Текст книги "Земные радости"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
1624 ГОД
– Его светлость дома, – без особого энтузиазма объявил Джей.
Традескант находился на горке, которую сделал в середине нового озера, и проверял линию извивающейся дорожки, что вела к вершине. Вдоль дорожки, кругами взбиравшейся по склону, рабочие копали и сажали в строгой очередности яблони, вишни, сливы и персиковые деревья. Тонкие колышки поддерживали каждое деревце в борьбе с господствующими восточными ветрами, служившими в садах Эссекса постоянным источником страха и переживаний для Джона. Колья потолще и подлинней были попарно вкопаны в землю и туго перевязаны веревкой. Они служили опорой для подстриженных ветвей так, что ветви деревьев сплетались друг с другом, образуя сплошную стену, цветущую весной и усыпанную фруктами осенью. Джей должен был проверить, что каждое дерево посажено самым благоприятным образом и что вытянутые ветви удобно располагаются вдоль веревок. Он связывал ветви так, чтобы они не отклонялись от заданного направления и не торчали в разные стороны. Сейчас Джон острым ножом отрезал своевольные прутики, нарушавшие безукоризненную линию переплетенных ветвей. Традескант очень любил именно эту деликатную задачу – создавать союз дикой природы и человека, укрощать непокорные растения, но так, чтобы в итоге создалось впечатление – все здесь выросло упорядоченным и аккуратным просто потому, что природе так захотелось. Сад такой, каким его создал Господь, прекрасный Эдем без сорняков. Джон оторвался от обрезки.
– Слава богу! Он спрашивал меня? Он идет в сад?
Джей покачал головой.
– Он болен. Очень болен.
Дыхание Джона внезапно остановилось, словно он тоже был нездоров. При мысли о том, каким хрупким оказался герцог, по телу садовника пробежали мурашки. Вдруг он вспомнил Сесила, умирающего в пору цветения колокольчиков.
– Болен? – уточнил Традескант. – Не чума?
Его сын пожал плечами.
– Сильно повздорил с королем и слег.
– Может, он притворяется больным?
– Вряд ли. Герцогиня носится по комнатам, а на кухне готовят посеет. [22]22
Посеет – горячий напиток из подслащенного молока с пряностями, створоженного вином или элем.
[Закрыть]Им нужны лекарственные травы.
– Боже мой, почему мне сразу не доложили?
Джон помчался по дорожке, оскальзываясь на грязной колее, вскочил в гребную лодочку, пришвартованную у изящно украшенного причала, и неуклюже схватился за весла. Медленно и с трудом он пересек озеро, забрызгав себя с ног до головы и проклиная собственную медлительность. Достигнув берега, Традескант посадил лодку на мель, пробрался по мелководью и устремился к дому.
Там он сразу же направился в большой зал, оставляя на полу мокрые отпечатки сапог.
– Где аптекарь? Какие травы ему нужны?
Слуга указал в направлении личных покоев герцога, вверх по красивой лестнице, которая обошлась в целое состояние.
Садовник взбежал по ступеням. В покоях герцога царил страшный переполох, двери были распахнуты, его светлость, всеми брошенный, лежал на постели, раскинув руки и ноги, все еще в сапогах для верховой езды. Десятки мужчин и женщин носились туда-сюда с углями для камина, соломой для пола, грелками, прохладительными напитками, кто-то открывал окна, кто-то закрывал ставни. Среди всей этой неразберихи молодая герцогиня Кейт беспомощно рыдала в кресле, а с полдюжины аптекарей ссорились над одром больного.
– Тихо! – рявкнул Традескант, позабывший о своей обычной вежливости при виде такого хаоса.
Он схватил пару лакеев, развернул их и вытолкнул из комнаты. Затворив за ними дверь, он указал на служанок, подметавших пол, и на слуг, укладывавших поленья в очаг.
– Вы! Пошли вон!
Хоть и не сразу, но слуги покинули помещение, а Традескант обратил свое внимание на аптекарей.
– Кто здесь старший? – осведомился он.
Шестеро медиков, заклятые соперники, шумно заспорили. Кейт сгорбилась в кресле и заревела как ребенок.
Традескант распахнул дверь и крикнул:
– Дамы ее светлости!
Те сразу примчались.
– Отведите герцогиню в ее покои, – велел Джон. – Немедленно.
– Хочу остаться здесь, – упиралась Кейт.
Традескант взял ее за руку и потянул, приподняв над креслом.
– Позвольте мне как следует заняться вашим супругом, – попросил он. – Вы придете, когда он будет готов вас видеть.
Но герцогиня не сдавалась.
– Желаю остаться с моим господином!
– Неужели вам будет приятно, если он заметит ваши слезы? – мягко сказал Традескант. – И нос у вас покраснел, и глаза распухли, и вид не очень привлекательный.
Обращение к женской гордости сразу сработало. Кейт выскочила из комнаты, и Джон закрыл за ней дверь. Потом обернулся к аптекарям.
– Кто из вас самый старший? – повторил он вопрос.
Один из них шагнул вперед.
– Я, – сообщил он, ожидая, что старшинство будет вознаграждено.
– А кто младший?
Тут выступил молодой мужчина, едва за тридцать.
– Я.
– Вы двое – за дверь, – жестко скомандовал Традескант. – А вы четверо решите, как лечить герцога, сию минуту и шепотом.
Он распахнул дверь. Двое отстраненных помедлили на пороге, уловили гневный взгляд Джона и вышли.
– Ждите здесь, – обратился к ним Традескант. – Если те не договорятся, я приглашу вас.
Захлопнув перед ними дверь, он вернулся к постели. Герцог был белый как мрамор и выглядел точно статуя, вырезанная изо льда. Единственным цветовым пятном были темные ресницы, лежавшие на щеках, и голубые, словно весенние фиалки, тени под глазами.
Веки герцога затрепетали, он посмотрел на Джона.
– Великолепно сработано, – тихо произнес его светлость хриплым голосом. – Мне просто нужно поспать.
– Разумно. Теперь я знаю хоть что-то, – ответил Традескант. Он снова повернулся к аптекарям. – Вы трое – вон из комнаты. – Потом указал на оставшегося. – А ты наблюдай за сном герцога, охраняй его от шума и следи, чтобы никто не мешал.
Бекингем еле заметно двинул тонкой рукой.
– Не бросай меня, Джон.
Традескант поклонился и выгнал всех из комнаты.
– Посоветуйтесь между собой и сделайте все, что нужно, – распорядился он напоследок. – Я буду охранять сон его светлости.
– Нужно поставить банки, – предложил один.
– Не нужно банки.
– А может, пиявки?
Джон покачал головой.
– Ему необходимо поспать, и не надо его мучить.
– Что вы понимаете? Вы ведь всего-навсего садовник.
На лице Традесканта появилась неприязненная суровая улыбка.
– Держу пари, я потерял меньше растений, чем вы больных, – заявил он, взвешивая каждое слово. – Мои растения хорошо себя чувствуют, потому что я позволяю им отдыхать, когда требуется, и кормлю их, если они голодны. Я не практикую ни банки, ни пиявки. Но забочусь о них. И я буду заботиться о своем герцоге, если он не прикажет мне что-то другое.
Затем Джон захлопнул дверь прямо перед носами медиков, встал в изножье кровати и ждал, пока герцог как следует выспится.
У Традесканта получилось отогнать от постели своего господина всех домашних. Но когда король услышал, что его фаворит заболел и при смерти, он прислал известие, что немедленно едет сам, а с ним и весь двор.
Бекингем, все еще бледный, но уже немного оправившийся, сидел у окна в эркере, который выходил на новый регулярный сад, Джон стоял рядом. Тут и доставили королевское послание.
– Я снова в фаворе, – лениво промолвил Бекингем. – А то я уж подозревал, что при этом короле со мной покончено.
– Но вы ведь благополучно доставили принца Карла домой, – возразил Традескант. – Чего же еще желать его величеству?
По лицу Бекингема скользнула лукавая улыбка. Он искоса глянул на своего садовника, понюхал букетик подснежников, который тот принес, и пояснил:
– Возможно, король позавидовал моему триумфальному въезду в Лондон. Он полагает, что я сам намерен стать королем, женить Кита Вильерса на дочери курфюрста Фридриха и таким образом породниться со Стюартами. – Герцог усмехнулся и презрительно добавил: – Как будто я позволю Киту стать выше меня! Ну и потом король переводит взгляд с меня на принца, потом снова с принца на меня и начинает опасаться моего влияния на наследника. Он ревнив, как старая баба. Яков не выносит, когда мы с принцем веселимся, а сам уже в возрасте, у него все болит, его тянет лечь пораньше. Ему отвратительна мысль о том, что мы развлекаемся без него, а он уже отдалился. Король удовлетворил все мои желания и теперь ревнует, что я богат и все ищут моего расположения. Ревнует, что я самый богатый человек в государстве с самым красивым домом.
Бекингем замолчал и тряхнул волосами.
– Лучше не выставлять свое богатство напоказ, – заметил Традескант, обращаясь к небу за окном.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне кажется, Сесил любил Теобальдс больше всего на свете, и король, нынешний король, прочитал это в его глазах, оценил ценность Теобальдса и забрал его себе. А здесь мы только-только начали сажать аллею.
Герцог отрывисто засмеялся.
– Джон! Мой Джон! Если он захочет мой дом, он получит его. Вместе с аллеей. Все, что угодно, лишь бы вернуть его благосклонность.
Традескант кивнул.
– Вы думаете, он простит вас?
Бекингем откинулся на богато расшитые подушки, лежавшие кучей на подоконнике, и повернулся к виду за окном. Джон с теплотой заметил, как красив его безукоризненный профиль на фоне красного бархата.
– А ты как думаешь, Джон? Если я буду очень бледным, очень тихим, очень покорным и выглядеть… вот как сейчас? Ты бы меня простил?
Джон старался смотреть на своего господина, не выказывая чувств, но помимо воли заулыбался, как будто его хозяин – нежная капризная девица в расцвете юной красоты, в ту пору, когда девушка может делать любые глупости и ей все сходит с рук.
– Простил бы, – ответил Джон. – При условии, что был бы старым дураком, потерявшим голову от любви.
– Согласен, – усмехнулся Бекингем.
Герцог прощально помахал рукой королевской карете, сотням придворных и вооруженных всадников, наблюдая, как они медленно движутся вдоль аллеи, недавно обсаженной деревьями в два ряда. Джон Традескант сделал все возможное, однако липы вдоль аллеи пока оставались саженцами. Бекингем смотрел, как карета с короной на дверцах тарахтит в слабенькой тени маленьких лип. Когда деревья вырастут, они превратятся в символ величия дома. К тому времени на троне будет сидеть принц, герцог станет его советником, а ревнивый старый король с дурным характером уже умрет.
После долгой и тяжелой ссоры король рыдал и просил прощения. Он смирился с женитьбой Бекингема и на самом деле полюбил Кейт, его даже развлекали всем известные интрижки герцога с каждой хорошенькой женщиной при дворе, но он не мог вынести мысль, что сын вытеснил его самого из сердца Бекингема. Король слезно обвинял обоих в том, что они плели против него интриги и что принц Карл, который никогда не был любимым сыном, украл у отца его единственную любовь.
Яков публично назвал Карла предателем и пожалел, что его брат, красивый и благочестивый принц Генрих, скончался. Бекингема он при всех назвал разбивателем сердец, лицемером и изменником. Король проливал легкие стариковские слезы и жаловался, что его никто не любит.
Понадобилось все обаяние Бекингема, чтобы привести Якова в более разумное состояние, и все его терпение, чтобы вынести слюнявые поцелуи, которыми король осыпал его лицо и рот, и все имевшееся в наличии чувство юмора и искренняя радость жизни, чтобы попытаться вновь осчастливить старого короля, а вместе с ним и весь двор.
Больной, только что из постели, герцог танцевал перед королем вместе с Кейт. И сидел рядом с ним, и выслушивал его бесконечные жалобы на испанских союзников и испанскую угрозу, и при этом ни разу не показал, как он устал и как плохо себя чувствует.
Герцог дождался, пока королевский экипаж скроется из вида, и только после этого снова надел шляпу и повернул к каменным ступеням регулярного сада. Сад все более соответствовал обещаниям Традесканта. Клумбы изящной формы окаймляли темно-зеленые живые изгороди, на каждой клумбе росли цветы одного цвета; все вместе они образовывали единый бесконечный рисунок партерного цветника. Бекингем брел по дорожкам регулярного сада, любовался переплетающимся орнаментом и великолепными посадками, и тревога покидала его.
Он не знал этой радости прежде, до того, как Традескант занялся садом. Герцог всегда смотрел на садовников как на предмет дворцовой мебели, как на сотрудников, которые просто должны быть в штате большого вельможи. Но Традескант заставил его взглянуть на сад другими глазами. И теперь герцог гулял по узеньким извивающимся тропкам с ощущением вновь обретенной свободы и получал удовольствие. Невысокие живые изгороди разрушали перспективу. Когда Бекингем смотрел над ними из одного конца регулярного сада в другой, казалось, что эти живые стены заключают в себе акры земли, одно поле за другим. Это была аллегория богатства. Все выглядело так, будто за живыми изгородями скрываются огромные территории, хотя на самом деле сад располагался на нескольких сотнях ярдов.
– Как это прекрасно, – тихо пробормотал герцог. – Я должен поблагодарить его. Поблагодарить за то, что он создал красоту и научил меня ценить ее.
От парадного сада он направился к озеру. Там были и обещанные Традескантом лилии, и золотые лютики, колыхавшиеся под легким ветерком, и желтые ирисы. Маленький пирс выдавался в воду, неподвижная гладь озера отражала его, словно пряча еще один пирс. На оконечности стоял Джон Традескант, он следил за тем, как мальчишка опускает ивовые корзины в глубокую грязь.
Услышав приближение Бекингема, садовник стащил шляпу и пнул ногой мальчишку; тот упал на колени. Герцог взмахом руки отослал мальчишку прочь и обратился к Джону:
– Отвезешь меня на лодке?
– Конечно, милорд, – согласился садовник.
Он сразу заметил и темные тени под глазами Бекингема, и бледность кожи. Герцог выглядел как ангел, высеченный из самого чистого мрамора, но лицо статуи кто-то захватал пальцами, вымазанными в саже.
За веревку, с которой капала вода, Джон подтащил ближе маленькую лодку и держал ее, пока герцог не забрался туда и не откинулся на подушки.
– Я устал, – коротко сообщил Бекингем.
Джон оттолкнулся от берега, сел и нагнулся над веслами, не вымолвив ни слова. Они приблизились к острову, где была насыпана горка, точно такая, какую они запланировали с самого начала. Медленно гребя, Джон обогнул остров. Белый шиповник и розы в беспорядке свисали до самой кромки воды; цветы кивали своим отражениям в неподвижной водной глади. Несколько уток выбрались из укрытия и закрякали, однако Бекингем даже не пошевелился, услышав шум.
– Ты вспоминаешь Роберта Сесила? – лениво осведомился он. – В мыслях или в молитвах.
– Да, – с удивлением признался Традескант. – Каждый день.
– Как-то на днях я встретил человека, который рассказал мне, что, когда он впервые посетил дворец Теобальдс, никто не мог найти сэра Роберта. В конце концов Сесила обнаружили в сарае, где он ел с тобой хлеб с сыром.
Традескант коротко хохотнул.
– Да, было такое дело. Ему нравилось наблюдать, как я работаю.
– Он был великим человеком и великим государственным деятелем, – продолжал Бекингем. – И никто не думал о нем хуже из-за того, что сначала он служил королеве, а потом ее наследнику. Но я… – Бекингем помолчал. – Что тебе известно, Джон? Меня ведь презирают? Потому что я был никем и появился ниоткуда? Потому что я добился положения при дворе благодаря хорошенькому личику?
Герцог ожидал, что слуга будет все отрицать.
– Боюсь, так многие считают, – подтвердил Джон.
Бекингем резко выпрямился, и лодка закачалась.
– И ты говоришь это мне в лицо?
Джон кивнул.
– Ни один человек в Англии не осмеливался говорить мне такое! – возмутился Бекингем. – Да я мог бы приказать вырвать тебе язык за дерзость!
Весла Джона ни на мгновение не прервали свой спокойный ритм. Садовник ласково улыбнулся своему хозяину.
– Вы упомянули о сэре Роберте. Ему я тоже никогда не врал. Я не собираюсь дерзить вам, и я не сплетник. Если вы откроете мне тайну, я сохраню ее. Если вы спросите меня, что новенького, то я поделюсь с вами. Зададите вопрос – я честно отвечу.
– Сэр Роберт доверял тебе? – полюбопытствовал Бекингем.
Традескант кивнул.
– Когда делаешь сад для какого-то человека, то понимаешь, что это за личность, – объяснил он. – Вы проводите вместе много времени, следите за тем, как растет сад. Мы с Сесилом оба менялись, вместе трудились над обликом Теобальдса, потом переехали и вместе делали Хэтфилд. Сэр Роберт и я. С нуля. Мы часто гуляли по саду и общались.
– А я какой человек? – допытывался Бекингем. – Раньше ты работал на советника короля. Ты служил Сесилу, теперь служишь мне. Что ты думаешь обо мне? Что ты думаешь обо мне в сравнении с сэром Робертом?
Джон склонился к веслам; лодка быстрее заскользила по воде.
– Думаю, что вы еще очень молоды, – отозвался он. – И нетерпеливы, как бывают нетерпеливы молодые люди. Мне кажется, вы честолюбивы, и никто не может предсказать, до каких высот вы подниметесь и как долго будете оставаться на вершине власти. Возможно, вы и получили место при дворе из-за внешности, но сохранили его благодаря уму. И сохраняете по сей день, потому что вы красивы и умны.
Бекингем расхохотался и снова откинулся на подушки.
– Красив и умен! – воскликнул он.
Традескант посмотрел на темные спутанные волосы и длинные темные ресницы, отбрасывающие тени на гладкие щеки.
– Да, – просто произнес он. – Вы мой господин. Я уж и не надеялся, что снова найду господина, которому буду предан душой и сердцем.
– Ты любишь меня так же, как любил лорда Сесила? – уточнил Бекингем, внезапно насторожившись и бросив искоса взгляд из-под ресниц.
Садовник с чистым сердцем улыбнулся своему хозяину.
– Да.
– Я буду держать тебя при себе, как делал сэр Роберт, – заявил Бекингем, планируя их будущее. – И люди увидят, что раз ты любишь меня так же, как любил его, значит, я не хуже его. Они сравнят нас и станут считать меня еще одним Сесилом.
– Возможно, – согласился Традескант. – А может, они просто решат, что я человек, которому повезло работать садовником в самых лучших садах. Тот, кто хвастается, что может читать в сердцах других людей, страдает гордыней, милорд. На мой взгляд, лучше бы вы следовали собственному мнению, а не размышляли над тем, что о вас подумают другие.
МАРТ 1625 ГОДА
Джон заработался допоздна. По замыслу вода должна была стекать с одной террасы на другую, и герцогу пришло в голову, что на каждой террасе нужно поселить разные породы рыб, в нисходящем порядке по цвету. Следовательно, в самом верхнем, ближнем к дому бассейне должны плавать золотые рыбки – короли среди рыбок. Сад вокруг тоже должен быть весь золотым, и все это великолепие должно располагаться под окнами королевских покоев, там, где останавливается король Яков во время своих визитов. Традескант разослал письма командирам всех кораблей военно-морского флота с поручением привезти ему семена или корешки любых желтых или золотистых цветов, которые они увидят по всему миру. Герцог Бекингем велел самым высоким флотским чинам, включая адмиралов, сходить на берег и искать желтые цветы, с которых Джон Традескант мог бы собрать семена.
Идея была хороша, подобный садовый уголок стал бы прелестным комплиментом его величеству. Но золотые рыбки Традесканта были так же неуловимы, как ласточки зимой. Что только он не делал с этим ручьем – рыбки все равно ухитрялись проскальзывать вниз по течению и смешивались с другими породами. На одном уровне – серебристые рыбки, наследующем – радужная форель, а на четвертом уровне пятнистый карп, который всех их сжирал.
Традескант пытался разгородить уровни сеткой, но рыбки запутывались и гибли. Он попробовал построить низенькие дамбы из камней, но тогда вода застаивалась и ручеек переставал журчать и переливаться с одного уровня на другой, как ему полагалось. И что еще хуже, когда вода застаивалась или текла слишком медленно, она становилась зеленой и мутной, полностью скрывая рыбок.
Следующей задумкой было создание небольшого заборчика из маленьких стеклышек, который вода могла преодолеть, а рыбы – нет. Это решение было расточительно дорогим – использовать драгоценное стекло для причуды. Традескант долго хмурился, потом взял маленькие кусочки стекла, тщательно скругленные по краям, чтобы не поранить рыб, и поставил их в ряд с небольшими зазорами для воды. Закончив работу, садовник распрямился.
Ноги ломило от пребывания в холодной воде, спина затекла, поскольку он трудился согнувшись. Пальцы онемели от холода – был всего лишь март и по ночам еще случались заморозки. Джон деловито потер руки о штаны из домотканой ткани. Кончики пальцев посинели. Уже смеркалось, и он с трудом различал результаты своих усилий, но слышал музыкальный плеск воды, стекавшей вниз в следующий бассейн на следующей террасе. Тут одна золотая рыбка подплыла к стеклянной преграде, ткнулась в нее носом и вернулась назад к центру пруда.
– Вот ты где у меня, – проворчал Традескант. – Поймал тебя, маленькую мерзавку.
Искренне порадовавшись собственному успеху, он надел на голову шляпу, собрал инструменты и направился к своему сарайчику, чтобы почистить инструменты и оставить их там, а самому пойти домой обедать. Вдруг раздался шум; садовник остановился и напряг слух. К парадной двери во весь опор мчалась лошадь, стуча копытами по долгой, эффектной, извилистой подъездной аллее.
Заметив Традесканта, курьер прокричал:
– Его светлость дома?
Джон посмотрел на ярко освещенные окна и ответил:
– Да. Скоро будет ужинать.
– Проводи меня к нему, – попросил всадник.
Он соскочил с коня и бросил поводья, будто породистое животное ничего для него не значило. Джон, с трудом отвлекшись от мыслей о желтых цветах, подхватил поводья и позвал грума. Когда тот прибежал, садовник передал ему коня и повел курьера в дом.
– Где герцог? – спросил Джон у слуги.
Тот кивнул в сторону двери.
– Молится в библиотеке.
Традескант постучал и переступил порог.
Бекингем раскинулся в кресле за роскошным письменным столом и лениво поигрывал золотой цепью, темные глаза были прикрыты. Его капеллан читал вслух молитвы. При появлении садовника лицо герцога осветилось.
– А вот и мой кудесник Джон! – воскликнул он. – Входи, Джон! Ну как, удалось тебе заставить воду течь вверх по склону?
– Там человек со срочным известием от короля, – сообщил Традескант и втолкнул курьера в комнату.
– Вам следует отправиться в Теобальдс, – выпалил курьер. – У короля лихорадка, и он зовет вас. Говорит, что ждет вас немедленно.
Бекингем насторожился и замер, как замирает кошка, узревшая добычу. Потом резко поднялся из-за стола и устремился в свои покои, собираясь переодеться.
– Коня мне! Джон, возьми себе коня. Составишь мне компанию. Ты знаешь дорогу лучше всех. И прихвати слугу. Как его величество? – бросил он через плечо.
– Скорее печален, чем болен. – Курьер трусцой бежал за Бекингемом. – Но повелевает, чтобы вы приехали. Принц уже там.
Взлетев по лестнице, герцог сверху посмотрел на Джона; вспышка честолюбия озарила его лицо.
– Может быть, сейчас! – провозгласил Бекингем и исчез в своих покоях.
Джон распорядился подготовить лошадей и послал гонца на кухню с просьбой уложить котомку с едой и питьем. Он ничего не сообщил Элизабет. Ощущение напряженного ожидания, исходившее от молодого герцога, зов приключения и чувство, что он живет в великие времена, – все это было слишком, чтобы помнить о семейных узах.
Когда герцог, громыхая, скатился по ступеням, такой красивый в длинной накидке и в сапогах для верховой езды, Джон уже сидел на одной доброй лошади, а вторую держал за поводья. Слуга, которому предстояло их сопровождать, появился на пороге конюшни.
Герцог посмотрел на Традесканта и искренне произнес:
– Спасибо.
Тот улыбнулся. Основным недостатком огромных дворовых хозяйств была медлительность. Мясо подавали наполовину остывшим, охоту приходилось планировать за много дней, и она всегда начиналась с многочасовым опозданием. Ничего нельзя было сделать по мгновенной прихоти, все нужно было готовить заранее. Так что это был величайший талант Джона – раздобыть на конюшне лошадь, уже вычищенную и рвущуюся в путь.
– Ты сможешь скакать верхом? – с сомнением спросил Бекингем, оглядывая одолженные у кого-то штаны и сапоги Традесканта.
– Вас доставлю, не сомневайтесь, – заявил садовник.
Его лошадь пошла первой. Ровной рысью они выехали со двора, оставив холодное серебро луны по правую руку. Джон направился на запад в сторону Уолтем-Кросс.
За свое двадцатичетырехчасовое путешествие они поменяли лошадей два раза. В первый раз стучали в дверь гостиницы до тех пор, пока владелец с большой неохотой, узрев золото в руках Традесканта, не одолжил собственных лошадей. Во второй раз, когда они нигде не могли найти лошадей, то попросту украли их из конюшни. Джон оставил записку их владельцу, в которой утром тому предстояло прочесть, что он оказал большую услугу великому герцогу и может обратиться к нему за вознаграждением.
Бекингема веселила предприимчивость Традесканта.
– Клянусь богом, Джон, ты зря теряешь время в своих садах. Тебе надо быть по меньшей мере генералом.
Похвала заставила Традесканта улыбнуться.
– Я же пообещал, что доставлю вас, и я это сделаю, – просто сказал он.
Герцог кивнул.
– Теперь я никогда не буду путешествовать без тебя.
Уже светало, когда они, совсем измотанные, достигли поворота на парадный въезд в Теобальдс. Сверху вниз на них смотрели темные окна дворца. Джон поднял глаза туда, где большой эркер выступал из стены, как палуба полуюта на парусном судне. Сквозь щели в ставнях просачивался свет множества свечей.
– В покоях короля не спят, – сообщил Традескант. – Мне пойти первым?
– Иди и осмотрись, – велел Бекингем. – Если король спит, я вымоюсь и отдохну. Возможно, завтра меня ждет великий день.
Джон неуклюже сполз со своей лошади. Ткань одолженных штанов задубела от пота и крови, сочившейся из натертых седлом мозолей, и прилипла к коже бедер. Скривившись от боли, он на полусогнутых ногах заковылял к дому и поднялся по лестнице к королевским покоям. Солдат протянул пику и загородил вход.
– Джон Традескант, – проворчал садовник. – Я привез герцога. Дай пройти.
Солдат вытянулся по стойке «смирно», и Джон ступил в комнату. Там толпилось с полдюжины докторов и множество повивальных бабок и знахарок, которых призвали за их знание трав. В комнате царило веселье, пронизанное отчаянием. Кое-кто из придворных дремал в углах, некоторые играли в карты или пили. Все повернули головы, когда появился Джон, грязный и усталый после долгой дороги.
– Король не спит? – осведомился садовник. – Я доставил герцога.
Сначала казалось, что никто не может ответить. Все были настольно поглощены спорами о здоровье короля и ожиданиями его выздоровления, что за ним практически некому было ухаживать. Наконец один из докторов рысцой потрусил к спальне и заглянул внутрь.
– Не спит, – сообщил он. – Но не спокоен.
Джон кивнул и поспешил назад в холл. За его спиной засуетились придворные, готовясь к появлению величайшего фаворита из всех – Джорджа Вильерса.
Сам герцог тем временем сидел в кресле в холле с бокалом подогретого вина в руке, а перед ним на коленях стоял парнишка-слуга и вытирал грязь с его сапог.
– Король не спит, – коротко доложил Джон.
– Я поднимусь, – решил Бекингем. – Много там народу?
– Полно, – ответил Джон. – Но из важных лиц никого.
Усталой походкой герцог пошел к лестнице.
– Прикажи, чтобы мне приготовили постель, – бросил он через плечо. – И себе постели в моей спальне. Ты не должен отходить от меня ни на шаг, Джон. Ближайшие несколько дней я буду очень занят.
Традескант налил себе вина из фляги герцога и отправился выполнять его поручения.
Некоторые обитатели дома начали просыпаться, а многие и не ложились. Говорили, что король охотился, а потом почувствовал себя плохо. Вначале это была просто легкая лихорадка, и все понадеялись, что она скоро пройдет. Но озноб не отпускал, король бредил. Он боялся за свою жизнь, время от времени ему чудилось, что он снова в Шотландии и под одеждой у него холщовая хламида с толстой подбивкой, защищающая от ножа убийцы. Порой он просил прощения у своих врагов, которых судил по ложному обвинению, а потом вешал, топил или четвертовал. Бывало, Якову являлись ведьмы, и ему казалось, что они угрожают его жизни, – невинные старухи, которых он приказывал топить или душить. Иногда, и это было ужаснее всего, он обращался к своей матери, бедной Марии Шотландской, молил о прощении за то, что без единого слова утешения позволил ей взойти на плаху в замке Фотерингей, хотя она слала ему, горячо любимому сыну, письмо за письмом и никогда не забывала, каким он был в детстве.
– Король выздоровеет? – спросил Джон одну из служанок.
– Но это же всего-навсего лихорадка, – ответила она. – Почему бы ему не выздороветь?
Кивнув, Традескант пошел в спальню герцога. Холодный мартовский рассвет медленно превращал небо из черного в серое. На террасах лежала белая изморозь. Джон оперся локтями о подоконник и стал искать знакомые приметы Теобальдса, своего первого большого сада, который медленно проявлялся в тумане. Вдали виднелся застывший лес с голыми ветвями. А внизу, глубоко в промерзшей земле, жили луковицы нарциссов, посаженные Джоном для короля, который был уже стар, и для хозяина, который давно умер. Традескант задумался, как бы Сесил оценил герцога, восхищался бы им или презирал. Он стал размышлять, где сейчас Сесил, и решил, что в том благословенном последнем саду, где всегда цветут цветы. Джон ощущал глубокую нежность к хозяину, которого потерял, и к саду, который они оба так любили.
Вдруг дверь за его спиной открылась, на пороге показался Бекингем.
– Ради всего святого, закрой окно, Джон! – резко воскликнул он. – Холод собачий.
Джон подчинился.
– Поспи, – продолжал герцог. – А когда проснешься, отправляйся в Лондон и привези мою мать.
– Я могу поехать прямо сейчас, – предложил Джон.
– Отдохни, – остановил его герцог. – Поедешь после того, как проснешься и сможешь скакать верхом. Передашь ей мои слова, писать я ничего не буду.
Герцог пересек комнату и прошептал на ухо Джону:
– Скажи ей, что король болен, но не умирает. И что мне нужна ее помощь. Очень. Понимаешь?
Джон колебался.
– Я понимаю слова и могу повторить их. Но не осмеливаюсь думать об их значении.
– Джон, мой Джон, – мягко промолвил Бекингем. – Именно это мне и нужно. Просто запомни слова, а прочее оставь мне.
Встревоженный взгляд Традесканта он встретил с открытым лицом.
– Я люблю короля как собственного отца, – убедительным голосом произнес герцог. – И хочу, чтобы за ним ухаживали с любовью и уважением. Эта толпа не дает ему покоя, они мучают его всякими лекарствами, пускают кровь, переворачивают его, надоедают. В спальне то жарко, то холодно. Пусть моя мать явится и заботливо его выхаживает. Она опытная сиделка и знает, как облегчить страдания больного.
