Текст книги "Подкидыш"

Автор книги: Филиппа Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Филиппа Грегори
Подкидыш

Замок Сант-Анжело, Рим, июнь 1453 года

Стук в дверь прозвучал как выстрел в лицо. Он тут же проснулся, нашарив спрятанный под подушкой кинжал, вскочил и вздрогнул, коснувшись босыми ногами обжигающе холодного каменного пола. Ему снились родители, любимый старый дом, и он даже зубами скрипнул, так больно сжалось сердце от тоски по всему тому, что он потерял: по родине, по матери, по прежней, счастливой жизни.

Громоподобный стук в дверь повторился. Пряча за спиной кинжал, он осторожно подошел к двери. С той стороны засов отодвинули, и дверь приоткрылась – он с опаской выглянул наружу. Там он увидел господина в темном плаще с низко опущенным капюшоном; рядом с ним стояли двое коренастых слуг с горящими факелами в руках. Один из них, подняв свой факел повыше, осветил приоткрытую дверь и стройного, обнаженного по пояс юношу в узких штанах. На вид ему было лет семнадцать. Лицо совсем мальчишеское; красивые, орехового цвета глаза с недоумением смотрели из-под темной челки; но тело крепкое, мускулистое – тело молодого мужчины, закаленного тяжким трудом.

– Лука Веро?

– Да.

– Тебе придется пойти со мной.

Юноша явно колебался, и господин в плаще прибавил:

– Не глупи. Нас трое, а ты один, хоть ты и прячешь за спиной кинжал. С нами тебе не справиться.

– Это приказ, а не просьба! – рявкнул второй незнакомец. – А ты присягал на верность.

Лука и впрямь присягал на верность, но своему монастырю, а вовсе не этим незнакомцам. Впрочем, из монастыря его выгнали, и с тех пор он, похоже, обязан был подчиниться любому, кто ему прикажет достаточно громко и решительно. Он вернулся к своей постели, присел на краешек и стал натягивать сапоги из мягкой кожи, незаметно спрятав кинжал за голенище; затем надел льняную рубашку, накинул на плечи сильно поношенный шерстяной плащ и нехотя подошел к двери.

– Вы кто? – спросил он, но человек в темном плаще ему не ответил и, круто развернувшись и не оглядываясь, пошел по коридору, а двое стражников, дождавшись, когда Лука выйдет из камеры и последует за их командиром, двинулись сзади. – Куда вы меня ведете?

Но и стражники ответом его не удостоили. Лука хотел еще спросить, не арестован ли он, не ведут ли его прямиком к месту казни, но так и не осмелился. Он боялся уже самого этого вопроса, а еще больше – что возможный ответ может оказаться положительным. Он весь взмок от страха под старым шерстяным плащом, хотя воздух был прямо-таки ледяным, да и от влажных каменных стен так и тянуло холодом.

Лука понимал одно: с ним случилась самая большая беда за всю его недолгую жизнь. Не далее как вчера четверо мужчин в темных плащах с низко надвинутыми капюшонами увели его из монастыря и бросили в эту тюрьму, ничего ему не объяснив и вообще не сказав ни единого слова. Он понятия не имел ни где находится, ни кто его арестовал, ни какие обвинения могут быть ему предъявлены, ни как его могут наказать за неведомое ему преступление. Может, его просто подвергнут порке, а может, станут пытать или убьют?

– Я настаиваю на свидании со священником, мне нужно исповедаться… – пролепетал он.

Но незнакомцы не обращали ни малейшего внимания на его слова и лишь время от времени его подталкивали, заставляя идти дальше по узкому каменному коридору. Вокруг стояла полная тишина; по обе стороны коридора виднелись запертые двери тюремных камер. Лука никак не мог толком понять, что это – тюрьма или монастырь, так там было холодно и тихо. Полночь давно миновала, и в непонятном здании царили тьма и безмолвие. Стражники, сопровождавшие Луку, тоже старались не шуметь; когда коридор закончился, они спустились по каменной лестнице в просторный зал, миновали его и снова пошли по узкой винтовой лесенке куда-то во тьму, сгущавшуюся, казалось, с каждым шагом. Становилось все холоднее, и Лука снова не выдержал:

– Я хочу знать, куда вы меня ведете! – И почувствовал, что голос его дрожит от страха.

Ему, разумеется, никто не ответил; но стражник, шедший сразу за ним, придвинулся еще ближе, дыша ему в затылок.

Ближе к подножию лестницы Лука различил в темноте небольшой арочный проход и тяжелую запертую дверь. Незнакомец в черном плаще, шедший впереди, достал из кармана ключ, отпер эту дверь и жестом велел Луке переступить порог. Лука, не решаясь войти, чуть замешкался, и тот могучий стражник, что шел позади, попросту вдавил его в дверной проем.

– Я настаиваю… – еле слышно выдохнул Лука и тут же, получив очередной мощный пинок в спину, оказался по ту сторону двери. Он даже охнул от ужаса, обнаружив, что стоит на самом краю высокого узкого причала, а далеко внизу на поверхности реки покачивается лодка. Где-то вдали неясной полоской виднелся противоположный берег. Лука отшатнулся, охваченный тошнотворным ощущением того, что эти люди в темных плащах с удовольствием столкнули бы его прямо на острые камни внизу, чтобы не возиться с ним и не заставлять его спускаться по крутой лестнице к лодке.

Однако тот, что шел впереди, легко сбежал вниз по мокрым ступеням и, шагнув в лодку, что-то сказал человеку, который стоял на корме, ловкими движениями одного-единственного весла удерживая суденышко на месте и не позволяя мощному течению закрутить его и унести. Затем мужчина в черном плаще вновь повернулся к смертельно-бледному Луке и приказал:

– Иди сюда.

Луке оставалось только подчиняться. Он покорно спустился по скользким ступеням, забрался в лодку и уселся на носу. Стражники остались на причале, а лодочник, ловко развернув суденышко, вывел его на середину реки и позволил течению нести ее вдоль городской стены. Лука смотрел на темную воду и думал, что, если бы ему удалось перекатиться через борт, можно было бы, воспользовавшись придонным течением, переплыть реку под водой, выбраться на тот берег и сбежать. Но течение казалось таким быстрым, что он понимал: скорее всего, он попросту утонет, если они не успеют выловить его из воды, а уж когда они снова его схватят, то наверняка вышибут из него дух, треснув веслом по голове.

– Господин мой, – обратился он к человеку в черном плаще, стараясь говорить спокойно, с достоинством, – могу ли я хотя бы теперь узнать, куда мы направляемся?

– Ты сам это скоро поймешь, – суровым тоном ответил тот. Река неслась как бешеная в узких берегах крепостного рва, опоясывавшего высокие городские стены. Лодочник старался плыть как можно ближе к стене, прячась в ее тени от дежуривших наверху часовых. Вскоре впереди показались темные очертания мощного каменного моста, и Лука увидел прямо перед собой забранный решеткой арочный проход. Как только лодка ткнулась в решетку носом, та бесшумно скользнула вверх, и одного умелого взмаха веслом оказалось достаточно, чтобы они попали внутрь какого-то странного помещения, залитого светом факелов.

Охваченный новым, еще более сильным приступом страха, Лука пожалел, что все же не решился попытать счастья и прыгнуть в реку. Их окружили с полдюжины мужчин весьма мрачного вида, явно поджидавшие именно их, и едва лодочник успел ухватиться за потертое кольцо, вделанное в стену, как эти люди выдернули Луку из лодки, поставили на ноги и подтолкнули в сторону какого-то узкого темного коридора. Он скорее почувствовал, чем увидел по обе стороны от себя толстые каменные стены, а под ногами гладкий деревянный пол. Лука шагал, отчетливо слыша в тишине собственное дыхание, ставшее хриплым от снедавшего его страха. Они прошли совсем немного и остановились перед массивной деревянной дверью, один раз постучали и стали ждать.

Потом откуда-то из-за двери донеслось: «Входите!» – и сопровождавший Луку стражник, настежь распахнув дверь, с силой втолкнул его внутрь. Лука вошел и тут же замер с бешено бьющимся сердцем, ослепленный неожиданно ярким светом – в помещении горели по меньшей мере несколько дюжин восковых свечей. Дверь у него за спиной тихо закрылась, и он, проморгавшись, увидел, что прямо перед ним за столом сидит какой-то человек, склонив голову над ворохом исписанных листов.

Больше в помещении он никого не заметил. Человек за столом был в роскошном бархатном плаще темно-синего цвета, казавшегося почти черным; низко надвинутый капюшон полностью скрывал его лицо. Лука стоял как вкопанный и судорожно сглатывал, пытаясь подавить охвативший его страх. «Что бы ни случилось, – думал он, – я не стану униженно молить этих людей сохранить мне жизнь! Я постараюсь собрать все свое мужество и лицом к лицу встречу то, что меня здесь ожидает, даже самое страшное. Я не стану хныкать, точно девчонка, я не посрамлю ни себя, ни своего стойкого, мужественного отца!»

– Ты, конечно же, хочешь знать, почему ты здесь оказался, что это за место и кто я такой? – спокойно сказал человек, сидевший за столом. – Все это я тебе объясню. Но прежде ты должен дать мне подробный ответ на каждый из тех вопросов, которые я сейчас задам. Ясно?

Лука кивнул.

– Только ни в коем случае не лги. Здесь твоя жизнь буквально висит на волоске, а догадаться, какие именно ответы мне хотелось бы от тебя услышать, ты никак не можешь. Так что имей в виду: лучше отвечать правдиво. С твоей стороны было бы весьма глупо погибнуть из-за собственной лжи.

Лука попытался кивнуть, но не сумел, такая сильная его била дрожь.

– Тебя зовут Лука Веро, ты послушник монастыря Святого Ксаверия и был принят туда в возрасте одиннадцати лет, так? Три года назад ты стал сиротой, ибо родители твои умерли. Тебе тогда было четырнадцать, верно?

– Мои родители не умерли, а пропали, – возразил Лука и с трудом прокашлялся. – Они, возможно, и сейчас еще живы. Они были захвачены оттоманами [1]1
  В средневековой Европе так называли турок. Оттоманская (Османская) империя сложилась в XV–XVI веках в результате турецких завоеваний в Азии, Европе и Африке. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]и проданы в рабство, но убитыми их никто не видел. И никто не знает, где они теперь. Но я надеюсь, что они все же остались в живых.

Инквизитор что-то быстро пометил на лежавшем перед ним листке. Лука следил за концом черного пера, быстро царапавшего по бумаге.

– Значит, ты все еще надеешься, – сказал инквизитор. – Надеешься, что твои родители живы и вернутся к тебе. – И слова эти прозвучали так, словно подобная надежда – либо величайшая глупость, либо полное безумие.

– Да, надеюсь.

– Ты был воспитан святыми братьями, ты поклялся в верности их ордену, и все же ты назвал подделкой – сперва в разговоре со своим духовником, а затем и с настоятелем монастыря – священную реликвию, которую они столь бережно хранят: ноготь распятого Христа.

В монотонном голосе инквизитора явственно звучало обвинение. Лука понимал, что это обвинение – в ереси, учитывая перечисление совершенных им проступков. И отлично знал, что единственное наказание за ересь – смерть.

– Я не имел намерения…

– Почему ты утверждал, что эта драгоценная реликвия – подделка?

Лука старался смотреть то на носки своих сапог, то на темный деревянный пол, то на тяжелый стол, то на оштукатуренные стены – куда угодно, только не в мрачное лицо того, кто тихим голосом задавал ему сейчас эти вопросы.

– Я обязательно попрошу у нашего настоятеля прощения и готов понести любое наказание, – сказал он. – Я вовсе не имел намерения высказывать еретические сомнения. Клянусь Господом, я не еретик. Я не хотел ничего плохого…

– Это мне судить, еретик ли ты. Я видел юношей и помоложе тебя, сделавших и сказавших куда меньше, чем ты, но и они потом на дыбе, рыдая, молили о снисхождении, когда с хрустом стали выворачиваться их суставы. Я не раз слышал, как взрослые мужи, куда умнее и лучше тебя, умоляли поскорее сжечь их на костре, ибо страстно мечтали о смерти как единственном избавлении от страшных мук.

Лука лишь покачал головой при мысли о святой инквизиции, способной решить его судьбу и вынести ему любой приговор именем Господа. И не осмелился вымолвить ни слова.

– Почему ты сказал, что реликвия – подделка? – повторил свой вопрос инквизитор.

– Я не хотел…

– Почему ты так сказал?

– В монастыре хранится кусочек Его ногтя, причем в длину он никак не меньше трех дюймов, а в ширину примерно четверть дюйма, – неохотно заговорил Лука. – Он достаточно велик, чтобы его можно было хорошо разглядеть, хотя теперь он оправлен в золотую раму, инкрустированную самоцветами. Но размеры его определить по-прежнему можно.

Инквизитор кивнул.

– И что же?

– В аббатстве Святого Петра тоже есть ноготь распятого Христа. И в аббатстве Святого Иосифа тоже. Я не раз ходил в монастырскую библиотеку, пытаясь выяснить, есть ли еще где-нибудь кусочки Его ногтей, и оказалось, что только в Италии их около четырех сотен, а во Франции еще больше; есть они и в Испании, и в Англии…

Инквизитор неприязненно молчал, явно ожидая продолжения.

– Я подсчитал примерную площадь этих кусочков, – несчастным тоном продолжал Лука. – И представил себе, какими должны были быть ногти, разломанные на столько кусков. Это же просто невозможно! Просто невозможно, чтобы столько реликвий было получено из ногтей одногораспятого Христа. В Библии говорится: по одному ногтю с каждой руки и один с ноги. Значит, всего три. – Лука глянул в сумрачное лицо допрашивавшего его человека. – Это ведь не богохульство, ведь это написано в Библии. Нет, я не думаю, что это богохульство. А в Библии ясно сказано… И потом, если прибавить к этому количество ногтей, использованных при создании святого распятия – а их было четыре в центральной части, они поддерживают поперечную перекладину, – то получается всего семь. Всего семь ногтей. Пусть каждый ноготь был даже пять дюймов в длину. Тогда для создания святого распятия было использовано примерно тридцать пять дюймов ногтей. Но ведь имеются тысячи таких реликвий. Речь не о том, является ли подлинным каждый ноготь или его кусочек. Не мне об этом судить. Но я никак не могу смириться с очевидностью того, что этих ногтей слишкоммного для одного распятого.

Инквизитор по-прежнему не произносил ни слова.

– Это же просто числа, арифметика, – беспомощно пролепетал Лука. – Я пытался оперировать только числами. Я вообще очень часто о них думаю – они меня страшно интересуют.

– И ты взял на себя смелость решить этот вопрос с помощью чисел? Ты имел наглость утверждать, что по всему миру разбросано слишком много Его ногтей, чтобы все они были подлинными? Что далеко не все они действительно изъяты со святого распятия?

Лука упал на колени, понимая, сколь глубока его вина.

– Но у меня же ничего плохого и в мыслях не было, – прошептал он, поднимая глаза и вглядываясь в скрытое тенью лицо инквизитора. – Мне просто стало интересно, а потом я произвел некоторые расчеты, и наш настоятель случайно нашел листок с этими расчетами, и я… – Он внезапно умолк.

– Настоятель вашего монастыря вполне справедливо обвиняет тебя в ереси и в том, что ты занимаешься недозволенными исследованиями, а также неверно цитируешь Библию, используя ее в своих личных целях и читая Священную Книгу без наставника. К тому же, по его словам, ты проявляешь непростительное свободомыслие, без разрешения и в неурочное время берешь в библиотеке книги, в том числе запрещенные… – Инквизитор помолчал, а потом продолжил зачитывать вслух список прегрешений, совершенных Лукой, то и дело строго на него посматривая. – Но хуже всего то, что ты проявляешь преступное свободомыслие! Ведь, поступая в монастырь, ты поклялся соблюдать тамошний устав и придерживаться определенных представлений и верований, откуда же вдруг подобная самостоятельность?

– Я виноват, простите меня, – пролепетал Лука.

– Церкви не нужны люди, проявляющие излишнюю самостоятельность мышления.

– Я знаю, – еще тише сказал Лука.

– Ты давал обет послушания – обет, прежде всего запрещающий всякое свободомыслие.

Лука совсем повесил голову: ему оставалось лишь ждать вынесения приговора.

Пламя свечей вдруг заплясало на холодном сквозняке – видимо, кто-то приоткрыл входную дверь.

– И что, тебя всегда одолевали подобные мысли? Насчет чисел?

Лука кивнул.

– Есть ли у тебя в монастыре друзья? Ты с кем-нибудь обсуждал свои… открытия?

Лука покачал головой.

– Нет, этого я ни с кем не обсуждал.

Инквизитор заглянул в свои заметки.

– Но у тебя ведь, кажется, есть приятель по имени Фрейзе?

Лука впервые за все это время улыбнулся и воскликнул:

– Да он просто у нас в монастыре на кухне прислуживает! Чем-то я ему сразу приглянулся, с самого первого дня. Мне, когда я в монастырь поступил, всего одиннадцать лет исполнилось. Да и сам он был всего года на два постарше, но почему-то сразу решил обо мне заботиться, говорил, что я слишком худой, что я и одну зиму там не протяну. И за каждой трапезой приносил мне добавку. Он, правда, всего лишь на кухне повару помогает.

– Братья или сестры у тебя есть?

– Нет, я один во всем свете.

– Скучаешь ли ты по родителям?

– Да, очень.

– Чувствуешь ли ты себя одиноким? – Этот вопрос прозвучал как очередное обвинение.

– Да, пожалуй. Я чувствую, что остался совсем один, если вы об этом спрашиваете.

Инквизитор задумался, поднеся к губам кончик черного пера.

– А твои родители… – Пробежав глазами список вопросов, он вернулся к самому первому. – Они ведь, кажется, были уже немолоды, когда ты родился?

– Да, – с удивлением подтвердил Лука. – Да, это правда.

– И люди, по всей вероятности, удивлялись: как это у таких старых супругов вдруг родился мальчик, да еще такой хорошенький и умненький?

– У нас ведь очень маленькая деревня, – пробовал защищаться Лука. – Людям там только и остается, что сплетничать.

– Но ты ведь и впрямь хорош собой. И явно неглуп. Но твои родители отнюдь тобой не хвалились, не выставляли тебя напоказ, а, напротив, все больше дома держали, верно?

– Мы трое были очень близки, – ответил Лука. – У нас сплоченная маленькая семья. Мы никогда никому беспокойства не доставляли. И всегда жили очень тихо и замкнуто.

– Но почему в таком случае родители отдали тебя церкви? Может, им казалось, что в лоне церкви ты будешь в большей безопасности, чем дома? Или, может, они опасались какого-то особого дара, которым ты обладаешь? Может, из-за этого дара тебе и была необходима защита церкви?

Лука, по-прежнему стоя на коленях, неловко поерзал: ему было неудобно.

– Не знаю, – честно признался он. – Я же тогда совсем ребенком был, мне едва одиннадцать исполнилось. Я не знаю, что мои родители на сей счет думали.

Инквизитор молча ждал продолжения, но Лука довольно долго молчал, потом все же признался:

– Они хотели, чтобы я получил образование и стал священником. Мой отец… – Голос его дрогнул и прервался, ибо он вспомнил своего горячо любимого отца, его седые волосы, его крепкие объятия, нежность и терпение, которое не раз испытывал его маленький шустрый сынок… – Мой отец очень гордился тем, что я сам научился читать и считать, справляться с самыми разными числами. Он-то даже читать не умел и полагал это умение великим талантом. А однажды через нашу деревню проходил цыганский табор, и я научился говорить на их языке…

Инквизитор сделал какую-то пометку и спросил:

– Так ты умеешь говорить на разных языках?

– Люди у нас в деревне считали, что по-цыгански я за один день говорить научился. Мой отец был уверен, что Господь ниспослал мне некий дар. У людей ведь бывают разные таланты, это не такое уж редкое явление, – попытался объяснить Лука. – Например, Фрейзе, мой приятель из кухни, отлично ладит с любыми животными, а уж лошади его и вовсе слушаются беспрекословно; он на любой может сразу верхом проехать. Вот и мой отец считал, что у меня тоже есть похожий дар, только насчет учебы. Ему очень хотелось, чтобы я стал не просто крестьянином, а добился в жизни чего-то большего.

Инквизитор устало откинулся на спинку стула, словно ему уже надоели рассуждения Луки. Похоже, он и так уже услышал более чем достаточно.

– Хорошо. Можешь встать.

Он заглянул в свой список, испещренный чернильными пометками, и, когда Лука с некоторым трудом поднялся с пола, сказал:

– А теперь я отвечу на те вопросы, которые, безусловно, роятся у тебя в голове. Я духовный предводитель некоего ордена, назначенный на этот пост самим святым отцом, папой римским, и я несу перед ним ответственность за деятельность нашего ордена. Тебе не нужно знать ни мое имя, ни название нашего ордена. По приказанию папы Николая V мы проводим различные судебные расследования, пытаемся раскрывать всевозможные тайны, ереси и грехи, по мере возможности выясняя их суть и по мере возможности оказывая им всемерное сопротивление. Мы составляем, если можно так выразиться, некую «карту страхов», свойственных жителям различных стран мира, и наши братья странствуют по всему свету – от Рима до самых дальних окраин христианского мира, – желая выяснить, о чем говорят люди, чего они боятся, с чем сражаются. Мы должны знать, по каким тропам в мире людей бродит дьявол. Ибо святому отцу известно, что близок конец света.

– Конец света?

– Да. И тогда Христос явится вновь, чтобы судить живых, мертвых и неупокоенных. Ты, должно быть, слышал, что оттоманы захватили Константинополь, сердце Византийской империи, центр нашей церкви на Востоке?

Лука перекрестился. Падение восточной столицы христианства [2]2
  В 1453 году Константинополь был взят турками и переименован в Стамбул.


[Закрыть]под давлением непобедимой армии еретиков и неверных явилось для верующих самым ужасным событием, поистине невообразимым несчастьем.

– А теперь, по всей вероятности, силы тьмы двинутся на Рим, и если Рим падет, это станет концом всего. Станет концом света. Наша задача – защитить христианство, защитить Рим – и в мире людей, и в том невидимом мире, что лежит за пределами мира видимого.

– А где этот невидимый мир?

– Он окружает нас повсюду, – спокойно ответил инквизитор. – Я, например, вижу его столь же отчетливо, как ты, возможно, видишь разные числа. И с каждым годом, с каждым днем он все теснее нас обступает, надвигается на нас. Люди приходят ко мне, рассказывая о кровавых ливнях, о псе, который способен почуять след чумы, о колдовстве, об огнях в небе, о воде, превращающейся в вино. Близится конец света, и тому есть сотни свидетельств, сотни проявлений добра и зла, чудес и ересей. Такой способный молодой человек, как ты, мог бы, наверное, отличить в этих рассказах правду от лжи, а провидение Божие – от дьявольских происков. – Он поднялся со своего тяжелого деревянного кресла и подтолкнул к Луке, стоявшему по другую сторону стола, лист бумаги. – Посмотри.

И Лука увидел еретические значки – мавританскую, или арабскую, систему счисления. Лука еще в детстве узнал, что одна черточка, изображенная пером на бумаге, I, означает «один», две черточки, II, – «два» и так далее. Но среди этих мавританских значков была также какая-то странная округлая фигура. Лука видел подобные значки и раньше, но купцы в его деревне и брат-алмонер – монах, раздающий милостыню, – у них в монастыре упрямо отказывались пользоваться «еретическими значками», придерживаясь старых порядков [3]3
  В Средние века в Европе пользовались системой римских цифр; современные (арабские) цифры, а также понятие нуля получили распространение лишь с середины XV века.


[Закрыть].

– Вот это означает «один», это – «два», а это – «три», – пояснил инквизитор, указывая на тот или иной значок кончиком своего черного пера. – Помести цифру 1 в эту колонку, и она будет означать «один», но если ее поставить вот сюда, а рядом с нею изобразить пустой кружок, то она будет означать уже «десять»; а если поставить ее вот сюда и рядом с нею изобразить два пустых кружка, это будет уже «сто».

Лука охнул:

– То есть от положения цифры меняется значение числа?

– Именно так.

Инквизитор указал кончиком заточенного пера на пустой кружок, напоминающий вытянутую букву «о», в заполненных различными цифрами колонках. При этом его запястье словно вынырнуло из широкого рукава, и Лука невольно перевел взгляд со столбиков арабских цифр на белую кожу магистра, где на внутренней стороне запястья была отчетливо видна татуировка, выполненная красными чернилами: дракон, свернувшийся кольцом и прикусивший собственный хвост.

– Это не просто пустой кружок и не просто вытянутая буква «о», – сказал инквизитор. – Эту цифру арабы называют «нулем». Посмотри, какое место он занимает в различных числах, – это очень важно. А что, если он и сам по себе тоже кое-что значит?

– Может быть, им обозначено некое пустое пространство? Некий промежуток? – спросил Лука, снова вперив свой взор в столбцы цифр. – Или, может быть, он означает ничто?

– Это такое же число, как и любое другое, – сказал инквизитор. – Им удалось сотворить число даже из ничего, чтобы иметь возможность вести вычисления за пределы этого ничтои даже дальше.

– Дальше? Дальше, чем ничто?

Его собеседник указал на число –10.

– Вот что значит «дальше, чем ничто». На целых десять единиц дальше, чем ничто. Это и есть исчисление того, чего нет, – сказал он.

В душе у Луки поднялся целый вихрь мыслей, и он невольно протянул руку к лежавшему на столе листку с цифрами, но инквизитор решительно подвинул листок к себе и накрыл его своей широкой ладонью, словно не желая просто так отдавать Луке этот «приз», который еще следовало заслужить. Белое запястье его снова спряталось в рукаве, и татуировка тоже больше была не видна.

– Ты знаешь, как они добрались до этого знака, до числа «ноль»? – спросил он.

Лука покачал головой.

– Кто добрался?

– Арабы, мавры, оттоманы – называй их как хочешь. Мусульмане. Муслимы. Неверные. Наши враги, наши новые завоеватели. Ты знаешь, как они получили этот знак?

– Нет.

– Это отпечаток на песке шашки или шахматной фигуры, который остается после того, как эту фигуру убрали. Это символ отсутствия, он и выглядит как пустота, отсутствие чего бы то ни было. Именно это он и означает. Вот как они это воспринимают. Вот чему нам нужно у них учиться.

– Я не понимаю. Чему нам нужно учиться у них?

– Смотреть, смотреть и смотреть во все глаза. Именно так они и поступают. Они внимательно смотрят на все, они думают обо всем, вот почему им удалось увидеть в небесах такие звезды, которых мы никогда не видели. Вот почему они делают отличные лекарства из растений, которых мы никогда не замечали. – Инквизитор поправил капюшон плаща, так что лицо его снова полностью скрылось в тени. – Вот почему они непременно одержат над нами победу, если мы не научимся смотреть так, как смотрят они, думать так, как думают они, считать так, как считают они. Но, возможно, такой молодой человек, как ты, мог бы выучить и их язык тоже…

Лука не отрываясь смотрел на листок, где этот человек отметил десять единиц счисления – от девяти до нуля и дальше, чем нуль.

– Ну, что скажешь? – спросил у него инквизитор. – Или, может, тебе кажется, что десять единиц пустоты принадлежат невидимому миру? Словно десять невидимых предметов? Десять призраков? Десять ангелов?

– Если можно считать дальше, чем ничто, – неуверенно заговорил Лука, – то можно выразить и то, что утратил. Скажем, ты – купец, и твой долг в одной из стран или во время одного из путешествий стал больше всего того, что у тебя имеется, и с помощью этого числа можно с точностью рассчитать, какова на самом деле величина твоего долга. И понять, сколько ты потерял. Понять, какой ты понес убыток и сколько тебе нужно заработать, чтобы снова оказаться в прибытке.

– Да, – сказал инквизитор. – С помощью нуля можно измерить то, чего нет. Оттоманы захватили Константинополь и всю нашу Восточную империю не только потому, что у них самая сильная армия и самые лучшие военачальники, но и потому, что они обладают таким оружием, какого у нас нет и в помине. У них есть такая огромная и тяжелая пушка, что требуется шестьдесят волов, чтобы передвинуть ее на нужное место. Они обладают знанием таких вещей, которых мы совершенно не понимаем. И причиной того, почему я послал за тобой, почему тебя исключили из монастыря – но не наказали за непослушание и не подвергли пытке за ересь! – является мое заветное желание вызнать их секреты. Я хочу, чтобы именно ты раскрыл и изучил эти тайны; чтобы и мы смогли, обладая тем же оружием, противостоять врагу.

– Значит, нуль – это одна из тех вещей, которые я должен изучить? Неужели мне придется отправиться к оттоманам и учиться у них? Неужели и мне удастся приобщиться к их научным открытиям?

Инквизитор рассмеялся и подтолкнул листок с арабскими цифрами к юному послушнику, все же придерживая его одним пальцем.

– Я позволю тебе взять это, – пообещал он. – Это может стать твоим вознаграждением, если ты достойно выполнишь мое задание, а затем отправишься исполнять возложенную на тебя миссию. Да, вполне возможно, тебе придется уехать в стан неверных, жить среди них и всему у них учиться. Но пока что ты должен поклясться в верности и послушании мне и моему ордену. Я пошлю тебя в другие страны, чтобы ты стал там моими ушами и глазами. Я отправлю тебя на охоту за тайнами, на поиск знаний. И по моему указу ты составишь карту самых различных страхов, чтобы нам было легче искать Тьму во всех ее формах и проявлениях. Я пошлю тебя в широкий мир для того, чтобы ты понял порядок вещей, чтобы ты стал одним из тех представителей нашего ордена, которые стремятся понять все на свете.

Он не мог не заметить, как просияло лицо Луки при мысли о том, что он сможет всю свою жизнь посвятить научным исследованиям. Затем юношу вдруг одолели сомнения.

– Я же не буду знать, что мне делать, с чего начать, – признался он. – Я же ничего не понимаю в жизни! Куда мне в первую очередь направиться и как поступить?

– Я намерен послать тебя учиться – у великих знатоков и ученых. С их помощью ты постигнешь право, узнаешь законы судопроизводства и то, как вести судебное расследование. Поймешь, что и где нужно искать, какие вопросы задавать свидетелям и подсудимым, когда и кого следует освободить, а кого предать светскому суду – мэрам городов или знатным землевладельцам, – а кого суду церковному. Ты научишься прощать и наказывать. А когда ты обретешь все необходимые знания и навыки, я поручу тебе твою первую миссию.

Лука кивнул.

– Твое обучение займет несколько месяцев, а затем ты отправишься в широкий мир, – продолжал инквизитор. – Но отправишься туда, куда прикажу тебе я, и будешь внимательно изучать то, что тебе там удастся обнаружить. И будешь передо мной отчитываться за каждый свой шаг. Тебе будет дано право судить и наказывать людей, если найдешь какие-то их действия неправильными. Ты сможешь изгонять дьявола и нечистых духов. Ты сможешь учиться. И, разумеется, ты всегда сможешь задавать мне любые вопросы. Но служить ты будешь только Богу и мне, о чем я уже предупреждал тебя. И станешь беспрекословно подчиняться мне и тому ордену, который я возглавляю. Тебе предстоит отправиться в невиданные страны, увидеть невиданные вещи и задавать тамошним жителям всевозможные вопросы, касающиеся этих вещей.

Последовала пауза. Затем инквизитор будничным тоном, словно дав своему подопечному самые простые наставления, сказал:

– Все. Теперь можешь идти. – Лука вздрогнул, выходя из безмолвно-внимательного оцепенения, и двинулся к двери. Когда он уже коснулся рукой бронзовой дверной ручки, до него снова донесся голос инквизитора: – И еще одно…