Текст книги "Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916)"
Автор книги: Федор Палицын
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
«…М. В. [Алексеев] и Пустовойтенко прямо в отчаянии от работы штаба. То, что я вижу, лишь подтверждает это. Не умеют работать и не хотят, а между тем чванны и с самомнением. Я столкнулся с чинами штаба на дорогах, и если у меня была бы власть, я бы в неделю разогнал главных деятелей и взял бы первых попавших – лучше было бы».
Ф.Ф. Палицын, постоянно соприкасаясь с главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта генералом М.В. Алексеевым, видит, в какое сложное положение поставлен командующий, и более всего переживает, что изменить это положение не в силах ни он, ни командующий, ни даже великий князь Николай Николаевич как Верховный главнокомандующий.
Он пишет:
«Положение главнокомандующего очень тяжелое. Мои чувства и доверие к М.В. вне сомнения. Идеальный начальник штаба, в нем, однако, отсутствуют некоторые данные. Почти всю свою жизнь в должности подчиненного, ему трудно, а за месяц, вижу, очень трудно стать в положение большого начальника. Его природная деликатность мешает ему ставить на место командующих армиями… Как ни всеобхватывающа личная его деятельность, но остается достаточно, и не для одного, а для двух начальников штаба. В этой громадной, личной и, скажу, главным образом организационной работе, большое горе; энергия мысли М.В. ими задавлена. И действительно, когда нужно все создавать, когда нет пополнений, ружей, патронов всех сортов, средств для связи, …когда от кровавых боев войска истощаются и слабеют, а само положение, в смысле главного, их безопасности, безотрадно – думать об операциях трудно».
«…Мы считаем, что он даст все, что может дать сильный и проникнутый любовью к Отечеству человек. Опасность в его помощниках и в командующих армиями. Но в оправдание ему – ни одного из них он не назначал и не выбирал».
Особое место занимает в записках Палицына ситуация, связанная со сменой Верховного главнокомандующего и влиянием, которое может оказать император как новый главнокомандующий на общее положение.
Палицын видит и недостатки Николая II как Верховного главнокомандующего:
«Мы живем в положении, где нет хозяина. Творец этого положения при том, что должен быть хозяином, по личным качествам [не] может быть хозяином. Его ложное понимание природы войны, несомненно, влияет на то, что хозяин обезличивается, а приказчикам свободы не дают, ни в действиях, ни в замысле».
Однако, сознавая все плюсы и минусы этого шага, Палицын отмечает:
«…Что будет впереди, мы не знаем, но время для этой перемены выбрано неудачно для всего дела…. Но я имею чувство, что это не совершится. Я совершенно спокойно смотрю на это, ибо уверен, что перемены не будет и останется по-старому».
Он даже находит положительные стороны в этом решении: «Есть и выгоды, но они теоретического свойства: все органы государства будут, надо думать, работать иначе, но, повторяю, это теоретически. Зная людей и ход нашей жизни, я этого не предвижу. …Личное присутствие государя при армии, кроме добра и пользы, ничего принести не может…».
Правда, в рукопись позднее была добавлена авторская реплика: «Основательно ошибся!».
12 декабря 1915 года Ф.Ф. Палицын получает новое назначение и отправляется в распоряжение главнокомандующего Кавказским фронтом великого князя Николая Николаевича. Кавказский период в его жизни и службе отмечен соприкосновением с таким, как оказалось, неразрешимым клубком проблем, как тыловые и транспортные службы Кавказского фронта, Кавказской армии и Кавказского военного округа.
Конечно, прямое общение военачальников с войсками, участие в транспортном обеспечении ряда больших войсковых операций, если не изменили, то скорректировали ситуацию в лучшую сторону. И все же общая оценка остается не слишком радужной.
«Беря наших деятелей, которые стояли у руля хода событий, беря деятельность наших военно-гражданских учреждений, беря нашу интеллигенцию, совершенно не подготовленную ни школой, ни жизнью к борьбе за эту жизнь, я победоносного конца, такого, о котором говорили такие умные люди, как мои коллеги по Совету, не говорю об остальных и о газетах, – не вижу.
В 1914 году я высказался, что в лучшем случае война с подготовленной и воодушевленной Германией кончится ни то ни се. Главное – победа организованности, высшей культуры и техники должна совершиться на западе; но успех на западе будет низведен в общем бессилием на востоке. Странные слова, странные мысли. Народ, серый народ дал несоизмеримо больше, чем можно было после 1905–1906 ждать. Как всегда на войне бывает, всплыло нехорошее, но ярко и сильно выступило хорошее».
Будучи человеком, обладающим незаурядными аналитическими способностями и хорошо информированным о положении не только на всех фронтах, но и в стране в целом, Ф.Ф. Палицын мог по ходу развития ситуации делать выводы, раскрывающие смысл и взаимосвязь между событиями, в том числе и на политической арене, с учетом расклада сил между союзниками по Антанте и блоком Центральных держав.
Видимо, с учетом именно этих его качеств, ему было предложено следующее назначение.
30 сентября 1916 Ф.Ф. Палицын был вызван в Ставку Верховного главнокомандующего для получения инструкций, связанных с его новым местом службы – представителя российской действующей армии при штабе Главнокомандующего французскими вооруженными силами.
Это назначение оказалось последней должностью генерала Ф.Ф. Палицына в российской императорской армии. Именно во Франции он получил известие о Февральской революции, именно в Париже ему довелось узнать об установлении в России власти Советов, заключении позорного Брестского мира, отчаянных попытках Белого движения сохранить страну и, наконец, победе советской власти в гражданской войне.
Прибыв в столицу Франции как представитель Верховного командования, Палицын уже в который раз столкнулся с практически полным отсутствием прав и реальных полномочий при такой перспективной должности.
Его бывший подчиненный военный агент граф А.А. Игнатьев распоряжался всеми финансами, выделяемыми русским правительством для расчетов по военным заказам во Франции, и, по меткому замечанию генерала, «…денежный сундук был в его распоряжении, и он мог дать или не дать, …ибо для этого не было выработано правил. Те, которые его не признавали, в конце концов, все-таки должны были придти к нему».
Другой проблемой, с которой довелось столкнуться Палицыну во Франции, оказался Русский экспедиционный корпус с многочисленными вопросами размещения, комплектования и лечения раненых военнослужащих. И если французская сторона делала все, чтобы удовлетворить запросы русских союзников, то соотечественники вели себя, как капризные барышни, осложняя и так непростую обстановку.
Не меньше сложностей доставили своему представителю и бывшие соратники из Главного управления Генерального штаба, когда началось переформирование русских Особых бригад в дивизию:
«Наши обе бригады должны были развернуться в 2 дивизии. Я просил развернуть их по французскому образцу, что отвечало всем военным требованиям и важнейшему управлению. В декабре представил расчеты и просил, чтобы прислали только людей, а все остальное сделаем здесь, что будет удобнее, дешевле и скорей. Но канцелярия решила по-своему. Ей до условий обстановки и существенных интересов нет дела. Она делает по трафарету и, сделав, думает, что исполнила свой долг. От нее-то мы и гибнем, ибо канцелярии до жизни никакого дела нет.
Долго они в Петрограде рядили, и наконец наперекор всем представлениям решили создать одну дивизию с артиллерией, с обозами, с лазаретами и т. п., как для французского фронта, так и для Салоник».
Однако все эти сложности поблекли на фоне известия о вооруженном выступлении, получившем известность, как восстание в лагере Ля Куртен. Сопротивление восставших было подавлено при помощи союзников, но в деталях этого события, как в капле воды, отразились многие проблемы, связанные с пребыванием русских солдат на Западном фронте.
Палицын отмечал:
«Наши бригады были выброшены в чужую страну, как выбрасывают щенков в воду… Какой-либо организации и устройства вне войсковой зоны не было, и наши люди брошены были в госпитали с чужими людьми, не знающими ни нашего языка, ни потребностей, ни привычек наших людей…»
И дальше:
«Для многих из них я, однако, был ставленник царя и старый бюрократ. Нельзя же разубеждать массу. Но что для меня, старого солдата, было сильным и неисправимым ударом – это вся обстановка людей, их выражение, их отношение.
Я увидел других людей, совсем других, чужих по всему, и это было очень больно, и этим болею до сих пор».
В Париже генерал постоянно сталкивался с союзниками, у него появилась возможность получать информацию о ходе военных действий на Западе из первых рук и, соответственно анализировать ее. Проблема единого командования, отсутствие скоординированности в планировании стратегических операций, развитие военной техники и военной мысли, участие огромных народных масс в военных действиях и особенности национальной психологии воюющих сторон, возможные условия будущих мирных переговоров – эти и подобные темы нашли свое отражение в записках Палицына.
Палицын писал:
«Вся 3-х летняя война дала нам яркие доказательства не только импотенции военной мысли, сколько импотенции в исполнении. По-крайней мере у нас все являлось сложным, трудным до невозможности, кроме одного – отдачи приказа об атаке, когда без всякой надежды на успех гибли и калечились сотни тысяч».
Возможность революции в других странах – участниках войны генералом не отвергалась, но и в эти выкладки были внесены коррективы:
«В начале войны, в 1914 г., я высказал мысль, что Германия будет побеждена, когда это захочет народ, т. е. когда он восстанет против власти. Теперь, после 4½ месяцев со дня революции и на основании всего пережитого я думаю, что германский народ никогда не восстанет, а после нашей революции тем более… Победа Германии – улучшение положения рабочего, а вместе с тем улучшение социального положения трудящихся классов. И это немцы сознают ясно».
«Русский человек иного склада и души, и дисциплину нужно достигать иными путями. Строгостью, но справедливостью… Немец храбр, в общем послушен, но наш, в единицах и в массах, храбрее, самоотверженнее и до сих пор был послушнее. Перед нами факты, что он может исполнить то, чего современный культурный человек, в массе, не может исполнить, но мы этой особенностью как-то не пользуемся».
Как и многие военные, Палицын должен был определить и свое место во взбаламученной революционным вихрем стране, и он находит для себя нужные слова и записывает их в дневник:
«Мое отношение к Временному правительству ясно… Я присягал ему и буду служить ему верой… Не по присяге только, а по любви и по осознанию пользы Отечеству. …Обратиться в крайнего я не могу, но желать, чтобы Россия жила в свободе и порядке, желаю, и буду способствовать, сколько хватит сил».
Однако столкновение с революционной действительностью в Петрограде поставило крест на возможности непосредственного служения стране, вернувшись в Россию. Приехав на несколько дней в Петроград, Палицын на месте в этом убедился.
«Все мои проекты обосноваться в России, вне Петрограда, рухнули, и я пришел к выводу, что лучше всего переждать год или 1½ во Франции, где, кроме того, могу работать, помогая Павлу Игнатьеву по разведочной части».
Приняв в начале 1917 года участие в проверке работы Русской миссии в Межсоюзническом комитете, Палицын планировал заняться военной разведкой, но заключение Брестского мира заставило отказаться его от этих планов[18]18
В.А.Авдеев. В.Н.Карпов. Секретная миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915–1917 гг… – М.: Вече. 2009. С.267
[Закрыть].
Но больше всего Палицына занимали вопросы, связанные с необратимыми революционными изменениями в России.
«События в нашем отечестве таковы, что вера в будущее его начинает колебаться. К внутреннему разладу прибавляется внешний. Украина, Кавказ, Бессарабия и Финляндия отделяются… Кто захочет, тот и провозгласит свою самостоятельность, благо петроградские правители, в лице Ленина и присланных, приглашают всех к такому отделению. Сплошной сумасшедший дом. Вместо великого еще в недавнем государства, в несколько месяцев могучее государство обратилось в ничто, и не от внешнего врага, а деяний умов и рук собственных сынов».
Он продолжает размышлять над причинами революционного взрыва и приходит к самым неутешительным выводам.
«Да, прежний режим и война подготовили события. Законодательные собрания (Дума в особенности) подготавливали переворот, ослабляя власть, старую, безличную и неумелую. Война, вызвав большое напряжение, глупо и нехозяйственно веденная в экономической ее части, ослабили народ материально и духовно. Генеральный штаб, того не подозревая, приготовил бойцов революции, и когда роспуск Думы вызвал накопившееся негодование и злобу, когда царь капитулировал вместе с его заместителем, взамен этой власти наверху оказался быстро сформированный Совет в Петрограде, и обалдевшее и мечущееся самозванное правительство из Думы, с места выпустившее все нити…
Не владея военной силой, она не владела телеграфом и страной, ибо все, что было губернских установлений: губернаторов, исправников, становых, урядников, полицию – она все это уничтожила, поставила что-то новое, вроде комиссаров и милиции. Образовалась одна общая административная трясина.
А Совет, рядом с Временным правительством, принялся за армию и блистательно провел свое разрушение, а с этим вместе разрушили и Россию».
Особенное неприятие и полное разочарование в бывших союзниках вызывает у Ф.Ф. Палицына Брестский мир и все, что с ним оказалось связано. И тут автор видит не только вину Германии, но и попустительство со стороны Англии, Франции и Соединенных Штатов. Но к большевикам и Германии претензии особые.
«Гнусную роль взяла на себя Германия. С каким, однако, презрением она должна смотреть на тех, которые с ними так пошло и быстро переговариваются.
… Переговоры похожи на игру кошки с мышкой.
Но в лице делегатов, представляющих собой 180 млн. большое государство, если смотреть на это серьезно, по-видимому, сосредоточилась вся умственная и нравственная слабость этого государства.
Они прибыли по приказу, чтобы во что бы то ни стало вести переговоры для заключения мира, ибо мир нужен для упрочения власти Ленина и прочих, но не для России».
Он вспоминает свои молодые годы, когда в его окружении были те, кто позднее ушел в революцию, и поражается, как после революции изменилось отношение союзников к его стране. Оказывается, «извне Россия была окружена врагами, с ней считались, как с большой военной силой, но не любили и не верили, ибо не знали ее. Знать слабости не значит знать народа, а о России знали, что она безличная, ленивая, неряшливая, пьяная и в делах не всегда чистая».
Как мало изменилось за прошедшие сто лет!
Германии Брестский мир был выгоден хотя бы потому, что выход России из войны автоматически укреплял позицию Германии на Западном фронте. И с той же рациональной точки зрения – такой мир должен быть невыгоден союзникам. Только сильная Россия могла оттянуть германскую армию от Запада.
Но вопреки всем доводам разума страны Антанты равнодушно взирали на унижение России. Ослабление России было им так же на руку, как и немцам. Интересы, как уже много раз было в истории, опять совпали.
11 ноября 1918 года в Компьене Германия и представители союзного командования подписывают соглашение о перемирии. Мировая война окончена, и теперь на повестку дня встают вопросы мирного урегулирования. На первое место выходит со своими мирными предложениями президент США В. Вильсон.
Летом 1918 года Ф.Ф. Палицын записывает в дневник слова, которые звучат поразительно современно:
«Очень возвышенна и даже благородна эта декларация. А разве наши формулы: ни аннексии, ни контрибуции, и пусть каждый народ сам определяется и решает, что с собой делать, отделяться или присоединяться – не хороши и не чувствительны? И Брест-Литовский договор, который должен был осуществить эти начала, – не прелесть ли? На самом же деле вышло одно предательство и насилие…
Не знаю, почему Вильсон может воплотить в себе все страдания и все вожделения народов, столь различных по их существованию и природе… И почему он все это может дать, он, временный руководитель сложной американской жизни. По какому праву он и американский народ намечают будущее устроительство и внутреннюю жизнь всего мира. Он, который почти три года смотрел бесстрастно, как потоками лилась человеческая кровь и гибло европейское достояние. Не ясно это мне, не ясны побуждения».
А в России разворачивается гражданская война, страну при самом ближайшем участии союзников рвут на части.
У Палицына, да и у многих представителей русской эмиграции, возможности выбора союзников в борьбе за свою Россию нет. Но и не реагировать на враждебное отношение к России он не может:
«Иначе говоря, Франция, т. е. государственные ее люди, для России нечего не сделают и, предоставив ее дела естественному ходу, будут исключительно заботиться о себе. Претендовать на это нельзя, но я думаю, что идя рука об руку по этому пути дело шло бы успешнее. Нет никаких оснований думать, что Англия и Америка пойдут по иному пути, т. е. забудут себя и будут думать о нас. Им самим не ясно, что такое Россия, что ей нужно. Современный порядок считается как порядок для России желанный, создавшийся по желанию народа. И зачем они будут вмешиваться во внутренние наши дела? Царское иго свергнуто, теперь в России желанная свобода, пусть русские ею наслаждаются. Мы же займемся там настолько, насколько это соответствует нашим интересам».
Немало горьких страниц занимает рассказ автора о его тщетных попытках повлиять на бывших союзников России, умерить их вполне корыстный интервенционалистский настрой, вызвать сочувствие к положению внутри страны, к оказавшимся на чужбине военным. Но судьба империи не волнует западные страны, они не понимают или не хотят понимать происходящее. Они готовы поддержать любой сепаратизм и даже объединение империи под эгидой мусульманской политики.
С одной стороны, неприятие методов революционного террора, с другой – понимание того, что Россия вообще может потерять свою государственность, – приводят Палицына к горькому конформизму.
«…Не нам здесь проводить по отношении России монархические начала. Если Россия их провозгласит, мы подчинимся этому, как подчинимся, если она скажет – быть Республике. И я буду честно служить последней, лишь бы она привела страну к порядку и к жизни…
Если бы меня привлекли в конгресс мира с правом голоса – я не пошел бы и отказался бы от этого, ибо считаю это … воровским … поступком…. Поступят ли так мои соотечественники, не знаю. Судя по тому, что делается, думаю, что они пойдут с чем-то соглашаться, что-то будут защищать и будут себя утешать, что исполнили свой патриотический долг. А я скажу, что они поступят как воры… в Смутное время… Ибо без полномочия от России никто от имени России с чужими не может … решать судьбы России».
В ниже приведенном отрывке Ф.Ф. Палицын четко обозначил свою позицию и свое отношение ко всему, что происходило в России в 1914–1920 гг.
«Я задолго видел последствия, которые должны были развиться из настоящего и прошлого, писал о них, записывал, убеждал, когда этому никто не верил… Изучая людей и жизнь и работая всегда для дела, я поневоле приобрел ту способность бесстрастной оценки людей и событий, крупных и мелких, которые для жизни мне казались необходимыми. Я одинаково мог окунуться в высший бюрократический мир и в мужицкую среду, с которой жил близко, чтобы познакомиться с их мышлениями, обычаями и мировоззрениями. Случайно все члены Царской семьи ныне налицо росли на моих глазах, и все проходило перед моими глазами с их особенностями и свойствами… Для меня это все люди, а не полуфантастические лица, о которых рассказывают в обществе и пишут в газетах небылицы. И мне все кажется, что особый ход моей жизни дал мне многое, чтобы правильно распознать жизнь, ее течения. Я любил и люблю людей. Я никогда не сужу их строго. Я знаю, что мы полны слабостей, но у всякого есть свои достоинства, и обязанность тех, кто должен жить с ними и управлять ими, пользоваться для блага дела последними и не давать ходу первым…»
Страницы «Записок» отражают не только непосредственную реакцию современника и участника грандиозных по своему масштабу событий. Благодаря их автору перед нами открываются разные миры, противоборствующие силы, участвующие в военных и политических действиях. Его специальные познания позволяют увидеть и оценить то, о чем редко говорят как о факторе побед или поражений в войне: о снабжении, о тыле, о дорогах, госпиталях, беженцах и просто мирном населении, которое оказалось в зоне боевых действий. Именно эта часть обустройства русской армии оказалась самой уязвимой.
С таким же знанием дела Палицын анализирует изъяны управляющего аппарата. Все вместе, по мнению автора, привело к разложению армии и гибели страны.
В силу своей должности Палицын оказался вовлеченным и в дела союзников, европейскую и международную политику.
Множество государственных и военных деятелей других стран попали в орбиту его внимания. Ллойд Джордж, Вудро Вильсон, Клемансо, Гинденбург и многие другие. У всех свои интересы в круговороте всеобщего хаоса. Мелькают люди разного социального статуса, появляются и исчезают различные организации: во всем неопределенность, мир меняется на глазах.
Америка в лице своего президента Вильсона выходит на сцену, диктует утомленной Европе свои предложения по устройству нового миропорядка.
И во всей этой сумятице русский генерал озабочен будущим России. Мысль о ее благе – главное содержание его записок.
* * *
Текст «Записок» публикуется по рукописи, находящейся на хранении в Архиве Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета под инвентарным номером «Title 17, U.S. Code».
При подготовке к изданию соответствующая часть рукописи и ранее опубликованного текста в журнале «Военный сборник» были сверены и разночтения внесены в публикуемый текст.
Как следует из текстологического анализа рукописи, автор только приступил к работе по редактированию текста своих «Записок», относящихся к пребыванию во Франции в 1916–1921 гг. Поэтому при подготовке к изданию текст был сокращен, из него были изъяты авторские повторы. Частично были сокращены многословные описания мирных инициатив воюющих сторон в 1917–1918 гг., а также повторяющиеся характеристики лиц из состава советского руководства.
Текст воспроизводится с изъятиями и правками в соответствии нормами русской орфографии и пунктуации. Стилистические особенности манеры автора «Записок» сохранены.
Оставлены без изменений характерные для эпохи и стиля автора особенности написания топонимов, названий городов и населенных пунктов, наименования государственных учреждений Российской империи и Советской России, обозначения времени, сохранены некоторые архаичные нормы речи. Используемые автором отдельные иностранные слова переведены и даны в пристраничных примечаниях. Текст газетных вырезок и иных авторских вставок, включенных в основной корпус памятника, переведены полностью и включены в общий текст без примечаний. Топонимы и наименования географических названий приводятся в соответствии с транскрипцией 1914–1918 гг.
При публикации составители постарались сохранить авторскую разбивку на абзацы, но в ряде случаев руководствовались смыслом и современными нормами оформления текста.
Авторские подчеркивания воспроизводятся в тексте без оговаривания. Общепринятые сокращения слов, обозначающих титулы, чины, рода войск и т. п. в тексте раскрыты. К номерам воинских частей и соединений добавлялось через дефис окончание, чтобы они отличались от чисел. Пропуски букв, явные описки исправлены также без оговорок. Пропущенные слова и предлоги воспроизводятся в квадратных скобках. Слова, прочитанные предположительно, также даются в квадратных скобках. В тех случаях, когда авторский текст не поддавался расшифровке, в пристраничных комментариях указывалось в скобках – [неразб.].
Даты в соответствии с общепринятыми правилами (до 1 февраля 1918) приводятся по старому стилю, в необходимых случаях рядом с круглыми скобками проставлена дата по новому стилю.
Тематические примечания даны в конце каждого тома. Примечания составлены на основании архивных документов, печатных справочных изданий, воспоминаний современников и сетевых справочников. В состав комментариев включены биографические сведения о лицах, упоминаемых автором в тексте, с акцентом на их деятельность в годы Первой мировой войны. Однако не все персональные справки равнозначны по информационной наполненности. Ряд фамилий, по большей части – иностранных, были написаны автором в соответствии с правилами старой орфографии и особенностями произношения иностранных слов на русском языке.
В случае, если автор регулярно использовал при упоминании того или иного человека сокращение его инициалов или титул, то эти особенности указаны в именных примечаниях. Лица, сведения о которых не обнаружены, а также лица с предполагаемым прочтением фамилий в примечания не включались, а упомянуты только в сводном именном указателе.
Издание снабжено именным указателем. При подготовке указателя и комментариев была использована справочная литература, а также ряд интернет-ресурсов, в том числе: www.dommuseum.ru; www.grwar.ru/persons; www.maxknow.ru; www.greatwar.co.uk; www. hrono.ru; www.militera.lib.ru; www.regiment.ru.; www.geni.com.; www. elan-kazak.ru.
Текст рукописи к печати подготовлен С.М. Артюховым, А.А. Литвиным и В.Л. Юшко.
Перевод с французского языка осуществлен Д.А. Белановским.
Составители выражают особую благодарность В.А. Авдееву, А.И. Барковец, И.Н. Засыпкиной, Е.Л. Киселевой, Е.Е. Колосковой, Л.В. Крячковой, А.В. Махалину, С.Г. Нелиповичу, И.К. Оганджанян, Е.А. Полуэктовой, А.Н. Сидоровой, М.В. Сидоровой, М.Р. Хайрулину, В.М. Шабанову за помощь в подготовке текста и примечаний.
