Текст книги "Диана де Пуатье"
Автор книги: Филипп Эрланже
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Угрюмый красавец
С тех пор как в жилах Карла Пятого кровь Изабеллы Католички смешалась с кровью Карла Смелого, Испанию окружил ореол того особенного очарования, что раньше было присуще герцогству Бургундии. К традициям, унаследованным от блистательных бургундских принцев, которые изобрели западный этикет, он от себя добавил суровый культ чести, смешение пышности и строгости, важное благородство, фанатизм, надменность и жестокость.
Все это начинало проникать за Пиренеи, создавая стиль жизни, сильно отличающийся от милых сладострастных обычаев, которыми недавно напитались завоеватели Флоренции, Неаполя и Милана.
Диана, большая почитательница Мадридского Цезаря, переняла эту моду, которая так подходила к ее роли. Дофин и его сотрапезники стали делать вид, что презирают блестящие роскошные наряды, болтовню, фамильярности, интеллектуальные игры, непристойные любовные связи.
С другой стороны, если некоторые жестокие и грубые привычки «при дворе короля как-то скрадывались присутствием художников и эрудитов, то они как будто находили прибежище и концентрировались при дворе дофина… Сент-Андре, Дампьер, Бриссак, Ла Шатеньере проводили время исключительно на турнирах и дуэлях: они уважали только ловкость и силу».7474
Lucien Romier: J. D'Albon de Saint-André.
[Закрыть]
Этим веселым товарищам – каким диким и жестоким было их веселье! – нравилось ходить по крышам, прыгать с крыши одного дома на другой, преодолевать верхом на лошади овраги шириной в двадцать восемь футов, скатываться самим и сбрасывать других в реку (Генрих так чуть не убил пажа). Но больше всего они любили драться: друг с другом, с придворными Его Величества, со слугами, с прохожими. Между ними и той изысканной культурой, что сложилась вокруг короля, влюбленного в Италию, пролегла пропасть. Речь здесь шла не о простом противостоянии двух кружков, а о двух разных аспектах эстетики, о двух различных концепциях существования.
В ожесточенной борьбе между двумя дворами принимали участие принцы, министры, дворяне, художники, шуты (Брианда у короля, Брюске у дофина).7575
Трибуле принадлежал к предыдущему поколению.
[Закрыть] Эта женская дуэль разворачивалась во всех областях жизни без исключения, начиная от европейской политики, и заканчивая произведениями Бенвенуто Челлини (которого ненавидела госпожа д'Этамп и защищала Диана); начиная поэзией и заканчивая скандальной хроникой. Вернувшийся из изгнания Клеман Маро отправил вдове Великого Сенешаля едкие стихи под названием «Подарки к празднику»:
Что Вы хотите, добрая Диана,
Чтобы я Вам подарил?
Вы никогда, как я слышал,
Не были так счастливы весной,
Как сейчас, осенью.
Анна обвиняла свою соперницу в том, что она занимается колдовством и «вытягивает силы из юношей», госпожа де Брезе в ответ начинала называть имена ее бесчисленных любовников: Маро (опять он!), Брион, Лонгваль, Дампьер, граф де Ла Мирандоль.
Доля правды в этом потоке яда все же была, ведь если Франциск так и продолжал ухаживать за женщинами, его фаворитка также становилась жертвой притягательности запретного плода, которым она являлась. Связь, существовавшая между ними, была настолько сильна, что могла тягаться с самой ревностью.
Во время своего пребывания в Мадридском замке король однажды утром отправился на охоту. Он вернулся раньше обычного, и сон девицы Рене де Колье, которую госпожа д'Этамп посадила следить за коридором через слуховое окно, был нарушен лаем собак и ржанием лошадей. Поэтому, войдя к своей любовнице, Франциск увидел лежащего рядом с ней в постели молодого Кристиана де Нансе. Все могло закончиться очень драматично, или превратиться в шутку.
– Пусть эта женщина встанет! – сказал король, не уронив своего величия. – А Вы, сударь, если Вы имели наглость крутить здесь роман с камеристкой госпожи д'Этамп, отправляйтесь в тюрьму и подумайте о недопустимости подобного поведения!
Здесь было от чего заскрежетать зубами уже Диане.
Впрочем, ее безупречное поведение тщательно скрывало ее безудержную ненависть. Она всегда держала себя в руках и превосходила маленькую Эйи за счет потрясающего достоинства и хладнокровия. Однажды Екатерина Медичи и госпожа д'Этамп, заключив друг друга в объятья, разрыдались, проклиная эту неуязвимую красоту. По словам Соваля, пылкий Таванн предложил, чтобы утешить их, отрезать нос их злейшему врагу!
Борьба продолжалась посреди всеобщего гуляния. Несмотря на войну и на разруху, «королевская резиденция» оставалась все такой же великолепной. Каждый год сумма, потраченная на ее содержание, достигала пятнадцати миллионов экю,7676
Около девяти миллиардов франков (на 1955 год).
[Закрыть] из которых, по свидетельствам послов, три миллиона уходили на подарки дамам. Эти прекрасные создания отнюдь не решали «за всех, даже за генералов и министров», но было по крайней мере небезопасно не принимать во внимание их влияние.
Все находились там, пока в Компьене 23 сентября 1539 года (а не 1538-го, как за Мартеном Дю Белле повторяет Мишле) король не «слег от нарыва болезненного гнойника внизу живота», то есть абсцесса в области промежности, который станет предметом спора врачей, хронистов и историков на долгие века.
Этот гнойник появился у него уже давно, вызванный венерическим заболеванием, подобным тому, как утверждает Брантом, от которого скончалась королева Клод. В 1604 году Гюйону, врачу из Юзерш ан Лимузен, стали известны удивительные обстоятельства, при которых Франциск, скорее всего, заразился. Он впервые рассказал историю о любовной связи короля с женой адвоката, о ревности мужа и о мести этого Отелло-мазохиста, привившего себе ужасную болезнь, чтобы передать ее жене и, через нее, своему сопернику.
Мезере в 1646 году обратился к этой же истории и сделал ее достоянием общественности, написав «Прекрасную Фероньеру». Он пространно описывал последствия этого ужасного происшествия (по его мнению, относящегося к 1539 году), «едкие ростки этой инфекции», «изматывающую горячку и томительную досаду, которые делали его (Франциска) ни на что не способным».7777
В своей «Краткой хронологии», написанной в 1667 году, он упомянул и другие детали, такие, как смерть женщины, исцеление мужа и невежество врачей, которые лечили короля, «обращая внимание на его происхождение, а не на его болезнь». Но, противореча сам себе, он заявил, что плохое самочувствие заставило короля «стать более аккуратным, больше привязаться к своим делам, которые он умело устраивал». Дрё дю Радье и Бейль просто скопировали написанное Мезере.
[Закрыть] По Мишле, сифилитический абсцесс определил всю вторую половину правления Франциска.
Затем выяснилось, что у Гюйона просто разыгралось воображение, что связь Франциска с госпожой Дизом, дочерью адвоката Ле Кока – эта женщина единственная из его любовниц могла быть тем самым роковым созданием – относилась к 1515 году и никак не могла являться доказательством правдивости этой романтической истории; что вместо того, чтобы сослаться на какой-либо источник, Мезере написал: «Я слышал, что…» Прекрасная Фероньера попала в историю, не имея на то никаких оснований.
Также стало известно, насколько преувеличена была степень нездоровья Франциска I, которого за год до смерти Марино Кавалли с восхищением назвал «сильным и здоровым», а сестра короля Маргарита радовалась тому, что «у него совсем ничего не болит».
Сомнения все множились, и появилось мнение о том, что Франциск вообще не являлся жертвой Венеры,7878
Paulin Paris.
[Закрыть] и его можно было рассматривать как образец телесной мощи или, по крайней мере, телесной сохранности. Это также не было истиной. Загадка еще долго не была бы разгадана, если бы «Дневник» Луизы Савойской и два зашифрованных письма Карлу Пятому не помогли бы нам, наконец, узнать правду:
«Седьмого дня, сентября 1512 года, – написала Мадам, – мой сын выехал из Амбуаза, направляясь в Гиень… а за два дня до этого он почувствовал боль в секретном месте».
Следовательно, болезнь, завезенная на материк моряками Христофора Колумба, началась у него, когда ему было около семнадцати лет. Пятнадцать лет спустя, в декабре 1527 года, затем в январе 1528 года императору сообщили – вероятно, разыскивая похожий рецепт – что его соперник употребляет «индийское дерево» для лечения от «постыдной болезни, приключившейся с ним».7979
Comptes rendus de la Comission Royale de Belgique, t. V.
[Закрыть] Король, кроме того, покупал у нормандских корсаров, вернувшихся из Бразилии, «дерево гайя или святой пальмы», другое считавшееся действенным средством.8080
Ch. De La Ronciere: Histoire de la Marine Françoise.
[Закрыть]
Это значит, что Франциск I был «заражен», причем в подростковом возрасте. Врачи лечили его сильнодействующими, даже чересчур сильными средствами, и не безрезультатно. Но в конечном счете сказочная мощь этого великана, вошедшая в пословицу, была, на поверку, лишь кажущейся. Его отец умер молодым от туберкулеза, и Франциск, по всей видимости, унаследовал этот недуг. Недомогания и приступы лихорадки случались с ним бессчетное количество раз. Он страдал от заболевания мочевыводящих путей. У него было множество ранений, полученных при самых разных обстоятельствах, и во всем кроме еды излишество было его нормой.
На человека с настолько подорванным здоровьем абсцесс произвел ужасающий эффект. Долгое время все жили в ожидании грандиозных перемен и начала нового правления. Пока королева и госпожа д'Этамп возносили к небу свои мольбы, друзья короля в испуге пытались подобраться поближе к герцогу Орлеанскому, Диана сохраняла достоинство, была непроницаема и неприступна. Так, ей не пришлось испытать ни малейшего страха и не подвергнуться ни одному оскорблению. Тем временем открывшийся гнойник очистился от содержимого, вернув тем самым Франциска I в мир живых.
Процесс выздоровления затянулся надолго, и Монморанси воспользовался слабостью своего господина для достижения цели, которую он считал победной вершиной своей политики. Король дал свое согласие на то, чтобы Карл Пятый пересек Францию и подавил бунт жителей Гента. Тем временем несчастные горожане в своих воззваниях как раз и утверждали необходимость власти сюзерена Франции!
Окруженный врагами, император понимал, что все наземные пути для него закрыты. Длительное и опасное морское путешествие лишило бы его радости достичь Фландрии. И вновь Монморанси, жаждущий мира и порядка, оказал Габсбургу неоценимую услугу. Действительно, перед тем как пересечь границу, Карл пообещал передать Миланскую область герцогу Орлеанскому. Этого было достаточно, чтобы притупить бдительность короля, который, к тому же, был в восторге, что сможет проявить свой рыцарский дух.
Итак, император появился при дворе, не вызвав ни восхищения, ни увлечения своей персоной, которые, как правило, французы охотно выказывают по отношению к своим противникам. Внешне сорокалетний, к тому же простуженный Карл, выглядел, как щуплый старик с ввалившимися щеками, сгорбленный подагрик с печатью упадка на странном лице с отвисшей, как у щуки, нижней челюстью, никак не соединяющейся с другой. Лишь только его взгляд говорил о его величественности, уме, хитрости, непоколебимости в убеждениях, в чем можно убедиться, глядя на полотна Амбергера и Тициана.8181
Берлинский музей. – Пинакотека Мюнхена.
[Закрыть] Он резко отличался от Франциска, который, несмотря на свое недавнее недомогание, по словам венецианского посла Маттео Дандоло, в этом же 1540 году был «красивее, радушнее и проницательнее, чем любой другой рыцарь в мире, с постоянно радостным выражением длинного и полного лица, все в нем было соответственно случаю».
По случаю траура своей жены, Изабеллы Португальской, Цезарь был одет в черное и так же одевался в дальнейшем до самой смерти; так черный цвет окончательно воцарился в гардеробах верных товарищей дофина.
Император, будучи в полной зависимости от лояльности человека, которого он, само собой, собирался обмануть, находился в опасном положении. Он польстил королеве Маргарите, внушив ей надежду на брак его единственного сына, инфанта дона Филиппа, и маленькой Жанны д'Альбре.8282
Дочери Генриха д'Альбре, короля Наварры, и Маргариты Ангулемской.
[Закрыть] Затем он отправился в Шантильи, чтобы навестить своего доброго друга, коннетабля. Но, по всей видимости, он остерегался фавориток и их интриг. Предложение, сделанное госпоже д'Этамп, огромный бриллиант Бургундских герцогов, брошенный к ногам прекрасной Анны, не более чем фантазии, вышедшие в 1627 году из-под пера Сципиона Дюпли,8383
Histoire générale de France.
[Закрыть] позже множество раз пересказанные и приукрашенные по усмотрению автора. Из письма посла Бонвало, написанного через шесть месяцев после визита Карла, становится понятно, что герцогиня, напротив, испытывала к императору «непреодолимую неприязнь» из-за его «ледяного» обращения.
Также не произошло встречи Карла и вдовы Великого Сенешаля между выездами на охоту, джострами, стычками, поединками пешими и конными, торжественными выездами и разнообразными праздниками, которыми Франциск развлекал своего гостя.
Еще в Байонне он заметил, насколько нежелательно было, чтобы передача Миланской области Франции показалась платой за его проезд. После никто так и не осмелился с ним об этом заговорить. Днем именитые соперники осыпали друг друга любезностями, мило улыбались и веселились. Ночью ни тот ни другой не мог сомкнуть глаз, одному не давал покоя соблазн, другой не мог заснуть от беспокойства.
Карл поспешно удалился. В Балансе «королевские послы посчитали, что он должен здесь подтвердить свое намерение выполнить то, что он обещал при отъезде из Испании, но любезный принц… отложил это решение до тех пор, пока он не согласует его со своим Советом в Нидерландах». Франциск, в свою очередь, спрятался за необходимостью созыва Генеральных Штатов, чтобы нарушить Мадридский договор.
В то же время в Лувре сохраняли надежду: она стояла на страже могущества Монморанси и его союзников.
* * *
В 1540 году появился первый том «Амадиса Галльского» на французском языке в переводе Николя де Эрбере, сеньора дез Эссар, ординарного комиссара королевской артиллерии. Другие одиннадцать томов должны были последовать за первым в течение следующих шестнадцати лет, причем последние два с посвящением Диане де Пуатье.
Николя де Эрбере в переводе не слишком тщательно следовал оригинальному испанскому тексту Монтальво. «Если Вы вдруг заметите, – написал он в посвящении герцогу Орлеанскому, – что кое-где я не приложил усилий к тому, чтобы передать текст слово в слово, уверяю Вас в том, что я сделал это… так как мне показалось, что многие вещи не слишком приличествуют описываемым персонажам в противовес нравам и обычаям нынешнего времени…»
Конечно же, именно известных лиц Франции «нынешнего времени» напоминали доблестный Амадис и гордая Ориана. Посвящение второму сыну короля, казалось бы, говорит о том, что автор хотел услужить окружению госпожи д'Этамп, но в действительности оказал услугу вдове Великого Сенешаля.
Успех книги был ошеломляющим. Не было еще романа, который бы в течение полувека оказывал подобное влияние на жизненное восприятие всех членов просвещенного общества. Он отнюдь не проповедовал строгость нравов или чрезмерно стойкую добродетель. Тем не менее он привил моду на стиль жизни, абсолютно чуждый пылкому, фривольному Карлу Орлеанскому. Напротив, Генрих являлся совершенным образцом серьезного, страстного, верного любовника-рыцаря. Он был, в некотором роде, самим героем этого произведения, которое было «не зеркалом, в котором отразилось поколение, а, скорее, моделью для подражания, которую это поколение использовало».8484
Bourcier: Les Moeurs Polies et la Littérature de Cour sous Henri II.
[Закрыть]
Диана поняла, какой замечательный шанс предоставили ей Монтальво и господин дез Эссар. Она еще больше возбудила воображение дофина, который был бесконечно счастлив быть воплощением нового идеала, и сделала его вечным пленником этого персонажа. Отныне Генрих уже не мог оставить свою Даму без того, чтобы не упасть с пьедестала, разрушив свою легенду и вызвав разочарование молодежи. Ему не хватило бы смелости сбросить маску Угрюмого красавца, как называли Амадиса, которая, как казалось, была его предопределением. Направляемый своей любовницей, он извлек из романа «доктрину… которой следовал всегда и везде с непоколебимой логикой».8585
Capefigue.
[Закрыть]
До самого последнего дня своей совместной жизни эта неповторимая пара играла сцены из «Амадиса Галльского»: он – с увлечением грубоватого, восторженного актера, который все хуже и хуже отличает вымысел от реальности; она – с тонким, неусыпным искусством артиста, который более всего заботится о том, как он выглядит на сцене.
Последующие двадцать лет Диана поддерживала иллюзии, даровавшие ей очарование обожествленной Орианы. Очень часто в дальнейшем ее вновь будут обвинять в использовании колдовских чар, магических напитков. На самом деле она оставалась верна рецептам, которые использовала в юности, и продолжала скакать на лошади по утрам, охотиться, обливаться холодной водой, что даже вызывало некоторое возмущение у утонченных дам, отныне предпочитавших принимать теплые ванны.
Вдова Великого Сенешаля не могла даже подумать о том, чтобы настолько расслабиться. Чем больше уверенности появлялось у сомневающихся в ее правоте, тем сильней она подчеркивала свое благородство, суровость в обращении. В глубине души она сильно страдала оттого, что лишилась ореола безупречной супруги и, будучи одной из Пуатье, кровь которых была смешана с королевской кровью, стала любовницей принца, которому была бы достойна подарить законных детей. Вот почему она требовала от Генриха целомудрия, скромности, неведомых придворным. Вот почему она так дорожила обычаями, традициями, верой предков. Вот почему она питала отвращение к новым идеям и требовала истребления еретиков.
Ласк подростка не было достаточно для того, чтобы заставить ее смириться со своим тайным унижением. Только деловая женщина, воспитанная в суровых правилах семьи Брезе, была способна смирить порыв дикой Артемиды. Эта женщина не меньше ценила порядок и достоинство, но высчитала, что беспорядок, помноженный на могущество и большие деньги, может обеспечить непоколебимое, устойчивое положение и абсолютную безопасность.
Устойчивое положение, безопасность… Диана мечтает об этом так же, как мечтал ее престарелый муж, который сквозь смуты, гражданские войны, смену правлений укреплял доверие к себе и множил свое богатство. Пока дофин преследовал свою мечту, она смотрела в будущее, взвешивала свои шансы, делала расчеты. И в ее представлении Угрюмый красавец превратился в «банкира, подаренного ей любовью».8686
Jean Héritier: Catherine de Médicis.
[Закрыть]
***
Постановление от 24 июня 1539 года поставило еретиков вне закона; костры запылали в Тулузе, в Блуа, в Ажене, в Руане; Парламент Экса признал виновными жителей множества деревень Прованса в том, что они дали приют участникам секты вальденсов «еретикам и бунтовщикам».
Таким образом коннетабль утверждал свое влияние внутри страны. Не меньше опасностей подстерегало его за ее пределами, и уже поэтому он с таким рвением выполнял свои обязанности.
Выпустит ли, наконец, Карл Пятый из своих рук Миланскую область? Его бесконечные уловки заставляли Монморанси смертельно переживать. Король, очень быстро оправившийся и, вопреки легенде, очень внимательный к своим делам, уже принимал меры предосторожности, вновь начиная переговоры с немецкими принцами. Он пообещал свою племянницу, Жанну д'Альбре, в жены самому опасному из них, герцогу Клевскому, заручившись, таким образом, поддержкой влиятельного принца и разорвав одним махом нити, протянувшиеся между его сестрой и Карлом Пятым.
Последний внезапно проявил невиданную щедрость: к Карлу Орлеанскому, в случае брака с его дочерью Марией, должны были перейти Нидерланды, Франш-Конте, Гельдерн, практически все провинции Карла Смелого! Королю оставалось лишь добавить к этому уделу Бургундию.
Габсбург, который оставался феодалом, не до конца понимал, на что способен владыка объединенного французского королевства. Франциск наотрез отказался подвергнуть опасности безопасность и единство государства, создав в нем нового сильного вассала. Он также не согласился отдать Пьемонт.
Монморанси колебался. Он тайком умолял императора быть посговорчивее и исподтишка пытался расстроить планы своего повелителя. Госпожа д'Этамп, не скрывая более своего отношения, вступила с ним в открытую вражду. Раздор при дворе усилился вдвойне, а король без устали устраивал праздники и совершал путешествия, занимался приукрашиванием Фонтенбло, заботился о новых постройках: Гавр, Витри, Булонь, Вилле-Котре, Ла Мюет, Сен-Жермен.
Мария Венгерская писала Карлу Пятому: «Эта девушка (Анна д'Этамп) делает все, что ей угодно, и все ей подчиняются. Это, должно быть, даже разумно, для того, чтобы во всем был порядок». В действительности все было не так, но Франциск теперь прислушивался к фаворитке, когда она рассказывала о неудачах коннетабля и изобличала его происки, обвиняла его в том, что он предпочитает дофина своему благодетелю, и цинично живет за счет будущего.
Монморанси потерял всякое терпение и попросил предоставить ему отпуск. Король, который еще сохранил к нему остатки дружеского чувства, растрогался до слез во время их объяснения.
– Я нахожу в Вас только один недостаток, – сказал он, – Вы не любите тех, кого люблю я.
Коннетабль выиграл на этом лишь небольшую отсрочку. Весной 1541 года, несмотря на сопротивление Маргариты, партии благонамеренных и самой девочки, король насильно выдал Жанну д'Альбре замуж за герцога Клевского. Во время церемонии бракосочетания, которое произошло 14 июня в Шательро, Жанна, сгибаясь под весом своего свадебного убора, притворилась, что не в состоянии дойти до алтаря (накануне она в письменной форме выразила протест против насилия, которому она подвергалась).
– Так отнеси ее на плечах! – приказал Франциск Монморанси.
И грозному сеньору пришлось исполнить обязанности лакея.
Публично нанесенное оскорбление несказанно потревожило и привело в замешательство лагерь коннетабля. Чуть позже император присвоил своему сыну Филиппу титул герцога Миланского. Это прозвучало, как возглас «ату его»! Госпожа д'Этамп и ее приближенные бросились на добычу: лишенный места в Совете, отосланный от двора, изрыгающий ругательства коннетабль в ярости удалился в Шантильи.
Дофин, который очень мало знал о тайных женских заговорах, в бешенстве запретил Екатерине Медичи разговаривать с госпожой д'Этамп.
С исторической точки зрения, эти события обозначали окончательный распад единства христианского мира и возврат Франции к националистической политике. С точки зрения внутренней жизни двора, они стали первой неудачей терпеливой Дианы де Пуатье в ее карьере.
Торжествующая Анна д'Этамп добилась реабилитации Шабо де Бриона, затем его восстановления в Совете, главными участниками которого отныне стали грубый, честный, недалекий солдат, маршал д'Аннебо, и чрезвычайно ловкий кардинал де Турнон, еще больший фанатик, чем Гизы. Хотя Гильом Дю Белле и вырвал у короля приказ о помиловании вальденсов, правление продолжало основываться на репрессиях.
Казалось, что дофин, которого лишили и этого удовольствия, отобрав его наставника, отныне обречен потерять всякое влияние. У него даже появились основания опасаться, что отцовское чувство Франциска I, в душе которого теплилась злоба, поддерживаемая Анной, в конце концов возобладает над долгом правителя, и он предоставит герцогу Орлеанскому возможность подготовить для своего брата все условия для плачевного правления.
Бесхитростный Генрих испытывал к своему отцу глухую неприязнь, а брата по-настоящему ненавидел. Он ничего больше не мог сделать. Но тем временем его единомышленники постепенно воспрянули духом, его связи с Гизами окрепли; вокруг него образовалась столь сплоченная группа, что с ней приходилось считаться. Не слишком ли рискованно посчитать этот взлет делом рук госпожи де Брезе?
Известно, что при Карле VII дофин (Людовик XI) также был врагом короля, но он жил вдалеке и старательно утверждал свою независимость. На этот раз произошло нечто небывалое: внутри двора образовалось то, что мы бы назвали мощной, влиятельной оппозицией, главой которой был двадцатидвухлетний принц, а вдохновительницей – вполне зрелая женщина, вдова последнего Сенешаля.
Их любовь, на которой держалась вся их политика, в тот же год, когда рухнула карьера коннетабля, получила торжественное подтверждение. В Ла Берлодьере, близ Шательро, состоялся турнир, на котором дофин, переодетый в странствующего рыцаря, как обычно, нес флаг своей Дамы. В честь госпожи де Брезе был устроен парад оружия. Клеман Маро, по всей видимости, смущенный могуществом своей противницы, возможно, пытаясь заслужить ее прощение, сочинил по этому поводу изящную эпиграмму:
Здесь разворачивается
Честная и добропорядочная любовная история
Здесь вонзаются в бока коней шпоры,
А мечи порой – в людей
Рыцарь королевской крови
Поставил здесь свой шатер
И служит от всего благородного сердца
Прекрасной даме,
Чье прелестное имя
Нет смысла упоминать.
Оно начертано на небесах
И даже ночью его можно прочитать.
