Текст книги "Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I"

Автор книги: Филипп-Поль Сегюр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Небольшой инцидент, мало примечательный сам по себе – прибытие русского парламентера, – как будто подтверждало это известие. По-видимому, ему нечего было сказать, и все тотчас же заметили, что он явился только для того, чтобы наблюдать. Его поведение в особенности не понравилось Даву, который еще более укрепился в своих догадках. Один французский генерал опрометчиво спросил этого парламентера, что можно найти между Вязьмой и Москвой. «Полтаву!» – гордо ответил русский. Этот ответ как бы указывал на то, что должно произойти сражение, и он понравился французам, которые любят находчивость и с удовольствием встречаются с врагами, достойными их. Этого парламентера проводили безо всяких предосторожностей, как и привели его. Он видел, что можно беспрепятственно проникнуть до нашей главной квартиры. Он прошел через аванпосты, не увидев ни одной сторожевой будки, – всюду замечалась одинаковая небрежность и безрассудная смелость, столь свойственная победителям. Все спали; не было никаких паролей и не было патрулей. Наши солдаты, по-видимому, пренебрегали этими предосторожностями, считая их слишком мелочными. Ведь они нападали, они были победителями! Это русским надо было защищаться! Русский офицер впоследствии говорил, что ему хотелось в эту же ночь воспользоваться нашей неосторожностью, но он не нашел ни одного русского корпуса поблизости.

Неприятель, торопясь сжечь мосты через реку Гжать, покинул несколько казаков. Их отправили к Наполеону, который ехал верхом. Он захотел сам расспросить их и, позвав своего переводчика, велел этим двум скифам, странный костюм которых и дикие физиономии были замечательны, ехать по сторонам около себя, и таким образом вступил в Гжатск и проехал этот город. Ответы этих варваров согласовались с тем, что говорил француз, и в течение ночи с 1 на 2 сентября все известия, полученные с аванпостов, подтвердили это.

Итак, Барклай, один против всех, поддерживал до последнего момента тот план отступления, который в 1807 г. он расхваливал одному из наших генералов как единственное средство спасения России. У нас хвалили его за то, что он держался этой системы разумной обороны, несмотря на все крики гордой нации, раздраженной несчастьем и агрессивными действиями неприятеля. Без сомнения, он сделал промах, дав себя захватить врасплох в Вильно и не признав болотистое русло Березины истинной границей Литвы. Но затем в Витебске он повсюду предварял Наполеона; на Лучесе, Днепре и при Валутиной его противодействие Наполеону сообразовывалось со временем и местностью. Эта мелкая война и причиняемые ею потери были ему выгодны. Каждое его отступление удаляло нас от наших подкреплений и приближало его к своим. Он, следовательно, все делал кстати, и тогда, когда рисковал, и тогда, когда оборонялся или отступал!

А между тем он навлек на себя всеобщее недовольство! В наших же глазах это было величайшей похвалой ему. Его одобряли у нас за то, что он пренебрегал общественным мнением, когда оно заблуждалось, что довольствовался только высматриванием всех наших движений и извлекал из них выгоду, зная что чаще всего нацию можно спасти только вопреки ее собственной воле.

Барклай выказал себя еще более великим в последующую кампанию. Этот главнокомандующий, военный министр, у которого отняли командование, чтобы передать его Кутузову, захотел служить под его командой! И он повиновался так же, как командовал раньше, с одинаковым рвением.

Глава III
Москва-река (Бородино)[108]108
  Во Франции Бородинскую битву принято называть «сражением при Москве-реке» (Bataille de la Moskowa).


[Закрыть]

Наконец русская армия остановилась! Милорадович, 16 тысяч новобранцев и толпа крестьян, с крестом в руках и криками «Так угодно Богу!» присоединились к ее рядам. Нам сообщили, что неприятель взрыл всю Бородинскую равнину, покрывая ее траншеями, и, по-видимому, решил там укрепиться, чтобы более не отступать.

Наполеон возвестил своей армии, что предстоит битва. Он дал ей два дня, чтобы отдохнуть, приготовить свое оружие и запастись припасами. Отрядам, отправленным за продовольствием, он объявил, что если они не вернутся на следующий день, то будут лишены чести сражаться.

Император тогда пожелал получить сведения о своем новом противнике. Ему описали Кутузова как старика, известность которого началась со странной раны[109]109
  М. И. Кутузов дважды получал тяжелейшее проникающее ранение головы. Первый раз он был ранен 24 июля 1774 г., во время отражения турецкого десанта, высадившегося в Крыму около Алушты. Вражеская ружейная пуля попала Кутузову в левый висок и вышла около правого глаза. Второй раз почти точно такое же ранение он получил 18 августа 1788 г. при вылазке турецких войск из осажденного Очакова. По всем канонам тогдашней медицины обе раны считались смертельными. Но, к изумлению врачей, Кутузов выжил и смог продолжить военную службу. Более того, Михаил Илларионович даже не потерял зрения. Несмотря на то, что некоторые современники и называли Кутузова «кривым» и «одноглазым», тем не менее таковым Михаил Илларионович никогда не являлся, хотя его правый глаз после столь страшных ранений стал видеть хуже. Современные медицинские исследователи подтверждают, что Кутузов был зрячим на оба глаза, (см. Троицкий Н. А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2002, с. 60–61, 66–67).


[Закрыть], а затем уже он сумел искусно воспользоваться обстоятельствами. Поражение при Аустерлице, которое он предвидел, содействовало укреплению его репутации, а последние походы против турок еще более увеличили его славу. Его храбрость была бесспорна, но ему ставили в упрек то, что он соразмерял ее стремления со своими личными интересами, потому что всегда и во всем был расчетлив. Он обладал мстительным, малоподвижным характером и в особенности хитростью – это был характер татарина! И он умел подготовить, под покровом приветливой, уклончивой и терпеливой политики, самую неумолимую войну.

Впрочем, он был еще более ловким и искусным царедворцем, нежели генералом. Но он был опасен своей известностью и искусством увеличивать ее и заставлять других содействовать ему. Он умел льстить целой нации и каждому отдельному лицу, от генерала до солдата[110]110
  Возможно, что некоторым читателям подобного рода характеристика Кутузова может показаться неправдоподобной. Можно подумать, что Сегюр пытается очернить личность командующего русской армией, представить его в невыгодном свете. Однако тщательное и беспристрастное изучение источников, в особенности мемуарной литературы, воспоминаний соратников М. И. Кутузова, дают возможность повнимательнее присмотреться к его личности и оценить ее объективно. Изучение документов позволяет сделать вывод, что М. И. Кутузов, несмотря на то, что был талантливым полководцем (уступая, кстати, в полководческом искусстве Румянцеву и Суворову), в то же время являлся искусным и хитрым интриганом, лукавым царедворцем. Вот выдержки из некоторых документов, позволяющих объективно и беспристрастно охарактеризовать личность М. И. Кутузова:
  «Кутузов, искусный и храбрый перед неприятелем полководец, был робок и слаб перед царем. Он пошел бы за Отечество на верную смерть» (Шишков А. С. Записки, мнения и переписка // России двинулись сыны. Записки об Отечественной войне 1812 г. ее участников и очевидцев. М., 1988, с.165).
  «Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерным и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью. Необыкновенная память, серьезное образование, любезное обращение, разговор, полный интереса и добродушие – вот симпатичные стороны Кутузова. Но зато его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться, и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к высокостоящим, составляли противоположные стороны этого человека». (Ланжерон А. Ф. Записки // Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания. М., 1995, с. 327).
  «Он имел обширный ум и отличное образование. В кругу своих он был веселонравен, шутлив. К числу прочих талантов его неоспоримо принадлежало искусство говорить» (Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. М. 1987, с. 296).
  «Кутузов был человек умный, но хитрый. Говорили, что он был упрямого нрава, неприятного и даже грубого; впрочем, что он умел в случае надобности обласкать, вселить к себе доверие и привязанность. Солдаты его действительно любили, ибо он умел обходиться с ними. Кутузов был малого роста, толст, некрасив собой и крив на один глаз». (Записки Николая Николаевича Муравьева Карского // Русский архив. 1885.№ 10.С.244).


[Закрыть].

Уверяли, что в его внешности, в его разговоре и даже одежде, в его суеверных привычках и возрасте было что-то напоминающее Суворова, отпечаток древней московской Руси и ее национальных черт, делавших его особенно дорогим всем русским сердцам. В Москве известие о его назначении вызвало всеобщее ликование. Люди обнимались на улицах, считая себя спасенными!

Собрав все эти сведения и отдав приказания, Наполеон стал ждать событий с тем спокойствием души, которое свойственно необыкновенным людям. Он мирно осматривал окрестности своей главной квартиры. Мюрат обогнал его на несколько миль. Со времени прибытия Кутузова передовые части наших колонн постоянно объезжали казачьи отряды. Мюрат раздражался тем, что его кавалерия вынуждена была развертываться перед таким ничтожным препятствием. Уверяют, что в тот день, повинуясь своему первому импульсу, достойному времен рыцарства, он бросился один вперед и, подъехав к казачьей линии, вдруг остановился в нескольких шагах от нее. И вот, с саблей в руках, он с таким повелительным видом и жестом сделал казакам знак удалиться, что эти варвары повиновались и в изумлении отступили[111]111
  Скорее всего, этот факт является вымышленным и относится к разряду многочисленных мифов и легенд, ореолом которых был окружен образ Мюрата.


[Закрыть].

Этот факт, который нам тотчас же рассказали, не вызвал у нас никакого недоверия. Воинственная внешность Неаполитанского короля, блеск его рыцарского одеяния, его репутация и новизна его действий придавали доверие этому рассказу, несмотря на его неправдоподобность. Мюрат, этот театральный король по изысканности своего наряда и истинный монарх по своей необыкновенной отваге и кипучей деятельности, был смел, как удалая атака, и всегда имел вид превосходства и угрожающей отваги, что было самым опасным оружием наступления.

Были захвачены деревни и леса. На левом фланге и в центре находились итальянская армия, дивизия Компана[112]112
  5-я пехотная дивизия генерала Компана входила в 1-й корпус Даву. Включала в себя 25-й, 57-й, 61-й, 111-й полки линейной пехоты.


[Закрыть] и Мюрат; на правом – Понятовский. Атака была всеобщей, так как польская и итальянская армии одновременно появились на обоих крылах большой императорской колонны. Эти три массы оттесняли к Бородину русские арьергарды, так что вся война сосредоточивалась на одном-единственном пункте.

Как только завеса, образуемая этими арьергардами, приподнялась, то открылся первый русский редут[113]113
  Имеется в виду Шевардинский редут.


[Закрыть]. Слишком выдвинувшийся вперед и отдаленный от левого фланга русских позиций, он защищал их, но сам не был защищен[114]114
  Историки до сих пор ведут споры о том, для чего был построен русскими войсками Шевардинский редут, почему они так упорно защищали это укрепление, а также какие цели преследовал Наполеон, атакуя редут с ходу. Некоторые считают, что Шевардинский редут был возведен как опорная точка левого фланга русской армии. По мнению других историков, редут был сооружен как передовой опорный пункт «с целью разъяснить намерения Наполеона». Что касается вопроса о задачах, которые ставил перед собой Наполеон, атаковавший Шевардинское укрепление, то, по мнению большинства французских офицеров, участников сражения, редут являлся крупным передовым укреплением, мешавшим рассмотреть основные позиции русских войск и развернуть французскую армию. (Земцов В. Н. Битва при Москве-реке. М., 1999, с. 30–48).


[Закрыть]. Условия местности вынудили изолировать его.

Компан ловко воспользовался неровностями почвы. Возвышения Послужили платформой для его пушек, которые должны были стрелять в редут, а также убежищем для пехоты, выстроившейся тремя колоннами к атаке. 61-й полк выступил первый. Редут был взят с первого натиска при помощи штыков, но Багратион послал подкрепления, которые опять отняли его. Три раза 61-й полк вырывал его у русских и три раза они отнимали его. Наконец, он там удержался, весь окровавленный и наполовину истребленный.

На другой день, когда император делал смотр этому полку, он спросил: «Где третий батальон?» «Он в редуте», – отвечал полковник. Но дело этим не кончилось. Они каждую минуту выходили из своего логовища и возобновляли атаки, поддерживаемые тремя дивизиями. Наконец, после атаки Морона на Шевардино и Понятовского на леса Ельни войска Багратиона прекратили свои вылазки, и кавалерия Мюрата очистила равнину.

Упорство одного испанского полка[115]115
  Очевидно, имеется в виду испанский полк «Жозеф-Наполеон».


[Закрыть] в особенности повлияло на неприятеля и заставило его уступить. Этот редут, служивший неприятельским аванпостом, перешел в наши руки.

В то же время император указал каждому корпусу его место. Остальная армия вошла в строй, и возникла общая оружейная перестрелка, перемежавшаяся с пушечными выстрелами. Она продолжалась до тех пор, пока каждая часть не заняла свои позиции, и выстрелы, вследствие наступления ночи, стали неверными.

Один из полков Даву, отыскивая свое место в первой линии, заблудился в темноте и прошел дальше, в самую середину русских кирасиров, которые напали на него и, обратив в бегство, отняли три пушки, взяли в плен и убили до трехсот человек[116]116
  111-й линейный полк, передвигаясь в темноте вдоль восточной окраины деревни Шевардино, был внезапно атакован русской кавалерией – это были Малороссийский и Глуховский кирасирские полки. Французская пехота была застигнута врасплох. По воспоминаниям старшего сержанта 111-го линейного полка В. А. Фоссена (Vossen), его полк в этом бою потерял 300 человек убитыми, в том числе погибли начальник батальона со своим адъютантом, майор и 12 ротных офицеров; «вся полковая артиллерия с людьми и обозом погибли». (Земцов В. Н. ук. соч., с. 42).


[Закрыть]. Остаток сомкнулся в бесформенную массу, ощетинившуюся штыками и окруженную огнем. Неприятель уже не мог проникнуть дальше в эту массу, и ослабленное войско вернулось на свое место в боевом строю.

Император расположился позади итальянской армии, налево от большой дороги. Старая гвардия образовала каре вокруг его палаток. Как только прекратилась перестрелка, зажглись лагерные огни. Со стороны русских они сияли огромным полукругом, с нашей же стороны они представляли бледный неровный свет и не были расположены в порядке, так как войска прибывали поздно и впопыхах, в незнакомой местности, где ничего не было подготовлено и не хватало дров, особенно в центре и на левом фланге.

Император спал мало. Генерал Огюст де Коленкур вернулся из завоеванного редута. Ни один пленный не попал в наши руки, и Наполеон; изумленный, забрасывал его вопросами. Разве его кавалерия не атаковала вовремя? Быть может, русские решили победить или умереть? Ему отвечали, что русские, решительно настроенные своими начальниками и привыкшие сражаться с турками, которые приканчивают своих пленных, скорее готовы были умереть, нежели сдаться. Император глубоко задумался над этим фактом и, придя к заключению, что наиболее верной была бы артиллерийская битва, отдал приказание, чтобы поспешили подвезти парки, которые не явились.

В эту самую ночь пошел мелкий холодный дождь, и осень дала о себе знать сильным ветром. Это был еще один враг, и с ним надо было считаться, тем более что это время года отвечало возрасту, в который вступил Наполеон, а известно, какое влияние оказывают времена года на соответствующую пору жизни!

Сколько различных волнений одолевали нас в эту ночь! Солдаты и офицеры должны были заботиться о том, чтобы приготовить свое оружие, исправить одежды и бороться с холодом и голодом, так как жизнь их представляла теперь непрерывную борьбу с лишениями всякого рода. Генералы же и сам император испытывали беспокойство при мысли, что русские, обескураженные своим поражением накануне, опять скроются, пользуясь ночной темнотой. Мюрат стращал этим. Несколько раз казалось, что неприятельские огни начинают бледнеть и даже, что слышится как будто шум выступающих войск. Однако только с наступлением дня погас свет неприятельских бивуаков.

На этот раз не надо было идти далеко, чтобы увидеть неприятеля. Утром 6 сентября солнце осветило обе армии и показало их друг другу на том же самом месте, где они находились накануне. Радость была всеобщая. Наконец-то прекратится эта неопределенная, вялая, подвижная война, притуплявшая наши усилия, во время которой мы забирались все дальше и дальше. Теперь мы приблизились к концу, и скоро все должно было решиться!

Император воспользовался первыми проблесками света утренних сумерек, чтобы осмотреть между двумя боевыми линиями, переходя с одной возвышенности на другую, весь фронт неприятельской армии[117]117
  Шестого сентября 1812 г. Наполеон осуществил две рекогносцировки. Первая началась в два часа утра и закончилась приблизительно в девять часов. В 2 часа дня или в начале третьего часа началась вторая рекогносцировка, которая закончилась вечером (около 18 часов). Поздно вечером Наполеон еще раз осматривал русские позиции, чтобы убедиться в намерении противника дать сражение. (Земцов В. Н. ук. соч., с. 52–53).


[Закрыть].

Закончив разведку, император решился. Он вскричал: «Евгений, останемся на месте! Правый фланг начнет битву, и как только он завладеет, под защитой леса, редутом, который находится против него, он повернет налево и пойдет на русский фланг, поднимая и оттесняя всю их армию к их правому флангу и в Колочу».

Составив общий план, он занялся деталями. В течение ночи три батареи, в шестьдесят пушек каждая, должны быть противопоставлены русским редутам: две против левого фланга и три против центра. С рассветом Понятовский со своей армией, сократившейся до 5 тысяч человек, должен выступить по старой Смоленской дороге, обогнув лес, на который опираются правое французское крыло и левое русское. Он будет прикрывать французское крыло и тревожить русское. Будут ждать звука его первых выстрелов. Тотчас же после этого вся артиллерия должна разразиться против левого фланга русских. Огонь этой артиллерии пробьет их ряды и их редуты, и тогда Даву и Ней устремятся туда. Их поддержат Жюно со своими вестфальцами, Мюрат со своей кавалерией и, наконец, сам император с 20 тысячами своей гвардии. Первые усилия будут направлены против этих двух редутов. Через них можно будет проникнуть в неприятельскую армию, которая окажется после того изувеченной, а центр ее и правый фланг будут открыты и почти окружены.

Но так как русские находятся в удвоенном количестве в центре и на правом фланге, угрожающем московской дороге, единственной операционной линии Великой армии, и так как, бросая свои главные силы и сам устремляясь на левый фланг русских, Наполеон отделил себя Колочей от этой дороги, представляющей для него единственный путь к отступлению, то он подумал об усилении итальянской армии, занимающей это место, и прибавил к ней две дивизии Даву и кавалерию Груши. Что же касается его левого фланга, то он полагал, что одной итальянской дивизии, баварской кавалерии и кавалерии Орнано – всего около 10 тысяч человек – будет достаточно для ее прикрытия.

Никогда еще не было так спокойно, как в день, предшествовавший этой великой битве! Все было решено – зачем же тревожить себя понапрасну? Разве завтрашний день не должен все решить? Притом каждому надо было приготовиться. Различные корпуса нуждались в том, чтобы приготовить свое оружие, свои силы, свою амуницию. Необходимо было восстановить тот порядок; который обыкновенно более или менее нарушался во время переходов. Генералам надо было просмотреть еще раз свои взаимные диспозиции относительно атаки, чтобы возможно ближе согласоваться друг с другом и с условиями местности, и чтобы случаю было отведено наименьшее место.

Итак, прежде чем начать страшную борьбу, эти два колосса внимательно наблюдали друг за другом и в молчании приготовлялись к страшному столкновению.

Император больше не мог сомневаться в предстоящей битве и поэтому ушел в свою палатку, чтобы продиктовать ее распорядок. Там он задумался над серьезностью своего положения. Он видел две одинаковые армии, приблизительно по 120 тысяч человек и 600 пушек с каждой стороны[118]118
  В русской армии, участвовавшей в Бородинском сражении, к началу битвы насчитывалось: регулярных войск – 115 302 человека, казачьих войск – 11 тысяч, ратников ополчения – 28,5 тысячи человек. Общая численность русской армии на Бородинском поле составляла: 154,8 тысячи человек и 640 орудий. (См. Троицкий Н. А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2000, стр. 169–170). // Французская армия имела при Бородине около 130 тысяч человек (по мнению В. Н. Земцова, 126–127 тысяч) и 587 орудий (Троицкий Н. А. Указ, соч., с. 170. Земцов В. Н. Битва при Москве-реке, с. 57–58).
  По некоторым данным, численность армии Наполеона накануне Бородинского сражения составляла около 136,7 тысячи человек, около 40 тысяч лошадей, 597 орудий (485 полевых и 112 полковых), в том числе:
  201,5 батальона пехоты (около 90,5 тысячи человек и 98 полковых орудий);
  302 эскадрона кавалерии (около 30,4 тысячи человек и приблизительно 30,9 тысячи лошадей);
  74 артиллерийские роты и батареи, а также 22 роты специальных войск (более 15,8 тысяч человек, около 9,1 тысяч лошадей и 499 орудий).
  С учетом потерь, понесенных французами за 3–6 сентября, войска Великой армии, собранные на Бородинском поле к утру 7 сентября, насчитывали около 132 тысяч человек и 591 орудие, (см. Васильев А. А., Попов А. И. Война 1812 года. Хроника событий. – М., Рейттаръ, 2002, с. 37).


[Закрыть]. На стороне русских было преимущество: знание местности, общий язык, общая форма и то, что они представляли единую нацию, сражающуюся за общее дело. Но зато у них было много иррегулярных войск и рекрутов. Численность французов была такая же, но солдат было больше[119]119
  Численный перевес под Бородином был на стороне русской армии.


[Закрыть]. Ему сообщили положение каждого корпуса. У него перед глазами находился подсчет сил всех его дивизий, и так как дело шло не о наградах и не о смотре, а о битве, то на этот раз штаты не были искусственно увеличены. Его армия сократилась, это правда, но она была здоровая, крепкая, гибкая, как возмужалый организм, потерявший округлость молодости, но приобретший формы более мужественные и более резко очерченные.

Однако теперь, находясь среди армии в течение нескольких дней, он заметил, что она как будто притаилась и была особенно тиха. Это была тишина великого ожидания или великого изумления, какая наблюдается в природе перед сильной грозой или в толпе в моменты великой опасности.

Наполеон чувствовал, что армии нужен отдых, какой бы он ни был, и что она может его найти только в смерти или победе. Он поставил свою армию в такие условия, что ей необходимо было восторжествовать во что бы то ни стало. Он заставил ее занять позицию, дерзость которой была весьма очевидна. Но из всех ошибок именно эта была из тех, которые французы прощают всего охотнее, при том же они не сомневаются ни в себе, ни в нем, ни в общем результате, каковы бы ни были частные неудачи.

В течение этого дня Наполеон заметил в неприятельском лагере необычное движение. В самом деле, вся русская армия была на ногах и под ружьем. Кутузов, окруженный военной и религиозной пылкостью, выступал среди войск. Этот генерал велел своим попам и архимандритам надеть свое великолепное парадное облачение, наследие греческой церкви. Духовенство шло впереди генерала и несло хоругви и образ Богоматери, покровительницы Смоленска, по их словам, избавившейся чудесным образом от поругания врагов[120]120
  Икона Божьей Матери Одигитрии Смоленской была вывезена русскими войсками, отступающими из Смоленска, и перевозилась в артиллерийском зарядном ящике. Этой иконой благословляли русских солдат накануне Бородинской битвы.


[Закрыть].

Когда русский генерал убедился, что его солдаты достаточно взволнованны этим необыкновенным зрелищем, он возвысил голос и заговорил с ними о небе – этой единственной родине, остающейся рабству! И во имя религии равенства он старался побудить этих крепостных рабов защищать имущество и жизнь своих господ; он взывал к их мужеству и старался возбудить их негодование, указывая им на священный образ, укрывшийся в их рядах от святотатственных посягательств. Наполеон, по его словам, это всемирный деспот, тиранический нарушитель мира, гадина, архибунтовщик, ниспровергающий алтари и оскверняющий их кровью. Он подвергает осквернению святыню, истинный ковчег Господень, изображаемый этим святым образом! Он отдает его на поругание людям и подвергает всем суровостям непогоды!

Дальше русский генерал указывал солдатам на их города, обращенные в пепел, напомнил им об их женах и детях, говорил об императоре и закончил призывом к благочестию, патриотизму, ко всем этим примитивным добродетелям грубых народов, находящихся еще во власти ощущений. Но поэтому-то они и являются наиболее опасными солдатами, так как рассуждение не отвлекает их от повиновения, а рабство заключает их в узкий круг мыслей, где они вращаются в области лишь небольшого количества ощущений, которые для них являются единственными источниками всех потребностей, желаний и идей. Притом же они были преисполнены гордости вследствие отсутствия возможности сравнения и настолько же легковерны, насколько горды; вследствие своего невежества они поклонялись образам и были настолько идолопоклонники, насколько могут быть идолопоклонниками христиане, превратившие эту религию духа, чисто интеллектуальную и нравственную, в физическую и материальную, чтобы сделать ее более доступной своему грубому и недалекому пониманию.

Но как бы то ни было, а это торжественное зрелище, эти речи, увещания офицеров и благословения священников окончательно возбудили их. Все, до самого последнего солдата, сочли себя предназначенными Богом защищать небо и свою святую землю[121]121
  «Сама собою, по влечению сердца, 100-тысячная (русская. – Д. Тарасевич) армия падала на колени и припадала челом к земле, которую была готова упоить до сытости своей кровью – это живо напоминало приготовления к битве Куликовской». (Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. М., 1987, с. 303).


[Закрыть].

У французов же не было никаких церемоний, ни религиозных, ни военных – ничего такого, что послужило бы средством возбуждения. Речь императора была роздана и прочитана на другой день, почти перед самой битвой, так что многие корпуса вступили в бой раньше, чем могли познакомиться с ее содержанием. Между тем русские, которых должны были воспламенять различные могущественные молитвы, все-таки призывали еще меч св. Михаила и все небесные силы. Французы же искали эти силы в самих себе, уверенные, что истинная сила находится в человеческом сердце и что там именно скрывается небесная армия!

Случаю угодно было, чтобы как раз в этот день император получил из Парижа портрет Римского короля, этого ребенка, которого империя встретила, как будущего императора, восторженными изъявлениями радости и надежды[122]122
  6 сентября 1812 г. в ставку императора приехал префект двора Л.-Ф.-Ж. Де Боссэ, который привез из Парижа подарок императрицы Марии-Луизы – портрет их сына Франсуа Шарля Жозефа Бонапарта, Римского короля (которого Наполеон любовно называл Орленком) работы Франсуа Жерара. На портрете художник изобразил мальчика, играющего в бильбоке.


[Закрыть]. С момента его рождения Наполеон ежедневно проводил некоторое время возле сына, давая волю самым нежным своим чувствам своего сердца. И вот теперь, когда он снова увидел нежный образ своего сына, среди всех этих грязных приготовлений, в далекой стране, его воинственная душа была глубоко растрогана. Он сам выставил этот портрет перед своей палаткой, потом призвал офицеров и солдат своей Старой гвардии, желая чтобы его старые гренадеры разделили его чувства. Он хотел показать своей военной семье свою частную семью и заставить этот символ надежды засиять перед лицом великой опасности!

Вечером один из адъютантов Мармона, приехавший с Арапильского поля битвы, прибыл на московское поле битвы[123]123
  Французскими войсками в Испании командовал маршал Мармон. Он 21 июля 1812 г. потерпел поражение в битве при Арапилах.


[Закрыть]. Это был Шарль Фавье. Император ласково принял адъютанта побежденного генерала. Накануне такой невероятной битвы он чувствовал себя расположенным к снисходительности. Он выслушал все, что рассказывали ему о раздроблении его сил в Испании и многочисленности командующих генералов и согласился со всем, но объяснил свои мотивы, которые было бы лишним излагать здесь.

Настала ночь, а вместе с ней вернулась и боязнь, чтобы русская армия под покровом темноты не удалилась бы с поля битвы. Эти опасения не давали спать Наполеону. Он постоянно звал к себе, спрашивал, который час и не слыхать ли какого-нибудь шума, и посылал посмотреть, на месте ли еще неприятель. Он до такой степени сомневался, что велел раздать свое воззвание с приказанием прочесть его только на другой день утром и то лишь в случае, если будет битва. Успокоившись на несколько минут, он снова поддавался тревоге. Его пугало обнищание его собственных солдат. В состоянии ли они будут, такие слабые и голодные, выдержать длительное и ужасное столкновение? Ввиду такой опасности он видел в личной гвардии свой единственный ресурс. Она как будто отвечала за обе армии. Он позвал Бессьера, того из своих маршалов, кому больше других доверял командование этим отборным войском. Он хотел знать, не испытывает ли этот избранный резерв недостатка в чем-нибудь? Потом несколько раз снова призывал его к себе и забрасывал вопросами. Он выразил желание, чтобы этим старым солдатам были розданы на три дня бисквиты и рис, взятые в счет запасного провианта из резервных фургонов. Однако он все же боялся, что его не послушаются, и поэтому встал у входа в свою палатку, сам спросил у гвардейских гренадеров, получили ли они продовольствие. Успокоенный их ответами, он вернулся в свою палатку и задремал.

Но вскоре он снова позвал своего адъютанта. Наполеон сидел, облокотившись головой на руки, и раздумывал о тщете славы. Что такое война? Ремесло варваров, в котором все искусство заключается в том, чтобы быть сильнее в данном месте! Затем Наполеон пожаловался на непостоянство судьбы, которое, по его словам, он уже начинает испытывать! Но к нему опять вернулись более успокоительные мысли. Он вспомнил то, что ему рассказывали про медлительность и нерадивость Кутузова, и удивлялся, что ему не предпочли Беннигсена. Тут он снова подумал о критическом положении, в котором он очутился, и прибавил, что приближается великий день и произойдет страшная битва! Он спрашивал Раппа, верит ли он в его победу?

– Без сомнения, – ответил Рапп, – но только в кровавую!

– Знаю, – возразил Наполеон. – Но ведь у меня 80 тысяч человек и я с 60 тысячами вступлю в Москву. Там присоединятся к нам отсталые и маршевые батальоны, тогда мы будем еще сильнее, чем перед битвой!

По-видимому, в эти расчеты не входили ни кавалерия, ни гвардия, но тут опять им овладело прежнее беспокойство, и он послал посмотреть, что делается у русских. Ему отвечали, что лагерные огни продолжают сиять по-прежнему, а количество подвижных теней, окружающих их, указывает, по-видимому, что тут находится не один арьергард, а целая армия. Присутствие неприятеля на том же месте успокоило императора, и он решил немного отдохнуть.

Однако переход, сделанный им с армией, утомление предшествующих дней и ночей, бесчисленные заботы и напряженное ожидание истощило его силы. На него подействовало охлаждение атмосферы. Его съедала лихорадка, вызванная чрезмерным возбуждением, сухой кашель и сильное недомогание. Ночью он тщетно старался утолить жгучую жажду, мучавшую его. Эта новая болезнь осложнялась у него припадками старого страдания. Со вчерашнего дня он страдал приступами той ужасной болезни, которая давно уже давала себя чувствовать, а именно – дизурией (затруднением мочеиспускания)[124]124
  Император был сильно простужен, вследствие чего его мучили насморк, кашель и головные боли. Кроме того, он страдал от обострения мучивших его хронических заболеваний. Констан Вери, личный камердинер Наполеона, вспоминал, что «в течение всей московской битвы император ощущал приступы, напоминавшие боли от прохождения камней в мочевом пузыре». (Наполеон. Годы величия, с. 380). Личный врач Наполеона Э.-О. Метивье писал, что император имел сильный сухой кашель, дыхание прерывистое и затрудненное. Серьезную проблему представляло для него мочеиспускание: Наполеон мог мочиться лишь с большим трудом, прислонясь спиной к какому-нибудь дереву или пушке. Обострение мочекаменной болезни было довольно серьезным. Кроме того, у императора сильно отекли ноги, пульс был лихорадочным и прерывистым; наблюдались все симптомы «отека грудной клетки» (выражаясь языком современной терминологии – отека легкого). Обострился и геморрой – наследственное заболевание в семье Бонапартов. Метивье предписал Наполеону надеть теплые чулки, выпить микстуру, сделал компрессы и припарки, но эта слабая терапия не могла дать быстрого эффекта. Помимо всего прочего, Наполеон был явно переутомлен и сам признавал это, например, заявив своему врачу Метивье: «Да, доктор, видите, я стал старым». Тем не менее, император пытался превозмочь усталость и свои физические недуги: весь день 6 сентября был на аванпостах, осуществлял рекогносцировку местности, даже ночью выезжал на передовую линию, уточнял детали сражения, давал последние указания своим военачальникам, старался выглядеть бодро и не терять хорошего расположения духа. (См. Земцов В. Н. ук. соч., с. 69–70).


[Закрыть].

Наконец, пробило пять часов. Явился офицер, посланный Неем с извещением, что маршал все еще видит русских и просит разрешения начать атаку. Это известие как будто вернуло императору силы, ослабленные лихорадкой. Он встал, позвал своих и вышел, крича: «Наконец-то мы держим их в руках. Идем вперед, откроем себе двери в Москву!»

Было пять с половиной часов утра, когда Наполеон подъехал к редуту, завоеванному 5 сентября. Там он подождал первых лучей рассвета и первых ружейных выстрелов Понятовского. Взошло солнце, император показал на него своим офицерам и воскликнул: «Вот солнце Аустерлица!» Но это солнце было не на нашей стороне; оно вставало на стороне русских и освещало нас для их выстрелов, ослепляя наши глаза. При дневном свете мы заметили, что наши батареи оказались поставлены слишком далеко, так что пришлось их передвинуть. Неприятель не мешал нам; он как будто колебался первый прервать это страшное молчание!

Внимание императора было приковано к правому флангу, когда вдруг, около семи часов, бой разразился на левом фланге. Вскоре ему донесли, что один из полков принца Евгения, 106-й, завладел деревней Бородино и ее мостом, который он должен был разрушить[125]125
  106-й линейный полк входил в состав 13-й пехотной дивизии Дельзона 4-го пехотного корпуса Богарне. Деревню Бородино защищали русские гвардейские егеря, для которых атака французов была полной неожиданностью.


[Закрыть]. Увлеченные этим успехом, пехотинцы прошли мост, несмотря на крики генерала, и произвели нападение на высоты Горки, где русские истребили их огнем своего фронта и фланга. Сообщали, что генерал, командующий этой бригадой, погиб[126]126
  Атакой бригады, в которую входил 106-й линейный полк, руководил генерал Плозонн. Он стал первым французским генералом, погибшим в Бородинской битве.


[Закрыть], и 106-й полк был бы совершенно уничтожен, если бы 92-й полк[127]127
  Входил в 13-ю пехотную дивизию.


[Закрыть], сам поспешивший к нему на помощь, не собрал поспешно его остатков и не увел их с собой.

Наполеон сам отдал приказ левому крылу броситься в такую бурную атаку. Может быть, он думал, что послушаются только наполовину, или же хотел отвлечь внимание врага в эту сторону. Теперь он еще умножил свои приказания и затеял с фронта битву, которую сначала проектировал в косом направлении.

Во время этого действия император, думая, что Понятовский схватился с врагом на старой Московской дороге, дал сигнал к атаке впереди себя. Вдруг в этой спокойной и мирной долине, среди безмолвных холмов показались вихри огня и дыма, за которыми следовали множество взрывов и свист ядер в воздухе в различных направлениях. Среди этого оглушительного грохота Даву с дивизиями Компана[128]128
  5-я пехотная дивизия Компана 1-го корпуса Даву: 25-й, 57-й, 61-й, 111-й линейные полки.


[Закрыть], Дессе[129]129
  Ж. М. Дессе, командовавший 4-й пехотной дивизией 1-го корпуса Даву (33-й легкий полк, 185-й и 108-й линейные полки).


[Закрыть] и тридцатью пушками быстро двинулся на первый вражеский редут[130]130
  Речь идет о первой атаке французов на Багратионовы флеши. Флешь (от фр. fleche – стрела) – фортификационное полевое укрепление, имеющее форму тупого угла, обращенного вершиной к противнику.


[Закрыть].

Началась стрельба со стороны русских, на которую отвечали только пушки. Пехота двигалась не стреляя. Она торопилась поскорее настигнуть врага и прекратить огонь. Но Компан, генерал этой колонны, и лучшие из солдат упали раненые[131]131
  Генерал Компан был ранен в самом начале боя за Багратионовы флеши. Картечная пуля попала ему в правое плечо, и его эвакуировали в тыл.


[Закрыть]. Колонна, растерявшись, остановилась под градом пуль, чтобы отвечать на выстрелы, но тут прибежал Рапп, чтобы заменить Компана[132]132
  Наполеон приказал генерал-адъютанту Раппу заменить раненого Компана.


[Закрыть], и с ним его солдаты, которых он увлек за собой. Они бросились, выставив штыки, вперед, беглым шагом, прямо на вражеский редут.

Рапп первый приблизился к нему, но в эту минуту пуля настигла его. Это была его двадцать вторая рана[133]133
  Рапп вспоминал об этом ранении: «В течение одного часа я был задет четыре раза, первый раз относительно легко двумя пулями, затем пулей в левую руку, которая вырвала рукав моего мундира и рубашки. Вскоре я получил четвертую рану; пуля ударила меня в левое бедро и сбросила меня с лошади; это была моя 22-я рана, я вынужден был покинуть поле боя». Раппа сменил командир 4-й пехотной дивизии генерал Дессе. (см. Земцов В. Н. ук. соч. с. 90).


[Закрыть]. Третий генерал, который занял его место, тоже упал. Даву также был ранен. Раппа отнесли к императору, который сказал ему: «Как, Рапп, опять? Но что же там делают наверху?» Адъютант ответил ему, что надо пустить гвардию, чтобы покончить с редутом. «Нет, – возразил Наполеон, – я не хочу, чтобы ее истребили, я выиграю битву без нее».

Тогда Ней со своими тремя дивизиями, сократившимися до 10 тысяч человек, устремился на равнину. Он спешил поддержать Даву. Неприятель разделил огонь. Ней бросился туда. 57-й полк Компана, почувствовав поддержку, воодушевился и, сделав последнее усилие, настиг вражеские траншеи, взобрался на них и, пуская в ход штыки, оттолкнул русских и истребил наиболее упорных; остальные обратились в бегство, и 57-й полк водворился в побежденном редуте. В то же время Ней с таким же азартом бросился на другие редуты и отнял их у врага[134]134
  10-я пехотная дивизия Ледрю атаковала южную флешь, а 11-я дивизия Разу – северное укрепление русских.


[Закрыть].

В полдень левый фланг русской боевой линии был таким образом разбит, и равнина открыта. Император приказал Мюрату броситься туда со своей конницей и прикончить дело. Оказалось достаточно одной минуты, чтобы Мюрат очутился на высотах, среди неприятеля, который вновь появился там, так как на помощь первому явился второй русский строй и подкрепления, приведенные Багговутом[135]135
  2-й корпус генерал-лейтенанта К. Ф. Багговута в начале сражения занимал правое крыло русской позиции и был переброшен на левый фланг по приказу Барклая-де-Толли. Войска Багговута отбросили вестфальцев Жюно к Утицкому лесу.


[Закрыть] и посланные Тучковым. Все они спешили к редутам, чтобы вернуть их, опираясь в своем движении на село Семеновское. В войсках французов еще царил беспорядок после победы, поэтому среди них возникло замешательство, и они отступили.

Вестфальцы, которых Наполеон послал на помощь Понятовскому, проходили в это время через лес, отделявший Понятовского от остальной армии. Они увидели среди пыли и дыма наши отряды, которые отступали назад, и, приняв их, вследствие направления их движения, за неприятеля, начали в них стрелять. Эта ошибка, в которой они долго упорствовали, только усилила беспорядок.

Неприятельские кавалеристы мужественно использовали свою удачу и окружили Мюрата, который забыл о себе, чтобы собрать своих людей. Противник уже протянул руки, чтобы схватить его, но он бросился в редут и ускользнул от них. Но в редуте он нашел только растерявшихся солдат, которые бегали, испуганные, вокруг парапета и не в состоянии были защищать не только его, но и самих себя. Им не хватало только выхода, чтобы обратиться в бегство.

Присутствие короля и его крики сначала ободрили некоторых. Он сам схватился за оружие и одной рукой сражался, а другой, подняв свою каску, размахивал султаном, призывая всех своих людей и действуя на их мужество своим примером. В то же время Ней перестроил свои дивизии. Его огонь остановил неприятельских кирасиров, смешал их ряды, и они покинули свою добычу. Мюрат, наконец, был освобожден, и высоты вновь взяты.

Но Мюрат, только что избавившийся от одной опасности, тотчас же кинулся навстречу другой. Он бросился на неприятеля с кавалерией Брюйера и Нансути и упорными, повторными атаками опрокинул боевые линии русских, погнал их и отбросил к центру, закончив в один час полное поражение русского левого фланга.

Однако высоты разрушенного села Семеновского, где начинался левый фланг русского центра, оставались еще неприкосновенными. На них опирались подкрепления, которые Кутузов постоянно брал из своего правого фланга. Их непрекращающийся огонь обволакивал Нея и Мюрата и останавливал их победоносное движение. Необходимо было завладеть этой позицией. Сначала Мобур, со своей кавалерией[136]136
  4-й корпус резервной кавалерии Латур-Мобура.


[Закрыть] смел фронт неприятеля. Фриан, один из генералов Даву[137]137
  2-я пехотная дивизия Фриана 1-го корпуса Даву.


[Закрыть], вслед рвался за ним со своей пехотой, Дюфур и 15-й егерский полк[138]138
  15-й полк легкой пехоты из дивизии Фриана.


[Закрыть] первыми забрались на откосы.