Текст книги "Маска ночи"

Автор книги: Филип Гуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Джек, похоже, не сильно беспокоился о том, что мы проникли в чужой дом. Полагаю, если уж ты посягнул на жену другого человека, то его собственность уже не имеет большого значения – просто скарб. А может, Джек был настолько удручен бегством Марии, что искал путь поквитаться с ней, – тогда проникновение в дом ее мужа было ничуть не хуже остальных способов. Повторюсь, странная это была пора в Оксфорде. Привычный, размеренный уклад жизни рушился.

В любом случае вот так мы и попали в дом зажиточных оксфордцев на Гроув-стрит. Он был хорошо обставлен, с множеством дорогих вещей, которые можно было унести.

Абель придвинулся ко мне, держа в одной руке свечу, а в другой – маленький глиняный горшочек.

– Я готов, – сказал он.

– Преврати меня в покойника, Абель.

– Я мог бы сперва набелить тебе лицо яичной скорлупой и квасцами, как у светской дамы, но, сдается мне, ты и так достаточно бледен.

– Да уж, наверно. От страха.

– Тогда я просто наложу пару болячек на видные места, Николас, но они не выдержат тщательной проверки.

– Главное, чтобы меня не узнали.

Если наш план сработает, то я надеялся, что возчики захватят меня с собой, не обратив пристального внимания на происхождение и качество трупа. Ибо если я был прав в своих подозрениях и главной их целью было ограбление жертв, то они не должны были сильно интересоваться самими покойниками, только их собственностью. К тому же я видел, как небрежно они тащили тело госпожи Рут.

На деле я не верил, что дойдет до того, что меня повезут в мертвецкой телеге. Это не входило в мои намерения. Такое путешествие вряд ли будет полезно для моего здоровья. Нет, я хотел поймать злоумышленников в доме, который они опустошали, унося наиболее ценное. Тогда я разоблачу их прямо на месте преступления. Мои добрые друзья Абель Глейз и Джек Вилсон должны спрятаться в глубине особняка, но так, чтобы находиться поблизости, готовые броситься на Кайта и его сообщника, готовые сорвать маски с их лиц и потащить в суд. Я доверял Вилсону и Глейзу. Они были моими друзьями. Джек хорошо владел шпагой – не он ли обучал меня этому благородному искусству, не он ли играл Тибальта и тем привлек внимание жены торговца шерстью? Ну а Абель – он был находчивый малый, способный управляться.

Вероятно, эта затея кажется безрассудной. Она и была безрассудной. Могу лишь предположить, что в воздухе носилась еще какая-то хворь, помимо чумы, заражавшая нас всех, лишавшая нас разума.

Абель велел мне вытянуть руку и, пользуясь крошечной деревянной лопаточкой, принялся легкими мазками накладывать мазь на тыльную сторону моей ладони и запястье. Он остановился, чтобы полюбоваться своим произведением.

– Это знаки чумы. Когда они появляются, бедняга знает, что ему осталось жить лишь несколько часов.

Я рассмеялся, но желудок мой сжался. Я прикоснулся к мазкам – они были примерно того же размера и цвета, что потускневший пенни. Они уже начинали твердеть.

– Чем ты пользуешься?

– Профессиональная тайна, – ответил Абель. – Откинься теперь назад, я обработаю тебе лоб и щеки.

Он склонился надо мной и тщательно, как настоящий умелец, стал разрисовывать мое лицо. Время от времени он останавливался, отступал на пару шагов, чтобы проверить результат, щурясь при свете свечи.

Я уже привык к этой процедуре в нашей артистической уборной в «Глобусе». Из-за нехватки зеркал мы обычно помогали друг другу раскрашивать свои лица – например, белым для призрака или потеками крови для изображения ран на голове. Но гримироваться в театре было радостно, даже для роли призрака, – не то, что сейчас. С каждым быстрым мазком Абеля я чувствовал, как будто меня в самом деле поражает чума, и изо всех сил старался не вздрагивать. Он наклонился надо мной, как над возлюбленной.

– Абель, помнишь, мы ходили к Виллу Кемпу, старому шуту в Доу-гейт?

– Да.

Я говорил, чтобы не думать о том, что он делает, но, кроме того, мною двигало и любопытство.

– Тебя тронул его вид. Ты поцеловал его на прощание.

– Он напомнил мне моего отца, – ответил Абель. – Вот! Еще одно пятно посреди лба – и всё.

– Твоего отца?

– Я покинул отца, когда он спал. Я тайком выбрался из дому, не сказав ему «прощай», – когда ушел на войну.

(Он говорил о Нидерландских войнах, случившихся в середине 80-х.)

– Сколько тебе было?

– Двенадцать.

– Тогда мы с тобой одного возраста.

– Я знаю, Ник.

– Ты больше его не видел?

– Нет.

Абель отступил в последний раз.

– Сгодится, но только при плохом свете.

– Не забывай, воры в капюшонах со стеклянными линзами для защиты. Вряд ли они видят сквозь них очень отчетливо. И они не захотят прикасаться к моему телу больше, чем требуется, поэтому у них перчатки и трости.

– Все это замечательно, – ответил Абель, – но ты должен помнить, что у тех, кто умер от чумы, последние часы были ужасны. Это если им повезло. Если нет, то ужасными были последние несколько дней. Все это должно быть написано на твоем лице.

– Будет написано.

– Для пущей убедительности ты мог бы помочиться под себя.

– Вероятно, от страха я так и сделаю. Но если я прав, Абель, эти джентльмены больше озабочены содержимым этой комнаты, а не состоянием моего тела. Вон там, например, милый гобелен. А как насчет этой жаровни для отдушивания?

– Опасное это дело, Ник.

– Оно опасно для всех нас.

– Что это?

Мы услышали скрежет ключа, поворачивающегося в замке. Мои внутренности размякли. Абель застыл, все еще держа свой горшочек. Потом мы снова выдохнули, услышав голос Джека Вилсона.

Он стремительно вошел в дом своей любовницы и прошел через коридор в комнату на первом этаже, где Абель рисовал на мне чумные опухоли. «О господи!» – сказал Джек, увидев меня, и я был доволен: он поверил. Затем напряженным шепотом он поведал нам, что сообщил Киту Кайту все, что планировалось. Он упомянул конюху «Золотого креста» о слухе про пораженный чумой дом на Гроув-стрит. Обитатели дома сбежали, как он слышал, после того, как один из них заболел. (То, что они убежали, звучало вполне правдоподобно, ибо всякого, кто оказывался в чумном жилище, могли запереть там на сорок дней.) Все это подразумевало, что дом стоит пустой.

– Ты сделал это как бы между прочим, Джек? Он ничего не заподозрил?

– Я сделал это не хуже, чем сделал бы ты, Ник, как настоящий актер. Я спросил его, правду ли мне сказали, как будто ничего не знал. Думаю, он клюнул.

– Посмотрим. Сколько еще до темноты?

– Пара часов или меньше. Сегодня пасмурный мартовский день.

– Если Кайт и его дружок решат ограбить этот дом, они придут сюда, как только смогут, из опасения, чтобы их не опередили другие развозчики трупов.

– Но никто из них в Оксфорде не знает про это место, – возразил Абель.

– Кайт не знает, что они не знают, – ответил Джек. – То есть он не знает, если поверил мне.

– Итак, эти двое могут забраться сюда сразу после наступления сумерек – или даже раньше. Вы оба должны спрятаться где-нибудь в задней части дома.

– Как мы узнаем, что они пришли? – спросил Абель.

– Не волнуйся, я позову на помощь – или вы, наверно, сами их услышите. Им не нужно особенно стараться не делать шуму, раз уж они официально выполняют свою работу – или притворяются.

– Не опасно оставлять тебя так? У тебя есть оружие? – спросил Абель.

– У меня есть нож, – ответил я, тронутый его вниманием. (Впрочем, мой нож, спрятанный в камзоле, был невелик, скорее пригодный для обрезания ногтей, чем чего-то более отчаянного.)

– У меня тоже, – сказал Абель.

– А у меня есть шпага, с которой я играл Тибальта, – сказал Джек. – Я снял с нее затупляющий наконечник. Вот, взгляни.

– А, та самая шпага, что привлекла госпожу Марию, – засмеялся Абель.

– Не только шпага, но и мое умение владеть ею, – парировал Джек и изобразил свой любимый выпад. – Alla stocatta!

Так, с шутками и прибаутками (больше для успокоения наших нервов), Абель и Джек спрятались в глубине дома, оставив меня притворяться покойником. Но прежде чем уйти, Абель взял свечу и поджег какую-то маленькую таблетку, которую положил в камин. Моментально комнату заполнил резкий, отвратительный запах.

– Матерь божья, что ты делаешь?!

– Ты умираешь от чумы, Ник. Ты не можешь благоухать. Комната должна смердеть.

– Наши друзья не могут много учуять. На них капюшоны.

– Даже так они это почувствуют.

– Что это?

– Еще одна профессиональная тайна.

– Что ж, если я не умру от болячек, что ты на мне нарисовал, то уж точно загнусь от этой вони.

Но через какое-то время я привык к запаху. В гостиной было довольно темно – мертвым не нужны свечи. Я почти заснул. Я скорее ощущал, чем видел, как за занавешенными окнами медленно угасает день.

Говорят, сон и смерть – близнецы. Странно было задремать в час такой опасности, но я задремал.

Может, в зловонном воздухе, заполнявшем комнату, было что-то усыпляющее. Может, я и в самом деле потихоньку поддавался… лихорадке.

Беспорядочные мысли витали у меня в голове. Я попытался припомнить названия всех ядовитых растений из «Травника» Флауэра. Белладонна, красавица, чертова трава и дурман (это звучало как смесь тумана и обмана, что было очень кстати) – такие личины принимала сонная одурь, паслен. А борец прозывался еще волчьей отравой, монашьим капюшоном и каретой Купидона.

Я протянул руку к лицу и пощупал опухоли. Куски мази стали твердыми, как огрубевшие мозоли. Мне пришло на ум, что я подражал именно той смерти, какой на самом деле умерли мои родители. Что ж, это было к месту. Я и был всего лишь подражателем. Несчастным актеришкой. Я уронил руку, скрючив пальцы в смертельной агонии. Другую руку я положил на грудь, вцепившись в камзол. Поупражнялся в последней усмешке, навсегда оскалив зубы.

А потом я впал не то в дрему, не то в оцепенение. Кушетка была на удивление удобной – именно такую я бы выбрал для своего смертного одра.

В этом странном, полубессознательном состоянии вереница теней прошла перед моим мысленным взором – теней, шедших парами, плоских, как изображения на картине. Все они имели какое-то отношение к загадочным событиям в Оксфорде, хотя сейчас я и не мог понять, что их связывало.

Пара за парой.

Шел покойный доктор Ферн: он шагал широко, нисколько не осознавая того, что был призраком, болтал со своим помощником Пирманом, дружески положив руку на плечо слуги.

Потом появились кузины Сара и Сьюзен Констант, одна – хорошенькая, нежная и чувствительная, как птичка, другая – сдержанная и серьезная, но все же привлекательная. Она пыталась убедить свою родственницу выпить из кожаной бутылки, которую несла с собой, но Сара лишь отмахивалась от нее тыльной стороной ладони.

Потом мимо прошествовали Джек и Джейн Давенант. К моему удивлению, хозяева «Таверны» держались друг с другом довольно дружелюбно. На моих глазах они исчезли в ивовых зарослях – вроде тех, что растут вдоль берега реки на лугах Крайст-Черч. Через некоторое время из-за деревьев вышла госпожа Давенант, без мужа, но в сопровождении Вильяма Шекспира. Как обычно, разгадать выражение лица сочинителя было невозможно. Она же размахивала руками в своей цыганской манере, но я не мог понять, было ли это вызвано волнением, гневом или вообще каким-то другим чувством.

Эти двое пропали, а на их месте появился Вилл Сэдлер. Он оживленно беседовал с человеком, которого я сперва не смог разглядеть, так как студент заслонял его собой, стоя, кажется, в плохо освещенной комнате. Затем Вилл слегка отодвинулся, и я узнал бычий силуэт доктора Ральфа Бодкина. Ну и в этом не было ничего сверхъестественного, ведь Бодкин был когда-то наставником Сэдлера и они до сих пор поддерживали приятельские отношения.

Затем вышла странная пара. Я видел их вместе лишь однажды, и то был не самый счастливый случай. Теперь я вновь наблюдал Анжелику Рут вместе с возчиком по имени… как же его звали?… Хобби… Нет, Хоби. Джон Хоби. Тот, что так опрометчиво переехал ее на Хедингтон-хилл и на которого она насылала проклятия. Но ведь теперь они оба были мертвы, не так ли? Я сам обнаружил труп госпожи Рут: она лежала на кровати в своем доме на Кэтс-стрит, и глаза ее вылезли из орбит, как смородины из пирога. А Хоби – он утонул в Исиде. Если оба они ушли из этой жизни, то я мог поручиться, что их вражда перешла и в мир иной, ибо кормилица Рут по-прежнему поносила злосчастного возчика. Мне казалось, она вот-вот вынет сушеную рыбу из-под своих объемных юбок и примется колотить его по башке. Он же стоял съежившись и понурив голову, и огромный нарост, свисавший с его шеи, производил особенно нелепое впечатление.

Потом вся эта сцена растворилась, и ее место заняла гораздо более зловещая картина.

Я снова был в переулке между высокими стенами колледжей. Две тени – не то монахи, не то птицы – пронеслись мимо меня как ведьмы, их плащи хлопали их по лодыжкам. Один из них снял свой капюшон. Это был Кит Кайт. Он поймал мой взгляд, остановился, хихикнул и хлопнул себя по голове, как будто говоря: «Да, это я». Но лицо другого по-прежнему скрывалось под маской. Сначала, я считал этого неизвестного сообщником Кайта, но все было совсем наоборот. Тот, что в маске, был главным, а Кайт всего лишь исполнителем. Затем обе фигуры унеслись из поля моего мысленного зрения.

Я моментально проснулся. Точнее, перед моими глазами встало мое настоящее окружение. Комната на первом этаже богатого дома на Гроув-стрит в городе Оксфорде. Впрочем, без сомнения, я все еще грезил, ибо при свете качавшегося фонаря я различил те самые тени: они больше не парили в воздухе, но ступали по твердой земле. Оба облачились в свои защитные костюмы: капюшоны с клювами, плащи, светлые трости. Один из них держал фонарь: лучи света, проникая сквозь мои прикрытые ресницы, казались золотыми нитями.

– Вот он.

Говорил Кайт – его голос, хоть и заглушённый, все же был узнаваем.

Они подошли к кушетке, на которой я лежал. Моя голова была слегка повернута в их сторону, зубы обнажены, глаза неподвижно уставились в какую-то точку во мраке. Двое остановились, как будто меня окружала невидимая стена.

– На нем чумные знаки, – сказал другой.

– Посмотри на его руку, – сказал Кайт.

– Подожди… не подходи слишком близко.

Головной убор еще больше искажал его голос, чем у Кайта, но все же и в нем было что-то неуловимо знакомое.

Один из них – Кайт, кажется – поставил фонарь на пол, протянул свою белую трость и ткнул меня ею в бок. Ткнул на пробу, почти почтительно. Слава богу, у меня есть кое-какой опыт изображения мертвеца. Однажды – когда меня закололи в самом начале сцены битвы – мне пришлось лежать на краю сцены «Глобуса» прямо перед зрителями. Казалось, это продолжалось часы, да еще и дождь моросил, и при этом на моем лице не должно было отражаться большего неудобства, чем то, которое испытывает человек, умерший насильственной смертью на поле сражения. Вся штука в том, чтобы полностью расслабить мышцы, дышать неглубоко и думать о чем-нибудь более приятном. Чем я и пытался заниматься сейчас, когда лежал на кушетке и получил пару тычков в бок. Потом второй голос сказал: «Довольно».

Я благодарил Господа, что они не подошли слишком близко. Обстоятельства благоволили хитроумию Абеля и его умению обращаться с гримом – эта пара поверила в мою смерть. Тонкий жезл позволял своему владельцу держаться на расстоянии от заразы, так что Кайт, наверно, стоял в нескольких футах от меня. К тому же свет шел с пола, а фальшивые могильщики носили капюшоны, которые ограничивали их зрение. Толстые линзы поблескивали в полумраке. Позже я подумал, что именно так должен чувствовать себя умирающий ягненок высоко в горах, когда он лежит, окруженный уродливыми птицами – собирателями мертвечины, огромными черными воронами и стервятниками.

Играть покойника не так сложно, когда речь идет о пьесе. Изображать его гораздо труднее, когда это буквально вопрос жизни и смерти. Это было сродни кошмару, где ты не в силах пошевелиться, не в силах издать звук. Только что в кошмаре ты в конце концов просыпаешься. Я уже бодрствовал; бодрствовал, но превратился в камень.

Как я и предсказывал Абелю, пришедших куда больше интересовало богатство этого дома. Наверно, они опасались, что в любой момент на пороге появится орава других могильщиков и перехватит добычу. Фонарь убрали с пола, и оба злоумышленника переключили свое внимание на другие части комнаты. Я был лишь предлогом для их присутствия, труп, не стоивший и ломаного гроша. Я снова задышал медленно и неглубоко, только теперь поняв, что все это время удерживал дыхание.

Именно в этот момент мне и надо было позвать Абеля и Джека, но что-то помешало мне. Легко было говорить о криках и призывах на помощь, но осуществить это на самом деле оказалось весьма затруднительно. Не знаю почему. Может, потому, что, закричав, я сбросил бы маску, защищавшую меня до сих пор.

Вместо этого я ждал, что мои друзья ворвутся в спальню и спасут меня. Конечно, они должны были услышать, когда злодеи вломились в дом. Но я-то их не слышал, правда? Я осознал их присутствие только тогда, когда они уже стояли в этой самой комнате. Может, они даже и не вламывались в дом, а раздобыли ключ каким-нибудь окольным путем, как и Джек Вилсон. А может, Джек не сумел как следует запереть входную дверь. Какое это имело значение? Они были внутри, а где мои друзья?

Могильщики бесшумно двигались по темной комнате. Я молился, чтобы кто-нибудь из них с грохотом уронил серебряный подсвечник или споткнулся в полумраке. Они ничего не уронили и не споткнулись. Скорее, они даже как-то привычно передвигались по комнате, перешептываясь время от времени, наводя луч фонаря на определенные предметы. Последние, насколько я мог заметить краем глаза, откладывались в сторону.

Спустя несколько минут, которые показались часами, я понял, что должен что-то сделать. Абель и Джек не собирались врываться в спальню и спасать меня. Я был предоставлен самому себе. И единственным моим шансом было действовать немедленно. Вскочить, ужаснув их внезапным исцелением, закричать и завопить, застать их врасплох. Парадную дверь, вероятно, оставили незапертой, так как, считал я, воры планировали быстренько исчезнуть, как только загрузят свою телегу. Я не желал становиться частью их груза. Если мне удастся ошеломить их, я, возможно, сумею выскочить на улицу и позвать на помощь.

Очень медленно я повернул голову. Фонарь стоял в дальнем углу комнаты на буфете. Рядом с ним было несколько поблескивавших предметов. Меня охватило негодование от имени Эдмунда Коупа, находившегося в Питерборо, в милях отсюда. Все это была его собственность! На моих глазах один из закутанных воров принес, обхватив руками, большую чашу или кувшин и добавил ее к общей куче. Это был Кит Кайт. Я уже мог немного отличать их друг от друга. Сначала я удивлялся, почему они не снимают свои капюшоны, но потом вспомнил, что для них этот дом был заражен. Интересно, где второй? Этого я не мог узнать, не сев и не оглядевшись.

Хватит думать, хватит задаваться вопросами.

Если я не двинусь с места сейчас, мне конец.

Я резко поднялся со своего смертного ложа.

Человек у буфета тотчас же повернулся. Должно быть, он уловил движение краем своей линзы. Для него я восстал из мертвых. Он что-то сказал – ругательство, возглас – и уронил свой большой кувшин. Тот ударился о голые доски и зазвенел, как самый настоящий колокол. Я был уже на полпути к двери.

Затем я выскочил в дверь и побежал по коридору.

Там было темно, но я интуитивно нашел дверь, ведущую на улицу. Конечно, она была закрыта. Я стал лихорадочно нащупывать ручку, одним ухом прислушиваясь к звукам погони. Потом осознал, что ничего не слышно. Возможно, Кайт грохнулся замертво от ужаса. Где второй?

К счастью, дверь не заперли. Она открывалась внутрь.

Я почти вывалился через нее на Гроув-стрит.

Первой неожиданностью стало то, что было еще светло, почти светло. Кругом были люди. Обманщики не стали терять времени и поспешили в дом Коупа, положившись на свои черные одежды. Их повозка стояла возле двери. Между оглоблями ждала пегая кляча.

Я щурился, как человек, вышедший из пещеры.

Трое или четверо прохожих наблюдали за мной, пока я решал, что делать дальше.

– Помогите мне, – сказал я, протягивая руку.

Едва ли это был вопль – на мой взгляд, скорее разумное заявление.

Тогда почему они выглядят такими испуганными, почему пятятся, пускаются наутек и исчезают за углом?

Потому что, ответил внутренний голос, они видят человека, выскочившего из дома, окна которого занавешены или закрыты ставнями. У человека безумный и отчаянный вид. Он покрыт чумными опухолями, черно-серебряные пятна расползлись по всему его лицу и рукам.

– Подождите! – закричал я.

Ничего не выйдет, сказал внутренний голос, они никогда тебе не поверят. Да и все равно злодеи уже убежали. Ты меченый человек. Ты мертвый человек.

А потом мой внутренний голос больше ничего не сказал, потому что я получил страшный удар по затылку. Пошатнувшись, я круто развернулся и увидел человека в капюшоне с клювом. Тут я оступился, и черный плащ проскользнул передо мной, пока я падал на камни мостовой к ногам человека. Потом земля вздыбилась, разверзлась и поглотила меня.