Текст книги "Алая королева"

Автор книги: Филиппа Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ОСЕНЬ 1459 ГОДА

И больше я ничего о Джаспере не слышала до середины сентября, пока домой не вернулся один из тех наших вассалов, которых Джаспер убедил последовать за ним в Лондон. Несчастный был изувечен так, что не мог сам держаться в седле и был к нему привязан; вместо одной руки у него висел жуткий гноящийся обрубок, а сам он был бледен как смерть; казалось, над ним уже витает запах смерти. Его жена, совсем молоденькая, чуть старше меня, громко закричала от ужаса, когда ее мужа принесли к порогу родного дома, и рухнула без чувств. Выходить его сама она, разумеется, не могла, да и не знала, как ей быть с этими гниющими останками молодого мужчины, с которым они поженились по большой любви. В общем, раненого перенесли в наш просторный дом, где ему могли обеспечить лучший уход, чем в его жалкой грязной лачуге. Свободную комнату в молочном сарае я превратила в настоящую больничную палату, понимая, что вскоре домой вернется еще немало таких же несчастных из поспешно набранного Джаспером отряда. Этот безрукий доброволец по имени Джон рассказал моему мужу, что отец Уорика, граф Солсбери, со своей армией направлялся в Ладлоу, где должен был объединиться с войском герцога Йоркского, но на уэльской дороге, в Маркет-Дрейтоне, наши сторонники лорд Дадли и лорд Одли устроили ему западню. Их силы вдвое превосходили армию графа; по словам Джона, воины Йорка падали в поле на колени и целовали землю, думая, что там их и настигнет конец.

Однако армии Йорка удалось проделать весьма ловкий трюк; этот трюк получился у графа Солсбери только потому, что его люди ради него были готовы на все: отступить, удерживать позиции, пойти в атаку. Вот он и приказал им прекратить сражение и сделать вид, будто они отступают. Наша кавалерия, решив, что враг сдается, бросилась вперед, преследуя войско противника, но как раз в тот момент, когда она вброд переправлялась через реку, выяснилось, что она попросту угодила в ловушку. Люди графа Солсбери резко повернули назад, точно змея, готовая нанести удар, и, окружив нашу кавалерию, застыли на месте. Нашим воинам, чтобы подняться на высокий берег реки, пришлось буквально прорубаться сквозь вражеские ряды; земля была вся истоптана и изрыта конскими копытами, когда наши артиллеристы, тщетно погоняя измученных животных, пытались заставить их двигаться вперед да еще и тащить наверх тяжеленные пушки под градом стрел, которыми беспрепятственно осыпали их сверху лучники йоркистов, целясь прежде всего в лошадей; люди падали на землю, и конские копыта втаптывали их в грязь под неумолчный свист стрел и грохот пушечных залпов. Джон вспоминал, что вода в реке стала красной от крови раненых и умирающих; воины, пытавшиеся перейти реку вброд и спастись, казались вымазанными красной краской.

Когда на землю спустилась ночь, стало ясно, что мы, ланкастерцы, окончательно проиграли битву; многие наши раненые так и остались погибать на поле брани. Командовавший войском Йорка граф Солсбери успел ускользнуть, прежде чем к месту сражения подошли основные части нашей армии, однако и тут он не обошелся без хитростей: оставил свою пушку и заплатил какому-то монаху-предателю, чтобы тот всю ночь не переставая палил по нашему войску. Когда на рассвете у реки появилась наконец королевская армия, готовая к бою и рассчитывавшая, что отряд йоркистов, стрелявших из этой пушки, будет не так уж трудно уничтожить, к своему удивлению она обнаружила лишь одного-единственного пьяного монаха, который и суетился возле пушки, то заряжая ее, то поджигая запал; именно он и стрелял из нее всю ночь. Весело смеясь, монах сообщил королевским офицерам, что Солсбери, одержав победу над двумя ланкастерскими лордами, давно уже скачет по направлению к Ладлоу.

– Значит, бой все-таки состоялся и был проигран, – мрачно изрек мой супруг.

– Но король в нем даже не участвовал, – возразила я. – Если бы он сам возглавил армию, то, конечно же, одержал бы победу! Йоркисты просто сразились с войском двух ланкастерских лордов, а не с королевской армией.

– Ну да, на самом-то деле они сразились с одним-единственным монахом в потрепанной рясе, – ехидно заметил мой муж.

– Не сомневаюсь, наши лорды одолели бы йоркистов, если бы те боролись честно, – упрямилась я.

– Возможно, только теперь один из наших лордов мертв, а второй попал в плен. Нет, безусловно, в первом сражении победа осталась за нашим противником.

– Но ведь будут и еще битвы. И потом, наша армия может перегруппироваться! Вот когда Жанне д'Арк не удалось взять Париж, она не сдалась и…

– Ах да, я и забыл про Жанну, – устало вздохнул мой муж. – Но если уж пользоваться ее примером, то надо идти до конца. Впрочем, успешное мученичество манит, не так ли? Тут ты права. И у нас, конечно, еще будут битвы с Йорком. Уж в этом-то можно не сомневаться. В стране сейчас две почти равные силы и две армии, которые кружат, точно бойцовые петухи в яме, готовясь поразить противника и высматривая наиболее удобный момент для нападения. Можешь быть уверена: новая схватка не за горами; а там и еще одна, и еще, пока у кого-то из соперников не иссякнут силы и его армия не будет полностью обескровлена или же он не потерпит несколько сокрушительных поражений подряд.

Но я будто не слышала в его голосе ядовитого сарказма.

– Муж мой, а не пора ли и тебе отправиться на войну? Не пора ли послужить своему отечеству? Теперь это особенно важно, ведь мы уже проиграли первое сражение. Ты, наверное, и сам понимаешь, что нужен королю. По-моему, в такой час каждый честный и благородный человек должен…

Мрачно на меня взглянув, сэр Генри прервал мою пылкую речь:

– Когда мне придется идти воевать, я пойду. Но никак не раньше.

– Каждый настоящий англичанин пойдет воевать, только ты один останешься дома! – возмущенно бросила я.

– В таком случае там будет очень много настоящих англичан, и слабодушный трус вроде меня им вовсе не понадобится.

И, не прибавив больше ни слова, сэр Генри встал и покинул комнату. Я так и не успела ничего ответить.

После этого наши с сэром Генри отношения стали значительно холоднее; я даже не сообщила ему о том, что получила весточку от Джаспера – мятый листок бумаги, на котором знакомыми остроконечными каракулями была нацарапана всего пара строк:

Не бойся. Король принимает на себя командование армией. Вскоре мы выступаем.

Дж.

Дождавшись, когда после обеда мы с мужем остались наедине – он задумчиво перебирал струны лютни, даже не пытаясь, впрочем, исполнить какую-либо мелодию, – я спросила:

– Нет ли новостей от твоего отца? Он, наверное, сейчас в армии?

– Да, – подтвердил мой муж, по-прежнему не выпуская лютни из рук, – они пытаются отогнать йоркистов назад, к замку Ладлоу. Отец писал, что королю удалось собрать двадцатитысячную армию. Судя по всему, большинство англичан уверены, что победа будет за нами, а Йорка либо возьмут в плен, либо убьют, хотя наш мягкосердечный король уже заявил, что простит всех, если они сдадутся добровольно.

– Как ты думаешь, будет еще битва?

– Да, конечно. Если только Йорк не решит вдруг, что никак не может сразиться в открытом бою с самим королем. Великий грех – убивать своих друзей и родственников, но куда больший – приказать своим лучникам стрелять, целясь в королевское знамя и в самого короля, над головой которого это знамя развевается. Что, если его величество будет убит на поле брани? Что, если сам Йорк обрушит меч на его священную голову?

В ужасе я закрыла глаза: неужели наш король, этот почти святой человек, погибнет мученической смертью от руки своего подданного, который когда-то присягал ему на верность?

– Нет, конечно же нет! – воскликнула я. – Не может герцог Йоркский поднять руку на своего короля! Да ему даже мысль такая в голову не придет.

ОКТЯБРЬ 1459 ГОДА

Как выяснилось позже, я была права: Йорк действительно не смог поднять руку на короля.

Столкнувшись лицом к лицу с армией под предводительством самого Генриха, он понял, что ни он сам, ни его вассалы не могут заставить себя пойти в атаку. Весь день я провела на коленях, моля Бога, чтобы воины Йорка отошли под прикрытие орудий и повозок и смотрели на королевские штандарты с холма близ Ладфордского моста. Весь день продолжались переговоры, и все это время я своими молитвами пыталась помочь обеим сторонам избежать кровопролития. Ночью же греховная смелость и спесь Йорков дали трещину, а потом и вовсе их оставили, и они бежали с поля боя, бежали как настоящие трусы. Утром наш король – святой, но, слава богу, не мученик! – лично въехал в расположение войск своего противника, увидел простых солдат, которых бросили командиры, и, проявив наивысшую милость, простил их всех и отослал по домам. Жена Ричарда Йорка, герцогиня Сесилия,[15]15
  Сесилия Невилл – сестра Ричарда Невилла, графа Уорика, и мать Эдуарда IV, сменившего на троне Генриха VI.


[Закрыть] вынуждена была ждать на перекрестке у ворот города Ладлоу и наблюдать, как туда рекой вливается королевская армия, жаждущая добычи; в руке герцогиня сжимала ключи от замка; рядом с ней стояли двое малолетних сыновей Георг и Ричард, они дрожали и жались к матери. Ей пришлось сдаться королю и отправиться вместе с сыновьями в тюрьму, так и не узнав, где ее муж и двое старших сыновей.[16]16
  Эдмунд Йорк, граф Рэтленд, и Эдуард Йорк, граф Марч.


[Закрыть] Должно быть, она чувствовала себя опозоренной до предела. Итак, великое восстание Йорка и Уорика против своего короля, освященного церковью монарха, закончилось тем, что замок Ладлоу был разграблен, а сама герцогиня угодила в темницу вместе со своими юными сыновьями-предателями, которые, припав к ее груди, горько оплакивали поражение своего отца.

– Они трусы, – шептала я, молясь в своей часовне перед статуей Богородицы, – и Ты наказала их позором как трусов. Я так хотела, чтобы они проиграли, я так усердно молилась, и Ты, вняв моим просьбам, жестоко унизила их.

Когда же, поднявшись с колен, я покинула часовню, то вдруг ощутила, будто стала выше ростом, и поняла, что Господь благословил мой дом, во главе которого находится не просто король, а поистине святой человек, что наше дело правое и потому мы одержали победу, не выпустив почти ни одной стрелы.

ВЕСНА 1460 ГОДА

– Однако это не победа в полном смысле слова, – ехидно заметил мой муж. – Нет ни договора с Йорком, ни реакции на выраженное им недовольство. Солсбери, Уорик и оба старших сына Йорка сейчас в Кале, и уж они времени даром терять не будут. Сам Ричард Йорк бежал в Ирландию, где тоже будет собирать новое войско. Королева настояла на привлечении их всех к суду как предателей, а теперь еще требует у графств Англии предоставить ей списки всех дееспособных мужчин. Она, кажется, считает, что имеет право непосредственно завербовать в свою армию любого.

– Да нет, – возразила я, – она наверняка всего лишь намерена обратиться к лордам, чтобы те, как обычно, призвали своих подданных воевать на ее стороне.

Муж покачал головой.

– Нет, она собирает армию по французскому образцу. И уверена, что ей можно напрямик командовать своим народом. Для этого ей и понадобились списки молодых мужчин из каждого графства. Она планирует самостоятельно призвать их под свои знамена, словно она – французский король. Только у нас никто ее не поддержит, простые воины откажутся за нее сражаться. Да и с какой стати им лезть в пекло, если она не их законный сеньор? Ну а лорды воспримут ее поведение как прямое им противодействие, как пренебрежение их положением и властью. Пожалуй, они даже заподозрят королеву в том, что у них за спиной она пытается сговориться с их же вассалами. Каждый увидит в этом попытку установить в Англии французскую тиранию. Действуя так, королева сделает своими врагами даже тех, кто является ее естественными союзниками. Видит Бог, она сама виновата в том, что многим так трудно хранить верность нынешнему королю.

Выслушав эти мрачные предсказания, я поспешила на исповедь и призналась священнику в том, что совершаю грех, подвергая сомнениям правильность суждений своего супруга. Будучи человеком весьма осторожным, священник не стал расспрашивать меня о происхождении этих сомнений – в конце концов, именно моему мужу принадлежала эта часовня, он же оплачивал труд самого святого отца, а также все заупокойные службы и торжественные мессы, которые здесь служили. Так что священник просто велел мне десять раз прочесть «Ave Maria» и провести час на коленях в покаянной молитве. Я послушно опустилась на колени, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести, поскольку мне уже начинало казаться, что мой муж не просто трус, а куда хуже: что он тайный сторонник Йорков. Я, пожалуй, сомневалась теперь и в его верности королю. Я по-прежнему держала в руках молитвенные четки, когда эта мысль окончательно сформировалась у меня в голове. Но что я могу сделать? Как мне следует поступить? Как мне жить с мужем-предателем? Если мой супруг более не верен ни королю, ни своему дому, то как мне оставаться верной женой? Может, сам Господь призывает меня бросить мужа? Но куда мне в таком случае податься? Ведь Всевышний наверняка желает, чтобы я пошла к тому человеку, который сердцем и душой предан нашему делу. Господи, неужели мне следует отправиться к Джасперу?

Но вскоре, уже в июле, все то, о чем предупреждал мой муж – о подготовке гарнизона Кале к высадке на английский берег, – внезапно стало ужасающей реальностью: Йорк высадился со своим войском в Сэндвиче, на полпути к Лондону, и пешим порядком устремился к столице. И при появлении его войска не захлопнулась ни одна дверь, не было сделано ни единого выстрела. Да простит Бог жителей Лондона, которые настежь распахнули для него городские ворота! Йорк вошел в столицу и предъявил на нее свои права, словно освобождал ее от узурпатора. Его величество со своим двором в это время находился в Ковентри, но едва узнал о высадке Йорка, как по всей стране разнеслась весть, что он готов сам повести в бой армию и призывает всех своих сторонников оказать ему поддержку. Итак, Лондон был захвачен Йорком, и дом Ланкастеров был просто обязан подняться на защиту своего короля.

– Ну, теперь-то ты пойдешь на войну? – спросила я у мужа, отыскав его на конюшенном дворе.

Он проверял состояние упряжи и седел и выслушивал пожелания своих людей. «Наконец-то он готовит свое войско, – подумала я. – Он понял, что над королем нависла серьезная угроза и что его необходимо уберечь».

– Нет, – отрезал муж. – Хотя мой отец уже в королевской армии, да хранит его Бог среди всего этого безумия.

– Неужели ты даже к отцу не присоединишься в такую страшную минуту?

– Нет, – повторил он. – Я люблю своего отца и, конечно же, помогу ему, если он позовет; но пока я не получал от него такого приказа. Он пойдет в бой под знаменем Бекингемов, но пока не хочет, чтобы и я воевал под этими знаменами.

Мое лицо пылало, выдавая гнев, но, встретившись взглядом с мужем, я не отвела глаз.

– Как ты можешь так поступать? Как можешь в такое время отсиживаться дома?

– Я не уверен в необходимости этой войны, – честно признался муж. – Если король действительно желает вырвать Лондон у захватчика, то, насколько я представляю, существует единственный способ сделать это без кровопролития: отправиться в столицу и обсудить условия мира с герцогом Йоркским. Королю вовсе нет нужды штурмовать собственную столицу; ему нужно лишь согласиться на переговоры с противником.

– Да ему следовало бы отрубить этому Йорку голову как предателю! – с невероятной горячностью воскликнула я. – А тебе следовало бы находиться рядом со своим королем!

Сэр Генри вздохнул и произнес с кривой усмешкой:

– Что-то ты, жена, слишком торопишься послать меня навстречу смертельной опасности. Должен заметить, мне было бы куда приятнее, если бы ты умоляла меня остаться дома.

– Я всего лишь умоляю тебя исполнить свой долг, – гордо произнесла я. – Вот если б я была мужчиной, то тут же вскочила бы на коня и поскакала на помощь своему королю. Если б я была мужчиной, то сейчас была с ним рядом.

– И поступила бы в точности как Жанна д'Арк, не сомневаюсь, – негромко промолвил супруг. – Но я-то видел сражения и хорошо знаю, какова их цена. Именно поэтому я и считаю своим главным долгом удержать наших подданных от участия в войне, сохранить наши земли, обеспечить нашим людям мир и защиту, пока другие дерутся, удовлетворяя собственные амбиции, и рвут свою страну на куски.

Я пришла в такую ярость, что даже утратила дар речи, а потому просто повернулась на каблуках спиной к мужу и отправилась туда, где в стойле стоял мой верный Артур. Старый боевой конь ласково наклонил ко мне свою крупную голову; я погладила его по шее, почесала за ушами и прошептала ему на ухо, что нам с ним пора в путь – быстрее ветра домчаться до Ковентри, отыскать Джаспера, который наверняка уже там, и вместе с ним драться за нашего короля.

10 ИЮЛЯ 1460 ГОДА

Но даже если б мы с Артуром и впрямь выехали со двора, мы все равно не успели бы к началу боя. Король велел своему войску окопаться у стен Нортгемптона и выставить острые пики с целью сразу сбить натиск первых рядов кавалерии; тем временем новенькие, только что выкованные пушки должны были незамедлительно открыть по йоркистам огонь. Армия Йорка под командованием этого мальчишки Эдуарда, графа Марча, и предателей Фауконберга и Уорика, разбившись на три отряда, двинулась в атаку под проливным дождем. Уорик возглавлял центральный отряд, Эдуард Йорк и лорд Фауконберг зашли с флангов. Земля под копытами лошадей моментально превратилась в непролазную кашу, и атака кавалерии захлебнулась, чуть не утонув в жидкой грязи. Небеса разверзлись, поливая мятежников как из ведра; казалось, они вот-вот утонут в ими же созданной трясине. Юному Эдуарду Йорку пришлось собрать все свое мужество, чтобы поднять людей в атаку под градом ланкастерских стрел. И его атака наверняка потерпела бы неудачу, а сам он утонул бы в болотной жиже, если бы не измена одного из наших полководцев. Лорд Грей Ратинский не только помог йоркистам преодолеть заграждения, но и, развернув коня, направил своих людей врукопашную против тех, с кем они только что бились бок о бок. Из-за этого чудовищного предательства наши войска были вынуждены отступить к берегам реки Нин, и многие утонули в ее водах, что позволило Уорику и Фауконбергу предпринять наступление.

Предвкушая победу, они были поистине безжалостны. Простых людей, впрочем, они отпускали, но любого рыцаря в латах убивали без права выкупа. И хуже всего было то, что они сумели не просто ворваться в наш лагерь, но и отыскать там королевский шатер. Генрих VI сидел в глубокой задумчивости и молился, словно в собственной часовне; казалось, он только и ждет, когда его схватят и возьмут в плен, как самый высший приз этого гнусного сражения.

И, как ни ужасно, его действительно взяли в плен.

Через два дня вечером, когда я переодевалась к обеду, сэр Генри переступил порог моей комнаты и коротко приказал горничной оставить нас наедине. Она, заметив, как потемнело его лицо, быстро взглянула на меня и мгновенно удалилась.

– Мой отец погиб, – без всякой преамбулы сообщил муж. – Я только что узнал об этом. В грязи под Нортгемптоном Англия потеряла великого человека, а я – горячо любимого отца. Своего деда, опекуна и защитника потерял и его наследник, мой племянник, маленький Генри Стаффорд.

Я охнула, из меня словно разом вышибли весь воздух.

– Ох, мне так жаль, Генри! От всей души жаль!

– Отца изрубили на куски прямо там, на поле, покрытом жидкой грязью, когда он пытался вскочить на коня, – продолжал муж, даже не пытаясь что-то скрыть или хотя бы просто пощадить меня. – Убили не только его, но и графа Шрусбери, и лорда Бомонта, и лорда Эгремонта… Великий Боже! Да можно перечислять бесконечно! Мы потеряли целое поколение благороднейших аристократов. Такое ощущение, что правила войны совершенно переменились и отныне в Англии не берут в плен и не платят выкуп. И предложения сдаться в плен тоже больше не существует. На поле боя правит закон меча, каждая схватка ведется не на жизнь, а на смерть. Но это закон дикарей!

– А король? – пролепетала я. – Они ведь не осмелились его тронуть?

– Король в плену. Его увезли в Лондон.

– В плену? – воскликнула я, просто не веря своим ушам.

– Именно так.

– А королева?

– Исчезла вместе с сыном.

– Исчезла?

– Во всяком случае, не убита. Полагаю, она успела бежать. Господи, во что превращается эта страна! Мой отец…

Сэр Генри судорожно сглотнул, словно пытаясь проглотить собственное горе, отвернулся и уставился в окно, на пышные зеленые кроны деревьев и обширные поля за ними, где уже золотилась пшеница. Видя эту идиллическую летнюю картину, трудно было представить поле, покрытое жидкой грязью, размешанной конскими копытами, и моего свекра, этого тщеславного аристократа, которого озверевшие солдаты бьют по голове дубинками и рубят топорами, пока он пытается вскочить на лошадь и спастись.

– Сегодня я обедать не буду, – глухим голосом произнес мой супруг. – А ты, если хочешь, можешь спуститься в зал или распорядиться подать обед в свои покои. Я же на рассвете отправлюсь в Нортгемптон за телом отца.

– Мне так жаль… – снова чуть слышно пробормотала я.

– Сотни сыновей проделают тот же путь, – сказал он. – И все мы, мчась туда с разбитым сердцем, будем думать о мести. Вот чего я всегда боялся; вот что приводило меня в ужас. Война отнюдь не так прекрасна и благородна, как тебе всегда казалось; она совсем не такая, какой ее воспевают в балладах. Война – это всегда чудовищная неразбериха и греховная, совершенно напрасная потеря людей. Уже погибло столько достойных граждан нашей страны, а вскоре погибнет еще больше.

Разумеется, я скрыла от мужа, уехавшего верхом по опасной южной дороге, тот страх, что охватывал мою душу при одной лишь мысли о Джаспере. Не нависла ли над ним угроза? Ведь он наверняка был именно там, где развернулся наиболее жестокий бой. Я ни секунды не сомневалась: любому, кто попытался бы проникнуть в шатер короля, Джаспер преградил бы дорогу собственной грудью. Разве мог он остаться в живых, если короля взяли в плен? Если погибло так много благородных людей?

Ответ на все эти вопросы я получила еще до того, как муж успел вернуться домой.

Сестра, я увез одну очень-очень знатную даму и ее сына в тайное место, теперь они скрываются вместе со мной. Не стану уточнять, где именно, – вдруг это письмо случайно попадет в руки предателя. Во всяком случае, теперь я в безопасности; и твоему сыну, когда я с ним прощался, тоже ничто не грозило. Упомянутая дама будет находиться под моей охраной, пока у нее не появится возможность покинуть убежище. Мы потерпели поражение, но нашей борьбе далеко не конец, и та, кого я защищаю, исполнена мужества и уже вновь готова сражаться.

Дж.

Лишь через несколько секунд до меня дошло: Джаспер спас нашу королеву и теперь охраняет ее. Видимо, ему удалось тайно вывезти ее с поля боя и спрятать где-то в Уэльсе. Стало быть, хоть наш король и в плену, но Маргарита Анжуйская на свободе, то есть у нашей армии есть командующий, а также, пока ее сын вне опасности, есть у нас и законный наследник престола. Джаспер, как и всегда, стоит на страже нашего дела, он сумел сберечь самое дорогое. В моей душе не было ни малейших сомнений, что с ним нашей королеве ничто не грозит. Он спрячет ее в одном из своих замков – в Пембруке или в Денби – и будет неустанно о ней заботиться, и она, конечно же, будет бесконечно благодарна ему за спасение и защиту. Он станет ее верным рыцарем, будет служить ей, преклонив колено, и она будет ездить, сидя позади него на седельной подушке и держась своими нежными ручками за его ремень. Ну что ж, подумала я, теперь мне остается только пойти в часовню и открыть священнику, что сердце мое разрывается от греховной ревности; однако я ни за что не признаюсь, кого и к кому я ревную!

Мой муж вернулся домой в весьма мрачном настроении; он уже успел похоронить отца и поручить своего племянника заботам нового опекуна. Маленькому Генри Стаффорду, новому герцогу Бекингему, было всего пять лет, бедняжке. Отца он потерял еще во младенчестве, тот погиб, сражаясь за Ланкастеров, а теперь мальчик лишился и любимого деда. Мой муж тяжело переживал трагедию, постигшую его семью, но я была не в силах ему сочувствовать. Да и кого в первую очередь следовало винить в этом поражении, как не его самого и всех тех, кто предпочел отсидеться дома даже в минуту крайней опасности, когда королева призывала их всех под свои знамена? Мой свекор пал в бою, но разве не виноват в этом его сын, отказавшийся воевать с ним бок о бок? Муж рассказывал мне, что, когда герцог Йоркский вошел в Лондон, а рядом с ним в качестве его пленника ехал король, их встретило ошеломленное молчание. Жители Лондона оказались лишь отчасти предателями, и когда Йорк возложил руку на мраморный трон и провозгласил себя правителем страны, он не получил особой поддержки.

– Да и откуда же этой поддержке взяться? – удивилась я. – Ведь у нас уже есть король. Это знают даже самые ненадежные из лондонцев.

Муж только вздохнул, словно его несколько утомила моя убежденность, и я заметила вдруг, каким усталым и старым он выглядит. Между бровями пролегла глубокая морщина – наверное, горе и ответственность за всю семью тяжким бременем легли ему на плечи. Если король Генрих в плену, если власти Ланкастеров настал конец, значит, кто-то может сделать заложником и маленького герцога Бекингема – к примеру, ради того, чтобы прибрать к рукам его земельные владения. Я размышляла о том, что, если бы с моим мужем одинаково считались и Ланкастеры, и Йорки, он мог бы выступить в защиту своего племянника, будущего главы семейства Стаффорд. Если бы он воспользовался своим авторитетом и совершил бы единственное и, в общем, не слишком обременительное усилие, то сейчас был бы одним из величайших людей в государстве. Но он предпочел остаться дома, и теперь его интересы никто не станет учитывать. Он сам превратил себя в ничтожество! Великие решения будут приниматься без него, а он и свои-то владения сохранить вряд ли сможет, хоть и обещал.

– Они договорились, – буркнул супруг.

– Кто договорился? С кем? – не поняла я.

Швырнув дорожную шляпу слуге, он рухнул в кресло и жестом приказал мальчишке-пажу снять с него сапоги. Мне даже показалось, что он болен, таким серым и усталым было его лицо, я еще подумала, что он уже немолод, все-таки тридцать пять лет, и такие путешествия просто ему не под силу.

– До конца своей жизни Генрих останется на троне, но следующим королем будет Йорк, – кратко пояснил он, мельком посмотрел на меня и отвернулся. – Я так и предполагал, что тебе это не понравится. Впрочем, тревожиться пока рано: этот договор, скорее всего, ничего не значит.

– То есть принц Уэльский лишен своего законного права? – Я с трудом подбирала слова, настолько новость шокировала меня. – Но как это возможно: быть принцем Уэльским и не стать королем? Как вообще кто-то догадался убрать с дороги наследного принца?

Генри пожал плечами.

– Вы все будете лишены законных прав, все те, что стояли в очереди на наследование престола. Ты сама больше не принадлежишь к правящему дому. И сын твой уже не родня королю, уже не один из его наследников. Теперь править будет Йорк, Йорк и его потомки. Да, – кивнул муж, глядя в мое потрясенное лицо, – Йорк завоевал для своих сыновей то, чего ему никто бы не дал. И трон в будущем унаследуют его сыновья. И новой правящей династией будет дом Йорков. А Ланкастерам уготована участь королевских родственников, не более. Вот о чем они договорились. Вот какие условия поклялся выполнить наш король.

Сэр Генри поднялся и, резко повернувшись, прямо в чулках направился в свои покои.

Я остановила его, положив руку ему на плечо, и возбужденно воскликнула:

– Но ведь это именно то, что видела Жанна! Когда ее короля попытались предать забвению, а его наследство отписать другому! Это именно то, что она видела, то, что заставило ее привести дофина в Реймс и устроить его коронацию, несмотря на богопротивный сговор о недопустимости его восшествия на престол! Она видела, что этим сговором нарушается воля Божья, и боролась за восстановление справедливости в отношении настоящего наследника престола. Именно это и вдохновило ее на великие подвиги. Она видела, кто истинный наследник, и сражалась за него.

На устах моего мужа появилась его обычная, чуть насмешливая улыбка.

– И что дальше? – спросил он. – Или ты надеешься доставить Эдуарда, принца Уэльского, в Лондон и устроить там его коронацию? Несмотря на то, что Ланкастер потерпел поражение, несмотря на то, что он заключил с Йорком позорное соглашение? Или, может, ты хочешь возглавить разгромленную армию Ланкастера и снова повести ее в бой? Мечтаешь стать английской Жанной д'Арк?

– Кто-то же должен ею стать! – страстно отозвалась я. – Нельзя допустить, чтобы нашего принца лишили трона. Разве можно было пойти на такое условие? Как мог король заключить подобный договор с Йорком?

– Кто знает, о чем он думал, бедняга? – промолвил муж. – Кто знает, много ли он вообще теперь понимает, способен ли воспринимать реальность? Но если он снова погрузится в свои сны или, не дай бог, умрет, трон достанется Йорку. Что ж, во всяком случае, Йорк уж точно способен поддерживать в стране мир.

– Дело совсем не в этом! – вскричала я. – Господь не призывал Йорка на правление государством. Йорк не принадлежит к старшей линии потомков Эдуарда Третьего. Он вообще не имеет отношения к королевскому дому. К нему имеем отношение только мы, Ланкастеры. Я, например. И мой сын. Так что наш король пренебрег сейчас моей судьбой. – Судорожно всхлипнув, я смахнула навернувшиеся слезы и продолжила: – Я появилась на свет для воплощения в жизнь того, что предначертано мне судьбой; и мой сын был рожден для этого. Генрих не может превратить нас в жалких королевских родственников; мы рождены положить начало королевской династии.

Сэр Генри некоторое время смотрел на меня с высоты своего роста; его карие глаза в кои-то веки отнюдь не казались добрыми, они даже потемнели от гнева.

– Довольно, – наконец отрезал он. – Ты просто глупая молодая женщина, тебе всего-то – сколько там? – семнадцать, и ты еще ничего толком не смыслишь. Тебе бы лучше помолчать, Маргарита. То, что сейчас происходит, вовсе не баллада, не сказка и не роман. Это величайшее несчастье, и каждый день оно весьма дорого обходится жителям нашей страны. Но никакого отношения к Жанне д'Арк все это не имеет, как, впрочем, и к тебе самой. И с Богом, да не даст Он соврать, это тоже никак не связано.

Слегка оттолкнув меня, муж стал с трудом подниматься по лестнице в свои покои. Его ноги после долгой езды верхом явно затекли, он даже немного прихрамывал, опираясь на внешнюю сторону ступни, отчего казался кривоногим. Я с ненавистью смотрела ему вслед, прижав к губам пальцы, чтобы подавить рвущиеся из груди рыдания. Жалкий старый дурак! Уж я-то лучше знала, что на самом деле угодно Господу; Всевышний всегда был за нас, Ланкастеров.