Текст книги "Меридон, или Сны о другой жизни"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
ГЛАВА 7
Под влиянием страха перед веревками и раскачивающейся на них трапецией я было подумала, что Дэвид заставит нас работать наверху в первое же утро. Но он так не сделал. Еще до того, как вернулась Данди, очень хорошенькая даже в мешковатых бриджах Уильяма и льняной рубашке Джека, он велел нам приседать, а затем совершить пять кругов по амбару во все нарастающем темпе.
Затем мы прыгали, бегали и разминались до тех пор, пока не разогрелись. Тщательно уложенные волосы Данди распустились, и она небрежно сколола их на затылке. Все мы находились в хорошей спортивной форме. Мы с Джеком каждый вечер упорно тренировались на неоседланной лошади и приобрели молниеносную реакцию. При всей любви Данди поваляться она была в состоянии пройти за день двадцать – тридцать миль, а после этого еще поплавать наперегонки.
– Дело пойдет. – Дэвид сам уже слегка запыхался, и мы устроили себе минутку отдыха, усевшись на опилки. – Я боялся, что вы толстые и ленивые, а у вас прекрасные мускулы и никакой одышки.
– А когда мы начнем работать наверху? – требовательно спросила Данди.
– Когда захотите, – беззаботно ответил Дэвид. – Пока вы будете завтракать, я проверю оборудование, и потом можем начинать. Я покажу вам, как надо падать в сетку, и вы убедитесь, что можете работать совершенно безопасно.
– Меня никогда в этом не убедить. – Я пыталась говорить спокойно, но мое дыхание прерывалось.
– Я знаю, что ты боишься, – успокаивающе улыбнулся мне Дэвид. – Я хорошо понимаю это, я и сам раньше боялся. Ты прекрасно сложена для такой работы, но если сердце не лежит к этому, мы не станем тебя заставлять.
– А как вы начали работать на трапеции? – спросил Джек.
– О, это длинная история, – лениво отозвался Дэвид. – Меня завербовали служить на флот, но я был деревенским парнем, и это пугало меня. Я сбежал с корабля при первой же возможности. А она представилась мне в Португалии, когда мы зашли в Лиссабон. Мне не на что было жить, и я стал странствовать вместе с бродячими акробатами. Однажды я увидел выступление на «римских кольцах» и просто сошел с ума. – Он замолчал и подкрутил усы. – Я напросился в ученики к человеку, выполнявшему его, и он стал заниматься со мной. Затем мы стали использовать трапецию вместо колец, а этого до нас не делал никто. Сначала я выступал один, а потом научил младшего сына своего напарника, и мы изменили номер: он раскачивался на трапеции и перелетал ко мне, а я ловил его и кидал обратно. Это был хороший номер.
Тут он замолчал, и в глазах мелькнула боль. Мой желудок сразу сжался от страха.
– Что случилось потом? – спросила я.
– Этот парень упал, – сказал он просто. – Он сломал себе шею и умер.
Никто не произнес ни слова.
– Мери, ты прямо зеленая, – вдруг испугался Джек. – Тебе плохо?
– Нет, – покачала я головой. – Продолжайте, Дэвид. Что вы делали потом?
– Я вернулся в эту страну и нашел себе партнера. Но твой отец – человек с идеями. Он подал мысль выступать в этом номере с девушками. Это обязательно понравится зрителям. Я старею, – продолжал Дэвид. – И устаю уже после двух представлений. Роберт предложил мне королевское жалованье за то, чтобы я научил вас этому трюку и отказался от своих выступлений на два сезона. И он заплатит мне сверх того, чтобы я не учил этому других. – Тут Дэвид усмехнулся Джеку и опять подкрутил усы. – Это обычно практикуется, и твой отец знает это так же хорошо, как я.
– До какого возраста можно выступать на трапеции? – спросил Джек.
– Вы будете выступать лет до двадцати пяти, – после недолгого размышления сказал Дэвид. – Я плохо питался и часто болел. Поэтому я не смогу работать после тридцати.
– Это тяжелая жизнь, – задумчиво сказала я, глядя на Дэвида.
Кожа на его лице была розовая, усы топорщились молодо и задиристо, но под глазами лежали глубокие тени.
– Разве не каждая работа трудна? – спросил он.
И я кивнула.
– Пора, – вскочил он. – За работу, ребята.
Он велел Джеку пробежать пятьсот шагов на месте, а затем отжиматься на руках. Данди он дал металлическую палку и велел бегать, держа ее перед собой, затем над головой, а затем поднимая и опуская ее. Меня же он приподнял за талию, так чтобы я смогла охватить трапецию пальцами.
Я повисла на ней, как загипнотизированная летучая мышь, и Дэвид велел вытянуть ноги вперед, а затем резко отвести назад. Я так и сделала и почувствовала, как качнулась трапеция.
– Ноги вместе! Не сопротивляйся откату! – скомандовал он. – При возвращении опять ноги вперед, затем резко назад. Давай!
Снова и снова он учил меня, и скоро стены амбара словно пришли в движение. Внизу качались потные лица Джека и Данди, и мой страх проходил, уступая место сосредоточенности.
Мне никак не удавалось поймать ритм движения; уже услышав голос Дэвида, я понимала, что мои ноги опять отстают, что я двигаюсь слишком медленно и вяло. Я в жизни не чувствовала себя такой неуклюжей и неповоротливой. Я вновь и вновь пыталась выполнить упражнение как следует, хотя уже была близка к слезам от усталости и досады на себя. Наконец Дэвид сказал мягко:
– Достаточно, Меридон. Отдохни.
Я перестала раскачиваться, качели остановились, и я спрыгнула на пол. Ноги не держали меня, и я присела там же, где спрыгнула. Данди и Джек смотрели на нас с понимающей улыбкой.
– Тебе понравилось это? – спросил Дэвид.
– Да, – улыбнулась я. – Я чувствую, что у меня должно получиться. Но я никак не могу поймать этот ритм.
– Можно, я попытаюсь? – попросил Джек и, встав с пола, отряхнул опилки.
Я сердилась на себя, но была страшно довольна, что у Джека получилось еще хуже. Меня уже давно раздражало, что он так уверенно держится на спине Блубелли, в то время как я до сих пор нуждаюсь в поддержке. Сейчас я чувствовала себя отомщенной, Джеку и близко не удалось войти в ритм раскачивания, и он спрыгнул с трапеции злой, тихонько чертыхаясь, но один спокойный взгляд Дэвида заставил его сдержать свои эмоции.
– Моя очередь? – спросила Данди, выступая вперед.
– Твоя, – сказал Дэвид и помог ей ухватиться за трапецию.
У сестры получилось гораздо лучше, чем у нас. Она обладала прекрасным чувством ритма и не боролась с качелями, а чутко подстраивалась к их движению. Я следила за выражением лица Дэвида, когда Данди работала. И хоть она выглядела очаровательно и натянувшаяся блуза подчеркивала ее грудь, он даже не смотрел на нее, спокойно отсчитывая такт. Я могла быть спокойна.
Мы работали все утро, пока не пришел Уильям и не позвал нас завтракать. Мы были голодны как волки, миссис Гривс вносила поднос за подносом со свежими булочками с домашним маслом, ветчиной и сыром, мы никак не могли наесться. Дэвид и Джек пили пиво, а мы с Данди – воду.
Дэвид объявил перерыв на час и пошел проверить оборудование. Данди отправилась пошарить в гардеробе Джека в поисках более нарядной рубашки, а мы с ним пошли проведать лошадей.
Когда мы вернулись в сарай, кузнец уже устанавливал там железную печку и выводил трубу от нее за окно. Я обратила внимание, с какой скоростью выполнялись приказы Дэвида, но ничего не стала говорить.
Данди и Джеку не терпелось забраться наверх, и Дэвид позволил им это. Он показал Джеку, как надо придерживать веревочную лестницу, пока Данди взбиралась по ней, а затем сам придержал ее для Джека. Я в это время сидела в углу, не решаясь отнять руки от лица, и смотрела на них сквозь растопыренные пальцы.
Дэвид рассмеялся, когда Данди сверху крикнула, что она уже устала, взобравшись на эти двадцать пять ступенек, и научил их подниматься, экономя силы: с пятки на носок, с пятки на носок. Сам он взвился на трапецию как птица. Сверху он крикнул мне:
– Меридон, я сейчас буду учить их падать в сетку, так что не пугайся, пожалуйста, у нас все в порядке.
Я немножко приоткрыла лицо и кивнула в ответ. Затем Дэвид притянул к себе трапецию, крепко ухватился за нее и шагнул с рамки. Пролетев до самой низкой точки, он разжал пальцы и мягко приземлился, подтянув повыше ноги, так что удар пришелся на спину и плечи. Затем он вскочил на ноги, легко подбежал к краю сетки и спрыгнул на пол.
– Вот так! – сказал он. – Ноги повыше, подбородок прижмите к груди, и вы никогда не ушибетесь.
Далеко в вышине побледневший Джек кивнул в ответ и стал подтягивать к себе трапецию. Я видела, как он ухватился за нее, но тут же была вынуждена зажмурить глаза, чтобы не смотреть на самое ужасное. Через мгновение звон сетки подсказал мне, что Джек благополучно приземлился, и сразу же раздался его радостный крик:
– Давай, Данди! Это отлично! Необыкновенное ощущение. Это даже лучше, чем скакать на лошади. Падать немного страшно, но это совершенно безопасно. Давай, Данди.
Тут во мне что-то сломалось.
– Не смей заставлять ее! – закричала я и, вскочив с пола, кинулась к нему. – Ты не смеешь, не смеешь этого делать. Это совсем не безопасно!
Я была вне себя и, сжав руки в кулаки, норовила ударить его в лицо. Изумленный Джек едва успевал увертываться.
Он не мог бы со мной справиться, но тут подоспел Дэвид, который был на добрый фут выше и много тяжелее Джека. Он схватил меня за руки и прижал их к бокам.
– Это безопасно, – тихо сказал он мне. – Я не причиню твоей сестре никакого вреда. Я бы не позволил ей взобраться туда, если бы не знал, что в этом нет никакого риска. Она хочет научиться этому, и ты не должна из своего эгоизма останавливать ее.
– С ней что-нибудь случится. – Я уже рыдала от бессилия. – Я знаю. Я цыганка. Я умею предсказывать. Это опасно для нее.
Дэвид повернул меня лицом к себе и пристально глянул мне в глаза.
– А что тогда безопасно? – тихо спросил он. – Она сама выбрала этот путь. Она могла бы выбрать хуже.
Это заставило меня замолчать. Если Данди будет слышать аплодисменты многих сотен людей и станет хорошо зарабатывать, тогда она не будет бегать за незнакомцами и позволять им за пенни задирать ей юбку. И насколько я знала Роберта Гауэра, он, потратив на нее столько средств, не посмеет теперь выбросить ее на дорогу даже ради своей собственной выгоды.
– Она разобьется, – неуверенно проговорила я, подавляя рыдание. – У меня предчувствие, она разобьется.
– А своими причитаниями ты можешь накликать на нее беду, – сказал Дэвид предостерегающе. – Ты можешь напугать ее, ты ломаешь ее веру в себя и мешаешь тренировкам. Это глупо, Меридон. Мы с тобой оба знаем, что Роберт Гауэр не станет держать ее, если она будет бездельничать.
Я взглянула ему в лицо.
– Мы можем продолжать странствовать, – сказала я, хоть была близка к отчаянию. – Но нам некуда идти.
– Ты не цыганка, – сказал Дэвид с сочувствием. – Тебе нужен дом. – Помолчав, он добавил: – Данди научится хорошо выполнять этот номер, когда мы закончим обучение. Береги те деньги, которые станут платить вам, и тогда через один или два сезона ты сможешь купить дом и забрать ее отсюда.
Я кивнула. Я все поняла. Данди все еще стояла на маленькой рамке, опирающейся на платформу, и смотрела на нас спокойно.
– Скажи ей что-нибудь, Мери, – попросил Дэвид. – Ей нужно услышать твой голос.
– Все в порядке, Данди! – крикнула я, хотя едва видела ее лицо, так высоко она стояла. – Извини меня, пожалуйста. Прыгай, если хочешь. Или спускайся по лестнице. Я больше не стану мешать тебе.
Она кивнула, и я увидела, как она стала подтягивать к себе трапецию.
Джек продолжал удивленно смотреть на меня.
– Я никогда прежде не видел, чтобы ты плакала. – Он протянул руку и коснулся моей мокрой щеки. Я резко подалась назад, но его это не остановило. – Я даже не думал, что ты умеешь плакать. – Его голос был тихим и нежным, как у влюбленного.
Я бросила на него тяжелый взгляд.
– И больше никогда не увидишь, – мрачно пообещала я. – Во всем мире есть только один человек, о котором я забочусь, и это моя сестра. Если она хочет это делать, значит, у нее получится. Я не стану больше плакать.
И я стала напряженно смотреть вверх. Мне не видно было лица Данди, и я не знала, о чем она думает, стоя на такой вышине. Немного помедлив, она ухватилась за перекладину и нырнула вниз, как ласточка. Оказавшись ближе всего к сетке, в наиболее безопасной точке полета трапеции, она отпустила руки и упала вниз, ровно, как камень, точно на спину и в самой середине сетки.
Дэвид и Джек бросились поздравлять Данди, я же была так взволнована, что даже не смогла говорить с ней, когда она подбежала ко мне, сияющая от гордости.
– А теперь – снова за работу, – велел Дэвид.
И мы возобновили тренировку. Джека он поставил к стене и велел отжиматься на руках. Я работала рядом с ним, повиснув на перекладине и подтягиваясь. А Данди Дэвид поднял на трапецию и велел повторять давешнее упражнение.
Затем мы немного отдохнули и пошли обедать. После обеда к нам в кухню заглянул Роберт со стаканом портвейна в руке.
– Не пропустите ли стаканчик со мной, Дэвид? – спросил он.
– Я никогда не пью во время работы, – ответил тот. – Это правило, которому вам тоже придется следовать, ребята. Алкоголь замедляет реакцию и делает вас чуточку тяжелее. К тому же вы становитесь самонадеянными, и это самое худшее.
– Многие считают это достоинством, – рассмеялся Роберт.
– Но я бы не доверился человеку, который будет работать со мной в таком состоянии, – улыбнулся в ответ Дэвид.
– Сами вы выступаете без сетки, – обратился вдруг к нему Роберт. – А почему вы предложили установить ее здесь?
– Прежде всего для вашего спокойствия, – ответил Дэвид. – Я видел такую сетку во время одного представления во Франции, и мне это очень понравилось. Если бы ребята готовили номер на кольцах или еще на чем-нибудь неподвижном, вы могли бы рискнуть и использовать мягкие подушки на полу. Но так как они раскачиваются и Джек должен их поймать, стоит им немного промахнуться, хоть на полдюйма, и они могут разбиться.
При этих словах комната поплыла у меня перед глазами, и я почувствовала, как Данди прижала мою ногу коленом, чтобы я успокоилась.
– Сам я работаю без сетки и без подушек, – продолжал Дэвид. – Но парень, с которым я работал, погиб, сломав себе при ударе шею. Он был бы жив и сегодня, если бы его отец не надумал экономить. – Тут он искоса взглянул на Роберта. – Это ложная бережливость. Хорошим артистом становишься лишь после долгого обучения, и это стоит дорого. Ничем не следует пренебрегать во имя безопасности.
– Согласен с вами, – коротко ответил Роберт.
И тут я смогла перевести дух.
– Ну как, готовы вернуться к работе? – спросил нас Дэвид.
Мы кивнули, испытывая, правда, меньший энтузиазм, чем до обеда. Я ощущала знакомую боль перетруженных мышц вдоль спины и в руках.
– У меня так болит живот, будто у меня понос, – сказала Данди, и мужчины с улыбкой переглянулись.
– Это мускулы, – добродушно объяснил Дэвид. – Пока что они у тебя очень слабые. К тому времени, когда закончатся наши тренировки, Данди, я смогу резать хлеб на твоем животе и ты даже ничего не почувствуешь, таким он будет твердым.
Данди откинула со лба волосы и кокетливо взглянула на него.
– Не думаю, что я позволю вам обедать на мне, – сказала она, но мягкость ее голоса говорила о противоположном.
– Все болит, Джек? – обратился Роберт к сыну.
– Только здесь. – И тот со смущенной улыбкой указал на спину. – Боюсь, что завтра мне не захочется работать.
– Меридон завтра не придется работать, – завистливо протянула Данди. – Вы возьмете ее на ярмарку. Можно, мы все поедем туда?
– Ей там тоже предстоит трудиться, – твердо ответил Роберт. – А не флиртовать и строить глазки молодым парням. Я хочу, чтобы она незаметно понаблюдала за лошадьми и послушала, что говорят их хозяева. Мери разбирается в лошадях лучше любого из нас, – честно признался он. – И завтра она будет моими ушами и глазами.
Я просияла от этой похвалы. В конце концов, мне ведь было только пятнадцать.
– Но уж, пожалуйста, надень юбку и передник, Меридон, – добавил Роберт. – И позволь Данди причесать тебя как следует. Вчера в церкви ты выглядела словно приютская. Мне это не понравилось.
– Хорошо, Роберт, – скромно согласилась я, слишком гордая своим признанием в качестве эксперта, чтобы обижаться на такие обидные замечания.
– И обязательно будь готова к семи часам, – строго сказал Роберт. – Мы рано выезжаем и позавтракаем в дороге.
ГЛАВА 8
Мы отправились на ярмарку в Солсбери с некоторым шиком. У Роберта была неглубокая повозка ярко-красного цвета с желтыми колесами, и первые несколько миль он позволил мне править Блубелли, который лихо скакал вперед, выгибая шею на радостях, что он везет легкую повозку, а не громадный фургон. Миссис Гривс снабдила нас увесистой корзинкой с завтраком, и, пока я правила, Роберт уплетал свою долю с большим удовольствием, не забывая показывать мне окружающую местность.
– Видишь, какого здесь цвета земля? – спросил он. – Какая она бледная?
Я кивнула. В светлом оттенке этой земли было что-то напоминавшее мне Вайд, что-то говорившее мне, что он совсем близко.
– Мел, – объяснил он. – Это лучшая в мире земля для выращивания пшеницы. Это замечательный край, – мягко продолжал он. – Когда-нибудь я построю себе дом в этих местах, вот увидишь. Я выберу какое-нибудь высокое место, так чтобы поблизости протекала река, где я смогу удить рыбу.
– А как же ваше шоу? – поинтересовалась я.
Он с улыбкой взглянул на меня и впился зубами в кусок мяса.
– Да, это не пустяки для меня, – сказал он. – Мне кажется, что я рожден для этого. Но мне очень хочется приобрести имение. И я бы хотел, чтобы оно носило мое имя. Гауэр-холл, – тихо проговорил он. – Жалко, что его нельзя назвать Гауэршир, боюсь, что на большое имение у меня не хватит денег.
– Наверное, – неопределенно ответила я, постаравшись сдержать улыбку. – Думаю, невозможно.
– Это позволит моему мальчику начать новую жизнь. – В голосе Роберта звучало глубокое удовлетворение. – Я всегда хотел, чтобы он женился на девушке, которая выступает с цирковыми зверями и имеет свое шоу. Но если он выберет девушку, которой в приданое дадут землю, я не стану возражать.
– Тогда все его тренировки пропадут зря, – возразила я.
– Нет, – не согласился со мной Роберт. – Накопленный опыт никогда не пропадет. С моими лошадьми у него будет лучшая охота в графстве. И он гораздо умнее всех этих лордов.
– А что же будет со мной и Данди? – спросила я.
– У вас все будет хорошо. – Его голос оставался добрым, но улыбка угасла. – Как только твоя сестра встретит парня, который ей понравится, она бросит нас, я уверен в этом. Но поскольку ты очень заботишься о ней, а я внимательно слежу за кассой, она не сбежит с кем попало. Если же она встретит какого-нибудь богача, которого сможет удержать, ее судьба будет устроена. Особенно если ей удастся выйти за него.
Я ничего не ответила, но при мысли о том, что Данди станет содержанкой, я вся похолодела.
– Но ты для меня загадка, Мери. – Роберт говорил очень мягко. – Пока ты работаешь хорошо, я всегда найду для тебя место. Но твое сердце не принадлежит нашей профессии, и будь я проклят, если я знаю, как ты можешь найти свой дом, если только кто-нибудь не купит его для тебя.
Я покачала головой. Добродушные размышления Роберта о моем будущем заставляли меня скрежетать зубами.
– Погоди-ка, – прервал он себя. – Я возьму у тебя поводья, а ты позавтракай. И ради самого Господа Бога, надень шляпку поровней. Твои вихры опять торчат во все стороны.
Я протянула ему вожжи и, надев шляпку поглубже, туго завязала ленты. Это была старая шляпка, которая принадлежала раньше миссис Гривс, а вчера вечером она предложила мне надеть ее вместе со своим стареньким плащом. Все это было слишком велико для меня, и я стала похожа на девочку, которая в шутку надела материнское платье. Но с юбками дело обстояло еще хуже. При каждом шаге мои ноги, казалось, путались в ярдах материи. Когда я ходила, Данди просто стонала от смеха и советовала мне передвигаться мелкими дамскими шажками, иначе я просто растянусь на земле.
Когда мы прибыли в Солсбери, Роберт направил лошадь прямо к рынку. Улицы были заполнены народом, и повсюду витал теплый запах лошадей, которых провели здесь незадолго до нас. Везде сновали пирожники, носились вездесущие мальчишки, цветочницы предлагали вереск и букетики падуба, покупатели торговали лошадей, а на одном углу цыганка предсказывала желающим судьбу.
Я искоса глянула на нее. Меня всегда тянуло к моему народу, хотя я совсем забыла наш язык и наши обычаи. Я едва помнила свою мать, ее смуглое лицо, улыбку и странно звучащие колыбельные.
Эта цыганка продавала плечики для одежды и вырезанные из дерева цветы, которые доставала из большой ивовой корзины. Там же она держала тщательно обернутые в шаль маленькую кружку и бутылку, и я заметила, что многие мужчины останавливались и протягивали ей пенни за глоток из этой кружки. Видимо, она торговала ромом или джином, вполне подходящими для такого промозглого дня.
Внезапно наши глаза встретились, и я сделала два шага к цыганке. Из кармана я достала пенни из тех шести, что предназначались на ленты для Данди и сладости для меня, и протянула его ей.
– Ты не могла бы погадать мне? – попросила я.
Цыганка наклонилась над моей грязной ладонью и сказала:
– Дай-ка мне еще пенни, а то вижу все будто в тумане.
– А ты и расскажи туманно, – нашлась я.
Но она неожиданно выпустила мою ладонь и отдала монетку обратно.
– Я не стану гадать тебе, – быстро проговорила она. – Я не могу сказать тебе ничего такого, что ты еще не знаешь.
– Почему? – не поняла я. – Потому что я тоже цыганка?
Она подняла на меня глаза и рассмеялась.
– Какая же ты цыганка? – сказала она. – Ты дочь знатных людей, и ты очень тоскуешь по тому месту, где родилась.
– Что? – воскликнула я.
Она будто подслушала мои детские сны, когда я рассказывала их Данди.
– Они много думают о тебе, – насмешливо продолжала цыганка. – Но у тебя грязное лицо, тебя воспитали простолюдины, и твоя сестра – цыганка. Если ты захочешь жить как они, тебе придется сломить себя.
– Неужели я стану леди? – спросила я свистящим шепотом, оглянувшись на Роберта, чтобы узнать, не слышит ли он нас.
Цыганка в это время схватила свою ивовую корзинку и поспешила от меня прямо в толпу. Я бросилась за ней и ухватила ее за шаль.
– Я найду когда-нибудь свой дом? Я стану леди?
Цыганка обернулась ко мне, ее лицо теперь не смеялось, а было серьезным и добрым.
– Похоже, твоим родным удастся найти тебя, – сказала она. – Они очень стараются. Это их голод ты чувствуешь. И ты будешь принадлежать их земле так, как никогда не принадлежали они.
– А Данди? – спешно спросила я.
Но кончик ее шали выскользнул из моих пальцев.
Я стала оглядываться, не потеряла ли я Роберта в этой толпе, но он стоял в нескольких ярдах позади меня и беседовал с каким-то краснолицым джентльменом в сдвинутой на затылок шляпе.
– Убийца, – говорил тот громко. – Эта лошадь убийца. Я купил ее у вас с добрыми намерениями, а она чуть не убила меня.
– Эта лошадь трудно поддается дрессировке, – тихо и вразумительно отвечал Роберт. – Я тоже продавал ее с добрыми намерениями. И я рассказал вам, что я купил ее для своего сына, но мы не смогли справиться с ней. Это произошло шесть месяцев назад, и мы не договаривались, что я заберу ее назад, если она вам не понравится. Но вы уверяли, что справитесь с ней, и заплатили недорого, если учесть ее плохой нрав. Я честно предупреждал вас об этом.
– Я не могу избавиться от нее. – Краснолицый человек говорил очень громко, даже приплясывая на месте от раздражения. – Сегодня она сбросила одного покупателя и чуть не сломала ему руку. Сейчас все смеются надо мной. Вы должны вернуть мне мои деньги, мистер Гауэр, или я расскажу, что вам нельзя доверять.
Это задело Роберта за живое, и я мрачно усмехнулась, вспомнив, какие неприятности бывали в таких случаях у отца.
– Я посмотрю животное, – спокойно ответил он. – Но ничего не обещаю. Я дорожу своим добрым именем и репутацией моих лошадей и не хочу, чтобы их зря пятнали, мистер Смитти.
Мистер Смитти со значением посмотрел на Роберта.
– Вы вернете мне мои деньги плюс проценты, мистер Гауэр, или же вы никогда больше не продадите ни одной лошади в нашем городе.
Я пошла за ними сквозь толпу, замечая, что люди почтительно расступаются перед краснолицым мистером Смитти. Он определенно был важным лицом в этом городе.
Я знала, что нам предстоит увидеть, до этого я достаточно повидала испорченных лошадей. Их глаза все время выкатываются от страха, а шкура вечно блестит от пота. Если вы подходите к ним спереди, они норовят отступить назад, протянутую руку они обязательно укусят. Стоит подойти к ним сзади, они стараются лягнуть вас копытом, а уж если вы упали, они затопчут вас до смерти.
И тут мы завернули за угол, и перед моими глазами предстал самый прекрасный конь, какого я когда-либо видела. Он был сияющего серого цвета, с гривой белой, как лен, и глазами черными, как ягоды плюща. Конь увидел меня и тихонечко заржал.
– Кей, – тихо сказала я, будто знала его имя.
Но я помнила, что это только первая буква его имени, коня звали то ли Колдун, то ли Кондор, то ли Коралл.
Я подбежала к Роберту и дернула его за рукав. Мистер Смитти все еще перечислял свои жалобы, но взгляд Роберта подсказал мне, что он меня внимательно слушает.
– Я смогу удержаться на нем, – почти неслышно прошептала я.
– Ты уверена? – удивился Роберт.
– Да, я прокачусь на нем, если вы отдадите его мне.
К мистеру Смитти подошли двое его подвыпивших друзей. Один из них был тем самым незадачливым покупателем и теперь всем рассказывал, как опасна эта лошадь.
– Ее надо просто пристрелить, – запинаясь, говорил он. – Как собаку. Чрезвычайно опасна.
– Заключите пари, – тихо говорила я. – Вы сможете выиграть кучу денег.
– Это очень опасная лошадь, – возразил мне Роберт. – Я едва сумел избавиться от нее. Ты не удержишься на ней.
– Меня все здесь знают, – продолжал бушевать мистер Смитти. – Да и в вашем городке я известен многим. И я всем расскажу, какую лошадь вы мне всучили. Она чуть не сломала этому человеку руку. Она могла сломать ему спину или убить его.
Роберт потянулся за кошельком, но я схватила его за руку.
– Я уверена, – прошептала я. – Если не получится, я целый год буду работать на вас бесплатно.
Роберт заколебался.
– И Данди тоже, – добавила я. – Я правда смогу.
– Эта лошадь не так плоха, как вы говорите, – сказал Роберт, и его голос звучал так же громко, как у мистера Смитти. – Я предупреждал вас, что она плохо поддается дрессировке, но скакать на ней можно. Даже моя маленькая служанка сможет усидеть на ней. А она всего лишь слабая девушка. Я готов спорить на это.
– Пари! Пари! – закричало сразу несколько голосов.
Мистер Смитти, который сиял оттого, что находится в центре внимания, внезапно замолчал.
– Хорошо, – неохотно согласился он. – Вы утверждаете – и все здесь слышали это, – что девушка сможет удержаться на этой зверюге. Я ставлю пятьдесят фунтов, что это ей не удастся, мистер Гауэр. Если вы не примете это пари, то вы вернете мне деньги за лошадь и хорошие проценты.
– Ладно, – сказал Роберт. – Пятьдесят фунтов. Но девушка должна только усидеть на ней.
– Отлично, – проревел Смитти. – Кто еще будет спорить? У кого еще деньги жгут карман? Я ставлю четыре к одному, нет, лучше пять против одного. – Тут он оглянулся и схватил меня за руку. – Черт побери, да я ставлю десять против одного.
– А я ставлю гинею на девушку, – крикнул кто-то сзади. – Похоже, что она знает толк в лошадях. Я ставлю на нее.
Я в смущении отступила назад и опять дернула Роберта за рукав.
– Записывайте ставки, бога ради. И найдите кого-нибудь, кто поставит деньги за вас.
Тут я увидела, что к коню направляется конюх с тяжелым мужским седлом и полной упряжью, которая весила чуть ли не сотню килограммов. Незамеченная, я скользнула к нему.
– Мой хозяин не хочет, чтобы вы так запрягали лошадь, – вежливо сказала я парню. – Он просит передать, что нам нужно только седло и повод. И ничего больше.
Парень удивленно уставился на меня и хотел было возразить, но я убежала. Пока мы шли на поле, к нам присоединилась по меньшей мере пара дюжин спорщиков. Я увидела, что маленький остролицый человек записывает все ставки Роберта. Я шла за ними мелкими семенящими шагами, опустив глаза.
Когда конюх подвел к толпе коня, все, включая Роберта, ахнули. Он злобно косился на всех, плотно прижимая уши к голове и оскалясь. Но я улыбалась от счастья. Мне казалось, что я знала его всю мою жизнь. Что он принадлежал мне еще до рождения, что на нем скакала моя мама и даже моя бабушка.
– Кей, – тихо позвала я и выступила в середину круга.
Ленты на моей шляпке развязались и полоскались на ветру. Конь испугался и отпрыгнул назад, толпа вздрогнула и расступилась, издав громкое «ах!». Люди продолжали заключать пари, и я знала, что сегодня я заработаю небольшое состояние для Роберта и смогу получить Кея в свою собственность.
Я подошла к голове жеребца, он тревожно отпрянул в сторону. Роберт слишком туго натягивал его поводья. И я выждала минутку, чтобы он успокоился.
Кей вытянул ко мне голову и стал обнюхивать платье, лицо, волосы. Разговоры позади нас смолкли, и некоторые люди вдруг попытались расторгнуть пари, хотя делать это было уже поздно. Но я едва слышала их. Я тихонько положила руку на холку коня и почесала его теплую кожу за правым ушком так же ласково, как гладит кобыла своего жеребенка. Кей смешно фыркнул, будто сразу забыл все побои и свой страх при одном чужом прикосновении, и я повернулась к Роберту, улыбнулась и сказала:
– Теперь можно садиться.
Роберт помог мне забраться на коня, но в глазах его застыл испуг.
– Отойдите, пожалуйста, в сторону, – тихо попросила я, садясь в седло.
И тут произошло то, чего я боялась. Почувствовав седока, конь вспомнил жестокость тренировок, и боль побоев, и злую радость от сбрасывания своего мучителя. Он мгновенно взвился на дыбы, и только быстрота, с которой Роберт бросился на землю и откатился в сторону, спасла его от убийственных ударов копыт.
– Хватайте его! – раздался крик из толпы.
Но Роберт уже был на ногах.
– Подождите. – И он властно поднял руку. – Ставки сделаны.
Я скрючилась на спине жеребца, как блоха. Когда он опустился на ноги, я стала ждать новых фокусов, но их не последовало. Видимо, я так мало весила по сравнению с дородными фермерами, что Кей решил, будто он уже меня сбросил, и теперь все, что от меня требовалось, это усидеть на нем в течение трех минут. Краем глаза я увидела человека с часами в дальнем углу поля и понадеялась, что он не настолько пьян, чтобы пропустить движение стрелки.
Конь стоял, замерев. Я тихонько положила руку ему на шею и погладила атласную кожу. По его крупу пробежала дрожь, будто прикосновение человеческой руки было ему приятно.
