Текст книги "Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Он притянул меня ближе, тепло его рук грело сквозь корсаж.
– Да, да, – уверял он. – Я везде бы тебя узнал по твоей верной любви. Кто бы я ни был и кто бы ты ни была, я всегда тебя узнаю по твоей верной любви.
Наклонился и поцеловал меня, сначала чуть касаясь, нежно, а потом все сильнее и сильнее. Губы такие теплые. Повел меня за руку к постели под балдахином, уложил, зарылся лицом между пышных грудей, не сдавленных корсажем, так заботливо ослабленным для него Анной.
На рассвете я приподнялась на локте и глянула в квадраты стекол в свинцовых рамах. Небо становилось светлее, я знала – Анна тоже сейчас глядит на восходящее солнце, наблюдает, как разгорается заря, и думает – ее сестра стала любовницей короля и самой влиятельной дамой в Англии, уступающей лишь королеве. Интересно, о чем она сейчас мечтает, сидя у окна, слушая, как утренние птички робко пробуют свои первые нотки. Что она чувствует – король предпочел меня, от меня теперь зависит благосостояние семьи. Каково это, знать – я, а не она, нежусь в королевской постели.
Говоря по правде, все и так ясно. В ней сейчас бурлит та самая смесь чувств, которую всегда испытывала я – восхищение и зависть, гордость и бешеное соперничество, страстное пожелание успеха сестре и непреодолимое желание, чтобы соперница с треском провалилась. Король повернулся на другой бок.
– Ты проснулась? – раздался полуприглушенный одеялом голос.
– Да. – Я тут же очнулась от мечтаний. Что сейчас делать, уходить? Нет-нет, из множества покрывал выпросталось улыбающееся лицо.
– С добрым утром, красавица моя, как спалось?
Отражая его радость, ответила сияющей улыбкой:
– Прекрасно.
– Весела и довольна?
– Счастливее, чем когда-либо в жизни.
– Тогда иди сюда. – Он протянул ко мне руки, я скользнула в его объятья, в теплый запах его тела, ощутила крепкие бедра, руки, обнимающие мои плечи, лицо, зарывшееся в мою шею.
– О, Генрих, – ребячливо протянула я, – любовь моя.
– Знаю, знаю, – улыбнулся обворожительной улыбкой. – Подвинься-ка поближе.
Я оставалась с ним, пока солнце уже совсем не взошло. Теперь пора поторапливаться обратно к себе, а то скоро слуги заполнят все коридоры.
Генрих сам помог мне надеть платье, затянул шнуровку сзади на корсаже, набросил мне на плечи свой плащ – защитить от утреннего холода. Открыл дверь спальни, мой брат Георг лежал, примостившись на скамье под окном. Увидел короля, вскочил, поклонился, шляпа в руках. Увидел меня за широкой спиной короля, улыбнулся нежно.
– Проводи мадам Кэри к ней в комнату, – приказал король. – Пошли ко мне пажа, Георг, хочу сегодня начать день пораньше.
Георг поклонился, протянул мне руку.
– И приходи сегодня на мессу в мою часовню, – уже в дверях спальни обернулся король.
– Благодарю вас. – Брат с беззаботной грацией поблагодарил за величайшую милость, которой только мог удостоиться придворный. Пока я ныряла в реверансе, дверь за королем закрылась, и мы пустились в обратный путь через приемную и залу.
Было уже поздно, младшая прислуга сновала взад и вперед, разжигая огромные бревна в камине парадного зала, подметая полы. Солдаты, спавшие, положив головы на столы, поднимались, протирали глаза, зевали, проклинали крепкое вино, ударившее вчера в голову.
Я накинула капюшон королевского плаща, прикрыла растрепанную гриву волос, мы быстро пробежали через залу и вверх по лестнице к покоям королевы.
Георг постучал, Анна открыла дверь, впустила нас. Лицо побледневшее, явно всю ночь не спала, глаза покраснели. Что за удовольствие глядеть, как сестра бесится от зависти.
– Ну и как? – бросила она.
Я взглянула на несмятое покрывало:
– Ты не ложилась?
– Не могла, надеюсь, ты-то поспала хоть немножко.
Я сделал вид, что не замечаю ее непристойных намеков.
– Давай рассказывай, – скомандовал Георг. – Нам просто нужно знать, все ли у тебя в порядке, Мария. Отец захочет узнать, и мама, и дядя Говард. Тебе лучше сразу привыкнуть – придется о таких вещах говорить вслух. Это теперь не твое личное дело.
– Самое что ни на есть личное дело на свете.
– Не для тебя, – холодным тоном произнесла Анна. – Перестань разыгрывать невинную дурочку. Ты с ним спала?
– Да, – бросила я в ответ.
– Больше одного раза?
– Да.
– Хвала Господу! – воскликнул брат. – Дело сделано. Мне пора, он позвал меня с собой на мессу, – шагнул ко мне, крепко обнял. – Молодец, сестренка. Поговорим потом, мне надо идти.
Георг неосторожно хлопнул дверью, Анна шикнула ему вслед, затем повернулась к комоду с платьями.
– Надень вот это, кремовое, нечего выглядеть потаскушкой. Я тебе приготовила горячей воды, помойся. – Она подняла руку, отметая мои протесты. – Мойся, не спорь. И голову помой. Ты должна быть сама чистота, Мария. Не будь же такой ленивой шлюшкой. Давай снимай платье, и поторапливайся, через час нам уже идти на мессу с королевой.
Я повиновалась, как, впрочем, всегда.
– Ты за меня хоть чуть-чуть рада? – спросила я, выпутываясь из корсажа и нижних юбок.
Ее лицо в зеркале, взмахнула ресницами, скрывая зависть.
– Я счастлива за семью. Ты-то тут при чем, что про тебя думать?
Король сидел на галерее над часовней, слушал заутреню. Мы гуськом пробирались в молельню королевы. Я прислушалась – бормотание писца, подносящего королю бумаги на подпись, а внизу в часовне священник совершает положенные ритуалы мессы. Король всегда занимался делами во время утренней службы – традиция, воспринятая им от отца. Многие думали, дела таким образом освящаются. Другие, как мой дядя, считали, что король торопится отделаться от бумаг побыстрее и оттого не обращает на них должного внимания.
Я опустилась на колени на подушечку в личной молельне королевы. Платье цвета слоновой кости переливается, складки эффектно обрисовывают бедра. В нежной глубине, внутри все еще ощущается его тепло, вкус губ на губах. Несмотря на ванну, на которой так настаивала Анна, мне все равно казалось, лицо и волосы все еще хранят запах его пота. Я закрыла глаза – не в молитвенном экстазе, а в любовном.
Королева преклонила колени рядом со мной. Лицо печально, голова под тяжелым плоеным чепцом поднята прямо и гордо. Платье чуть распахнуто у ворота, так чтобы можно было дотронуться пальцем до власяницы, которую она всегда носит прямо на голом теле. Серьезное лицо, усталое, сумрачное, теперь она склонилась над четками, постаревшая, дряблая, обвислая кожа щек и подбородка, глаза крепко зажмурены.
Месса тянется бесконечно. Я завидую Генриху, его хоть отвлекают деловые бумаги. Королева, погруженная в молитву, кажется, никогда не теряет сосредоточенности, пальцы не устают перебирать бусины четок, глаза закрыты. Только когда служба закончилась, священник вытер сосуды белоснежным платком и унес их, она позволила себе протяжный вздох, будто услышала что-то такое, чего нашим ушам слышать было не дано. Потом обернулась и улыбнулась каждой придворной даме, даже мне.
– Пора уже перестать поститься, – ласково обратилась к нам королева. – Может быть, и король с нами позавтракает.
Пока мы одна за другой проходили мимо двери на галерею, я помедлила на мгновенье – не может же быть, чтобы он не сказал мне ни слова. Будто почувствовав невысказанное желание, Георг, мой брат, открыл дверь как раз в это мгновенье и громко произнес:
– Доброе утро, дражайшая сестричка.
Генрих, сидящий в глубине комнаты, поднял голову от бумаг, увидел меня – в дверном проеме, словно в рамке картины, кремовое платье, выбранное Анной, пышные волосы почти скрыты головным убором в тон платью, юное лицо открыто. Король еле слышно выдохнул, охваченный желанием, мои щеки чуть покраснели, на губах нежная улыбка.
– Добрый день, сир. Добрый день, братец, – тихо проговорила я, не сводя глаз с лица Генриха.
Король поднялся на ноги, протянул руку, будто хотел затащить меня внутрь. Поймал взгляд писца, отдернул руку, сказал:
– Приду завтракать с вами, передайте королеве, я присоединюсь к обществу через пару минут. Как только закончу с этими… с этими…
Он небрежным жестом указал на бумаги, словно понятия не имел, о чем там идет речь.
Он пересек комнату – форель, плывущая на свет фонаря браконьера, произнес тихо, чтобы никто, кроме меня, не слышал:
– А ты, как ты поживаешь?
– Хорошо, – я бросила на него быстрый, шаловливый взгляд, – разве что устала немножко.
– Плохо спалось, дорогая? – усмехнулся в ответ.
– Совсем не спалось.
– Не понравилась постель?
Я запнулась, я не Анна, у меня нет сестриного таланта к словесным баталиям. Пришлось ответить чистую правду:
– Очень понравилась, сир.
– Придешь снова спать в эту постель?
Что за чудная минута, мне пришел в голову подходящий ответ.
– Сир, я надеюсь как можно скорее снова неспать в этой постели.
Король откинул голову, засмеялся, наклонился поцеловать мне руку:
– Как прикажете, моя дорогая, я ваш верный слуга.
Я глаз не могла отвести от его лица, пока губы прижимались к моей руке. Он выпрямился, наши взгляды встретились, утонули друг в друге, переполняемые желанием.
– Мне пора, королева будет спрашивать.
– Я не заставлю себя ждать, уж поверь.
Я улыбнулась напоследок, бросилась бегом по галерее догонять остальных дам. Каблучки стучат по каменным плитам пола, прикрытым камышовыми циновками, шелковое платье шуршит. Мое молодое тело – такое бодрое, прекрасное и любимое. Любимое не кем иным – самим королем Англии.
Он пришел к завтраку, сел, улыбнулся. Потускневшие глаза королевы взглянули на мои порозовевшие щеки, муаровое сияние платья. Она отвела взгляд. Послала за шталмейстером и музыкантами.
– Собираетесь сегодня на охоту, сир? – ласково спросила она.
– Конечно. А ваши придворные дамы, не хочет ли кто присоединиться?
– Уверена, захотят. – Голос королевы звучал по-прежнему ласково. – Мадемуазель Болейн, мадемуазель Паркер, мадам Кэри, вы три прекрасные наездницы. Не поехать ли вам сегодня на охоту?
Джейн Паркер бросила на меня торжествующий взгляд – мое имя названо третьим. Ей ничего не известно, тепло разливалось у меня внутри. Может радоваться, сколько угодно, она-то ничего не знает.
– Почтем за честь и счастье отправиться с королем на охоту, – ответила за всех Анна. – Все три.
Во дворе замка у конюшен король вскочил на огромного охотничьего коня, а один из пажей поднял меня в седло предназначенной мне лошадки. Я надежно устроилась в седле, расправила складки платья, пусть свисают до земли в элегантном беспорядке. Анна оглядела меня с ног до головы – как всегда, придирчивым взглядом, не упустила ни одной мельчайшей детали. Я обрадовалась, когда ее голова в наимоднейшей французской охотничьей шляпке одобрительно кивнула. Она позвала пажа – подсадить ее на лошадь, вот она уже возле меня, наклонилась, крепко удерживая поводья.
– Если он тебя потащит в лес, не давайся, – шепнула сестра. – Помни – ты из рода Говардов, а не какая-то там потаскушка.
– Если он меня захочет…
– Если он тебя захочет, распрекрасно подождет.
Егерь протрубил в рожок, лошади насторожились в ожидании. Генрих улыбнулся веселой мальчишеской усмешкой, я просияла улыбкой в ответ. Моя кобыла, Джесмонда, стремительно, словно пружина бросилась вперед по знаку распорядителя охоты. Мы поскакали по мосту, рысью, гончие светлой, пятнистой волной у копыт охотничьих лошадей. День солнечный, но не слишком теплый, прохладный ветерок играет в луговой траве, мы скачем все дальше от городка, крестьяне, сгребающие сено, завидев нас, останавливаются, опираясь на грабли, снимают шапки. Разноцветное море благородных всадников проносится мимо, селяне, завидев королевский штандарт, падают на колени.
Я оглянулась на замок. Створчатое окно покоя королевы распахнуто, я заметила темный чепец, бледное лицо. Она глядит вслед мчащейся охоте. За обедом королева будет улыбаться Генриху, улыбаться мне, будто не видела нас, скачущих бок о бок в ожидании охотничьих забав. Лай гончих внезапно изменил тон, вдруг они, как одна, замолкли. Егерь протрубил в рожок, долгий, протяжный звук – гончие учуяли след.
– Э-ге-гей! – звонко кричит Генрих, пуская лошадь в галоп.
– Сюда! – подхватываю я. В дальнем конце лесной прогалины несется огромный олень, ветвистые рога прижаты к спине. Гончие устремляются за ним, молчаливо, лишь изредка доносится взволнованный короткий лай одной из них. Вот они ворвались в густой подлесок, мы осадили лошадей – надо ждать. Егеря в тревоге уносятся куда-то рысцой, мечутся по лесу взад-вперед, надеются разглядеть, где олень. Один из них внезапно поднимается в стременах, громко трубит в рожок. Моя лошадь встает на дыбы, потом бросается на звук рожка. Я вцепляюсь в луку седла, хватаюсь за гриву – сейчас не до грации, только бы усидеть в седле, не упасть с лошади прямиком в грязь.
Олень вырывается вперед, несется изо всех сил к прогалине на опушке леса, а там недалеко заливные луга и река. Собаки стремительной волной мчатся за ним, следом лошади в безумной гонке. Вокруг только грохот лошадиных копыт, я почти закрыла глаза, комья грязи летят прямо в лицо. Я прильнула к шее Джесмонды, тороплю ее. Шляпа давно слетела с головы. Передо мной белая от цветов живая изгородь. Мощный круп лошади подо мной собирается, одним могучим прыжком умное животное перелетает через изгородь, приземляется на другой стороне, и вот она уже снова несется галопом со всеми остальными. Король впереди меня, глаз не сводит с оленя, которого гонят прямо на нас. Волосы мои развеваются, теряются шпильки и булавки, я хохочу безостановочно, несясь навстречу ветру. Кобыла настораживает уши, когда слышит мой смех, но снова на пути изгородь – на этот раз с неглубокой грязной канавой перед ней. Мы обе видим канаву, Джесмонда медлит лишь мгновенье и тут же взвивается в воздух, перелетает через препятствие. До меня доносится сладкий запах жимолости, раздавленной конскими копытами. И мы снова летим, еще быстрее. Олень превращается в маленькую коричневую точку. Он уже в реке, быстро плывет на другую сторону. Распорядитель охоты отчаянно трубит в рожок, это сигнал собакам – не лезьте в воду, возвращайтесь ко мне, оставайтесь на берегу, травите добычу, когда олень попытается выбраться на берег. В охотничьем угаре гончие ничего не слышат. Выжлятник скачет вперед, но половина своры уже в реке, пытаются догнать оленя. Течение слишком сильно, вода слишком глубока для собак. Генрих натянул поводья, смотрит на весь этот хаос.
Я боюсь, он рассердится, но король только хохочет, будто в восторге от хитроумия оленя.
– Беги! Беги! – кричит он вслед зверю. – У меня и без тебя хватает жаркого, полная кладовая оленины.
Все вокруг тоже смеются, словно король совершил невесть какой благородный поступок, я понимаю, остальные тоже боятся – вдруг охотничья неудача рассердит короля. Переводя взгляд с одного сияющего лица на другое, я думаю – что же это за глупость, вся наша жизнь зависит от настроения одного человека. Но он улыбается мне, и я понимаю, у меня-то выбора нет.
Он глядит на мое заляпанное грязью лицо, растрепанные волосы.
– Просто поселянка какая-то, да и только, – говорит он, голос полон нескрываемого желания.
Я стаскиваю перчатку, пытаюсь собрать волосы, все бесполезно. Улыбаюсь уголком рта – да, я знаю, что у него на уме, но не отвечаю, а только шепчу:
– Ш-ш-ш.
Прямо у него за спиной Джейн Паркер, ловит ртом воздух, будто муху проглотила. Поняла наконец, что лучше нас не задирать, мы, Болейны, этого не любим.
Генрих спрыгивает с коня, бросает поводья груму, подходит к моей лошади.
– Угодно ли вам сойти вниз? – Голос ласковый, приглашающий.
Я соскальзываю с крупа коня прямо в его объятья. Он ловит меня, бережно ставит на землю, но из рук не выпускает. На глазах всего двора целует в одну щеку, потом в другую.
– Ты – Королева охоты.
– Мы тебя коронуем венком из полевых цветов, – кричит Анна.
– Да! – Генриху страшно нравится эта затея, все бросаются обрывать жимолость, и спустя пару минут мои золотистые, растрепанные волосы уже венчает источающая медовый запах корона.
Приближается повозка с обедом, слуги натягивают легкий шатер, там будут обедать пятьдесят приближенных, королевских любимчиков. Остальным ставят скамьи. Прибывает королева, ее иноходец идет легким шагом. Она видит – я сижу по левую руку короля, на голове – корона из цветов.
Прошел месяц, Англия наконец вступила в войну с Францией, война официально объявлена, Карл, испанский король, стремительным натиском бросает армию в самое сердце Франции, его английские союзники в это время маршируют от английской крепости Кале на юг к Парижу.
Двор тревожно ожидает новостей в Лондоне, но приходит летняя эпидемия чумы, и Генрих, как всегда, страшась заразы, приказывает начинать путешествие. Мы не переезжаем, скорее убегаем в Хэмптон-Корт. Король повелевает, чтобы все припасы доставлялись только из окрестных деревень, ничего из Лондона, запрещает торговцам, купцам и ремесленникам следовать за двором из нездоровой, затхлой столицы. Чистый дворец у проточной воды должен предохранить нас от болезней.
Из Франции приходят хорошие вести, из Сити – плохие. Кардинал Уолси организует новый переезд двора, сначала на юг, потом на запад, из одного дворца в другой, от одного вельможи к другому, и везде устраиваются маскарады и парадные обеды, охоты, пикники и рыцарские турниры, Генрих веселится как мальчишка, все новое его развлекает. Каждый из придворных, чей дом посещает король, разыгрывает гостеприимного хозяина, как будто несказанно счастлив визиту, а не ужасается чудовищным расходам. Королева путешествует вместе с королем, скача бок о бок по холмам и равнинам, когда устает, перебирается в паланкин. По ночам он то и дело посылает за мной, но среди дня учтив и заботлив по отношению к ней. Ее племянник – единственный союзник английской армии в Европе, дружба с ее семейством означает победу английского оружия. Но королева Екатерина для короля – не только военный союзник. Сколько бы ни любезничал со мной король, он ее мальчик, ее любимый, избалованный, золотой мальчик. Какая бы девчонка, я или кто другой, ни оказывалась в его спальне, это не мешает их глубокой привязанности, начавшейся, когда она раз и навсегда полюбила этого человека, ребячливого и эгоистичного, чье королевское достоинство ни в какое сравнение не идет с достоинством истинной принцессы.
Зима 1522
На Рождество король держал двор в Гринвиче, и все двенадцать дней после Рождества не прекращались пышные и экстравагантные празднества и забавы. Распорядителем рождественских празднеств был сэр Уильям Армитеж, это его забота – выдумывать что-нибудь новенькое каждый день. Ежедневные развлечения включали в себя разнообразные удовольствия – с утра на свежем воздухе, где мы становились зрителями поочередно то гонок гребцов, то турниров и соревнований лучников, то медвежьей травли, собачьих или петушьих боев, смотрели на бродячих акробатов и глотателей огня. Затем следовал обед в парадной зале с лучшими винами, элем и пивом, каждый день на столе появлялся новый замысловатый, украшенный марципанами пудинг – просто произведение искусства, да и только. После обеда опять развлечения – каждый день новые, – пьеса или представление, танцы или маскарад. Каждому давалась роль в пьесе, каждому были приготовлены костюмы для карнавала, все веселились, как могли, король всю зиму не переставал хохотать, а королева улыбаться.
Неоконченная военная кампания во Франции с наступлением зимы приостановилась, но всяк понимал – придет весна и снова начнутся бои, Англия и Испания будут сражаться против общего врага. Король Англии и королева из Испании провели эту зиму вместе – во всех смыслах слова «вместе», каждую неделю, невзирая ни на что, они обедали вдвоем, и он проводил ночь в ее постели.
Но в остальные ночи, тоже невзирая ни на что, Георг стучал в дверь комнаты, где помещались мы с Анной, и произносил одну и ту же фразу:
– Он тебя требует. – И я летела как на крыльях к нему, моему любимому, моему королю.
Я не оставалась с ним на всю ночь. В Гринвиче полно иностранных послов со всей Европы, король не может открыто выказывать подобное пренебрежение королевой. Испанский посол, как никто другой, всегда озабочен соблюдением этикета, к тому же он близкий друг королевы. Он, конечно, знал, какую роль я играю при дворе, я ему не нравилась, так что ни к чему мне, растрепанной и раскрасневшейся, сталкиваться с ним в дверях королевской опочивальни. Лучше уж выскользнуть из теплой королевской постели и пробраться тайком в свою комнату, Георг тащится рядом, непрерывно зевая, время раннее, посол еще не скоро пойдет к мессе.
Анна никогда не спит, всегда ждет меня – эль уже подогрет, камин разожжен, комната теплая. Я прыгаю прямо в постель, она укутывает мне плечи шерстяным пледом, садится рядом расчесать мои спутанные волосы, а Георг подбрасывает еще одно полено в камин и присаживается со своим стаканчиком эля.
– Что за утомительная работа, – жалуется он, – приходится спать каждый день после обеда, а иначе глаза просто сами собой закрываются.
– Анна укладывает меня в постель после обеда, будто я малый ребенок, – недовольно говорю я.
– Хочешь выглядеть такой же осунувшейся и изнуренной, как королева? – возражает Анна.
– Да, у нее вид не слишком цветущий. Она что, больна? – интересуется Георг.
– Просто старость. – В голосе Анны звучит злорадство. – К тому же она все время пытается казаться счастливой и всем довольной. А это так утомительно. Нелегко ведь доставлять удовольствие Генриху, сам понимаешь.
– Вовсе и нет, – звучит мой самодовольный ответ, и мы все трое хохочем.
– Пообещал он тебе какой-нибудь подарок на Рождество? – продолжает расспросы Анна. – Или Георгу? Или кому-нибудь из нас?
– Нет, ничего не сказал. – Я качаю головой.
– Дядя Говард прислал золотую чашу, на ней вычеканены наши гербы. Ты ее подаришь королю, – объявляет Анна. – Я пока ее припрятала в шкафу. Стоит целое состояние. Надеюсь, оно не будет потрачено впустую.
– Он обещал мне сюрприз, – сонно киваю я. Брат и сестра встрепенулись. – Хочет взять меня с собой завтра на верфи.
– Я уж понадеялась на подарок. – Анна корчит недовольную гримаску. – Мы все поедем? Ведь двор?
– Нет, небольшая компания. – Глаза сами собой закрываются, я уже почти засыпаю, но слышу, как Анна встает и идет по комнате, вынимает мою одежду из комода, чтобы приготовить ее на завтра.
– Наденешь алое платье. Можешь взять мою бордовую накидку, отороченную лебяжьим пухом. На реке будет холодно.
– Спасибо, Анна.
– Я не для тебя стараюсь, не думай. Все делается для благосостояния семьи. Ты сама тут совершенно ни при чем.
От такого ледяного тона во мне все леденеет, но найти остроумный ответ сил уже нет. В полусне слышу, Георг ставит пустой стакан, встает с кресла, нежно целует Анну в лоб.
– Тяжелая работа, но того стоит, – тихо произносит он. – Спокойной ночи, Аннамария, оставляю тебя твоим обязанностям, мне пора заняться своими.
Слышу ее соблазнительный смешок:
– Шлюхи Гринвича – благородное призвание. Увидимся завтра.
Накидка сестры хорошо смотрится вместе с алым платьем для верховой езды, сестра дала мне и свою маленькую французскую охотничью шляпку. Генрих, Анна, я, Георг, мой муж Уильям и еще человек пять скачем дружной группкой вдоль реки к верфям. Там строится новый корабль королевского флота. Зимний день полон солнца, яркие лучи отражаются в воде, с обоих берегов реки несется шум – это гуси прилетели из России зимовать на наших заливных лугах. Гуси гогочут, утки крякают, громко кричат кроншнепы и бекасы. Лошади скачут легким галопом вдоль реки, моя кобыла бок о бок с охотничьей лошадью короля. Рядом с нами Анна и Георг. Генрих пускает коня рысью, но при виде доков переходит на шаг.
Заметив приближающуюся кавалькаду, выходит старший мастер, срывает шапку, низко кланяется королю.
– Я решил прокатиться верхом и поглядеть на вашу работу, – улыбается ему король.
– Какая высокая честь, ваше величество.
– Как идут дела? – Король спрыгивает с коня, бросает поводья конюху – тот уже стоит наготове. Король поворачивается ко мне, снимает меня с седла, берет под руку и ведет в сухие доки.
– И как она тебе нравится? – спрашивает меня Генрих, указывая на гладкий дубовый борт наполовину построенной шхуны, покоящейся на огромных деревянных катках. – Правда, красавица, каких еще поискать?
– Красива и опасна. – Я гляжу на пушечные окна. – У французов уж точно ничего подобного нет.
– Верно, – гордо заявляет Генрих. – Будь у меня в прошлом году на море три такие красавицы, разгромил бы весь французский флот, не дал бы им спрятаться в порту. Тогда бы стал королем Англии и Франции на деле, а не только на словах.
– Говорят, французская армия очень сильна, – неуверенно начинаю я. – А Франциск весьма решителен.
– Он просто павлин, – сердито бросает Генрих. – Все показное. Карл Испанский с ним разберется на юге, а я зайду со стороны Кале. А потом мы разделим Францию пополам. – И, повернувшись к корабельному плотнику: – Когда она будет готова?
– Весной, – отвечает тот.
– Рисовальщик сегодня здесь? – спрашивает король.
– Он здесь, – кланяется стоящий рядом человек.
– Мне пришла в голову прихоть сделать ваш портрет, мадам Кэри. Присядьте, пожалуйста, пусть он набросает ваши черты.
– Конечно, если вы того желаете. – Я даже покраснела от удовольствия.
Генрих кивнул плотнику, тот что-то прокричал с платформы вниз на причал, оттуда торопливо прибежал рисовальщик. Генрих помог мне спуститься по лестнице, усадил на штабель свежераспиленных досок, а молодой человек в грубой домотканой одежде принялся за набросок.
– А что вы собираетесь делать с портретом? – с любопытством спросила я, стараясь сидеть неподвижно и все время улыбаться.
– Подожди, увидишь.
Художник положил лист бумаги.
– Мне этого достаточно.
Генрих обнял меня одной рукой, поставил на ноги.
– Тогда, красавица моя, пора домой, обедать. Поскачем галопом по заливным лугам, мигом домчимся до замка.
Конюхи стоят наготове с лошадьми. Король одним движением поднимает меня в седло и сам вскакивает на коня. Оборачивается убедиться, что все готовы. Лорд Перси подтягивает подпругу лошади Анны. Сестра глядит на него и соблазнительно улыбается. И вот уже вся компания скачет обратно в Гринвич, солнце садится, окрашивая холодное зимнее небо в кремово-розовые цвета.
Рождественский обед длился чуть ли не весь день. Я и не сомневалась, Генрих пошлет за мной этой ночью. Но он вдруг объявил, что собирается посетить королеву, и все придворные дамы, включая меня, должны, покуда он выпивает с друзьями, составить ей компанию, а потом он отправится в опочивальню ее величества.
Анна сунула мне в руки недошитую рубашку и села рядом, поставила каблучок на подол моего платья – мне не встать, пока она не поднимется.
– Оставь меня в покое, – чуть слышно прошептала я.
– Чтобы я этого дурацкого выражения лица больше не видела, – зашипела сестра. – Шей и улыбайся, как все остальные, будто всем довольна. Надулась как сыч – кому ты такая нужна.
– Провести с ней рождественскую ночь…
– Хочешь знать, почему?
– Хочу.
– Какая-то нищая попрошайка, гадалка, ему сказала, что сегодня он зачнет сына. Вот он и надеется к осени получить наследничка. Боже, какие же мужчины идиоты.
– Гадалка?
– Да. Предсказала – будет сын, если он откажется от других женщин. Нечего и спрашивать, кто за это платит.
– Что ты имеешь в виду?
– Сдается мне, что в карманах этой гадалки найдется немало золота, заплаченного Сеймуром, стоит только перевернуть ее и потрясти как следует. Но теперь поздно, ничего не попишешь, зло уже сделано. Он будет в постели королевы эту ночь и все остальные двенадцать ночей. Ты уж постарайся попадаться ему на глаза каждый раз, когда он направляется в ее спальню, – пусть помнит, что теряет.
Я склонилась над шитьем. Анна заметила слезинку, упавшую на подол рубашки, я попыталась стереть ее пальцем.
– Вот дуреха, вернется он к тебе, никуда не денется.
– Думать не могу – он с ней в постели, – шепнула я. – Он ее тоже зовет «красавица моя»?
– Наверно, – грубо оборвала меня Анна. – Редко найдешь мужчину, у которого бы хватило сообразительности время от времени менять напев. Он исполнит свой долг с королевой, а потом снова оглянется вокруг, так ты уж не забудь попасться ему на глаза и улыбнуться, тогда ты снова в деле.
– Как же улыбаться, когда сердце разбито?
Анна хихикнула:
– Тоже мне, королева трагедии! Улыбаться с разбитым сердцем – это мы, женщины, умеем, а ты женщина, придворная дама и Говард – вот тебе три причины, чтобы быть наиковарнейшим созданием во всем Господнем мире. Ш-ш-ш, он идет.
Первым вошел Георг, улыбнулся мне, опустился на одно колено подле королевы. Чуть покраснев, она протянула ему руку для поцелуя, королева просто сияла от удовольствия при мысли, что король придет к ней. Следом вошел Генрих, положив лорду Перси руку на плечо, рядом мой муж Уильям. Прошел мимо меня, едва кивнув, хотя и я, и Анна встали, когда он появился на пороге, и присели в глубоком реверансе. Король направился прямо к жене. Поцеловал ее в губы и повел в опочивальню. Горничная прошла вслед за королевой и спустя минуту-другую вышла, плотно притворив дверь. Все мы ожидали снаружи в молчанье.
Уильям глянул на меня, улыбнулся:
– Рад повидаться, дорогая женушка. Долго ли еще вы собираетесь оставаться в вашем теперешнем обиталище? Может, мне уже пора снова стать вашим компаньоном в постели?
– Все зависит от распоряжений королевы и воли нашего дядюшки, – спокойным тоном ответил ему Георг, дотронувшись до эфеса шпаги. – Марианне выбирать не приходится, ты же знаешь.
Уильям не стал затевать ссору. Горько улыбнулся, сказал:
– Мир, Георг. Не нужно мне все заново объяснять. Я уже и так понял.
Я отвернулась. Лорд Перси утащил Анну в альков, до меня доносились ее соблазнительные смешки. Она заметила мой взгляд и сказала громко:
– Лорд Перси пишет мне сонет, Мария. Подтверди, у его строфы нарушен размер.
– О, прекрасная дама грозит мне презреньем…
– Неплохое начало. – Я решила помочь бедняге. – А что будет дальше, лорд Перси?
– Ясное дело, ужасное начало, – вмешался Георг. – Ухаживание и презрение – хуже не придумаешь. Податливость – куда более многообещающее начало.
– Податливость меня бы сильно удивила, особенно в девицах Болейн, – не без ядовитости в голосе заявил Уильям. – Хотя все, конечно, зависит от просителя. Сдается мне, Перси Нортумберленд может рассчитывать на податливость.
Анна бросила на него взгляд, весьма далекий от сестринской нежности, но Генрих Перси, полностью погруженный в сочинительство, ничего не заметил.
– Потом будет еще одна строка, я ее не сочинил, а затем что-нибудь вроде – та-та-та та-та-та та-та-та-та забвеньем.
