Текст книги "Таинственный пруд"
Автор книги: Филиппа Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
Так что приезжайте поскорей».
– Нужно ехать, – сказала мать. – Мне всегда доставляли радость поездки в Лондон. В последний раз, конечно, было очень печально, но Елена, должно быть, уже оправилась от горя.
Итак, мы вновь оказались в Лондоне. Это был мирный год, мне исполнилось четырнадцать лет, и для своего возраста я выглядела довольно взрослой. Думаю, события последних лет лишили меня детства, хотя, возможно, я перестала быть ребенком уже после ужасного события возле пруда Святого Бранока. Как ни странно, избыток последующих событий заставил тот случай очень отдалиться. Бывало, я неделями не вспоминала о нем, так что в плохом есть и хорошая сторона.
Стоял сентябрь – чудесное время года. Днем было тепло, и дыхание осени ощущалось лишь по вечерам. Листья на деревьях стали золотисто-коричневыми. Напротив дома на площади находился сад, которым могли пользоваться обитатели окрестных домов. В холле висел ключ от входной калитки. Я могла в любое время взять его и пойти в сад, посидеть среди цветущих кустов и деревьев. Хотя в парк меня одну не отпускали, в этот сад я могла ходить свободно.
Мне нравилось ни от кого не зависеть, и этот сад стал моим любимым местом. Его даже стали называть «садом Анжелет».
Я любила сидеть там и прислушиваться к шуму проезжающих экипажей, к обрывкам разговоров прохожих, которые очень занимали меня. Я всегда пыталась представить, как будут развиваться эти разговоры после того, как эти люди пройдут мимо, да и как вообще живут все эти люди. Мать называла это «тренировкой и без того переутомленного воображения».
Однажды, когда я сидела возле клумбы с астрами и хризантемами, я заметила, что кто-то остановился возле решетчатой ограды сада. Это была женщина. Я не смогла разглядеть ее лица, потому что она стояла в тени. Люди часто останавливались здесь, чтобы посмотреть на сад. Когда я вновь взглянула на нее, оказалось, что она исчезла. Не знаю, почему я вообще обратила на нее внимание. Возможно, потому, что она слишком задержалась здесь. Казалось, что у нее была какая-то цель.
На следующий день я вновь заметила ее. Женщина подошла к ограде и снова заглянула внутрь. Я поняла, что ее здесь что-то интересует.
– Послушайте, – окликнула я и подошла к ограде. Изумленная, я остановилась. Это была Грейс.
– Грейс! – воскликнула я.
– Ах, Анжелет, я уже видела вас здесь пару раз.
– Почему же вы не заговорили со мной? Почему не зашли в дом?
– Я… я не знала, пока не увидела вас, что вы в Лондоне…
– Да что же вы здесь делаете? Когда вы вернулись в страну? Ах, Грейс, у вас, должно быть, было множество переживаний…
– Да, конечно… Мне нужно поговорить с вами. Так давайте пройдем в дом. Подождите минутку, я выйду.
– Нет, – сказала она, – можно мне войти в сад? Мне хотелось бы поговорить наедине… для начала.
Я отперла калитку, и она вошла в сад.
– Ах, Грейс! – воскликнула я. – Как я рада вас видеть. Мы все время про вас вспоминаем. Вы слышали… про Джонни?
– Да, – тихо сказала она. – Я все знаю.
– Это было ужасно. Теперь мы немножко оправились, но не забыли. Да и как мы можем забыть Джонни – Нет, мы его никогда не забудем.
– Так ужасно думать, что мы никогда его больше не увидим.
– Да, я чувствую то же самое. Мне нужно рассказать вам очень многое, Анжелет. Я хотела поговорить с вами или с вашей матерью, перед тем как поговорю с… Я еще не знаю, что именно мне следует сделать. Мне хотелось бы узнать ваше мнение по этому поводу.
– Мое? А что я могу сказать?
– Вы здесь живете, – она указала в сторону дома, – и знаете, как там обстоят дела. Вы знаете, что они думают по поводу…
– По поводу чего?
– Я думаю, будет лучше, если я расскажу все с самого начала. Вы помните, как мы отправлялись в тот день от Лондонского моста?
– Да, да.
– Мы добрались до Булони, а затем – до Парижа. В Париже нас встретили очень хорошо. Ведь это была их война в такой же мере, как и наша.
Потом мы отправились в Марсель, где задержались на некоторое время, поджидая припасов. После этого мы погрузились на корабль и поплыли в Скутари. Это было ужасное путешествие, я думала, что мы все утонем.
Она умолкла. Я наблюдала за ее лицом, и меня удивляло, зачем Грейс рассказывает мне эти подробности.
– Ну и что это – Скутари? – спросила я.
– Мы прибыли туда в сумерках, и все выглядело очень романтично. Госпиталь – прямо мавританский дворец. Но все это было в сумерках, а при дневном свете мы увидели, как обстоят дела на самом деле. Палаты были очень грязными, так что прежде всего нам пришлось заняться уборкой.
На этом настояла мисс Найтингейл. А состояние пациентов, отсутствие перевязочных материалов!
Я начала понимать, что она умалчивает о чем-то, что волнует ее, и поэтому не заговаривает о самом главном.
– Госпиталь – очень большой дворец. Когда-то он, видимо, выглядел роскошно. Раньше все было украшено мозаикой, были красивые черепичные крыши, но сейчас все пришло в упадок. Внутри было мокро, повсюду сплошная грязь, и везде больные и раненые… целые ряды кроватей. Я почувствовала себя беспомощной.
– Но вы ведь поехали именно потому, что в вас очень нуждались. Мистер Рассел много писал об этом. Должно быть, вашему приезду обрадовались.
– Поначалу к нам отнеслись скептически. Военные решили, что им будет мешать толпа беспомощных женщин, но мисс Найтингейл заставила их изменить свое мнение.
– Грейс, а что вы на самом деле хотели рассказать мне?
Некоторое время она молчала, глядя на цветочную клумбу и крепко сжав губы, но глаза ее как будто ничего не видели. Наконец, она сказала:
– Джонни… его привезли туда. Это было невероятным совпадением.
– Вы имеете в виду, что он был ранен? Так уж ли это невероятно?
Вы были в госпитале, он воевал, а раненых привозили к вас.
– Джонни лежал не в моем отделении. Я случайно проходила по палате и заметила его. Я подошла к его кровати и стала возле него на колени. Мне никогда не забыть его лица, когда он увидел меня. Я думаю, он решил, что это ему снится. Джонни был ранен в ногу, рана была весьма серьезной, и опасались гангрены.
– Как, должно быть, было чудесно вам встретиться там.
– О да, конечно. Я попросила разрешения работать в том отделении госпиталя, где лежал Джонни. Одна из женщин согласилась поменяться со мной местами. Такое случалось, когда привозили кого-нибудь из знакомых сестер. Так что я ухаживала за ним. Мне всегда нравился Джонни.
– И вы ему нравились, – сказала я.
– Да, у нас было много общего. Он всегда с нетерпением ждал моего прихода. Меня очень трогало, как светлело его лицо при моем появлении.
У него должны были достать из ноги пулю, и я была рядом с ним во время операции. Было очень мало болеутоляющих средств, от этого просто сердце разрывалось. Во время операции Джонни держал меня за руку. Потом… после этого я ухаживала за ним, и он начал поправляться. Если бы ему дали полностью оправиться, он бы не погиб.
Грейс закусила губу и некоторое время не могла говорить, затем повернулась ко мне и сжала мою руку. – Вскоре я поставила его на ноги. Джонни получил отпуск на несколько дней, а затем должен был вернуться в Севастополь. Когда находишься на боевых позициях, когда смотришь смерти в лицо, тебя охватывает отчаяние. Должно быть, так случилось и с Джонни. Возможно, мне следовало здраво рассуждать, но он мне нравился, Анжелет, очень нравился. Я любила его, Анжелет. Я взяла отпуск, и мы провели эти два дня вместе. По нашу сторону Босфора было мало интересных мест, и мы переезжали на лодке в Константинополь, по другую сторону пролива… Мы оба были безрассудны, как люди, которые знают, что им недолго быть вместе. Константинополь не похож ни на какой другой город. Там в общем-то два города – христианский Константинополь и мусульманский Стамбул. Однажды вечером мы сидели в нише небольшого ресторанчика и ели экзотическую пищу. Все было очень странным, чуждым, но я не обращала внимания ни на что. Мы говорили и говорили. Не о войне, не о госпитале, а о будущем. Джонни хотел отправиться в Италию на раскопки и говорил о них так, будто мы с ним будем там вместе. Потом он вдруг взял меня за руки и спросил: «Вы согласны выйти за меня замуж?»
У меня захватило дух. Когда-то в своих мечтах я представляла, как мы с Джонни поженимся. Потом, правда, я думала о замужестве с Беном, но после того, как Бен отправился в Австралию, я вновь стала думать о Джонни.
– Я согласилась, – продолжала Грейс. – Там нет никаких формальностей, Анжелет. Ты просто платишь, и тебе представляют священника, который проводит обряд бракосочетания. Возможно, это был лишенный сана священник из Англии, не знаю, но нас обвенчали. Потом я вернулась в госпиталь, а Джонни – под Севастополь. Вот что я хотела рассказать, Анжелет. Остальное вы знаете, назад он так и не вернулся.
– Значит, вы жена Джонни? Грейс кивнула.
– Как вы думаете, что они скажут, Анжелет? – озабоченно спросила она. – Они ведь могут… не принять меня.
– Что вы говорите? Вы же жена Джонни, все обязаны принять.
– Боюсь, скажут, что это не настоящий брак.
– Как можно сказать это? У вас разве нет свидетельства?
– Есть, но, как я сказала, там все делается не так, как здесь. Может случиться, что этот брак не признают. Можно придумать всевозможные возражения, если захотеть. Анжелет, вы должны понять – Джонни принадлежит совсем к другому кругу общества, а я работала у вашей матери. Можно сказать все, что угодно.
– Я не понимаю, что можно сделать, если вы поженились, и это подтверждено документально. Джонни любил вас и, в конце концов, женился. Все знали, что вы ему очень нравились, это было так очевидно. Так что никто не будет слишком удивлен: все кажется очень естественным.
– Мне не хотелось бы раздражать его семью. Если меня не захотят принять…
– Я расскажу всем об этом немедленно, и вы пойдете со мной.
Грейс отступила на пару шагов:
– Нет, нет. Позвольте, я подожду здесь. Вы пойдете, а потом расскажете мне. Но если решат, что это не настоящий брак, – я распрощаюсь с вами… со всеми вами.
– Моя мать не допустит этого. Она всегда говорит, что ей не хватает вас.
– С вами я чувствовала себя такой счастливой.
– Я отправлюсь сейчас же. Обещайте мне не покидать этот сад, Грейс.
– Обещаю. Если вы не вернетесь назад, скажем, через полчаса, я буду знать, что мне не верят, что не хотят принять меня. Я пойму.
– Вы говорите глупости, Грейс, а я всегда считала вас очень умной.
Я вышла из сада и бросилась к дому.
Тетя Амарилис сидела в комнате, где обычно занималась цветами. Перед ней стоял кувшин с водой, а рядом лежали цветы.
Тетя Амарилис! – воскликнула я. – У нас в саду Грейс! Они с Джонни были женаты.
Тетя Амарилис вначале побледнела, а потом покраснела. Она уронила ножницы и начала вытирать ладони.
– Сейчас я приведу ее, – сказала я.
Я была рада тому, что Грейс оказали такой теплый прием. Вдова Джонни должна была занять в этом доме особое место.
Тетя Амарилис была почти счастлива. Пришла Елена, с грустью выслушавшая рассказ Грейс.
– Моя дорогая, – сказала она, – ты сделала его счастливым, перед тем как он погиб.
– Да, мы были очень счастливы, – ответила Грейс.
Больше всего меня интересовало, как воспримет это дядя Питер. Похоже, Грейс ему нравилась, но по натуре он был подозрителен. Он задал кучу вопросов, и я подумала, что в уме он отмечает детали, которые позже подвергнет проверке. Но даже его глубоко потрясла смерть Джонни, и он приветствовал появление Грейс, поскольку ее рассказ поднял дух Елены и Амарилис. Возможно, он даже почувствовал угрызения совести, поскольку был в свое время рад тому, что Джонни отправляется на войну и в связи с этим укрепляет позиции Мэтью.
Конечно, Джонни был весьма богатым молодым человеком. Он не оставил завещания, но его вдова должна была получить солидное состояние. Грейс заявила, что будет счастлива, если дядя Питер позаботится о том, как распорядиться этими деньгами.
Не знаю, какие там пришлось преодолевать формальности и какие суммы завещал Джонни лорд Джон Милворд. Несомненно, дядя Питер сделал запросы и проверил законность брака. Должно быть, он остался удовлетворенным, поскольку Грейс стала состоятельной женщиной.
Елена хотела, чтобы она жила вместе с ними, и не решит, что делать дальше:
– Мне всегда хотелось иметь дочь, и вы сумеете заменить мне ее. Я потеряла сына, но обрела дочь.
Похоже, все были удовлетворены исходом дела, да и Грейс была довольна. Она была счастлива жить в доме Джонни.
ЛОНДОНСКИЙ ВЫХОД В СВЕТ
Завершилась война, и потеря Джонни превратилась из острой боли в печальное воспоминание. Жизнь шла, казалось, без всяких событий. Мне исполнилось семнадцать лет.
Без душераздирающих репортажей из Крыма пресса на некоторое время наполнилась тривиальной чепухой, а потом в Индии вспыхнуло восстание сипаев, оказавшееся для Англии не меньшим потрясением, чем война. Появлялись сообщения о том, как наших людей истязали и жестоко убивали. Те, кто недавно казались дружелюбными слугами, неожиданно нападали на мужчин, женщин и детей. Особенно подробно описывали судьбы женщин, которых насиловали и подвергали ужасным унижениям. Вновь я мысленно возвращалась к тому моменту, когда услышала голос Бена, выкрикивающего мое имя. Я постоянно задавала себе вопрос: «А если бы он не явился вовремя?»Я была уверена, что никогда, до конца своей жизни не смогу забыть тот кошмар.
Никто не мог толком сказать, отчего в Индии вспыхнуло восстание. Некоторые говорили: все дело в том, что сипаи решили, будто их патроны смазывают коровьим или свиным жиром, и это оскорбляло их религиозные чувства. Другие говорили, что они восстали против Ост-Индской компании, а в общем считали, что индийцы боятся того, что мы навяжем им свою цивилизацию. Англия обладала территориями в Пенджабе и Уде, и индийцы опасались, что мы можем захватить всю Индию. Сипаи научились вести боевые действия у нас, и теперь обратили против нас наше же оружие.
Повсюду царила радость, когда пришло известие о снятии осады Лакнау и о спасении его гарнизона. Дядя Питер сказал, что это к лучшему, поскольку теперь, наконец, в Индии будет распоряжаться не Ост-Индская компания, а правительство.
Несколько раз мы ездили в Лондон. Грейс теперь жила в собственном доме, который располагался неподалеку от дома на Вестминстерской площади. Он был высоким, узким, пятиэтажным – по две комнаты на каждом этаже. Дом был приобретен на деньги Джонни, завещанные лордом Милвордом, а Грейс получала доход с состояния. Все заботы любезно взял на себя дядя Питер.
Мы часто виделись с Грейс в Лондоне. Я чувствовала, что она несчастна, и полагала, что это неизбежно: Грейс потеряла Джонни как раз тогда, когда они находились на пороге новой, совместной жизни. Кое в чем она мне доверилась. Она сказала, что Елена, Мэтью и Джеффри очень добры к ней, но ей кажется, что ее присутствие напоминает им о потере, и потому она навещает их не так часто, как ей хотелось бы. Я ответила, что все это чепуха: ее с удовольствием видели бы почаще, она смягчает чувство потери. Грейс добавила, что еще менее склонна посещать дом на площади. Тетя Амарилис очень добра к ней, но она чувствует, что у дяди Питера остались какие-то подозрения, хотя известно, что законность брака он уже проверил. Ее очень обрадовало, что его удовлетворила проверка и он сам взялся уладить все необходимые денежные вопросы.
– Конечно, мне это понятно, – говорила Грейс. – Я обратилась к вам, и вы помогли мне, но я никогда не забывала о том, что являюсь лишь прислугой, пусть даже привилегированной. Потом меня приняли в этом доме… по доброй воле вашей матери, но я чувствовала, что Питер Лэнсдон не вполне доверяет мне.
Да, он уладил денежные дела, но мне не разрешено трогать весь капитал, я распоряжаюсь лишь доходом. Еще я получила этот дом… Временами мне кажется, что Питер старается держать все в своих руках, пока ему не удастся что-то доказать.
– Не нужно так о нем думать. Он просто очень хитроумный бизнесмен, подозревает всех и каждого. Это его вторая натура. Не нужно обижаться на то, что он излишне осторожен, Грейс.
Он ничего не может поделать с собой.
– Да, наверное, но мне хотелось бы общаться с людьми. Если бы Джонни был жив, я помогала бы ему в работе, сюда приходили бы разные люди.
– Я не думаю, что археология схожа с политикой.
Тут важно не встречаться с разными людьми, а находить разные предметы.
– Наверное, вы правы, и я просто страдаю от безделья. Вы знаете, временами мне хочется вновь оказаться в Скутари… в том госпитале, среди всего этого ужаса. Там у меня всегда было полно дел, и там был Джонни… живой.
– Я понимаю, Грейс.
Наверное, вам стоило бы приехать погостить к нам. Моя мать будет очень довольна.
Грейс приехала к нам в гости и во время пребывания в Кадоре настояла на том, чтобы ей позволили сшить платье для моей матери и кое-что для меня.
В Кадор часто приезжала Морвенна Пенкаррон, да и мы постоянно наносили визиты в дом возле шахты, который производил довольно величественное впечатление. В свое время усадьба пришла в упадок, и Пенкарроны вложили большие деньги в ее восстановление, особенно хорош здесь был сад. Джошуа Пенкаррон сделал состояние на шахте, которой владел, перед тем как приехать сюда. Он был настоящим бизнесменом, думал лишь о делах и постоянно говорил о них. Он был из людей, которые обречены на успех. В то же время он был любящим отцом и мужем: Морвенна, единственный ребенок, была окружена заботой. Он всегда говорил: «Для моей девочки я не пожалею ничего».
Вот так и подошел семнадцатый день моего рождения. Я знала, разумеется, какие последствия это влечет.
– Тебе нужно выезжать в свет в этом сезоне, – сказала мать. – И отец, и я считаем, что ты не можешь больше сидеть здесь. Ты становишься взрослой. Нам повезло, что есть родственники в Лондоне, это все упрощает. Тетя Амарилис знает, что к чему. Она вывозила в свет Елену, да и сама Елена, конечно, поможет тебе.
– Это было давным-давно. Думаю, с тех пор все изменилось.
– О, не так уж сильно, в любом случае – мы все выясним.
– Надеюсь, ты не ожидаешь того, что я стану гвоздем сезона?
– Дорогое мое дитя, мы с отцом всего лишь желаем тебе счастья.
– Я слышала, как Елена говорила, будто ей все там было противно.
– Ну, Елена была очень застенчивой девушкой, ты на нее не похожа.
– А ты выезжала в свет, мама?
– Нет, потому что я отправилась в Австралию со своими родителями, и ты знаешь, что там произошло. А потом все это стало уже не нужно.
Я смущенно улыбнулась, поняв, что, сама не желая этого, невольно напомнила ей о смерти ее родителей.
– Ну, мне, наверное, это понравится, – сказала я.
– Обязательно, тебе это доставит настоящее удовольствие. А если ничего не получится…
– Ты имеешь в виду, если я не найду богатого и красивого жениха?
– Анжела!
– Но затевается-то все для этого, правда?
– Дорогое мое дитя, это просто дает тебе возможность пообщаться с людьми. Я знаю, что для некоторых девушек это настоящая пытка. Они боятся показаться непривлекательными, а такое чувство – самый верный путь стать непривлекательной. Я бы хотела, чтобы ты отнеслась к этому событию достаточно беззаботно. Мы с отцом не хотим, чтобы ты чувствовала себя выставленной на аукцион.
Развлекайся, а если познакомишься с кем-нибудь, кто вызовет в тебе чувство, мы будем рады, но не забивай себе этим голову. Просто у тебя появляется возможность поразвлечься и познакомиться с самыми разными людьми. Ведь в любом случае у нас есть ты, а у тебя – мы, правда? У тебя всегда есть родной дом.
Я обняла ее и расцеловала:
– Я уверена, что тетя Амарилис точно так же думала о Елене, но, видимо, не предупредила ее, а дядя Питер, наверное, как всегда, хотел устроить выгодную сделку. Мне повезло с родителями.
– Я думаю, нам с вами тоже повезло. Отец, например, думает, что Джек со временем будет прекрасно управлять Кадором.
– О, Господи… Это еще когда будет!
– Да, будем надеяться, не скоро, но я хочу, чтобы ты была уверена в том, что мы всегда поддержим тебя… до тех пор, пока тебе это будет нужно, что бы ни случилось.
У меня вдруг появилось желание рассказать матери все случившееся несколько лет назад. Это желание было почти безудержно, но только почти. Мать бы расстроилась, разволновалась, возможно, стала бы смотреть на меня другими глазами. Я не могла пойти на это. Мне не хотелось тревожить ее. Испортить все своей неприятной историей. Я промолчала.
Грейс очень заинтересовалась моим будущим выходом в свет.
– Надеюсь, я смогу принять в этом участие? спросила она.
– Дорогая Грейс, – ответила мать, – мы обо всем позаботимся. Но, я уверена, что вы будете очень полезны. У вас есть чувство стиля, вы умеете одеваться так элегантно и поэтому сможете дать очень полезные советы по поводу платья. Конечно, непосредственно им займутся специальные портные.
– Я понимаю, – сказала Грейс. – Но мне хотелось быть хоть в чем-то полезной. Я чувствую себя одинокой, а это доставило бы мне удовольствие.
– Ну, с подготовкой будет еще масса забот, – заметила мать.
– Я уверена – это доставит вам радость, – ответила Грейс.
Я была не столь уверена в этом, но поклялась, что не буду искать богатого жениха. Я поступлю совсем наоборот: я буду изучать джентльменов, и если кто-то из них не понравится мне – будь он хоть маркизом, хоть герцогом, – я отвергну его. Я тут же сама над собой посмеялась.
Я припомнила оба своих детских увлечения: Джонни и Бена. Здесь все было по-другому, у меня были просто детские фантазии. Я смотрела на них обоих, как на героев. Не думаю, чтобы Бен действительно был таковым. Возможно, им оказался бы Джонни, и в моих глазах он навсегда остался героем, поскольку погиб. Да и в любом случае, напомнила я себе, он стал мужем другой женщины.
Мы с Грейс съездили в гости к Пенкарронам.
– До чего же все-таки у них чудесный дом.
– О да, – согласилась я. – Пенкарронам удалось совершить чудо. Отец говорит, что они приобрели дом совершенно разваливающимся.
Теперь его называют Пенкаррон Мэйнор, а шахту – Пенкарроновской.
– Должно быть, они очень богаты.
– Наверное, да. Я слышала, что шахта очень доходна, а отец говорил, что Джошуа Пенкаррон участвует и в других предприятиях.
Навстречу нам выбежала Морвенна. Она росла довольно пухленькой розовощекой девушкой деревенского типа, несколько неуверенной в себе. Последнее я никак не могла понять. У нее был добрый характер, а родители были от нее без ума, особенно отец. Такое отношение как раз должно способствовать росту излишнего самомнения.
Миссис Пенкаррон как-то сказала мне, что Джошуа очень огорчался оттого, что у них не было сына, до тех пор, пока не родилась Морвенна.
– Она родилась у нас довольно поздно, – говорила она, – когда я уже считала себя старой для того, чтобы иметь детей. От этого она стала нам еще дороже. Папа сказал, что не променял бы ее на двадцать мальчишек.
Увидев Грейс, Морвенна обрадовалась: она любила ее. Впрочем, Морвенна любила всех.
Мы прошли в холл. Он был выдержан в стиле Тюдоров, с толстыми дубовыми балками, поддерживавшими сводчатый потолок. Стенные панели и драпировки были восстановлены здесь ценой огромных усилий. Вдоль лестницы, поднимавшейся в противоположном конце холла, красовались резные перила, украшенные розами Тюдоров. На стенах висело оружие, не принадлежавшее, конечно, предкам Пенкарронов.
Кое-что Джошуа скопировал в Кадоре, и нас это немножко смешило и трогало. И хотя, конечно, ему хотелось бы похвастаться благородным происхождением, он мог гордиться и тем, что собственным трудом и здравым смыслом сумел добиться не меньших успехов, чем отпрыски старинных семейств. Мой отец говорил, что этому человеку удалось добиться незаурядного успеха, и очень уважал его за это. Вообще Пенкарроны были очень приятными людьми.
Обед подавали в столовой – очень красивой комнате с высокими потолками и стенами, увешанными гобеленами, приобретенными Джошуа вместе с домом. Ею пользовались в тех случаях, когда гостей было немного. Во время обеда разговор зашел о моем выходе в свет.
– Я поеду в Лондон, – сообщила я, – и там мною займутся. Главное – мне нужно выучиться делать реверанс, ведь в этом есть свои тонкости, а я не знаю, долго ли нужно приседать перед Ее Величеством. Еще нужно иметь особое придворное платье и прическу с перьями: надо выучиться удерживать их на голове и при этом еще мило улыбаться.
– Значит, вы будете представлены королеве! – восхищенно воскликнула миссис Пенкаррон. – Клянусь, этим можно гордиться! Я думаю, это большая честь, правда, Джошуа?
– Безусловно, – ответил Джошуа. – И я убежден, что этим можно гордиться.
Им хотелось услышать об этом побольше. Я рассказала им все, что знала сама, – а знала я немногое, – но они продолжали засыпать меня вопросами. Джошуа посматривал на свою дочь с любовью и гордостью:
– А я думаю, что наша Морвенна тоже здорово выглядела бы в придворном платье и с перьями. Как бы мне хотелось, чтобы туда попала Морвенна.
– О нет, – быстро возразила Морвенна. – Мне это не подходит.
– Это почему же? – Джошуа вдруг мгновенно превратился в крупного бизнесмена, возмутившегося тем, что его девочка недостаточно хороша.
– Вы действительно имеете в виду… – начала Грейс. – Вы, действительно, желали бы видеть Морвенну представленной ко двору?
– А это возможно? – спросила миссис Пенкаррон. Грейс улыбнулась:
– Я думаю, это не слишком трудно: вы делаете большое дело для страны и предоставляете работу местному населению, а родственные связи между представляемым ко двору и представляющим не обязательны. В общем, я не вижу причин, почему Морвенна и Анжелет не могли бы быть представлены вместе.
Грейс посмотрела на меня, а я уже думала о том, как было бы здорово, если бы это тяжкое испытание со мной разделила Морвенна. Она была очень приятной девочкой, и я любила ее. Возможно, она не блистала умом, всегда соглашаясь с тем, что говорила я, но она была пряма и надежна. И, если имеешь дело с таким милым человеком, как Морвенна, легко мириться с тем, что этот человек несколько скучноват.
– Это было бы чудесно! – воскликнула я. – Мы поехали бы вместе, и Елена взяла бы нас обеих под свое крылышко.
Морвенна выглядела встревоженной.
– Никогда бы в такое не поверил! – воскликнул Джошуа.
– Вы не возражаете, если я поинтересуюсь такой возможностью? – спросила я.
– Я был бы страшно благодарен. Ты только подумай, мать, наша девочка сможет увидеть королеву.
После этого они уже не могли говорить ни о чем другом: какие платья понадобятся, чему придется обучаться.
– Это будет интересно, – сказала я, чтобы подбодрить обеспокоенную Морвенну. – Мы поедем вместе.
– А потом, конечно, начнется ваш выход в свет, – напомнила Грейс.
– Балы, званые вечера и тому подобное, – пояснила я.
Родители Пенкаррон обменялись озабоченными взглядами.
– Все это будет в Лондоне, – добавила я. – Вероятно, я остановлюсь у дядя Питера и тети Амарилис. Конечно, со мной поедет мать. Я могу остановиться и у Елены, Морвенна могла бы жить вместе со мной.
Джошуа был не в силах осмысленно прокомментировать столь блестящие перспективы, и, откинувшись на спинку кресла, только промолвил:
– Ну, никогда бы не подумал… По пути домой Грейс сказала мне:
– Семя брошено в землю. Теперь меня не удивит, если Морвенна отправится вместе с вами в Лондон. Вряд ли она станет сенсацией сезона: бедняжка несколько неуклюжа.
– Ну что ж, она прожила всю жизнь в провинции, но, по-моему, родителей эта перспектива радует больше, чем ее.
– Морвенне придется хорошенько потрудиться, прежде чем ее родители начнут купаться в лучах славы.
– В общем-то и я не уверена в том, что это блестящая идея. Я сама не горю желанием, а Морвенна еще более сдержанно относится к этому.
– Возможно, мы об этом больше не услышим.
– Я уверена – услышим. У вас нет впечатления, что Джошуа Пенкаррон относится к людям, которые не отступают от своих решений? Мне кажется, они уже решили, что Морвенна должна быть представлена ко двору.
– Поживем – увидим, – сказала Грейс.
Все случилось так, как я и думала. Пенкарроны решили, что их девочка должна стать настоящей леди и воспользоваться всеми теми благами, которых они в свое время были лишены. И мы с Морвенной отправились в Лондон, чтобы начать изнурительный процесс превращения в придворных дам. Мадам Дюпре давала нам уроки танцев и хороших манер. Мы расхаживали по комнатам, удерживая на голове стопку книг. А потом начинались танцы, и мы с Морвенной попеременно выполняли роль партнера-мужчины. Бедная Морвенна! Все давалось ей гораздо труднее, чем мне.
– Я никогда не смогу научиться, – с отчаянием говорила она.
– Сможешь, – поддерживала ее я. – Это несложно, напрасно ты так волнуешься.
Мы вместе поднимались в нашу спальню. Дом Елены был не таким большим, как дом Амарилис, и нам досталась одна комната на двоих.
Елена отнеслась к нам с большим участием. Полагаю, она припомнила прошлое, когда ей тоже пришлось пройти через все это, а потрудиться ей довелось, должно быть, не меньше, чем Морвенне.
– Больше всего мне не хотелось бы огорчить папу и маму, – призналась Морвенна. – Я уверена, они ожидают, что я выйду замуж, по крайней мере, за герцога.
– Герцоги нынче редко встречаются, – заметила я. – Нам повезет, если попадется хотя бы граф.
Я-то могла шутить на эту тему, поскольку мне не нужно было беспокоиться. Если бы ничего не получилось из моего выхода в свет, то я просто вернулась бы в Кадор и все продолжалось бы по-прежнему. Но родители Морвенны страстно желали устроить ей блестящий брак. Я думаю, если бы ее отец знал, как она волнуется, он не стал бы всего этого затевать.
– Но они у меня такие милые и так добры ко мне. Именно поэтому я хочу, чтобы они могли гордиться мной, – говорила Морвенна.
Вот так все и продолжалось. Было просто поразительно, сколько усилий нужно вложить, чтобы научиться правильно делать реверанс. Мы были сущим наказанием для бедной мадам Дюпре, которая, как я подозревала, на самом деле была мисс Дейпри, а ее «Франция» была где-нибудь в районе Фолкстоуна. Но «французское» было синонимом «элегантного», так что ради успеха в профессиональной карьере ей приходилось быть француженкой.
Кроме того, у нас был учитель пения, сеньор Кальдори, – ведь благородные девицы должны уметь петь и играть на фортепьяно. Никто, конечно, не ожидал, что мы будем петь, как Дженни Линд или Генриетта Зонтаг, но следовало уметь издать какие-то терпимые звуки.
Потом были еще уроки речи. Они оказались особенно трудными для Морвенны, которая никак не могла избавиться от корнуоллского акцента. Мы должны были уметь свободно, не смущаясь, вести разговор на любую тему, в то же время не выступая со слишком смелыми суждениями и не навязывая своего мнения присутствующим. К тому, же никогда не следовало брать пример с мужчин, и надо было сохранять женственность во всех обстоятельствах.
