Текст книги "В поисках утраченного клада. По следам скифского золота и сокровищ крестоносцев"

Автор книги: Филипп Эльмих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А это идея – скифское золото, – согласился Гулькан и тут же попросил главреда: – Отправьте вы этого шустрого в Крым, пусть хоть рядом с курганами поболтается.

Тайны городка Никоний

Осенний Симферополь оказался гадким, мерзким, вонючим городом. С моря шел шторм за штормом, так что даже тут, вдали от воды, воздух был забит мокрой противной взвесью. Даже не верилось, что это тот самый Крым, который так хорош в другое время года. Тот, который я так люблю. У нас на севере, смешно, но было как-то уютнее. Или я не привык к полосе осенних штормов? Или я просто оделся не по крымскому сезону?

– Хочешь к морю? – спросил рассеянно Левка и захохотал, когда услышал мое отчаянное «нет».

– Вот и хорошо, – сказал он, – мы к морю и не поедем. Мы сейчас возьмем такси и посетим одного странного гражданина. Ты не пугайся, он вполне безобидный, хотя осторожный… нет, даже объяснить не могу.

Этот странный гражданин, как оказалось, промышлял не вполне легальным бизнесом. Он консультировал подрастающее племя черных археологов. Левке это его занятие страшно не нравилось. Он периодически убеждал старого коммерсанта, что дело это вредное и совершенно антинаучное. Но «консультант» только пожимал плечами и занимался тем, чем занимался. А когда Левка его совсем доставал, так просто говорил: «Нет уж, помилуйте, юноша, тут у нас, на юге, где ни копни – история, что ж, и копать уже нельзя?»

На самом-то деле, конечно, он был здорово прав. Тут везде история. По всему побережью Черного моря в глубокой древности стояли города. Были они греческими, скифскими, позже – итальянскими. И везде в этих городах остались спрятанные сокровища. О некоторых мы знаем, о других – нет. Юг прежней нашей страны всегда был любимым местом для археологов. Можно сказать, что все побережье старательно раскапывалось людьми науки. И это было хорошо. Но разделилась страна на новые государства, как уже не раз бывало в истории, и с экспедициями стало сложнее. Теперь на украинском побережье и в Крыму копают все меньше и меньше, потому что никто не желает финансировать науку. Наука, она ведь никакого дохода не приносит. Она не завод, не торговая точка, даже не пивной ларек. Поэтому археологам в наше время приходится туго. Если в тех местах, где что-то собираются строить, экспедиции финансируются заказчиками, то тут, где все не раскопанные или не до конца раскопанные поселения известны, никто не позволит заняться строительством и уничтожением исторических памятников. Поэтому у археологов огромные денежные проблемы. Никто не учитывает ценности находок. А ведь о береге Черного моря справедливо говорят: где ни копни, там золото. И на смену нормальным археологам пришли «черные». Иначе говоря – грабители. Может, и не лишенные интереса к древностям своего края, но – дилетанты. Они заинтересованы только в находках. Причем в дорогостоящих находках. Особенно в золоте. Вот наш «консультант» и помогал «молодым гробовщикам», как сам их называл, хотя бы копать там, где не пострадают научные интересы и где этих ребят не схватит милиция за жадные ручки. Левка бурчал, но соглашался: пусть уж лучше разрабатывает для них наименее ценные места, чем они сами отправятся копать там, где должны работать ученые.

Звали этого старичка-моховичка Амвросий. Смешно, но он-то был профессиональный историк, хотя и не археолог. Маленький, рыжий, с носом до самой губы и черными маслянистыми глазками, наш Амвросий считал себя совершенным крымчаком, хотя выглядел как помесь турка с ирландцем. Знакомые называли его просто дядя Мося.

С порога он нас буквально огорошил:

– А тут по вашу душу уже сидят.

Мы переглянулись, а дядя Мося довольно захохотал. Из комнаты в прихожую нам навстречу вышел другой старичок – маленький, аккуратный, совсем уже седой и с ясными голубыми глазами. Одет он был до крайности бедно: пиджак на локтях с заплатками, а брюки совсем провисли мешком.

– Эдик, – сказал старичок и протянул сухую маленькую руку, а потом – не давая даже рта раскрыть: – Вам слова «Никонийский клад» о чем-то говорят?

Мне слова ничего не говорили. Про этот Никонийский клад я никогда не слышал. Да уж, если быть честными, до этой «находки без находок» я историей кладоискательства в России не интересовался. Историей – да, это моя слабость. Но не историей кладоискательства. Левка – дело другое. Он сразу, заметил я, насторожился.

– Никонийский? – переспросил. – А что, опять золото пошло гулять?

– Пошло, – согласился Эдик, поглядел на меня и покачал головой. – Нехорошо-то как, мы с вами, Лев, знаем, о чем говорим, а ваш товарищ журналист только головой крутит. Просветите-ка вы его по поводу Никония, а мы с Мосей быстро чаю вам сообразим.

Пока старички суетились на кухне, Лева меня хоть немного да просветил.

Оказывается, в середине шестидесятых годов прошлого века в маленьком украинском селе Роксоланы начала раскопки одесская археологическая экспедиция. Тысячелетия тому назад здесь стоял известный по книгам древних авторов городок Никоний. От города к нашему времени осталась только верхняя часть – нижняя ушла под воду из-за затопления устья Днестра. Такая судьба постигла не только Никоний. После подъема уровня Черного моря многие прибрежные города оказались под водой. Однако Никоний просуществовал почти семь столетий. И почти что сразу по основании он чеканил собственную монету с изображением совы. Таких монет с совой и надписью «Скил» найдено более трехсот. Ученые выяснили, что Скил – это имя скифского царя. Они открыли жилые слои Роксоланского городища и античный некрополь, комплекс изучался на протяжении тридцати лет, однако никаких особенно ценных находок Никоний не принес. Скажем иначе – не принес археологам. Археологи покопали-покопали да и решили, что пора завершать работу. Было это в 1995 или 1996 году.

Слои Никония, конечно, никто не консервировал, а раскоп никто не охранял. И вот осенью, не менее мерзкой, чем та, в которой мы с другом оказались в Крыму, среди одесских коллекционеров стали гулять слухи, будто в этом Никонии найдены совершенно фантастические предметы. Чудо какие предметы! И золотые! Шепотом добавляли: настоящее скифское золото. Когда такие слова звучат на Украине, то умные коллекционеры стараются сделать вид, что ничего такого не слышали даже. Уж сколько скифских вещей было на Украине подделано! Числа им нет! Самые знаменитые подделки – творения великого ювелира Рахумовского. Золотую скифскую корону, которую он продал Лувру, долгое время считали подлинным шедевром степных мастеров. А оказалось, что этот степной мастер – Израиль Рахумовский. До смешного ведь дошло: корону Лувр приобрел за огромные деньги, а потом Рахумовский возьми и признайся, что он лично эту произвел ее в своей мастерской. Лувр пытался сохранить лицо и никак не желал признавать слова Рахумовского за правду, а корону за подделку. Но тут уж ювелирная гордость старого мошенника была задета. Он предложил изготовить точно такую же «скифскую» корону в присутствии наблюдателей. Изготовил. Для Лувра это был позор неслыханный, а Рахумовский здорово смеялся. Но не в Рахумовском соль. Просто после этой истории любые скифские золотые находки прежде всего проверяют на предмет подделки, если точно не известно, откуда они произошли.

Ходившие между коллекционерами слухи середины девяностых годов передавали фантастическую новость: настоящее золото, без дураков. Хорошо, но откуда? Долгое время продавцы скифского золота молчали и ничего не говорили, но поскольку покупать у них неизвестное золото отказывались, пришлось открыть место происхождения. Тут-то и выяснилось, что золото – из Никония. А все знали, что в Никонии копают археологи. Разграбить раскоп – это даже для черного археолога позор. Правда, в данном случае позор был скорее для самих археологов. Они простились с Никонием, вскрыв жилые городские слои, и не собирались в ближайшее время продолжать исследования. Денег на это не было. «Черные» пришли чуть ли не на другой день после дипломированных. И оказались куда прозорливее ученых. Во всяком случае, если археологи обнажили какую-то плиту и так ее и оставили, не думая обрести ничего ценного, то охотники за кладами тут же смекнули, что плита непростая. У кладоискателей интуиция часто куда лучше, чем у специалистов. Потом сами «черные» рассказывали, что стоило им только влезть в раскоп и увидеть эту плиту, как они поняли, что там могут быть самые интересные и богатые находки. Они и были. И золото, и бронза. Но самое-то важное, что в центре жилого квартала Никония оказался склеп, как предполагают, скифского царя Скила. Именно на это погребение и наткнулись черные археологи. Им очень и очень повезло. Об этом мне Лева и рассказал, но пока я все равно не понимал, какое отношение имеет Никоний к нашей тетрадке и почему, если этот Никоний так важен, мы сидим не в Одессе, а в Симферополе.

Но тут вернулись наши старички, водрузили на стол красный чайник с крышкой в виде еловой шишки, чашки, банку кизилового варенья и стали сами рассказывать, точно посвящали нас в тайну.

– Вижу, – усмехнулся дядя Мося, – вас, юноша, подготовили. Ну-ка, Эдик, давай им все по порядку.

– А что по порядку? – распахнул глаза Эдик. – Тут как ни говори – по порядку получится. Я, – указал он на себя пальцем, – по профессии теперь пенсионер, а по интересам коллекционер. Меня каждая собака знает, что тут, что в Одессе. И вот как-то сюда, в наш Крым, приезжает парочка молодых бездельников и отлавливает меня прямо в библиотеке, куда я забредаю, чтобы от домашнего шума избавиться, от невесток этих, и поразмышлять. Сижу я, античные монеты сверяю, а ко мне подходит молодчик и тихо так на ухо шепчет, что они специально в Симферополь приехали, чтобы мне и парочке таких же, как я, показать золото из Никония. Я посидел, все обдумывая, потом книги отнес на место, и пошли мы коллекцию смотреть. Это дело было у товарищей хорошо продумано. Меня в машину посадили, глаза закрыли черной повязкой и возили по городу минут так сорок, чтобы совсем дорогу запутать. Въехал мой провожатый в какой-то дворик, прямо к подъезду и так в повязке внутрь меня и завел. Только в квартире уже разрешили снять ее с глаз. Окна были завешаны, и свет горел. Так что я до сих пор так и не знаю, куда меня возили и кто в этом доме живет. Первым делом подвели к столу и показали находки. Я их увидел и ахнул.

– Неужто были такие ценные? – спросил я, а Эдик, очевидно, вспоминал, потому что глаза у него затуманились.

– Еще бы не ценные! Цены им нет, – сказал он просто. – Вот дураки археологи, до такого докопались и все бросили. У меня даже сердце забилось от волнения, что за находки. Представляете, передо мной лежали фантастические вещи! Золотых там было и не так уж много. А вот бронзовые, эх! Настоящий Папай!

– Кто-кто? – удивился я.

– Папай, – повторил Эдик. – Неужто вы ничего про Папая не слышали? Это божок скифский, что-то вроде греческого Зевса. Одну такую фигурку нашли в Днепропетровске. Были еще какие-то части Папая из других мест. Но этот Папай оказался совершенно особенным. Я сразу понял, что он не подделка. Вы когда-нибудь видели этого Папая? Нет? Так вот, навершие с Папаем делали в виде древесного ствола с ветками. Вместо ствола фигурка бородатого бога-Папая с протянутыми вперед руками, в руках он держит колокольчики. А сверху четыре ветки в виде рожков, и на каждом рожке, на его конце, – золотой орел с распростертыми крыльями, на крыльях и в клювах – колокольчики на подвесках. А по веткам идут звери. Так вот у этого Папая два рожка прежде были сломаны, так что древние мастера их подремонтировали, поставив специальные бронзовые пластинки на заклепках. Если бы это была подделка, зачем бы мошенникам уменьшать историческую ценность? Они своего Папая изготовили бы без следов поломки. Так я и понял, что все, что передо мной на столе выложено, никакие не подделки, а ребята и в самом деле нашли древний склеп. Они, хотя и грабители, но грабители с уважением к старине. Свои находки они на плане отметили, измерили все и даже сделали чертеж склепа. Это, сказали, на случай, если ученые захотят купить что-нибудь. Им ведь нужно в отчете указать, что и как в склепе лежало. Иначе находку за находку никто не признает.

– Ты добавь, – перебил его Мося, – что они и ученым пытались свою добычу сбагрить. Эти молодцы странными оказались, им неловко было вроде, что ученые остались с носом. Но они столько запросили, что ученые сразу отказались. Если у них денег не было, чтобы еще хоть месяц посидеть на раскопе и самим этот склеп проверить, то откуда бы деньги, чтобы находки купить, пусть и драгоценные? Уж Папая бы они точно не упустили! Чудесная вещь, высотой сантиметров сорок пять. Скифы этого Папая считали символом царской власти. Папая они укрепляли в виде навершия на царском жезле. Так что обладатель жезла был царем. Этот царь в склепе, который молодцы раскопали, и лежал.

– Да там кроме Папая сколько всего еще было, – только вздохнул Эдик. – Как разложили все это дело передо мной, все слова из головы вылетели. Бляшки там были золотые, застежки с фигурами зверей, золотые пуговицы и трубочки, золотые пластины с изображением грифонов, литые украшения с растительным орнаментом, золотая пластина с головой волка, серьга с головкой женщины, глиняные кружки с приписанным золотом изображением Медузы-Горгоны, ох, всего и не упомнишь… И ведь представьте, это в разграбленном-то склепе!

– Как же так, – удивился я, – значит, склеп уже был до этих гробокопателей разворован? Откуда же столько вещей осталось тогда?

– Разворован, это точно, – сказал Эдик. – Если судить по тому, как поступили с телом покойника, то разворован. Тело бросили в склепе, содрав одежду и украшения. И сделали это, наверно, через короткое время после захоронения. Но самое-то чудное, что этот скиф был похоронен неправильно, – и пояснил, сугубо для меня, – все дело в типе погребения – это было по греческому образцу, а не в кургане, как принято было у скифов. – Потом поглядел на Леву и сказал: – Так что я знаю, чей это был склеп.

– Это не факт, – остановил его Лева.

– Нет уж, позвольте, позвольте, – воскликнул Эдик, – факт. Если верить Геродоту…

– Но в склепе-то никаких надписей не нашли…

– Пока что не нашли. Однако ясно, кому мог такой склеп принадлежать. Одному-единственному человеку, облаченному царской властью, но не погребенному по скифскому обычаю в кургане.

– Это если верить Геродоту. А если не верить Геродоту?

– А почему ему не нужно верить? Он объективный был человек.

– Угу, потому и писал про гиперборейцев.

– Так, может, и правду…

– Особенно про то, как они на крыльях летают, молодец, Геродот!

– Может, про гиперборейцев он с чужих слов, а тут же все рядом было.

– И что, сказать хотите, что Геродот сам при погребении Скила присутствовал?

– Но знал же!

– Это вы что, из надписей на монетах вывели? Так мог быть и другой царь.

– Мог, но этого звали Скил.

– А может, и не Скил. И может, и не царь.

– Скил и царь, иначе зачем жезл в погребение класть? Причем не новый, а потрепанный, многими поколениями царей пользованный. Нет, точно Скил.

Я пытался понять, о чем Эдик так яростно спорит с Левой и почему найденное погребение должно принадлежать Скилу. Конечно, одна из монет у нас была с таким именем. Но значит – было еще и погребение? Потом мне Лева объяснил, в чем тут суть. Только этот никонийский царь был похоронен в античном склепе. И не за стенами Никония, а в самом оживленном его центре, то есть он был очень уважаемым человеком. О Скиле ведь многое известно, о нем писал сам Геродот.

Это был сынок скифского царька Ариапифа и местной женщины-гречанки. Мамаша воспитывала своего Скила в греческой вере, по Геродоту, он умел читать и писать на этом языке и вообще как-то больше признавал не скифский, а греческий образ жизни. Став царем, он смог подчинить влиянию Никония ближние города. Геродот писал, что в Ольвии у него был белокаменный дворец, окруженный статуями грифонов и сфинксов. И когда он приводил свое войско в Ольвию, то оставлял воинов за пределами города, в шатрах, а сам отправлялся во дворец, переодевался в греческое платье и вел там нормальную жизнь по всем греческим правилам. Молился он греческим богам и приносил им же жертвы, как принято у греков.

И как-то скифам стало известно, какую неправедную жизнь ведет их царь. То ли кто из доверенной стражи проболтался, то ли среди греков оказался доносчик. Но скифы возмутились, подняли восстание и свергли Скила, а царем сделали его брата Октамасада. Скилу пришлось бежать далеко на запад, во Фракию. Но против Фракии пошел его брат, и фракийский царь, которого перспектива войны со Скифией страшила, тут же поспешил выдать гостя врагам. Таким образом этот Октамасад решил важную для себя задачу – вернуть на родину своего венценосного брата, избавиться от конкурента навсегда. Скила фракийцы отдали на верную смерть. Получив нарушившего скифские законы брата, Октамасад тут же снес ему голову. И, между прочим, находки кладоискателей это вроде бы подтверждают: одна из фигурок на золотой пластине, изображающая демона, не имеет головы. Именно такой смертью погиб Скил. Ясно и то, что в склепе Никония этого Скила похоронил не брат, а кто-то другой, потому что брат просто бросил тело в степи на растерзание диким зверям. Но нашлись верные сторонники, которые притащили тело его в Никоний. Можно даже представить, как все это происходило.

Однажды ночью к стенам Никония подъехала повозка, которую немедленно по тайному знаку впустили в город. Повозка эта привезла мертвое тело. Жители Никония уважали Скила – благодаря ему город сильно возвысился в Причерноморье. Так что с раннего утра в центре Никония стали возводить склеп. И там похоронили Скила по греческому обряду. Его вдова, Опойя, пережила двух мужей: до Скила она была женой его отца, которого тоже предательски убили. Как она, бедняжка, плакала на могиле пасынка!

Опасаясь мести Октамасада, жители города хранили в тайне, кто лежит в этом склепе. Они положили в могилу Скила символ его царской власти – тот самый жезл с бронзовым навершием, который принадлежал ему при жизни. И похороны эти были такие тайные, что даже Геродот ничего не мог сказать о месте погребения! Возможно, те грабители, которые все в склепе перевернули, были на самом деле посланцами Октамасада, который приказал найти могилу брата и нарушить его покой. Вот почему не все в склепе разграблено, кое-что и осталось. Взяли, скажем, наиболее ценные вещи, о которых мы ничего не знаем. А остальное испортили и поломали, разбросали, одежду содрали, чтобы душа Скила не обрела покоя в загробном мире…

Но этого мы уже никогда не узнаем. Хотя бы потому, что склеп был вскрыт непрофессионально. И находок из склепа у археологов нет. Они довольствуются рисунками кладоискателей и очень редко – фотографиями. Вся беда в том, что в Никонии в сезон копают археологи, а не в сезон – «черные». В 2000 году они заметили в Роксолане обнажившиеся находки в обрыве южного вала, стали копать и много чего нашли. Лева мне даже показал статью археологов В. Рябовой и И. Лежух, которым удалось изучить некоторые находки кладоискателей. Те «нашли обломки глиняной посуды, куски мрамора, терракотовую статуэтку Деметры и, самое главное, мраморную вотивную подвеску с изображением скифа и двумя надписями с именем Скила. Вместе с этой подвеской была найдена и мраморная квадратная печать с изображением головы скифа, а также несколько обломков мраморной плиты с греческими буквами». Эту подвеску и печать им передали на некоторое время для исследования.

«Вотивная подвеска, – пишут эти археологи, – сделана из крупнозернистого мрамора и представляет собой круглый предмет диаметром 5,4 см, с круглым отверстием в верхней части для подвешивания. На лицевой и оборотной ее сторонах сделаны рельефные изображения головы бородатого мужчины и совы в сопровождении надписей древнегреческими буквами по кругу. На лицевой части подвески рельефно изображен портрет мужчины с длинными волосами, короткой бородой. На лбу его видна диадема с каплевидным украшением посередине. Рельефно переданные очертания глубоко посаженных глаз, „классического носа“, плотно сжатых губ передают образ мудрого и волевого человека. Справа от головы, по краю, вертикально сверху вниз углубленно нанесена древнегреческими буквами надпись: „SKUL“. Левая часть подвески по краю от головы сбита. На оборотной стороне подвески вся центральная часть углублена на 1–1,5 мм по кругу, и в ней рельефно изображена спокойно сидящая на ветке сова, слева от которой находится гроздь винограда. По выступающему по краю подвески бортику справа, внизу и слева сделана углубленными буквами древнегреческого алфавита надпись, часть которой с левой стороны сбита, но может быть легко восстановлена благодаря сохранившейся начальной букве, окончанию первого слова: „BASILEWS SKUL ALKIM“. Изображение совы на оборотной стороне аналогично ее изображениям на литых монетах Никония с именем Скила».[1]1
  Рябова В., Лежух И. «Черная археология» и история скифского царя Скила // Восточноевропейский археологический журнал. 2001, № 2 (9).


[Закрыть]

Статья сопровождалась фотографией подвески, и можно было увидеть лицо этого Скила. Мужественный бородатый человек с длинными волосами, одетый по греческому образцу, и с классическим прямым носом – царь Скил. Это он любил попивать вино в хорошей греческой компании, приносил жертвы греческим богам; у него, наверное, были маги, гадавшие по полету птиц или виду печени животных, он читал греческие тексты и участвовал в вакханалиях – обрядах, посвященных богу-виночерпию Дионису. Это его бедное тело было привезено из степи и тайком уложено в никонийский склеп. Когда я прочитал статью археологов, мне стало очень обидно, что этого лица не увидят ни специалисты-историки, ни археологи, ни посетители музеев, потому что эта находка не попадет в музей. А черные археологи никогда не подарят ее музею. Они ведь только продают.

Но тогда, сидя в гостях у двух старых искателей Симферополя, я как-то уплыл из их дискуссии. Правда, имя царя Скила мне уже было известно. Лева прочитал его на монете. Но какое отношение Скил вообще может иметь к нашей пропавшей коллекции? Монета ведь могла затесаться туда случайно. Видимо, Леве тоже хотелось закончить со спором и спросить о том, что нас обоих так интересовало.

– С таким же успехом, – сказал он, – могилу Скила можно искать под Днепропетровском, потому что его именное кольцо-печать нашли именно там.

– Кольцо можно потерять, даже именное, – задумчиво ответил Мося. – А вот Папай в склепе – это аргумент. Но вы-то тащились сюда из Питера не из-за Папая… Или и у вас наше золотишко всплыло?

– Нет, – скривился Лева, – ваше золотишко у нас не бродит. Зато у нас такой странный к вам вопрос…

Старички переглянулись и заулыбались.

– Странный – это хорошо! – сказали они чуть ли не хором.

– Что вы на это скажете? – спросил тут же Лева и показал им прорисовки из нашей тетрадки.

– Жаль, не подлинник, – вздохнул дядя Мося, разглядывая рисунки монет, – но таких я не видел. Тут хоть и стоит имя Скила, но надпись на греческом слишком уж непонятная. А вторая и вовсе на латыни, Эдик, ты только погляди!

Они согнулись над рисунками и так долго его разглядывали, что я почти заскучал. А они все смотрели, переговаривались, спорили, потом к ним подключился и Лева, и они втроем перешли на такой научный жаргон, что мне оставалось только делать вид, будто я тоже хоть что-то понимаю. Наконец Мося задал тот вопрос, на который легко мог ответить и я: откуда это у нас. Я рассказал, откуда. Старички снова переглянулись.

– Странная история, – вздохнул Эдик, – клад, который пропал, и нет его там, где он должен быть. Вы точно все проверили? Со всеми музеями связались?

– В городе со всеми, – сказал я. – И в области со всеми, которые там есть. Но уж поверьте, если это было золото, да еще скифское, его бы в Эрмитаж повезли сдавать. А в Эрмитаже его нет.

– Еще забавнее, – добавил Лева. – Я разговаривал со своими приятелями, которые как раз скифами занимаются, так они посмотрели на наши прорисовки и усомнились, что это скифское золото. То есть, может, оно и скифское, но не из черноморских курганов, говорят одни; другие сказали, что золото не из Прикрымья, а скорее уж с Кубани, а третьи – что все это больше похоже на сарматов. Но вот монеты…

– Имя? – спросил дядя Мося.

– Имя, – согласился Лева. – Мы потому и хотели, чтобы вы все это увидели, потому что вам удалось хотя бы подержать вещи из Никония. Там таких не было?

– Таких точно не было, – покачал головой Эдик. – А вы, ребятки, вообще-то какой частью тела думаете? Вашим вещам сколько лет должно быть? А никонийские когда найдены? С чего это вы вдруг взяли их и связали? Лев, уж вы-то ученый. Это вашему другу журналисту простительно…

– Я и не говорил, что они никонийские, – удивился Лев, – я же их и не связывал! Ох ты, боже мой! Но… вот, поглядите-ка, – и он показал им прорисовку золотой пластины. – Надпись отвратительно читается, но все же… Вы ведь похожую пластину видели?

Старички уперлись глазами в прорисовку, потом поглядели с сожалением:

– Нет, Левочка, то, что мы видели, было попроще. Тут же целый зверинец вокруг вашего Скила, если это, конечно, Скил. Впрочем, о чем речь?

Эдик нагнулся, взял с пола портфель, раскрыл аккуратно и вынул переносной альбом для фотографий. Тут уж над столом склонились мы. Даже я, на что уж профан, и то сразу понял, что наша прорисовка и фотография никонийской пластины – вещи совершенно разные. Да и лица у бородатых воинов на пластинах были непохожими. Лева только вздохнул: вполне возможно, что и имя нашего бородача было вовсе не Скил, потому что от имени у нас осталась всего лишь первая буква.

– А монеты? Сова-то и на наших есть, – протянул он удрученно, – я думал, что они могут быть похожи на неизвестные мне монеты Скила, если вы такие видели.

– Нет, – сказал Эдик, – таких не видели. И у меня ваши монеты, которых нигде нет, кроме этой тетради, смущают больше всего. Я все же нумизмат. И все эти монеты знаю, но чтобы такие надписи… Прямо-таки Рахумовским воняет!

– Я понимаю, – вмешался тут я, – подделать эту, как ее, олениху, но монеты-то зачем? Их же дорого все равно не продать!

– Вот-вот, – согласился Эдик, – точно не продать, потому что коллекционер отшатнется, а для археолога такая находка ничего не стоит. Не он ее выкопал. А монета без адреса – это и не монета вовсе, как бы хороша она ни была. У монеты должна быть прописка. Если, конечно, это не монета из клада. Но тогда…

– Вы хотите сказать, что наши вещи все-таки из одного источника? Что они были именно кладом, а не коллекцией?

Старички переглянулись и только пожали плечами. Больше мы из них так ничего и не вытянули. Получалось, что отправились мы в Крым совершенно зря. Ну, не совсем зря. Потому что мы заглянули еще к одному Левиному знакомому, который занимается историей караимов. От наших поисков он оказался бесконечно далек, но дома у него было так много старых книг и журнальных вырезок по истории украинской археологии, что я набрал там немало интересных материалов о скифском золоте. Ладно, подумал я, если нам не найти ни происхождения нашей описи клада, ни самого клада, но там есть вещи, похожие на скифские, а монеты уж точно скифские, если не подделка, то должен же я хоть как-то представлять, как вообще открыли это скифское золото и как им заинтересовалась наука. И вот что я смог выяснить.