю вас: в этом есть нечто приятное. Вам надо познакомиться с пасынком Клариссы. Его зовут Саймон Лессинг. Наверное, из всех гостей, которые приедут на этот злосчастный уик-энд, по возрасту он вам ближе всех.

Услышав собственное имя, юноша вышел из каюты и зажмурился на солнце. Быть может, подумала Корделия, он хотел бы появиться сам, а не по зову мисс Лайл. Он протянул ей руку, и она пожала ее, удивившись, какие у него сильные пальцы. Они пробормотали традиционные приветствия. Он был красивее, чем показался ей на первый взгляд: с продолговатым живым лицом и широко расставленными серыми глазами. Но его кожу испещряли шрамы от старых угрей, а на лбу красовалась россыпь новых, да и в форме губ чувствовалась слабость характера. Корделия знала, что благодаря широкому лбу, высоким скулам и «кошачьему» лицу она выглядит моложе своих лет, но и припомнить не могла, когда чувствовала себя столь великовозрастной в сравнении с этим застенчивым юношей.

И вдруг тишину нарушил еще один голос. Последний пассажир пришел на корму и присоединился к ним.

– Когда принц Уэльский приезжал на остров Корси в тысяча восемьсот девяностых годах, тарахтя на своем пароходике, старый Горриндж, встречая его, выстраивал на берегу музыкантов. Об этом нигде не упоминается, но они были одеты в тирольские костюмы. Думаете, любовь Эмброуза к прошлому заставит его устроить нам подобный прием?

Прежде чем кто-то успел ответить, судно обогнуло восточную часть острова, и их взорам неожиданно открылся замок.

Глава девятая

Хотя Корделия не осознавала, что размышляла об архитектурных особенностях замка на Корси, в ее воображении уже четко сформировалось массивное строение из серого камня с бойницами, изобилующее украшениями и в своей викторианской основательности олицетворявшее компромисс между домашним уютом и грандиозностью. Реальность, внезапно представшая перед ней в лучах утреннего солнца, заставила ее затаить дыхание от изумления. Замок стоял на берегу моря, словно вырос из волн морских. Он был сложен из красно-розового кирпича; каменная кладка отличалась ровными бледными линиями и фигурными обрамлениями окон, которые сверкали на солнце. В западной части взмывала ввысь изящная круглая башня, увенчанная куполом, внушительным, но вместе с тем утонченным. Все строение было компактным и одновременно массивным, а высокие покатые крыши и изящная башня создавали впечатление легкости и спокойствия, которое отнюдь не ассоциировалось с викторианской архитектурой. Южный фасад выходил на широкую террасу, которую зимой, несомненно, заливало водой. От террасы лестница из двух пролетов вела вниз, к узкому галечно-песчаному пляжу. Пропорции замка, на ее взгляд, идеально гармонировали с тем местом, где он находился. Будь он больше, выглядел бы претенциозно, меньше – его очарование было бы не столь велико. Но это здание, сочетавшее в себе черты замка и одновременно семейного гнезда, казалось ей исключительно удачным примером викторианской архитектуры. Корделия едва не рассмеялась от восторга, глядя на него.

Она и не осознавала, что Айво Уиттингем подобрался к ней сзади, пока он не заговорил.

– Это ваш первый визит в замок? Что вы о нем думаете?

– Он великолепен. Я такого не ожидала.

– Вы интересуетесь викторианской архитектурой?

– Интересуюсь, но не очень в ней разбираюсь.

– Я бы не стал признаваться в этом Эмброузу. Иначе он все выходные будет рассказывать вам о своих увлечениях и предрассудках. Я выполнил домашнюю работу, так что заранее сообщаю вам, что архитектором выступил Э.У. Годвин, который работал на Уистлера и Оскара Уайлда и вообще вращался в мире эстетов. По его словам, он стремился к идеальному балансу между материальностью и пустотой. Что ж, в данном случае ему это удалось. Он построил парочку ужасных муниципалитетов, включая один в Нортгемптоне, хотя Эмброуз никогда не признает, что он ужасен. Но, я думаю, по поводу величия этого строения у нас разногласий не возникнет. Вы принимаете участие в постановке?

– Нет, я приехала по работе. Я секретарь мисс Лайл. Временный секретарь.

Он одарил ее коротким удивленным взглядом. Потом его губы изогнулись в улыбке.

– Могу себе вообразить. Кларисса действительно отдает предпочтение временным отношениям.

Корделия тут же вставила:

– Вы знаете что-то о постановке? Например, какая задействована труппа?

– Кларисса разве не объяснила? Они называются «Коттрингем плеерс» и считаются самой старой любительской труппой в Англии. Основана труппа в 1834 году сэром Чарлзом Коттрингемом, и с тех пор его семья так или иначе поддерживала их деятельность. Целых три поколения Коттрингемов с ума сходили по театру, и сила их энтузиазма неизменно оказывалась прямо пропорциональна уровню их таланта. Нынешний Чарлз Коттрингем играет Антонио. Его прадедушку приглашали на местные пирушки, до тех пор пока он не набрался наглости положить похотливый глаз на Лилли Лэнгтри. Принц Уэльский выразил ему свое неудовольствие, и с тех пор ни один Коттрингем больше не ночевал в стенах замка. Весьма удобная традиция для Эмброуза. Ему нужно лишь нанять актрису на главную роль и пригласить пару гостей. Джудит Коттрингем устраивает домашнюю вечеринку для режиссера и остальных членов труппы. Все они приедут к завтрашнему обеду.

– А где они играли до тех пор, пока мистер Горриндж не предоставил им сцену в замке?

– Полагаю, инициатором выступила Кларисса, а не Горриндж. Они давали ежегодные спектакли в старом зале собраний в Спимуте, это было событие скорее общественное, нежели культурное. Но завтрашний день не должен быть настолько скучным. Спимутский мясник – что любопытно, учитывая ситуацию, – играет Бозолу, и, говорят, весьма неплохо. Фердинанда играет актер труппы Коттрингема. Это, конечно, не Гилгуд, но Кларисса утверждает, что декламировать стихи со сцены он умеет.

Звук мотора постепенно перешел в тихий рокот, и судно медленно подтянулось к причалу. Каменная дорожка, изгибаясь, спускалась с террасы к берегу с двух сторон, образуя миниатюрную гавань. Крутые ступени, усыпанные гирляндами водорослей, вели к воде. В конце более длинной восточной части пристани возвышались величественные руины – круглый помост для выступлений, из кованого железа, выкрашенный белой и бледно-голубой красками, с изящными колоннами, поддерживавшими изогнутую крышу. Под ней столпились встречающие – компания из двух женщин и двух мужчин, которые стояли без движения, словно запечатленные на картине. Кларисса Лайл находилась впереди, хозяин острова – у ее левого плеча. За ними с невозмутимым и тщательно выверенным безразличием прислуги стояли мужчина и женщина, причем мужчина был выше всех в этой группе.

Но доминировала над всеми Кларисса Лайл. Первое впечатление, которое возникало при взгляде на нее, – богиня со свитой. По мере того как судно приближалось к пристани, Корделия заметила на ней нечто похожее на шорты и муслиновый топ без рукавов, в плотную складку, а поверх него – свободную, почти прозрачную, прямую тунику из того же материала, с широкими рукавами, перетянутую поясом на талии. На фоне этой обманчиво простой, свободно струящейся элегантной легкости Роума Лайл в своем брючном костюме, казалось, излучала тяжелую скованность, режущую глаз.

Встречавшие, словно повинуясь чьим-то указаниям, продолжали стоять без движения, пока судно с легким толчком не коснулось нижней ступени. Потом Кларисса пропела приветствие, подняла руки в трепещущих рукавах «летучая мышь» и побежала вперед. Привычный порядок вещей нарушился.

Во время разговора, который последовал за официальными приветствиями, Эмброуз Горриндж следил за разгрузкой коробок и сумок из импровизированного багажника на корме, а Корделия внимательно наблюдала за ним. Хозяин оказался человеком среднего роста, с гладкими черными волосами и аккуратными ладонями и ступнями. Он производил впечатление толстяка не потому, что обладал лишним весом, а из-за женской припухлости и округлости лица и рук. Его кожа отсвечивала розовым и голубым, а четкой формы румянец на скулах казался почти искусственным. Но больше всего поражали его глаза – большие, сияющие, как черные отполированные морем камни, с прозрачными и почти просвечивающими белками. Уголки губ были приподняты в вечно натянутой улыбке, так что все его лицо принимало исключительно веселое выражение, как у человека, который беспрестанно смеется про себя. На нем были коричневые хлопчатобумажные брюки и черная рубашка с короткими рукавами. И то и другое идеально подходило как для погоды, так и для обстановки, однако Корделии его вид казался нелепым. Для того чтобы обозначить границы и удержать под контролем скрытую силу его сложной и, на ее взгляд, пугающей личности, требовалось нечто более формальное.

Мужчина-слуга, который следил за тем, как разгружают багаж, а потом деревянные ящики с продуктами и перекладывают все на грузовик, тоже отличался от других. Должно быть, подумала Корделия, рост у него больше шести футов. В темном костюме, с осунувшимся белым скорбным лицом, он являл собой мрачную пародию на работника похоронного бюро Викторианской эпохи. Его вытянутая остроконечная голова с высоким покатым блестящим лбом была увенчана париком из грубых черных волос без малейшей претензии на натуральность. Волосы были расчесаны на прямой пробор, а концы их выглядели скорее обрубленными, чем аккуратно подстриженными. Корделия подумала, что такой странный вид не случаен, и задалась вопросом, какое извращение или тайный порыв заставили его придумать и явить миру такой бескомпромиссно эксцентричный образ. Выступал ли он таким образом против обыденности или демонстрировал послушание, коего требовала его работа? Вряд ли. Сегодня у слуг, которых раздражает их работа, есть способ от нее избавиться. Они всегда могут уволиться.

Заинтригованная внешностью мужчины, она почти не обратила внимания на его жену – невысокую круглолицую женщину, которая стояла подле мужа и молчала на протяжении всей разгрузки.

Кларисса Лайл даже не посмотрела в ее сторону, а вот Эмброуз Горриндж сделал шаг вперед, улыбнулся и сказал:

– Должно быть, вы мисс Грей. Добро пожаловать на остров Корси. Осмотреться вам поможет миссис Мунтер. Мы разместим вас рядом с мисс Лайл.

Корделия подождала, пока Мунтеры не закончат разгружать судно. Когда они все втроем шли следом за остальными гостями, Мунтер передал жене маленькую тканевую сумку со словами:

– Сегодня не особенно много почты. Посылка из лондонской библиотеки не прибыла. Это означает, что мистер Горриндж, возможно, не получит книг до понедельника.

Женщина впервые подала голос:

– У него и без книг полно дел в эти выходные.

В это самое мгновение Эмброуз Горриндж повернулся и окликнул Мунтера. Мужчина шагнул вперед, сменив быстрый шаг на статную неспешную походу, что тоже, вероятно, было частью игры. Как только он отошел на почтительное расстояние, Корделия произнесла:

– Если будет какая-то почта для мисс Лайл, сначала она должна поступать ко мне. Я ее новый секретарь. И я буду отвечать на телефонные звонки вместо нее. Вероятно, мне следует просмотреть всю почту, которая пришла. Мы ждем одно письмо.

К ее удивлению, миссис Мунтер передала ей сумку без всяких возражений. В ней оказалось восемь писем, перевязанных резинкой. Два предназначались Клариссе Лайл. В одном из них, в пухлом конверте, явно находилось приглашение на модный показ: на клапане было выгравировано имя известного дизайнера. Второе письмо было в обычном белом конверте с напечатанной на машинке надписью: «Герцогине Амальфи для передачи Клариссе Лайл, остров Корси, Спимут, Дорсет».

Корделия отошла на пару шагов. Знала, что разумнее было бы подождать, пока она не останется одна в своей комнате, но не могла сдерживаться. Стараясь сдержать волнение и любопытство, просунула палец под клапан. Он был неплотно приклеен и тут же отошел. Корделия подозревала, что послание будет коротким. Так и оказалось: внутри лежал листок той же бумаги с аккуратно нарисованным черепом и перекрещенными костями, а под ним красовались две строки. Она скорее почувствовала, что они из пьесы, чем узнала их.

Призови нашу даму громко

И в саван чистый облачи!

Положив записку обратно в конверт, Корделия быстро засунула ее в карман жакета и подождала, пока ее нагонит миссис Мунтер. Она заметила, что большинство комнат выходит на террасу с прекрасным видом на Ла-Манш, а вход в замок располагается в скрытой от посторонних глаз восточной части, вдали от моря. Они прошли под каменной аркой и оказались в ухоженном саду, огороженном стенами, потом свернули по широкой тропинке между газонами, и наконец, преодолев высокое крыльцо с аркой, ступили в большой холл. Остановившись на пороге, Корделия представила себе первых гостей замка в девятнадцатом веке: леди в кринолинах со сложенными зонтиками и их горничные с обтянутыми кожей сундуками и шляпными коробками, отдаленный шум приветствующего гостей оркестра и тучный немецкий принц с большим животом. Вся эта процессия проходила под арчатыми сводами галереи мистера Горринджа. В те времена большой холл замка был сплошь заставлен мебелью: там располагалась богатая экспозиция диванов, стульев и несколько столов, лежали великолепные ковры и высились пальмы в огромных горшках. Здесь все приглашенные собирались в конце дня, прежде чем медленно, в строгом иерархическом порядке, пройти через двустворчатые двери в обеденный зал. Теперь в галерее можно было увидеть лишь длинный узкий стол и два стула – по одному с каждой стороны сложенного из камня камина. На противоположной стене висел шестифутовый гобелен, почти наверняка созданный Уильямом Моррисом: Флора, на которую жрицы возлагали венок из роз, стояла среди лилий и кустарников алтея. Широкая лестница, расходящаяся направо и налево, вела в галерею, обнимавшую холл с трех сторон. Почти всю восточную стену занимал витраж с изображением странствий Улисса. Цветные лучи танцевали в воздухе, придавая холлу некую торжественность, как в церкви. Корделия поднялась по лестнице за миссис Мунтер.

Двери большинства спален выходили в галерею. Комната, в которую проводили Корделию, оказалась изумительно светлой и нежной, чего она никак не ожидала. Два окна – высокие, необычной формы – были занавешены ситцевыми шторами с узором из лилий, та же ткань использовалась как покрывало для кровати. Ею же была обита подушка прикроватного стула с плетеной спинкой. Простой камин украшал филенчатый фриз из шестидюймовой черепицы. Изображения цветов и листвы перекликались с плитками большего размера, окружавшими каминную решетку. Над кроватью тянулся целый ряд нежных акварелей: ирисы, лесная земляника, тюльпан и лилия. Должно быть, подумала она, это комната Моргана, о которой говорила мисс Модсли. Она радостно огляделась, и миссис Мунтер, заметив ее интерес, решила взять на себя роль гида, но делилась сведениями без энтузиазма, словно механически их зазубрила.