Текст книги "Северное сияние"

Автор книги: Филип Пулман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2
Цель – Север

– Лорд Азриел, сколько лет, сколько зим, – прогудел магистр, входя в рекреацию и пожимая руку гостя. Из своего укрытия Лира успела заметить быстрый взгляд, который ученый старец бросил на стол, где еще несколько минут назад стоял злополучный графин токайского.

– Увы, магистр, к ужину я не поспел, так что прошел прямо сюда, без лишних церемоний, чтобы вас зря не беспокоить, – отозвался лорд Азриел. – О, господин проректор, мое почтение. Каким вы молодцом. Прошу прощения за неподобающий вид, я, что называется, с корабля на бал. Да-да, магистр, вы, я вижу, тоже заметили. Не судьба мне отведать вашего знаменитого токайского. Между прочим, не промочите ноги, потому что, по всей вероятности, вы прямо на нем и стоите. Я недоглядел, ну, и старик Шустер случайно смахнул графин на пол. Мое почтение, капеллан, я как раз недавно прочел вашу последнюю работу. Очень, очень интересно.

Беседуя с капелланом, лорд Азриел отошел от стола, и взору Лиры предстало бесстрастное лицо магистра. Ни один мускул на нем не дрогнул, но альм-ворона, примостившаяся на правом плече старика, суетливо перебирала клювом перья и ерзала, словно не находя себе места. В рекреации теперь безраздельно царил лорд Азриел, и, хотя он был безукоризненно учтив с владыкой здешних мест, расстановка сил сомнений не вызывала. Перевес был явно не в пользу магистра.

В комнату один за другим входили профессора и неторопливо рассаживались в креслах вокруг стола и вдоль стен. Судя по всему, ученые мужи были заинтригованы, увидев деревянный кофр, экран и волшебный фонарь. Рекреацию заполнил гул голосов. Главный библиотекарь, проректор, дознаватель… Как хорошо Лира знала их. Ведь это они все эти годы ходили вокруг нее хороводом: учили, наставляли на путь истинный, утешали, совали под подушку маленькие подарочки, гоняли из сада, чтоб не лазила по деревьям и не ела зеленых яблок… Кроме них, у Лиры никого в целом свете не было. И вероятно, знай она, что это за штука такая, – семья, то, глядишь, и привязалась бы к ним, почитая их за семью. А может быть, даже не их, а, скорее всего, кухонную челядь. Ведь у высокоученых профессоров есть дела поважнее, чем душевный покой маленькой девочки, полупомоечного котенка, которого злодейка-судьба забросила в стены колледжа Вод Иорданских.

Магистр зажег под серебряной жаровней спиртовку и распустил на маленьком блюде кусочек масла. Потом неторопливо раскрыл несколько маковых головок и высыпал их содержимое на горячий противень. Жареный мак всегда подавался после обильной трапезы. Принято было считать, что он проясняет голову и способствует подлинно сладостной беседе. По традиции магистр приготовлял это лакомство для гостей собственными руками.

Под шипение масла и разноголосый гомон Лира, чуть осмелев, решила устроиться в своем шкафу поуютнее. Стараясь не шуметь, она сняла с распялки длинную, подбитую мехом мантию и подстелила ее под себя.

– Ну и зря, – буркнул Пантелеймон. – Подстелила бы что-нибудь поплоше. Смотри, разнежишься и, не ровен час, заснешь.

– А ты на что? – беспечно ответила Лира. – Вот и разбудишь меня, если я усну.

Она приникла глазом к щели и стала вслушиваться в разговор, хотя особо вслушиваться было не во что. Все о политике, да что об этом скажет Лондон, а про тартар ни слова. Скука. Вот потянуло ароматом жареного мака, потом запахом табака, и Лира начала было клевать носом, как вдруг кто-то легонько постучал по столу. Разговоры разом прекратились, и низкий голос магистра прогудел:

– Господа, я думаю, что выражу общее мнение, если от лица всех присутствующих поприветствую лорда Азриела. Он в наших палестинах гость редкий, а значит, особенно нам дорогой, и, насколько я понимаю, сегодня вечером мы услышим кое-что чрезвычайно интересное. Не мне вам говорить, что время нынче непростое, уже завтра утром политическая ситуация призывает лорда Азриела в Лондон, его доклада ждут члены правительства в Уайт-Холле. Можно сказать, не преувеличивая, что лондонский поезд стоит под парами и ждет, чтобы принять нашего гостя, так сказать, на борт, едва его выступление перед нами закончится. Так что не будем терять времени понапрасну. Я предоставляю слово лорду Азриелу. Полагаю, что после его доклада у присутствующих возникнут кое-какие вопросы. Постараемся сформулировать их четко и кратко. Итак, прошу вас, милорд.

– Благодарю, – прозвучал голос лорда Азриела. – Для начала я хотел бы показать всем присутствующим несколько слайдов. Господин проректор, вам, вероятно, отсюда будет лучше видно. Может быть, мы попросим господина магистра пересесть в кресло рядом со шкафом…

Седенький проректор к старости почти ничего не видел, так что элементарные приличия требовали усадить его поближе к экрану, а это, в свою очередь, означало, что магистр должен будет занять место рядом с главным библиотекарем, то есть буквально в метре от притаившейся в глубине гардероба Лиры. Скрипнуло кресло, и девочка услышала, как магистр прошептал:

– Хитер, каналья! Он знал про вино. Голову даю на отсечение, что знал!

– Что будем делать, если он начнет требовать денег? – шепнул библиотекарь в ответ.

– А что нам остается? Будем стоять насмерть.

Лорд Азриел резко прибавил пламя, чтобы лампа волшебного фонаря горела поярче. Лира заерзала в своем шкафу, стараясь ничего не пропустить. Яркий круг на экране вдруг засветился.

– Свет, пожалуйста, погасите, – повелительно произнес лорд Азриел, и комната в тот же миг погрузилась во тьму.

– Многие, вероятно, знают, что год назад я отправился с дипломатической миссией на Север, к его величеству королю Лапландии. Такова официальная легенда. На самом же деле я намеревался достичь Крайнего Севера, то есть полярных льдов, чтобы узнать о судьбе экспедиции Груммана. В последней депеше, адресованной Грумманом в Германскую Академию наук, говорится о некоем явлении природы, наблюдать которое можно только на Крайнем Севере. Именно это явление и составляло главный объект моих исследований. Кроме того, я пытался найти хоть какие-нибудь следы пропавшей экспедиции Груммана. Однако слайды, которые вы сейчас увидите, прямого отношения ни к одной из этих задач не имеют. Ну-с, начнем, пожалуй.

С этими словами он вставил слайд в рамку и передвинул ее так, чтобы она оказалась строго напротив линзы проектора.

Вместо ярко освещенного круга на экране возникла четкая черно-белая картинка. Снимок был сделан ночью, при полной луне. На фоне белого снега ясно вырисовывалась стоявшая чуть в отдалении избушка, возле стен которой выстроилась целая батарея разных приборов и приспособлений для философских изысканий: какие-то антенны, провода, фарфоровые изоляторы. На Лирин непосвященный взгляд, все это очень напоминало участок яндарического депо, мимо которого они проезжали по дороге на Ярнтон, только на экране все эти штуки были покрыты густой изморозью и серебрились в лунном свете. На переднем плане, вскинув руку в приветственном жесте, стоял человек в меховой парке с низко надвинутым на глаза капюшоном, так что и лица не различить. Рядом с ним стоял еще кто-то, росточком пониже. И все вокруг заливало это странное безжизненное сияние.

– Обратите внимание, этот снимок был сделан на пластинку с обычной эмульсией нитрата серебра, – пояснил лорд Азриел. – А вот взгляните на то же самое место, но снятое с применением специальной новейшей эмульсии. Разница во времени между двумя этими снимками – что-то около минуты.

Он заменил слайд в рамке, и на экране возникло новое изображение. Оно было намного темнее, словно лунный свет каким-то образом притушили. По-прежнему в отдалении маячила избушка, на черном небе ясно прорисовывалась ее засыпанная снегом крыша, но хитросплетения приборов тонули во мраке. А вот человек на этом снимке выглядел совсем по-другому. Он, казалось, купался в мерцающем сиянии, а из его воздетой кверху руки бил серебристый фонтан света.

– Этот световой поток, – раздался голос Капеллана, – он восходящий или нисходящий?

– Нисходящий, – быстро ответил лорд Азриел, – но это не свет. Это Серебристая Пыль.

Он произнес последние слова с таким нажимом, что Лира мгновенно поняла, что речь идет об особенном явлении, ничего общего с обычной пылью не имеющем. Судя по реакции аудитории, девочка была недалека от истины. В комнате на мгновение повисла напряженная тишина, а потом начались вопросы, вопросы: недоверчивые, перебивающие друг друга.

– Не хотите же вы сказать…

– Помилуйте, неужели…

– Это что же…

– Коллеги, – поднял голос Капеллан, – я думаю, что лорд Азриел согласится нам кое-что пояснить.

– Я повторяю еще раз, – вновь заговорил лорд Азриел в полной тишине, – что перед вами изображение Серебристой Пыли, частицы которой оказывают на новую эмульсию воздействие, подобное воздействию фотонов на нитрат серебра. Именно этот феномен и являлся первоочередным объектом моих исследований во время экспедиции на Север. Обратите внимание, что фигура стоящего на переднем плане человека великолепно читается. Но мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели вот сюда, на силуэт слева. – С этими словами он указал на размытый абрис маленькой фигурки.

– Я было подумал, что это альм, – удивленно произнес дознаватель.

– Отнюдь. Его альм-змея преспокойно обвилась у него вокруг шеи. Нет, господа, сей расплывчатый силуэт – это ребенок.

– Ребенок после… рассечения? – осторожно спросил чей-то голос и тут же осекся, словно сказал что-то лишнее, что-то такое, чего говорить не следовало.

– Нет, целый, и это особенно важно в свете того, что нам известно о природе Серебристой Пыли.

Вновь повисло напряженное молчание, которое нарушил лишь хриплый выдох Капеллана. Такой звук издает человек, который много часов подряд изнывал от жажды, дорвался до кувшина с водой, осушил его одним глотком и наконец-то смог перевести дух.

– Та-а-а-к, – не то выдохнул, не то крякнул Капеллан. – Следовательно, эти потоки Серебристой Пыли…

– … нисходят с неба, как вы совершенно справедливо изволили заметить, и словно бы окутывают собой человека. Я не собираюсь забирать эти снимки с собой, они останутся в колледже, так что у вас будет возможность рассмотреть их как можно тщательнее. Собственно, все, чего я хотел – это продемонстрировать вам возможности новой эмульсии. А теперь перейдем к следующему снимку.

Лорд Азриел вновь щелкнул рамкой проектора. Появившееся на экране изображение было сделано ночью, но только безлунной. На переднем плане виднелись едва различимые во тьме палатки, сиротливо жмущиеся друг к другу. Рядом валялись какие-то ящики, брошенные нарты. А на бескрайнем небе плясали сполохи света, словно бы кто-то высоко-высоко подвесил сотканные из мерцающих нитей волшебные занавеси, и они ниспадают мириадами мерцающих складок, фестонов, фалд и вновь вздымаются, дышат, как под порывами раздувающего их ветра.

– Что это? – тихо спросил проректор.

– Aurora Borealis, – по-латыни ответил лорд Азриел.

– Замечательный снимок, – восхищенно причмокнул губами профессор-паломник. – Наверное, самый лучший из всех, что я когда-либо видел.

– Простите мне мое невежество, – произнес дребезжащим тенорком отец регент, – но боюсь, что я подзабыл, что это за Aurora такая. Кажется, туземцы называют ее северным сиянием, верно?

– Верно. И не только так. У этого природного явления великое множество имен. Его порождают потоки заряженных частиц и солнечные лучи невероятной интенсивности. Сами по себе они не видны, но, вступая во взаимодействие с атмосферой, вызывают эффект свечения. Жаль, что время поджимало и нам не удалось раскрасить снимок, тогда бы вы увидели все это в цвете. Волшебное, доложу вам, зрелище: переливы от бледно-зеленого до розового, а по краям, вот здесь, внизу, пунцовый, почти багровый отлив. Этот снимок сделан на пластинку с обычной эмульсией. А вот эмульсия специальная. Взгляните-ка.

Пока лорд Азриел менял слайд в рамке, Лира услышала, как магистр шепнул на ухо библиотекарю:

– Если он поставит вопрос на голосование, попробуем прибегнуть к цензу оседлости. За последний год, то есть за пятьдесят две недели, он отсутствовал в течение тридцати.

– Сложновато будет. Капеллан уже на его стороне, – еле слышно отозвался библиотекарь.

Тем временем на экране появился новый снимок. Изображал он ту же самую местность, и вновь предметы, так отчетливо видимые на обыкновенном снимке, показались здесь смазанными, приглушенными. Сполохи северного сияния тоже словно бы потускнели.

Но в самом сердце загадочной Aurora borealis, высоко-высоко в небе Лира вдруг увидела плывущий над мертвой равниной… что? Она приникла глазом к щели между дверцами, стараясь разобрать, что же там изображено. Судя по тому, как подались вперед ученые в рекреации, они явно пытались сделать то же самое. Лира всматривалась в экран, задыхаясь от возбуждения, потому что неясная картинка постепенно обретала очертания. Можно было различить купола и шпили соборов, высокие башни, стены домов, улицы… Сомнений не было! В небе над ледяной пустыней парил…

«Город!» – чуть было не выпалила Лира, но вовремя прикусила язык.

– А вам не кажется, что это похоже на город? – осторожно спросил профессор из Кассингтона.

– Именно так, – отчеканил лорд Азриел.

– И город этот, разумеется, принадлежит другому миру! – ернически всплеснул руками декан.

В ответ на этот выпад лорд Азриел даже бровью не повел. Среди остальных ученых царило лихорадочное возбуждение. И немудрено. Представьте себе чувства седобородого старца, который написал множество многотомных трактатов, доказывающих существование единорога, но самого единорога так и не видел, как вдруг ему предлагают взглянуть на только что пойманный экземпляр.

– Это ведь… Значит, согласно теории Барнарда-Стокса, – нетерпеливо спрашивал профессор-паломник. – Как вы думаете, лорд Азриел?

– Я бы сам хотел это выяснить, – отозвался Лирин дядя.

Он стоял чуть в стороне от освещенного экрана. Лира из своего укрытия видела то, что ускользнуло от прикованных к неведомому городу профессорских глаз: жесткий взгляд лорда Азриела буквально ощупывал каждого из присутствующих. Она видела, как вспыхнули зеленым огнем очи белой пумы-альма, ни на шаг не отходившей от своего человека. А старички ничего не замечают: почтенные седины взъерошены от возбуждения, очки воинственно блестят, и лишь магистр да библиотекарь словно бы приросли к спинкам своих кресел и, склонив головы друг к другу, о чем-то перешептываются.

– Милорд, – обратился к лорду Азриелу Капеллан, – вы ведь, помнится, говорили, что пытались напасть на след экспедиции Груммана. Значит ли это, что доктор Грумман тоже занимался изучением этого феномена?

– Думаю, что да. Более того, я абсолютно уверен, что ему удалось собрать интереснейшие данные по этому вопросу, но, увы, мы так никогда и не узнаем, какие именно, потому что доктор Грумман погиб.

– Неправда! – выдохнул Капеллан.

– Боюсь, что правда. И доказательство этому здесь.

По рекреации вновь пробежала зыбь лихорадочного ожидания. Следуя указаниям лорда Азриела, несколько профессоров помоложе подняли большой деревянный кофр и вынесли его на середину комнаты. Волшебный фонарь продолжал работать, и, хотя слайда в рамке уже не было, на экране по-прежнему мерцал ярко освещенный круг. На его фоне отчетливо выделялся черный силуэт лорда Азриела. Вот он склонился над кофром и отщелкнул металлические рычаги замков. Магистр привстал в своем кресле, не в силах усидеть на месте. Теперь Лира ничего не видела, ей оставалось только слушать.

– Надеюсь, вы помните, – зазвучал в рекреации голос дяди Азриела, – что связь с экспедицией Груммана прервалась полтора года назад. По заданию Германской Академии наук они должны были продвинуться на север и достичь магнитного полюса. Кроме того, им было поручено произвести ряд наблюдений за движением небесных тел. Так вот, именно в ходе своей последней экспедиции доктор Грумман становится свидетелем явления, которое мы все только что видели на снимках. Вскоре после этого он исчезает. Многие думали, что, возможно, произошел несчастный случай и Грумман провалился в ледовую трещину. Но, господа, это не так. Причиной гибели доктора Груммана стал отнюдь не несчастный случай.

– А что это за кофр? – внезапно перебил его декан. – Это что, какой-то вакуумный контейнер?

Лорд Азриел не спешил с ответом. Лира вновь услышала щелканье замков, свист всасываемого воздуха, а потом в рекреации воцарилась мертвая тишина. Но продлилась она недолго, буквально одно мгновение, и на смену ей пришла чудовищная разноголосица: вопли ужаса, отчаяния, страха, гнева.

– Не верю!

– Бесчеловечно!

– Как же это?

– Допустить, чтоб такое могло случиться?!

Горестный хор прервал глубокий бас магистра:

– Может быть, вы все-таки потрудитесь объяснить, в чем дело, милорд?

– Господа, – прозвучал голос дяди Азриела. – Перед вами голова несчастного Станислауса Груммана.

Сквозь общий шум в комнате Лира услыхала, как кто-то из присутствующих, давясь и задыхаясь, бросился вон из рекреации. Эх, вечно она пропускает все самое интересное! Сидит в этом дурацком шкафу и ничего не видит.

Вот снова заговорил дядя Азриел:

– Его тело я обнаружил во льдах Свальбарда. Обратите внимание на характерный прием скальпирования. Узнаете почерк, господин проректор?

Старенький проректор ответил на удивление твердым голосом:

– Мне доводилось встречать такое у тартар. Прием весьма характерный для коренного населения Сибири и Тунгуски. Вне всякого сомнения, он также распространен на всей территории обитания скраелингов, но, если память мне не изменяет, в Новой Дании такие вещи не в ходу, они там запрещены законом. Вы позволите мне взглянуть поближе, лорд Азриел?

После непродолжительного молчания Лира вновь услыхала голос старика:

– Глаза у меня уже не те, да и лед очень грязный. Там что, на темени, отверстие?

– Именно так.

– Трепанация?

– Без сомнения.

Вновь все заговорили разом. Магистр наконец опустился в свое кресло, и Лира увидела, что же происходит в комнате. Стоя в круге света, который отбрасывала лампа волшебного фонаря, проректор подслеповато всматривался в содержимое большого ледяного куба, где внутри виднелось окровавленное месиво – все, что осталось от человеческой головы.

Пантелеймон заметался от стенки к стенке, его отчаяние мгновенно передалось девочке.

– Ну, тише, тише, – еле пошевелила она губами. – Давай послушаем.

– Доктор Грумман некогда работал в этих стенах, – горько проронил декан.

– Какой страшный конец!

– Попасть в руки тартар…

– Помилуйте, какие тартары? Это же Крайний Север!

– А что мы о них знаем? Они могли проникнуть сколь угодно далеко.

– Вы сказали, что обнаружили это во льдах Свальбарда. Я вас правильно понял? – спросил декан.

– Совершенно верно.

– Так не означает ли это, что к трагедии могли быть причастны панцербьорны?

Лира не вполне разобрала последнее слово, потому что слышала его впервые, но, судя по всему, остальным оно было хорошо знакомо.

– Это невозможно, – решительно возразил профессор из Кассингтона. – Панцербьорны на это не способны.

– Стало быть, вы плохо знаете Йофура Ракнисона, – негромко отозвался профессор-паломник, к словам которого все прислушивались очень внимательно, поскольку на его счету была не одна арктическая экспедиция.

– Вполне возможно, что теперь он снимает со своих жертв скальпы на тартарский манер. Меня это ничуть не удивляет.

Лира быстро посмотрела на дядю Азриела. Скрестив руки на груди, он с сардонической усмешкой взирал на разгорячившийся цвет науки.

– А кто это такой, как бишь его, Йофур Ракнисон?

– Это владыка Свальбарда, – ответил паломник. – Совершенно верно, он один из панцербьорнов. Такой, знаете ли, узурпатор, хитростью проложивший себе дорогу к трону. Во всяком случае, насколько я понимаю, он представляет собой фигуру довольно серьезную. И что бы там ни говорили о его… затеях, он далеко не так прост. Хотя затеи эти, прямо скажем… Дворец себе отстроил из привозного мрамора. Университет даже основал.

– Что? Университет? Для кого же? Не иначе как для медведей, – сострил кто-то под общие смешки.

– И тем не менее, – продолжал паломник, – я убежден, что трагедия, приключившаяся с доктором Грумманом, вполне во вкусе Йофура Ракнисона. Однако, друзья мои, как это ни удивительно, но к нему можно найти подход, если понадобится, конечно. И тогда он начнет вести себя по-другому.

– А вы, Трелони, разумеется знаете, как этот самый подход найти, – колко осведомился желчный декан.

– Разумеется знаю. Ему просто нужно дать то, чего он жаждет более всего на свете. Более славы, более почестей. Ему нужен альм. Найдите способ наделить его альмом – и он у вас в кармане.

Всех присутствующих эти слова от души позабавили.

Лира ошарашенно покрутила головой. Для нее все то, о чем говорил профессор, звучало, как тарабарщина. И вообще, куда интереснее слушать про скальпы, про северное сияние, про Серебристую Пыль эту загадочную. Но к вящему ее разочарованию, дядя Азриел явно не собирался больше ни снимки показывать, ни находки демонстрировать. Разговоры свелись к ожесточенной полемике по поводу того, давать или не давать лорду Азриелу денег на снаряжение еще одной экспедиции. В самый разгар этой словесной баталии Лира почувствовала, как веки ее наливаются свинцом, голова клонится вниз, и вскоре она уже крепко спала. Пантелеймон тоже дремал, уютно обвившись вокруг ее шейки. Как всегда, чтобы выспаться получше, он обернулся горностаем.

Лира проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо.

– Т-ш-ш, – прошептал дядя. Он сидел на корточках перед открытой дверцей шкафа. – Все уже разошлись, но слуги еще не спят. Живо, марш в свою комнату, и никому ни слова!

– Они вам дали денег? – спросила Лира сонным голосом.

– Дали, дали.

– А что такое Серебристая Пыль? – пискнула девочка, пошатываясь спросонья.

– Не твоего ума дело.

– А вот и моего. Сами же мне велели подслушивать, а теперь ничего рассказать не хотите. А можно мне на отрезанную голову посмотреть?

Пантелеймон заерзал, шерстка у него поднялась дыбом, и Лире стало щекотно вокруг шеи. Глядя на ее заспанную мордочку, лорд Азриел расхохотался.

– Ой, не зли меня, – простонал он и принялся упаковывать слайды. – Успела ты проследить за магистром?

– Конечно. Знаете, как он всполошился из-за вина!

– Хорошо, хорошо. Ну, на этот раз мы его обошли. А теперь давай-ка в кровать и без разговоров.

– Дядя, а вы куда едете?

– Я возвращаюсь на Север. У меня всего десять минут, дружок.

– Возьмите меня с собой.

Лорд Азриел поднял голову и посмотрел на Лиру так, словно бы увидел ее впервые. Кошачьи зрачки пумы-альма сузились. Под этими взглядами девочка почувствовала себя как под перекрестным огнем, но глаз не опустила, хоть и залилась краской до корней волос.

– Это исключено, – помолчав, произнес лорд Азриел. – Сейчас твое место здесь.

– Но почему? – взмолилась Лира. – Почему оно здесь? Я так хочу на Север, чтобы самой все увидеть: и медведей, и айсберги, и северное сияние. Мне так интересно про эту Серебристую Пыль. И про город в небе. А это правда другой мир?

– Послушай меня, девочка, и постарайся понять. Тебе туда нельзя. Время сейчас опасное, так что давай-ка будь умницей и отправляйся в кровать. А я тебе моржовый бивень привезу. Хочешь? Настоящий, резной. Все, все, ни слова больше. Не буди во мне зверя.

При этих словах альм-пума издала негромкий утробный рык, и Лира вдруг как-то на удивление ясно поняла смысл выражения «разбудить зверя» и легко представила свои ощущения, когда оба ряда вот этих вот белоснежных зубов сомкнутся на ее горле.

Нет, лучше было ретироваться. Лира насупилась, поджала губы и исподлобья посмотрела на дядю. Но он, казалось, забыл о ней, поскольку был целиком поглощен выкачиванием воздуха из вакуум-контейнера. Не говоря ни слова, все с тем же решительно-мрачным лицом, Лира вышла из комнаты и отправилась спать.

* * *

Магистр и библиотекарь, два старинных друга и соратника, всякий раз после горьких поражений, если таковые случались, садились вместе, чтобы утопить утрату в стакане доброго вина. Так было и на этот раз. Как только лорд Азриел уехал, они отправились в покои магистра и расположились в его кабинете. Шторы на окнах были плотно задернуты, в камине уютно горел огонь, оба альма привычно примостились один на плече, другой на коленях. Наконец-то можно было спокойно обдумать то, что произошло.

– Вы действительно считаете, что он обо всем догадался? Я имею в виду токайское, – спросил библиотекарь.

– Нет, дружище, он не догадался. Он знал. И знал наверное. Так что графин этот он, вне всякого сомнения, разбил сам.

– Вы уж простите меня, – сокрушенно сказал библиотекарь, – но мне все-таки кажется, что это к лучшему. Я никак не мог смириться с мыслью о…

– О яде?

– Давайте не будем лукавить. О смертоубийстве.

– Поверьте моему слову, Чарльз, мне это тоже глубоко отвратительно. Но вопрос-то стоит иначе. Что страшнее: взятый на душу грех или возможные последствия того, что будет, если этот грех на душу не взять. Само провидение вмешалось и предотвратило гибель лорда Азриела. Право же, старина, мне очень жаль, что я посвящаю вас во все это. Все-таки камень на сердце…

– Что вы, что вы, – всплеснул руками библиотекарь. – Жаль только, что вы не открыли мне всю правду.

Магистр задумчиво вертел в пальцах стакан.

– Пожалуй, вы правы. Мне следовало бы рассказать вам больше. Веритометр показывает, что изыскания лорда Азриела могут иметь поистине чудовищные последствия. И, что самое главное, к этому будет причастна наша девочка. Я хотел только одного: уберечь ее, спрятать, хотя бы на время.

– А скажите мне, эти его исследования, они что, каким-то образом связаны с деятельностью Дисциплинарного Суда Духовной Консистории? Или с этим, как бишь его, Министерством Единых Решений по Делам Посвященных?

– Отнюдь. Министерство Единых Решений неподотчетно Духовной Консистории. Мне вообще кажется, что вся эта интрига – дело рук одного человека, которому лорд Азриел, мягко говоря, не симпатичен. Так что, дружище, боюсь, что попали мы с вами прямехонько между молотом и наковальней. Ну, что скажете?

Библиотекарь не спешил с ответом. Да и что тут было говорить? С того момента, как папа Кальвин перенес Святой престол в Женеву и учредил Дисциплинарный Суд Духовной Консистории, власть церкви над всеми сторонами жизни общества стала абсолютной. Вскоре после смерти Кальвина папство было упразднено и его место занял Магистерий, представляющий собой сложнейшую систему колледжей, судов, консультативных советов. Однако единого централизованного руководства над ними не было, отчего зачастую они отчаянно соперничали друг с другом. Так, например, в конце прошлого века самым могущественным считался Епископальный колледж, но за последние несколько лет в политических хитросплетениях наметился новый лидер – Дисциплинарный Суд Духовной Консистории. На сегодняшний день он пользовался наибольшим влиянием и, следовательно, представлял наибольшую опасность.

Но это еще не все. В разных концах паутины Магистерия, под эгидой какого-нибудь сильного союзника, могли, словно грибы, вырастать организации, никому на первый взгляд впрямую не подчиненные. Именно такова была судьба пресловутого Министерства Единых Решений по Делам Посвященных. Сколь далеко простирались интересы этого ведомства, библиотекарь не знал. Но то немногое, что он о них слышал, наполняло его душу ужасом и отвращением, так что горечь магистра была ему вполне понятна.

– Да, к слову сказать, – вдруг поднял голову библиотекарь. – Давеча Профессор-паломник помянул теорию Барнарда-Стокса. Может быть, вы меня просветите?

– Дело в том, Чарльз, что это не совсем мой профиль… Насколько я знаю, суть проблемы состоит в следующем: Святая Церковь учит, что существует два мира, то есть мир земной, наш с вами, где все можно увидеть, услышать, потрогать наконец, и мир потусторонний, то есть рай и ад. А эти два молодца, Барнард и Стокс, были, как бы это сказать помягче, ренегатами-теологами, которые предположили существование великого множества других миров, похожих на наш. То есть это не ад, не рай, жизнь там материальна, а следовательно, греховна, и они рядом, но ни увидеть, ни достичь их нельзя. Ну, разумеется, Святая Церковь камня на камне не оставила от этой наукообразной ереси, и господ Барнарда и Стокса быстренько заставили замолчать. Правда, есть тут одна загвоздка. К вящему неудовольствию Магистерия, эта теория существования множества миров подкреплена блестящими математическими выкладками. Я сам с ними не знаком, но профессор из Кассингтона считает, что они весьма убедительны.

– Но теперь лорд Азриел привез с Севера снимки одного из этих миров, – подхватил библиотекарь, – а мы с дорогой душой дали ему денег, да еще и снарядили для дальнейших поисков.

– Именно, дружище, именно. Теперь Министерство Единых Решений с полным правом может заподозрить, что колледж Вод Иорданских есть оплот ереси. Вот мне и приходится балансировать между Консисторией и Министерством, а малютка наша тем временем растет, и, поверьте моему слову, Чарльз, они помнят об этом не хуже нас. Так что рано или поздно ее непременно втянут во все эти игры, как бы я ни пытался им помешать.

– Силы небесные, – ошеломлено воскликнул библиотекарь, – но кто же вам все это открыл? Неужели опять веритометр?

– Разумеется. Нашей Лире отведена в этой пьесе своя роль, и роль главная. Однако парадокс в том, что она ничего не должна знать, так что предостеречь ее нельзя. Помочь, правда, можно. И если бы моя затея с токайским удалась, я бы смог выиграть время и обеспечить ей еще несколько лет спокойной жизни, уберечь ее от этой экспедиции на Север. Бог ты мой, если бы я только мог объяснить ей все…

– Смею заверить, – тонко улыбнулся библиотекарь, – она бы вряд ли стала вас слушать. Вы же знаете ее не хуже меня. Объясняешь ей что-нибудь серьезное, она пять минут честно слушает вполуха, а потом начинает ерзать и смотреть по сторонам. А попробуй спроси ее на следующий день, о чем шла речь, – глаза округлит и скажет, что не помнит.

– Даже если речь пойдет о Серебристой Пыли? По-вашему, это ей тоже будет не интересно?

Библиотекарь задумчиво пожевал губами:

– Вряд ли. Да и с какой стати, скажите на милость, здоровую, веселую девчонку, без единой мысли в голове должна заинтересовать теологическая закавыка многовековой давности?

– А с такой стати, что эту девчонку ждут великие испытания и даже, представьте себе, предательство.

– Бог ты мой, да кто же предаст нашу Лиру?

– В том-то и беда, Чарльз, что предадут не ее. Предаст она. И одному Богу известно, сколь горька будет чаша, которую ей предстоит испить. Об этом, разумеется, мы с ней говорить не вправе. Но о Серебристой Пыли… Помилуйте, Чарльз, что же тут худого, если мы расскажем ей о Серебристой Пыли! Можно же объяснить все доступно, так, чтобы она поняла. Вдруг когда-нибудь ей это пригодится, а? А то ведь душа за нее болит.