Текст книги "Восстаньте из праха (перевод М. Ахманова)"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Последующие дни были до отказа заполнены делами. Приблизительный подсчет показал, что не менее половины из двадцати тысяч жителей маленького королевства Геринга погибли, были ранены или похищены онондага. Туллию Гостилию, по-видимому, удалось бежать. Оставшиеся в живых выбрали временное правительство. Таргоф, Бартон, Спрюс и еще двое вошли в исполнительный комитет, наделенный весьма значительной властью. Джон де Грейсток пропал. Его видели в самом начале битвы; затем он исчез, и оставалось только гадать о судьбе, постигшей камберлендского рыцаря.

Алиса Харгривс перебралась в хижину Бартона, не сказав ни слова о том, когда и почему изменились ее намерения.

Через несколько дней она как-то сказала Бартону:

– Фригейт говорит, что если вся поверхность планеты выглядит так же, как в тех областях, что мы прошли, то Река должна тянуться на двадцать миллионов миль. Это невероятно – но не более поразительно, чем наше воскрешение в этом мире. Значит, в долине обитают тридцать"пять—тридцать семь миллиардов человек, и я не думаю, что имею шанс найти своего мужа.

– А кроме того, я люблю тебя, – добавила она, помолчав. – Да, я знаю – я вела себя так, что об этом было нелегко догадаться. Но что-то изменилось во мне. Вероятно, потому, что я прошла через весь этот ужас. Не думаю, что я полюбила бы тебя на Земле. Может быть, я восхищалась бы тобой, но одновременно испытывала бы отвращение – даже страх. И я не смогла бы стать для тебя хорошей женой, там, на Земле. Здесь – другое дело. Я буду просто твоей подругой, потому что тут, пожалуй, не найдется официальных властей или церкви, что могли бы сочетать нас законным браком. Ты видишь, как я изменилась, – улыбка коснулась ее губ, – теперь я готова жить с мужчиной без венчания и обмена кольцами.

– Мы с тобой – не в викторианской Англии, – ответил Бартон. – Это другое время, другая эпоха... Эпоха Слияния, эра Смешивания человечества... И что получится в результате? Цивилизация речного мира? Прибрежная культура? Или, скорее, множество культур?

– Только если этот мир будет существовать, – задумчиво сказала Алиса. – Он возник внезапно – и так же быстро и неожиданно может прийти к своему концу.

Бартон подумал, что пока поросшая травой равнина и зеленоватая поверхность Реки, лесистые холмы и неприступные горы не кажутся иллюзорными шекспировскими видениями. Они основательны и реальны! Как реальны люди, которые сейчас направлялись к ним. Он вышел из хижины и приветствовал Фригейта, Моната, Казза и Руаха.

– Давно, до того, как я стал говорить по-английски хорошо, я увидел что-то, – начал Казз. – Я пытался сказать тебе, но ты не понял. Я видел человека, который не имеет на лбу этого.

Он коснулся середины своего лба, потом показал на лбы остальных.

– Я знаю, – сказал Казз, – ты не видишь это. Пит и Монат тоже не видят. Никто не видит. Но я вижу – на лбу у всех. Кроме человека, которого я хотел поймать тогда, давно. Потом, однажды, я видел женщину без этого, но я не сказал тебе. И сегодня я нашел еще одного такого человека.

– Казз имеет в виду, – произнес Монат, – что он может различить какие-то символы или знаки: такие метки находятся на лбу каждого жителя долины. Он способен видеть их только при ярком солнечном свете и под определенным углом зрения. Причем все люди, встречавшиеся ему, имели метки – кроме трех.

– Должно быть, он видит в более широком спектральном диапазоне, чем мы, – добавил Фригейт. – Эти существа Икс, поместившие нас сюда и пометившие каждого клеймом, как скотину, очевидно, не знают о такой особенности расы Казза. Что доказывает, что и они не являются всеведущими.

– По-видимому, так, – кивнул головой Бартон. – Никто не застрахован от ошибок. Иначе сам я не очнулся бы до воскрешения в том странном месте. Итак, кто он – человек, у которого нет знаков на лбу?

Он говорил спокойно, но сердце его учащенно забилось. Если Казз прав, то он сможет обнаружить агента этих неведомых существ, что вновь дали жизнь человеческой расе. Кто эти таинственные боги, скрывающиеся от глаз людских?

– Роберт Спрюс! – заявил Фригейт.

– Прежде, чем делать какие-либо выводы, – осторожно заметил Монат, – не будем забывать, что отсутствие символов может оказаться простой случайностью.

– Мы все выясним, – сказал Бартон со зловещим спокойствием. – Но зачем нужны эти знаки? К чему ставить на нас отметки?

– Наверное, чтобы как-то нас идентифицировать – или пронумеровать, – пожал плечами Монат. – Кто знает – кроме тех, кто поместил нас в этот мир?

– Давайте сюда Спрюса, – приказал Бартон.

– Сначала его надо поймать, – ответил Фригейт. – Казз допустил ошибку – он сказал Спрюсу, что знает об этих символах. Это произошло утром, во время завтрака. Меня там не было, но мне рассказывали, что Спрюс побледнел. Через несколько минут он исчез. Мы разослали поисковые партии вниз и вверх по течению, в холмы и даже на ту сторону Реки.

– Бегство – доказательство его вины! – воскликнул Бартон. Гнев бурлил в нем. Разве люди – рогатый скот, чтобы клеймить их?

В полдень загрохотали барабаны, сообщая, что Спрюс пойман. Через три часа он стоял перед столом Совета в зале вновь отстроенного административного здания. За столом сидели члены Совета. Двери были плотно закрыты; советники чувствовали, что это дело лучше не афишировать. Однако Моната, Казза и Фригейта допустили на заседание.

– Я должен сообщить вам, – сурово произнес Бартон, – что мы решили применить любые меры, чтобы добиться от вас правды. Не в наших принципах использовать пытки. Мы ненавидим и презираем тех, кто способен мучить людей. Но мы считаем, что в данных чрезвычайных обстоятельствах принципами следует пожертвовать.

– Принципами нельзя жертвовать никогда, – спокойно сказал Спрюс. – И никогда цель не оправдывает средства. Даже если отказ от ее достижения означает смерть, поражение или неведение.

– Ставка слишком высока, – ответил Таргоф. – Да, мы все согласны с вами – и я, превращенный мерзавцами в раба, и Руах, которого пытали много раз, и другие. Но, в случае необходимости, мы используем нож и огонь. Нам надо знать правду, – он мрачно нахмурился и спросил.– Ну, а теперь... теперь скажите нам, вы – один из тех, кто сотворил все это?

– Вы станете такими же, как Геринг и ему подобные, если подвергнете меня пыткам, – произнес Спрюс, и голос его дрогнул. – На самом деле, вы будете еще хуже, потому что заставите себя быть похожими на него. И все – ради цели, которая, возможно, даже не существует! А если и существует, то достигнув ее, вы окажете себе плохую услугу.

– Скажите нам правду, – потребовал Таргоф. – Не лгите! Мы знаем, что вы – их агент. Возможно, вы – один из тех, кто несет прямую ответственность за то, что произошло с человечеством.

– Там, в очаге, сверкают языки пламени, – сказал Бартон, – и если вы не начнете говорить, мы... одним словом, огонь – наименее мучительное из того, что вам предстоит. Я хорошо знаком с китайскими и арабскими методами ведения допроса. Уверяю вас, они изобрели чрезвычайно утонченные способы извлечения истины... И я без угрызений совести применю свои знания на практике.

Спрюс побледнел, пот выступил на его лбу.

– Вы можете потерять вечную жизнь, если пойдете на это, – тихо произнес он, дрожа. – Как минимум, вы будете отброшены далеко назад на вашем пути, что замедлит достижение конечной цели...

– Какой цели? – спросил Бартон, но Спрюс не обратил на него внимания.

– Мы не можем выносить боль, – прошептал он, словно в полузабытьи, – мы слишком чувствительны...

– Вы будете говорить? – резко прервал его Таргоф.

– Даже мысль о собственной смерти причиняет боль... ее стараются избегать, хотя иногда она совершенно необходима... – Спрюс продолжал шептать, как будто хотел убедить себя в чем-то. – И потом, я же знаю, я уверен, что снова буду живым...

– В огонь его! – приказал Таргоф людям, державшим Спрюса.

– Одну минуту, – вмешался Монат, подняв тощую руку. – Послушайте, Спрюс, наука моего родного мира намного опередила земную. Поэтому среди присутствующих здесь, я наиболее подготовлен к тому, чтобы строить обоснованные предположения. Возможно, мы обойдемся без пыток и даже не заставим вас мучиться от сознания совершенного предательства. Вы должны только подтверждать или отвергать то, что я буду говорить.

– Слушаю вас, – кратко ответил Спрюс.

– Согласно моей теории, вы происходите с Земли. Хронологически вы принадлежите к эпохе, которая наступит много позже 2008 года. Очевидно, вы являетесь потомками тех немногих, кто избежал действия моего деструктора. Судя по уровню технологии и энергетической мощи, которая потребовалась для преобразования поверхности этой планеты в одну огромную речную долину, вашу эпоху отделяет от двадцать первого века большой временной период. Могу я предположить, что вы относитесь к пятидесятому столетию?

Спрюс бросил взгляд на огонь в камине, затем сказал:

– Добавьте еще два тысячелетия.

– Если эта планета таких же размеров, как Земля, то на ней непросто разместить всех людей. И кое-кто тут отсутствует. Где же они – мертворожденные, дети, не дожившие до пяти лет, слабоумные, сумасшедшие? Где те, которые жили на Земле после двадцатого века?

Спрюс снова посмотрел на пламя, и губы его дрогнули.

– Где-то в другом месте, – сказал он, пожимая плечами.

– У специалистов моей планеты, – продолжал Монат, – имелась теория, что когда-нибудь нам удастся заглянуть в прошлое. Не буду вдаваться в детали; речь шла только о том, что события прошлого можно будет наблюдать визуально и записать их. Путешествия во времени, конечно, чистая фантастика.

Он испытующе уставился на Спрюса, но тот молчал, опустив голову и сжав губы. Монат вздохнул и продолжал:

– Предположим, что ваша цивилизация способна совершить то, о чем только теоретизировали ученые моего народа. Предположим, что вы сделали записи каждого человеческого существа на протяжении всей его жизни. Затем подобрали подходящую планету и переконструировали ее нужным образом. Где-то может быть, под ее поверхностью – установлены конвертеры, преобразующие энергию в вещество и использующие тепло расплавленного ядра планеты; там же находятся устройства, способные воссоздать тела по ранее сделанным записям. Достижения биотехнологии позволяют вам омолаживать тела, восстанавливать утерянные конечности, глаза и так далее, исправлять любые физические недостатки.

Монат снова посмотрел на Спрюса, словно ожидал подтверждения своих слов; помолчав минуту, он заговорил снова:

– Затем вы, очевидно, сканируете вновь созданные тела и помещаете записи в какое-то огромное запоминающее устройство. Старые тела уничтожаются, а новые воссоздаются около грейл-стоунов путем передачи соответствующих сигналов по гигантской сети – той сети, что связывает в единую систему все грейлстоуны и три раза в день заряжает наши чаши. Эти устройства, которые я описал, вполне могут быть размещены под поверхностью планеты. Таким образом, в нашем воскрешении нет ничего сверхъестественного, – Монат перевел дыхание и пристально посмотрел на Спрюса. – Вопрос в том, зачем все это нужно?

– Если в вашей власти совершить то, о чем вы сказали, разве вы не сочтете подобное действие своим этическим долгом? – ответил Спрюс.

– Да, но я воскресил бы лишь достойных!

– И какими критериями вы руководствовались бы при этом? – спросил Спрюс с иронией. – Вы действительно полагаете, что достаточно мудры и добродетельны, чтобы судить других? Вы готовы поставить себя на одну ступень с богом? Нет, всем должен быть предоставлен второй шанс – независимо от их качеств, жестокости или эгоизма, ничтожности или глупости... Всегда есть надежда, что они смогут перебороть...

Внезапно он замолчал, словно раскаиваясь в том, что сказал слишком много.

– Кроме того, – подхватил Монат, как будто боялся паузой подчеркнуть значение слов Спрюса, – вы хотите, очевидно, изучить все народы и все эпохи прошлой земной цивилизации. Наверное, вы желаете сохранить все человеческие языки, нравы, обычаи, философию различных народов. Чтобы сделать это, вам нужны агенты, замаскированные под воскрешенных, которые обитают в речной долине и наблюдают, изучают, записывают... Как долго продлится этот процесс? Тысячу лет? Две? Три? Миллион? Что будет с нами потом? Мы останемся здесь навсегда? Навечно?

– Вы будете находиться тут столько времени, сколько необходимо для излечения, – крикнул Спрюс. – И только затем... – он резко остановился, сверкнул глазами и заявил: – Даже самые стойкие из нас деградируют после длительного контакта с вами... Потом нас самих надо лечить... Я чувствую себя покрытым грязью...

– Дайте ему попробовать огня,—сказал Таргоф.– Мы вытянем из него всю правду.

– Нет, нет, не надейтесь! – снова закричал Спрюс. – Мне следовало давно поступить так... Но кто знает, возможно, что...

Он упал на землю; синевато-серый трупный оттенок начал разливаться по его коже. Доктор Штейнберг, один из членов совета, склонился на телом Спрюса, но всем было уже ясно, что он мертв.

– Лучше убрать его отсюда, доктор, – сказал Таргоф. – Сделайте вскрытие. Мы будем ждать вашего заключения.

– Какого заключения можете вы ожидать? – грустно усмехнулся врач. – У меня нет нужных химических препаратов, микроскопа... только кремневые ножи. Но я сделаю все, что смогу.

Тело унесли. Бартон сказал:

– Я рад, что он не смог раскрыть нашу игру. Если бы он держал рот закрытым, победа была бы на его стороне.

– Значит, на самом деле вы не собирались пытать его? – воскликнул Фригейт. – Я надеялся, что вы просто блефуете. Но если бы вы действительно сделали это, я ушел бы от вас... и никогда больше вас не увидел...

– Конечно, применение пыток исключалось, – заметил Руах. – Спрюс был совершенно прав – мы бы тогда ничем не отличались от Геринга. Но мы могли использовать другие методы. Например, гипноз. Бартон, Монат и доктор Штейнберг разбираются в этом.

– Меня беспокоит, что мы не можем быть уверены в правдивости его информации, – сказал задумчиво Таргоф. – В действительности, он мог солгать нам. Монат делал некие предположения, и, если они были неверны, Спрюс предпочитал соглашаться с ними, чтобы ввести нас в заблуждение. Повторяю, мы не можем быть ни в чем уверены.

Бесспорно лишь одно: их шансы выявления другого агента с отсутствующими на лбу символами, по-видимому, близки к нулю. Теперь, когда раса Икс, повелевающая речным миром, знает о странной особенности зрения Казза, она может принять надлежащие меры.

Штейнберг вернулся через три часа.

– Его тело ничем не отличается от любого другого представителя вида Гомо Сапиенс, – заявил доктор. – Кроме вот этого маленького устройства.

Он раскрыл ладонь, на которой лежал черный блестящий шарик размером со спичечную головку.

– Я обнаружил его в поверхностных тканях лобной доли мозга. Прибор был подсоединен к нервным окончаниям такими тонкими проволочками, что я мог разглядеть их только под некоторым углом, когда они отражали свет. Я полагаю, что Спрюс покончил с собой с помощью этого устройства, просто подумав о смерти... Каким-то образом этот маленький шарик выполняет мысленную команду. Возможно, он выделяет мгновенно действующий яд, который я не могу распознать без необходмых для анализа химикалий и инструментов.

С этими словами доктор закончил свой доклад и положил шарик на стол перед советниками.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Тридцатью днями позже Бартон, Фригейт, Руах и Казз возвращались из путешествия вверх по Реке. Наступил рассвет. Холодный густой туман, окутывавший Реку в последние ночные часы и простиравшийся на шесть-семь футов над поверхностью воды, клубился вокруг них. В любом направлении видимость не превышала расстояния доброго прыжка, который может сделать молодой сильный мужчина. Но Бартон, стоявший на носу бамбукового одномачтового суденышка, знал, что они приближаются к западному берегу. Они только свернули, покидая середину Реки; Бартон чувствовал, как замедлилось течение, когда лодка вошла в сравнительно неглубокие воды у побережья.

Если его расчеты верны, они должны быть поблизости от развалин «дворца» Геринга. С минуты на минуту он мог заметить плотную полоску темноты, выплывающую из чуть более светлых вод – берег, который он называл теперь домом. Дом для Бартона был местом, откуда он отправлялся дальше, где он отдыхал, временным укрытием, в котором он писал книгу о своей последней экспедиции, берлогой, где он зализывал раны, наблюдательной башней, с которой он высматривал новые земли, подлежащие изучению.

Поэтому, уже через две недели после смерти Спрюса, Бартон ощутил желание оказаться в любом другом месте, кроме того, где он был в данный момент. До него дошли слухи, что на западном берегу, примерно в сотне миль вверх по течению, нашли медь. Эти земли на протяжении двенадцати миль заселяли сарматы пятого века до новой эры и фризы тринадцатого столетия.

Бартон не слишком полагался на истинность переданного сообщения, но оно давало ему повод для путешествия. Он отправился в путь, оставив Алису на берегу – несмотря на все ее просьбы.

Теперь, месяцем позже, после некоторых приключений не всегда приятного свойства, они были почти дома. Слухи оказались не совсем беспочвенными. Там была медь – но в самом минимальном количестве. Так что четверо путников с легким разочарованием вновь забрались в свою лодку, предвкушая быстрое путешествие вниз по течению, под парусами, постоянно наполненными ветром. Они плыли днем, приставая к берегу там, где обитали дружелюбные народы, не препятствующие странникам раз-другой поставить чаши на их грейлстоуны. Ночью они либо спали на гостеприимном берегу, либо пересекали под покровом ночной тьмы враждебные воды.

Последний этап их путешествия был совершен после захода солнца. Прежде, чем попасть домой, им пришлось миновать опасный участок долины, где на одном берегу Реки обитали всегда жаждущие новых рабов мохауки восемнадцатого столетия, а на другом – не менее алчные карфагеняне третьего века до новой эры. Проскользнув мимо них в тумане, они теперь приближались к дому.

Внезапно Бартон произнес:

– Берег впереди! Пит, опусти мачту! Казз, Лев – на весла! Сейчас пристанем!

Через несколько минут они высадились и вытащили свое легкое суденышко из воды на пологий берег. Теперь, когда они вышли из полосы тумана, перед их глазами появилась светлая небесная полоска, разгоравшаяся над пиками восточного хребта.

– Заблудившие души возвратились обратно! – возгласил Бартон. – Мы находимся в десяти шагах от грейлстоуна вблизи развалин.

Он окинул взглядом бамбуковые хижины, разбросанные по равнине, и более крупные строения, возвышавшиеся над мокрой травой или полускрытые в тени огромных деревьев на склонах холмов.

Никого не видно. Долина погружена в сон.

Он повернулся к берегу и, не обнаружив там ни одной живой души, сказал:

– Странно! Почему никто еще не поднялся? И где же часовые?

Фригейт указал на наблюдательную вышку справа от них.

Бартон выругался и сердито произнес:

– Они спят, лентяи, или удрали со своего поста!

Но он уже знал, что дело было не в этом. Хотя он ничего не сказал своим спутникам, в тот момент, когда он шагнул на берег, его охватило предчувствие какой-то беды. Он пустился бегом, путаясь во влажной траве, прямо к хижине, в которой они с Алисой жили.

Алиса сладко спала на своем бамбуковом ложе справа от входа. Из-под вороха покрывал, скрепленных магнитными застежками, виднелась только ее голова в завитках бронзовых волос. Бартон отбросил покрывала прочь, упал на колени около низкой постели и, обхватив руками теплые плечи женщины, попытался усадить ее. Голова Алисы безвольно опустилась вперед, руки повисли вдоль тела. Но на щеках ее играл румянец, и дыхание было нормальным.

Бартон трижды окликнул ее по имени, но она не просыпалась Он похлопал ее по щекам – сначал несильно, потом так, что на коже выступили красные пятна. Ее веки дрогнули, дыхание участилось, затем снова стало размеренным и сонным.

В дверях возникли фигуры Фригейта и Руаха.

– Мы заглянули в другие хижины, – взволнованно сказал Фригейт. – Они все спят! Я попытался кое-кого разбудить, но безрезультатно. Что это значит?

Опустив руки, Бартон медленно произнес:

– Как вы думаете, кто имеет подобное могущество – или необходимость – чтобы погрузить в сон тысячи человек? Спрюс! Спрюс и его раса – Те, кто сотворил этот мир!

– Но зачем? – голос Фригейта звучал испуганно.

– Они ищут меня! Должно быть, они пришли под покровом тумана и каким-то образом погрузили в сон целую область!

– Это несложно сделать с помощью снотворного газа, – заметил Руах. – Хотя народ, обладающий такими знаниями, может иметь для подобной цели средства, которые мы не способны даже вообразить.

– Они ищут меня! – повторил Бартон.

– Если так, они могут вернуться сюда на следующую ночь, – подхватил Фригейт. – Но зачем вы им нужны?

Руах ответил вместо Бартона.

– Потому что он, насколько нам известно, единственный человек, пробудившийся на стадии, предшествующей воскрешению. Неизвестно, почему это произошло. Вероятно, случилось нечто непредвиденное, что и для них осталось тайной. Я склонен предположить, что они, обсудив ситуацию, наконец, решили наведаться сюда и забрать Бартона. Может быть, для исследований – или с какой-нибудь более зловещей целью.

– Вероятно, они хотят стереть в моей памяти все, что я видел в той камере, заполненной плавающими телами, – предположил Бартон. – Их наука позволяет, по-видимому, делать такие вещи.

– Но вы уже многим рассказывали свою историю, – возразил Фригейт. – Невозможно найти всех, кто выслушал ее, и очистить их память.

– Есть ли такая необходимость? Многие ли поверили моей сказке? Иногда я сам сомневаюсь, что видел это.

– Сейчас не время строить предположения, – прервал его Руах. – Что мы будем делать?

Внезапно раздался вскрик: «Ричард!» – и когда они повернулись, Алиса уже сидела на своем ложе и смотрела на них широко открытыми глазами.

Они потратили несколько минут, пытаясь объяснить ей, что произошло. Наконец, Алиса сказала:

– Вот почему туман покрыл землю! Мне показалось странным, что он сгустился над равниной, раньше такого не было. Но я, конечно, не представляла, кому и зачем это нужно!

– Забирайте свои чаши, – решительно произнес Бартон. – Сложите в мешки все, что считаете нужным взять с собой. Мы уходим немедленно. Я хочу убраться отсюда раньше, чем люди начнут просыпаться.

Глаза Алисы раскрылись еще шире.

– Но куда же мы пойдем, Дик?

– Куда угодно! Я не привык убегать от опасности, но оставаться здесь и бороться с Ними – или прятаться от Них – бессмысленно. Я скажу вам, что собираюсь делать. Я намерен найти истоки Реки. Она должна вытекать откуда-то и куда-то впадать; и возможно, человек способен добраться до ее истоков. Если туда ведет какой-нибудь путь, я найду его – клянусь своей бессмертной душой!

Бартон поднял вверх сжатые кулаки, словно грозил небесам. Потом резко выдохнул и продолжал:

– Пусть Они ищут меня повсюду в огромной долине – это не страшно. Если до сих пор меня не смогли обнаружить здесь, значит у них нет средств, чтобы быстро определять местонахождение любого человека. Они заклеймили нас, как скотину, – он коснулся невидимой отметки на своем лбу, – но даже среди стада коров встречаются бунтари и бродяги! К тому же, мы – не просто скот; мы одарены разумом!

Он обвел взглядом друзей, стоявших вокруг.

– Я буду счастлив – нет, больше, чем счастлив – горд, если вы пойдете за мной.

– Разбужу Моната, – ск’зал Казз, поворачиваясь к выходу. – Ему не понравится, если мы покинем его здесь.

Тень грусти легла на лицо Бартона. Он положил ладонь на плечо неандертальца и произнес, покачав головой:

– Монат, старина Монат! Не хотелось бы поступать с ним так, но ничего нельзя изменить. Он не может идти с нами – он слишком заметен. Их агентам будет нетрудно найти существо, которое выглядит так необычно. Мне очень жаль, его придется оставить здесь.

Слезы выступили на глазах Казза, затем, миновав выступающие холмы скул, побежали по щекам. Прерывающимся голосом он сказал:

– Бартон-нак, значит, я также не могу идти с тобой. Я тоже выгляжу... как ты говоришь... необычно.

Бартон почувствовал, что веки его стали влажными. Он колебался, потом решительно сжал плечо Казза.

– Мы все-таки рискнем. Твой род жил на Земле, где-то здесь обитает множество твоих соплеменников, и часть из них рассеяна по всей долине. Мы видели не менее тридцати за время наших странствий.

– Но не было ни одной женщины, Бартон-нак, – печально промолвил Казз. Затем он улыбнулся. – Может быть, мы найдем одну, когда снова поплывем по Реке!

Вдруг улыбка его исчезла – так же быстро, как появилась. Он грустно покачал головой.

– Нет, я не могу плыть! Я не могу бросить Моната! Он и я... другим мы кажемся уродливыми... чужими. Наверно, поэтому мы стали друзьями. Он – не мой нак, не мой побратим и вождь, но он – следующий после тебя. Я остаюсь.

Он шагнул к Бартону и так сжал его в объятиях, что тот едва мог вздохнуть, потом отпустил, пожал руки остальным, едва не сломав пальцы, повернулся и побрел прочь.

Руах, растирая онемевшую ладонь, с сомнением поглядел на Бартона.

– Боюсь, Ричард, ваш план нереален. Разве вы не понимаете, что можно плыть по Реке тысячу лет – и до ее конца все еще останется миллион миль? Я остаюсь. Я нужен моему народу. И, кроме того, вспомните – Спрюс дал ясно понять, что мы должны стремиться к духовному совершенству, а не к борьбе с теми, кто дал нам шанс его достигнуть.

Белые зубы Бартона сверкнули на смуглом лице. Он поднял к небу свою чашу, словно боевую палицу.

– Я не просил помещать меня сюда – как не настаивал на том, чтобы родиться именно на Земле. И я не собираюсь безропотно подчиняться чужой воле! Я – свободен, и я – человек! Пусть мне не удастся отыскать истоки этой Реки; но я узнаю так много нового во время пути!

Зевая и потирая глаза, люди начали выходить из своих хижин. Руах не смотрел на них; он ловил взглядом бамбуковое суденышко, над которым внезапно взвился парус, погнавший его против ветра поперек Реки. Бартон сидел у руля. Он повернулся, поглядел на берег, поднял свою чашу и помахал ею. Лучи солнца заиграли на полированной поверхности, словно посылая оставшимся прощальный салют.

Руах подумал, что Бартон действительно почувствовал себя счастливым, когда обстоятельства заставили его снова двинуться в путь. Теперь он мог избежать ответственности, что легла на правительство этого маленького государства, он был свободен и волен делать все, что угодно. И он выбрал дорогу, которая ведет к величайшему приключению в его жизни.

«Я полагаю, что это к лучшему», – пробормотал Руах про себя. – «Человек может обрести спасение в пути точно так же, как и сидя дома – если он стремится к спасению. Все зависит от самого человека. А тем временем я, подобно персонажу Вольтера – как было его имя?... земные знания начинают ускользать от меня – буду возделывать мой маленький садик».

Он снова посмотрел на лодку, и запоздалое сожаление шевельнулось у него в душе.

– Кто знает? – прошептал он. – Может быть, когда-нибудь они встретятся с Вольтером...

Он вздохнул, потом улыбнулся:

– Но, с другой стороны, Вольтер может однажды оказаться здесь, рядом со мной!