Текст книги "На бензоколонке только девушки"

Автор книги: Фэнни Флэгг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Звезда родилась

Следующие несколько лет Билли и Фрици устраивали представления почти каждые выходные – по всему Среднему Западу и даже добирались до Канады. Через Билли Фрици познакомилась со многими замечательными маститыми «трюкачами». Она даже летала со знаменитейшим Клайдом Пэнгборном [31]31
  Клайд Эдвард Пэнгборн (1895–1958) – американский авиатор-ас, осуществил первый беспосадочный перелет через Тихий океан (4 октября 1931 года).


[Закрыть]по прозванью «Перевертыш», и тот рассказал ей, как усовершенствовать штопоры и петли и не сваливаться на крыло.

Конечно, это было опасно, а к тому же стало понятно, что полеты с цирком – это и житие, и питие во все тяжкие. Но и весело было, и волнующе – Фрици говаривала: «Чертовски лучше, чем огурцы солить на консервной фабрике».

Утром почти любого понедельника, после представлений выходного дня, у Билли случалось суровое похмелье. Тут уж не до полетов, и потому Фрици одна летела в следующий город, где им предстояло выступать, и оставляла там листовки с рекламой представления. Но ей нравилось. Такой восторг – быть в воздухе одной, наедине с самолетом, ветер в лицо. Бывало, не управляясь вернуться дотемна, один на один со звездами, она думала, что могла бы жить там вечно. Она обожала влетать и вылетать из серебристых облаков и смотреть на огни городков внизу. Конечно, иногда ужасно скучала по семье, но, если не считать этого, жизнь ей нравилась и делалась лучше день ото дня. Совсем скоро она уже доросла до заголовков афиш.

Идите смотреть

ВОЗДУШНЫЙ ЦИРК БИЛЛИ БЕВИНЗА

ФРИЦИ

Главная воздушная знаменитость современности

представляет

смертельные воздушные номера

ВОСТОРГ И УЖАС!

Знаменитый летчик Билли Бевинз и Фрици,

Женщина-Сорвиголова,

покажут потрясающие трюки

и воздушные действа

ПОРАЗИТЕСЬ!

В эту субботу на Лиджн-Филд

Начало в 2 часа дня

Потеха для всей семьи

Полет: $5 за 10 минут

Трюки и впрямь потрясали. Фрици, облаченная в пурпурный летный костюм, в длинном белом шарфе, высоких сапогах и шлеме выбиралась на крылья, выделывала номера, танцевала. А потом Билли вдруг выравнивал самолет и с парашютом за плечами выбирался из кабины на другое крыло, доходил до конца и спрыгивал. Люди внизу вопили от ужаса:

– О нет! Он оставил там девицу одну! Она убьется!

А Фрици тем временем залезала в кабину и бралась за рычаги. А затем, к изумлению толпы, она выделывала бочки, петли и штопоры чуть ли не до самой земли, но в последний миг возносила самолет и проделывала все заново, а люди то вопили, то затаивали дыхание, думая, что вот сейчас она разобьется, а Билли меж тем неспешно плыл к земле на парашюте.

Смена пилота в воздухе зрителям казалась опасной, но Билли, ничего не пускавший на самотек, рассчитал ее до секунды.

Когда Фрици наконец сажала самолет, его облепляли поклонники. Ей это нравилось – нравилось и Билли. Пока Фрици оставалась на поле, раздавая автографы, позируя фотографам и катая людей по десять минут за пять долларов, Билли отдыхал в баре аэропорта, выпивал и пересчитывал барыши. В некоторые выходные доля Фрици выходила чуть ли не семьдесят пять долларов.

Фрици радовалась, что может что-то послать семье. Мамуля все еще волновалась за нее денно и нощно, но папуля говаривал:

– Она счастлива, Ленка.

– Да, форсить-то она счастлива, – отвечала мамуля, вздыхая. – Но хоть форсит за деньги.

Пойнт-Клиэр, Алабама

Сьюки волновало, как сказать детям про все это, и она пыталась придумать наилучший способ. Как бы смягчить удар? Она взялась за новую поваренную книгу – «Польская кухня». Может, позвать их всех на ужин и приготовить исключительно польские блюда, а если им понравится, сказать что-то вроде: «Ну, я рада, потому что, оказывается, у всех вас польские ДНК». Она почитала рецепты – разобраться, что приготовить, – и выяснилось, что там сплошная свекла и квашеная капуста.

Она знала своих детей: им точно не понравится ни «голонка» – свиные хрящи с овощами, ни «зразы» – фаршированная говядина с рубцом. Более того, она даже не знала, что такое «рубец». Она изо всех сил пыталась найти какое-нибудь занятное блюдо, но все без толку. На кушанье под названием «чернина» – супе из утиной крови – она сломалась окончательно. О боже. Из этого точно ничего не выйдет. Надо изобрести что-то еще. Ей подумалось, что первой из детей придется рассказать Ди Ди. И вот это будет очень непросто.

Ленор забила Ди Ди голову фамильной историей Симмонзов и всякими глупостям про Первые семьи Вирджинии [32]32
  Орден первых семей Вирджинии – общественная организация, призванная поддерживать исторические, генеалогические и биографические исследования Вирджинии как первой из тринадцати исторических колоний на территории современных США; основан в 1911 году.


[Закрыть], и Ди Ди иногда позволяла себе даже некоторое высокомерие. Когда ей было тринадцать, Сьюки услышала, как дочь говорит новенькой девочке по соседству:

– Моя бабушка – шестое поколение Симмонзов из Англии. А твои родственники кто?

Сьюки заставила Ди Ди немедленно извиниться перед соседской малышкой. И попросила Ленор прекратить говорить Ди Ди, что та лучше всех.

– Ты хочешь, чтобы я врала ребенку? У животных порода имеет значение. Так почему и не у людей?

Шли дни, и Сьюки начала себя чувствовать несколько устойчивее. К счастью, если не считать того раза, когда она ехала мимо кладбища, ей удавалось успешно избегать встреч с матерью. Но вот однажды утром она заскочила на секунду в город забрать вещи из химчистки – и столкнулась с ней нос к носу.

Сьюки выдавила милое «привет», но Ленор вытаращилась на нее и сказала не «Как ты себя чувствуешь?» и не «Тебе получше?», а:

– Господи боже, Сьюки, у тебя жуткая кожа. Ты когда ходила к косметичке?

Сьюки смогла только одно – не удавить ее прямо перед скобяной лавкой. Пошла своей дорогой, но сердце у нее колотилось, а руки вспотели. Тогда она поняла, что расстроена сильнее, чем думала.

Добравшись до дома, позвонила Дене.

– Сьюки! Я так рада твоему звонку. Как ты, милая?

– Ужасно.

– Ох. Трудности?

– Ну, если желание убить кого-то посреди бела дня в полуквартале от полицейского участка называть трудностью, то да.

– Ой, милая, совсем это на тебя не похоже.

– Не похоже, верно. У меня, может, нервный срыв, а я и не ведаю.

– Ты обеспокоена?

– Да, обеспокоена. Учитывая, что я понятия не имею о своем генетическом устройстве, кто знает, на что я способна? У меня могут быть еще живые родственники в тюрьме. Я, может, представляю опасность для себя самой и окружающих.

– Ой, Сьюки, я уверена, что это не так.

– Правда?

– Конечно. Я уверена, что ты происходишь из милой, очаровательной семьи. Иначе это была бы не ты.

Вешая трубку, Сьюки понадеялась, что слова Дены – правда. Она изучила вопрос и выяснила, что у человека по двадцать три хромосомы от каждого родителя. Она, вероятно, никогда ничего не узнает о своем неведомом отце, но предположила, что ради детей и их здоровья – да и ради себя самой – ей надо найти хоть что-то о семье по материнской линии. При малейшей вероятности, что у нее есть склонность к домашнему насилию, ей надо знать об этом сейчас, а не потом.

Через несколько часов Сьюки все-таки собрала волю в кулак, позвонила в справочную и спросила номер телефона Торговой палаты Пуласки, Висконсин. Запаслась небольшим бумажным пакетом – на случай, если опять начнет задыхаться. Набрав код региона 920 и номер, услышала женщину с очень густым и отчетливым выговором, на слух Сьюки – чужим:

– Это Мэриэн. Чем могу помочь?

– О… здравствуйте. Вы меня не знаете, но я звоню поинтересоваться о Юрдабралински.

– О ком?

Сьюки произнесла по буквам:

– Ю-Р-Д-А-Е-Р-А-Л-И-Н-С-К-И.

– А, Юрдабралински. Семья с Автозаправки.

– Что, простите?

– Они когда-то владели городской автозаправочной станцией.

– А, ясно… А вы случайно не знаете, здоровая ли была семья?

– Здоровая?

– Да. Не было ли в семье диабета, болезней сердца, умственных отклонений, онкологии или алкоголизма?

– Ох ты. Я ничего об этом не слыхала. Моя мама ходила в школу с парой девчат Юрдабралински, и, насколько я помню, в семье было четыре дочки и сын, две девочки – близнецы.

– Близнецы? Правда? О боже.

– Ну да. Одна дочка подалась в монахини. И все были здоровы, насколько я знаю.

– А вы не знаете, кто-нибудь из них еще жив?

– Сейчас посмотрим… Мне кажется, Тула Танавски была Юрдабралински, пока не вышла за Норберта, но они переехали в Мэдисон. Вы родственница?

– Ой, нет. Я учусь в колледже, собираю материалы для исследования по польским семьям.

– Ну, у нас тут в Пуласки их навалом. Если хотите, я поищу для вас еще что-нибудь о Юрдабралински, где они и что с ними, но это займет несколько дней. Мы на этой неделе очень заняты. У нас Дни польки в Пуласки, и тут по уши событий – парад и все прочее.

– Ой, ну да, не буду вас задерживать. Позвоню на следующей неделе.

– Как вас зовут, дорогуша?

– Меня? – Сьюки запаниковала. – Элис. Элис Зяблик.

– Ну хорошо, Элис. На той неделе созвонимся.

Врать этой женщине было противно, и Сьюки понимала, что голос у нее не студенческий, но ей надо было не выдать ни свою подлинную мать, ни Ленор. Как она уже поняла, одно вранье плодит сотни новых. Но хоть какую-то информацию добыла. Женщина сказала, что Юрдабралински были здоровы – насколько ей известно. Сьюки большего вообще-то и не требовалось. Руки у нее тряслись. А если стала монахиней именно ее мама? Тогда она Сьюки точно не захочет видеть. И что ее ребенка воспитывали не католичкой, ей тоже не понравится. Сьюки стала теперь осведомленной. Более чем. Повторного звонка она боялась. Кто знает, что она еще обнаружит?

О боже. Дена права. Сьюки нужна профессиональная помощь.

Помощь

Пойнт-Клиэр, Алабама

– Алло, доктор Шапиро?

– Да?

– Вы меня не знаете, но я вот хотела спросить. Я живу в десяти минутах от вашей приемной. Вы на дом не выезжаете?

– О, вы не выходите из дома? – спросил он с некоторым беспокойством.

– Да… ну, в некотором смысле. У меня проблема, которая, по массе причин, не должна стать достоянием общественности.

– Понимаю, но уверяю вас: все, что мы обсуждаем на приеме, конфиденциально. Хотите назначить встречу?

– Я бы хотела, но не могу. Знаю, это трудно понять, но моя проблема связана с моей матерью. И если кто-нибудь увидит, как я вхожу к вам в приемную, она об этом проведает. Она всех знает.

– Ясно. Вы все еще живете с родителями?

– Ой, нет. Я пятидесяти… хм… шестидесятилетняя женщина, замужем, с четырьмя взрослыми детьми.

– Простите. У вас голос звучит моложе. Вы не могли бы поподробнее?

– Этот звонок не записывается, верно?

– Не записывается.

– Со мной недавно случилось кошмарное потрясение. Я обнаружила, что, возможно, я – дочь польской монахини из Висконсина и не та, кем себя считала.

Моя подруга Дена сказала, что мне нужна профессиональная помощь. Она сама замужем за психиатром. А сегодня я хотела удавить свою мать и поняла, что Дена права. Она уже советовала мне позвонить вам, но я не стала. А теперь боюсь, что у меня нервный срыв. Мне, наверное, лекарства нужны, но кто знает. Вы мне можете что-нибудь прописать по телефону?

– Нет, мне нужно с вами увидеться.

– Ох… черт.

– Давайте, наверное, встретимся у вас дома, если хотите.

– А вы сумеете?

– Да.

– Чудесно. Когда?

– Секундочку… хм… У меня завтра после обеда есть часовое окно, в четыре. Годится?

– Совершенно. Запишите адрес. Ой… знаете, доктор Шапиро, я тут подумала, и, кажется, зря я все это. Моя мать живет через дом от меня и может объявиться в любую минуту. И она никогда не стучит. Я понимаю, что прошу слишком многого, но можем мы назначить встречу в каком-нибудь другом месте?

– Хорошо. Если вам так удобнее. Где?

– Так, сейчас подумаю. О! Давайте в «Вафельном доме» на трассе 98?

– Идет. Как вас зовут?

Повисла пауза.

– Я бы предпочла… если вы не возражаете. Я бы предпочла, чтобы никто не узнал о моих свиданьях с психиатром.

– Ладно, договорились. Но как я вас узнаю?

– О боже. Хорошо, давайте так. На мне будет шляпа – и розовые туфли с помпонами. Идет?

– Идет.

– А, и сколько это будет стоить?

– Ну, давайте сначала встретимся и поглядим, что потребуется делать дальше.

Положив трубку, доктор Шапиро крепко призадумался. Он никогда не встречался с пациентами вне приемной, а в «Вафельном доме» и подавно, однако эта бедная дама по телефону – или параноик-шизофреник, или самый сумасшедший человек из всех, с кем ему приходилось разговаривать. Так или иначе помощь ей нужна точно.

Пуласки, Висконсин

Май 1941 года

Винк окончил школу и трудился теперь на заправке полный день вместе с двоюродным братом Флорианом. Он знал, что родителям он нужен дома. Отец теперь работал чуть меньше и уж был не такой сильный, как прежде. Он годами спал на кушетке прямо на станции, день и ночь на ногах, на жутком морозе, – все это уже начало его доканывать. Но у Винка было летное свидетельство, и он рвался на фронт. Кое-кто из его друзей проник в Канаду, поступил в ВВС Великобритании, отправился в Англию и уже был в гуще боев. Но Винк пообещал своей девушке Энджи, на два года моложе, что пойдет с ней на выпускной бал, теперь она получила все, что желала, и ему не хотелось оставлять ее, незамужнюю, в городе с мужланами вроде себя самого. Он не очень понимал, что делать, а потому позвонил Фрици и спросил ее. Она сказала:

– Ну, Виник-Краник, брачные колодки – не по моей части, но если тебе так хочется, то вот у тебя отличная деваха. Ты же знаешь, мне Энджи всегда нравилась, так что давай, полный вперед.

– Хорошо! Спасибо, Фрици.

– Эй, тебе денег-то на кольцо хватит?

– Ой… забыл совсем.

– Не волнуйся. У меня сейчас как раз привалило. Повезло в покере в Де-Мойне на прошлой неделе, так что пришлю немного, когда она тебе кивнет, – а она кивнет.

– Вот спасибо, Фрици. Но я не знаю. Может, тянул слишком долго. Она тут пользуется спросом последнее время.

– Так слезай с телефона, дубина, и дуй к ней.

Винк зря беспокоился. Энджи Бруковски была от него без ума аж с восьмого класса. Винка она считала самым красивым, самым чудесным и милейшим парнем на свете. В жизни у нее была лишь одна цель – стать миссис Венцент Юрдабралински, и поэтому она, конечно же, сказала «да», и они сговорились на июнь. От обеих семей на свадьбе было не меньше двухсот родственников, а на банкет собралось столько народу, что его устроили в Бальной зале Зелински, за городом.

Фрици приехала домой за несколько дней до церемонии – помочь с приготовлениями, и все в городе ей обрадовались. Начав летать с «Воздушным цирком Билли Бевинза», она удостоилась нескольких статей в местной газете, и горожане ею страшно гордились. Считали ее своей личной польской кинозвездой. Ее младшие сестры, никогда не выезжавшие из Пуласки, выросли в платьях, в основном пошитых мамулей, и с трудом верили, что у них такая блистательная сестрица, побывавшая аж в Чикаго.

Они сидели у нее в комнате и благоговейно глазели, как она облачается в одежды, какие они только в журналах и видали. Фрици даже носила тоненький золотой браслет на щиколотке, а это, им казалось, вершина утонченности; и вот, когда они вроде уже на все поглядели, она вытащила из коробки маленькую белую коктейльную шляпку с кружевами, да такую изящную и модную, что они завопили.

Наутро Винк пришел в кухню и спросил, где Фрици, а мамуля ответила:

– Ой, ты же знаешь свою сестру Они с отцом уже гуляют по городу, осеняют присутствием. – Мамуля сказала это так, будто не одобряет, но на самом деле она радовалась. Папулю таким счастливым мамуля не видела очень давно.

Фрици попыталась притащить Билли на свадьбу, но тот отказался. Заявил, что у него аллергия на все, связанное с церковью, а также на галстуки.

И все-таки в день свадьбы Фрици поняла, что он либо раскаялся, либо напился, либо и то и другое: молодожены вышли из церкви, а над ними кружил Билли – писал в огромном сердце «Винк и Энджи, поздравляю», после чего улетел обратно в Грэнд-Рэпидз. Хоть он и псих, Фрици посмеялась над этим балбесом. Угнал самолет прямо с поля небось: в эти выходные он не работал. Но вот такой он, Билли.

«Вафельный дом»

Доктор Шапиро, милый молодой человек в очках, прибыл на место на несколько минут раньше и гадал, появится ли дама вообще. Но вдруг в витрине показалась и стала всматриваться внутрь женщина в розовых теннисных туфлях с помпонами, огромных пластиковых очках от солнца в белой оправе сердечками и мужской рыбацкой шляпе, утыканной блеснами. Затем она вошла и, быстро оглядев зал, приметила его, поспешила к нему в кабинку и уточнила:

– Доктор Шапиро?

– Да.

– Это я. Ваша пациентка.

Он чуть не ляпнул: «Кто бы мог подумать», но жена ему говорила, что людям с Юга не нравится его нью-йоркский юмор, и потому он ответил:

– Пожалуйста, присаживайтесь.

Она забилась в дальний угол их кабинки. В ту же минуту к ним подошла обширная официантка в розовом форменном облачении и дружелюбно поприветствовала:

– О, здрасьте, миссис Пул, давно вас что-то не видно.

«Вот тебе и анонимность», – подумала Сьюки.

– Привет, Джуэл, – сказала она вслух.

Та глянула на доктора Шапиро и спросила:

– Это ваш красавец-сын, о котором все время рассказывает ваша мама?

– Нет, просто… знакомый.

– Ой. Так что вы сегодня будете?

– Просто кофе, пожалуйста. Без кофеина, – ответила Сьюки.

Доктор Шапиро добавил:

– Два.

Джуэл ушла, и Сьюки сказала:

– Перво-наперво спасибо вам большое, что согласились встретиться.

– Ну что вы. Чем могу помочь? Вы сказали, у вас проблема?

– Да. И это очень долгая история. Начну с начала. Несколько недель назад я кормила птиц. Синие сойки – просто кошмар какой-то. Я решила, что насыплю подсолнечник на заднем дворе, а смесь «Красавчик» – перед крыльцом…

Полчаса и три чашки кофе спустя, когда она добралась наконец до рассказа о том, кто ее мать, он внезапно все понял. Неудивительно, что у этой дамы нервный срыв. Он знает ее мать. Да кто ж ее не знает?

В восемь часов первого же утра после переезда в новый дом доктор Шапиро с женой проснулись от шума на крыльце, походившего на колокольца кришнаитов. Он открыл дверь, и на крыльце его приветствовала крупная, властного вида женщина в накидке и с громадной корзиной, украшенной лентой. Она громогласно объявила:

– Доброе утро. Я Ленор Симмонз Крэкенберри, президент комитета «Фургона гостеприимства» [33]33
  Комитет «Фургон гостеприимства» (также известен как «Уэлкоммитти») – местные добровольческие группы в США, помогающие только что переехавшим новоселам освоиться в городе. Термин «Уэлкоммитти» впервые возник в фэндом-сообществе научно-фантастической литературы в 1950-х годах.


[Закрыть]в Пойнт-Клиэре, и от лица всего комитета хочу сказать… – И тут же запела со всей мочи на мелодию «Пошуршим до Баффало» [34]34
  «Пошуршим до Баффало» – комическая песня Эла Дубина и Хэрри Уоррена, впервые исполнена на Бродвее в 1933 году


[Закрыть]: – Здрасьте! Здрасьте! Здрасьте! Как вам! Сделать! Счастье! С переездом к нам! – Затем сунула ему корзину и сказала: – Остальные барышни явятся с минуты на минуту, но я хотела прибыть первой. – С этими словами она ворвалась в дом, выкрикивая: – Миссис Шапиро-о-о… ставьте кофе. У вас гости!

Он провел с Ленор всего час, но и этого хватило, чтобы понять со всей очевидностью: лечить надо мать, а не эту несчастную женщину. Но он дал пациентке выговориться – та была в совершенном расстройстве.

– И вот я сказала Дене, что иду вразнос. То я злюсь на мать, то чувствую себя виноватой и опять злюсь. Как вы думаете, это нервный срыв?

– Думаю, в таких обстоятельствах гнев и растерянность совершенно естественны.

– Правда? Вы считаете естественнымжелание удушить свою мать?

– В некоторых обстоятельствах – да. Вы чувствуете, что вас предали и обидели, и, естественно, желаете дать отпор.

– Верно. Да, хочу.

– Никому не нравится, когда ему врут.

– Ведь правда, никому, да? Ой, мне уже гораздо легче. Доктор Шапиро, вы профессионал, вы бы распознали нервный срыв, да?

– Да.

– По вашему мнению, я того и гляди не слечу с катушек?

– Думаю, это крайне маловероятно.

Сьюки выдохнула с огромным облегчением:

– Прям и не знаю, как вас благодарить. И оказалось все не так страшно, как я думала. Уверена, вам это уже говорили, но все-таки: вы прекрасный слушатель.

– Ну спасибо.

– И наверное, думаете, что я грубиянка. Все талдычу про свои проблемы, а про вас ничего не спросила.

– Все совершенно в порядке, миссис Пул. Я тут для того, чтобы слушать вас.

– Ой, пока не забыла, сколько я вам должна? Наличные сойдут? Не хочу, чтобы люди в банке знали, что я встречаюсь с психиатром. Может, ничего и не скажут, но кто ж их разберет. Мне так понравилось, увидимся еще раз? В это же время на следующей неделе, в этой же кабинке?

К собственному удивлению, доктор Шапиро согласился.

Вернувшись в приемную, доктор Шапиро набросал кое-какие заметки.

Новая пациентка: легкая ситуативная тревожность, очень милая дама.

Мать пациентки: нарциссистка с легкой или тяжелой формой мании величия.

Война

Пуласки, Висконсин

Воскресенье, 7 декабря 1941 года

Перед началом воскресной службы отец Собьески выглянул из ризницы и поманил Станислава Юрдабралински, всегда сидевшего в первом ряду Служка сегодня не явился, требовалось его кем-то заменить. Забавно было смотреть на священника ростом пять футов и девять дюймов и Станислава (шесть футов и четыре дюйма) в черно-белом алтарном облачении, которое на нем смотрелось как блуза, но служба прошла без сучка и задоринки. А после Юрдабралински шли домой вместе – все, кроме младшенькой, Софи: та всегда оставалась помочь монахиням стирать и гладить облачения для службы на следующей неделе.

В тот же день вечером Гертруд и Тула репетировали на Радужном катке программу для грядущего конкурса, и тут вдруг миссис Ванда Вшнски, органистка, прервала аккомпанемент, прямо посреди «Синих небес» [35]35
  Популярная песня, написана Ирвингом Берлином в 1926 году.


[Закрыть]. Что случилось? Через несколько секунд по громкоговорителю прозвучало сообщение: японцы только что атаковали Пёрл-Харбор, каток закрывается. Оторопелые фигуристы побрели вон, а миссис Гшнски заиграла «Боже, благослови Америку» [36]36
  Патриотическая песня, написана Ирвингом Берлином в 1918 году и переработана в 1938-м.


[Закрыть].

В нескольких кварталах от катка, в театре Пуласки, публика смотрела «Как зелена была моя долина» [37]37
  Американская кинодрама ирландского режиссера Джона Форда; премьера состоялась в октябре 1941 года.


[Закрыть], с Морин О’Хара и Уолтером Пидженом. Жена Винка Энджи и ее подружка смотрели по второму разу, когда экран постепенно погас и в зале включили свет. Администратор театра вышел на сцену и объявил:

– Дамы и господа, мы только что узнали, что японцы напали на Пёрл-Харбор, и все военнослужащие обязаны немедленно явиться в расположение своих частей.

Смущенная публика встала со своих мест, собрала вещи и стала молча расходиться – и тут на экране внезапно возник американский флаг.

Многие понятия не имели, где он, этот Пёрл-Харбор, и какое он имеет к ним отношение, но те, кто понимал, посуровели. Кто-то сказал:

– Ну что, теперь мы завязли по уши.

В церкви одна монахиня велела Софи идти домой, к семье, немедля, но не сказала почему. Дома Софи застала мамулю и сестер в кухне, и мамуля, только ее завидев, сразу обняла и прижала к себе. Папуля сидел за столом, прильнув ухом к приемнику, и все качал головой, не веря тому, что слышал, – сообщение меж тем повторяли снова и снова. На миг он отвлекся и потрясенно взглянул на жену:

– Ох, Ленка, нельзя нам терять Америку. Уж если ее потеряем… – Тут голос у него надломился, и этот крупный сильный мужчина, всегда бывший им надежей и опорой, уронил голову на стол и зарыдал.

Дочери сгрудились вокруг, обняли его, а жена беспомощно стояла рядом. Она знала, что он прав. Потеряют Америку – потеряют надежду, и не только они, но и весь мир.

Накануне в субботу Фрици и Билли как раз отработали представление под Экроном, Огайо, и, как обычно воскресным утром, Билли валялся в постели с похмельем. Фрици уже встала и спустилась в гостиничное кафе – и там услыхала новости от посыльного. Тот вбежал и завопил:

– Япошки разбомбили Пёрл-Харбор! Вроде как война! – И тут же помчался дальше, рассказать всем в гостинице и на улице.

Когда Фрици поднялась в номер, Билли уже проснулся. Она села рядом на кровать, подала кофе.

– Милый, ты слыхал?

Он кивнул:

– Ага, какой-то пацан только что носился по коридору. Так все и есть, верно?

Фрици отозвалась:

– Похоже на то.

Билли отхлебнул кофе, глянул на нее и сказал:

– Ну что, со мной всё.

Он встал, принял душ, побрился, оделся и отправился к ближайшему призывному пункту. Фрици пыталась дозвониться домой, но все линии были заняты.

Добравшись до центра города, Билли увидел очередь новобранцев, а контора еще даже не заработала, однако ребята сказали, что откроется того и гляди. Билли оказался старше многих в очереди, но рвался в строй. Да что там – еле сдерживался. Как и все парни в тот день, он был взбешен. Как эти ублюдки посмели напасть на Америку! Они вообще понимают, черт бы их драл, с кем шутки шутят?

В то воскресенье новость облетела страну, и люди, у которых и в мыслях ничего такого не было, теперь ощущали то, о чем вчера даже речь не заходила. На большом хоккейном матче в Мэдисон-сквер-гарден после объявления все мужчины в форме поднялись со своих мест и повалили со стадиона – к своим военным частям, а все остальные встали и устроили им овацию и не прекращали аплодировать, пока не проводили со стадиона последнего.

С того дня национальный гимн перестал быть для американцев тем, что слушают перед спортивными играми. Теперь шляпы долой, руки к сердцу, а овация в финале – от души. Они уже прошли через одну войну и Депрессию, никто не желал второй, однако ж вот она, и можно лишь в нее влезть и с нею покончить как можно быстрее.

В воскресенье вечером Винк пришел домой с заплаканной Энджи. Они уселись в гостиной с мамулей и папулей, и Винк – год назад он окончил школу, а теперь вдруг впервые стал похож на взрослого мужчину – сказал:

– Папуля, ужасно не хочу бросать тебя одного у нас на станции, но ты же понимаешь – меня все равно рано или поздно призовут, и, если я пойду сейчас, может, попаду в армейскую авиацию.

Мамуля возразила:

– Винк, но у Энджи ведь будет ребенок.

Энджи взглянула на мамулю:

– Я пыталась его отговорить, но он меня не слушает.

Папуля посмотрел на Винка:

– Делай что считаешь правильным, сынок. За станцию не тревожься. Не пропадем.

– Спасибо, папуля. Вот еще что: пока меня не будет, можно Энджи поживет в моей комнате наверху, у вас, до моего возвращения?

– Конечно, – ответила мамуля. – Мы с радостью.

– Я помогу с готовкой, – сказала Энджи. – Домой возвращаться не хочется. Вдруг не так буду скучать по нему, если буду здесь жить.

В шесть утра на следующий день Винк, а с ним чуть ли не все его одноклассники стояли в снегу у аптеки и ждали, когда школьные автобусы подберут их и повезут в Грин-Бей на призывной пункт.

Билли проходил медосмотр в Грэнд-Рэпидз, и ему светил бы «4Ф» [38]38
  Форма воинского учета в США, присваивалась призывникам, не годным к армейской службе по физическим, умственным или нравственным показателям.


[Закрыть]из-за печени, но армии нужны были все до единого опытные пилоты – и чем скорее, тем лучше, а потому и он со своей больной печенью получил приказ явиться 15 декабря в Пенсаколу, Флорида. За несколько следующих дней он официально распустил «Воздушный цирк» – и, к счастью, смог продать все самолеты летной школе.

Вечером 12 декабря Фрици проводила его на вокзал, и он, забравшись в поезд, сказал:

– Не знаю, когда увижу тебя, другая, так что следи за собой и иногда пиши мне письма, ага?

– Буду писать.

Поезд тронулся, и Билли крикнул ей, перекрывая вокзальный шум:

– Эй, кто твой лучший друг?

– Ты! – крикнула она в ответ.

Он показал ей большие пальцы, и больше она его не видела. Она ушла с вокзала, но улицы были запружены, такси поймать не удалось, и она пришла в гостиницу пешком, под снегом. По пути заметила, что многие витрины украшали к Рождеству и некоторые бросили недоделанными.

Они с Билли долго пробыли вместе, но никаких обещаний не давали. Она давно знала, что Билли не из тех, кто женится, да и сама она, очевидно, такая же. И все-таки без него было как-то потерянно. Добравшись до гостиницы, она увидела на тумбочке конверт. Внутри была сотенная купюра и записка:

С Рождеством, пострел. Купи себе новую шляпку.

Билли

Фрици села на кровать и задумалась, чем бы заняться дальше. Просто груши околачивать и чего-то ждать не хотелось. И, черт бы побрал, несправедливо это. Она ведь тоже умеет летать не хуже многих знакомых парней. Фрици попыталась записаться в армию и показала свое летное свидетельство человеку на призывном пункте, но тот ее уведомил, что ни армейская авиация, ни иные войска женщин-летчиков не принимают.

– Почему? – спросила она. – Самолету все равно, мужчина его ведет или женщина.

– Таковы правила, – ответил он. – А теперь позвольте мне заниматься своим делом. Тут война, дамочка, а на войне женщинам не место.

Тут у нее из-за спины вклинился какой-то парень:

– У меня есть для тебя местечко, милая, в любое время.

Остальные парни тоже заржали.

Фрици забрала свидетельство, сунула в сумочку и сказала:

– Ладно, как хотите. Вам же хуже. – И, выходя, добавила: – Покедова, дубины, почитаю про вас в юморесках.

Но все это ее обозлило и задело; придя к себе в комнату, она села и проревела все глаза.

Из журналов она знала, что Англия и Россия задействовали женщин-пилотов на перегон самолетов, а вот тут – никак. В тот же вечер она сложила свой пурпурный кожаный летный костюм и остальные вещи и уехала в Пуласки – как раз вовремя, чтобы попрощаться с Винком. Его приняли в армейскую авиацию и отправляли в Скотт-Филд, Иллинойс, на сборы.

Теперь у Фрици появилось еще больше причин ненавидеть япошек. Они испортили ей блестящую карьеру, Билли и Винк уехали, а она застряла на земле – невесть на сколько. Вот так падение. Но ничего, кроме полетов и трюков в воздухе, она не умела и потому чуть погодя вернулась на конвейер – на консервную фабрику.