Текст книги "Антология сатиры и юмора России XX века. Том 14"

Автор книги: Фазиль Искандер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)

Предположения по поводу столь длительной консервации скромного памятника стратегической победы нашего лихача были прерваны появлением официантки с дымящимися чашечками кофе на подносе.

* * *

Пока шофер рассказывал свою историю, я следил за дядей Сандро. Он поглядывал на шофера, можно сказать, с гётеанской, олимпийской доброжелательностью, поощрительными кивками подчеркивая наиболее сладостные детали. Казалось, выражение лица его говорило: да, растут у нас хорошие рассказчики, возможно, и не без нашего влияния.

Реплики застольцев были выслушаны им тоже достаточно поощрительно. После этого он взял со стола чашечку кофе.

– Раз уж заговорили о дорожных делах, – начал он, отхлебывая кофе, – я тоже кое-что расскажу. Если кто-то из вас уже слышал эту историю – ничего, еще раз послушает. Хороший рассказ – как песня, его много раз можно слушать.

Три года тому назад в один мартовский вечер мне надо было срочно поехать в село Анхара. Дело там у меня было с одним человеком. Такое дело, которое никак нельзя отложить до утра. Я спускаюсь к дому моего соседа Тенгиза и оттуда звоню моему племяннику Кемалу. У него машина.

Так, мол, и так, говорю, надо срочно ехать в село Анхара. Немал, как обычно, минут десять мыкал в трубку, а потом говорит:

– Не обижайся, дядя, но я сегодня не могу ехать.

– Чего это ты не можешь ехать?

Опять засопел. Вообще, чтобы с нашим Немалом дело иметь, надо с буйволиными нервами родиться. Но выхода нет, машина нужна.

– Мы, летчики, – наконец переходит он к словам, – верим в предчувствие… Да и погода плохая… Завтра поедем…

Завтра! Завтра уже поздно будет для моего дела.

– Твое предчувствие, – говорю, – это твоя лень, с которой я борюсь уже шестьдесят лет. И какой ты летчик, если ты уже тридцать лет не летаешь, а сидишь в диспетчерской? И какой ты племянник, если в год раз не можешь повезти меня на своей машине?

Одним словом, заставил его приехать. Погода в самом деле плохая. Идет мокрый снег, но на земле не держится, тает. Сажусь, едем. Только выехали за город, он вдруг говорит:

– Предчувствие меня не обмануло.

Так говорит, как будто уже что-то случилось. Но дорога нормальная, и мы едем нормально. Я смотрю на него, а он, как обычно, молчит, вперед смотрит. И на голове его эта замусоленная беретка, которую я ненавижу. Сколько раз я ему объяснял, что беретка кавказскому мужчине вообще не идет. Беретка идет латышам. Эстонцам тоже идет. Нет, он за рулем всегда в беретке. И главное, никак не снашивается. Уже лет пятнадцать, как только сядет в машину, беретку надевает. Выходит – беретку в карман.

– Что означает твое предчувствие? – спрашиваю у него.

Минут пять молчит.

– Забыл, – говорит, – свою корреспондентскую книжку.

У него в самом деле есть такая книжка, как будто он внештатный корреспондент журнала «Советская милиция». Есть такой журнал в Москве. У него там товарищ работает, и тот подарил ему такую книжку. Если выпивший едет за рулем и милиция его останавливает, он им эту книжку сует, и они только честь отдают.

– Книжка твоя нам не нужна, – говорю, – я не собираюсь с тобой выпивать. Поговорю с человеком – и назад.

– Погода, – морщится он, – и к тому же село абхазских эндурцев надо проезжать.

– Погода, – говорю, – нам не мешает, мы не верхом едем. А эндурцев оставь мне. Я с ними уже восемьдесят лет имею дело. И дома у меня жена-эндурка, как больной зуб во рту, но, как видишь, я до сих пор жив.

Недоволен моими словами. Молчит и только на скорость нажимает.

– Спокойней, – говорю, – ты не в самолете… Все-таки мокрый снег идет.

Едем дальше. Уже доехали до Орехового Ключа, а он вдруг говорит:

– Ты как жена моя Галя…

И больше ничего не добавляет. Вот так что-нибудь скажет – и на полпути остановится.

– Чем это я похож на твою жену? – говорю.

– Она тоже, – говорит, – как только сядет в машину, учит меня ездить…

Ладно. Едем дальше. Все спокойно. За несколько километров от эндурского села, которое мы должны были проехать, он вдруг останавливает машину и кивает в окно:

– Посмотри!

Я смотрю – какой-то «Москвич» уткнулся в кювет, и только зад торчит. Кемал открывает дверцу и подходит к машине. Обошел, возвращается.

– Ну что там, – говорю, – люди не пострадали?

– Людей нет, – говорит, – но машину сильно покалечило.

– Главное – люди, – говорю. – Едем своей дорогой.

И вот мы уже проезжаем это эндурское село, и он снова останавливает машину. Кивает. Смотрю – на этот раз «Жигули» валяются в кювете. Он опять вышел и посмотрел, но людей не оказалось.

– Видно, – говорит, – здесь большая пирушка была, и все перепились.

– Конечно, – говорю, – они сахар и всякую дрянь к вину добавляют, а потом с ума сходят.

– Наши не лучше, – говорит Кемал. – Хорошее вино сейчас редко где выпьешь.

Это правда. Люди сами испортились и вино портят сахаром и всякой отравой.

Проехали мы еще немного, и тут нас обгоняет таксист. Он уже ушел вперед метров на двадцать, и вдруг из-за поворота выскакивает трактор «Беларусь» и идет прямо на такси. Я уже думал – ударит, но таксист оказался настоящим джигитом. Увильнул из-под трактора и проехал.

Тут тракторист заметил нас и бросил этого таксиста. Идет как танк. Я думал – Кемал увернется, как этот таксист, а он затормозил и стал. Трактор нас так ударил, что мы отлетели назад метров на десять. Здорово тряхнуло. Но мы живы, а с Кемала даже его проклятая беретка не слетела. Трактор – мимо, и я услышал пение. Поет, сукин сын!

Выходим из машины. Смотрим: спереди – как это называется? – бампер весь согнулся и правое крыло вдавилось в колесо. Кемал завел мотор, но колесо не крутится. Крыло его держит.

– Почему, – говорю, – ты не увильнул, как тот таксист?

– Откуда я знал, что он сумасшедший! – говорит.

– Он пьяный, а не сумасшедший, – говорю.

Вылезаем из машины, пробуем разогнуть крыло, но ничего не получается. И туг я вспомнил то, что случилось на этой же дороге больше сорока лет назад.

В тысяча девятьсот тридцать первом году мы на лошадях ехали домой из Кенгурска, где были на оплакивании одного человека. Нас, чегемцев, было человек десять, и женщины с нами были. И вот тогда мы увидели в селе Tамыш первый трактор. Он пахал поле, а на дороге стояли человек пятьдесят местных крестьян и смотрели, как он пашет. С нами был охотник Тендел. И Тендел, когда увидел пашущий трактор, от удивления закричал:

– Какое же чрево было у чудища, из которого вывалилось это чудище!

И тогда все засмеялись простоте нашего Тендела. Он уже машины видел, но не мог поверить, что трактор – это тоже машина. Потому что с детства привык к одной мысли – пашут на живых! И он от неожиданности решил, что трактор – это такое животное, которое водится в России, и теперь его перегнали к нам. И тогда мы, посмеявшись над словами Тендела, поехали дальше и вступили в это село, где сейчас нашу машину ударил трактор.

В то время там русские рабочие расширяли дорогу. И вот что случилось. Я почему-то немного отстал. На дороге валялась доска. Лошадь моя задней ногой наступила на конец доски, и от этого другой конец доски приподнялся и шлепнулся в лужу, возле которой на корточках сидел рабочий. И эта доска все лицо его обрызгала грязью.

– Эй, чернозадый… твою мать! – крикнул рабочий. – Не видишь, куда лошадь идет!

«Чернозадый» я еще стерпел бы, хотя это неправда, в нашем роду все светлые. Но «мать», конечно, я не мог стерпеть! Тогда не мог! Сейчас все терпим!

Я повернул лошадь, подъехал к этому рабочему и от души ударил его камчой по спине. Он завыл, и тут со всех сторон подбежали ко мне рабочие, кто с лопатой, кто с киркой. Хотели избить. Но я кручусь на своей лошади, не даю себя ударить, а сам лупцую камчой налево и направо, так что клочья рубашек летят, и при этом приговариваю:

– Если ваша власть, зачем не сидите в Кремле?! Зачем здесь дорогу строите?!

Сам не знаю, что кричу, и только камча моя свистит в воздухе. Конечно, они меня через две-три минуты достали бы, но тут наши заметили, что случилось, прискакали и разняли нас.

Все бы кончилось мирно, если б не этот эндурский десятник, который рабочими командовал. Он имел зуб на моего отца. Дело в том, что его отец жил в Кенгурске и торговал в магазине. В 1927 году он прокушал десять тысяч казенных денег и ушел от государства в лес.

И вот однажды он пришел в наш дом как абрек. По нашим обычаям, как вы знаете, абрека положено принять, накормить и, если надо, спрятать. Но какой же он абрек? Абрек – это мужчина, убивший кого-то за оскорбление или отомстивший за близкого родственника. Мой отец вообще не любил абреков, а тут напоролся на этого жулика. И отец его прогнал из дому.

– Если каждый торгаш будет уходить в абреки, – крикнул отец, – на вас чегемских лесов не напасешься!

Мой отец был резкий, прямой. И он, конечно, опозорил этого человека. И сын его затаил обиду и сейчас через четыре года решил мне отомстить.

– Езжай, езжай, – крикнул он мне вслед, – это тебе даром не пройдет!

Я тогда ему не поверил. Но, оказывается, этот десятник уговорил рабочих пожаловаться на меня в суд. И они пожаловались. И вот в Чегем приезжает один мой друг из Кенгурска. Он об этом узнал и решил меня предупредить.

– Дело плохо, – говорит, – но у нас в Кенгурске есть хороший адвокат-ебрей. Он тебя выручит.

Этот мой друг «еврей» не мог сказать – «ебрей» говорил.

– Нагрузи, – говорит – ослика орехами, копченым мясом, сыром и поговори с ним.

Приезжаю к этому адвокату, разгружаю мешки и рассказываю про дело.

– Постараюсь найти выход, – говорит адвокат, – но это трудно, потому что Сталин любит рабочих, а крестьян ненавидит.

– А что ему сделали крестьяне? – удивляюсь я.

– Это ты у него спроси, – говорит. – Приезжай через неделю, а я за это время все выясню. Еще два мешка орехов прихвати. Хорошие у вас орехи, сочные.

– Помоги, – говорю, – а за орехами дело не станет.

Через неделю приезжаю.

– Танцуй, – говорит адвокат, – я все уладил! Я поговорил с этими рабочими и сразу понял, кто они такие. Они выдавали себя за жителей Курска. Но я по их выговору сразу понял, что эти курские соловьи на самом деле кубанские казаки, сбежавшие от раскулачивания. Эн-дурского десятника они могли обмануть, но не меня, керченского еврея. Мы обо всем договорились, и они уже взяли свою жалобу назад.

Я от души поблагодарил его.

– Езжай, – говорит, – а в случае чего всегда обращайся ко мне. Чуть что – тряхни грецкий орех и приезжай!

И вот я еду домой, а сам про себя думаю: что за время, в котором стоим! Раньше казаки камчами били рабочих. А теперь казаки превратились в рабочих, и я, как казак, побил их камчой.

Вот так мы это дело тогда уладили, и теперь я возвращаюсь к машине, которую почти на этом же месте через сорок с лишним лет ударил пьяный тракторист. А сейчас вы сами подумайте, какое время прошло между тем первым трактором, который Тендел принял за российского буйвола, и этим трактористом, который своим трактором машины гробит. И при этом поет!

И вот, значит, ночь. Идет мокрый снег, а мы стоим на дороге и никак не можем оторвать крыло от колеса. Недалеко от этого места мы заметили огонек и решили пойти туда и попросить у хозяина лом.

Входим во двор. Навстречу с лаем собачонка, а потом и сам хозяин. Хозяин выпивший и нас в дом тащит, чтобы по стаканчику угостить. Еле отцепились. Но вот наконец он достал лом, зажег фонарь и пошел с нами к машине.

Втроем кое-как выправили крыло, сели в машину и поехали дальше. На обратном пути решили заехать в милицию и вместе с ней поймать этого бешеного тракториста. Километрах в десяти от этого села был маленький городок, и там, конечно, можно было найти милицию.

И вот мы с Немалом приезжаем в село Анхара к этому человеку, с которым у меня было одно неотложное дельце. Я Кемала оставляю на кухне, а сам с хозяином поднимаюсь в дом, и там мы о своем деле как следует поговорили. Вам об этом не обязательно знать.

Спускаемся в кухню, и я вижу – мой Кемал сидит возле горящего очага и на вертеле жарит копченое мясо. Видно, давно жарит, потому что в кухне запах и с мяса жир капает на угли.

– Что делаешь? – говорю.

– Детство вспомнил, – отвечает Кемал, – люблю жарить мясо на вертеле. Хозяйка уговорила остаться. Поужинаем, выпьем, переночуем, а завтра поедем.

– Нет, – говорю, – никак нельзя. Ты забыл, что мы должны поймать этого негодяя, который с песней наехал на твою машину?

– Останемся, – мямлит Кемал, продолжая крутить вертел, – завтра найдем тракториста… Я чувствую – сегодня еще что-нибудь может случиться…

– Все, что могло случиться, уже случилось, – говорю. – Вставай, едем!

Хозяин тоже уговаривает остаться, но я твердо держусь, и Кемал неохотно встает, отдает вертел с шипящим мясом хозяйке, натягивает на голову свою беретку, а сам глаз не сводит с дымящегося мяса.

– Ну тогда, – говорит хозяйка, – я вам дам это мясо на дорогу. Вы его пожарили, вы его и съедите!

– Спасибо, не откажемся, – говорит Кемал.

От нашего Кемала с ума можно сойти! Он считает, что, раз он живет на зарплату, все его обязаны обслуживать. Хозяйка сдергивает мясо с вертела в целлофановый мешочек, туда же кладет аджику и туда же кидает несколько головок лука. Хороший лук. Как яблоко, такой лук.

Этот мешочек, наполненный мясом и луком, Кемал аккуратно так укладывает за спинкой заднего сиденья, как будто был в гостях у родственников, а не у людей, которых в первый раз видит.

Едем назад. Снег перестал. Дорогу хорошо видно. Вдруг – впереди стоит «Волга», а рядом какой-то человек машет рукой, чтобы мы притормозили.

– Я буду с ним говорить, ты молчи, – предупреждаю Кемала.

Чтобы с эндурцем говорить, хорошая политика нужна. А Кемал этого не понимает. Или молчит, или вываливает все как есть. Поравнялись. Вижу – машина наполнена людьми. Тот, что стоял возле машины, подходит к нам. За спиной охотничье ружье, а что в голове – понять трудно.

– Трактор «Беларусь» не встречали? – спрашивает.

– Нет, – говорю, – а что случилось?

Он долго смотрит и ничего не отвечает.

– Что-нибудь случилось? – говорю.

– Ничего, – говорит, – трактор «Беларусь» ищем.

Он к своей машине, а мы едем дальше.

– Почему не сказал? – спрашивает Кемал.

– Подальше от них, – говорю. – может, они ищут ненужных свидетелей.

Едем. Километров через пять – снова встречная машина, и она останавливается возле нас.

– Трактор «Беларусь» не попадался? – кричит из окна водитель.

– Нет, – отвечаю, и едем дальше.

– По-моему, – говорит Кемал, – это облава на трактор «Беларусь».

Точно! Кемал иногда правильно соображает. Конечно, они ищут этого тракториста, чтобы отомстить ему. Опрокинутые люди собрали своих родственников и теперь ищут этого дурака, а про свои машины забыли.

Едем. У самого выезда на трассу вдруг мне показалось, что я услышал тарахтенье трактора.

– Быстрей, – говорю, – он где-то близко.

– Откуда взял? – спрашивает Кемал, но скорость не прибавляет.

– Мотор слышал, – говорю, – быстрей!

– Нет, – говорит, – я ничего не слышал.

От этого Кемала с ума можно сойти! Как он мог услышать, когда глухой, как мельник. Он, конечно, не совсем глухой, но глуховатый. Вечно уши прочищает, как будто от этого лучше будет слышать.

Минут через пять выезжаем на трассу, но здесь уже ни мотора не слышно, ни трактора не видно. И как раз возле трассы на этом месте с одной стороны улицы магазин, с другой стороны – тракторный гараж, а рядом – сторожка, и свет горит.

Я подхожу к воротам гаража. Они заперты, но главное – свежих следов нет, сюда он заехать не мог. Подымаемся в сторожку. Там железная печка горит, стол, а за столом два человека играют в карты. Ясно, что один из них – сторож гаража, а другой – сторож магазина.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Вы сторож магазина, – рукой на одного, – а вы сторож гаража, – рукой на другого.

– Правильно! – говорят они и вскакивают от удивления. А я правильно угадал, потому что сторож магазина должен был сидеть напротив окна, чтобы время от времени следить за магазином. Я их решил сразу оглушить, чтобы они от растерянности в дальнейшем правду говорили.

– У вас не хватает трактора «Беларусь», – говорю сторожу гаража.

Но этот подлец, оказывается, успел взять себя в руки.

– Нет, – говорит, – у меня все трактора на месте и ключ от гаража в кармане.

Не поддается. Тогда я ему все рассказываю, как было, но он все равно не поддается. Говорит – это был чужой трактор. Врет, конечно, больше здесь никаких гаражей нет.

Я поворачиваюсь уходить, а Кемал как сел у печки, так и сидит. Не двигается. Как будто я должен мстить за его машину.

– Чего расселся, – говорю, – поехали в милицию!

Кряхтит, встает, вынимает из кармана беретку. Выходим. А у меня все еще сидит в голове шум этого тракторного мотора. Если я его в самом деле слышал, он далеко не мог уехать. Тогда где он? В этом месте рядом с улицей была большая поляна. Посреди поляны росли какие-то кусты. Кемал уже сел в машину.

– Подожди меня, – говорю, а сам иду через поляну. Только зашел в кусты – в трех шагах от меня трактор «Беларусь». Я на него смотрю, и он вроде на меня смотрит. Я молчу, он молчит. Темно. Человека не видно.

– Он здесь! – кричу и бегу к машине. А в это время трактор затарахтел, развернулся и давай удирать через поляну. Кемал включает мотор, и мы за трактором. Он уже проехал поляну, залез в кювет, я думал, он там застрянет, но нет, вывалился на проселочную дорогу. Мы за ним, но дорога такая плохая, что догнали только минут через пятнадцать. Сигналим, сигналим – не останавливается. А дорога все хуже и хуже. Наконец Кемал тормозит.

– Что, – говорю, – страшней «мессершмитта»?

– Да нет, – морщится Кемал, – жалко машину гробить… Он без милиции все равно не остановится.

Выезжаем на трассу и едем в милицию. Входим. Вижу, за барьером дежурный лейтенант. Грузин. Рядом его помощник. Мингрелец. А в углу сидит молоденькая женщина – пойманная проститутка. Я по-грузински рассказываю лейтенанту все, что с нами случилось. А Кемал в это время что делает? Облокотился о барьер и разговаривает с этой женщиной, как будто на бульваре с курортницей знакомится.

– Я знаю этого хулигана, – говорит лейтенант, – у него бездетный дядя. Местный агроном. Он его всегда выручает. Но на этот раз – или я, или он.

Лейтенант дает приказ своему помощнику ехать на поиски этого тракториста. Я окликаю Кемала, а он на меня не смотрит. Продолжая разговаривать с этой женщиной, достает из кармана беретку.

Едем. Работник милиции на своей машине, мы на своей.

– Как тебе не стыдно, – говорю, – на глазах своего дяди, на глазах у милиции разговаривать с районной проституткой?

– Она не проститутка, – нахально отвечает Кемал, – просто неопытная женщина попала в плохую компанию. Я хочу ей помочь на работу устроиться в нашу столовую.

И это он мне говорит! Как будто я его не знаю! Ладно, думаю, дома поговорим.

И вот мы часа два крутимся по проселочным дорогам, но нигде его нет. Тракторный след мы потеряли, когда он с дороги свернул на чайную плантацию. Мы уже решили выехать на трассу, как вдруг впереди нас прямо из оврага выползает трактор и летит. Мы за ним. Этот милиционер оказался храбрым парнем. Обогнал трактор, остановил машину и выскочил из нее с пистолетом в руке. И тут трактор остановился.

Подходим и видим – в тракторе сидят двое. Здоровый парень лет тридцати с вылупленными бычьими глазами, а рядом десятилетний мальчик.

– А ну вылезай! – приказывает милиционер. Но тот вцепился в руль и сидит. Тогда милиционер вместе с Немалом с трудом выволакивают его из трактора. Как только вытащили – обмяк. Стоит и качается, как осенний кабан, опьяневший от виноградных выжимок.

Милиционер вытащил из кабины литровую бутылку чачи, уже наполовину пустую.

Что оказалось? Оказалось, что этот тракторист решил подхалтурить и вспахал приусадебный участок одной вдовушке. За это она его накормила, напоила и еще домой дала литр чачи. А он взял ее мальчика покатать на тракторе. Уже в тракторе еще пол-литра чачи выпил и совсем взбесился.

Теперь нам надо ехать в милицию – а Кемал что делает? Ни один человек в мире не угадает, что Кемал будет делать через минуту. Он берет у этого милиционера бутылку, вынимает из кармана платок, обливает его чачей, ставит бутылку на землю и, повернувшись к фарам своей машины, начинает чистить свой пиджак. Милиционер ждет, преступник ждет, я жду, а он спокойно чистит свой пиджак, хотя если уж в мире что-нибудь нуждается в чистке, так это его беретка. У меня душа к горлу подошла.

– Что ты делаешь? – говорю. – Другого места не нашел?

Спокойно продолжает чистить. А милиционер волнуется и правильно делает, потому что те, что ищут тракториста, могут наткнуться на нас, и тогда неизвестно, что будет.

– Да я тут, – мямлит Кемал, – пока этого кабана вытаскивали из кабины, мазутом обмазался.

Наконец почистил пиджак, но, главное, послушайте, что дальше делает. Вообще, если с Кемалом связался, – или умирай от стыда, или умирай от смеха. Закрывает бутылку пробкой и несет в свою машину. Что ему в руки ни попадет, все тащит в свою машину. Слава богу, тут милиционер опомнился.

– Извините, – говорит, – но бутылка с чачей проходит как вещественное доказательство.

А Кемалу что? Не получилось сегодня – завтра получится. Я думаю, если сунуть ему в руки динамит, завернутый в газету, он его тоже потащит в свою машину. Он считает, что, раз он живет на зарплату, все его должны обслуживать.

Наконец садимся в машину и приезжаем в милицию. Там составили акт, и по этому акту тракторист должен был уплатить Кемалу тысячу рублей. Тракторист без слов подписал акт. А что ему? Платить все равно будет дядя.

– Сколько машин опрокинул? – спросил лейтенант.

– Четыре, – говорит тракторист.

– Признайся, если больше, – говорит лейтенант, – а то потом хуже будет.

– Клянусь дядей, четыре, – говорит тракторист.

– Другие убежали, – добавляет мальчик.

– Дорого твоему дяде обойдется это хулиганство, – говорит лейтенант, – но на этот раз ты сядешь в тюрьму… Или я уйду с работы…

Лейтенант задержал тракториста, а своему помощнику приказал отвезти мальчика домой и по дороге проверить все опрокинутые машины. Мы тоже поехали.

– По-моему, – говорю Кемалу, – ремонт тебе в тысячу рублей не обойдется.

– Ничего, – говорит Кемал, – у них денег куры не клюют… Лейтенант понял, что я на зарплату живу.

Только доезжаем до Орехового Ключа, и вдруг у поста останавливает милиционер. Подходит. Кемал открывает окно:

– В чем дело?

– Права, – говорит милиционер, пригибаясь к окну.

– А что я нарушил? – спрашивает Кемал.

– Пьяный сидишь за рулем, вот что нарушил.

Кемал начинает хохотать.

– Смейся, смейся, – говорит милиционер.

– Я уже целую неделю в рот рюмки не брал, – говорит Кемал.

– Повезу на экспертизу – хуже будет, – говорит милиционер.

Ну, думаю, поздно едем – значит, едем с пирушки, решил на нас деньги заработать. Но он не знает, что из Кемала деньги на тракторе «Беларусь» не вытянешь.

– Пожалуйста, поехали, – говорит Кемал и открывает заднюю дверцу. Милиционер уже просунулся, и тут я у него спрашиваю:

– Откуда ты взял, что он пьяный?

– От него водкой воняет, – говорит милиционер, – даже с дороги слышно.

И тут я понял, в чем дело.

– Стой, – говорю, – это не он, это его пиджак.

– При чем пиджак? – удивляется милиционер. Тут я ему рассказываю, как Кемал чистил свой пиджак, а он не очень верит и на закуску, которая за сиденьем лежит, одним глазом смотрит.

– Снимай пиджак, дай понюхать, – говорю Кемалу. Кемал хохочет и от смеха не может снять пиджак, а милиционер ждет. Кемал сунул ему пиджак. Милиционер понюхал его один раз, понюхал его второй раз и молча закрыл дверцу машины. Недоволен, что мы не попались.

Кемал надевает пиджак, и мы едем. Снова повалил снег, и впереди почти ничего не видно. А Кемал едет посреди шоссе. Я боюсь, что он столкнется со встречной машиной.

– Почему посередине дороги едешь, – говорю, – держись правой стороны.

– Покрышки, – бубнит Кемал и километра через два добавляет: – По краям шоссе колдобины…

– Чего ты покрышки экономишь, – кричу ему, – когда такой снег идет! Столкнемся со встречной!

Надулся, но все же перешел на правую сторону. И только мы проехали метров двести, как вдруг из-за эвкалипта, стоявшего возле дороги, вываливается пьяный эндурец и падает почти прямо под колеса. Кемал нажимает на тормоза, мы выскакиваем, думаю – все, убили человека. Нет, шевелится. Весь рукав разодран до самого плеча. Он ударился о то крыло машины, которое раньше ударил трактор. Кемал все-таки молодец. Недаром летчиком был. Успел тормознуть.

Мы подняли пьяного, но он ничего сказать не может, мычит хуже Кемала. Я его растряс как следует, и он немножко пришел в себя.

– Ребята, – говорит, – довезите домой… Деньги дам сколько хотите…

– Деньги не надо, – говорю, – но где ты живешь?

– От шоссе, – говорит, – первый поворот направо, и сразу мой дом.

Сажаем его в машину и едем. Он спит. Кемал свернул на повороте, и едем по проселочной дороге. Снег идет, почти ничего не видно. Наконец увидели первый дом. Толкаю нашего пассажира.

– Нет, – говорит, – мой дом дальше будет. Теперь я его все время толкаю, чтобы он не пропустил свой дом.

– Вот мой дом, – говорит он наконец и начинает рыться в кармане пиджака. А то, что рукав разорван до самого плеча, не видит. Мы, конечно, не дали ему заплатить и высадили его.

Разворачиваемся и снова выезжаем на трассу. А Кемал опять выехал на середину шоссе. Но я теперь ничего не говорю. Боюсь – опять пьяный под колеса попадет.

– Что такое? – удивляюсь я. – Никогда не видел столько пьяных эндурцев.

– Наверное, у них сегодня какой-то праздник, – говорит Кемал.

– Нет, – говорю, – у них сегодня никаких праздников.

– У них, – спорит Кемал, – есть такие праздники, о которых ни один человек не знает.

Он меня учит эндурским праздникам, когда я пятьдесят лет живу с эндуркой!

– Слушай, – говорю, – нет у них сегодня никаких праздников. Просто распустились люди. Палку Большеусого забыли!

Кемал ничего не отвечает, и я уже думал, что он согласился со мной.

– У них, – вдруг повторяет он, – есть такие праздники. о которых ни один посторонний человек не знает.

– Какой, – говорю. – у них может быть праздник? Назови!

Молчит, молчит, а потом опять за свое.

– Может, праздник освобождения от турецких янычар, – говорит, – может, еще что…

Спрашивается, где турецкие янычары, а где наши эндурцы? Я с ума схожу, а он спокойно сидит за рулем, и только беретка торчит над ухом.

– Оставь янычар в покое, – говорю, – лучше следи за дорогой!

А он все едет посередине шоссе, и мы уже близко от города. И тут я вспомнил, что у въезда в Мухус открытый люк на шоссе и знак не успели выставить, чтобы шоферы опасность видели. Я это заметил, когда мы еще туда ехали. Хотел напомнить ему, но, думаю, сейчас опять начнет сравнивать со своей женой Валей или забудет к тому времени, когда подъедем. Решил – перед самым городом скажу. И тут я допустил ошибку. Забыл. И уже в пяти метрах вспомнил.

– Кемал! – кричу.

Он успел остановиться перед самым люком, но тут сзади нас ударяет машина, которая шла следом. Опять эндурцы?! Нет! Оказывается, за нами цугом шли три машины из Еревана.

Мы выходим. Водители ереванских машин тоже выходят. ТЪперь Кемалу заднее крыло помяли и фонарь разбили. Заднее крыло тоже правое. Машину Кемала, как паралич, с одной стороны бьют.

Ругаемся. Они говорят, что мы слишком резко затормозили, а мы говорим, что они дистанцию не соблюдали. И это видно по следу от тормозов ереванской машины. Кемал требует деньги на ремонт, но этот водитель говорит, что мы виноваты. А как докажешь, что мы правы, когда нас двое, а у них три машины, наполненные ереванцами?

И тут, на наше счастье, подходит милицейский патруль. Два человека. Оказались абхазцы. Один пошустрей, а другой тихий. Патрули все честно рассудили и сказали ереванскому водителю, что он должен заплатить за ремонт, иначе акт составят.

– Сколько? – наконец соглашается водитель.

– Сто пятьдесят рублей, – говорит Кемал. Я вижу, он совсем во вкус вошел. Ясно, что на сто пятьдесят рублей его машину не испортили. Но Кемал такой. Раз он на зарплату живет, значит, его все должны обслуживать. А то, что он хорошую военную пенсию получает, не говорит.

Ереванский водитель начинает торговаться, говорит, что у него дальняя дорога в Россию, а денег мало. Какой же дурак поверит, что он в Россию едет без денег!

– Тут починки всего на пятьдесят рублей, – по-абхазски подсказывает милиционер. Тот, что был пошустрей, подсказывает.

– Что ты их деньги жалеешь, – по-абхазски ему отвечает Кемал, – у них полные багажники денег.

Наконец сторговались за сто рублей. Ереванский водитель злится, но деньги отдает. И видно, захотел к чему-нибудь придраться, потому что спереди подошел к нашей машине и увидел погнутое крыло.

– Вот видите, – кричит он милиционерам, – он ездить не умеет! Он уже с кем-то столкнулся.

Тот, что был пошустрей, подошел к нашей машине, карманным фонариком осветил крыло и что-то там долго завозился. Потом дает знак ереванским машинам, чтобы они проезжали, а нам дает знак, чтобы мы стояли. Ереванские машины уехали, а этот подошел к своему товарищу и начал с ним шептаться. Потом подходит к нам.

– Что у вас случилось в дороге? – спрашивает. Кемал начинает мямлить про трактор, но я чувствую, что милиционер ни одному слову не верит.

– Не трактор, – говорит, – вас ударил, а вы сбили человека. Сознайтесь, где это было. Если живой – окажем помощь. Если мертвый – суд разберется, кто виноват.

Тогда я добавляю, что трактор в самом деле был, но был и пьяный эндурец, который вывалился из-за эвкалипта прямо под колеса. Но, слава богу, он жив и мы его благополучно довезли до дому.

– Поехали, – говорит тот, что был пошустрей, своему товарищу, – мы должны убедиться, что он жив-здоров.

Теперь что делать? Они садятся, Кемал разворачивает машину, и вдруг тот, что был пошустрей, кричит:

– Стой!

– В чем дело? – спрашиваю.

– Да вы, оказывается, совсем пьяные, – удивляется он, – как это я сразу не заметил… Давайте я сяду за руль…

И тут я догадался, в чем дело. От пиджака Кемала вся машина чачей провоняла. Мы привыкли, а милиционер, конечно, заметил. Я ему объяснил, в чем дело, но тот, что был пошустрей, не поленился – привстав, понюхал пиджак Кемала и тогда успокоился. А Кемал хохочет.

– Нюхайте мой пиджак и закусывайте, – говорит, – закуска у вас за спиной. Едем.

– Ты помнишь, где поворот? – спрашиваю у Кемала.

– Вроде бы, – мычит Кемал.

Опять повалил снег, и почти ничего не видно. Доезжаем до поворота и въезжаем на сельскую улицу. Света в домах нет, и черт его знает, где дом этого эндурца. Думаю, пропали на всю ночь, если его сейчас не найдем.

– Слушай, – спрашиваю у милиционера, – как ты догадался, что мы сбили человека?