Текст книги "Том 6. Одна любовь. Небо голубое. Соборный благовест"

Автор книги: Федор Сологуб

 
Посмотри, какие башмачки!
Как удобно в них ходить и ловко!
Высоки и тонки каблучки!
Разве же не славная обновка?
 
 
Чтоб совсем была нарядна я
И тебе понравилась, дружочек,
Набери цветочков у ручья,
Подари мне свеженький веночек.
 
 
А когда журчащий ручеёк
Перед нами на дорогу прянет,
Башмачки сниму я, а венок
Сохраню, пока он не завянет.
 

 
Лизу милый друг спросил:
«Лиза, не было ль оплошки?
Не сеньор ли проходил
По песочной той дорожке?
Не сеньор ли подарил
И цепочку, и серёжки?»
 
 
Говорит она: «Колен!
Мой ревнивец, как не стыдно!
Отдала я сердце в плен,
Да ошиблася я, видно.
Ты приносишь мне взамен
То, что слышать мне обидно.
 
 
Ревность друга победить
Знаю я простое средство.
Уж скажу я, так и быть:
Старой бабушки наследство
Не даёт мне мать носить.
Это, видишь ли, кокетство.
 
 
И надела я тайком
И цепочку, и серёжки,
Чтоб с тобой, моим дружком,
По песочной той дорожке
Тихим, тёплым вечерком
Прогуляться без оплошки.
 
 
Не люблю сеньоров я,
Их подарков мне не надо.
Рвать цветочки у ручья,
Днём пасти отцово стадо,
Ночью слушать соловья, –
Вот и вся моя отрада.
 
 
На твоих кудрях венок,
У тебя сияют взоры,
Твой пленительный рожок
Будит в рощах птичьи хоры,
Я люблю тебя, дружок, –
Так на что мне все сеньоры!»
 

 
За кустами шорох слышен.
Вышел на берег сеньор.
Губы Лизы краше вишен,
Дня светлее Лизин взор.
 
 
Поклонилась Лиза низко
И, потупившись, молчит,
А сеньор подходит близко
И пастушке говорит:
 
 
«Вижу я, стоит здесь лодка.
Ты умеешь ли гребсти?
Можешь в лодочке, красотка,
Ты меня перевезти?» –
 
 
«С позволенья вашей чести,
Я гребсти обучена».
И в ладью садятся вместе,
Он к рулю, к веслу она.
 
 
«Хороша, скажу без лести.
Как зовут тебя, мой свет?» –
«С позволенья вашей чести,
Имя мне – Елизабет». –
 
 
«Имя славное, без лести.
Кем же взято сердце в плен?» –
«С позволенья вашей чести,
Милый мой – пастух Колен». –
 
 
«Где же он? Ушёл к невесте?
Знать, ему ты не нужна». –
«С позволенья вашей чести,
Я – Коленова жена».
 
 
Стукнул он о дно ботфортом,
Слышно звякание шпор.
Наклонившися над бортом,
Призадумался сеньор.
 
 
«С позволенья вашей чести,
Я осмелюся спросить,
Мы причалим в этом месте.
Или дальше надо плыть?» –
 
 
«Погулять с тобой приятно,
Но уж вижу – ты верна,
Так вези ж меня обратно
Ты, Коленова жена».
 
 
И, прощаяся, лобзает
Лизу прямо в губы он,
И, смеяся, опускает
За её корсаж дублон.
 

Соборный благовест

Россия

 
Ещё играешь ты, ещё невеста ты.
Ты, вся в предчувствии высокого удела,
Идёшь стремительно от роковой черты,
И жажда подвига в душе твоей зардела.
 
 
Когда поля твои весна травой одела,
Ты в даль туманную стремишь свои мечты,
Спешишь, волнуешься, и мнёшь, и мнёшь цветы,
Таинственной рукой из горнего предела
 
 
Рассыпанные здесь, как дар благой тебе.
Вчера покорная медлительной судьбе,
Возмущена ты вдруг, как мощная стихия,
 
 
И чувствуешь, что вот пришла твоя пора.
И ты уже не та, какой была вчера,
Моя внезапная, нежданная Россия.
 

«Ты слышишь гром? Склонись, не смейся…»

 
Ты слышишь гром? Склонись, не смейся
Над неожиданной грозой,
И легковерно не надейся,
Что буря мчится стороной.
 
 
Уж демон вихрей реет грозно,
Свинцовой тучей облачён,
И облака, что плыли розно,
К себе зовёт зарницей он.
 
 
Он налетит, гремя громами,
Он башни гордые снесёт,
Молниеносными очами
Твою лачугу он сожжёт.
 

«Зачем, скажи…»

 
  Зачем, скажи,
В полях, возделанных прилежно,
  Среди колосьев ржи
Везде встречаем неизбежно
  Ревнивые межи?
 
 
Одно и то же солнце греет
Тебя, суровая земля,
Один и тот же труд лелеет
Твои широкие поля.
 
 
Но злая зависть учредила,
Во славу алчности и лжи,
Неодолимые межи
Везде, где ты, земля, взрастила
Хотя единый колос ржи.
 

Простая песенка

 
  Под остриями
  Вражеских пик
  Светик убитый,
Светик убитый поник.
 
 
  Миленький мальчик
  Маленький мой,
  Ты не вернёшься,
Ты не вернёшься домой.
 
 
  Били, стреляли, –
  Ты не бежал,
  Ты на дороге,
Ты на дороге лежал.
 
 
  Конь офицера
  Вражеских сил
  Прямо на сердце,
Прямо на сердце ступил.
 
 
  Миленький мальчик
  Маленький мой,
  Ты не вернёшься,
Ты не вернёшься домой.
 

Соборный благовест

1

 
Давно в степи блуждая дикой,
Вдали от шумного жилья,
Внезапно благовест великий,
Соборный звон услышал я.
 
 
Охвачен трепетным смятеньем,
Забывши тесный мой шалаш,
Спешу к проснувшимся селеньям,
Твержу: «Товарищи, я – ваш!»
 
 
Унынье тёмное уснуло,
Оставил душу бледный страх, –
И сколько говора и гула
На перекрёстках и путях!
 

2

 
Клеветники толпою чёрной
У входа в город нам кричат:
«Вернитесь! То не звон соборный,
А возмущающий набат».
 
 
Но кто поверит лживым кликам?
Кому их злоба не ясна,
Когда в согласии великом
Встаёт родимая страна?
 

3

 
В толпе благим вещаньям внемлют.
Соборный колокол велик,
Труды бесстрашные подъемлют
Его торжественный язык.
 
 
Он долго спал, над колокольней
Зловещим призраком вися,
Пока дремотой подневольной
Кругом земля дремала вся.
 
 
Свободный ветер бури дальней,
Порою мчась издалека,
Не мог разрушить сон печальный,
Колыша медные бока.
 
 
И лишь порою стон неясный
Издаст тоскующая медь,
Чтобы в дремоте безучастной
Опять бессильно онеметь.
 
 
Но час настал, запрет нарушен,
Разрушен давний тяжкий сон,
Порыву гордому послушен
Торжественно-свободный звон.
 

4

 
Слепой судьбе противореча,
Горит надеждами восток,
И праздник радостного веча,
Великий праздник, недалёк.
 
 
Он куплен кровью наших братий,
Слезами матерей омыт,
И вопль враждующих проклятий
Его победы не смутит.
 

«Солнце светлое восходит…»

 
Солнце светлое восходит,
Озаряя мглистый дол,
Где ещё безумство бродит,
Где ликует произвол.
 
 
Зыбко движутся туманы,
Сколько холода и мглы!
Полуночные обманы
Как сильны ещё и злы!
 
 
Злобы низменно-ползучей
Ополчилась шумно рать,
Чтоб зловещей, чёрной тучей
Наше солнце затмевать.
 
 
Солнце ясное, свобода!
Горячи твои лучи.
В час великого восхода
Возноси их, как мечи.
 
 
Яркий зной, как тяжкий молот,
Подними и опусти,
Побеждая мрак и холод
Заграждённого пути.
 
 
Тем, кто в длительной печали
Гордой волей изнемог,
Озари святые дали
За усталостью дорог.
 
 
Кто в объятьях сна немого
Позабыл завет любви,
Тех горящим блеском слова
К новой жизни воззови.
 

Швея («Нынче праздник. За стеною…»)

 
Нынче праздник. За стеною
Разговор беспечный смолк.
Я одна с моей иглою,
Вышиваю красный шёлк.
 
 
Все ушли мои подруги
На весёлый свет взглянуть,
Скоротать свои досуги,
Забавляясь как-нибудь.
 
 
Мне весёлости не надо.
Что мне шум и что мне свет!
В праздник вся моя отрада,
Чтоб исполнить мой обет.
 
 
Всё, что юность мне сулила,
Всё, чем жизнь меня влекла,
Всё судьба моя разбила,
Всё коварно отняла.
 
 
«Шей нарядные одежды
Для изнеженных госпож!
Отвергай свои надежды!
Проклинай их злую ложь!»
 
 
И в покорности я никла,
Трепетала, словно лань,
Но зато шептать привыкла
Слово гордое: восстань!
 
 
Белым шёлком красный мечу,
И сама я в грозный бой
Знамя вынесу навстречу
Рати вражеской и злой.
 

Земле

 
В блаженном пламени восстанья
Моей тоски не утоля,
Спешу сказать мои желанья
   Тебе, моя земля.
 
 
Производительница хлеба,
Разбей оковы древних меж,
И нас, детей святого неба,
Простором вольности утешь.
 
 
Дыханьем бури беспощадной,
Пожаром ярым уничтожь
Заклятья собственности жадной,
Заветов хитрых злую ложь.
 
 
Идущего за тяжким плугом
Спаси от долга и от клятв,
И озари его досугом
За торжествами братских жатв.
 
 
И засияют светлой волей
Труда и сил твои поля
Во всей безгранности раздолий
   Твоих, моя земля.
 

«День безумный, день кровавый…»

 
День безумный, день кровавый
Отгорел и отзвучал.
Не победой, только славой
Он героев увенчал.
 
 
Кто-то плачет, одинокий,
Над кровавой грудой тел.
Враг народа, враг жестокий
В битве снова одолел.
 
 
Издеваясь над любовью,
Хищный вскормленник могил,
Он святою братской кровью
Щедро землю напоил.
 
 
Но в ответ победным крикам
Восстаёт, могуч и яр,
В шуме пламенном и диком
Торжествующий пожар.
 
 
Грозно пламя заметалось,
Выметая, словно сор,
Всё, что дерзко возвышалось,
Что сулило нам позор.
 
 
В гневном пламени проклятья
Умирает старый мир.
Славьте, други, славьте, братья,
Разрушенья вольный пир!
 

«Великого смятения…»

 
Великого смятения
Настал заветный час.
Заря освобождения
Зажглася и для нас.
 
 
Недаром наши мстители
Восходят чередой.
Оставьте же, правители,
Губители, душители
 
 
Страны моей родной,
Усилия напрасные
Спасти отживший строй.
Знамёна веют красные
 
 
Над шумною толпой,
И речи наши вольные
Угрозою горят,
И звоны колокольные
  Слились в набат!
 

Искали дочь

 
Печаль в груди была остра,
  Безумна ночь, –
И мы блуждали до утра,
  Искали дочь.
 
 
Нам запомнилась навеки
Жутких улиц тишина,
Хрупкий снег, немые реки,
Дым костров, штыки, луна.
 
 
Чернели тени на огне
  Ночных костров.
Звучали в мёртвой тишине
  Шаги врагов.
 
 
Там, где били и рубили,
У застав и у палат,
Что-то чутко сторожили
Цепи хмурые солдат.
 
 
Всю ночь мерещилась нам дочь,
  Ещё жива,
И нам нашёптывала ночь
  Её слова.
 
 
По участкам, по больницам
(Где пускали, где и нет)
Мы склоняли к многим лицам
Тусклых свеч неровный свет.
 
 
Бросали груды страшных тел
  В подвал сырой.
Туда пустить нас не хотел
  Городовой.
 
 
Скорби пламенной язык ли,
Деньги ль дверь открыли нам, –
Рано утром мы проникли
В тьму, к поверженным телам.
 
 
Ступени скользкие вели
  В сырую мглу, –
Под грудой тел мы дочь нашли
  Там, на полу.
 

«Тяжёлыми одеждами…»

 
Тяжёлыми одеждами
Закрыв мечту мою,
Хочу я жить надеждами,
О счастии пою.
 
 
Во дни святого счастия
Возникнет над землёй
Великого безвластия
Согласный, вечный строй.
 
 
Не будет ни царящего,
Надменного меча,
Ни мстящего, разящего
Безжалостно бича.
 
 
В пыли не зашевелится
Вопрос жестокий: чьё?
И в сердце не прицелится
Безумное ружьё.
 
 
Поверженными знаками
Потешится шутя
В полях, шумящих злаками,
Весёлое дитя.
 

«Я спешил к моей невесте…»

 
Я спешил к моей невесте
В беспощадный день погрома.
Всю семью застал я вместе
   Дома.
 
 
Все лежали в общей груде…
Крови тёмные потоки…
Гвозди вбиты были в груди,
   В щёки.
 
 
Что любовью пламенело,
Грубо смято тёмной силой…
Пронизали гвозди тело
   Милой…
 

«Догорало восстанье…»

 
  Догорало восстанье, –
Мы врагов одолеть не могли, –
  И меня на страданье,
На мучительный стыд повели.
 
 
  Осудили, убили
Победители пленных бойцов,
  А меня обнажили
Беспощадные руки врагов.
 
 
  Я лежала нагая,
И нагайками били меня,
  За восстанье отмщая,
За свободные речи казня.
 
 
  Издевался, ругался
Кровожадный насильник и злой,
  И смеясь забавлялся
Беззащитной моей наготой.
 
 
  Но безмерность мученья
И позора мучительный гнёт
  Неизбежности мщенья
Не убьёт и в крови не зальёт.
 
 
  Дни безумия злого
Сосчитал уж стремительный рок,
  И восстанья иного
Пламенеющий день не далёк.
 

Жалость

 
Пришла заплаканная жалость
И у порога стонет вновь:
«Невинных тел святая алость!
Детей играющая кровь!
 
 
За гулким взрывом лютой злости
Рыданья детские и стон.
Страшны изломанные кости
И шёпот детский: „Это – сон?“»
 
 
Нет, надо мной не властно жало
Твоё, о жалость! Помню ночь,
Когда в застенке умирала
Моя замученная дочь.
 
 
Нагаек свист, и визг мучений,
Нагая дочь, и злой палач, –
Всё помню. Жалость, в дни отмщений
У моего окна не плачь!
 

Парижские песни

I

 
Раб французский иль германский
Всё несёт такой же гнёт,
Как в былые дни спартанский,
Плетью движимый, илот.
 
 
И опять его подруга,
Как раба иных времён,
Бьётся в петлях, сжатых туго,
Для утех рантьерских жён.
 
 
Чтоб в театр национальный
Приезжали, в Opéra,
Воры бандою нахальной,
Коротая вечера, –
 
 
Чтоб огни иллюминаций
Звали в каждый ресторан
Сволочь пьяную всех наций
И грабителей всех стран, –
 
 
Ты во дни святых восстаний
Торжество победы знал
И, у стен надменных зданий,
Умирая, ликовал.
 
 
Годы шли, – теперь взгляни же
И пойми хотя на миг,
Кто в Берлине и в Париже
Торжество своё воздвиг.
 

II

 
  Здесь и там вскипают речи,
  Смех вскипает здесь и там.
  Матовы нагие плечи
  Упоённых жизнью дам.
Сколько света, блеска, аромата!
Но кому же этот фимиам?
Это – храм похмелья и разврата,
Храм бесстыдных и продажных дам.
 
 
  Вот летит за парой пара,
  В жестах отметая стыд,
  И румынская гитара
  Утомительно бренчит.
Скалят зубы пакостные франты,
Тешит их поганая мечта, –
Но придут иные музыканты,
И пойдёт уж музыка не та,
 
 
  И возникнет в дни отмщенья,
  В окровавленные дни,
  Злая радость разрушенья,
  Облечённая в огни.
Все свои тогда свершит угрозы
Тот, который ныне мал и слаб,
И кровавые рассыплет розы
Здесь, на эти камни, буйный раб.
 

«Есть вдохновенье и любовь…»

 
Есть вдохновенье и любовь
И в этой долго длимой муке.
Люби трудящиеся руки
И проливаемую кровь.
 
 
Из пламени живого слитый,
Мы храм торжественный творим,
И расточается, как дым,
Чертог коснеющего быта.
 

В этот час

 
В этот час, когда грохочет в тёмном небе грозный гром,
В этот час, когда в основах сотрясается наш дом,
В этот час, когда в тревоге вся надежда, вся любовь,
И когда сильнейший духом беспокойно хмурит бровь,
В этот час стремите выше, выше гордые сердца, –
Наслаждается победой только верный до конца,
Только тот, кто слепо верит, хоть судьбе наперекор,
Только тот, кто в мать не бросит камнем тягостный укор.
 

«Не презирай хозяйственных забот…»

 
Не презирай хозяйственных забот,
Люби труды серпа в просторе нивы,
И пыль под колесом, и скрип ворот,
И благостные кооперативы.
 
 
Не говори: «Копейки и рубли!
Завязнуть в них душой – такая скука!»
Во мгле морей прекрасны корабли,
Но создаёт их строгая наука.
 
 
Молитвы и мечты живой сосуд,
Господень храм, чертог высокий Отчий,
Его внимательно расчислил зодчий.
Его сложил объединённый труд.
 
 
А что за песни спят еще в народе!
Какие силы нищета гнетёт!
Не презирай хозяйственных забот, –
Они ведут к восторгу и к свободе.
 

«Тяжёлый и разящий молот…»

 
Тяжёлый и разящий молот
На ветхий опустился дом.
Надменный свод его расколот,
И разрушенье, словно гром.
 
 
Все норы самовластных тайн
Раскрыл ликующий поток,
И если есть меж нами Каин,
Бессилен он и одинок.
 
 
И если есть средь нас Иуда,
Бродящий в шорохе осин,
То и над ним всевластно чудо,
И он мучительно один.
 
 
Восторгом светлым расторгая
Змеиный ненавистный плен,
Соединенья весть благая
Создаст ограды новых стен.
 
 
В соединении – строенье,
Великий подвиг бытия.
К работе бодрой станьте, звенья
Союзов дружеских куя.
 
 
Назад зовущим дети Лота
Напомнят горькой соли столп.
Нас ждёт великая работа
И праздник озарённых толп.
 
 
И наше новое витийство,
Свободы гордость и оплот,
Не на коварное убийство,
На подвиг творческий зовёт.
 
 
Свободе ль трепетать измены?
Дракону злому время пасть.
Растают брызги мутной пены,
И только правде будет власть!
 

«Народ торжественно хоронит…»

 
Народ торжественно хоронит
Ему отдавших жизнь и кровь,
  И снова сердце стонет,
  И слёзы льются вновь.
 
 
Но эти слёзы сердцу милы,
Как мёд гиметских чистых сот.
  Над тишиной могилы
  Свобода расцветёт.
 

«Самый ясный праздник года…»

 
Самый ясный праздник года –
День, когда несёт в народ свобода
Первомайский милый цвет.
 
 
Развевающимся ало
Знаменам Интернационала
Утро года шлёт привет.
 
 
Высоко поднявши знамя,
Проходите дружными рядами
С грозным вызовом судьбе.
 
 
Разделение – лукаво.
Лишь в одном своё найдёшь ты право, –
В единеньи и борьбе.
 

«Разрушать гнезда не надо…»

 
Разрушать гнезда не надо.
Разгонять не надо стадо.
Бить, рубить, топтать и жечь, –
Это – злое вражье дело.
В ком заря любви зардела,
Тот стремится уберечь
Всё, что светлой жизни радо,
Всё, что слышит Божью речь.
 
 
Что живёт по слову Божью,
Не пятнай людскою ложью,
Дни свои трудам отдай.
Вопреки земным досадам
Сотвори цветущим садом
Голый остров Голодай.
Над смиренной русской рожью
Храм вселенский созидай.
 
 
Разрушения не надо.
Все мы, люди, Божье стадо,
Каждый сам себе хорош.
Кто нам, дерзкий, руки свяжет?
Кто уверенно нам скажет,
Что в нас правда, что в нас ложь?
В кущах созданного сада
Правду сам себе найдёшь.
 

«Плачет безутешная вдова…»

 
Плачет безутешная вдова,
Бледный лик вуалью чёрной кроя.
Что мои утешные слова
Для подруги павшего героя!
 
 
Для неё и той отрады нет,
Чтоб склониться тихо над могилой.
Не обряжен к смерти, не отпет,
Где-то брошен в яму, тлеет милый.
 
 
Истощатся злые времена,
Над землёй заря иная встанет,
А теперь смятенная страна
За неё погибших не вспомянет.
 
 
Как же могут бедные слова
Боль стереть о гибели героя!
Плачет безутешная вдова,
Бледный лик вуалью чёрной кроя.
 

«В лунном озарении…»

 
В лунном озарении,
В росном серебре
Три гадают отрока
На крутой горе.
 
 
Красный камень на руку
Положил один, –
Кровь переливается
В глубине долин.
 
 
Красный камень на руку
Положил второй, –
Пламя полыхается
В стороне родной.
 
 
Красный камень на руку
Третий положил, –
Солнце всходит ясное,
Вестник юных сил.
 
 
Странник, пробиравшийся
Ночью на восток,
Вопрошает отроков:
«Кто уставит срок?»
 
 
Отвечают отроки:
«Божий человек,
Мечут жребий ангелы,
День, и год, и век.
 
 
В землю кровь впитается,
Догорит огонь,
Колесницу вывезет
В небо светлый конь».
 

Баллада о высоком доме

 
Дух строителя немеет,
Обессиленный в подвале.
Выше ветер чище веет,
Выше лучше видны дали,
Выше, ближе к небесам.
Воплощенье верной чести,
Возводи строенье выше
На высоком, гордом месте,
От фундамента до крыши
Всё открытое ветрам.
Пыль подвалов любят мыши,
Вышина нужна орлам.
 
 
Лист, ногою смятый, тлеет
На песке, томясь в печали.
Крот на свет взглянуть не смеет,
Звёзды не ему мерцали.
Ты всходи по ступеням,
Слушай радостные вести.
Притаившись в каждой нише,
И к ликующей невесте
Приникай всё ближе, тише,
Равнодушный к голосам
Петуха, коня и мыши.
Высота нужна орлам.
 
 
Сердце к солнцу тяготеет,
Шумы жизни замолчали
Там, где небо пламенеет,
Туч расторгнувши вуали.
Посмотри в долину, – там
Флюгер маленький из жести,
К стенкам клеятся афиши,
Злость припуталася к лести,
Люди серые, как мыши,
Что-то тащат по дворам.
Восходи же выше, выше,
Высота нужна орлам.
 

Послание:

 
Поднимай, строитель, крыши
Выше, выше к облакам.
Пусть снуют во мраке мыши,
Высота нужна орлам.
 

Чародейная чаша

Посвящаю Анастасии Сологуб-Чеботаревской

«Нет словам переговора…»

 
Нет словам переговора,
Нет словам недоговора.
Крепки, лепки навсегда,
Приговоры-заклинанья
Крепче крепкого страданья,
Лепче страха и стыда.
 
 
Ты измерь, и будет мерно,
Ты поверь, и будет верно,
И окрепнешь, и пойдёшь
В путь истомный, в путь бесследный,
В путь, от века заповедный.
Всё, что ищешь, там найдёшь.
 
 
Слово крепко, слово свято,
Только знай, что нет возврата
С заповедного пути.
Коль пошёл, не возвращайся,
С тем, что любо, распрощайся, –
До конца тебе идти.
 
 
Заклинаньем обречённый,
Вещей деве обручённый,
Вдался слову ты в полон.
Не жалей о том, что было
В прежней жизни сердцу мило,
Что истаяло, как сон.
 
 
Ты просил себе сокровищ
У безжалостных чудовищ,
Заклинающих слова,
И в минуту роковую
Взяли плату дорогую,
Взяли всё, чем жизнь жива.
 
 
Не жалей о ласках милой.
Ты владеешь высшей силой,
Высшей властью облечён.
Что живым сердцам отрада,
Сердцу мёртвому не надо.
Плачь, не плачь, ты обречён.
 

«День и ночь измучены бедою…»

 
День и ночь измучены бедою;
Горе оковало бытиё.
Тихо плача, стала над водою,
Засмотрелся месяц на неё.
 
 
Опустился с неба, странно красен,
Говорит ей: «Милая моя!
Путь ночной без спутницы опасен,
Хочешь или нет, но ты – моя».
 
 
Ворожа над тёмною водою,
Он унёс её за облака.
День и ночь измучены бедою,
По свету шатается тоска.
 

«Чародейный плат на плечи…»

 
Чародейный плат на плечи
Надевая, говорила:
«Ах, мои ли это речи?
Ах, моя ли это сила?
Посылает людям слово
Матерь Господа живого».
 
 
Чародейный посох в руки
Принимая, говорила:
«Ах, не я снимаю муки,
Не во мне живая сила.
Перед нами у порога
Тайно станет Матерь Бога».
 
 
Чародейный круг чертила,
Озиралась и шептала:
«Ах, моя ли это сила?
Я ль заклятия слагала?
Призовёт святые лики
Матерь Господа Владыки».
 

«В стране сурового изгнанья…»

 
В стране сурового изгнанья,
На склоне тягостного дня,
Святая сила заклинанья
Замкнула в тайный круг меня.
 
 
Кому молюся, я не знаю,
Но знаю, что услышит Тот,
Кого молитвой призываю,
Кому печаль моя цветёт.
 
 
Его мимолетящей тени,
Что исчезает, смерть поправ,
Молюся я, склонив колени
На росной ласковости трав.
 
 
И заклинанья не обманут,
Но будет то же всё, что есть,
Опять страдания предстанут,
Все муки надо перенесть.
 
 
Что Тот вкусил, кто жало Змея
Навеки вырвал, надо мне,
Жестокой мукой пламенея,
Вкусить в последней тишине.
 

«Бога милого, крылатого…»

 
Бога милого, крылатого
Осторожнее зови.
Бойся пламени заклятого
Сожигающей любви.
 
 
А сойдёт путём негаданным,
В разгораньи ль ясных зорь,
Или в томном дыме ладанном, –
Покоряйся и не спорь.
 
 
Прячет лик свой под личинами,
Надевает шёлк на бронь,
И крылами лебедиными
Кроет острых крыл огонь.
 
 
Не дивися, не выведывай,
Из каких пришёл он стран,
И не всматривайся в бредовый,
Обольстительный туман.
 
 
Горе Эльзам, чутко внемлющим
Про таинственный Грааль, –
В лодке с лебедем недремлющим
Лоэнгрин умчится вдаль,
 
 
Вещей тайны не разгадывай,
Не срывай его личин.
Силой Боговой иль адовой,
Всё равно, он – властелин.
 
 
Пронесёт тебя над бездною,
Проведёт сквозь топь болот,
Цепь стальную, дверь железную
Алой розой рассечёт.
 
 
Упадёт с ноги сандалия,
Скажет змею: «Не ужаль!»
Из цианистого калия
Сладкий сделает миндаль.
 
 
Если скажет: «Всё я сделаю!»
Не проси лишь об одном:
Зевс, представши пред Семелою,
Опалил её огнём.
 
 
Беспокровною Дианою
Любовался Актеон,
Но, оленем став, нежданною
Гибелью был поражён.
 
 
Пред законами суровыми
Никуда не убежим.
Бог приходит под покровами,
Лик его непостижим.
 

«Выди в поле полночное…»

 
Выди в поле полночное,
Там ты стань на урочное,
На заклятое место,
Где с тоской распрощалася,
На осине качалася
Молодая невеста.
 
 
Призови погубителя,
Призови обольстителя,
И приветствуй прокуду,
И спроси у проклятого,
Небылого, незнатого,
Быть добру или худу.
 
 
Опылит тебя топотом,
Оглушит тебя шёпотом,
И покатится с поля,
Слово довеку свяжется,
Без покрова покажется
Посулённая доля.