Текст книги "Почему? Вопрос, который остается всегда"

Автор книги: Филип Янси

Трудные вопросы

Как это ни прискорбно, сообщество людей, переживших трагедию, – этот клуб, в который никому не хочется вступать, – постоянно растет. Во время моего визита в Политехнический университет Виргинии после случившейся там бойни меня сопровождала одна из выживших учениц школы «Колумбайн», ставшая в результате инвалидом. Студенты внимательно слушали ее советы, поскольку она на личном опыте знала, что они чувствуют, и чего им ожидать дальше. После трагедии в Сэнди-Хук газета «Денвер Пост» обратилась к семьям, непосредственно пострадавшим из-за стрельбы в школе «Колумбайн» тринадцатью годами ранее. Какой совет они могли бы предложить скорбящим семьям Ньютауна? Их слова, которыми я поделился с этой общиной, применимы не только к массовым расстрелам, но к любым трагедиям.

Один студент признался: «Первое, что я мог бы сказать: есть множество людей, которые точно знают, что вы чувствуете. И, в то же время, нет никого, кто понимал бы до конца, через что вы проходите… Случившееся с вами не похоже ни на что, происходившее с кем-то другим, включая и нас, переживших бойню в ‘Колумбайн’».

«Даже не знаю, что сказать, – отметил отец девочки, убитой в ‘Колумбайн’. – Я понял, что иногда людям было бы лучше молчать, ибо ваша боль настолько глубока, что вам не хочется ничего слышать. Единственное, что могло бы вас заинтересовать – это как вернуть вашего ребенка к жизни». Затем он добавил: «Но если уж меня спросили, то скажу вот что. Знайте, со временем боль утихает. Хотя вы никогда не сможете забыть о своей потере и свыкнуться с ней, со временем вы сможете двигаться дальше. Сейчас вам это кажется чем-то очень далеким, но однажды вы снова ощутите радость».

Следующие советы, предложенные выжившими, звучат банально, но тем, кто пребывает в глубокой скорби, ничто не дается легко. Не сдерживайте скорбь. Взывайте о помощи, когда вы в ней нуждаетесь. Принимайте как должное бестактные высказывания некоторых людей. Не закрывайтесь от своих супругов или близких. Не забывайте заботиться о себе. Дышите полной грудью.

Самый трудный момент в Ньютауне настал для меня после того, как, завершив свое обращение, я сел в кресло возле одного из пасторов – и посыпались вопросы из аудитории. «Что нам сказать тем, кто потерял близкого человека?» – спросил один из присутствующих. «Как мне быть светом для общины, когда я испытываю такую боль и настолько опустошен?» – спросил другой. Я старался изо всех сил, отвечая на эти и другие вопросы, а когда не знал, что сказать, переадресовывал их пастору.

«Чего нам ожидать в ближайшие годы? – несколько человек задали, хоть и по-разному, один и тот же вопрос. – Как уберечь имя ‘Ньютаун’ от того, чтобы на нем навеки осталось темное пятно?»

Мне вспомнилась история шотландского городка Данблейн, где в 1996 году произошла стрельба в школе, в ходе которой погибли шестнадцать учеников и их учитель. Среди детей, спрятавшихся под партами, был восьмилетний Энди Мюррей, который стал одним из лучших в мире теннисистов. Как рассказала его бабушка в интервью одному из спортивных телеканалов: «Думаю, где-то глубоко внутри него жило желание сделать что-то, что принесло бы Данблейну добрую, а не печальную славу». Он достиг этой цели после лондонских Олимпийских игр 2012 года, когда предпочел отпраздновать свою золотую медаль на частном торжестве не в Лондоне вместе с другими чемпионами, а в крошечном городке Данблейн.

Позже, по возвращении домой из Ньютауна, я натолкнулся на воспоминания Джона Дрейна – пастора, жившего неподалеку от Данблейна в то время, когда там были расстреляны школьники.

Однажды, приблизившись к воротам школьного двора, которые превратились в место безмолвия, я увидел группу молодежи в возрасте от семнадцати до двадцати лет. Они выставили в круг на мокрый асфальт шестнадцать свечей – по одной на каждого погибшего ребенка – и зажгли их сигаретой… Увидев меня, они поняли, что я – пастор, и подозвали меня со словами: «Вы знаете, что говорить в таких случаях». Но я стоял, не зная, что сказать, и по моим щекам струились слезы. Мы постояли так минуту, взявшись за руки, после чего я произнес короткую молитву. Затем подростки тоже начали молиться. Один из них сказал: «Мне нужно стать другим!» Он взглянул на группу полицейских и достал из кармана нож. Затем, склонившись на колени возле свечей, парень сказал: «Думаю, он мне больше не понадобится», – и спрятал нож под цветами. Другой извлек из кармана кусок велосипедной цепи и поступил по примеру товарища. Еще немного постояв вместе, мы отправились каждый своей дорогой.

Присутствовал ли Бог в Данблейне? Конечно, Он там был.

История Дрейна подчеркивает справедливость сказанного Чарльзом Шапью после случившегося в Сэнди-Хук: «Единственное эффективное противоядие от окружающей нас порочности – это начать жить по-новому, с этого момента и навсегда». Из-за волны недавних трагедий вся нация подвергла себя самоанализу, пытаясь понять, что должно измениться в нашем обществе.

В мой последний вечер в Ньютауне из зала прозвучал еще один, заключительный вопрос, и он был из тех, которые я хотел услышать меньше всего: «Защитит ли Бог моего ребенка?»

Я выдержал паузу, которая, казалось, тянулась несколько минут. Больше всего на свете мне хотелось с уверенностью ответить: «Да! Разумеется, Бог защитит вас. Позвольте прочитать вам некоторые обетования из Библии». Но я осознавал, что позади меня на этой же сцене мерцают двадцать шесть свечей в память о погибших, доказывая, что мы не имеем иммунитета от влияния нашей сломленной планеты. Я унесся мыслями в Японию, где выслушивал родителей, дети которых погибли в школе во время цунами, а затем – в утро того же дня, когда говорил с папами и мамами, чьи дети были расстреляны в начальной школе.

Наконец, я произнес: «Мне очень жаль, но нет. Я не могу этого обещать». Никто из нас не является исключением. Все мы умрем: кто-то – в старости, а кто-то – трагически молодым. Да, Бог предоставляет поддержку и солидарность, но не защиту – по крайней мере, не ту, которую мы отчаянно желаем. На этой проклятой планете даже Бог пережил потерю Сына.

Смерть, не тщеславься

В кинофильме «Царство теней», который рассказывает о жизни Клайва Льюиса, его жена, Джой Дэвидман, наслаждается коротким периодом ремиссии в мучительной схватке с раком. Они отправляются вдвоем в романтическое путешествие в Грецию, что стало для них интерлюдией чистой благодати. Зная, что ожидает ее впереди, когда рак опять обострится, Джой говорит: «Мои будущие страдания – это частица сегодняшнего счастья. Таков закон».

Вскоре после этого Джой умирает, и в одном из заключительных эпизодов Клайв Льюис пытается утешить ее юного сына, который остался без мамы. Льюис ухватился за веру в небеса, как тонущий человек хватается за спасательный круг или, скорее, как голодающий мечтает о еде. Он немного перефразирует слова Джой: «Нынешние страдания – это частица будущего счастья. Таков закон».

Вера апостола Павла, которому также были отнюдь не чужды страдания, утверждалась на потребности в Божьем исцелении и восстановлении этого мира – единственном решении, способном принести справедливость на опасно перекошенную планету. Жизненная история Павла включала в себя многократные избиения, тюрьмы, кораблекрушение и укус змеи, и все же он перенес все это с радостью, в надежде на будущее состояние: «Страдания наши легки и мимолетны, [!] а приносят они нам огромную, полновесную, вечную славу, которая многократно перевешивает страдания». Не ограничиваясь этим, апостол прямо заявляет, что без воскресения мертвых его проповедь и вера бесполезны. «Если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков», – провозглашает он с нотками грусти в голосе.

Я прочитал общине Ньютауна стихи немецкого поэта Фридриха Рюккерта. После того, как из-за скарлатины он лишился двоих детей, Рюккерт в приступе скорби сочинил 428 стихотворений. Пять из них композитор Густав Малер положил на музыку, объединив в цикл под названием «Песни об умерших детях». «В лучах веселых тает мгла, как будто не горе ночь принесла», – начинается одна из них. Как смеет солнце прорываться сквозь мрачный туман отчаяния?!

Последняя из песен Малера, невольно напоминая о школе «Сэнди-Хук», завершается той же надеждой, которая принесла утешение скорбящей матери.

 
Когда так грозно грохочет гром,
Я спрятал бы деток, укрыл бы их в дом.
Но вот их лишили крова, —
И я не вымолвил слова!..
 
 
Какая буря, гроза и град!
Дети, вернитесь, вернитесь назад!
Не то вас возьмет могила!
Но смерть тревогу убила.
 
 
Когда так грозно грохочет гром,
Я спрятал бы деток, укрыл бы их в дом.
И вот, их лишили крова, —
И я не вымолвил слова!
 
 
В такую бурю, грозу и град
Они как дома спокойно спят:
От всяких бурь укрыты,
Рукой Творца прикрыты.
 

Я рос среди христиан, уделявших слишком много внимания загробной жизни, словно земное существование было лишь неким предсмертным состоянием, которое мы должны пройти на пути в Чудный Край. К счастью, такие богословы, как Юрген Мольтманн и Николас Райт помогли мне исправить этот дисбаланс, акцентировав внимание на взаимосвязи между нашим нынешним и будущим состоянием. Впрочем, я также понял, – особенно, когда попал в аварию и лицом к лицу столкнулся со смертью, – что не имею права крениться и в другую сторону, сосредоточиваясь только на земной жизни. Я нуждаюсь в напоминаниях о Божьем обещании раз и навсегда исцелить творение от врагов-близнецов – зла и смерти. В противном случае, какая надежда остается у каждого из нас?

Иов посреди своего бедствия понимал все правильно, поскольку размышлял о вероятности смерти: «Если бы я и ожидать стал, то преисподняя – дом мой; во тьме постелю я постель мою; гробу скажу: ‘Ты отец мой’, – червю: ‘Ты мать моя и сестра моя’. Где же после этого надежда моя? И ожидаемое мною кто увидит?»

Работая над рукописью «Где Бог, когда я страдаю?», в конце Книги Иова я заметил одну деталь, на которую раньше никогда не обращал внимания. Автор указывает, что после того, как Иов прошел свой период испытаний, Бог дал ему ровно в два раза больше всего, чем он потерял: 14000 овец вместо 7000; 6000 верблюдов вместо 3000; 1000 волов и ослов вместо 500. Однако было одно исключение. Иов потерял семерых сыновей и троих дочерей, и в процессе восстановления у него родились семеро сыновей и три дочери – столько же, сколько и было раньше, а не вдвое больше. Человеку нельзя найти замену, как овцам или волам. Даже эта древняя история, написанная задолго до откровения о небесах и вечной жизни, содержит указания на грядущее воскресение мертвых. Однажды Иов получит двойное воздаяние, воссоединившись со своими первыми десятью детьми и познакомив их с теми десятью, которые родились позже.

Во время путешествия по японскому региону, опустошенному цунами, я посетил одну среднюю школу, в которой погибли больше ста детей. Подняв передо мной свой iPad, мой издатель включил видеоролик с YouTube, снятый одним из этих школьников: стена воды, обрушивающаяся на место, где мы стояли в тот момент. Стены классов на втором этаже отчетливо показывали уровень, до которого поднялась вода. Многие дети погибли на лестнице, когда пытались вскарабкаться на верхний этаж. Год спустя, японские матери по-прежнему ежедневно посещали эту школу, потому что весь мусор, смытый обратно на пляжи, – вплоть до мельчайших обломков – был аккуратно рассортирован по коробкам, которыми заполнили школьный спортзал. Мамы перебирали вещи – коробка за коробкой – в поисках какой-нибудь мелочи, напоминавшей об их ребенке: коробки для завтрака; чернильной ручки; фотографии; похвальной грамоты; школьной стенгазеты; мягкой игрушки.

Те, кого мы любим, продолжают жить в наших воспоминаниях. Теперь на каждом Бостонском марафоне будут воздавать должное памяти погибших и раненных в 2013 году. Мемориал Всемирного торгового центра показывает имя каждой жертвы. Некоторые родители из Ньютауна сохранят комнату их ребенка в том виде, какой она была в 2012 году, и все сберегут фрагменты воспоминаний: фотографии, видеозаписи, любимые игрушки. Мы уповаем на то, что Всевышний Бог силен сделать гораздо больше: не просто оживить в памяти, но воскресить, возродить к новой жизни тех самых Эмили, Дону, Даниэля, Шарлоту, Джозефа, Кэтрин, Джека, Дилана, Лорен и всех остальных.

На Рождество мы поем гимн «О, малый город Вифлеем», в котором есть такие строки: «На темных улицах твоих Свет вечный воссиял; надежд и страхов лет былых ты местом встречи стал». Хотя зло и смерть все еще царствуют на этой замаранной, погрязшей в насилии планете, событие, о котором вспоминал весь мир вскоре после бойни в «Сэнди-Хук», олицетворяет нашу самую лучшую, истинную надежду. Иисус вошел в этот мир во времена безысходности и бедствий, чтобы показать нам путь к полной противоположности. Последняя книга Библии четко показывает, как это будет выглядеть: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло… Се, творю все новое».

После воскресения Христа, когда Евангелие распространилось по всей Римской империи, первые христиане, конечно же, продолжали умирать, как и все на этой падшей планете. Со временем, однако, смерть была укрощена, лишившись своего жала. Умерших уже хоронили не в языческих мавзолеях и не на окраинах деревень, а на кладбищах в тенистых церковных дворах, которые буквально называли «местом сна».[5]5
  Английское cemetery (кладбище) происходит от греческого слова, буквально означающего «положить спать». – Прим. ред.


[Закрыть] Эта перемена была далеко не просто символической, поскольку отражала глубокую веру в обетование телесного воскресения.

Джон Донн, настоятель собора Святого Павла в Лондоне, похоронил сотни людей в наихудшие годы эпидемии бубонной чумы XVII века. Решив, что и сам заразился смертельной болезнью, он написал следующее дерзкое заявление:

 
Смерть, не тщеславься: се людская ложь,
Что, мол, твоя неодолима сила…
 
 
Всех нас от сна пробудят навсегда,
И ты, о смерть, сама умрешь тогда.
 

Смерть самой смерти – вот то послание, которое необходимо еще раз услышать Ньютауну и всему миру.

ЧАСТЬ 5
ТРИ ВЕЛИЧАЙШИХ ИСПЫТАНИЯ

У Сёрена Кьеркегора есть притча о человеке, написавшем книгу о заслуживающем доверия, любящем Боге, Который следит за тем, чтобы все содействовало ко благу. Затем с ним случилась какая-то личная беда, поставившая под вопрос все его убеждения. Где этот любящий Бог в такое время? Озадаченный писатель обращается за помощью к проповеднику, с которым он не знаком, и изливает ему свою историю. Выслушав этого человека, проповедник понимает, что сам он не может предложить удовлетворительные ответы, и советует ему прочитать одну замечательную книгу о Божьей любви. Но писатель отвечает: «Я и есть ее автор».

Работая над этой книгой, я чувствую себя отчасти как писатель из притчи Кьеркегора. Много лет назад, будучи молодым автором и формирующимся христианином, я изложил на бумаге результаты своего исследования вопроса: «Где Бог, когда я страдаю?» И теперь люди обращаются ко мне в поисках ответов и спрашивают мое мнение о сложных проблемах, которые раз за разом встают после трагических событий. Тем не менее, этот вопрос всегда остается открытым – и не только для меня, но для каждого человека. Живя в темноте, мы продолжаем пробираться к свету наощупь.

Я снова столкнулся с данным вопросом в трех ключевых событиях 2012 года, на трех разных континентах, а череда новых трагедий 2013 года лишь сделала его еще более актуальным. Представленные здесь размышления ни в коем случае не «решают» проблему боли и даже вскользь не затрагивают другие проблемы, с которыми сталкиваются страждущие. И все же я твердо стою на том убеждении, что именно на этот вопрос – «Где Бог?» – Библия все-таки проливает свет.

Первый ответ опирается на событие, которое мы отмечаем на Рождество – праздник, омраченный в 2013 году трагедией в тихом Сэнди-Хук. Благодаря Иисусу, Которого Новый Завет описывает как «образ Бога невидимого», я могу с уверенностью сказать, что Бог на стороне страждущих. Даже в Японии, где лишь единицы верят в Бога? Даже в Сараево, где религия лежит в корне военного конфликта? Да! Мне достаточно лишь взглянуть на то, как Иисус реагировал на самарян (в те дни их считали еретиками) или на язычников-римлян, у которых заболели родственники.

Несколько лет назад я брал интервью у Дейм Сисели Сондерс – основательницы современного движения хосписов, которая, как никто другой, поспособствовала возрождению средневековой идеи «хорошей смерти». За один день она видела больше страданий, чем большинство из нас – за всю жизнь. Я задал Дейм Сисели вопрос: «Где Бог?» – и вот ее ответ: «Вместо того, чтобы предотвращать беды, случающиеся в этом свободном и опасном мире, Бог разделяет их со всеми нами». Благодаря тому, что в лице Иисуса Бог разделил с нами наши страдания, мы, Его последователи, получили возможность их преобразовать – извлечь доброе из того, что поначалу кажется безнадежно плохим.

Разочарованным ученикам, наблюдающим за тем, как римские солдаты прибивают Сына к кресту, Бог Отец, наверное, казался бессильным и равнодушным. Даже Иисус остро ощутил Себя покинутым. Я слышал, как люди описывали такие же чувства замешательства, предательства и беспомощности в Сараево и в Ньютауне. Неужели Богу все равно? Как Он может допускать подобное? Оглядываясь назад на тот день на Голгофе, можно увидеть принцип: Бог обращает явное поражение в решительную победу. Он не попрал человеческую свободу и даже не предотвратил зло. Вместо этого чьи-то замыслы, нацеленные на зло, Бог использовал во благо.

Мой второй ответ отражает то, что я наблюдал в поездках по местам трагедий. Где Бог, когда я страдаю? Сегодня Бог в Церкви – Его полномочном присутствии на земле. Наш вопрос можно было бы даже перефразировать так: «Где Церковь, когда я страдаю?» В Японии я встречал рабочих, которые проехали полмира, чтобы восстановить разрушенные цунами дома. В Сараево я жил в монастыре францисканцев, которые остались, чтобы служить беднякам и содействовать миру, что они и делали долгое время после того, как большинство других христиан бежали из города. В Ньютауне церковь из Уолнат-Хилла основала резервный фонд для покрытия будущих нужд, наподобие долгосрочного консультирования для детей, переживших трагедию. «Мы не собираемся сворачиваться, – объяснил мне пастор Клайв Калвер. – Наша церковь настроена на долгий труд».

Время не исцелит все раны. Их не исцелит даже Бог – по крайней мере, в этой жизни. Тем временем, у нас, Церкви, есть работа. Некоторые из нас имеют особые дары: консультирование, медицинская помощь, строительство, другие виды практической помощи. Всем нам доступна сила любви. Страдания обособляют, искажают самовосприятие, убивают надежду, но любящее участие может преодолеть каждую из этих трех бед. Как писала в газете «Нью-Йорк Таймс» Морин Дауд после событий в Сэнди-Хук:

Я не ожидаю, что утешение придет откуда-то издалека. Я в самом деле верю, что Бог действует в этом мире через нас. И хотя у меня все еще есть вопросы «почему?», они уже не настолько обращены к Богу. Мы – смертные люди. Мы будем страдать и умрем, но от нашего отношения друг к другу в этих страданиях и смерти зависит, ощутим ли мы Божье присутствие и обретем ли утешение… Я точно знаю, что безусловное любящее участие исцеляет разбитые сердца, перевязывает раны и возрождает в нас жизнь.

Если Церковь делает то, что должна, то люди не терзаются вопросами о том, где Бог. Они знают ответ. Бог становится видимым через людей, своей жизнью исполняющих миссию, которую так хорошо сформулировал Павел: «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих».

Последний ответ на наш вопрос упирается в Божье обещание будущего восстановления. Бог готовит для нас новый дом. «Я иду приготовить место вам», – сказал Иисус ученикам, подготавливая их к той глубокой душевной боли, которую им вскоре предстояло испытать. Он не открыл нам много подробностей, и лично я этому рад. Никогда не мог вообразить или хотя бы отдаленно представить, как будет выглядеть это будущее состояние. Оно тоже неподвластно нашему осмыслению. Вместо этого, Иисус попросил нас довериться Ему. Если же Он заблуждался в отношении нашего будущего жилища, то мы, Его обманутые последователи, достойны самой большой жалости среди всех живущих, и слова протеста, высказанные Иовом, псалмопевцами и пророками, будут эхом отдавать в бессмысленной вселенной целую вечность.

Один из телекомментаторов выразил обеспокоенность тем, что Ньютаун навсегда «испортил» Рождество, как трагедии в Политехе Виргинии и школе «Колумбайн» испортили Пасху. Может, он и прав, но только в том случае, если вы отмечаете эти дни как обычные праздники, а не реальные события, возвещающие о Божьем плане избавления для падшей планеты. Впрочем, у меня есть предчувствие, что родители из Ньютауна, для которых Рождество отныне и до конца дней будет периодом глубокой печали, начнут все больше обращать взоры на Пасху.

Опять-таки, модель страданий нам предоставляет Страстная неделя. В Великую пятницу Иисус принял на Себя худшее, что могла предложить Земля. Древние враги – зло и смерть – сошлись вместе, совершив акт величайшей несправедливости. Но затем пасхальное воскресенье дало нам надежное и несомненное знамение обратного, продемонстрировав, –  ничто не может противостать исцеляющей силе любящего Бога. Грандиозность случившегося, – более того, реальность случившегося, – ученики Иисуса осознали лишь со временем, благодаря небольшим, дружеским жестам: прогулке вместе с ними по дороге; преломлению хлеба; приготовлению рыбы на костре… Хотя поначалу воскресение Иисуса из мертвых не внесло в их повседневную жизнь особых перемен, оно открыло им совершенно новый взгляд на мир, утвердив их в надежде на то, что однажды все изменится. Вскоре эти обновленные люди взбудоражили улицы, провозглашая поразительно добрую весть – настолько хорошую, что она просто не может быть обманом.

Сегодня, две тысячи лет спустя, мы словно живем в период Великой субботы – промежуточного дня. Мы оглядываемся на Страстную пятницу с ее четким подтверждением того, что не существует страданий, которые не могут обернуться благом, и смотрим вперед с пока несбывшимся желанием увидеть обновленное творение. У нас, подвешенных в ожидании, нет лекарства от страданий, но есть возможность использовать их, согласно модели, открывающей их смысл. Как сказал Терри Уэйт после освобождения из четырехлетнего плена, который он провел заложником в Ливане: «Находясь в плену, я был полон решимости – как полон ею и сейчас – превратить этот свой опыт во что-то полезное и благотворное для других людей. Думаю, это – самый лучший подход к страданиям. На мой взгляд, христианство ни в коей мере не приуменьшает страдания. Оно дает вам способность принять их, не растеряться перед ними, преодолеть их и, в конце концов, преобразить их».

Только Бог может предложить решение для проблемы страданий, с которыми я настолько плотно столкнулся в Японии, Сараево и Ньютауне. Поэт Джордж Герберт тосковал о том дне, «когда воочию увидим мы Твою любовь! Когда избавишь нас от боли Ты». Но до того момента мы крепко держимся за обещание, что Бог всякого утешения не покинул нас, и продолжает медленную, но уверенную работу по восстановлению всего, что было испорчено злом и смертью.

Сразу же после бойни в «Сэнди-Хук» один из моих друзей прислал мне цитату Дитриха Бонхёффера. Мой товарищ по колледжу, немец, с которым мы жили в одной комнате в общежитии, написал: «Я нашел это в конце нашего церковного сборника гимнов. Сделал перевод, который и высылаю тебе. Эти слова очень уместны в такой день». Бонхёффер, будучи пастором и богословом, попал в концлагерь за противление нацистскому режиму.

Я верю, что Бог может и будет извлекать доброе из всего – даже из наихудшего зла. Для этого Ему нужны люди, через которых все происходящее, в соответствии с этим принципом, будет обращено ко благу.

Я верю, что Бог в любой чрезвычайной ситуации даст нам столько сил для сопротивления, сколько потребуется. Но Он не даст их заранее, чтобы мы полагались не на себя, а лишь на Него. Благодаря такой вере, должно быть побеждено всякое беспокойство о будущем.

Я верю, что даже наши ошибки и неудачи не были напрасными, и что для Бога справиться с ними не труднее, чем с теми делами, которые мы считаем хорошими.

Я верю, что Бог – это не какая-то предвечная судьба, но Тот, Кто ожидает искренних молитв и ответственных поступков, – и отвечает на них.

Бонхёффер составил этот символ веры незадолго до того, как был казнен гестаповцами, что случилось за двадцать три дня до капитуляции Германии. Он называл смерть величайшим праздником на пути к свободе. Если Бонхёффер ошибался, то все потеряно. Если же он прав, то все только начинается.