Текст книги "Кто меня оклеветал?"

Автор книги: Феликс Вибе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

ОСЕЧКА

Двенадцать лет Егор Иванович Сиднеев возглавлял кирпичную фабрику. Но в один прекрасный день эту фабрику по причине бурного развития крупнопанельного домостроения закрыли, а Сиднеева перебросили на другую, тоже руководящую работу. Он оказался заведующим городским швейным ателье «Художественное».

Было ясно, что новому руководителю потребуется определенный срок, чтобы переключиться со шлакоблоков и кирпича на полушерсть, драп и ситчик. Поэтому сотрудники ателье старались решать сложную проблему соответствия формы платья богатому духовному содержанию заказчиков, минуя кабинет нового заведующего.

Егор Иванович догадывался об этом и страдал. Страдал не только от уязвленного самолюбия, но и от безделья. Временами ему становилось просто страшно в большом пустынном кабинете наедине с голым манекеном. Манекен смотрел на нового заведующего нарисованным глазом и, казалось, упрекал:

– Бездельничаешь, Сиднеев?

Поэтому Егор Иванович искренне обрадовался, когда однажды в его кабинете раздалась веселая телефонная трель. Он поднял трубку и услышал баритон вышестоящего товарища.

– Где это ты запропастился, Сиднеев? Телефон, что ли, сменил?

– Сменил, Сан Саныч, сменил.

– Напряженно с планом?

– Напряженно, Сан Саныч.

– Я понимаю: конец полугодия…

– Конец, Сан Саныч, конец.

– Конец-то, конец, но ты все-таки отгрузи в наш адрес двенадцать контейнеров. Постарайся.

– Сделаю, Сан Саныч! Запарились совсем. Не могу за всем уследить. Сегодня же отгрузим.

– Ну, хорошо. Жду. Бывай здоров…

Одной рукой Егор Иванович вытирал платком обильный пот, выступивший на лбу, а другой звонил секретарше.

– Техрука, – отрывисто бросил он.

Секретарша скрылась.

– То-то же, – сказал Егор Иванович и выпрямился в кресле. Таким он нравился сам себе. Он действовал. Он руководил.

Вошел технический руководитель ателье – лысоватый молодой человек в пестром костюме и полуботинках острых, как сабля. Он был энтузиастом легкой промышленности и считал своим долгом лично пропагандировать новейшие моды.

– Садитесь, – начал издалека Егор Иванович.

Техрук сел.

– Как с планом?

– По предварительным подсчетам процентов 108 дадим за первое полугодие.

– Никогда впредь, – назидательно сказал Сиднеев, – не замазывайте мне глаза общим количеством выполнения плана. Меня всегда интересовал ассортимент керамических… э-э… швейных изделий. Надо идти в ногу с требованиями времени. Где двенадцать контейнеров по личному заказу Сан Саныча?

– Сан Саныча? Не знаю такого заказа.

– Утеряли квитанцию?! – побледнел Егор Иванович.

– Нет. Но почему контейнеры, да еще двенадцать?..

– Безответственность! – закричал Сиднеев. – Идите и немедленно дайте команду об отгрузке.

– Но, Егор Иванович!..

– Я лично прослежу!

– Егор Иванович, дело в том…

– Разговор окончен. Выполняйте приказ!

– Его…

– Молчать! Сейчас же прекратите саботаж!

Техрук оскорбился до глубины души.

– Хорошо, – сказал он зловеще.

…Через полчаса техрук передал через секретаршу, что погружены десять контейнеров, а готовой продукции больше нет.

– Грузить все! – непримиримо закричал Сиднеев. – Все, чтобы было двенадцать!

В контейнеры сложили только что раскроенные ткани, нитки, иголки, подкладочную вату, конский волос для пиджачных бортов, пуговицы и утюги. Мастера остановили работу. Это их не удивило. После прошлогоднего пожара добровольная пожарная дружина ателье регулярно репетировала эвакуацию людей и оборудования по сигналу «Первый дым».

Егор Иванович лично подписал путевые листы шоферам.

– Ну как? – сказал он манекену. – Кто тут сбрасывал Сиднеева со счета?..

И снова зазвонил телефон. Из уважения привстав, Егор Иванович поднял трубку.

– Слушай, Сиднеев, ты что это шутки разыгрываешь?

– В смысле чего, Сан Саныч?

– В смысле модных дамских платьев! Откуда ты все это понабрал?

– Работаем. Стараемся. Шьем, Сан Саныч.

– В каком смысле шьете? Ты где работаешь, Сиднеев?

– Ателье «Художественное».

– А-а-а! Ну, извини, осечка произошла. Я к тебе по старой памяти, как к кирпичному королю. Нам тут ремонтировать печи надо…

Сиднеев повесил трубку и снова остался в своем кабинете совсем один. Один, если не считать манекена. Егор Иванович смущенно пощелкал его по животу и задумался. До пенсии ему оставалось еще почти три года, и было не совсем ясно, что делать в оставшийся срок…

В РАЗРЕЗЕ ВАГОНОВ

Вася Елизаров сидел в фойе телестудии и изо всех сил убеждал себя мысленно: «Только не волноваться, Василий!»

А как было не волноваться! Первое выступление по телевидению. Он усиленно забормотал:

– Ранним утром собрались мы в сквере перед проходной завода. Утро было прозрачное, как чистое стекло…

– Прекрасно, – сказал подошедший режиссер, – прекрасно: – «прозрачное утро». Побольше образности, сравнений, метафор и, я не боюсь этого слова, гипербол. Но, с другой стороны, какое имеет значение для истории ранним утром вы собрались или поздним вечером? Ближе к сути дела.

Режиссер пристально оглядел Васю с ног до головы, прищурил глаз и спросил:

– Текст, наверное, написали?

– Да.

– Дайте его сюда. Видите: рву и бросаю в корзину. Неужели вы не знаете, что чтение по бумажке противопоказано телевидению?

Василий этого не знал. Наоборот, он считал, что телевидение – это как раз и есть чтение по бумажке.

– Вы когда-нибудь видели, – продолжал режиссер, – чтобы Цицерон, лорд Пальмерстон или адвокат Кони говорили по бумажке?

Вася этого никогда не видел.

– То-то же! И не волнуйтесь. Вас будут слушать восемь миллионов, а вы дрожите. Тема-то у вас какая! В каком разрезе вы собрались рано утром?

– В разрезе… воскресника по разгрузке вагонов.

– М-м-м… такая интересная тема, а вы шпаргалку. Валюша, – позвал он ассистента, – займитесь с выступающим, а я пошел на пульт.

Режиссер ушел в буфет, а Валюша сказала:

– Давайте.

– Мы собрались в разрезе комсомольского воскресника, – начал Вася. – Всем было весело. Гриша, наш комсорг, замечательный парень, говорит: «Пошли разгружать вагоны». И мы пошли. Работали здорово. Никто не ленился, а даже наоборот. Понимаете, ведь за простой этих вагонов наш завод платил железнодорожникам огромные штрафы. Гриша залез на гору ящиков и вдруг кричит нам: «Ребята! Что вы думаете, я тут нашел?» Мы давай высказывать всякие предположения, но никто угадать так и не смог. Оказывается, там целый вагон был закопан. Простоял он так 28 дней и, конечно, нагорел заводу колоссальный штраф…

– Такие замечания, – сказала Валюша. – Во-первых, «всем было весело». Какое это имеет…

– …значение для истории, – подсказал Вася, – весело нам было или грустно.

– Совершенно верно. Во-вторых, «работали здорово» – это не показатель. Назовите проверенную цифру. Наконец, «комсорг Гриша». К чему это фамильярное потрепывание по спине? И вообще некоторая легковесность. Слабо, товарищ Еле… Ели…

– …заров.

– Вот именно. Берите пример с опытных выступающих, с натуралиста Козодоева, например.

Валюша кивнула головой на стоявший в фойе контрольный телевизор. Выступал мужчина, начиненный самоуверенностью, как конденсатор электричеством.

– Я в части воскресного отдыха, – говорил «конденсатор». – Вчера выезжал на природу. Есть некоторые успехи. Например, в разрезе птиц перевыполнение: соловей, кукушка, ворона и ряд других. Поют, свищут. С рыбой не все продумано: не всегда клюет. Есть упущения и с погодой. Ветер, дождь, молния и ряд других. Пора с этим покончить…

Несомненно, лорд Пальмерстон гордился бы такой речью по телевидению. Такой песнью о природе! Вася огляделся по сторонам: неужели это и есть образец выступления?

– Простите, а у вас что? – как спасательный круг бросил он вопрос сидевшей поблизости обаятельной девушке с глазами газели.

– Я из санэпидстанции, – сказала она интимно, как учил ее режиссер. – В разрезе летнего замушения.

Последовала пауза.

– Ж-ж-ж? – наконец догадался Вася.

– Да. Мухи – очень важный вопрос.

В тишине фойе раздался испуганный крик:

– Елизаров! В студию!

В то же мгновение Вася оказался в центре внимания, по крайней мере, двух десятков жрецов и жриц искусства телевидения. Кто-то поправлял ему галстук, его причесывали, гримировали, прихорашивали. В конце концов он оказался за столом под сильным светом прожекторов. В самое лицо Василию уставился гипнотизирующий глаз объектива…

Из-за камеры выглянул худой человек в наушниках и сказал тихо, просительно:

– Не вертись ты, как ворона на колу. Ни черта резкости не наведешь с такими выступающими!

– Приготовиться всем! Тишина! Начали! – громоподобно объявили голосом режиссера большие динамики.

Вася почувствовал, что лицо его вытянулось. На камере зажегся красный огонек. Вася воспринял это, как сигнал окаменелости. Сколько это продолжалось, неизвестно. Наконец до него донесся свирепый шепот:

– Говорите!!

Еще через некоторое время Вася с изумлением услышал свой собственный голос. Этот голос говорил:

– Я в разрезе борьбы с излишними перепростоями подвижного состава…

Перед Васиными глазами встало замечательное воскресное утро и веселые лица комсомольцев. Маша, фрезеровщица из механического, смотрела на него и улыбалась. Мокрые от ночного дождя блестящие рельсы убегали вдаль, в страну Романтику.

Но другой Вася, незнакомый, противный, вещал:

– Имел место случай двадцативосьмидневного ненахождения одного из вагонов. Всего уплачено одна тысяча 845 и две сотых рубля штрафов. Механизмы простаивают, а рабочие разгружают вагоны врукопашную. Нет, не хочет наша дирекция идти в одну ногу…

СООТВЕТСТВУЮЩИЙ РЕЗОНАНС

При обсуждении перспектив дальнейшего движения вперед директор завода сказал:

– Надо бы для нашей замечательной молодежи хорошенький стадион отгрохать. Пусть себе пинают от души.

Слова руководителя внушительным эхом пронеслись по всем маршам служебной лестницы, вызывая соответствующий резонанс.

На ближайшей отчетной конференции председатель завкома профсоюза (дипломированный канцелярский лирик) поднялся на трибуну и покаялся:

– Нами было допущено отставание по спортивному сектору. С одной стороны мы имеем молодежь. А с другой – отсутствие стадиона. Надо наладить контроль за выполнением этого недочета.

Начальник механического цеха, человек прямой, как болт, не любил противоречий. На цеховом собрании он дал происходящему уставно-точную формулировку:

– С молодежью у нас недочеты. Надо ликвидировать это узкое место.

– Правильно! – поддержал его инженер по оборудованию, известный тем, что печатно отрицал значение поэзии в знаменитом споре физиков и лириков. – Правильно! Производство мы автоматизируем, а в вопросах воспитания молодых рабочих плетемся под «Дубинушку». Надо поставить перед ВОИР (Всесоюзным обществом изобретателей и рационализаторов) вопрос о создании счетно-решающего устройства, очищающего территорию завода от начинающих пьяниц, прогульщиков, лодырей и донжуанов.

Начальник смены понял все буквально и рассердился:

– Такие безобразия мы терпеть не будем! Крепко дадим по рукам всей той молодежи, которая не дорожит высоким званием молодежи. Знай, худая трава, свой шесток!

На последней площадке служебной иерархии мастер, человек действия, вызвал к себе молодого вечно улыбающегося слесаря Мишу Ситникова и спросил:

– У тебя, Миша, было опоздание в прошлом году?

– Было, – ответил наивный Миша и застенчиво улыбнулся. – Из-за трамвая. Всем коллективом меня прорабатывали.

– Вот и хорошо, – сказал мастер. – Пиши заявление. По собственному желанию, пока я добрый…

Видели двух дружинников, выводящих упирающегося Мишу Ситникова из проходной завода. Навстречу им попалась директорская «Волга». Дружинники козырнули и четко отрапортовали.

– По вашему приказу, товарищ директор…

ПЯТЬ МИНУТ НА КЛЯУЗУ

Крановщик Михаил Чипуштанов, парень тяжелоатлетического сложения, сидел за столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги. А над бумагой Чипуштанов занес такой огромный кулачище, что зажатая в нем авторучка, казалось, пищала от ужаса. Лоб великана был покрыт мелкими каплями пота, а глаза блуждали. По всему было видно: человек приготовился к письменному изложению своих мыслей.

Нина Скуратова, молодой техник, рядом с крановщиком выглядела рюмочкой из богемского стекла. Чтобы не качаться от его дыхания, она держалась за новенький сверкающий никелем хронометр.

– Неправильно! – свирепо произнес Чипуштанов.

– Не будем пререкаться, – сказала Нина. – Я вам дала пять минут, вот и пишите свою кляузу.

Недвусмысленно щелкнул хронометр.

– И напишу, – сказал Чипуштанов. Его кулак отнес авторучку в верхний угол листка, и неожиданно легко на бумаге возникли первые строки следующего шедевра эпистолярной литературы:

«Начальнику цеха Сидорову М. М.

Довожу до вашего сведения, что больше не намерен терпеть всю сумму оскорблений при хронометраже меня со стороны Скуратовой Н.

Во-первых, несправедливо.

Во-вторых, я на кране сижу девятый год, и не ей с секундомером меня засекать…»

– Я на кране – девятый год! – вслух повторил Чипуштанов.

Скуратова молча указала пальцем на бегущую по циферблату секундную стрелку.

«Все понимают, – письменно продолжал истец, – что хронометраж – дело нужное: личный резерв каждого рабочего и прочая производительность труда. А что делает Скуратова Н.? 32 процента – простой крана из-за отсутствия металла, 19 процентов – вырубали электроэнергию. Это еще как-нибудь лезет в ворота. Но она в своем блокноте – это я лично видел – пишет: восемь с половиной процентов – отсутствие на рабочем месте. Тут уж глаза на орбиту вылазят!..»

– А ты видала, какая у нас в буфете очередь? – вновь перешел на устную речь крановщик.

– Не надо было в домино играть.

– Ишь куда загнула! Что же я по-твоему должен был игру бросить на 94 очках? Не знаю, может быть, теоретически вас так в техникуме учили. Но все знают, что теория без практики мертва.

Чипуштанов снова склонился над листком и застрочил с остервенением:

«Указанная выше Скуратова Н. при всех сказала, что надо беспощадно увольнять с завода бездельников и их покровителей. На конкретно поставленный вопрос, кого она имеет в виду, она ответила, что подразумеваются я и начальник цеха. То есть, извините, это вы, Михаил Михайлович.

И это после того, как она всего два месяца работает на нашем заводе. А что будет через год-другой? Она (это, конечно, шутка) начнет увольнять министров!»

– Повыше люди штатное расписание утверждали. Надо понятие иметь.

– Совесть надо иметь, товарищ Чипуштанов.

– Ты меня не кори. Я свои обязанности честно выполняю.

– На 27 процентов. При вашей комплекции.

«Видите ли, – налег на перо крановщик, – она утверждает, что можно совместить должности крановщика и электрика. Это с ее стороны заблуждение. Во-первых, не положено. А, во-вторых, я эту Нинку с детства знаю. Как была она змеей, так и остается. Когда вчера я к ней пришел с двумя билетами в кино…»

Чипуштанов поморщился. Официальный документ безнадежно испортила интимность.

Крановщик снова прибегнул к личному убеждению:

– Я с твоим предложением не согласен.

– Про домино думаете? Если 31 процент занятости электрика да ваши 27 вместе сложить, то еще и на домино останется.

– А как в смысле кино?

Последовала пауза. Ее можно было истолковать в том смысле, что после напряженного трудового дня можно было бы и культурно отдохнуть.

– Ну и змея ты, Нинка, – сказал крановщик, улыбаясь. – Шут с ним. Оформляй, как мое рацпредложение. Совмещу.

Он взял кляузу и смял ее в своем могучем кулаке.

К ВОПРОСУ О БОЛТЕ
Сценка

За столом сидят четверо.

П р е д с е д а т е л ь. Товарищи, попрошу тишины! Вопрос исключительно серьезный. Мы даже решили провести не обычное, а выездное заседание: мы вынесли наш стол прямо сюда, на улицу, и будем решать вопрос здесь, где все это и произошло. Прошу, товарищ Беленький, доложи историю вопроса. Только так: без всяких прикрас, как ты любишь это делать. Режь давай чистую правду!

Б е л е н ь к и й. Началось все во время декады по сбору металлического лома. Двое молодых рабочих Чижиков и Зябликов нашли на территории завода на этом самом месте вот этот металлический болт. Все видят? Только просьба руками не трогать, чтобы не нарушить его расположения относительно главной оси генерального плана завода, иначе мы его потеряем. И так кое-как нашли к данному заседанию. Тогда же Чижиков и Зябликов выступили с ценной инициативой. Они поставили вопрос о необходимости использовать этот болт в качестве металлолома, столь необходимого нашим героям-металлургам, самоотверженно стоящим на вахте в честь достойной встречи…

П р е д с е д а т е л ь. Товарищ Беленький, ближе к сути дела. Когда впервые нашли болт?

Б е л е н ь к и й. Точную дату назвать не могу, потому что инициаторов движения за этот болт Чижикова и Зябликова призвали в ряды Советской Армии.

П р е д с е д а т е л ь. Когда призвали?

Б е л е н ь к и й. Скоро демобилизуются.

П р е д с е д а т е л ь. Продолжайте.

Б е л е н ь к и й. Дирекция завода немедленно была поставлена в известность с точным указанием координат болта. Однако и по сей день, как видите, болт ржавеет под открытым небом. Мы сделали все со своей стороны. Подготовлены три спецвыпуска стенной газеты и эстрадное обозрение агитбригады на тему о болте. Выпущено тринадцать с половиной «молний».

П р е д с е д а т е л ь. Почему вы улыбаетесь, товарищ Глушков? Какой может быть смех, когда мартены нуждаются в металлическом ломе!

Г л у ш к о в. Ха. Он говорит: «тринадцать с половиной «молний».

Б е л е н ь к и й. Я объясню. Дело в том, что последнюю «молнию» от сентября прошлого года сорвали несознательные хулиганы, не дав ей провисеть и двух месяцев. На специальном заседании мы приняли особое постановление считать эту «молнию» за пятьдесят процентов.

П р е д с е д а т е л ь. Так что, товарищ Глушков, ваши улыбки и даже смех я отношу за счет того, что вы у нас недавно. Все мы: и я, и товарищ Беленький, и вот товарищ Семенова тоже когда-то улыбались.

Б е л е н ь к и й. Хулиганы хотели вообще затоптать наш болт, а один раз даже чуть не сдали его неорганизованно в металлолом. Если мы и впредь будем заниматься попустительством в отношении злейших врагов нашего общества – хулиганов, являющихся родимыми пятнами проклятого прошлого, если под ними не загорится, наконец, земля…

П р е д с е д а т е л ь. Товарищ Беленький! Еще одно предупреждение! Держись ближе к болту.

Б е л е н ь к и й. Мы сигнализировали о болте во все общественные организации города.

П р е д с е д а т е л ь. Во все ли?

Б е л е н ь к и й. Во все. Меня товарищ Семенова проверяла по телефонной книге.

П р е д с е д а т е л ь. Ответы получены? (Пауза). Товарищ Беленький, ответы получены?

Б е л е н ь к и й. Да. Не все, правда.

П р е д с е д а т е л ь. Сколько точно?

Б е л е н ь к и й. Из 160 опрошенных организаций пока ответили восемь. Из этих восьми три ответа я рассматриваю, как формальные отписки.

П р е д с е д а т е л ь. Так. А остальные?

Б е л е н ь к и й. Остальные пять я передал в органы прокуратуры, как оскорбление моей личности.

П р е д с е д а т е л ь. Может быть, вы неясно изложили суть дела?

Б е л е н ь к и й. Нет, Ясно, на шести с половиной страницах.

П р е д с е д а т е л ь. Протоколы наших заседаний прилагали?

Б е л е н ь к и й. Нет.

П р е д с е д а т е л ь. Надо приложить.

Б е л е н ь к и й. Но ведь это… (показывает четыре пухлых папки).

П р е д с е д а т е л ь. Приложить.

Б е л е н ь к и й. Тогда надо обратиться с ходатайством к дирекции завода о выделении в наше распоряжение машинописного бюро, по крайней мере, из пяти человек.

П р е д с е д а т е л ь. И добьемся! «Мартены ждут», – так писал на днях «Уральский рабочий». Товарищ Семенова, докладывайте.

С е м е н о в а. Мне было поручено изучить ценный опыт пионеров по сбору металлолома. Я посетила девять дружин. Опыта не нашла.

П р е д с е д а т е л ь. Как так?

С е м е н о в а. Скрывают. В 11-й школе вообще смеялись. В 16-й мне удалось завязать индивидуальную беседу с учеником 6-го «Б» Васей Свиридовым. Он мне сказал: «Никакого опыта у нас нет. Просто наш отряд взял и собрал 30 тонн металлолома». Когда я стала настаивать… Одним словом, я считаю, что по линии воспитательной работы с пионерами допущены большие ошибки. Просто руки опускаются. Если бы не сознание моральной ответственности…

П р е д с е д а т е л ь. Почему упадочнические настроения? Где наш молодежный задор! Где трудовой энтузиазм?

Г л у ш к о в. Может быть, объявить общезаводской субботник?

П р е д с е д а т е л ь. Это хорошая мысль, но она не нова.

С е м е н о в а. Мы проводили в прошлом году субботник, но болта убрать так и не смогли. Мандатная комиссия зафиксировала в протоколе, что на субботнике присутствовало восемнадцать человек четырех национальностей. Из них один был ответственный за субботник, двое готовили горячий завтрак, а остальные – художественное обслуживание. Так что работать было некому.

Г л у ш к о в. Тогда может быть вместо заседания взять нам самим этот самый болт поднять его и сдать?

П р е д с е д а т е л ь. Всему есть предел! Объявляю заседание закрытым. Следующее заседание завтра. Повестка дня: «О попытке товарища Глушкова внести в нашу деятельность кустарщину и авантюризм».