Текст книги "Двойная смерть"

Автор книги: Феликс Рябов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Нет. В самый последний момент ключи нашлись на столе у Розенталя, в его кабинете. Он удивился – сто раз там смотрел, их не было.

– Ну, и о чем это говорит?

– Да… все о том же.

– Странно, на столе Розенталя… Такое впечатление, что либо он зачем-то сам это сделал, либо его хотели подставить.

– Да ты что? Разве сам он мог такое устроить? У нас после этого заказов стало раз в пять меньше. Докатились до того, что когда на прошлой неделе в крематории холодильник сломался, стали за копейки в свой подвал бомжей складывать. Правда, Розенталь ими приторговывает понемногу…

– То есть как приторговывал? Кому мертвые бомжи нужны?

– В основном, студентам для вскрытия. Сами студенты, конечно, не ездят, лаборанты или преподаватели приезжают.

– И почем?

– Я не знаю точно, рублей пятьсот, наверное. Нужно, например, вскрытие мозга сделать – если есть родственники, никто на это не согласится. А бомжей особенно и не считают, парой больше, парой меньше – никто не заметит. В больницах, говорят, на этом состояния делают.

– На чем же их увозят? Скорая, наверное, приезжает?

– Какая скорая? Недавно один приходил, запихнул труп на заднее сиденье Жигулей и повез.

– Забавно будет, если его на дороге остановят и машину шмонать начнут… Менты просто кончат на месте.

– Ерунда, откупится.

– Наверно… Весело у вас. Слушай, а кто он такой, этот Розенталь? В принципе не представляю, кем нужно быть, чтобы такой бизнес завести.

– Да про него никто ничего и не знает. Говорили, правда, что раньше он в судмедэкспертизе работал. Вот у Нинки была какая-то история про его родственников – жалко рассказать не успела… И все.

– Но как же?.. Ты же с ним уже какое-то время уже общаешься, хотя бы по работе. О чем он рассказывает, что спрашивает?

– Ничего он не рассказывает. Молчит чаще, особенно в последнее время.

– Как он тогда конторой своей руководит? Как глухонемые, или записки пишет?

– Он мало что по работе делает. Руководит в основном Павлов, его заместитель.

– А этот что за человек?

– Этот еще хуже. Бегает целый день по зданию, все вынюхивает, что не так, если хоть какая-то мелочь не на месте – скандал устраивает. Особенно к женщинам привязывается. И не дай бог ему хотя бы попробовать объяснить, в чем дело. Сразу начинает: „Что вы на меня орете? Ведете себя, как баба базарная. Как вам не стыдно? Женщина не должна так себя вести!“ Сумасшедший, по-моему.

– Жена, наверное, редко дает?

– Какая у него жена, ты что? Если и была, то давно повесилась. Нет, он один живет, это точно. Целый день на работе, а иногда и ночью. Приходила несколько раз зимой утром на работу, а у входа его машина, вся снегом занесена. Раньше он был лаборантом, ему потом Розенталь повышение дал.

– Ну ладно, черт с ним… Меня все-таки интересует Розенталь. Смотри, даже про его заместителя дерганого ты вон сколько с ходу рассказала. А шеф, владелец фирмы – неужели никто про него ничего не знает? Наверняка же ходят сплетни… Чем он хотя бы интересуется? Кто ему звонит?

– Сплетен не слышала. А вот про звонки я, как раз, знаю. Они на секретарше экономят, и все звонки – и по делу, и личные – принимаю в основном я. Розенталю звонил несколько раз старикашка какой-то… Гросс его фамилия. Они оба что-то коллекционируют… По моему, у меня на столе под стеклом телефон его есть, Розенталь пару раз просил до него дозвониться.

– Ммм, это уже кое-что. А что коллекционируют-то?

– А черт их знает, по-моему, жуть какую-то. Кажется, это как-то с милицией связано – то ли дубинки, то ли ножи… Оба они со сдвигом. Извращенцы.

– Это, наверно, узнать легко. Посмотри телефон, ладно?

– Хорошо, если не забуду.

– А мы попробуем с ним поговорить… Да, вот еще что скажи: если бы непорядок с покойником заметили раньше, наверно, можно было бы что-то сделать?

– Да конечно можно. Его могли отмыть от внутренностей, переодеть, рожу заново покрасить – был бы в полном порядке. Кто там будет проверять, что у него в штанах… Конечно, с официальной частью опоздали бы минут на сорок, но я думаю, нашли бы какой-нибудь предлог. В конце концов, кого это волнует – все выпить приехали, а гроб – это вроде новогодней елки, украшение праздника. Главное, чтоб все прилично было.

Но, слушай, я теперь и сама задумалась, кому это все надо было? Похоронили бы этого Сташенко – и все дела. Зачем было гадость такую устраивать?

– Объяснений может быть много. Только пока они ничем не помогут.

– Какие объяснения? По-моему, сплошной бред…

– А какие угодно. Прежде всего – ты учти, Сташенко умер не своей смертью. Кто-то мог ненавидеть его настолько, что захотел напакостить ему уже после смерти – вроде убить второй раз.

Потом: ты говорила, что солидный заказ для похоронной конторы – большая удача. А значит, у кого-то его Розенталь отбил… Могли отомстить. Кстати, сколько похоронных контор в Питере?

– С полдюжины будет.

– Вот видишь… Третья причина – бандиты могли нанять кого-то из ваших, чтобы он изуродовал труп их старшего. Ты сама заметила – отличный способ повесить бабок на Розенталя. Людей иногда разводят и более хитрыми методами… Кстати, если так оно и было, своего они добились. Могло так быть?

– Да. Запросто.

– Четвертый мотив – кто-то мог страшно не любить вашего начальника. Скажем, любовница ждала от него квартиру, яхту, дом в Испании – а он ей только шубу. Обидно?

– Конечно.

– Пятый мотив – тебя могло достать, что на шубу любовнице деньги у Розенталя есть, а платить нормально – так хрен тебе. И вот, в то утро неслышными шагами ты прокрадываешься в лабораторию, сжимая в руке пилочку для ногтей из своей косметички. Услышав, что лаборанты раскачивают диван, ты отодвигаешь крышку гроба, спускаешь покойнику штаны, и…

– Ну ты сволочь…

– Ладно, я шучу. Но любой другой сделать это мог. Нужны еще мотивы?

– Хватит. Какой выберем?

– Не знаю пока. – Я посмотрел на часы. – Второй час ночи. Давай выберем завтра.

– Сколько-сколько? О господи, у меня дома, наверно, с ума сошли.

– Так вон у стойки телефон. Позвони, чтобы не волновались.

Она пошла звонить. Валерка, с трудом выбравшись из-за стола, решительно промычал:

– Нет, домой я ее не отпущу. Она столько интересного рассказала… надо ее как-то отблагодарить.

Света, плавно покачиваясь (коньяк делал свое дело) в смятении вернулась к нам.

– Папа сказал, что домой я могу больше не возвращаться. „Мать корвалолом обпилась, теперь вся квартира корвалолом воняет. Видеть тебя не хочу, засранку…“ Зря я им позвонила.

Коллега обрадовался:

– Дорогая, я тебя приютю. Не могу видеть бездомных женщин… Сейчас я машину к дверям подгоню.

– Какая машина, ты охренел. Ты ключом в зажигание не попадешь.

– Да? А что ты предлагаешь, здесь ночевать?

– Ладно… я сам попробую. Хотя, чем завести твой Москвич, проще вон тот Мерс вскрыть и на нем ехать.

– Б… у тебя же прав нет.

– Ты мне свои одолжишь… Что, Свет, отвезти тебя к этому алкоголику?

Света подозрительно оглядела Валерку.

– А он не маньяк?

– Не знаю, я сам не пробовал. Но это же самое интересное.

– Ммм… Ладно поехали. Дома меня сегодня не любят.

Валерка обрадовался:

– Зато я тебя люблю. Вся моя жизнь была лишь ожиданием встречи с тобой, любовь моя…

* * *

Я хорошо выспался, проснулся часа в два и сел завтракать. Над рассказом Светы я думал до пяти утра, но многого так и не понял.

Повезло, одного шантажиста мы нашли сразу – в девятке был, конечно же, Розенталь, который по бедности своей решил потрясти ночами водителей на шоссе. Но!

Кто изуродовал труп? Сделано это для собственного удовольствия, или исполнителю заплатили? Если да, то кто и зачем?

Как выйти на человека, бывшего с Розенталем в девятке? Самому ему в голову пришла идея вымогательств на шоссе, или кто помог? Может быть, они и еще чего-нибудь выдумали?

Что за историю собиралась рассказать о Розентале Нина, если ее так скоропостижно заткнули? Загадочное совпадение – пообещала что-то интересное, вдруг поскользнулась – и на смерть. Так не бывает.

Единственное, что мы знали – все эти случаи так или иначе крутились вокруг Розенталя: он был среди шантажистов, выкинувших труп под машину; он же был владельцем бюро, в котором так плохо обошлись с владельцем казино; про историю его семьи хотела, но не смогла рассказать лаборантка-лесбиянка, разбившаяся в морге…

Я подошел к телефону и позвонил Валере.

– Доброе утро. Как здоровье?

– Ооо… Не спрашивай… Почему у нас сухой закон не введут?

– Потому что тогда будет слишком много мокрых дел. Как Света?

– Завидуй. Раньше она думала, что женщину по-настоящему может понять только женщина. Но утром сказала, что в лесбиянки меня принимает… Значит, я не хуже Нины.

– Если не думать о том, что Нина уже непригодна к употреблению, ты и вправду молодец. Телефон у девушки взял?

– Да, домашний и рабочий.

– Так… Слушай, позвони ей прямо сейчас, узнай телефон и имя-отчество Гросса – помнишь, старикашка в контору звонил, они с Розенталем что-то криминальное коллекционируют. Я хочу его на разговор раскрутить.

– Думаешь, будет он с тобой разговаривать?

– Это смотря о чем. Коллекционеры – люди особенные. А ты позвони еще на трубу Иванову, скажи, что одного шантажиста мы вроде как нашли, нужно убедиться, что это он. Если согласится, спроси у Светы, в какое время Розенталь может оказаться на улице у конторы, подождите его там. Но на глаза не показывайтесь! А то смотает – хрен его потом найдешь. И не едьте на БМВ – машину может узнать. Возражения есть? Все, давай звони.

Когда я допил кофе, перезвонил коллега и продиктовал номер Гросса. Я позвонил.

– Григорий Геннадьевич? Беспокоят из газеты „Криминальная столица“… А вы не могли слышать, это новый проект, готовится первый номер. Ходят слухи, у вас интересная коллекция, может быть расскажете?.. Ого… Да?.. Ну ничего себе… Если вам будет не трудно. А потом пришлем фотографа… Сегодня, в пять? А адрес?.. Отлично, до встречи.

* * *

Григорий Геннадьевич, мелкий козлоподобный старикашка, работал когда-то адвокатом. Без громких убийств, грабежей, изнасилований и тяжких телесных повреждений жизнь для него была скучной и понемногу теряла всякий смысл. Я сразу понял: Григорий Геннадьевич – наш человек.

– У вас, я гляжу, нюх настоящего журналиста. Моя коллекция уникальна тем, что в ней вы наглядно увидите, как трезвый и пытливый ум найдет необычное применение самым заурядным вещам… Я начал собирать ее, когда умерла моя вторая жена. Ей не было и двадцати, бедняжке… И как раз я вел дело одного молодого человека, который разбил табуретку о голову своей жены, выбросившей в окно бутылку портвейна. Дело я, кстати, выиграл, ему дали полгода условно. Я тогда доказал, что она пыталась разбить эту бутылку о его голову, и превышения самообороны, по сути, не было. Ну судью, правда, ушло пять тысяч… Но это не суть.

Так вот, молодой человек, обломки этой табуретки. Они положили начало моей коллекции. Я тогда подумал: не все же действуют так честно и открыто, как мой подзащитный. Существует много способов тайно повлиять на ход своей семейной жизни, не каждому по карману минутная слабость в состоянии аффекта.

Вы знаете, после суда вещдоки никому уже не нужны, их часто просто выбрасывают… Так и родилась моя коллекция. Я могу говорить о ней столько, сколько вы готовы слушать.

Я включил диктофон.

– Вот, посмотрите: электрический фен. У мужа были золотые руки, конструкция доработана таким образом, что при включении жена получила разряд тока в мозг… После этого он, к стати, имел наглость обратиться в гарантийную мастерскую.

Вот отравленные мужем иголки, которыми жена укололась, только начав шить. Вот вариация той же темы – губная помада с скрывающимися в ней ядовитыми булавками.

Вот – тюбик с кремом для лица, заполненный кислотой. А вот тут – цианистый калий, упакованный как противозачаточные таблетки.

Здесь у меня обломки газовой плиты, взорвавшейся, когда жена стала готовить обед. Доказать, кстати, обвинитель так ничего и не смог, хотя ей принадлежала квартира, а у мужа было три любовницы. Молодец парень, такой и без меня обошелся бы.

Вот мелочи – обруч для волос с вмонтированным лезвием, содравший с жены скальп; темные очки аналогичного действия, отрезавшие уши; женские трусики, зараженные бытовым сифилисом; лак для ногтей, содержащий грибок для ногтей.

А вот это уже более интересно. Посмотрите: чудо техники. Стиральная машина, выделяющая в режиме отжима смертельный газ. Мой подзащитный устранил ею четырех жен.

И, наконец, безобидная шутка: косметичка, в которой сидела крыса, больная бешенством. Прелесть, правда?

– Ммм… Я потрясен. Завтра же, если вы не против, фотограф к вам заедет. И, конечно, хотелось бы вашу фотографию, покрупнее.

– Без проблем. Да, кстати о фотографиях… Вот, посмотрите. – Он протянул мне снимок шикарной женщины лет тридцати. – Сейчас она на в морге, на экспертизе. Подозревают, что ее отравили сладкими булочками. Она разводилась с мужем, они с ним никак не могли поделить однокомнатную квартиру… Очень надеюсь, что скоро моя коллекция чем-нибудь пополнится. Чайку?

– Нет, спасибо… Как же получилось, что об всем этом раньше никто не написал? Если бы где-то про вас что-то было, я бы запомнил.

– А, – он махнул рукой. – Я думаю, боятся, что им не поверят. Такие вещи обычно за утки газетные принимают… А верят в чушь всякую.

Я согласился:

– Это точно… Я сам, помню, еще в институте учился, и напечатали в одной газете мою статью – „Купчинские людоеды“. Бред был страшный. Типа, сидели два бомжа с бутылкой водки, а закуски у них не было. Рядом женщина шла с болонкой. Ну, один схватил трубу железную, и тетку с собакой грохнул. Вечером женщиной закусывали, собаку съели на завтрак. Им потом понравилось, стали на пустыре людей ловить, убивали и ели. В подвале у них плитка была электрическая к лампочке подключена и лежала куча обглоданных трупов… Как в такое можно поверить – я не представляю.

Ну, вышла газета. Проходит неделя. Вдруг звонят мне из редакции: слушай, говорят, зачем ты написал, в каком районе людоеды водятся? Тут какие-то старушки сумасшедшие звонили – из Купчино как раз, они тот номер через неделю купили, там программа старая, и он по дешевке сейчас продается. Купили, прочитали – и пошли в милицию. „Это что же, говорят, такое? В Купчино на улицу-то можно выходить?“ И показывают твою статью. Ну, менты покрутили пальцем у виска и бабок послали. Но те не успокоились, два раза уже звонили, хотят с тобой поговорить. Чтобы ты с ними пошел в отделение и показал, где подвал с бомжами-людоедами. Дать им твой телефон?“

Но и на этом дело не кончилось. Еще через неделю мне женщина знакомая звонит, она тоже в Купчино живет. В трубке – хохот истерический. Рассказывает, встречала дочку из школы, а там две бабки внуков ждали. И одна все ужасалась: „Ты знаешь, детей похищают, детей похищают.“ А другая ей: „Ну, это что… У нас в Купчино людей едят, вместе с собаками… Не веришь? А я тебе газету принесу.“

– Да, идиотов полно.

Я решил, что пора поговорить о деле.

– Слушайте, а вот, интересно, ваша коллекция, наверно, единственная в своем роде? Ни у кого другого ничего подобного, я так понимаю, не найти?

Гросс пожал плечами.

– Такого как у меня, конечно, ни у кого нет. Но, по мелочи, интересные экспонаты встречаются. Вот у Розенталя – он когда-то в медэкспертизе работал – у него на даче даже мумия есть… Очень трогательная история. В конце семидесятых один парень девочку свою так ревновал, что психанул как-то – и стукнул утюгом по голове. Она в коммуналке жила: все время кто-то дома, тело из квартиры не вынесешь. Что делать? А он на востоковедческом учился, им накануне лекцию про изготовление мумий читали. Ну, он сходил в аптеку, в хозяйственный, раствор какой-то приготовил, подружку свою раздел и намазал. Внутрь тоже чего-то налил… Так, собака, угадал же рецепт. Он уже давно из города смылся, купил паспорт новый и на прииски завербовался, а подружка все лежала в своей комнате и не пахла. Думали, без вести пропала. Нашли ее, только когда батарею прорвало, и стало квартиру заливать – тогда и дверь взломали.

– Серьезно? Как интересно… А разве можно трупы дома хранить? Это не запрещено?

– Да как вам сказать… Формально говоря, закона такого нет – это же не оружие. Но по факту могут пришить осквернение, только сроки за это символические дают, да и то редко… Кому это надо?

– Ага, значит про это написать можно?

– Попробуйте. Но Розенталь – человек со странностями; не знаю, станет ли он с вами разговаривать. Тем более, я слышал, у него сейчас проблемы.

– Да? А что он за человек? Что значит „со странностями“? Как с ним можно поговорить?

– Вот не знаю… Человек он нестандартный. Ходят про него, точнее, про семью его, слухи какие-то непонятные…

– Да что вы? Расскажите.

Гросс нерешительно помолчал. Видно, что его мучили какие-то сомнения.

– Не хочу сплетничать. Чего сам не видел, повторять не буду… Вот правда, случай был недавно неясный. Правда, может быть, это совпадение. Но как-то оно, вроде, связано с тем, что о нем говорят… Только не пишите, что я вам рассказал. А то еще узнает, обидится.

– Ни в коем случае. Все будет в порядке.

– Ну, хорошо. Ехал я недели две назад на дачу, а это за городом, километров сто по московскому шоссе. И свернул уже на проселок, а там место глухое, кладбище старое недалеко, темнело… В общем, неприятно как-то стало. Вдруг – обгоняет меня машина. Я смотрю – мать твою, автобус похоронный… И вроде бы все нормально – гробовик едет по дороге на кладбище. Но странно как-то все. Обычно на ночь глядя хоронить никого не ездят, и потом, когда на похороны – чаще всего еще несколько машин с родственниками едут. А тут смотрю, один автобус. Как-то мне это не очень понравилось.

Проезжает, он, значит, мимо меня – а я вначале рассмотрел только полосу черную и надпись „специальная“… но потом что-то мне знакомое в этом автобусе показалось. И я вдруг вспомнил – крыло спереди помятое, и трещина на стекле – я этот гробовик несколько раз у бюро Розенталя видел, у него „ритуальные услуги“ на Дальневосточном… Да, а автобус меня обогнал не по правилам – справа. Там в этом месте слева лужа глубокая, я посередине дороги ехал… И на водительском месте, по-моему, сидел сам Розенталь.

Ну, обогнал он меня, мою машину явно не узнал – да, по-моему, он и не видел ее – и поехал дальше. Я тогда еще, помнится, весь вечер думал, чего его ночью на кладбище понесло – знаете, у меня работа была такая, я привык всему по несколько объяснений искать. Но тут я, в общем-то, так ничего и не понял, и голову себе решил не ломать. В конце концов, труповозка на дороге к кладбищу – это не мопед на кремлевской стоянке, чего тут особенно удивляться.

Но самое непонятное всплыло потом. Гробовик я видел в пятницу, когда ехал на дачу. А в субботу вечером зашел к соседу, Дмитричу, пузырь раздавить. Там у них такой самогон делают, после него наш коньяк – что-то вроде пепси-колы… Я как-то раз после него Рояля неразбавленного хлебнул – так просто ничего не почувствовал.

Значит, выпили мы, а Дмитрич – он местный, в деревне живет, все новости знает. И вот, после третьего стакана он мне рассказал… Пошли его родственники в то утро на кладбище – у них дед недавно помер, надо было могилу в порядок привести. Ну и, как обычно, с утра еще пьяные в стельку… И вот, Дмитрич говорит, что „мужик один свалился в разрытую могилу и сломал себе шею. На будущей неделе хоронить будем.“

„Едрену мать,“ – спрашиваю, – „Откуда у вас там ямы? Заранее готовите?“

„Да нет,“ – говорит, – „тут вообще на кладбище черт-те-что творится. Ты прикинь, с начала осени десятка два могил разрыли. Тьфу, уроды.“

Я, понятное дело, стал у Дмитрича подробности расспрашивать, но он собирался куда-то, да и вообще он тогда не в духе был. Когда он злой – ему лучше не надоедать. А на следующий день мне утром в город надо было. Так я больше ничего и не узнал… Но насчет Розенталя – странное какое-то совпадение. Что-то не то здесь… Хотя, там дальше по дороге еще пара поселков, может, он туда ехал.

Я обрадовался:

– Елки, это же потенциальная сенсация. К первому номеру я уже не успеваю, но ко второму или третьему – обязательно. Как говорите, деревня называется? Надо туда съездить.

– Малахово. Это часа два по московскому шоссе, а потом указатель смотрите, поворот на нее справа будет. Потом еще километров тридцать – церковь увидите такую полуразрушенную. Церковь высокая, село, раньше, наверно, большое было… В общем, не пропустите.

– Спасибо, спасибо. Помогли вы мне страшно.

– Всегда рад. Заходите.

* * *

Когда я вернулся домой, на АОНе был Валеркин номер. Я перезвонил.

– Ну что, узнал он шантажиста?

– Да. Как увидел – я его с трудом в машине удержал… Потом предложил мне три тонны, чтобы самому за руль сесть, хотел Розенталя прямо у конторы давить. Все повторял: „Сука, сука! Я его щас перееду, а потом харей об асфальт, об асфальт… Нашел с кем шутить, подонок.“ Но самое забавное, у Розенталя и без него друзей полно. Только он вышел из конторы, подбегают к нему два старикана и хрясь по морде. Потом в поддых. „Что ж ты, – один говорит, – с старухой моей сделал, мудак? Я тебя уже давно здесь отлавливаю“. Потом свалили на землю и стал ногами по голове бить… И чего это они?

– Черт их знает… а, подожди, я кажется понял. Помнишь, Света говорила, что когда эти, из казино, морг громили, там несколько старушек было? Она еще постеснялась рассказывать, что с ними сделали.

– А… ну да, тогда понятно.

– Что дальше-то было? Не убили они его?

– Нет, деды перекурить решили, думали, Розенталь никуда не денется… Не тут-то было. Только те на поребрик присели, он как вскочит, и побежал. Пока поднимались, пока сигареты по карманам совали – Розенталь прыг в автобус, и нет его.

– Ну ясно. Искать его теперь – занятие неблагодарное. Старушек-то там несколько было.

– Плюс к этому Света по телефону рассказала, сегодня к ним в контору какие-то хари заходили подозрительные, спрашивали, как там насчет денег. Розенталь предупредил своих, что его на работе нет.

– Ну, тем более. Слушай, давай-ка мы съездим за город. Мне коллекционер интересную мысль подкинул.

* * *

До Малахово мы доехали часа за четыре. Церковь, про которую рассказывал Гросс, темнела на фоне предзакатного неба, где-то рядом с ней было кладбище, на которое Розенталя понесло на ночь глядя на похоронном автобусе. Чем он там занимался – узнать мы надеялись как раз сегодня.

Самый большой дом на главной улице был помечен как „Клуб“ и был хоть и потрепан, но обитаем. Из трубы шел дым, а на крыльце сидел дед в болотных сапогах и курил Беломор. Я хлопнул Валерку по плечу:

– Тормози. Надо с чего-то начать.

Мы вышли и подошли к деду.

– Добрый вечер. У вас в деревне переночевать можно?

– Здорово. А вы кто будете?

Я показал ему просроченное редакционное удостоверение газеты, для которой лет пять назад писал статьи о детской порнографии.

– Журналисты, из Питера. Хотим написать о жизни села. Кто б тут мог рассказать?

– Я могу… – Дед задумался. – Только горло пересохнет говорить много.

– Ну, это решаемо. Вас как зовут?

– Илья Иваныч. Я тут завклуб.

– Отлично. Илья Иваныч, у вас в деревне магазин есть?

– Есть, конечно. Вон там, в крайнем доме, в розлив. Начиная с пяти литров – скидка. Закуска у меня есть.

Когда мы вернулись, завклубом достал квашеную капусту, поставил варить картошку. Мы зашли в зал со сценой.

На школьной парте стояли две вертушки „Вега“, усилитель и колонки. Стены были украшены воздушными шариками из разноцветных презервативов. Пол был чем-то забрызган, из окна неприятно пахло.

– Что у вас тут творилось?

Дед Илья махнул рукой:

– А… Нам из центра средства выделили – тысячу рублей, коробку презервативов и милиционера, чтобы устроили для молодежи рейв-пати „Скажи наркотикам нет“. И еще какие-то листовки дурные – „Не играйте в опасные игры“, „Презервативы – тема для разговора“, „Что следует знать об оральном сексе“. Вот, глянь.

Я взял пару:

– „Собираясь в клуб или на рейв-пати, возьмите с собой презервативы. Возможно, Вам следует иметь при себе презервативы всегда… Помните, что оральный секс значительно менее опасен, чем вагинальный или анальный секс без презерватива…“ Бред какой-то.

– Вот мы тоже не могли понять: что это такое – рейв-пати, если туда надо брать презервативы?.. Но хрен с ним; пати так пати.

У нас, милиции в деревне нет, и нам мента из центра прислали, чтобы он не пропускал в клуб подростков с наркотиками. Он при входе девок щупал – все искал, где у них наркотики.

А потом парни стали приходить. Их он щупать, слава богу, не стал. Но у каждого спрашивает:

– У тебя наркотики есть?

Тот говорит:

– Да откуда у меня наркотики?

Мент все пристает:

– Точно наркотиков нету?

– Нету, нету.

– А хочешь – продам?

Он, видишь, там, в городе, танцоров шмонал, наотнимал у них наркотиков, куда их теперь девать? Вот и продает.

Но у нас молодежь правильная, наркотиков никто у него не купил. Все пришли со своим самогоном. И вот, началось рейв-пати. Свет в клубе включили, музыку пустили – все путем.

Но потом дачник один, который первый самогону нажрался, заорал „Меня колбасит“ и стал в окно блевать. И за ним все кричать стали, что их тоже колбасит. А Васька, он у нас дурачок, его как раз из ПТУ в райцентре выгнали, так тот достал свою колбасу и стал колбаситься прямо при всех. Тьфу, урод. Девки хихикают, хоть бы отвернулся кто… Срам вышел, а не рейв-пати. У вас в городе тоже также?

– А черт его знает, мы туда не ходим… Слушайте, мы чего приехали-то… Тут у вас, говорят, жуть какая-то на кладбище творится. Мы бы про это написать хотели, если что интересное найдем… Вы что-нибудь слышали?

Дед кивнул.

– Еще бы. Я в этой деревне всю жизнь живу… История старая, жути тут и правда много. В чем дело, так никто и не понял… но треплются порядочно.

Валерка налил себе и деду, я открыл привезенную из города банку с колой.

– Рассказывайте в деталях. Самогону хватит.

Дед Илья выпил стакан и поморщился:

– Что-то Петровна халтурит. Как видит, неместные берут, так сразу начинает разбавлять, старая б…. Надо бы ей вставить за такие номера.

Валерка тоже опрокинул и захрипел, что делать этого не нужно, все в порядке.

Дед махнул рукой и задумался.

– Началось эта дурь с кладбищем, как говорят, лет полтораста назад. Сейчас кладбищ у деревни два. Причем землю под второе, новое, отвели еще при царе. Почему – толком никто не знает, но вроде на старом что-то было неладно… Как раз сейчас эта чертовщина снова вернулась. А я-то все думал, что разговоры про разрытые могилы – типа сказок, детей пугать… Хрен поймешь, короче.

Не знаю даже, как начать… В общем, любят рассказывать, что на старом кладбище, там, где церковь стоит, водится какая-то нечисть. И покойникам там на месте не лежится. Вроде как в прошлые времена по пять-шесть могил раскопанных по утрам находили: крест сворочен, яма разрыта, гроб вытащен и раскрыт.

Все приводили в порядок, но на следующий день или через неделю все повторялось: иногда те же, а иногда другие могилы опять оказывались развороченными. Сторожа, которых на кладбища ставили, либо мертвые лежали, либо их вообще найти не могли. Ночью на кладбище огни мелькали, если тихо было – слышали удары о землю, вроде как копают.

По ночам-то боялись проверять, что там творится, а на утро – все то же самое: сторож мертвый, несколько могил раскопано, покойники на земле валяются. Тогда и решили новое кладбище огородить, а на старом хоронили редко.

Годах в девятьсот десятых чертовщина эта вроде поутихла, но иногда нет-нет – да и находили то здесь, то там свежую яму. Причем раскопанными оказывались совсем старые могилы – примерно того времени, когда все это началось, хотя на кладбище бывало, и новеньких хоронили, хотя редко.

Ну вот… И ходит еще вроде как легенда о том, с чего все пошло. Деревня, Малахово, называется по фамилии помещика, которому она когда-то принадлежала. Помещик был страшно богатый, жил красиво, и вдруг раз – и умер. И помер молодой совсем, ему, вроде как и сороковника не было, здоровья девать некуда… Слухи пошли, что дело тут нечисто: были у него сыновья от первого брака, распи…. дебодяи юные, они, как некоторые думали, и грохнули папашу, чтобы деньги и имение быстрей получить.

Ну, в любом случае, помер он, значит, и его как раз на этом кладбище и похоронили.

Но была у Малахова еще жена молодая, страшно она его любила, и половину денег он оставил ей… А дальше что-то неясное. Вроде бы она вызвала из Питера какого-то… черт знает, то ли врача, то ли полицейского – смутное что-то на эту тему говорили, я так и не понял, чем он занимался… У него еще фамилия такая, не слишком русская.

Ну, человек этот приехал, и они с женой Малахова взяли мужиков и поехали на кладбище, откапывать зачем-то гроб с ее мужем.

– Может быть, хотели доказать, что дети его отравили, и тогда бы наследства им не досталось?

– Ты знаешь, мне тоже так кажется. Но что-то такое болтали, что не все было так просто… Хотя про это уже вряд ли кто помнит. Ну ладно, дело не в этом.

Ближе к вечеру поехали они, значит, на кладбище. А сыновья Малахова жили тогда отдельно, и узнали про это поздно. Но как узнали, сразу рванули туда. Когда они увидели, что разрывают могилу их папаши, началась драка. И человеку из города заехали лопатой по башке – всю рожу ему пополам разрезало, он, понятное дело, и сдох. Дети Малахова сбежали.

Ну, приезжего там же, на кладбище, быстро похоронили – дело хотели замять. Но недели через две страшный скандал поднялся – человек этот оказался страшно богатым и известным. В Питере у него какое-то дело свое было, связей много, и нужен он был всем подряд. А его какие-то дебодяи на деревенском кладбище лопатой зарубили… Вот такая морковка вышла.

Хай был страшный. Наследников Малахова быстро изловили и, не разбираясь, кто лопатой махал, всех повесили. Вдову под горячую руку тоже кто-то придушил… Но похоронили – деревня-то, по сути, им принадлежала – все на том же кладбище. Хотя имена на камнях вымышленные поставили, чтобы мстители не испохабили.

Вот с того самого времени и стали появляться на кладбище разрытые могилы. Почему – никто не знает… Говорят только, что покойник этот, лопатой зарубленный, ходит по ночам и ищет в могилах своих убийц.

* * *

Валерка испуганно икнул.

– Какой страшный у вас самогон… А я думал, все могу пить.

– Молодой еще, потом научишься. Хотя молодежь-то щас не та. Вот мы помню…

Я испугался, что они с коллегой до утра будут вспоминать, кто сколько выпил (Валерка это может), и постарался вернуться к кладбищу.

– А что у вас сейчас там происходит? Кладбище же вроде закрыто.

– Нет, там опять хоронить стали. Земля в городе дорогая, и в этом году стали возить гробы из Питера. Церковь хотели реставрировать, только все начать не могут. Люди из похоронной конторы объясняли, что места красивые, памятников много древних, если это место как следует раскрутить, все будет ништяк. Мы здесь, говорят, вторую Лавру сделаем. Из нашей деревни тоже там закапывать стали.