Текст книги "Человек, который не хотел любить (ЛП)"

Автор книги: Федерико Моччиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Это Танкреди захотел, чтобы он стал таким. Сначала Грегорио принял заказ с некоторым недоверием, но тут же понял: есть в этом какая-то выгода для Танкреди. Эта сеть разрешала в короткие сроки все его потребности, он легко находил решение любой проблемы или открывал ему все дороги. И с того дня стал смотреть на парня другими глазами.

Грегорио поддерживал с Танкреди отличные отношения. Его отец нанял Савини, когда мальчик был ещё очень маленьким, чтобы тот стал его воспитателем, его телохранителем, его водителем… но также, каким-то образом, чтобы он занял место отца. Он приехал на виллу, когда ему было около тридцати лет.

– Зачем тебе пистолет?

Маленький Танкреди показался в окне, выходящем в сад. Грегорио заметил его некоторое время назад, но не подавал виду. Танкреди, самый младший из детей, проявлял также самое сильное любопытство к его персоне.

– Пистолет? – он улыбнулся, поднимая взгляд к мальчику в окне. – Он нужен для того, чтобы плохие люди вели себя хорошо.

Танкреди повернулся, вышел в дверь и оперся на плетённое кресло, мирно стоящее в углу.

– А сколько в мире плохих людей? Больше, чем хороших?

Он созерцал его наивным взглядом с открытой улыбкой на лице, любопытный, ожидая его ответа. Грегорио прекратил смазывать пистолет и засунул его в кобуру, которую носил под правым плечом.

– Хороших людей ровно столько же, сколько и плохих. Но хорошие иногда забывают о том, во что они верили.

Танкреди понравился ответ, несмотря на то, что, наверное, он ничего и не понял.

– Тогда ты должен застрелить Джанфилиппо. Он сказал мне, что мы вместе поиграем в теннис, а сейчас он на корте со своим другом. Раньше он был хорошим, а теперь стал плохим.

Грегорио погладил его по голове.

– Ты не становишься плохим из-за таких мелочей.

– Но он же пообещал!

– Значит, он сделал только одну плохую вещь. Не хочешь посмотреть лошадей?

– Да, они мне нравятся…

Они пошли в конюшни и провели там весь остаток дня. Гладили юного арабского скакуна, который неизвестно откуда взялся. Грегорио понравился Танкреди. Он всегда хотел иметь сына, и, возможно, жизнь приберегла для него такой сюрприз. Но с тем, как он привык жить, это было бы не так-то просто.

У него всегда были серьёзные отношения, когда он долгое время пребывал на одном месте. Но с этой семьёй он жил уже несколько месяцев; ему хорошо платили, ему нравилось это место, и, может быть, на этот раз он задержится здесь дольше обычного. Кто знает, вдруг он встретит хорошую местную девушку и проведёт здесь всю жизнь.

Танкреди подёргал его за куртку.

– Грегорио, можно прокатиться?

– Тебе не страшно?

– Чего мне бояться? Это мой конь, мне его подарил отец.

“Конечно, а как ещё рассуждать этому малышу?”

– Но это не вещь, это животное, а животные не такие, как люди. У них есть инстинкты. Ты не можешь купить их: если ты ему понравишься, то проблем не будет; а если нет, то он никогда не станет твоим.

– Даже если я заплатил?

Грегорио улыбнулся.

– Даже в этом случае.

– Тогда как это сделать?

– С любовью. Идём, – он подхватил мальчика на руки, поднёс к лошади и постепенно притянул его ручку к гриве. – Вот так, погладь его. – Но едва Танкреди попробовал, лошадь заржала и резко подняла морду, так что мальчик тут же в испуге отдёрнул руку. Грегорио Савини рассмеялся.

– Лгунишка! Ты ведь сказал, что не боишься!

– Это ты напугал меня своими разговорами!

Грегорио опустил его на землю. Он был готов.

– Вот, дай ему это… – он протянул его кусочек сахара. На этот раз лошадь была спокойней, и Танкреди смог положить кубики ей в рот, прежде чем убрать руку.

А всего неделю спустя он уже сидел на этой лошади и прогуливался у ограды перед конюшнями. Грегорио контролировал процесс с помощью длинной узды и заставлял лошадь медленно идти по кругу. Сам Танкреди в пределах своих возможностей пускал коня рысью.

– Смотри, Грегорио… Он идёт, идёт… Сработало!

– Помни, что это животное, и оно нуждается в твоей любви.

Сидя верхом, Танкреди погладил его шею и что-то ему прошептал. Грегорио был рад, что научил его ездить верхом. Это была одна из многих вещей, которым он его научил. Но потом Танкреди вырос и после смерти Клаудине изменился. В девятнадцать лет он решил навсегда покинуть виллу Пиамонте. Он начал путешествовать и захотел, чтобы Грегорио Савини всегда был рядом. Возможно, и по этой причине Грегорио покинула мечта о сыне, потому что в некотором смысле он нашёл сына в нём, и к тому же без естественных осложнений в виде женщины. Их отношения становились всё крепче, хотя они всегда сохраняли некоторую дистанцию.

– Всё, мы на месте.

Лопасти стали замедляться в тот момент, когда шасси коснулись покрытой снегом земли. Они не успели ещё выйти из вертолёта, когда увидели бежавшего им навстречу старого индейца.

– Добро пожаловать! Как прошёл перелёт?

– Отлично, спасибо.

– Уверен, Вы захотите немного отдохнуть… В Вашем распоряжении две палатки. Внутри Вы найдёте новую одежду, в которой Вам будет теплее, как и просили. Я попросил принести Вам куртки из микроволокна с начёсом. Давайте-давайте, я буду ждать Вас снаружи.

Танкреди посмотрел на Грегорио и улыбнулся. Савини продумал всё до мелочей и за такой короткий срок. Такой человек – бесценен. “Мне повезло”, – подумал он и исчез в своей палатке. А чуть позже, когда он вышел, Грегорио и индеец уже были готовы. Все трое залезли в вездеход и по узким дорожкам поднялись на гору.

– Моё имя Пекин Пуа. Вообще-то, так меня зовут здесь. Моё настоящее имя очень длинное и гораздо труднее этого, так что Вам знать его бесполезно. Я настолько привык к своему нынешнему имени, что если бы кто-то назвал меня настоящим, я бы, наверное, даже не обернулся… Ха-ха… – он в одиночку рассмеялся, немного комически, что в конце концов превратилось в неудержимый кашель, который выдал его, как заядлого курильщика. Хотя в его словах не было ничего смешного.

Танкреди и Грегорио переглянулись. Последний развёл руками: в некотором смысле он чувствовал ответственность за эту бесполезную попытку устроить комедию. Танкреди улыбнулся ему. Это ведь тоже составляло красоту происходящего. Вездеход взбирался по узкой и крутой лесной дорожке. Солнце поднималось быстро, и некоторые снежные стены резко засветились. Снег сверкал и отражал розовый свет рассвета, который обнаруживал самые тёмные и скрытые закоулки.

– Остановимся здесь.

Все трое слезли с вездехода. Пекин Пуа закрыл двери и открыл большой багажник.

– Наденьте это… – он протянул им огромные снегоступы. Танкреди и Грегорио быстро натянули их. – А теперь возьмите это.

Он дал им то, ради чего на самом деле Танкреди хотел приехать сюда: арбалеты из углепластика. Лёгкие, превосходные, смертоносные. В пазу были десять готовых болтов, которые гипотетически имеют точность до трёхсот метров. Танкреди узнал об этом смертельном оружии из одной статьи, и то, что в Канаде существует эта новая форма охоты, мгновенно захватило его.

– Пойдём здесь. И держите это наконечниками вниз.

Пекин Пуа больше не шутил. Они медленно пошли по каньону и с большим усилием поднялись на холм свежего снега. Так они двигались больше часа, пока не оказались у входа в ущелье поменьше.

– Тс-с-с… – индеец присел на корточки за горкой. – Они должны быть здесь.

Потихоньку, аккуратно он высунул голову из-за камня. Улыбнулся. Да. Как он и думал. Спокойно расположившись на небольшом освещённом островке, они срывали крошечные ягодки с каких-то кустов. Солнце уже поднялось высоко и стало тепло. Танкреди и Грегорио подошли к камням и посмотрели туда, куда указывал Пекин Пуа. И тогда они увидели их. Это была чудесная пара белых оленей. Один из них был большим, высоким, важным; у него были сильные и мощные рога, и время от времени они запутывались в ветках, тогда он качал ими. Его шея едва ли не вырывала растения, такой сильной она была. Делая это, он помогал своей подруге есть, она собирала ягоды, которые падали на снег. Пекин Пуа взял бинокль со своей шеи и сфокусировался на этих двоих. А затем посмотрел на число, появившееся в объективе.

– Больше трёхсот метров. Это невозможный выстрел.

– Сложный, но не невозможный, – возразил Танкреди, освобождая предохранитель арбалета.

Индеец улыбнулся.

– Да, это почти невозможно, для этого нужно быть настоящим везунчиком.

Танкреди присел, поднял арбалет и оперся им о скалу. Затем посмотрел в прицел. Вдруг в прицеле появился тот олень. Великолепный, рассеянный, невинный. Под солнцем он продолжал свою борьбу с букетами кустов, едва ли не качаясь на них. Он танцевал рогами, сгибая спину и демонстрируя силу своих мускулов и этих диких копыт, привыкших с давних времён скакать по горам. А затем он убежал, словно что-то услышал. И быстро остановился в тишине. Он поднял голову и сфокусировал взгляд на одной точке. Он замер – спокойный, неподвижный, осторожный. Он что-то почуял: опасность, другое животное или, того хуже, человека. Олень резко обернулся один, два раза. Отражения солнца ослепляли, и он ничего не увидел. Тогда, неосмотрительный, он снова занялся кустом.

Танкреди поставил указательный палец на курок.

– Спокойно, – рука индейца резко опустилась на его арбалет. Танкреди повернулся к нему. Обратил на него пристальный взгляд. Индеец не расставался со своим мощным биноклем. – Смотри.

Он указал рукой в том же направлении. Танкреди снова посмотрел в прицел и переместил оружие на несколько миллиметров. Между двумя оленями неожиданно возник совсем юный белый оленёнок. Он неуверенно пытался шагать на своих стройных копытцах. Балансировал, время от времени падал ничком в снег. Тогда мать снова ставила его на ноги, помогая, как может, подталкивая снизу. Под солнцем между покрытыми снегом горами царила тишина.

Высокие сосны, покрытые снегом, пытались освободить свои кроны. А ещё слышался шум водопада, приглушённый этим новым снежным манто, которое накрывало всё пространство под деревьями; эхо легко плыло по всей долине. Семья белых оленей была свободна, счастлива, цельна в своём естественном цикле: жить, питаться, размножаться.

Пекин Пуа улыбнулся, глядя на них.

– Мы встретим и другие экземпляры чуть дальше, пойдём.

Танкреди лишь покачал головой. Грегорио понял, что тот хотел сказать. Он остановил индейца.

– Мы приехали на охоту, а не ради сантиментов.

– Но…

– Деньги, что Вы просили, и это довольно большие деньги, были уплачены не для того, чтобы вестись на эмоции.

Дискуссия так бы и продолжалась, если бы не неожиданный свист. Арбалет слегка дрогнул. Пролетела пуля. Пекин Пуа схватил бинокль обеими руками, сильно сжал и тут же поднёс к глазам, пытаясь проследить полёт этой пули в надежде, что мужчина промахнулся. С трёхсотметровой дистанции этот новоиспечённый охотник мог промахнуться мимо цели. Но вместо этого… Бах! Показалось, что эта безупречная сцена – двое молодых оленей, маленький между ними, белая гора за их спинами, белое манто на деревьях – резко разбилась вдребезги. Снег в их ногах из белого стал окрашиваться в красный. Индеец выронил бинокль.

– Вы промахнулись.

Танкреди вернул арбалет на место.

– Нет. Это была самая сложная цель. Я целился в него.

Маленький оленёнок согнул лапы и упал мордой в снег. Стрела пересекла череп, и рядом с ним медленно образовывалась лужица крови. Двое взрослых оленей замерли. Они смотрели на происходящее непонимающими взглядами. Охота закончилась.

– Возвращаемся в город.

11

Рим. Авентино. Танкреди бежал по улочкам вокруг древних арок, сначала по виа Аппиа, между римскими виллами и большими древними камнями.

Зелёные листья, тепло. Он занимался этим каждое утро, где бы ни находился: Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лондон, Рим, Буэнос-Айрес, Сидней. Для него бег был попыткой отвлечься; это помогало ему привести в порядок мысли, организовать рабочие дни, программы и желания. Лучшие идеи приходили в его голову во время бега. Они словно поодиночке выходили на свет, каким-то образом завершая каждый последующий его шаг.

Он придерживался своего ритма. В его крошечном айподе последней модели проигрывались мировые хиты: Шакира, Майкл Бубле, Coldplay… плэйлист, подготовленный для него Людовикой Биамонти. Она заняла место Арианны, и вот уже более трёх лет всё шло как нельзя лучше. Она была идеальным личным стилистом с безупречным вкусом. Собрала команду профессионалов, которые занимались мельчайшими деталями жизни Танкреди: даже вода, которую он любит, “Ty Nant”, была во всех его домах – как на Сицилии, так и в Пиамонте, как в Париже, так и в Лондоне, как в Нью-Йорке, так и на его крохотном островке на Фиджи. Эту воду он находил в любом месте, где бы ни находился. То же самое было и с винами, и с кофе, и с любым другим продуктом – всё испытывалось, проверялось и оценивалось, прежде чем занять своё место в различных домах, находящихся в его собственности. Но процесс на этом не останавливался: в конце каждого месяца проводилась полная проверка того, что есть и чего не хватает. Ведь Танкреди мог появиться в любой момент, и у него должно быть чувство, что он всё время жил здесь. Не было недостатка ни в свежем хлебе, ни в молоке, а также в газетах и информации, касательно последних важных мероприятий в том месте, где он находился, и международных событий.

Каждый год Людовика Биамонти полностью меняла обстановку, чтобы дома были свежими и по последней моде. Кроме дома на Фиджи, потому как это настолько красивый и естественный остров, что ничто не нуждается в переменах, которые несёт время. Там по проекту отличного архитектора вилла превратилась в драгоценный камень, укреплённый в скалах, в идеальной гармонии с островной зеленью. В доме был естественный бассейн. А внутри него жили мурены, акулы и большие черепахи за стеклом более десяти сантиметров толщиной. Ты словно купаешься в большом аквариуме безо всякого риска.

Гостиная в этом доме из белого дерева, которое поставляли из больших русских лесов, где Танкреди покупал земельные участки в течение нескольких лет, непомерно увеличивая свою империю, без чего его имя никогда и нигде не появилось бы. В глазах других людей он был простым парнем тридцати пяти лет, более или менее элегантным, которому нравятся красивые вещи. Но никто и никогда не мог бы представить, что он занимает первые места в списке самых богатых людей мира.

Людовика Биамонти подумала обо всём. Эта резиденция была просто очаровательной: элегантная гостиная, единственное окно во всю стену с видом на природу, диваны коричневого цвета идеально сочетаются с двумя картинами: “А, ты ревнуешь?” Поля Гогена и “Большой всплеск” Дэвида Хокни. В уголке также стояла инсталляция Дэмьена Хёрста “Физическая невозможность смерти в сознании живущего”. Этот дом был идеален для жизни с любимой. Возможно, поэтому здесь Танкреди оставался с меньшей охотой в течение своих путешествий. Потому что он был человеком культа, богатым, человеком, который не хотел любить. Этот дом, как и все остальные, никогда не услышит смех счастливой и любимой им женщины, как и никогда не насладится хохотом ребёнка. Однако Людовика Биамонти ещё не знала, что кое в чём ошиблась.

Через год после того, как он нанял её, Танкреди решил лично проверить все свои владения. Он аккуратно прошёлся по всем деталям – от холодильников до новых штор, от подушек до полотенец, от простыней до блюдец. Он бесконечно летал на своём самолёте и вернулся через несколько дней после того, как посетил все свои дома. И только тогда подписал её договор о найме.

– Она идеальна, берём её! – сказал он Грегорио. Однако потом, когда они вышли из офиса, он пристально посмотрел на старшего товарища. – Она ведь на самом деле замужем? Мне бы не хотелось снова встретить в своём бассейне Сару… – шутливо продолжил он.

Грегорио рассмеялся. Но на следующий день всё равно лично проверил документы, подтверждающие брак синьоры Людовики Биамонти с неким Клаудио Спателларо. Всё было точно. Они заключили гражданский брак и венчались в церкви. И только тогда Савини смог вздохнуть с облегчением.

Вдруг послышался гром. Это был словно знак свыше. В открытом небе, в отличный июньский день. Неожиданный. Жестокий. Глухой. И вдруг весь мир будто перевернулся. Небо потемнело. Солнце исчезло, и лёгкий ветер поднял несколько листьев с земли. Резко пошёл дождь, очень жестоко, яростно, обильно. Как настоящие кубики воды, которые падали сверху, сброшенные надоедливым арендатором, чтобы всем пришлось выслушивать его ночную болтовню.

Танкреди слушал Бена Харпера, когда оказался захвачен этим летным ливнем. Он ускорил шаг, уже совсем мокрый; вода промочила насквозь его футболку, шорты, трусы, носки и кроссовки. Ему захотелось смеяться; он, всегда такой точный, такой методичный, мужчина, которого раздражает любая неожиданность, возникшая на его пути, снова превратился в мальчишку под этим проливным дождём. Небо стало ещё темнее, и дождь был холодным. А мгновение спустя пошёл град. Он падал тут и там: большие и маленькие камни, которые разбивались обо всё вокруг – о мусорные баки, канализационные люки, машины. Это казалось таким простым способом попасть в цель с небес или странным концертом в продолжительном бешеном ритме, что-то из африканского репертуара.

Танкреди решил, что настал момент спрятаться от дождя. Чуть дальше по дороге он увидел церковь. В пару прыжков поднялся по лестнице и, оказавшись у входа, тут же нашёл укрытие. Но ветер продолжать завывать, даже показалось, что он усилился. Ветер и град стали попадать на него и здесь, и это пристанище ничем ему не помогло. Танкреди оперся на большую деревянную дверь. Та оказалась открыта. Он толкнул её обеими руками и вошёл. Больше всего в этой церкви его привлекли свет и тепло. Множество свечей всех размеров пылали в старинных канделябрах, одни маленькие и низкие, другие более скульптурные. Все огоньки дрожали, колыхались туда-сюда в направлении этого внезапного посетителя. Когда Танкреди прикрыл дверь, всё снова стало, как раньше. Дверь одиноко закрылась с глухим звуком и тогда, с другого конца церкви, до него донёсся хор голосов.

Две виолончели, альт, флейта и ещё несколько инструментов. Десять детей заканчивали арию, которая показалась ему прекрасной несмотря на то, что он услышал лишь последние ноты. За этим последовало долгое молчание. А потом перед хором запела женщина. На немецком. Напротив неё с улыбкой играла на органе старая учительница, так уверенно, словно это была самая простая вещь в мире. Неподалёку от неё другая женщина ласкала пальцами воздух, следуя ритму. Чуть дальше огоньки свечей, казалось, танцевали вместе с ней, и рисунки витражей будто внезапно изменили свой цвет, точно прогнали с неба тучи. Игра света и тени превратила атмосферу церкви в ещё более волшебную.

Erbarme dich, mein Gott, um meiner Zahren willen! Пожалей, Боже мой, моих слёз…

А потом вдруг, безо всякой причины, Танкреди обернулся. Он словно что-то заметил. Но ничего не было. Или было всё. В темноте, в нескольких шагах от него, в более плотной тени, она сделала шаг вперёд. И вдруг пламя свечей осветило её лицо. Танкреди, как заколдованный, открыл рот. Этот нежный профиль, эти глаза между синим и зелёным, эти лёгкие веснушки, эти каштановые волосы, которые казались светлее из-за отражений, эта женщина, эта красота, приоткрытые губы, идеальные белые зубы. Танкреди поморгал, словно не поверил своим глазам, словно это было лишь видение. Но в первую очередь он сильно удивился тому, что его сердце забилось чаще. Эта женщина была там, в нескольких метрах от него, в темноте церкви. Огоньки свечей танцевали и случайно освещали её, показывая всю полностью. Высокая и стройная; на ней была белая рубашка, а сверху синий жакет, джинсы и спортивные туфли. Танкреди попытался разгадать, откуда она вышла, кто она такая. Он посмотрел на её руки; на них были следы, они дрожали от холода или неизвестно из-за каких нагрузок. Но легко двигались в воздухе. Лёгкие, почти незаметные движения каждого пальца следовали ритму, танцевали в пустоте и идеально проигрывали каждую ноту. Скорее всего, она пианистка. Танкреди почувствовал себя заворожённым этими руками. Он снова посмотрел ей в лицо. Она с закрытыми глазами легонько покачивала головой вправо-влево под музыку.

Он вновь сосредоточил взгляд на её руках. Он искал обручальное кольцо, не нашёл его и впервые был счастлив. А когда пригляделся и увидел, то расстроился. И тут же подумал, что ничто не вечно, что он всё равно мог бы покорить её. Улыбнулся. И что за мысли приходят в его голову в церкви? Он смотрел на неё, не отрываясь. А если их взгляды пересекутся? Что он будет делать? Надо улыбнуться ей? Показать выразительным взглядом, как он хочет её?

И вот это случилось. Женщина медленно повернулась к нему, и её глаза встретились с глазами Танкреди. Она не отвела взгляда. И Танкреди показалось, будто глаза этой женщины проникли в его самую суть, в его сердце, в поисках древних сокровищ, которые он хранил, которые таились в спячке, как затворник в глубине тайного сундука. А она просто улыбнулась. Это была нежная и вежливая улыбка, улыбка женщины, которая просто разделила кое-что с этим мужчиной: страсть к музыке. Танкреди не смог ответить, не ответил на эту простую вежливую улыбку. Он отвернулся и сделал вид, что ничего не было: немного неловко опустил голову, сбитый с толку такой реакцией.

Вдруг музыка стихла. И Танкреди словно проснулся. Он обернулся. Направо. Налево. Обескуражено. Её уже не было. Тогда он услышал аплодисменты и смех. Он посмотрел в центр церкви: дети веселились вместе со своей учительницей посередине, а эта женщина присоединилась к ним. Он не мог ясно различать, что они говорили, но понял, что они, должно быть, знают её. Один вцепился в её жакет, другой смотрел на неё снизу; какая-то девочка улыбалась ей, а потом зевнула, чтобы привлечь её внимание. Тогда женщина присела, потрепала её по голове, и девочка крепко её обняла, несмотря на то, что её ручки не могли охватить даже половину её спины. Танкреди улыбнулся. Всё её любят. Ему хотелось бы быть одним из них. Он рассмеялся, представив, что сказали бы о нём его знакомые, если бы знали, о чём он думает. Ну, хотя бы так эта женщина подняла ему настроение.

София подняла Симону на руки; этой маленькой дьяволице было не больше шести лет, но в качестве компенсации она имела мелодичный и идеально поставленный голос.

– Итак… – сказала она с улыбкой, – у тебя чудесно вышло, как так получилось?

– Наша учительница Оля, – она подбородком кивнула на старую учительницу. – Это она научила нас всем трюкам…

София прижала её к себе.

– Но это не трюки. Нет никакого обмана в том, что ты делаешь, ты просто наслаждаешься своим мастерством, своими усилиями, подготовкой и страстью.

Симона обняла её, зарываясь лицом в её волосы.

– Да, но с тобой у меня получалось намного лучше…

София подыграла ей и прошептала на ухо:

– Да, точно, нам с тобой всегда было очень весело.

Потом она опустила её на пол. Симона снова побежала к группе детей играть.

Оля подошла к Софии.

– Я рада, что ты пришла.

– И я.

Она посмотрела на этих милых детей. У них были уникальные прямота, свет и чистота. Они пели до этого момента, и каким-то образом это их утомило, так что теперь они стали казаться взрослыми людьми, которые только и делают, что говорят о жизни. С одной только разницей: в них нет никакой хитрости.

– У них всех вышло очень хорошо. Вы исполнили хорал Баха… Не знаю, я была так очарована.

– Ага. Они могли сделать это ещё лучше. Мы все можем стать лучше. Именно Бах это и говорил всегда, – София притворилась, будто не слышала этого. Но Оля отлично её знала и решила, что это подходящий момент снова надавить на неё своим авторитетом: – Подумай о том, от чего ты отказалась. Если ты на самом деле не хочешь больше играть, я уверена, что ты станешь отличной матерью. Твоя жизнь снова заполнится.

Та не обернулась.

– Оля, моей жизнью была музыка. Игра на фортепиано была для меня тем, что я любила, люблю и буду любить, по этой самой причине я и решила отказаться от этого.

– Даже сегодня, после стольких лет, меня спрашивают о тебе многие известные маэстро. Им бы хотелось работать с тобой, ты могла бы давать концерты по всему миру. Они будут рады платить тебе, сколько пожелаешь.

– Да есть у меня деньги. То, в чём я нуждаюсь, не сможет мне дать никто.

– А в чём ты нуждаешься, София?

Тогда женщина посмотрела в глаза своей учительнице.

– В чуде.

После этого Оля не знала, что ответить. Она смотрела, как удаляется этот талант, эта девушка, это юное дарование, которое могло далеко пойти и вместо этого решило закрыться у себя дома. Она вздохнула.

– Ладно, ребята, давайте исполним последнее. Откройте страницу двенадцать, я хочу, чтобы на воскресной мессе все рты пооткрывали от “Ich will hier bei dir stehen”.

На улице совсем недавно закончился дождь. София остановилась на лестнице, ведущей в церковь, и глубоко вздохнула. Она закрыла глаза и вдохнула запах сырой травы, земли, жизни. Да, жизни. А на чём остановилась её собственная? Её восторг, ноты её сердца? Когда она вновь открыла глаза, он был там, на расстоянии нескольких шагов. Она видела этого мужчину в церкви, и её удивило, что какой-то странный тип пришёл послушать хор, но она тут же забыла о нём. Она решила, что это один из тех туристов, которые совершают пробежки по Авентино и любят зайти в какую-нибудь церковь. Очень красивый мужчина, и он ей улыбался. В какой-то момент ей показалось, что она его знает. Однако, если подумать, она точно никогда его раньше не видела. Он вполне может оказаться иностранцем. У него синие глаза, тёмные, яркие и, если присмотреться, холодные. Одежда ей не помогала, потому как на нём только футболка и короткие шорты.

Ожидая её у церкви, Танкреди воображал их знакомство. Какая фраза может быть подходящей для такой женщины? Он абсолютно ничего о ней не знал; он не мог определить ни её социальный статус, ни в каких школах она училась, ни её происхождение. Если она римлянка, то из какого района, где работает? Он знал только, что она отлично знает музыкальные ноты. Да, она пианистка или дирижёр, может, виолончелистка. Но он мало разбирался в музыке.

Они молча стояли на лестнице у церкви. Небо прояснялось. Словно совсем рядом, между зеленью и небом, радуга ознаменовала конец дождя. Танкреди посмотрел вокруг: этот особенный свет, они вдвоём спокойно стоят на лестнице. Ситуация становилась неловкой.

– Мы похожи на картину Магритта. Ты знаешь Магритта?

“Итальянец, – подумала София. – И смелый”.

Танкреди улыбался. София внимательно разглядывала его. Стройное телосложение, хорошо проработанное тело. Высокий и мускулистый, фигура пропорциональная. Он мог оказаться кем угодно, даже преступником. Однако его улыбка каким-то образом внушала доверие; то есть, было в нём что-то, что позволяло почуять его глубокие страдания. Она покачала головой в ответ на свои собственные мысли. Кажется, она насмотрелась фильмов. Он ведь не более, чем незнакомец, который хочет завязать разговор. Или того хуже – просто вор, который хочет украсть у неё сумочку, отвлекая её своей внешностью. Неосознанно она прижала к себе сумку.

– Да, я знаю Магритта. Но не помню ни одной картины, на которой двое персонажей попусту тратят время.

Танкреди вновь улыбнулся.

– Помнишь картину с трубкой? Он знал очень много людей. А сверху было написано: “Ceci n’est pas une pipe…”

– Что значит: “Это не трубка”. Я немного знаю французский.

– Не ставлю это под сомнение, – снова улыбнулся он. – Ты не дала мне закончить. Этой картиной он хотел сказать, что всё, что есть в мире, на самом деле не то, чем кажется. Трубка – это что-то большее, это не просто трубка; это проекция, это мужчина или женщина, которые раньше курили; или просто известная картина. Вот и мы… – Софии было трудно следить за ходом его мысли, но его улыбка и красота заставляли её чувствовать себя неловко, – в общем, мы не просто двое персонажей, которые попусту тратят время. Если бы нас рисовал Магритт, наверняка мы стали бы чем-то другим, мы были бы на одной из его картин в одной из огромного множества реальностей… Мы могли бы быть двумя любовниками из прошлого при дворе короля, или двумя людьми, гуляющими по Парижу или Нью-Йорку, или на лондонском газоне, или в большом театре; он представил бы нас героями какой угодно эпохи. Почему ты увидела в нас лишь потерю времени?

Едва ли не опьянённая этими словами, София увидела в своей фантазии все эти картины, которые расписывал ей Танкреди. Они двое – модели Магритта… И этот мужчина всё улыбался и говорил, а она его почти не слушала, потерянная в его глазах, в его забавной убеждённости в том, что всё возможно.

– А ты могла бы играть, представь: ты – пианистка в каком-нибудь парижском зале, а я стою рядом и перелистываю страницы партитуры.

И этот последний образ стал словно толчком; он вернул её назад к реальности, к невозможности всех этих фантазий.

– У меня для тебя плохая новость, – Танкреди был слегка шокирован, весь его энтузиазм так и застрял во рту. – Магритт уже давно умер.

София оставила его позади себя и стала быстро спускаться по ступенькам. Танкреди тут же побежал за ней.

– Ты меня напугала. Да, я знал это… Но почему ты вот так убегаешь? Подожди…

Он остановил её в самом низу, когда она уже была готова уйти. София посмотрела на руку, которая схватила её локоть, но не испугалась. Наоборот. Она заметила внезапный трепет, новое, абсурдное ощущение. Там, на церковной лестнице, она стала принадлежать незнакомцу. Она устыдилась этого желания, желания, которое неожиданно вторглось в неё в этот момент. Её сердце сильно забилось. “Что же я делаю? Я сошла с ума? Что со мной такое? Да. Разрушу свою жизнь, займусь любовью сейчас, здесь, на этой лестнице, прямо здесь. Пусть он возьмёт меня прямо на сырой земле”. Она даже не поверила тому, что только что пронеслось у неё в голове. Даже её дыхание стало прерывистым, быстрым. Она подняла к нему взгляд. Но Танкреди ничего этого не понял.

– Прости… я лишь не хотел, чтобы ты убежала, – он отпустил её руку. – Ты не думаешь, что всё происходит по воле случая? Сегодня просто ещё один день жизни. Я бегал, когда вдруг начался ливень, какого никто никогда не видел в наше время, и тогда я зашёл в церковь… Знаешь, как давно я не был в церкви? – Танкреди вспомнил о Клаудине, но всего на мгновение. – Почти двадцать лет… Мне нужно было встретить тебя, чтобы снова приблизиться к вере.

София улыбнулась.

– Не смешно. Такими вещами не шутят.

– Я видел, что ты улыбнулась…

– Ладно, я тоже ошиблась.

Танкреди остановился и стал глубоко дышать.

– Ты права. Начнём сначала. Разве это не может быть знаком судьбы? Ну, или чего-то ещё, что заставит нас двоих задуматься. Возможно, в наших жизнях не всё гладко, и мы должны начать всё сначала отсюда, с сегодняшнего дня… – София промолчала. Танкреди подумал, что, раз она не ушла и выслушала его, это уже маленькая победа. Он не должен терять времени, должен завоевать её в это мгновение. – Дай нам всего один шанс, давай узнаем друг друга получше, мы могли бы выпить по чашечке кофе в этом баре… – он указал на небольшой кафетерий неподалёку. – Проведём вместе немного времени… – он увидел, что женщина сомневается. – Час. Всего час. Мы поймём, если ничего не было, что не стоило и пытаться, что мы должны идти каждый своей дорогой. А если ты не дашь нам такой возможности? “Возможно, он милый. Возможно… Кто теперь знает, что он хотел сказать мне…” Ты будешь задаваться такими вопросами всю оставшуюся жизнь, и я тоже, но ответов мы уже не найдём, и эти сомнения останутся с нами навечно…