Текст книги "Рыцарь Шестопер. Новый дом"

Автор книги: Федор Соколовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Фёдор Соколовский
Рыцарь Шестопер. Новый дом

Глава первая
Побоище

Тюрьма не место для мечтаний. Зато грустить и вспоминать – самое естественное состояние для узника. Вот арестованный и вспоминал, как он оказался в этом мире в ином, резко помолодевшем теле, да на готовом костре. Как спасся, как отыскал друзей и помощников. Как влюбился, наконец, в ведьму, одно прикосновение к которой сулило обычному человеку смерть. О своих первых подвигах вспоминал с уместной гордостью. Но вот причину попадания сюда никак не мог четко обозначить. Было бы хоть время для полного анализа всех событий…

А долго грустить в одиночестве ему не довелось.

Не прошло и четверти часа, как Василия Райкалина, который, оказавшись в этом мире, постепенно привыкал к имени Грина Шестопера, перевели в общую камеру. Точнее, сопроводили туда целой дюжиной вооруженных до зубов, угрюмых воинов. И если столичная тюрьма рыцарю изначально не понравилась по причине полной изоляции одиночной камеры, то новое соседство кучи уголовников вовсе радости не прибавило.

Сразу же появились нехорошие предчувствия: «Все эти движения неспроста! Неужели спешат меня ликвидировать без всякого суда и разбирательств?»

Здесь, правда, имелось два маленьких оконца под самым потолком, но все равно вонь стояла ужасающая.

Само помещение – площадью почти тридцать квадратных метров – вроде немаленькое, если сравнивать с одиночной камерой. Но заставленное трехъярусными кроватями, на которых томилось три с половиной десятка ярких представителей преступного мира, оно казалось бочкой, до отказа набитой протухшей селедкой. Ущемление личного пространства превышало все допустимые нормы, широко рекламируемые в цивилизованных странах.

И ладно бы смущала только теснота и неприятные запахи. При колеблющемся свете факелов физиономии здешних уголовников казались гротескными мордами исчадий ада. Словно тут специально собирали самых озлобленных уркаганов или наиболее ярких уродов, исполосованных шрамами, лишенных глаз, ушей, со сломанными носами и прочими увечьями. Этакий паноптикум самого омерзительного, страшного и непотребного, что есть в человеке, ведущем неправедный образ жизни.

– Здесь не скучно, хоть и тесновато, – с непонятным подтекстом напутствовал арестованного Василия старший дюжины тюремщиков. – Так что тебе понравится!

Ни злобы в тоне, ни сочувствия – работает человек. Конвоируемого никто не толкнул, словом грубым не обидел. Только он шагнул внутрь общей камеры, как у него за спиной закрыли дверь на лязгающие запоры.

Темней после этого не стало, потому как небольшая часть стены отсутствовала, а вместо нее пространство оказалось забрано толстенной решеткой. Вот за ней, в коридоре, конвоиры оставили в держателях два горящих факела. Это помогло старожилам хорошенько рассмотреть новенького:

– Ого! Да к нам в гости целый рыцарь пожаловал? – раздался первый глумливый вопрос. Часть одежды арестованный не успел передать волхву, и по ней легко было определить принадлежность человека к явно привилегированному сословию.

– Какая разница, кто он, здесь все равны! – последовал ответ одноглазого уркагана. – Потому и одеждой надо с товарищами делиться…

– Точно! – Один из самых тощих типов, с залысинами на голове, не иначе как подвизающийся в шестерках у здешней гопоты, враскачку двинулся к Шестоперу. – Сам поделишься или помочь?

Как себя вести в подобных местах, Василий Райкалин знал. Приходилось в прошлой жизни самому пару раз попадать, да и товарищи делились полученным опытом и впечатлениями от пребывания в уголовной среде. Но одно дело попасть в общую камеру случайно или в преддверии дальнейших разбирательств с законом, а другое – когда тебя явно привели сюда на расправу. В данном случае умение вести базар по фене и общаться на блатном жаргоне никто не оценит. Надо либо сразу бить смертным боем, либо тянуть время, используя для этого любую ложь, правду или возможность.

А там, глядишь, и вернется Боджи, отправившийся в разведку по тюремным коридорам. При помощи друга-домового всяко-разно сражаться предпочтительнее.

И рыцарь вспомнил, каким образом его бывший баннерет сумел остановить татей, решивших сжечь пленных.

– Делиться, говоришь?.. Ха! Не о том думаешь, плешивый. Надо срочно побег отсюда устраивать да рваться к тому месту, где сокровища князя Балоша припрятаны. Сутки у нас для этого есть. Так что сказывайте: есть возможность вырваться отсюда немедленно?

Лысоватый тип замер на месте и в наступившей полной тишине оглянулся на одноглазого. После чего стало понятно, кто здесь заправляет и кого следовало бы упокоить в первую очередь.

Но самое главное, что о легендарных сокровищах знали. В них верили. Их жаждали. Следовательно, приведенного на расправу рыцаря можно вначале попытать, все выяснить, а уж потом… Все заключенные понимали, что отчаянно блефующий сокамерник выгадает десять, максимум пятнадцать минут, которые все равно его не спасут.

Но и в умении логично мыслить здешнему бригадиру отказать было нельзя:

– Гонишь, тухлый! Если у тебя такие знания, то ты мог ими откупиться еще вне этой тюрьмы. А ты здесь… И одет прилично…

– Потому что сглупил, – пустился рыцарь в признания. – Имея сведения о сокровищах, одному предателю умудрился дорогу перейти. А он на Рим работает да возле самого короля отирается. Потому и сделал на меня навет, что якобы покушение на Ярослава Хорфагера готовлю. А чтобы меня никто не слушал, заявил: «Рыцарь этот делает вид, что знает о разных несметных сокровищах. Лишь бы с этой ложью к его величеству прорваться!» А сам у меня карту успел выкрасть…

– Карту? – заржал бригадир. – Да мы сами подобными подделками на восточном тракте по пути в столицу торговали!

– Дело не только в карте, – оскалился Грин Шестопер. – Я успел увидеть почти все сундуки с драгоценностями.

И пустился в описания легендарных сокровищ. Благо хорошо помнил каждое слово баннерета Варширока, которые тот выкрикивал на костре. Эти признания не спасли прославленного рыцаря от смерти, но все, что он рассказал о конкретных диадемах, коронах, ожерельях и прочих чудесных поделках, видимо, оказалось истинной правдой. И про некоторые из них даже здешние уголовные авторитеты знали. Потому что несколько типов многозначительно переглянулись с одноглазым бригадиром и еле заметно кивнули. То есть отсрочка немедленного убийства была получена. Но дальнейшие вопросы стали только острее и настойчивее:

– Если ты видел сокровища, то почему ими не воспользовался сразу?

– Потому что для рыцаря приказ баннерета священен! – высокопарно заявил Василий. После чего с досадой признался: – Был… до недавнего времени… Ведь Варширок оказал мне высшее доверие, раскрыв место с сокровищами и дав полюбоваться на сами сокровища. А потом еще и карту доверил, взяв с меня клятву передать ее только в руки короля. Увы, моего командира убили, а к нашему Хорфагеру мне так и не удалось прорваться. Предатели из окружения монарха постарались меня оклеветать и ограбить. А чтобы я не проговорился в дальнейшем, меня не просто в одиночку заперли, а к вам поместили…

– Тоже не сходится, – нахмурился одноглазый. – Проще тебя было сразу убить, пока ты нам не проболтался.

– Ха! – Грин грустно ухмыльнулся. – Предатели слишком понадеялись на мою рыцарскую клятву хранить молчание. А в ней были оговорки для подобного случая. Знаменитый рыцарь Варширок умел многое предвидеть, давая мне полномочия при выборе действий в разных обстоятельствах.

– Ага! И в данный момент ты решил нам раскрыть сию великую тайну? – иронизировал одноглазый. – Мы раскатываем губы, устраиваем тебе побег, а добравшись в указанное тобой место, получаем перо в бок от твоих сидящих в засаде подельников. Правильно? А то и на улицах столицы ты попытаешься от нас ускользнуть!

– А слово рыцаря?

– Оно для нас пустой звук.

В этот момент Василий Райкалин с огромным облегчением ощутил прикосновение к лодыжке: смерчень вернулся! А там и недовольное ворчание Боджи Секатора раздалось в голове: «И чего тебе на месте не сидится?! Еле отыскал…»

– Пустой? – Диалог с уголовниками продолжался. – Даже когда речь идет о сокровищах князя Балоша? – Шестопер задал эти вопросы вслух, а мысленно уже полным ходом обсуждал с домовым создавшееся положение.

Смерчень моментально оценил серьезность ситуации и согласился, что рыцаря привели сюда именно на убой. Потому что в коридоре никого из тюремщиков нет. Кричать и звать на помощь бесполезно. Придется в случае жестокой драки рассчитывать лишь на собственные силы и на оставшуюся у рыцаря заговоренную, усиленную колдовством одежду.

«Хорошо, что я во время обыска прикрывал особенности встроенной защиты, – рассуждал Боджи. – Эти ухари со своими заточками сразу и не поймут, на что нарвались. Но если навалятся толпой, да начнут тыкать тебе в голову…»

«Поэтому и надо тебе немедля завалить одноглазого, – прикидывал Василий расклад сил. – А вторым вон того черненького, со шрамом через весь лоб. Ни слова еще не сказал, но его реакцию остальные отслеживают. По всем признакам – шишка в здешней иерархии».

«Понял. Ползу к ним. Жду нужного слова!» – деловито согласился смерчень, прекратил тактильный контакт с кожей своего доминанта и скользнул по полу к намеченным целям.

– …Потому что ты в нашей власти! – уже перешел на тот момент к угрозам одноглазый. – И сейчас как миленький расскажешь о местонахождении сокровищ. Тебе будет так больно, что и соврать ни разу не сумеешь.

– Не проще ли нам договориться полюбовно? – ухмыльнулся рыцарь. – Пока я не отдал приказ о твоем уничтожении, одноглазая харя?..

На минуту в камере воцарилась тишина.

Еще Грин понял, что ему несколько мешает свет факелов. В намечающейся потасовке сподручнее всего драться в полной темноте, убивая любого, до кого дотянутся руки. Да и мистическая помощь Секатора могла оказать нужное воздействие на уголовников.

Именно ради большей эффективности этого воздействия Грин Шестопер уверенно провозгласил:

– Вижу, что среди вас находятся несколько человек из Высшего Ордена Справедливости! – Фантазии слетали с языка легко и естественно. – Поэтому оглашаю специально для них пароль, по которому следует выполнять все мои приказания и защищать меня даже ценой собственной жизни. Итак, сам пароль: «Златая цепь на дубе том!» – Еще и паузу сделал, многозначительно подняв вверх указательный палец. Потом дополнил приказ: – В дальнейшем действовать по обстановке, убивая любого, кто двинется с плохими намерениями в мою сторону! Условная команда для атаки «Гасите свет!».

Цвет уголовного мира столицы стал в недоумении переглядываться между собой, пытаясь понять, кому из них сообщили пароль и кто собирается действовать по странному приказу. И только чернявый, со шрамом на лбу, издевательски рассмеялся:

– Опять тухлый гонит! Какой орден?! Что за дурацкие пароли?! Ха! Да он попросту тянет время, надеясь, что его заберут от нас или еще какое чудо случится! – И принял решение: – Вначале выбейте из него спесь и разденьте! И постарайтесь одежду не испортить! Ты, ты и Куча помогите Шкуре.

Три уголовника двинулись к рыцарю, обступая его полукольцом. Разве что самый громадный среди них, с весьма оригинальной кличкой, замешкался, потирая скулу огромной лапищей.

– Могу ведь случайно его сразу поломать… – С его ростом где-то под два двадцать и косой саженью в плечах сомнения казались вполне обоснованными.

Но теперь уже заржал одноглазый авторитет:

– Не надо его ломать! Просто держи за голову ладонями. Остальное без тебя сделают. Шевелись!

Но Василий четко осознал, что Куча вообще не желает вступать в потасовку. И сейчас готов на что угодно, лишь бы не подходить к рыцарю ближе чем на два метра. Зато его более мелкие сокамерники раздумьями свои головы не утруждали, беспрекословно выполняли приказ и уже протягивали руки к цели.

Ничего больше не оставалось, как начать бой, выкрикнув условную фразу:

– Гасите свет! – и нанести первый удар.

Затем начался бой и… чудеса. Молодое, здоровое тело слушалось Василия Райкалина изумительно. И он вроде как увернулся от грязных рук и первых встречных ударов. Но все равно создалось странное впечатление, что ему засветили все-таки кулаками в оба глаза. Потому что стало неожиданно темно. Какие-то световые круги и кровавые пятна еще мелькали в сознании, поступая со зрительных нервов, но это воспринималось вначале как «искры из глаз».

Лишь через минуту напряженного боя, рева, криков, отборной ругани, хруста костей, предсмертных стонов и прочей жути стало понятно: в камере стоит могильная тьма. И ладно бы только факелы погасли в тюремном коридоре, так еще и два оконца под самым потолком оказались словно наглухо замурованными. А ведь до того сквозь решетки на них чуть ли не солнечные лучики внутрь проникали.

На периферии сознания мелькнула мысль: «Боджи к данному фокусу никак не причастен… Заключенные тем более! Значит, кто-то подслушивал нас как со стороны коридора, так и снаружи, у окошек… А потом по моей бессмысленной команде потушили факелы и заткнули тряпками окна… Еще бы понять, кто это сделал и зачем?..»

Неуместные вопросы. И праздные. Даже странно, как они могли возникнуть в подобной обстановке. Наверное, по причине того, что мозг в смертельной драке участвовал лишь на уровне инстинкта выживания. А телом руководили боевые, отработанные рефлексы, умения и опыт.

Казалось бы, в замкнутом помещении одному против трех десятков врагов не выжить. Но теснота многократно больше мешала нападающим, чем защищающемуся одиночке. Им волей-неволей приходилось действовать с оглядкой, чтобы не убить друг друга. Тогда как рыцарю сдерживаться от применения силы было не с руки. Рвал ноздри, выдавливал глаза, ломал кости, перебивал трахеи, сворачивал шеи. Прыгал в разные стороны, чудом не тараня лбом стены. Выкручивался из десятков рук. Топтал дергающуюся в конвульсиях чужую плоть. И великолепно ориентировался в пространстве по крикам, стонам и топоту своих соперников.

Те же вопли уголовников давали представление и о потерях в их стане:

– Вот он, держу!..

– Тварь! Это не он, а я… хррр…

– Я его порвал!

– Умираю…

– Черный убит!..

– Одноглазу горло писанули!

– А-а-а! Мне кто-то сухожилия на ногах перерезал!..

– У-у-у!.. Глаза! Мои глаза!..

Наверное, большинство все-таки сразу смекнуло, что рыцарь действует не сам. Да и гибель бригадиров моментально остудила самые горячие головы. Запоздало вспомнились слова о каком-то ордене Справедливости, пароли и фраза, после которой свет и в самом деле погас. А жить хотели все, самоубийцы в данном месте не водились.

Поэтому уже к концу третьей минуты драка и попытки добраться до новенького прекратились, и кто имел силы и надлежащее здоровье постарались забиться в самые безопасные места: углы камеры, под кровати первого яруса или на кровати третьего. Два человека с поломанными конечностями продолжали орать благим матом. Еще десяток интенсивно стонали, не в силах сдержаться, но оказать помощь пострадавшим никто не спешил. Наоборот, на них злобно шикали:

– Да заткнись ты уже!

– Все равно тюремщики не скоро придут!..

Один потерял сознание от боли. Второй крикун сумел перейти на стоны. Остальные затихли как мыши.

Из чего оставалось сделать вывод: подобные расправы здесь практикуются часто. И таким образом администрация тюрьмы убирает неугодных, политических, «заказных» или слишком опасных арестантов. Впоследствии ни один волхв-дознаватель вины охраны не отыщет и обвинения не предъявит. Ну посадили нечаянно арестанта в общую камеру. Ну не поделил он там что-то с себе подобными злодеями. Ну подрался с уголовниками. А мы-то при чем?

Василий стоял прислонившись спиной к двери, весь обратившись в слух. Как ни отгонял от себя тревожные мысли, очень волновался за смерченя. Пусть Секатор долгоживущее существо, опытное, пройдошное, но мизер имеющейся энергии не позволял ему действовать продолжительное время, интенсивно, в автономном режиме. Домовой мог выложиться полностью и сейчас валяться обессиленным сгустком плоти среди окровавленных трупов. Не умрет, наверное, но вот как его отыскать?

Стараясь не шуршать, Грин осторожно ощупывал свою одежду. Два коротких штыря, видимо заточки из ложек, попались сразу. Обломок тонкой спицы в районе печени заметил чуть позже. А вот нечто острое, царапающее кожу на левой лопатке, так и не смог идентифицировать. Снаружи ничего не торчало, а чтобы осмотреть изнутри, следовало снять куртку.

«Ладно, потерплю… – решил он после бесплодных попыток прощупать спину. – Главное, что особенности одежды меня спасли от ран. Пока… Но кто же все-таки погасил свет? И почему ничем себя больше не проявляет?»

Видимо, тот же вопрос волновал и уголовников. Тех, кто остался живым и не покалеченным.

– Эй, в коридоре! – вдруг заговорил узнаваемый по глубокому басу Куча. – Зажигайте факелы, у нас мир, тишь да покой… Эй! Чего ждете?

Удивительно, как это он, со своим объемом, не пострадал в общей свалке? Небось умнее всех оказался, быстро отскочил в сторону, пусть и затоптав при этом нескольких сокамерников. А еще утверждают, что подобные «шкафы» совсем безмозглые. Подобные «утверждатели» отыскались и в данной камере.

– Кому это ты, Куча? – раздался чей-то ехидный голос под нервные смешки особо безбашенных. – Надеешься, что тебя услышат? А главное – послушаются?

– Но ведь кто-то же устроил темноту! – настаивал здоровяк. – Эй! Дайте свет, в конце концов! У нас здесь несчастный случай, есть пострадавшие, им надо оказать помощь!

И на полминуты повисла странная тишина. Даже тяжело раненный перестал страдать. Да и сам рыцарь был готов подтвердить, что за дверью в коридоре никого нет.

Вспыхнули факелы. Словно они и не гасли, а были до того прикрыты плотным, непроницаемым покрывалом. Даже теней возле них не удалось рассмотреть. Чудеса, да и только!

Тем более удивительным оказалось то, что через окошки внутрь данной клоаки снова стали проникать лучи света. И ни шороха сверху не послышалось, ни скрипа. Только что стояла непроглядная темень, и вдруг раз – полное, чуть ли не комфортное освещение.

А в тюремном коридоре – все та же звенящая тишина.

Глава вторая
Чрезвычайное происшествие

Начальник тюрьмы Олеж Бутурлин считал свою нынешнюю работу синекурой. Этаким подарком монаршего двора заслуженному ветерану. Потому что в свои шестьдесят пять лет ничего больше толком не умел и не мог, как строить, отчитывать да наказывать подчиненных за неопрятный вид.

Конечно, мечом бывший боевой воевода, рыцарь, витязь и ведьмак еще несколько раз махнуть мог, но именно что «несколько», если не вообще два раза. Да и свои ведовские способности мог «засветить», вводя обычного человека в ступор или насылая на него кратковременную слепоту. Но после демонстрации своих потайных сил дольше чем полминуты его самого следовало уносить или поднимать с пола. Потому-то от него лишь и требовалось, что поддерживать общую дисциплину во вверенном ему казенном доме. То есть надувать щеки, кричать в праведном гневе и блистать в парадном мундире. Всеми остальными делами в его тюрьме заведовали доверенные погляды.

Ну и понятно, что на долю начальника тюрьмы выпадало бремя встречать высоких, важных или прославленных гостей-посетителей и вести с ними беседы. Гости бывали здесь разные. Кто-то желал увидеть родственников, кто-то пришел ходатайствовать о щадящем режиме для знакомых, кто-то – позлорадствовать над своими врагами, а кое-кто пытался спешно выдернуть из застенков невинно осужденных или арестованных по ошибке. Причем последние просители прибывали с бумагами об освобождении своих протеже. В ином случае с ними даже разговаривать не хотели.

Сегодняшний случай стоял особняком. Не успевший толком поздороваться гость потребовал у начальника тюрьмы доставить арестованного прямо в кабинет, где и будет проводиться допрос. Причем ни разрешения на допрос, ни предписаний о полномочиях представлено не было. А было просто сказано ворчливым тоном:

– Распорядись, чтобы помещенного сегодня в одиночную камеру Грина Шестопера немедленно привели сюда!

Хозяин кабинета горестно скривился, пытаясь лихорадочно сообразить: как же ему поступить? Ибо отказать явившемуся к нему великому светлому волхву града Вищин, знаменитому Гонте, он не мог по нескольким причинам. Первая: в далеком прошлом этот старик (уже тогда будучи таким же старым) являлся его учителем и наставником в ведических науках. Благодаря ему Олеж Бутурлин достиг высокого ранга ведьмака, или воина-волхва.

Вторая причина: начальник тюрьмы был женат на племяннице Гонты. А та, в свою очередь, стояла в его личной табели о рангах чуточку выше самого короля Хорфагера и страшно любила своего вредного дядечку. Если бы она узнала, что супруг в чем-то не угодил великому волхву, последствия ее санкций стали бы для начальника тюрьмы катастрофическими.

Третья причина: правилами не возбраняется вести подобный допрос, если в сопроводительных бумагах не было пометки «Строжайшая изоляция!».

Ну и четвертая: Олеж Бутурлин слишком уважал и побаивался своего учителя, чтобы отказать ему в такой мелочи.

Но марку следовало выдержать, солидности себе прибавить и буквы закона придерживаться. Поэтому начальник тюрьмы вначале вызвал погляда, ведающего учетом и документами, приказав ему принести сопроводительные бумаги. Затем потребовал от служки травяного взвара для себя и гостя да вкупе с пирогами, и только после этого попытался осторожно предупредить:

– Если нет запрещающей отметки, допрашивай своего рыцаря сколько угодно. Хоть… хоть… целый час!

Старик уставился на него в недоумении:

– Слушай, Олеж, ты ведь отличным парнем еще недавно был. И когда только успел таким отъявленным… бюрократом стать?

– А по-другому никак! Иначе самого в камеру посадят, – скорбно развел руками Бутурлин. – И с чего это вдруг у тебя такой интерес к какому-то простому рыцарю, что ты ради него в столицу прибыл?

– Вот с ним и прибыл, помогая сопровождать дипломатическую миссию русского князя Берлюты. Ибо он сейчас не только мой ученик, но и особенный пациент, за здоровьем которого мне надо следить ежедневно. Только вот в столичных ведомствах недоразумение случилось, или напраслину на парня возвели. Арестовали прямо на тракте да сюда к тебе отправили. Кого надо я по прибытии на ноги поднял, и баннерет Молнар по своим каналам действовать стал, но хотелось бы здесь выяснить, кто конкретно отдал приказ об аресте и почему этим занялась личная гвардия короля.

– О-о-о… вопрос-то серьезный, – погрустнел начальник тюрьмы. И когда несколько листов бумаги оказалось перед ним, вначале отпустил подчиненного и только потом приступил к чтению. – Интересно… Вменяется этому Шестоперу ни много ни мало государственная измена и подстрекательство к уничтожению существующего монаршего дома. Хм! Явный маразм или поклеп… Смотрим, откуда вышел приказ… Ну, этого и следовало ожидать: ведомство Тайного Погляда. Подпись главного маршала… Приписка его заместителя: «Полная изоляция! Особо опасен!»

Волхв Гонта выдохнул с облегчением:

– Слава Роду! Одиночная камера для начавшихся разбирательств лучше всего. Давай его немедленно сюда! Поговорим с парнем, успокоим его, пирогами накормим.

Олеж Бутурлин продолжал читать бумаги, словно не слышал распоряжения:

– …Рекомендуется сутки продержать арестованного только на одной воде… Ну это у нас и так практикуется… Так что пирогов ему не видать как своих ушей… Ты уж извини… Мм… Что тут еще?.. Ага! Вот второй листок, с изменением формулировки содержания: «На время предварительных разбирательств – содержание в общей камере. Кормежка по общему пайку».

Гость уже стоял на ногах, нависая над плечом хозяина кабинета и с волнением читая лежащие перед тем бумаги.

– И какая собака это подписала?! Аргин?.. Кто такой?

– Демис Аргин. Воевода, заместитель главного маршала, – не чинясь, давал пояснения Олеж. – Только два месяца как работает в ведомстве. То ли из бриттов, то ли из греков.

– Да с ним потом разберемся! – Старик переживал все больше. – Ты давай быстрей рыцаря сюда прикажи привести. Насколько я помню, наибольшая смертность как раз в общей камере?

– Ну так… уголовники! Отбросы общества…

– Не юродствуй! Вызывай конвоиров! – Казалось, еще миг, и озлобленный, раздраженный волхв применит к бывшему ученику что-нибудь из арсенала своего магического оружия.

И тот решил не спорить. Лишь проворчал, звоня в колокольчик:

– Ладно, при такой форме содержания ты имеешь право для допроса… – Тут служка доставил отвар и пироги, и ему последовало дополнительное распоряжение: – Еще одну кружку принеси! – Дальше получил приказ вошедший десятник конвоя: – Немедленно доставить сюда Грина Шестопера. Он в одной из общих камер. Выполнять!

Десятник грохнул кольчужной рукавицей по нагрудной пластине и поспешил за арестантом. А волхв пробежал глазами сопроводительные бумаги и, все еще кипя негодованием, стал усаживаться в гостевом кресле.

– Странные формулировки: вначале – в одиночную камеру, затем – в общую. Тебя это не смущает?

– Да я в подобные тонкости вообще никогда не вникаю, – обиделся главный тюремщик. – За это отвечают мои погляды и замы.

– Ну да, ну да… А если вдруг заключенные бунтовать начнут? Или в массовой драке друг друга изведут? Или побег устроят? На кого тогда все шишки посыплются?

– Тоже не на меня! Я тут для красоты и солидности.

– Ой ли? – не отступался старик. – Почему тогда так тщательно в бумаги вчитываешься, прежде чем мою простенькую просьбу выполнить? Следовательно, понимаешь, что чрезвычайное происшествие тебя с этой должности пинком под зад выкинет. В лучшем случае…

Олеж Бутурлин криво улыбнулся:

– Не знаю, чем тебе этот рыцарь близок, но из тюрьмы чуть не каждый день покойника выносят. Так что ничего в этом чрезвычайного нет. Другой вопрос, если сразу пяток арестантов помрет, тогда уж точно поглядам не поздоровится.

– Да?.. А представь такой вариант, что меня сюда по ошибке упрятали да в общую камеру засадили. Что случится?

– Хе-хе! – развеселился начальник тюрьмы. – Да ты тогда всех уголовников передушишь! Или сумасшедшими их сделаешь…

Сказал и на полуслове осекся. Нахмурился, озадаченно поглаживая появившуюся на макушке лысину:

– Ты это к чему?.. На что намекаешь?.. Что этот Шестопер твоими силенками обладает?..

– Эка ты задрал планку! – хихикнул старик. – В таком случае от твоего места работы камня на камне не осталось бы. Тут другое… Этот парень и сам по себе не промах, и одежонка на нем для элитных власнечей. Ну и вдобавок при нем имеется боевой опытный… смерчень.

Ветеран сразу понял и хорошо себе представил возможные последствия. Поэтому вскочил на ноги и ухватился за колокольчик, пытаясь сообразить, что лучше сделать: звонить или немедленно мчаться в злополучную общую камеру.

– Как же так?.. Почему никто не предупредил?.. И что я теперь…

– Теперь уже сиди и жди! В любом случае конвоиры раньше нас с тобою справятся. А если они не успели, то и нам метаться поздно. Про наличие домового у рыцаря я никому не рассказывал, все лишний шанс будет у парня выжить в любой обстановке. И тебе настоятельно советую об этом помалкивать.

– Ну… если настоятельно… – протянул боевой воевода и медленно уселся обратно.

Начальника тюрьмы в самом деле подобные тонкости не касались. Так что если разразится некий скандал, в любом случае ветеран останется чист и безупречен. Вся вина за ошибочный арест, неполный сопроводительный лист и за то, что при аресте рыцаря не обыскали как положено, ляжет на ведомство Тайного Погляда. Хотя и здешним тюремщикам на орехи достанется.

Но высказать все это вслух он не успел. В кабинет ввалился раскрасневшийся и запыхавшийся десятник конвоя:

– Господин воевода! Беда! Нет, две беды!..

– Конкретно! – рявкнул начальник воистину командным голосом.

– В третьей общей камере произошла драка. Из тридцати шести заключенных погибли семнадцать, еще четверо в тяжелом состоянии.

– Причина драки? – уже на ходу спрашивал начальник тюрьмы, решивший как можно быстрее осмотреть место событий. Власнеч Гонта бойко двигался следом, а десятник семенил впереди, боком, и частил:

– Пока толком не ясно. По первым словам я понял, что старожилы схватились не только с новеньким, но и между собой. Потому что убиты два самых маститых уркагана: Черный и Одноглаз. Побоище было страшное. К тому же непосредственно перед дракой в коридоре кто-то погасил факелы, а со двора напрочь закрыли свет из окон. Наши дознаватели уже пытаются выяснить, кто это сделал, но просматривается явный сговор с личным составом тюрьмы…

– А что с Шестопером? – не удержался от вопроса волхв. – Он жив?

– Более чем! – Десятник со страхом оглянулся на красного от злости начальника и выпалил, словно прыгнул в прорубь: – Рыцарь Грин Шестопер вместе с заключенным по кличке Куча совершил побег.

– Что?! – взревел Олеж, хватаясь за перила ведущей на нижние этажи лестницы. – Как?! Кто допустил?!

– Не могу знать! Только успел заметить обвалившуюся торцевую стену в одной из пустовавших камер. И срезанные прутья решетки общей камеры. Благодаря обвалу, как я понял, сбежало только двое, остальные не успели. Куда ведет открывшийся ход, сейчас выясняют. Наружная охрана тюрьмы ведет поиск и преследование. Объявлена тревога по всему столичному гарнизону. Перекрываются все ворота в столице и выставляются рогатки между городскими районами. Они не уйдут. Тем более что Куча очень заметен издалека по причине гигантского роста.

– Ага! Как же!.. Из тюрьмы они тоже не могли уйти! – злился начальник, на ходу апеллируя к своему учителю. – Ну не мог ты на час раньше явиться?! И придержать своего буйного рыцаря за узду!

– Так час назад его еще тут не было, – резонно напомнил власнеч. – И что это за тюрьма такая, откуда побег устраивается в течение получаса?

– Эх! Не трави душу!.. В сторону! – Бутурлин словно таран вломился в гущу своих подчиненных, которые заполнили коридор.

Здесь были люди из вспомогательного состава: знахари, санитары, свободные от наряда конвоиры. Кто волок носилки, кто оказывал помощь пострадавшим, кто разводил уцелевших в драке уголовников по иным камерам.

Еще пятеро в узкой двухместной камере помогали разгребать завал из колотых, неправильной формы камней. А в черной дыре хода мелькали отблески факелов. Именно в дыру и ткнул рукой находившийся возле нее погляд, докладывая:

– Господин воевода! В погоню отправился особый десяток кудесников. Они отыщут беглецов, обязательно отыщут!

Словно возражая ему, в дыре показалось расстроенное лицо кудесника, одного из воинов с особым магическим потенциалом. Да и словами он не порадовал свое начальство: