Текст книги "Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Моя беременность принесла семье немало благ. Отец стал виконтом Рочфордом, а Георг именовался сэр Георг Болейн. Матушке, как виконтессе, разрешалось теперь носить пурпур. Мужу моему был пожалован еще кусок земли, вдобавок к его растущему поместью.
– Похоже, мне надо поблагодарить вас, мадам. – Муж решил сесть рядом со мной за ужином и угождать мне, отрезая лучшие кусочки мяса. Взглянув туда, где сидел король, я улыбнулась, заметив – Генрих смотрит в нашу сторону.
– Всегда рада оказаться полезной, – вежливо ответила я.
Он откинулся в кресле, улыбнулся, но в глазах стояла тоска, тоска пьяницы.
– Итак, нам предстоит еще один год – вы при дворе, я в свите короля, и мы редко друг друга видим и еще реже разговариваем. Вы – любовница, я – монах.
– Не знала я, что вы решили вести воздержанную жизнь. – Я постаралась, чтобы голос мой звучал спокойно.
У него хватило вежливости улыбнуться.
– Я женат, вы замужем. Откуда мне взять наследников для моего нового поместья, если не от жены?
Я кивнула. Мы оба несколько мгновений молчали.
– Вы правы, мне очень жаль, – наконец проговорила я.
– Если опять родится девочка и он потеряет к вам интерес, вас пошлют домой, ко мне. Вы снова станете моей женой, – сказал он как бы между прочим. – Как вы думаете, мы поладим, вы, я и два маленьких бастарда?
– Мне неприятно слышать это слово, милорд. – Я взглянула ему прямо в глаза.
– Осторожно, – напомнил он, – за нами наблюдают.
На моем лице тут же появилась ничего не значащая придворная улыбка.
– Кто наблюдает? Король? – Я не хотела оборачиваться.
– И ваш отец.
Я взяла хлеб, принялась потихоньку отщипывать маленькие кусочки, делая вид – мы говорим о пустяках.
– Мне неприятно слышать, когда вы так говорите о Екатерине. Она носит ваше имя.
– Так что – я должен ее за это любить?
– Мне кажется, когда вы ее увидите – сразу полюбите. Такая красивая девочка. Не могу представить, чтобы вы ее не полюбили. Надеюсь, смогу побыть с ней этим летом в Гевере. Она уже, наверно, учится ходить.
Он опустил глаза:
– Так вот чего вам на самом деле хочется, Мария. Вы любовница короля Англии, а ваше заветное желание – жить в маленьком замке и учить дочку ходить.
Я усмехнулась:
– Глупость, правда? Но так и есть. Ни на что на свете не променяла бы такой возможности.
Он покачал головой, начал ласковым голосом:
– Мария, поправьте меня, если я ошибаюсь. Мне раньше казалось – вы меня просто использовали, я очень сердился на вас и эту волчью стаю – вашу драгоценную семейку. А теперь мне вдруг пришло в голову, это мы на вас наживаемся. Мы все благоденствуем и преуспеваем, а вы между всеми нами как кусок бисквита, брошенного в пруд уткам – всяк надкусывает, всяк ест живьем. Наверно, вам надо было выйти замуж за кого-то, кто бы вас любил, заботился о вас и без перерыва делал вам младенцев, чтобы вы могли их сами кормить.
Представив себе эту картину, я только улыбнулась.
– Хотели бы вы быть замужем за таким человеком? Мне бы это понравилось. Я бы хотел, чтобы вы жили с тем, кто вас любит и никому не отдает, как бы выгодно это ни казалось. Когда я пьян и грустен, мне иногда хочется набраться храбрости и стать таким человеком.
Я молчала, не отвечая, пусть любопытные соседи по столу отвлекутся на что-нибудь еще.
– Что сделано – сделано, – мягко проговорила я. – Все было за меня решено, раньше, чем я выросла и научилась думать самостоятельно. Уверена, милорд, вы совершенно правы, подчиняясь желанием короля.
– Я могу, по крайнем мере, употребить свое влияние хотя бы раз и уговорить его отпустить вас в Гевер этим летом. Хоть это я могу для вас сделать.
– Как я была бы рада, – прошептала, глядя ему прямо в лицо и чувствуя, как мои глаза наполняются слезами – снова увидеть крошку Екатерину. – Да, милорд, я была бы несказанно рада.
Уильям сдержал свое слово. Поговорил с моим отцом, поговорил с дядей. И в конце концов поговорил с королем. Мне разрешили удалиться в Гевер на все лето, проводить время с Екатериной в прогулках по яблоневому саду.
Георг дважды без предупреждения являлся с визитом, влетал галопом во двор замка, без шляпы, без камзола, так что все служанки просто умирали от восторга и желания. Анна донимала брата вопросами – что делается при дворе, кто за кем ухаживает, но он был утомлен и молчалив, часто в знойный полдень поднимался по каменным ступеням в часовенку наверху, где на потолке плясали отблески воды из замкового рва. Там он преклонял колени и проводил часы в молчании – молился, мечтал, Бог ведает.
Он был страшно недоволен женой. Джейн Паркер никогда не приезжала с ним в Гевер, он ей не разрешал. Эти дни, проведенные с нами, не предназначались для ее любопытных глаз и постоянной, жадной жажды скандала.
– Она просто какое-то чудовище, – как-то раз в разговоре со мной бросил он. – Ровно как я боялся – просто ужасно.
Мы сидели в маленьком садике, разбитом у въезда в замок. Деревья и изгороди скульптурно подстрижены, являя собой истинные произведения искусства. Каждый кустик, каждый цветок на своем месте, все цветет и благоухает. Мы уселись втроем на каменной скамье подле фонтана, издававшего негромкий, мелодичный шум – словно дождь, стучащий по крыше дома. Георг удобно устроил темноволосую голову у меня на коленях. Я откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза.
Анна сидела на другом конце скамьи.
– И впрямь ужасно?
Он открыл глаза, но вставать поленился. Поднял руку, стал загибать пальцы, подсчитывая грехи жены:
– Во-первых, она отвратительно ревнива. Я за дверь не могу ступить без того, чтобы она не принялась за мной следить. Она из ревности затевает такие невзаправдашние битвы.
– Невзаправдашние? – удивилась Анна.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – нетерпеливо бросил он и вдруг начал фальцетом: – Если я вас снова увижу с этой фрейлиной, сэр Георг, тогда все уже будет ясно! Если вы с этой девушкой еще раз приметесь танцевать, сэр Георг, придется мне поговорить и с вами, и с ней.
– До чего отвратительно, – согласилась Анна.
– Во-вторых, – он продолжил список, – она на руку нечиста. Если у меня в кармане шиллинг завалялся и она думает, я не замечу, его уж нет как нет. Оставь на столе какую безделушку, мигом сцапает, словно сорока.
Анна была в восторге.
– Правда? Помнится, у меня раз пропала шитая золотом лента, наверно, она взяла.
– В-третьих, а это хуже всего, гоняет меня в постели, как сучка во время течки.
Я не могла удержать смеха.
– Георг!
– Да, да, – подтвердил он. – Уже насмерть меня загнала.
– Тебя? – насмешливо переспросила Анна. – Я думала, тебе только того и надо.
Брат сел, покачал головой, ответил серьезно:
– Я не о том, ты не понимаешь. Кто бы возражал против пылкой страсти в постели, если, конечно, все остается в семье и она меня не позорит. Дело не в этом. Ей нравится… – Он внезапно замолчал.
– Скажи нам, скажи, – смеясь, взмолилась я.
Анна вдруг нахмурилась и шикнула на меня:
– Перестань. Тут дело серьезное. Что ей нравится, Георг?
– Это даже не похоть, – с трудом выговорил он. – С похотью я бы как-нибудь справился. И не то, что ей чего-то такого необычного хочется – я тоже не прочь порезвиться. Но ей нравится власть – власть надо мной. Недавно она меня спросила, не хочу ли я какую-нибудь девушку. Обещала привести девчонку, и что хуже всего – хотела за нами наблюдать.
– Ей нравится смотреть? – переспросила Анна.
Брат покачал головой:
– Нет, мне кажется, ей нравится все устраивать. Сдается, ей нравится подслушивать под дверьми, подглядывать в замочную скважину. Ей хочется все устроить, а потом смотреть, как другие этим занимаются. Когда я сказал «нет»… – Тут он снова резко оборвал себя на полуслове.
– Что она тогда предложила?
Георг покраснел:
– Мальчика.
Я хихикнула, шокированная его словами, но Анна не смеялась.
– Почему она предложила тебе мальчика, Георг?
Он отвернулся.
– Там есть один хорист, хорошенький такой мальчишка, голос сладкий, словно у девушки, но при этом остроумный, как мужчина. Я ничего не говорил и ничего не делал. Но она раз заметила, как я смеялся какой-то его шутке, похлопал парня по плечу – она везде видит похоть.
– Это уже второй раз, как твое имя связывают с именем какого-то мальчишки. – Анна была недовольна. – Помнишь того мальчишку-пажа, которого в прошлом году отослали домой?
– Ничего тогда не было, – буркнул брат.
– А теперь?
– И теперь ничего.
– Какое опасное ничего, – заметила Анна. – И тогда ничего, и сейчас ничего. Девчонки – это пустяк, но за такие дела могут и повесить.
Мы помолчали, мрачная компания под ярким летним солнцем. Георг покачал головой.
– Все это ничего не значит, – повторил он. – Никому до этого и дела нет. Просто меня уже тошнит от женщин, постоянных заигрываний, от всех этих разговоров про женщин. Знаете, все эти сонеты, и флирт, и пустые обещания. Мальчики – чистые и понятные… – Он отвернулся. – Но это все пустяки, не стоящие внимания.
Анна глядела на брата, в глазах невысказанный вопрос.
– Один из страшных грехов. Тебе бы лучше избавиться от подобных пустяков.
Он встретил ее взгляд.
– Я помню, мисс Всезнайка.
– А Франциск Уэстон? – спросила я.
– А он-то тут при чем?
– Вы все время вместе.
Георг нетерпеливо покачал головой и поправил меня:
– Мы все время вместе на службе у короля. Непрестанно его ждем. И больше нечего делать, как флиртовать с придворными дамами да обсуждать с ними разные скандалы. Ясное дело, меня уже тошнит от этого. Жизнь при дворе меня до смерти утомила – устал я от дамского тщеславия.
Осень 1525
Семейный совет созвали, как только я вернулась ко двору. Заметила, скривившись, на этот раз мне предложили большое резное кресло с бархатной подушкой на сиденье. В этом году я, возможно, ношу под сердцем королевского сына.
Было решено – Анна вернется ко двору весной.
– Она получила хороший урок, – рассудительно заметил отец. – Раз звезда Марии поднялась так высоко, надо вернуть Анну ко двору и выдать замуж.
Дядя кивнул, и они перешли к более важной теме – что творится в голове у короля с тех пор, как он одним указом пожаловал отцу дворянство и сделал сына Бесси Блаунт герцогом. Подумать только, Генрих Фицрой, шестилетний мальчик, – герцог Ричмонд, граф Ноттингем и лорд-адмирал Англии.
– Это бессмысленно, – решительно заявил дядя, – но указывает на ход мысли короля. Он собирается сделать Фицроя наследником. – Дядя замолчал и оглядел нас четверых, сидящих за столом, – отца и мать, Георга и меня. – Ясно, что он доведен до отчаяния. Пора подумать о новом браке. Это по-прежнему самый спокойный и быстрый способ обзавестись наследником.
– Но если Уолси устроит новый брак, нас он ни за что не выберет, – заметил отец. – С чего бы? Другом он нам никогда не был. Будет искать французскую или португальскую принцессу.
– А если у нее будет сын? – Дядя кивком указал на меня. – Если королева не будет стоять на дороге? Девочка хорошего рода, не хуже, чем мать Генриха. Второй раз от него беременна—и все шансы за то, что на этот раз мальчик. Женится на ней – сразу получит наследника. Идеальное решение.
Повисло молчание. Я огляделась – они все кивали.
– Королева никогда не согласится, – сказала я просто. Почему-то именно я всегда напоминала об этом факте.
– Когда королю не будет нужен ее племянник, не нужна будет и она. – Дядя не знает жалости. – Мирный договор, доставивший Уолси столько хлопот, открывает нам все двери. Мир с Францией положит конец союзу с Испанией – и королеве. Хочет она этого или нет, Екатерина просто опостылевшая жена.
Воцарилось молчание. То, о чем мы сейчас говорим, полная и окончательная измена, но дядя ничего не боится. Взглянул прямо мне в лицо – будто пальцем в лоб уперся, навязывая свою волю.
– Конец союза с Испанией предвещает конец королевы. Добровольно или нет, ей придется уйти с дороги. И ты займешь ее место, хочешь ты этого или нет.
Призвав на помощь все свое мужество, я встала и обошла кресло, чтобы опереться на массивную резную спинку. Голос мой звучал ровно и твердо:
– Нет, дядя. Простите, не могу так поступить. – Я встретила его взгляд – острые, орлиные, ничего не пропускающие черные глаза. – Я люблю королеву. Она великая женщина, не могу я предать. Не могу занять ее место. Не могу оттолкнуть ее и стать королевой Англии. Это против законного порядка вещей. Никогда не осмелюсь. Просто не могу.
В его улыбке было что-то волчье.
– Мы создадим новый порядок. Новый мир. Ты понимаешь, о чем идет речь? Наступит конец власти Папы, изменится карта Франции и Испании, изменится все. Мы стоим на пороге перемен.
– А если я откажусь? – еле слышно спросила я.
Дядя одарил меня самой циничной из своих улыбок, глаза холодные как лед.
– Не выйдет, – просто ответил он. – Мир не настолько изменился. Командуют все еще мужчины.
Весна 1526
В конце концов Анне позволили вернуться ко двору. Она приняла на себя мои обязанности при королеве, потому что я чувствовала себя все хуже и хуже. На этот раз беременность проходила тяжело, и повивальные бабки клялись – все потому, что я ношу большого, крепкого мальчишку и он высасывает из меня все соки. Конечно, я ощущала его вес, прогуливаясь по Гринвичу и мечтая поскорее оказаться в постели.
Когда я ложилась, ребенок давил мне на спину так, что среди ночи у меня сводило ноги. Вот и сейчас Анна, едва проснувшись от моего крика, проползла под одеялом и устроилась в ногах кровати помассировать мне пальцы.
– Ради Бога, давай уже спать, – ворчала она. – Что ты все время вертишься и мечешься?
– Не могу улечься. Если бы ты немножко больше думала обо мне и немножко меньше о себе, принесла бы еще одну подушку под спину и чего-нибудь попить, а не лежала бы как колода.
Сестра хмыкнула и повернулась, чтобы получше меня разглядеть. Комнату освещали только тлеющие в камине угли.
– Тебе действительно плохо или ты дурака валяешь?
– Мне очень плохо. Правда, Анна, у меня каждая косточка болит.
Она вздохнула, выбралась из кровати и зажгла свечу от камина. Наклонившись, пристально вгляделась мне в лицо.
– Бледная как привидение. – В голосе явственно прозвучала радость. – Тебя можно за мою мать принять.
– Мне больно, – повторила я.
– Хочешь подогретого эля?
– Да, спасибо.
– И еще подушку?
– Да, спасибо.
– И, как всегда, на горшок?
– Да, спасибо. Ах, Анна, если когда-нибудь будешь носить ребенка, поймешь, каково мне. Клянусь, это не пустяк.
– Сама вижу, что не пустяк. С первого взгляда ясно – чувствуешь себя лет на девяносто. Ума не приложу, как мы удержим короля, если так будет продолжаться.
– Ерунда. Он все равно замечает только мой живот.
Анна сунула кочергу в огонь и поставила на край камина кувшин с элем и пару кружек.
– Спит он с тобой? – спросила она с интересом. – Когда ты приходишь вечером к нему спальню?
– В этом месяце – ни разу. Повитуха сказала – нельзя.
– Разумный совет любовнице короля. Интересно, кто ей за это заплатил? А ты, дурочка, и уши развесила, – раздраженно проворчала Анна, взяла, согнувшись над камином, раскаленную кочергу и сунула в кувшин с элем. Питье зашипело и забурлило. – И что ты говоришь королю?
– Что ребенок важнее всего.
Анна покачала головой, разлила эль по кружкам.
– Мы сами – важнее всего, – напомнила она. – Ни одна женщина не удержит мужчину, просто рожая ему детей. Необходимо и то и другое, Мария. Все равно надо доставлять ему удовольствие, даже если ждешь ребенка.
– Не могу же я делать все сразу, – жалобно простонала я. Сестра передала мне кружку, я сделала маленький глоток. – Хочу отдохнуть, и пусть мой сын спокойно растет и набирается сил. Я же при дворе с четырех лет, не при одном, так при другом. Я устала от танцев, праздников, турниров, маскарадов. Устала изумляться, что человек, на вид вылитый король в маске, – действительно король в маске. Вот бы уехать в Гевер прямо завтра!
Анна забралась в постель с кружкой в руке и улеглась возле меня.
– Не можешь ты уехать, – отрезала она. – У тебя все козыри на руках. Если королева уйдет с дороги, кто знает, как высоко ты взлетишь. Надо продолжать.
Я посмотрела на сестру поверх кружки, помолчала немного.
– Послушай, – произнесла я тихонько. – Не лежит у меня к этому душа.
Она посмотрела мне прямо в глаза и честно ответила:
– Может, и так. Но у тебя нет выбора.
Зима выдалась холодной, и от этого было еще тяжелей. Я сидела дома, заняться нечем, каждый день начинало болеть что-нибудь новое – и я стала бояться родов. Одно дело – носить первого ребенка в блаженном неведении, но теперь-то я знала – впереди месяц одиночества и темноты, а потом – беспредельные мучения, повитухи, угрожающие вытащить младенца прямо из живота, пока я, вцепившись в простыню, кричу от ужаса и боли.
– Улыбайся! – набросилась на меня Анна.
Король вошел в комнату, окружавшие меня дамы заволновались, схватились кто за лютню, кто за бубен. Я попыталась улыбнуться, но когда все время болит спина и смерть как хочется писать, какие уж тут улыбки. Я прямо свалилась на низкую скамеечку.
– Улыбайся же, – выдохнула Анна. – И сядь прямо, ленивая шлюха.
Генрих взглянул на нас:
– Вы, леди Кэри, выглядите утомленной.
– Она несет тяжкое бремя. – Анна сияла улыбкой. – Кому же это знать, как не вашему величеству?
– Может быть. – Он, казалось, слегка удивился. – А не слишком ли вы прямы, мадам?
Анна и глазом не моргнула.
– Каждой лестно устремиться прямо к вам, ваше величество. Если нет, конечно, резона бежать от вас подальше.
– И вы тоже побежите, мисс Анна? – Его увлек ее тон.
– Не волнуйтесь, не слишком быстро, – моментально ответила Анна.
Он расхохотался, а все дамы, и особенно Джейн Паркер, пытались понять, чем это я смогла развеселить короля. Он похлопал меня по коленке:
– Я рад, что твоя сестра вернулась ко двору. С ней веселее.
– Гораздо веселее, – ответила, не голос, а просто сахар.
Я не сказала сестре ни слова, пока мы не остались вечером одни. Анна помогла мне переодеться, расшнуровала тугие тесемки корсажа, и я вздохнула с облегчением. Почесала освободившийся живот, от ногтей остались красные полосы, выпрямила спину, надеясь хоть немного уменьшить постоянную боль.
– Ну и что ты, по-твоему, делаешь? – спросила я раздраженно. – Убегаешь от короля?
– Глаза раскрой, – отрезала Анна. Помогла мне освободиться от юбки и влезть в ночную сорочку. Новая горничная налила воды в кувшин, и под придирчивым взглядом Анны я, как могла, вымылась чуть теплой водой.
– Ноги не забудь, – велела Анна.
– Мне их даже не увидеть, не то что помыть.
Анна жестом приказала поставить лохань на пол, чтобы я могла сесть, пока горничная моет мне ноги.
– Я просто делаю, что велят. – В голосе сестры слышался холодок. – Ты сама скоро поймешь.
Закрыв глаза, я наслаждалась чудным ощущением – мыльная пена смывает грязь с ног. Но в словах сестры звучали предостерегающие нотки.
– Кто велит?
– Дядя. Отец.
– Что велят?
– Нужно, чтобы король думал о тебе, не забывал про тебя. Чтобы ты была у него на глазах.
– Ну да, конечно.
– Если этого мало, буду флиртовать с ним сама.
Я выпрямилась и начала вслушиваться:
– Дядя велел тебе флиртовать с королем?
Анна кивнула.
– Когда он тебе это сказал? Где?
– Он приезжал в Гевер.
– Поехал в Гевер среди зимы, только чтобы приказать тебе флиртовать с королем?
Она кивнула без тени улыбки.
– Бога ради, разве он не знал, что ты и так будешь флиртовать? Это для тебя не труднее, чем дышать.
Анна невольно рассмеялась:
– Ясное дело, нет. Он приезжал объяснить, что наша главная цель, твоя и моя, увериться – если король захочет найти себе развлечение, пока ты не оправишься от родов, то не под юбкой у девчонки из семейства Сеймур.
– И как, интересно знать, я смогу его остановить? Половину времени мне придется провести в одиночестве.
– Правильно. Придется мне.
Сразу же вернулись детские опасения.
– А если ты понравишься ему больше?
– Ну и что? Я тоже Болейн, – ядовито улыбнулась сестрица.
– Это дядя Говард так сказал? А обо мне он подумал – подстрекать сестру флиртовать с отцом моего ребенка, пока я рожаю.
– Именно так. О тебе он совершенно не думает, – кивнула Анна.
– Не хочу, чтобы ты возвращалась ко двору в качестве моей соперницы.
– Я и так твоя соперница, с самого рождения, – сказала Анна просто. – А ты моя. Мы же сестры.
Она все исполнила блестяще, никто ничего не заподозрил. Играла с королем в карты, да так хорошо, что теряла не больше одного-двух очков. Она пела песни его сочинения, предпочитая их песням всех остальных. Поощряла сэра Томаса Уайетта и еще десяток мужчин тесниться вокруг нее, пусть король привыкнет считать Анну самой соблазнительной женщиной при дворе. Куда бы она ни шла, вокруг нее не смолкали смех, болтовня и музыка – а ведь двор всегда жаждал развлечений. Долгими зимними вечерами главная обязанность придворных – не давать королю скучать, и в этом с Анной не мог сравниться никто. Только Анна могла весь день напролет оставаться обворожительной, привлекательной, очаровательной – и совершенно естественной.
Генрих садился рядом со мной и Анной, называл себя чертополохом меж двух прекрасных роз, сорняком меж спелых пшеничных колосьев. Обняв меня за талию, любовался ее танцем и заглядывал в ноты у меня на коленях, когда она пела. Он ставил на меня, если я играла против нее. Внимательно наблюдал, как она перекладывает лучшие куски мяса из своей тарелки в мою. Анна вела себя как нежнейшая сестра, невозможно быть заботливее и внимательнее.
– Ты низкая тварь, – заявила я однажды вечером. Анна, сидя перед зеркалом, расчесала волосы и теперь заплетала толстую косу.
– Знаю. – Она продолжала самодовольно рассматривать свое отражение, но тут раздался стук, и Георг сунул голову в дверь:
– Можно?
– Входи, – отозвалась Анна, – только дверь закрой, в коридоре сквозняк.
Брат послушно закрыл дверь и наклонил кувшин вина в нашу сторону.
– Кто-нибудь выпьет со мной? Миледи Плодоношение или Миледи Весна?
– Я думала, вы с сэром Томасом отправились по бабам, – заметила Анна. – Он говорил, что собирается кутнуть сегодня.
– Король задержал меня. Хотел поговорить о тебе.
– Обо мне? – Анна вдруг насторожилась.
– Хотел знать, как ты отнесешься к приглашению.
Сама не сознавая, что делаю, я вцепилась ногтями в алый шелк простыни.
– Что за приглашение?
– В постель.
– И что ты ответил? – торопила Анна.
– Как приказано. Ты – девственница и гордость семьи. О постели до свадьбы и речи быть не может. Ни с кем на свете.
– А он?
– Ох.
– И это все? – Я требовала ответа. – Просто сказал: «Ох»?
– Да. И отправился вниз по реке к шлюхам, вслед за лодкой сэра Томаса. Ты обратила его в бегство, Анна.
Она приподняла край ночной сорочки и улеглась в постель. Георг взглядом знатока окинул ее обнаженные ноги:
– Очень мило смотришься.
– Не сомневаюсь, – ответила она самодовольно.
Я отправилась в родильный покой в середине января, и мне не полагалось знать, что происходит снаружи, пока я заперта в темноте и тишине. Говорили – был турнир и Генрих носил под плащом залог, который дала ему не я. Девиз на щите «Провозглашаю – не смею» озадачил добрую половину придворных, полагавших, это дань восхищения мне. Странно только – мне не увидеть ни турнира, ни девиза, запертой в полумраке родильного покоя, где нет ни придворных, ни музыкантов, и только толпа старух, потягивающих эль, ждет своего – а на самом деле моего – часа.
Некоторые полагали – моя звезда высоко взошла и девиз означает, что недалеко и до признания сына и наследника. Лишь очень немногие догадались перевести взгляд с короля, сражающегося под двусмысленным обещанием, начертанным на щите, на мою сестрицу – сидит себе подле королевы, глаз не сводит со всадников, на губах легчайшая улыбка, в повороте головы едва заметный вызов.
Она зашла ко мне вечером и сразу же начала жаловаться на духоту и темноту в комнате.
– Сама знаю, – коротко ответила я. – Говорят, так надо.
– Почему ты это терпишь?
– Подумай хорошенько, – посоветовала я. – Предположим, я добьюсь, чтобы подняли занавески и открыли окна, а потом потеряю ребенка или он родится мертвым, представляешь, что скажет наша матушка. Даже гнев короля по сравнению с этим ничто.
Анна кивнула:
– Не можешь позволить себе сделать неверный шаг.
– Быть возлюбленной короля – не только удовольствие.
– Он хочет меня. Он почти готов признаться.
– Придется отступить, если у меня будет мальчик, – предупредила я.
– Знаю. Но если будет девочка, мне могут приказать двигаться дальше.
Устав спорить, я откинулась на подушки:
– Двигайся куда хочешь, мне все равно.
Она глянула на мой округлившийся живот с любопытством и отвращением:
– Какая же ты огромная. Барку в твою честь называть, а не боевой корабль.
Я вгляделась в сияющее оживленное лицо, темные волосы убраны под изящный чепчик, цвет лица изумительный.
– Когда на завтрак подадут змей, тебе придется есть тезку, – констатировала я. – Уходи, Анна, у меня нет сил ссориться.
Она встала и пошла к двери.
– Если он захочет меня вместо тебя, придется помогать мне, как я помогала тебе, – предупредила Анна.
Я закрыла глаза.
– Захочет тебя – возьму новорожденного, если будет на то Божья воля, и уеду в Гевер, а ты забирай себе короля, двор и в придачу всю зависть, злобу и сплетни, я только спасибо скажу. Но учти, король не тот человек, который может принести женщине много счастья.
– Не желаю просто быть его женщиной, – высокомерно парировала Анна. – Уж не думаешь ли ты, что я стану шлюхой вроде тебя?
– Никогда он на тебе не женится. А если и так, подумай хорошенько. Погляди на королеву, прежде чем метить на ее место. Вглядись – на ее лице следы страдания, спроси себя – много ли радости принесет тебе брак с ее мужем.
Анна помедлила, прежде чем открыть дверь.
– За короля выходят не для радости.
В феврале у меня побывал еще один посетитель. Мой муж Уильям Кэри пришел рано утром, я завтракала хлебом с ветчиной и элем.
– Не хочу прерывать ваш завтрак. – Он остановился в дверях.
Я подозвала горничную:
– Убери.
Я чувствовала себя неловко – такая толстая и тяжелая на фоне его ухоженной красоты.
– Я пришел передать вам наилучшие пожелания от короля. Он просил сообщить, что милостиво дал мне очередную должность. Я опять ваш должник, мадам.
– Рада за вас.
– По его великодушию я понял, что должен дать ребенку свое имя.
Я неловко подвинулась в постели.
– Он никогда не говорил мне, чего хочет. Но я думала…
– Еще один Кэри. Чудная семейка получается!
– Да.
Он поцеловал мне руку, как будто вдруг раскаялся, что дразнил меня.
– Такая бледная и измученная. Нелегко на этот раз?
От неожиданной доброты на глаза навернулись слезы.
– На этот раз нелегко.
– Не боитесь?
Я положила руку на огромный живот:
– Немного.
– К вашим услугам лучшие повивальные бабки в королевстве, – напомнил он.
Я кивнула. Не было смысла говорить – обо мне и раньше заботились самые лучшие повитухи, и они провели три ночи подряд, стоя вокруг моей кровати и обсуждая самые страшные истории о смерти младенцев, какие только можно себе представить.
Он повернулся к двери:
– Я передам его величеству, что вы выглядите цветущей и жизнерадостной.
Тень улыбки скользнула по моему лицу.
– Хорошо. И пожалуйста, уверьте его в моем совершенном почтении.
– Он очень интересуется вашей сестрой, – заметил Уильям.
– Она очень интересная женщина.
– Не боитесь, что займет ваше место?
Я обвела рукой темную комнату, тяжелый полог, жаркий огонь и свою собственную бесформенную тушу на кровати.
– Бога ради, муженек, сегодня утром я готова любой уступить свое место.
Он расхохотался, взмахнул шляпой в поклоне и вышел. Я продолжала молча лежать, глядя, как полог кровати тихонько колеблется в неподвижном воздухе. Начинался февраль, роды ожидались не раньше середины месяца, казалось, до этого еще целая жизнь.
Слава Богу, он родился раньше. И слава Богу, мальчик. Мой маленький сыночек родился в четвертый день февраля. Признанный, здоровенький сын короля – Болейны получили все, что хотели, и могли начинать игру.
