355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Феликс Дымов » Благополучная планета (Сборник) » Текст книги (страница 12)
Благополучная планета (Сборник)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:18

Текст книги "Благополучная планета (Сборник)"


Автор книги: Феликс Дымов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

2

Багир приземлил винтороллер на поляне, огляделся и зашагал по растрескавшемуся, заброшенному асфальту шоссе. У металлического столбика с цифрой 86 на проржавевшей табличке налево вдоль ручья сворачивала тропинка. Багир уверенно ступил на нее, включил токер. Эфир наполнили близкие радиоголоса. Ракушка за ухом отсеивала их один от другого:

– Нашел?

– Не-а. Синтезировал на тинг-реакторе. А ты?

– Мне повезло, выпросил в этнографическом музее. Там ужасно веселились. Но дали.

– Я свое вымачивал в ароматических эссенциях.

– А я, наоборот, выпаривал токами высокой частоты. Послушай, как оно поет. Это же музыкальное дерево!

– Это все ерунда, парни. У меня сухая ветка из икебаны…

– Марина? Узнаю твой разряженный токер, золотце. Когда же ты его заменишь?

– А-а, Радюш? Имей в виду, я с тобой сегодня не знаюсь.

– Футы-нуты! Погоди, увидишь, какие узорчики я выжег на своем полене, ахнешь!

– Очень надо!

– Мамочка, ты же обещала не прилетать…

– Почему, если я тоже отыскала «дров»? Он такой забавный, как олений рог. И покрыт черным лаком.

– Гринь, на мою долю тащишь?

– Я же обещал. А что?

– Приземлимся – узнаешь. Ой, что было…

Багир отключил радиокутерьму – впереди уже гулом и свежестью дышал залив. В голове на все лады звучали почерпнутые из инфора напоминания:

«Дровни» – архаическое – сани для перевозки дров.

«Наломать дров» – аллегорическое – сделать что-либо неудачно, невпопад.

«Чем дальше в лес, тем больше дров» – древняя пословица, смысл которой нынче утерян.

«Откуда дровишки? Из леса, вестимо» – поэтическая вольность, означает приблизительно «вести из леса», постоянная в прошлом радиопередача о природе.

На запрос Багира инфор мгновенно выдал всю серию серьезных и юмористических ответов, перемещенную, видимо, в ближнюю память, поскольку многие неожиданно заинтересовались значением устаревшего слова. И наверняка не один человек перекатывал в этот момент на языке неуклюжую скороговорку: «На дворе трава, на траве дрова. Раз дрова. Два дрова. Три дрова». Во всяком случае, для себя Багир выяснил: дровами когда-то считался любой деревянный предмет, предпочтительно сухой. Поэтому сам он нес резную коллекционную ступку, точную копию найденной в Бенинском раскопе. Споткнувшись, он не удержал ее в руке, ступка ударилась о корневище, дала трещину. Годится ли она теперь на дрова, Багир не знал и мысленно выругал ослепшие подошвы. Они до того взбесились на природе, что их пришлось отключить: почему-то скользили по мху, мертво вцеплялись в поваленный ствол, который требовалось перешагнуть, а то вдруг совсем размягчались на россыпи гравия, и камешки остро кололи разутую ступню.

Последний поворот тропинки явил глазам Багира естественный, открытый в сторону залива амфитеатр с песчаными склонами, с торчащими валунами, с оголенными и причудливо изогнутыми корнями окружающих площадку сосен. Кое-где на склонах уже сидели люди, но немного. До назначенного срока оставалось двенадцать минут, а двадцать третий век приучил к точности. Внизу у маленькой выемки в почве, дополнительно углубленной и выровненной, стояли Дамиан и его спаситель.

Как всегда на людях, пришло чувство неловкости. В перекрестье взглядов, оступаясь и съезжая вместе с частью тропинки по песку, Багир медленно брел к центру площадки и назло себе не опускал глаз.

Незнакомец казался очень похожим на Дамиана и был ненамного старше. На груди его комбинезона слабо мерцала пятиконечная звезда. Но не такая строгая и вечная, как на Спасской башне Кремля, а красиво деформированная, с разной длины лучами – эмблема космического флота.

«Полторы сотни лет», – мелькнула сначала вот такая выхваченная из сознания отдельная мысль, и только потом Багир узнал Владимира Кузьмина, знаменитого астролетчика-релятивиста. Лишь несколько недель тому назад вернулся он из полета, а главное – прямиком из двадцать первого века. Полторы сотни земных лет за три года межзвездного полета! Сейчас Кузьмину тридцать пять биологических. Или сто восемьдесят четыре абсолютных земных… Юный дедушка. Пра-пра-пра-и-так-далее-предок моложе любого из их компании!

– Здравствуй…те… – сказал Багир, протягивая ступку. И примолк, не зная, как общаться с иновременником. Ровесника он бы просто обнял. Знакомого поцеловал. А как быть с этим, из истории?

Кузьмин принял ступку и не глядя швырнул в яму. Потом крепко стиснул и отпустил не успевшую отодвинуться Багирову ладонь.

Багир удивился. Но припомнил: в позапрошлом веке был такой обычай среди друзей. Что-то в этом рукопожатии было от той цепочки взявшихся за руки людей, которые шагали сквозь мрак Ростральной колонны.

– Рад приветствовать! – отрывисто сказал Кузьмин. – Располагайтесь.

Он показал рукой на склон.

Багир отыскал местечко, где луч от красно-медной ленивой волны, растопившей жар уходящего солнца, не бил в глаза. Впрочем, светило уже коснулось воды, вот-вот вновь наступит белая ночь. Устроился Багир на удобной петле корневища. И смотрел, как прибывали другие, несли чудом сохранившиеся дрова – кто ножку от журнального столика, кто панель мореного дуба, кто даже длинный чубук старинной турецкой трубки.

Астролетчик был в меру гостеприимен – люди подходили, здоровались, молча удивлялись и отходили, бережно неся перед собой покрасневшую от стального пожатия руку. Куча дров в яме заметно росла.

– Может, хватит, Володя? – спросил Дамиан.

Кузьмин осмотрел из-под сложенной козырьком ладони горизонт, раскаленные облака на остывшем небе. И кивнул. Потом стал на колени, быстро сложил из палочек шалашик, подсунул под него что-то белое, чиркнул зажигалкой. Плеснуло струйкой пламени, вспыхнуло белое, от белого загорелся шалашик, потихоньку занялось все случайное творение из дров. Огонь охватил добычу, пальнул искрой, с гудением взметнулся выше дерева, зажег воздух.

Уютно запахло костром.

Живой, горячий первобытный огонь что-то делал с людьми – с горсткой людей, поверивших зову предков. В огне были те самые непостоянство и изменчивость, непредсказуемость вариантов, которых так не хватало сейчас обществу. Он быстро соединил их всех здесь молчаливым теплом. Растревоженные, утерявшие себя, утратившие в себе искру, люди не понимали пламени. Но не могли оторвать от него глаз.

Вокруг по контрасту стало черно.

Потому что была ночь.

Правда, белая ночь. Ненастоящая.

Но все равно ночь.

Искры из костра смешивались со звездами в небе. Трещали поленья. Сосны протягивали растопорщенные лапы поближе к огоньку – погреться. Заливались удивленные птицы…

Багир почувствовал, как кто-то рядом шевелится, примащивается, приваливается спиной к его боку, затихает у него на плече. После костра в темноте ничего не было видно. Но он все равно бы догадался, даже если б не били в глаза слепящие огненные кудри, не было отуманивающего, чуть тронутого увяданием запаха сирени. Даже если б это вообще была не Нода.

Костер жег лица. Но никто не отворачивался.

Хорошо, что нашелся человек, умеющий бесценные обломки дерева превратить в обыкновенные дрова.

Раз дрова, два дрова, три дрова. И никаких слов.

Дамиан выхватил из костра тлеющую головню. Багир крепче прижал к себе хрупкие плечики Ноды.

Это неважно, что их тут пока совсем мало. Ни винтороллеры, ни видео, ни глазурованный асфальт, ни тающие листья – ничто не должно перечеркивать живого огня, отгораживать от него человека. Костер должен быть обязательно. Костер – а не имитация его из низкотемпературной плазмы.

Важно, чтобы каждый нашел в жизни свое место у костра.

Пусть Багиру когда-нибудь доведется зажечь для потомков свой костер.

Огонек в ночи.

Даже если ночь – белая.

Тест o 17

Все тот же уныло-обтекаемый пульт перед глазами, самонастраивающаяся карта из прозрачного люминофорного пластика, надоедливая клавиатура – в виде ног, поддающих футбольный мяч. До чего ж все-таки убога фантазия у психологов! Первое время он еще с удовольствием пробегал пальмами по мячам, приклеенным к ножкам в гетрах и крохотных бутсах. Но вскоре игрушечность пульта стала раздражать, неохота притрагиваться. Вот и ноет в двух нарастающих и опадающих тональностях разблокированный автомат: «Прошу указаний. Прошу указаний». Будто он, Антей Шимановский, может что-нибудь указать!

Антей с трудом удержался, чтобы не выключить экран с его осточертевшей чернотой, исколотой ехидными иглами звезд.

Ну, заблудился, бывает, не беда. Одно движение – и запоминающее устройство Эски, бортового компьютера системы СК, переложит рули на обратный курс, корабль повторит от конца к началу каждый свой маневр и в конце концов наткнется на ту точку пространства, где Солнце находилось в момент старта. Поправку любой старшеклассник рассчитает, для этого не надо и училища кончать. Но не мог Антей позволить себе вернуться, не выполнив задания. Потому и медлил, и тосковал в бездействии, пока «Мирмико» с выключенными двигателями беспомощно дрейфовал в пустоте.

Забыв о невесомости, Антей стукнул кулаком по подлокотнику, взлетел на длину ремней, подтянулся обратно в кресло. И в который раз высветил трехмерную координатную сетку. В толще люминофора змеилась тоненькая и плавная курсовая линия.

Антей чуть-чуть приободрился. Прекрасная кривая – ни тебе изломов, ни резких перегибов, ни пиков. Что ни говори, а вести корабль он умеет!

– Начнем с начала, – сказал Антей вслух. Голос немножко охрип и от долгого одиночества казался чужим. – В этой точке я должен был поймать позывные радиобуя…

А он не поймал. Тысячу раз перепроверил расчеты. Еще два дня по инструкции летел с той же скоростью. Потом тормозил. Потом – стыдно вспомнить! – кидал корабль из стороны в сторону, ощупывая локатором кубические километры пустоты. На карте это место выглядит размытым светлым пятнышком. А в памяти Эски – ох-хо-хо, какая поднимется трескотня и тряска, дай он приказ повторить в обратном порядке все свои прыжки и гримасы. Да черт с ней, с тряской! Лишь бы выйти на радиобуй…

Антей представил участливое выражение на лице Типковичева, читавшего им практику кораблевождения, и скрипнул зубами. Память услужливо вынесла из небытия елейный голосок:

– Ай-я-яй, человек хороший! Совсем простой экзамен – и так подвести своего преподавателя… А ведь я вам как отец родной…

Увы, он прав: трудно выдумать что-нибудь проще и бессмысленнее этого экзамена. На одноместном корабле класса «Мирмико» пересечь орбиту Плутона, по заданным координатам проложить курс, выйти к радиобую, вынуть из контейнера записку и вложить свою. Все. Комфортабельная кабина с полным циклом жизнеобеспечения, несложные навигационные задачки – прогулка, не длись она ровно полгода, не испытывай пилота одиночеством и однообразием. Официально этот экзамен назывался «Комплексная проверка психомоторных характеристик организма». Но официального названия придерживались одни только буквари-первогодки, которым предстояло пройти испытание в далеком и безоблачном будущем. Курсанты последних лет обучения окрестили его тянучкой. А профессора аттестационной комиссии писали в протоколах просто тест o 17.

Об экзамене ходили самые противоречивые слухи. Одни считали его весьма жестоким испытанием с шестидесятипроцентным отсевом, зато из тех, кто выдерживал, выходили мужественные космонавты, которым не страшны ни белые карлики, ни черные дыры. Другие говорили, что весь полет – фикция: какие бы данные курсант ни вводил в компьютер, корабль на них не реагирует, а подчиняется скрытым приказам замаскированной дубль-системы. Третьи вообще доходили до кощунства: никакого, мол, полета нет, есть обыкновенная сурдокамера, снабженная всякими стерео-, грави– и киноэффектами. И ссылались при этом на всемирно известный опыт Пиркса.

Как бы то ни было, Антея посадили в корабль, и могучие двигатели вынесли его за пределы Солнечной системы. Однако в назначенный срок зоны радиобуя не достигли. Такого, сколько они ни рылся в памяти, не значилось ни в одном из бесчисленных преданий училищного фольклора. Из всех слышанных историй лишь одна могла бы все объяснить, не будь она столь неправдоподобной: об эгоистичной привязанности машины к человеку, из-за которой искусственный мозг обманывает пилота и уводит корабль в бесконечность, чтобы никогда не расстаться с собеседником. Неужели и его Эска способна отколоть такую штуку?!

– Ладно, попытаемся еще разок. – Антей положил руки на упруго сопротивляющиеся шарики клавиш, тонкими кропотливыми манипуляциями вывел светящуюся точку, обозначавшую «Мирмико» на звездной карте, в стремительно раскручивающуюся спираль, задал график сброса самоходных сигнальных вешек, чтоб в крайнем случае вернуться и снова проутюжить подозрительный маршрут. – Командуй, Эска. А я, пожалуй, вздремну.

Впервые за много дней он спал спокойно. Во сне явился Типковичев. Склонив умиленное лицо, привычно растягивая слова, прошептал:

– Роднуля ты мой… Я знал, что не подведешь… А то ведь можно и на распределение повлиять, а?

– А? А? А? – гаркнул он вдруг до того громко и свирепо, что Антей проснулся.

Экраны полыхали тревогой, а Эска верещала так пронзительно, как может верещать только очень честная и очень порядочная машина от совершенно нелогичного сигнала.

Антей включил воспроизведение. По экрану – сверху слева через центр – прошло удлиненное светящееся тело.

У пилота дрогнуло сердце. Из-за какого-нибудь паршивого метеорита Эска не станет поднимать трезвон на всю Вселенную. Неужели ему, курсанту Шимановскому, суждено первому из землян установить контакт?

Антей ввел команду на торможение и поворот. «Мирмико» не успел разогнаться, да и космический объект, судя по анализатору, большой скорости не имел. Где-то в этом сферическом углу локатор должен его нащупать. Не отрывая глаз от все еще пустой дырчатой темноты космоса, Антей быстро разогрел кофе в тубе, приготовил питательный брикет. Можно было позавтракать на камбузе, но вдруг пропустишь самое интересное? Ребята потом засмеют… И он горбился за пультом, пока «Мирмико» совершал эволюцию выхода на цель. Часа через четыре по экрану понесся вытянутый светящийся овал с косым шипом по левому борту. Антей сжался словно перед прыжком.

– Ну, Эска, фиксируй и шуруй на сближение. Давай, лапонька.

Он нарочно говорил с автоматикой так, как привык говорить в курсантском кубрике, как говорил сам с собой эти долгие месяцы одиночества.

Кресло мягко запрокинулось, взревели тормозные двигатели. По тому, как кровь оттекала от головы, как тяжелели и набухали ноги, пилот определил ускорение: «Не меньше пяти «же». Близко же я его подпустил!»

Изображение встречного корабля постепенно заполнило весь верхний дубль-экран. Контуры были по-прежнему неясны, слегка размыты и странно пульсировали, словно чужак был покрыт оболочкой, плохо отражающей локаторный луч. На какой-то момент рев тормозной установки поднялся почти до визга. И вдруг резко сник. «Мирмико» дернулся на маневровых двигателях. Переместился. Повернулся. И замер. По телу пилота разлилось ухающее ощущение пустоты, особенно мучительное после длительной перегрузки. Антей не любил этого состояния преодоленной беспомощности, к которому тренированный организм мог приноровиться, но не привыкнуть, и торопливо глотнул таблетку, подавляющую бунт вестибулярного аппарата. Только после этого взглянул на экран. Изображение не стало резче. Больше всего объект напоминал вложенные одна в другую сигары – свет словно бы ступеньками сбегал в угольно-черный космос. Бесформенные образования на поверхности сигар не давали представления о характере сооружения. неведомых мыслящих существ. Антей переключил Эску на биосвязь, в одно мгновение влез в скафандр, нахлобучил шлем и выскочил в шлюзовую камеру.

Метрах в двухстах от «Мирмико», значительно уступая ему в размерах, висела неправильной формы игла, вся в неровных складках, с асимметричным утолщением в хвостовой части и широким плавником с левого борта. В середине матово-серая, по краям переливающаяся слабенькой радужной каймой.

Внезапно темная вертикальная черта расколола оболочку чужого звездолета и выпустила крохотную фигурку.

– Ура, иносапиенс! – восторженно заорал Антей, двумя рывками ранцевого двигателя бросая свое тело навстречу представителю иного человечества.

Тот вскинул в приветствии обе руки и приблизился так же стремительно. Он был раза в два или три мельче Антея, но под блестящим, мешковато пузырящимся скафандром угадывалось сходное с человеком строение. Лица его было не рассмотреть сквозь дымчатый иллюминатор шлема, и земной пилот пожалел, что не может заглянуть в какие там ни на есть фасеточные или кристаллические глаза коллеги.

В мыслях стажер давно готовился к подобной встрече. Первым делом убедиться, не из Антимира ли пришелец. Ну, это просто. Антей вынул из кармана скафандра лист белого пластика, включил карандаш. Кольцо, стрелка, винтовая линия. Для разумного существа, достигшего космического развития, в таком рисунке нет тайн. Но Антей дополнил его жестами: «Высылаем – из кораблей – пробники. Если мы взаимно-антиматериальны, то должен быть взрыв. Понятно?» Руки Антея полетели навстречу одна другой, ладонь коснулась ладони. И вдруг подскочили, волнообразно дернулись, беспорядочными рывками отпрянули в разные стороны. В ответ незнакомец достал из-за спины кусок полупрозрачного пластика и точными штрихами изобразил и кольцо, и стрелку. Винтовая линия оказалась закрученной наоборот.

– Молодец! – похвалил Антей. – С тобой вполне можно договориться. Ну, а как все-таки с антиматерией?

Не отрывая взгляда от землянина, пигмей своими маленькими конечностями повторил всю его незамысловатую жестикуляцию.

– Вот и славненько… – Антей потер руки и передал по биосвязи: – Эска, шли сигнальную вешку на мой пеленг плюс четыре градуса вправо.

От «Мирмико» отделился тоненький самоходный шестик с радиомаячком. Незнакомец будто ждал чего-то, склонив набок шлем. Наконец хлопнул в ладоши, и из его звездолета выскользнула полосатая змейка и понеслась наперерез вешке. Космонавты замерли. Будет или не будет взрыв? «Три, два, один, – начал считать про себя Антей. – Ноль!» Не долетев до точки встречи, оба снарядика словно бы чиркнули о невидимую поверхность и расходящимися курсами ушли в бесконечность.

«Вот так фокус! – изумился землянин. – Вместо притяжения – отталкивание. Значит, все-таки Антимир?»

– Антимир! Ну и что? Испугался? – раздался в шлемофоне приглушенный, чуть-чуть металлический голос.

Антей вздрогнул: скоро черт знает что в голову полезет. Это же голос Эски так искажается при биосвязи…

– Почему подключаешься? – строго прикрикнул он. – Разве я задавал вопрос?

– Транслирую принятый сигнал. Источник – неизвестное существо по пеленгу ноль плюс сорок минут вправо.

Антей присвистнул от удивления:

«Выходит, никакая это не мистика? Мы можем понять друг друга?»

– По крайней мере, сделаем попытку.

«Ну, уж если преодолели языковой барьер…»

– Вот это для меня и остается загадкой. Посредством чего одолели-то?

«По-моему, телепатия – как бы там ее ни называли! – единственный универсальный язык космических встреч!»

– А разность миров? Разность мышления?

«Выдумки. Мозг – вот высшая форма существования материи. Он может развиваться только на одинаковой биологической основе. Странно, как может в этом сомневаться цивилизация, выходящая в Большой Космос».

– Ничуть не странно. Мой мир впервые столкнулся с иным Разумом. Еще не известно, к чему приведет контакт. Антей опешил: «Уж не верят ли у вас в космическую агрессию?»

– Именно это подсказывает опыт. В конце эры Разобщения с нашей планеты бежали бывшие угнетатели. И где-то в пространстве носится сейчас армада вооруженных звездолетов.

«Но это черт знает что!»

– Не понял?

«Я говорю, как насчет обмена информацией?»

– О, достойное предложение. Давайте покажем друг другу родные планеты.

Антей подумал. И решил начать с космодрома. В мыслях возник не знаменитый Байконур, откуда до сих пор продолжают улетать тяжеленные межпланетники, а тот безвестный пятачок посреди желтой выгоревшей степи, до всеобщего разоружения – бывший ракетный полигон, где Антей проходил практику. В хорошо замаскированной ложбине рядками стояли пусковые желоба. На них снаряжали прототипы будущих «Мирмико». Перед вылетом по пятачку сновала масса всяческих машин: компрессорные станции, пузатые заправщики, кабины прозвонки цепей, даже тяжелые имитаторы орбитальных лабораторий. Особенно доставалось при ночных групповых стартах. Невыспавшиеся офицеры поносили на чем свет стоит и конструкторов, и курсантов, и бесконечные отказы. Господи, даже не верится, что приходилось водить такие гробы, что всего за шесть лет обучения техника сменилась полностью!

Однажды снаряженный корабль свалился при старте с желоба: похоже, дрогнул практикант и успел ввести отмену запуска после трехминутной готовности. Счастье пилота и всех находившихся на площадке, что корабль упал на пригорок – горючее и окислитель из пробитых баков растеклись по противоположным склонам и не соединились. Потом их, практикантов технических служб, выстроил командир и предложил:

– Добровольцу, который отбуксирует птичку к месту подрыва, десять суток отпуска!

Остатки корабля зачалили пятисотметровым тросом к трактору и потащили в степь. Искореженная, не подлежащая не только ремонту, но даже сливу компонентов, готовая грохнуть от неосторожного движения гора металла подпрыгивала на выжженных солнцем и дюзами каменных ухабах. А рядом, ведомый из бункера добровольцем Антеем, тогда еще салагой-первогодком, неуклюже вышагивал сервоавтомат и время от времени поправлял ломиком узел троса. Замкнутый всеми своими сенсорами и приводами на датчики оператора, он обеспечивал максимальный эффект присутствия. Настолько максимальный, что, казалось, ты сам трясешься рядом с дымящей пороховой бочкой. Жизни добровольца операция не угрожала. Но сладить с собственными нервами ухитрился бы далеко не всякий. Исключая, конечно, Шимановского – организм его всегда отличался уравновешенностью…

Антей тряхнул головой. Что за дурацкие воспоминания? Надо показать преображенную человеком природу – орошенные пустыни, покоренные тундры. А у него на уме какие-то десять суток отпуска. Не хватает только удивить гостя тогдашними похождениями: как поссорился с золотоволосой Ниной и назло ей бегал целоваться в библиотеку к Тоне. Нет, вон из головы несущественное! Сосредоточимся. Главное – люди. Человек с большой буквы. Неужели некого показать?

На ум почему-то приходили не ас дальних полетов нынешний начальник училища. Не материаловед, бывший генеральный конструктор «муравьят» Судаков. Даже не волшебник электронных схем техник-наладчик дядя Гай. А преподаватель кораблевождения, куратор группы Типковичев с его сладким лицом, елейной улыбочкой и липким голосом. Скисал Типковичев в единственном случае, когда курсант знал его предмет не хуже космических волков – разведчиков. И ребята, стараясь почаще сгонять с его лица эту его улыбочку, по-прежнему не балуя любовью самого куратора, неизменно блистали на его предмете. А ему в комнату подкинули однажды дымовую шашку и…

Стоп! Что подумает о Земле представитель иного мира, принимая телепатические сигналы одного из ее представителей? Позор на всю Вселенную!

«Знаете, – Антей почувствовал, что краснеет. Хорошо, под шлемом не видно. – Покажите лучше ваш мир. А я подготовлюсь…»

Сначала ничего не было – только бездонное пространство, чужой звездолет и карликового роста космонавт в нелепом облачении. Но вот перед взором Антея пробежала туманная полоса, заслоняя сосредоточенную, замершую в вымученной позе фигурку. В мысленный образ, медленно проявляясь, вошла широкая до бесконечности равнина, купы неопределенных растений, диковинные призматические здания. Изображение дрогнуло и локализовало строящееся вдали сооружение. Из широкого котлована неодинаковыми ступенями карабкалось к вершине асимметричное тело пирамиды. По истерзанному траншеями грунту ползали гигантские ленивые пресмыкающиеся, влача позади себя блестящие и округлые повозки вроде калош. По обе стороны пирамиды с натужным присвистом взлетали свайные бабы и тяжко ухали вниз, испуская струйки пара. Перекрывая эти звуки, доносилось однообразное, лишенное мелодичности пение – сотни силуэтиков в островерхих капюшонах с прорезями для глаз тащили наверх неровные каменные блоки.

«Гм-м, – Антей откашлялся. – А поновее у вас ничего нет?»

– Наша самая передовая стройка, – гордо отчеканил незнакомец. Конечно, голос Эски не имел эмоциональной окраски. Но такую фразу можно только отчеканить.

«А ручной труд оставлен для экзотики? – насмешливо спросил Антей. – Может, он у вас и в звездолетах применяется?»

– Только для удовольствия. Все остальное автоматизировано.

Опять перед взором землянина пробежала туманная полоса. Когда она рассеялась, чужой корабль предстал в разрезе. Красным цветом сияло его сердце – массивный клепаный котел, бушующая топка, змеевики паросиловой системы. Два параллельных вала прорезали корму и вращали… трехлопастные гребные винты. Это было совершенно невероятно и напоминало старый макет в кабинете истории техники.

Антей медленно вскипал.

«Значит, на этом паровом шлепанце вы и бороздите космос? Вспарываете винтами эфирные волны?»

– Пар – самое большое наше достижение! – ответил иносапиенс безликим голосом Эски.

«И чем питается сие чудо техники?»

Перед пылающей топкой появились сидящие на низких скамеечках фигурки. Они синхронно распахивали кочергой дверцы и подбрасывали в пламя аккуратные деревянные чурки.

Больше Антей сдерживаться не мог. Он бросился вперед, размахивая перед собой внушительным кулаком в перчатке.

– А это ты видел? Я тебя о звездолете спрашиваю, а не о первом паровозе, понял?

Кулак шел точно в нос чужака, если только за дымчатым иллюминатором скафандра был нос. Но, не долетев до пигмея. Антей почувствовал вязкое, все увеличивающееся сопротивление, и невидимая пружина отбросила его тело назад.

– Жаль, что ты из Антимира! А то бы я тебе показал! – Антей, остывая помолчал и презрительно прибавил: – Коллега! Планеты своей не знаешь. Собратьев по Разуму в дурацкие балахоны обрядил. О звездолете вообще говорить не хочешь. Не состоялся обмен информацией, а?

Чужак безразлично махнул рукой.

– Ладно, тебе видней.

Антей вздохнул. Не спеша повернулся. И медленно, ожидая оклика, двинулся к кораблю. Задраил люк. Прямо в скафандре плюхнулся в кресло у пульта. И с сердцем надавил клавишу экстренного пуска. «Мирмико» вздыбился, резко завалился направо. Тело пилота неудержимо потянуло в противоположную сторону – как раз туда, где за боковой срез экрана уплывала неправильная складчатая игла…

– Разрешите войти? Курсант Шимановский для сдачи экзамена прибыл.

Навстречу поднялся невысокий генерал, начальник училища. Лицо его было свежим и гладким, будто старость боялась тронуть морщинами тяжелый лоб и туго натянутые щеки.

– Вольно! – Генерал выбросил для пожатия железную ладонь. По рассказам, этой самой ладонью он вколачивал стальную пробку в пробитую метеоритом титановую обшивку корабля.

Антей скосил глаза – и внутренне ахнул: амфитеатр набит до отказа курсантами. Такого на экзаменах почти не бывает. Значит, прослышали про необычный полет. Вон как перешептываются два букваря, как стреляют в «героя» восхищенными взглядами. Быстро поднимая и опуская веки, Антей просигналил им межфакультетским кодом: «Здорово, салаги!» И повернул голову направо. За длинным, до предела кибернетизированным столом сидела аттестационная комиссия. С краю – Типковичев, сама доброжелательность. Рядом Кварк, равнодушный ко всему на свете, кроме элементарных частиц. Почти не видимый за графином психолог. И конечно же Дельта с кафедры Проблем – пронзительная особа, автор самых каверзных тестов.

– Товарищи курсанты! – Генерал выпрямился, оглядел аудиторию. – Товарищи офицеры и профессора. Слушаем отчет дипломника Шимановского. Члены комиссии ознакомились с фотограммами и другими материалами бортового компьютера. Если нет вопросов к стажеру, прошу высказываться.

– У меня вопрос, – смущаясь, буркнул один из букварей. – Не страшно было с этим, из Антимира?

Пока Антей подбирал слова, достойные начинающего космонавта, Типковичев повозился у персонального пульта и сказал:

– Разрешите мне ответить за Шимановского? Кадр o 671…

На стене аудитории вспыхнул экран, по нему, беспорядочно махая кулаками, помчался пилот в пустотном скафандре. Такая же уменьшенная фигурка бросилась ему навстречу, но столкновения не произошло – упругая сила развела космонавтов.

– Жаль, что ты из Антимира! – прогремел динамик голосом Антея.

– К нашему общему прискорбию, дорогие мои, конец фразы пришлось стереть… – Типковичев укоризненно пожевал губами. – Я настойчиво обращаю внимание комиссии на… э… не совсем тактичное поведение курсанта. – Он оборотился к амфитеатру: – Я вам добра желаю, мальчики. Но как можно обнародовать в присутствии представителя иной цивилизации подобные… э… идиомы?

Дельта, еще и еще раз воспроизводившая на экране кадр o 671, черкнула что-то в книжечку и прервала затянувшуюся паузу:

– Нельзя ли по существу? Типковичев покивал головой:

– Вот, кстати, насчет существа. Отнюдь не инопланетного. Мы все собрались здесь экзаменовать курсанта… э… Шимановского. Но ведь он же не выполнил задания. И следовательно, не выдержал испытания. Где записка, которую он должен был привезти? Нет ее. Ведь нет же? Я понимаю, волнение встречи, пришелец… Но при всем при том не следует забывать… э… о дипломе.

– Я уже изложил в отчете, – возразил Антей, – «Мирмико» не вышел в зону действия радиобуя. Причины мне не известны. Но произошло это еще до встречи.

– Может, радио отказало? – ехидно спросила Дельта.

– В случае прекращения сигнала в означенный куб пространства немедленно направляются автоматы и дубль-буй с Трансплутона, – процитировал нужный параграф Антей. – Я их не обнаружил.

– Правильно ли вычислены координаты движения? – усомнился Типковичев.

Генерал не дал Антею ответить:

– Судя по бортовой карте, ваш предмет усвоен курсантом на «отлично».

– Чудес не бывает! – Типковичев сложил перед грудью руки.

– Бывают, – загадочно произнесла Дельта.

– Действительно. М-да. – Кварк потер пальцем нос. – Мы не учитываем фактор неожиданности. Почему никто не связал казус Шимановского с июльскими возмущениями орбиты Плутона? Между прочим, еще тогда установлено, что перпендикулярно плоскости эклиптики нашей уважаемой Солнечной системы проходил и потом бесследно исчез мощный поток нейтрино. Вот так. Нейтринный поток…

– И вы полагаете?

– Я ничего не полагаю, коллега Типковичев. На сей предмет у нас предусмотрена кафедра Проблем.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю