Текст книги "Долина Новой жизни"
Автор книги: Федор Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)
– Это для меня ново, – сознался гость.
– Потому что вы со мной никогда не говорили на серьезные темы. Вы видели во мне только женщину. Вы забывали, что я вращалась среди людей, делившихся со мною общественными и политическими новостями. Я жила в сфере искусств и науки.
– Я очень виноват перед вами, – просто сказал Куинслей. – Извинением мне может служить то чувство, которое я питал к вам, оно затемняло мой разум.
– Я готова вас простить, так как верю, что это не повторится. Ну, расскажите, мистер Куинслей, – сказала она совершенно другим, деловым тоном, – что нового происходит в Долине? Что вы задумали? Над чем трудитесь?
Куинслей встал. Маленький стул казался ему неудобным.
– Можно ли изложить в нескольких словах то, что давит меня своей тяжестью? Препятствия вырастают перед нами, как горы, мы всходим на вершину одной, чтобы увидеть перед собой следующую… Но мы все преодолеем. Я вижу уже вдали заманчивую гладь, по которой мы понесемся вперед без всяких помех, к вечному блаженству и счастью на земле.
– Я вижу, вы экзальтированный человек.
– Я – вождь, а вождь не может быть не экзальтированным, – сказал Макс таким же приподнятым тоном, как раньше. – Я верю в свое дело и хочу, чтобы в него верили все.
Он приблизился к мадам Гаро; уставившись своим проницательным взором прямо ей в глаза и молитвенно приподняв кверху руки, воскликнул:
– О, если бы вы могли проникнуться моей верой! Энергия и настойчивость мои возросли бы безмерно. Мне нужна чья-то поддержка… Иногда нападают минуты уныния…
Лицо мадам Гаро не выражало сочувствия, она холодно усмехнулась.
– Если вам удастся втянуть меня в ваши дела, может быть, я смогу быть вам хорошей помощницей.
– По этому поводу я как раз и приехал. Я предлагаю вам переселиться поближе к моей лаборатории. У вас будет чудная квартирка, значительно лучше, чем эта. Вам предстоит работа, которая увлечет вас. Мои планы грандиозны. Ваше участие в великом строительстве будущего мира изменит ваши взгляды. Я призываю вас быть мне помощницей.
– Я польщена, но я не представляю себе, чем могу оказать вам помощь при моих слабых силах.
– Об этом – потом. Теперь вы должны дать только свое согласие. Заметьте, я не неволю вас.
Ожидая ее ответ, Макс отошел к окну.
– Я согласна, – твердым голосом сказала молодая женщина.
– Итак, через несколько дней вы переезжаете на новую квартиру.
– Прекрасно!
– А теперь, – весело заговорил Куинслей, – я сделаю вам еще одно предложение. Не желаете ли прокатиться со мной на автомобиле? Собственно говоря, это совсем не автомобиль. Новое изобретение. Мы называем его универс. Когда мы выйдем, я вам все покажу и объясню. Посмотрите только, какой красавец!
Анжелика подошла к окну и бросила рассеянный взгляд на автомобиль. Он был узок, длинен, с высокими бортами и на высоких тонких колесах. Верх его был откинут, а нос приподнят, так что он напоминал лодку, поставленную на колеса.
– Поедем? – обернулся к ней Куинслей.
– Сейчас я оденусь.
Через десять минут они стояли перед универсом. Куинслей помог даме подняться в экипаж, потом поднялся сам. Он поместился на место шофера, Анжелика села рядом. Мягкие сиденья были удивительно удобны. Кузов слегка раскачивался на упругих рессорах. Анжелика заметила, что перед ней, кроме обычного руля и других частей управления, были какие-то непонятные рукоятки, рычаги, колесики, кнопки.
Куинслей натянул на руки перчатки и взялся за руль.
– Он необычайно устойчив, благодаря волчку, который держит его в равновесии. Машина сильна. Возможная скорость сказочна. Садитесь глубже в кресло, мы трогаемся.
… Мгновенье – и дома Колонии остались позади. Дорога разворачивала перед ними свои изгибы. Они неслись среди поля. Сирена не работала, впереди было пусто. Отсутствие шума позволяло свободно разговаривать.
– Энергию мотор получает не от станции, как на других автомобилях и аэропланах, а от устройства, которое здесь, в самой машине. В нем идет распад атомов радиоактивных веществ.
Говоря это, Куинслей зорко смотрел на дорогу через большие очки, которые давали ему возможность все видеть так ясно, как если бы он смотрел через лупу.
– Сейчас мы превращаемся в аэроплан. Поворот рычага – и крылья раскрыты, – Анжелика увидела, как вытянулись по бокам длинные тонкие металлические крылья. Куинслей повернул одну ручку на «открыто», тогда как до сих пор она стояла на «закрыто». – Готово, мы гарантированы, что крылья не закроются. – Лицо его выражало торжество ярого спортсмена. – А теперь мы взлетим.
Легкий нажим рычага – и дорога, с окружающими ее полями, оказалась уже где-то глубоко внизу.
– Мы несемся, как птицы, но мы можем и плавать, так как наш универс приспособлен и для воды. Теперь нам это не нужно, но когда мы будем летать по всей земле, тогда это нам пригодится, – продолжал Макс.
Главная Долина, напоенная солнечным светом и теплом, нежилась под ними, раскинувшись среди неприступных гор. Видно было, как от сырой земли подымается пар.
«Сейчас или никогда, – пронеслось в голове Анжелики. Лицо ее побледнело, глаза сузились, кровь застучала в висках. Она оставалась неподвижной; рука же ее медленно тянулась к ручке предохранителя.
Аэроплан плавно летел вперед.
В тот момент, когда они поравнялись с большим грузовым аэропланом, и Куинслей на секунду отвел на него глаза, рука ее быстро скользнула вперед, и ручка одним движением была повернута на «закрыто». Теперь самолет, сложив крылья, камнем ринется вниз. Но Куинслей, почувствовав неладное, повернулся к ней и все понял. Ударом руки наотмашь он сшиб ее назад, на мягкое сиденье, налег на нее всем туловищем, чтобы она не могла сопротивляться, и, не выпуская из руки руля, свободной рукой завернул ручку обратно – на «открыто». После этого, подумав, он закрепил эту ручку какой-то защелкой, и только тогда отпустил мадам Гаро. Анжелика осталась сидеть, откинувшись на спинку кресла; лицо было бледно, губы дрожали.
– Что это значит? – спросил Куинслей.
– Ничего. Я пошутила. Мне захотелось испытать вас. Вы – смелый и находчивый, – проговорила Анжелика с дрожью в голосе.
– И вы тоже находчивая, – саркастически улыбнулся Макс. – Но я хорошо читаю ваши мысли, поэтому ваши выдумки неуместны. – Он правил аэропланом несколько времени молча, присматривая одним глазом за своей соседкой. Наконец, он добавил: – Вы опасны, с вами требуется большая осторожность.
Когда аэроплан, описав дугу, спустился на дорогу и побежал по ней, приняв вид автомобиля, Куинслей нагнулся к Анжелике и, смотря ей в лицо, отчеканил:
– После этого я еще больше люблю вас.
ГЛАВА IV
Мартини зашел в Управление Высокой Долины – получить инструкции мистера Блэкнайта. Теперь он уже хорошо познакомился со своим начальником. Первое неприятное впечатление сгладилось, он казался ему теперь любезным, в высшей степени знающим, опытным и прекрасным администратором. Под его руководством работа кипела; Мартини оставалось только удивляться, какая перемена происходила с рабочими в Высокой Долине. Сеть внушителей еще не была вполне оборудована, тем не менее вялость и апатия сменились живостью и энергией. «Следовательно, внушение им необязательно, – думал Мартини. – Они могут работать и чувствовать себя прекрасно и без этих ухищрений. Блэкнайт применяет какие-то выработанные им еще в Америке способы, и хотя здешние рабочие совсем другие люди, все же он умеет с ними справляться. Они стали веселее и подвижнее, чем другие. Сегодня я слышал, как некоторые из них даже мурлыкали себе под нос что-то вроде песни. До сих пор я не думал, что они способны на что-либо подобное. Музыка, пение, танцы раньше были им совершенно недоступны. Может быть, это действие радия?»
Тут мысли Мартини были прерваны секретарем, приглашающим его в кабинет мистера Блэкнайта.
По завершении деловой части визита веселый и подвижной американец, провожая своего посетителя до дверей кабинета, говорил:
– Вижу, вам нравится моя работа. Скажу вам по секрету, что и мне нравится ваша. – Он засмеялся. – Мы понимаем друг друга. Если вы не будете спешить, синьор Мартини, честное слово, мы ничего не проиграем.
– Я видел уже… – начал было Мартини.
– И не то еще увидите, – прервал его начальник. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Потом эти два маленьких человечка стояли рядом и дружелюбно трясли на прощанье друг другу руки. Они чувствовали полное взаимное доверие. Начальник не распространялся о своих планах, подчиненный не расспрашивал. Зачем лишние разговоры? Деловые люди не должны тратить слов понапрасну.
– Так вы сейчас собираетесь в Колонию? – спросил Блэкнайт.
– Да, хочу навестить моего старого друга. Фишер так занят на заводах питательных материалов и сред, что я не мог застать его дома уже несколько раз. А вечерами я не выезжаю.
– Он более не заведует этими заводами, – сказал Блэкнайт. – Фишер переведен на более высокую должность – в главную лабораторию Куинслея. Заводами управляет его помощник Христиансен.
– Черт возьми! А я ничего не знал.
– Нехорошо, нехорошо. Вы не следите за официальными извещениями, синьор Мартини. Это что-то подозрительно. – И Блэкнайт шутливо погрозил ему пальцем.
В вестибюле Мартини совершенно неожиданно встретил Христиансена, о котором только что шла речь.
– Господин Христиансен, откуда вы?
– От мистера Блэкнайта. А вы?
– Оттуда же.
Они поздоровались.
– Позвольте и мне полюбопытствовать, куда вы направляете теперь свои шаги? – спросил Христиансен.
– Мое намерение – повидать герра Фишера. Я только что узнал, что он переведен в главную лабораторию.
– Тогда нам по пути. Я и Мей отправляемся в Главный город. Позвольте вас познакомить.
Несколько поодаль стоял человек высокого роста с очень красивым правильным лицом. Одет он был как все постоянные жители Долины.
Мартини поклонился. «Странное дело, – подумал он, – ему не более двадцати лет, а вид и манеры как у пожилого джентльмена. Вернее всего, он выращен в инкубатории».
Они вышли на дорогу.
– Мы можем сесть в казенный автомобиль. Вон они стоят, один за другим. Или, может быть, нам лучше дойти до автобуса, он все еще останавливается по ту сторону туннеля? – продолжал Мартини.
– Прекрасно, пойдемте.
Погода стояла уже весенняя. Воздух был напоен запахом свежевскопанной земли и недавно распиленного дерева. Повсюду, как муравьи, двигались люди, стучали молоты, визжали пилы, звенели цепи. Работы шли непрерывно, день и ночь. Некоторые подземные галереи туннеля были уже закончены. Центральная, самая высокая, все еще стояла в лесах. Шум работы и гам снующих туда-сюда людей мешали разговаривать, и трое новых знакомцев шли молча.
Автобуса пришлось бы ждать минут десять. Грузовой аэроплан, снимавшийся в это время с площадки, казался не особенно привлекательным.
– Мне кажется, лучше всего спуститься к тюбу, – предложил Христиансен. – Это самый быстрый путь сообщения.
– Но до него идти с полчаса кратчайшим путем, – заметил Мартини.
– Что же из этого? Погода так восхитительна. – Мей поддержал Христиансена. – Я с удовольствием прошелся бы. Эти месяцы мне пришлось сидеть за столом, и я не заметил, как пришла весна.
Скалы, нагретые солнцем, так согревали ущелье, что было жарко. Зеленые ящерицы то и дело перебегали дорогу. Но вот ущелье кончилось, снова повеяло прохладой, запахом свежей травы тянуло из ложбины, сбегающей вниз, к станции тюба.
– Я обожаю эти чудные горные луга, – проговорил Христиансен.
– Весна оказывает на человека особое влияние, – заметил Мартини. – Я удивился перемене, происшедшей с нашими рабочими.
– Что поразило вас в них? – спросил Мей.
– Они необычайно веселы и подвижны.
– И вы приписываете это действию весны? – При этих словах Христиансен с любопытством взглянул на Мартини.
– Я не знаю, как это объяснить, я даже подумывал о действии эманации радия.
– Мистер Макс Куинслей тоже заинтересовался этим явлением, – сказал Христиансен, – и он склонен объяснить его присутствием большого количества эманации в воздухе Высокой Долины.
– А что думаете вы сами? – спросил Мартини.
– Я не задавался этим вопросом, – коротко отвечал Христиансен, и Мартини понял, что он не желает распространяться по этому поводу.
Когда Мей отстал, увлеченный охотой за полевыми цветами, только что открывшими свои свежие маленькие чашечки, физиолог взял Мартини под руку и, нагнувшись поближе, заговорил:
– Я не хочу скрывать от вас, синьор Мартини, все мы питаем к вам полное доверие. Всем жителям Средней и Верхней долин выдаются другие питательные лепешки; в них не содержится более депрессирующих веществ, тормозящих деятельность половых желез. С тех пор, как я сделался заведующим фабрикой питательных веществ, я отпускаю сюда другие продукты… Я делаю это по приказанию Роберта Куинслея; мне грозит большая опасность, если об этом узнает его отец. Но мы решили проделать этот опыт на пользу всех жителей Долины Новой Жизни.
Увидев, что Мей приближается, Христиансен заговорил о чем-то другом.
Они стояли у лестницы, круто спускавшейся к площадке. От серого каменного здания тянулась на виадуках металлическая труба. В ней мчались, невидимые отсюда, вагоны тюба.
Около станции было разбросано несколько домиков, а левее начиналась улица поселка, доходившая вплоть до старых копей.
Наши знакомые спустились вниз и, пробравшись через толпу рабочих, только что прибывших с вагоном, вышли на дебаркадер.
Стальные двери в стене трубы и в вагоне были открыты. Часть мест на скамейках оставалась еще свободной, вновь прибывшие разместились на них. Через три минуты вагон был герметически закрыт; сильный толчок возвестил, что он со скоростью пушечного ядра двинулся в безвоздушном пространстве трубы.
В Главном городе Мартини пересел в вагон тюба, идущий к инкубаториям. Он расстался с Христиансеном и со своим новым знакомым – они отправились в Главное управление Долины.
Поездка в вагоне, подвешенном с помощью электромагнитов в безвоздушном пространстве трубы, и чудовищная скорость этого полета вызвали у Мартини ряд размышлений.
«Все технические усовершенствования нашего времени: железные дороги, пароходы, цеппелины, аэропланы, телефоны, телеграфы, электрическое освещение – все, что оплело так тесно современного человека, как мало, в сущности, изменило его по сравнению с тем, чем он был в исторические эпохи. Стоит взять романы древних писателей Ахилла, Петрония Арбитра, Аристотеля, Аристофана. Этот, в сущности, первобытный человек нелегко уживается со всеми современными машинами. Новые открытия и новые усовершенствования, может быть, сделают его жизнь невыносимой. Человек должен переродиться, а между тем, при естественных условиях, это перерождение совершается крайне медленно. Наши люди, выращенные в инкубаториях, более приспособлены для ультра-цивилизации, где энергия добывается от распада атомов и где питание производится синтетически добытыми белком и углеводами». – Философствуя так, Мартини не заметил, как достиг цели своего путешествия. Толчок, смягченный воздушными тормозами – чудом техники и изобретательности, заставил тем не менее всколыхнуться весь организм. Голова закружилась, в висках застучало, и сердце еще долго учащенно билось.
Справа, за забором из колючей проволоки, за зеленым низко подстриженным газоном, среди кустов и деревьев были разбросаны красивые белые двухэтажные здания, где воспитывались подрастающие поколения выведенных в инкубаториях людей. Повсюду ходили дети различных возрастов, начиная от самых маленьких и кончая пятилетними.
Мартини была хорошо знакома эта картина, и он не останавливал на ней своего внимания. То, что он увидел по ту сторону дороги, на громадном учебном плацу, привлекло все его внимание. Там учили солдат. Пехота, артиллерия, летающие на собственных крыльях люди, заменяющие кавалерию, неуклюжие танки, целые крепости из стали с пушками – все это видел он и раньше. Но что это за ужасная гусеница! По полю двигалось, переваливаясь на солнце стальной броневой чешуей, чудовище длиною метров в сто. Бесчисленные стальные ноги, выступавшие из-под брони, делали его похожим на сороконожку.
– А, вы увидели нечто новое? – услышал Мартини голос Фишера. Он обернулся. Его старый друг стоял рядом.
– Я рад вас встретить. Не знал, где вас и искать, – Фишер улыбнулся. Ну, вот и хорошо, теперь пойдем вместе. У меня прекрасное пиво.
Гигантская гусеница, гремя сталью, сотрясая землю своими механическими ногами, приближалась.
– Попытка заменить колеса ногами? – спросил Мартини.
– Не попытка, а полная удача. И знаете, кому принадлежит идея? Мартини вопросительно смотрел на Фишера. – Нашему другу Герье.
– Я никогда от него не слышал об этом.
– Я говорю – идея, – повторил Фишер, – но разработка произведена уже после его отъезда во Францию. Все это сделал Чартней.
– Милитаризм расцветает. На Куинслея, черт возьми, не действуют неудачи, – воскликнул итальянец. Фишер посмотрел на него удивленно своими выпученными, голубыми глазами.
– О каких неудачах вы говорите, дорогой Филиппе? Временные затруднения, и все. Они, конечно, не могут остановить такого человека, как Куинслей.
Чудовище из стали наполняло воздух таким грохотом, что разговор пришлось прервать. Огромные ноги-тумбы несли на себе извивающееся туловище, прикрытое сверху броневыми щитами, образующими горбатую спину. В узком пространстве между спускающимися вниз щитами виднелись прорези, в которых торчали дула пулеметов и пушек. Стальной зверь остановился. Ноги повернулись на девяносто градусов, и он двинулся в другом направлении.
Когда шум несколько затих, Мартини сказал:
– Новая ужасная машина войны! Для ее движения не будет препятствий. Если люди на прошлых маневрах оказались слабыми, то им должны прийти на помощь эти новые изобретения.
– Вы не представляете себе всего ужаса, дорогой Филиппе! Этот зверь может выпускать ядовитые газы, которые убьют все живое на пятьдесят километров вокруг.
Мартини содрогнулся.
– И все это – для водворения счастья на земле? Черт возьми, почему это счастье всегда навязывается людям силой, ценой потоков крови?
– Или потерей свободы, – тихо добавил Фишер. Друзья шли молча, подавленные ужасным зрелищем. Наконец, Мартини спросил:
– Вы довольны, Отто, что вас перевели в Главную лабораторию?
– Затрудняюсь вам ответить. Мое прежнее занятие не вполне удовлетворяло меня. Я почти совсем оставил научные работы. Завод питательных сред и питательных продуктов не требовал этого, а между тем он отнимал у меня все мое время. Теперь мне предстоит чисто лабораторная, исследовательская деятельность. Жизнь моя здесь будет обставлена не хуже, а может быть, и лучше. Вы сейчас увидите, в какой прекрасной местности находится отведенная мне вилла. Семья очень довольна, но все же… – Фишер несколько замялся.
– Вы хотите сказать, что есть и другая сторона?
– Теперь я очень близок к Куинслею. Мне приходится, главным образом, выполнять его задания. По правде сказать, я до сих пор не понимаю, какую он преследует цель.
– Он не раскрывает вам свой план, хотя бы в общих чертах?
– Наоборот, старается затемнить его.
– Однако вы, может быть, догадываетесь, чем он больше всего интересуется?
– Он более всего работает с мозгом и нервной системой.
– Я так и знал! – воскликнул Мартини с негодованием. – Я имел случай немного познакомиться с этой дьявольской работой.
– Шш, шш, дорогой Филиппе, не следует говорить так громко, предостерег осторожный Фишер. – Тем более, что мы подходим к станции фуникулера.
Маленький вагончик поднимал их на крутой зеленый холм, поросший кустарником и деревьями. Почки вздувались уже на ветвях, и маленькие зелененькие листочки, искусно сложенные природой, готовы были развернуться от действия тепла и света, обильно посылаемых солнцем на этот южный склон.
– У нас целое хозяйство. Анна в восторге, что мы можем жить здесь совершенно деревенской жизнью.
– О, я вполне понимаю ее, – сказал Мартини. – Простота деревенской жизни не перестает привлекать современного человека. Машинная цивилизация все же чужда большинству людей. По дороге к вам меня преследовала эта мысль. – Мартини поделился своими соображениями с Фишером.
– Да, да, я с вами вполне согласен. Я, Анна, мадам Гаро, все мы думаем так.
– Кстати, где находится теперь мадам Гаро, что она делает?
Вагончик остановился, и друзья вышли на дорожку, усыпанную ровным желтым песком.
Немного повыше виднелась металлическая решетка с небольшими воротами.
– Вот и мой дворец. Вы спрашиваете о мадам Гаро? Вернее всего, вы ее увидите у нас. Она работает в лаборатории Куинслея и живет недалеко, в бывшей квартире Кю.
– Вот как! Знаете ли, Отто, история с Герье и с Куинслеем мне не нравится.
– Что вы хотите этим сказать? – Голубые глаза Фишера с недоумением остановились на Мартини.
– Мне кажется странным эта непонятная отсылка Герье во Францию и последующее поведение мадам Гаро.
– Вы напрасно так говорите, Филиппе, это святая женщина. Если бы вы знали, как она страдала, если бы вы знали… – он нагнулся совсем близко к уху Мартини и добавил: – Если бы вы знали, как она ненавидит Макса. Я боюсь за нее, это может кончиться трагически.
Двухэтажный дом с открытой верандой по фасаду, с большими зеркальными окнами стоял среди сада. На клумбах перед ним лежала рыхлая черная земля. Садовник возился с рассадой цветов, которыми так богата Долина. На веранде бегали дети. Завидя отца с Мартини, они с визгом бросились к ним навстречу и облепили их со всех сторон.
Фишер посадил младшего мальчика на плечи, а девочку взял на руки и, целуя и приговаривая ласковые слова, направился к дому. Двое других, старших, взяли гостя за руки и шли с ним, расспрашивая, почему он так долго у них не был.
С веранды дверь открылась в большую столовую. Там было в сборе небольшое общество. Хозяйка угощала гостей чаем и кофе. На белоснежной скатерти сверкали в лучах предзакатного солнца хрустальная посуда, серебряные кофейники и чайники. Направо от хозяйки сидела мадам Гаро. Красиво одетая, изящно причесанная, с блестящими глазами, она казалась помолодевшей. Налево занимал место элегантный, как всегда, Чарльз Чартней. Лицо его было чисто выбрито, черные волосы, разделенные пробором, прикрывали верхнюю часть лба.
Друзья, окруженные детьми, с шумом вторглись в столовую.
– Кого я вижу, как я рад! – вскрикнул Фишер. – Отстаньте, дети! – Он поставил девочку на пол и осторожно ссадил с плеч всадника. – Хорошенького понемножку… Да, какое счастливое совпадение, – говорил он, закрывая дверь на веранду, чтобы не было слышно детского крика.
Чартней встал.
– Я давно уже хотел побывать у вас, но у меня не было ни одной свободной минуты.
– Вы прекрасно устроились на новом месте, как я вижу, – говорил Мартини, целуя руку хозяйке. – Впрочем, вы всюду несете за собой домашний уют, я всегда завидую Отто. А вы, мадам, как вы поживаете? – обратился он к мадам Гаро.
– Садитесь, садитесь, господа. Как вышло хорошо, вы собираетесь у нас опять, как в былые времена. – Хозяйка хотела выразить сожаление, что некоторых прежних постоянных посетителей не хватает.
Лица Петровского, Карно и Герье ясно представились ей; она вовремя спохватилась и не сказала больше ни слова. Но то, что было не сказано, одновременно возникло в мыслях у каждого из присутствующих. Воцарилось молчание.
– Не знаю, как вы, господа, – торопливо заговорил Фишер, – а я, как истинный немец, предпочитаю всем этим напиткам пиво. Филиппе, я думаю, вы не откажетесь? – Он поставил на стол большой глиняный жбан с широким горлом, обтянутым по краям резиной. – Свежее пиво. Клянусь, оно нисколько не хуже мюнхенского, здешние мастера знают свое дело. А вам, мистер Чартней?
Тот вежливо отказался:
– Благодарю вас, я предпочитаю кофе.
– Дамам не предлагаю, их вкус мне известен. Что нового у вас, Анжелика? Надеюсь, все обстоит благополучно?
– Благодарю вас, я чувствую себя гораздо спокойнее. Работа, хотя и не интересная, все же занимает меня.
– А в чем состоит ваша работа? – полюбопытствовал Мартини.
– Я делаю какие-то рисунки, смысл которых мне мало понятен. Это что-то из анатомии; отчасти я делаю их с препаратов, отчасти со снимков. Ужасная гадость! – сказала мадам Гаро с брезгливой гримасой.
– Кто же руководит вами? – спросил Чартней.
– Чаще всего Куинслей, иногда Крэг.
– Оба не особенно приятные руководители, – пробурчал Мартини.
– В настоящее время Куинслей держит себя вполне корректно, – произнесла мадам Гаро принужденным тоном, как будто она считала нужным сказать то, чего ей не хотелось касаться. Все поняли это и не стали больше расспрашивать.
– Как настроение массы? – спросил Фишер, вытирая салфеткой пиво с усов. Чартней, к которому был обращен вопрос, отвечал обычным своим спокойным голосом:
– Все разыгрывается, как по нотам: внушители работают, лекции произносятся, новые изобретения, с помощью которых будет завоеван весь мир, демонстрируются самым широким образом, депрессия постепенно стушевывается. Грядущие поколения, так говорится повсюду, будут более здоровыми и совершенными, а нынешним обещают долгую жизнь при известных условиях, которые в настоящее время как будто бы уже выработаны.
– Я последнее время веду очень замкнутый образ жизни, – заметил Фишер. – А у вас как, Филиппе?
– Почему вы спрашиваете меня об этом? Разве вы слышали о том, что у нас в Высокой Долине другие настроения?
– Ничего особенного я не слыхал. Однажды только я слышал обрывки разговора между Максом и его сыном.
– О чем они говорили?
– Они говорили о действии эманации радия.
– О да, у нас настроение несколько приподнятое. Подавленность сменилась приливом веселости и легкомыслия, непривычных для здешних жителей.
Мартини не стал распространяться, не желая посвящать других, хотя и близких, людей в секрет Высокой Долины. Чартней спросил:
– А правда ли, говорят, что у отца с сыном установились враждебные отношения?
– Нет, этого нельзя сказать, ведь и Макс далеко не всегда был согласен со своим отцом, старым Вильямом. У них существует разница во взглядах, отвечал Фишер.
– Идейные несогласия могут приводить людей к настоящей вражде, прибавил Мартини.
Чарльз Чартней, откинувшись на спинку стула, задумчиво произнес:
– Прежде была религиозная борьба, потом политическая, еще позже экономическая борьба захватила весь мир, почему же не быть борьбе биологической?
Фишер спросил, подливая себе и Мартини пива:
– Вы думаете, что дело может дойти до открытой борьбы?
– О, нет, я не иду так далеко, я думаю только, что в будущем могут быть две биологических идеи переустройства мира, которые найдут своих поклонников и своих противников; эти люди могут при проведении своих идей в жизнь вступить в конфликт, а чем этот конфликт кончится – будет зависеть от многих условий. Однако этой философией, мне кажется, мы утомили наших дам.
– Нисколько, нисколько, – воскликнула хозяйка.
– Прошу вас, продолжайте, – коротко сказала мадам Гаро. В этот момент двери открылись и в них показались новые гости: Кю и еще один из аборигенов, работающий в лаборатории Крэга, по прозвищу – Чери. Фишер встал и радушно приветствовал вновь прибывших.
– Прошу вас… очень рад. Знакомить не приходится, садитесь.
Кю и Чери, одетые во все серое, оба высокие, оба бритые, оба светлые блондины, очень походили друг на друга, но черты лица первого были более резки и глаза светились энергией и оживлением, черты же второго казались какими-то расплывчатыми, взор выдавал апатию.
Поздоровавшись, они уселись рядом с хозяином.
– Конечно, вы не откажетесь выпить с нами пива.
– Благодарю вас, – ответил Кю.
– Мы не пьем пива, – добавил Чери.
– В таком случае, выпейте с нами кофе или чаю, – предложила хозяйка.
– Мы не пьем ни чая, ни кофе, – сказал Кю; Чери в подтверждение мотнул головой.
– Что с вами случилось? – с изумлением посмотрел на них Фишер.
– Нам нужно соблюдать большую осторожность, мы носим в себе некоторые дефекты.
– Лишь при условии соблюдения осторожности мы можем сохранить здоровье, – заключил Чери.
– Вам предстоит скучнейшая жизнь, – заметил Мартини. – Отказывать себе во всем, что нравится, чтобы прожить лишний десяток лет…
– Вопрос не в десятке лет, – произнес Кю с ударением, – на маневрах гибли совсем молодые люди.
– Мы не можем судить по себе, синьор Мартини. Мы люди старого мира, люди привычек, – дурные ли они или хорошие, это все равно, – и нам трудно от них отказаться, – примирительно сказал Чартней.
– Мне особенно трудно отказаться от дурных, – вполголоса проговорил Мартини. Все рассмеялись.
– Чем же вас угостить? – спросила хозяйка.
– Если дадите воды и варенья, мы не откажемся, – ответил Кю. Когда было подано то и другое, он счел возможным сказать о причине посещения.
– Мы шли к станции, и вдруг я вспомнил, что вы, наверно, не знаете предстоящей сегодня демонстрации новых военных изобретений. Это нечто замечательное. Когда Ворота откроются, и мы вступим на враждебную землю, наши действия будут облегчены этими изобретениями. Солдаты не будут испытывать тех нагрузок, которые им пришлось испытать на маневрах… Вот мы и решили зайти и пригласить вас в клуб.
Кю повернулся к Чартнею и слегка приподнял свой стакан воды.
– Среди нас великий изобретатель, он разрешил проблему создания шагающих машин.
Чартней, оставаясь все таким же спокойным и равнодушным, сказал сквозь зубы:
– Тут нет моей заслуги, господа. Идея принадлежит действительно замечательному изобретателю… – он не договорил, встал и, подойдя к окну, словно хотел что-то разглядеть через стекло, добавил после долгой паузы. – Я только технический исполнитель!
– Я думаю, интересно будет осмотреть этого зверя, – проговорил Мартини.
– А если так, то надо идти сейчас. – Кю и его друг встали.
– Мы сейчас соберемся, – сказала хозяйка.
Надвигались мглистые сумерки. Теплый сырой воздух был неподвижен. Вдоль дорог зажглись электрические фонари. Вокруг светлых шаров вились тучи всевозможных насекомых. Компания, принимавшая участие в дружеском ужине у Фишера, приближалась к клубу. В саду в галереях и на высоком подъезде стояли толпы людей. Тишина мало гармонировала с таким многолюдным собранием. Говорили вполголоса, не слышно было ни смеха, ни крика, ни отдельных восклицаний.
– Лекция еще продолжается, – сказал Кю.
– Желающие не могут поместиться в зале, – пояснил Чери.
– Я нисколько не жалею, что мы не попадем туда, – проговорил на ухо Фишеру Мартини.
– Мы можем посидеть здесь, на скамеечке, – предложила мадам Фишер. Все уселись.
Не прошло и четверти часа, как у подъезда началось усиленное движение. Народ валом валил из помещения; вид этих людей, всегда серьезных и спокойных, резко изменился – лица растягивались в приятных улыбках, глаза искрились; они не могли сдерживаться, и раскаты громкого смеха раздавались со всех сторон.
