Текст книги "Путешествие на Коппермайн"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава тринадцатая

Насушив рыбы и икры столько, сколько могли унести, мы покинули берега озера Эноуд в первый день декабря. Тринадцать дней мы двигались на юго-запад вдоль вереницы небольших озер, соединенных между собой маленькими речками и протоками. По пути мы поймали несколько рыбин и видели много бобровых плотин, однако камней в них было предостаточно, поэтому индейцам не удалось убить много бобров, да и на тех затратили немало труда, затупив не один нож.

Тринадцатого декабря индейцы подстрелили двух оленей – первых встреченных нами с 20 октября. Почти все эти два месяца мы питались только рыбой и сушеным мясом, изредка добавляя к нему кроликов и еловых куропаток. Хотя я и еще несколько моих спутников не страдали от мук голода, в нашем отряде было немало таких, кто едва двигался и, не будь у нас сушеного мяса, вовсе бы умер.

Двадцать четвертого декабря мы дошли до северного побережья огромного озера Атапаскоу[20]20
  Совершенно очевидно, что под «озером Атапаскоу» автор имел в виду Большое Невольничье озеро, берега которого, как и во времена Хирна, ныне населяют различные племена атапасков: северные берега – йеллоунайф («желтые ножи» – не медь ли имелась в виду? Вероятно, это и есть «медные индейцы» Хирна) и догриб, восточные берега – чайпеваи, а южные и западные – племя слейв («невольники»), по наименованию которого озеро и получило свое современное название. Возможно, именно это враждовавшее с соседями племя слейв Хирн имеет в виду под «просто» атапасками или южными атапасками. Нелестное прозвище «невольников», полученное от соседей, в переводе на английский закрепилось за ними в качестве этнонима.


[Закрыть], где нашли многочисленные стада лесных оленей и колонии бобров; индейцы настреляли много добычи. Дни так укоротились, что солнце едва показывалось над горизонтом, совершая круг всего в несколько градусов, и в высшей точке не поднималось выше деревьев. Но яркий свет от северного сияния и от звезд, даже когда луны не было на небе, почти равнялся солнечному в тех широтах. Индейцы не делают разницы между днем и ночью при охоте на бобров, но зимние ночи для охоты на оленя или лося считают все же недостаточно светлыми.

Не припомню, чтобы кто-нибудь из путешественников в высокие северные широты рассказывал о звуках, слышимых во время северного сияния. Однако я могу определенно утверждать, что в безветренные ночи я часто слышал, как оно шуршало и потрескивало, словно полощущийся на ветру большой флаг.

Лесные олени – единственный вид оленей, встречающихся в тех местах, гораздо крупнее своих обитающих в тундре родичей: самая маленькая лесная важенка не меньше самца северного оленя. Но мясо лесных оленей ценится меньше мяса их северных собратьев, оно жестче и грубее на вкус, как, скажем, у крупного линкольнширского барана по сравнению с весенним ягненком.

Так как здесь было великое множество бобров, то они и занимали преимущественно внимание моих спутников, причем не только из-за нежного мяса, но и из-за ценных шкур, ради которых стоило потрудиться.

Жилища бобров различаются в зависимости от места их обитания. Там, где зверьки многочисленны, они нередко заселяют не только ручьи и узенькие речки, но также большие и малые озера и реки. Однако они предпочитают селиться по небольшим речкам, потому что там течение помогает бобрам сплавлять ветки и все необходимое прямо к хаткам, которые к тому же надежнее и безопаснее, чем выстроенные в стоячей воде.

Бобры, которые расселяются по мелким, совсем пересыхающим, когда мороз сковывает их истоки, речкам, благодаря инстинкту обладают замечательной способностью избегать последствий столь пагубных для них обстоятельств. Зверьки строят плотину через речку выше своих жилищ. Плотины бобров я считаю самым удивительным их сооружением не столько из-за аккуратности, сколько из-за прочности и соответствия своему назначению. Кроме того, постройка плотины показывает, что животные необычайно сообразительны и дальновидны.

Бобровые плотины бывают разной формы в зависимости от расположения. Если течение едва заметно, плотина прямая и перекрывает реку почти поперек; когда же течение сильное, то плотина имеет изогнутую форму с выгнутой навстречу потоку стороной. В качестве материала используются плавник, ивовые, березовые и тополиные ветки и стволы, если они есть поблизости, а также перемешанный с камнями ил. Однообразия в сооружении плотин не наблюдается, выдерживается только ровный изгиб, и все части плотины делаются одинаковой толщины.

Там, где бобры живут давно и где их никто не беспокоит, плотины превращаются в прочный вал, способный противостоять сильному напору воды и льда. Ивовые, тополиные и березовые стволы обычно пускают корни, и постепенно вдоль плотины вырастает живая изгородь, порой довольно высокая, я даже видел, как там гнездились птицы.

Хатки сооружаются из того же материала, что и плотины; их величина соответствует количеству обитателей, редко превосходящему четырех взрослых и шесть – восемь молодых бобров. Эти хатки хотя и заслуживают восхищения, но производят меньшее впечатление, чем можно было бы ожидать по описаниям, так, как построены с гораздо меньшим тщанием, нежели плотины.

Те, кто описывал внутреннее устройство хаток, якобы состоящих из нескольких отделений, приспособленных для различных занятий – еды, сна, хранения продуктов и отправления естественных надобностей, был, вероятнее всего, знаком с предметом описания лишь понаслышке. Я утверждаю со всей определенностыо, что это совершенно не соответствует истине. Несмотря на всю сообразительность бобров, ничто не говорит о том, что у них имеются какие-либо иные цели, кроме как иметь одно сухое место, подходящее для сна, и еще одно – для поедания пищи, которую они порой втаскивают в хатку прямо из воды.

Часто в бобровых домиках можно обнаружить одну или несколько перегородок, однако предусмотрительные бобры возводят их только для укрепления крыши. Камеры или комнаты, как порой их предпочитает называть кое-кто из исследователей, не соединены между собой проходами, из одной в другую можно попасть только под водой, поэтому постройки бобров можно назвать жилищем с двумя или многими входами. Я сам видел один такой дом, выстроенный на небольшом островке. Он имел почти с дюжину камер под одной крышей, и всего только два или три из них сообщались между собой. Так как бобров там жило достаточно много, чтобы заселить все камеры, вполне вероятно, что каждая семья занимала особую, хорошо ей известную камеру, проникнуть в которую можно было через отдельный вход. В том домике сопровождавшие меня индейцы добыли двенадцать старых бобров и двадцать пять молодых, причем нескольким зверькам удалось ускользнуть, обманув бдительность охотников.

Путешественники, утверждающие, что у бобровых домиков два входа, один из которых на берегу, а второй под водой близ самой поверхности, пожалуй, еще меньше представляют себе образ жизни этих животных. В таком случае домики не могли бы защитить своих обитателей ни от нападения хищников, ни от сильных морозов зимой. Страшные враги бобров – росомахи не оставили бы в живых ни одного обитателя домика, если бы он имел вход с наземной части.

Не могу удержаться от улыбки, когда авторы повествуют об удивительной бережливости и запасливости этих животных. Эти авторы как будто соперничают друг с другом в фантазии. Однако всех превзошел, на мой взгляд, составитель «Чудес природы и искусства». Он не только привел в своем труде выдумки всех остальных авторов, но вдобавок так их приукрасил, что к его описанию бобров мало что остается добавить – разве только приложить словарь их языка, свод законов да краткое описание их религии. Отрицать большую долю сообразительности у бобров было бы столь же бессмысленно, как и следовать заверениям тех авторов, кто взахлеб расписывает их способности, не зная, что бы еще такое приписать этим удивительным животным. Но, согласитесь, несколько трудно представить себе, чтобы бобр (который в высоту, даже если встанет на задние лапы, не превышает трех футов) мог «забивать колья толщиной в человеческую ногу на глубину трех-четырех футов в землю». Умение «переплетать эти колья ветками» столь же далеко от истины, как и их способность «обмазывать внутренние стенки домиков смесью ила и соломы» или «плыть, перевозя ил и камни на хвосте».

При постройке своих жилищ бобры обычно укладывают ветки крест-накрест, оставляя внутри полость. Если какие-нибудь сучья торчат внутрь, животные обкусывают их зубами. Их постройки целиком, как домики, так и плотины, сложены из веток, стволов деревьев, ила, перемешанных с камнями, если они есть поблизости. Ил берется из-под берега или со дна водоема около домика. Поскольку передние лапы у бобров коротки, строительный материал прижимается ими к груди под самой мордой. Ветки и стволы они стягивают в воду зубами.

Строят они только в ночное время, причем очень быстро, и за ночь набрасывают на плотину столько ила (который я видел своими глазами), сколько могут принести в своих маленьких лапках, по многу тысяч раз снуя туда и обратно. Если к илу примешивались отдельные соломинки и травинки, то происходило это совершенно случайно, могу вас заверить. Сама мысль о том, что они специально смешивают ил с соломой, не содержит ни крупицы истины.

Животные эти имеют обыкновение покрывать внешние стенки своих домиков илом в самом конце осени, когда заморозки уже набирают силу. Жидкий ил быстро замерзает на редкость прочной коркой, которая зимой служит бобрам надежной защитой даже от когтей их сильного врага – росомахи.

Бобров часто можно увидеть разгуливающими по незаконченным постройкам и время от времени хлопающими оземь хвостом – это и послужило, вне всякого сомнения, поводом для устоявшегося мнения, что они пользуются хвостом как мастерком. В действительности же похлопывание хвостом – не больше чем выражение испуга, причем эту привычку они сохраняют, даже став ручными.

Питаются они в основном сочными корнями водяных растений, растущих на дне озер и рек. Едят также кору деревьев, предпочитая тополь, березу и иву. На зиму запасают немного такой коры подо льдом, однако и зимой их рацион в основном состоит из корневищ водных растений. Летом зверьки разнообразят его ягодами и травами, произрастающими возле мест, где они живут.

Когда лед по весне вскрывается, бобры выходят из своих хаток и отправляются в странствия, длящиеся все лето, возможно, в поисках лучшего места для строительства жилища. Если такого места найти не удается, они возвращаются на старое перед самым листопадом и начинают запасать на зиму ветки и кору. За ремонт своих домиков зверьки редко принимаются до начала заморозков.

Если же они собираются переменить место жительства или если старые домики становятся перенаселенными и необходимо либо их расширить, либо построить новые, бобры принимаются валить для этой цели деревья в самом начале лета, хотя строительство никогда не начинается раньше середины августа.

Тем, кто пожелает добывать бобров зимой, следует хорошо познакомиться с их образом жизни. У бобров под берегом, недалеко от домиков, всегда есть множество нор, куда они могут укрыться, когда их жилищу грозит опасность разрушения. Именно в этих норах индейцы обычно их и ловят. Если речка невелика, индейцы иногда считают нужным перегородить реку частоколом, чтобы отрезать животным путь к бегству. Затем принимаются за поиск нор под берегами. Охотники привязывают свои ножи для резки льда к шестам длиной четыре или пять футов. Потом они идут вдоль берега, постукивая ножом по льду. Опытные в этом деле индейцы по звуку могут определить, скрыта ли подо льдом бобровая нора. Тогда рядом с обнаруженным укрытием во льду прорезается небольшая лунка, в которую может вылезти взрослый бобр. Пока охотники заняты этим делом, несколько женщин и не способных уже охотиться мужчин принимаются разламывать домик. Порой сделать это оказывается непросто. Я сам видел домики, чьи стены в толщину достигали пяти-шести футов, а у одного кровля была все восемь футов. Но, когда бобры чувствуют, что в их домик проникли чужие, они кидаются в береговые норы.

Заметив по плеску воды в лунках, что бобры направляются в свои убежища, индейцы тут же закрывают вход в норы шестами, после чего вытаскивают бобра на поверхность или руками, или большим крюком, привязанным к длинной палке.

При таком способе охоты каждый охотник имеет право взять себе бобров, пойманных в намеченных им норах. Бобры, пойманные в домике, также принадлежат изловившим их.

Летом бобров иногда ловят сетями, а чаще ловушками и силками. Зимой они очень жирны и нежны, но летом труды по выкармливанию детенышей и сухопутные путешествия истощают их, из-за чего мясо становится почти безвкусным.

Что же до того, что, как утверждают некоторые, бобры испражняются в своих домиках в отдельной «комнате», то это совершенно неверно, так как они для этого ныряют в воду. Я тем более отвечаю за истинность своих слов, что держал несколько ставших очень ручными животных, которые следовали за мной повсюду, как собаки, и даже откликались на свои имена. А когда я их гладил, они испытывали удовольствие не меньшее, чем прочие животные, которых я встречал.

Для моих бобров построили домик, а перед входом оставили небольшой заливчик, куда они ныряли для отправления естественных надобностей. Когда из-за сильных морозов я взял их к себе в дом, то специально поставил для них бочку с водой, которой они всегда пользовались. В доме же от них не было никакой грязи, хотя держал я их прямо в гостиной.

Индианок и их детей бобры любили очень сильно; когда те подолгу к ним не заходили, животные проявляли признаки беспокойства. А стоило людям появиться, как бобры всячески выражали свою радость, ластились к ним, забирались на колени, ложились перед ними на спину, садились столбиком, как белки, и вели себя совсем как дети, редко видящие своих родителей. Зимой они ели то же, что и женщины, в особенности же им нравился рис и сливовый пудинг. Ели они и куропаток, и свежую оленину; правда, рыбу, на которую бобры, говорят, порой охотятся, я им ни разу не давал.

Глава четырнадцатая

Через несколько дней мы начали переход через озеро Атапаскоу, но из-за длительной охоты на оленей и бобров, в изобилии населявших некоторые островки, южного берега озера мы достигли только 9 января.

По самым точным оценкам, которых я мог добиться от местных жителей, это огромное озеро протянулось с востока на запад на триста шестьдесят миль, хотя в ширину не превышает шестидесяти. Место, где мы переходили его по льду, считается самым узким. Там из озера поднимается множество островков, заросших в большинстве своем стройными тополями, березами и соснами и изобилующих лесными оленями. На внутренних озерках самых крупных из островов мы обнаружили бобров, однако на побережье Атапаскоу их не было.

В озере водится много прекрасной рыбы, особенно в проливах между островками, где я заметил сильное течение с запада на восток.

Помимо обычных для здешних озер видов рыб в озере Атапаскоу водился еще один, нигде больше не встречающийся. По форме тела эта рыба напоминает щуку, но ее крупная прочная чешуя имеет красивый ярко-серебристый цвет. Пасть ее широкая и напоминает пасть осетра. Хотя зубов у нее нет, наживку рыба хватает так же жадно, как щука или форель. Северные индейцы называют ее «шииз». Форель, выловленная на Атапаскоу, была самой крупной из тех, что мне довелось видеть, а некоторые рыбины, попавшиеся моим спутникам на крючок, весили не меньше тридцати пяти или сорока фунтов. Щуки в водах этого озера тоже вырастают до невероятных размеров; я видел отдельные экземпляры, весившие больше сорока фунтов.

Ландшафт на южном берегу озера был менее суров, чем на северном, где хаотично громоздились скалы и холмы, подходившие к самому берегу. Здесь расстилалась приятная глазу равнина без единого пригорка до самого горизонта, не было видно и камней, поэтому моим спутникам, вынужденным кипятить воду в сосудах из бересты, пришлось запастись камнями на одном из островков, прежде чем мы ступили на южный берег озера[21]21
  Это описание соответствует особенностям Большого Невольничьего озера, которое Хирн, впрочем, и не мог бы «незаметно для себя» миновать в том случае, если бы действительно достиг расположенного значительно южнее озера Атабаска, имеющего к тому же значительно более скромные размеры и не отличающегося обилием островов.


[Закрыть].

Крайняя бедность большинства индейцев не позволяет доброй половине из них приобрести латунные или медные котелки, поэтому им приходится до сих пор варить пищу в больших высоких сосудах из бересты. Так как береста не выдерживает соприкосновения с открытым огнем, индейцы изобрели способ кипятить воду, нагревая докрасна камни и опуская их в сосуд, пока не закипит вода. Хотя такой способ приготовления пищи не требует много времени, ему сопутствует один большой недостаток: раскаленные камни часто раскалываются на куски, а так как используемые для этой цели валуны имеют в основном зернистое строение, то в сосуде они распадаются на кучки гальки и крупного песка, из-за чего все блюда часто перемешаны с песком.

Нам попадались в большом количестве бизоны, лоси и бобры, встречались следы куниц, лис и других пушных зверей. Однако мои спутники не делали ни малейших приготовлений к охоте на последних, потому что все свое внимание обратили на бизонов, лосей и бобров, чье мясо было гораздо вкуснее. Мясо же лисиц, волков и росомах индейцы этого племени не едят – только если им угрожает голодная смерть, могут они употребить в пищу мясо этих животных.

Волки часто встречаются к западу от Гудзонова залива – как на Бесплодных землях, так и в лесах, но, однако, они не слишком многочисленны, и редко можно увидеть в стае больше трех-четырех животных. Волки, живущие в лесу, обычного серого цвета, те же, на которых охотятся эскимосы, – совершенно белые. Все они сторонятся человека, но, когда их донимает голод, нередко по нескольку дней следуют за индейцами, хотя близко никогда не подходят.

Они – беспощадные враги индейских собак, часто нападают на тяжело груженных и отставших от основного отряда собак и поедают их.

У северных индейцев сложились странные понятия насчет этого животного, ибо, по их представлениям, волк не ест добытое мясо сырым, а без огня размягчает его посредством невероятной и чудесной изобретательности. Всю зиму волки обычно живут в одиночку и редко встречаются парами до весны, когда у них наступает сезон спаривания. Со своими подругами они не разлучаются все лето, вместе роют логово и выкармливают там детенышей.

Было бы естественно предположить, что в это время они становятся свирепее, однако я часто наблюдал, как индейцы шли к волчьему логову, вытаскивали оттуда волчат и играли с ними. Ни разу никто из них не причинил ни малейшего вреда волчатам, напротив, после игры их всегда очень осторожно помещали внутрь логова. Иногда я видел, как северные индейцы красили мордочки волчат киноварью или охрой.

Лесной бизон, обитающий в окрестностях озера Атапаскоу, гораздо крупнее английского черного рогатого скота, особенно велики быки. Их вес огромен, и когда шесть или восемь индейцев снимают шкуру и разделывают тушу большого быка, они никогда не пытаются перевернуть ее целиком. После свежевания верхней части туши они отрезают переднюю ногу с лопаткой, вспарывают брюхо, вынимают внутренности, отрезают голову и затем, облегчив таким образом насколько возможно тушу, уже переворачивают ее для свежевания нижней части.

Шкура бизонов местами достигает невероятной толщины, особенно в шейной части, где она нередко толще дюйма. Рога короткие, черные и почти без изгиба, но у основания очень толстые.

Голова быка чрезвычайно большая и тяжелая. Некоторые отрезанные бычьи головы я даже с трудом мог оторвать от земли, правда, у самок голова меньших размеров. Шерсть на туловище мягкая и курчавая, похожая на баранью. Обычно она желто-коричневого или бурого цвета и по всему туловищу одинаковой длины, только на голове и шее заметно длиннее.

После того как шкуру мездрят, то есть выскабливают до ровной толщины, ее выделывают, не отделяя меха, на одежду, после чего она становится легкой, мягкой, теплой и прочной. Иногда из шкур выделывают кожу для пологов типи и мокасин. Однако поверхность кожи остается ноздреватой, поэтому бизоньи кожи не идут ни в какое сравнение с лосиными.

Бизоны предпочитают пастись на равнинах, поросших местным невысоким ирисом и камышом[22]22
  Лесные бизоны сохранились в этих краях и до сего дня. В целях их охраны еще в 1922 г. южнее Большого Невольничьего озера был организован крупнейший в Канаде заповедник – Национальный парк Вуд-Баффало. К концу 50-х годов, когда на бизонов была возобновлена охота (теперь регулируемая), численность животных увеличилась с 1,5 тыс. до 16 тыс. голов.


[Закрыть]. Спасаясь от опасности, они всегда стремятся укрыться в лесу. Их сила столь поразительна, что на бегу, стремясь уйти от погони, они без усилий валят деревья толщиной в руку. Даже в самом глубоком снегу благодаря своей ловкости и силе они способны бежать скорее самого быстрого индейца на снегоступах. Я несколько раз был тому свидетелем. Однажды даже возомнил, что мне удастся угнаться за этими животными, потому что меня в то время считали одним из самых ловких бегунов на снегоступах. Но вскоре я понял, что не в силах тягаться с бизонами, хотя снег в ту пору был очень глубок и они пропахивали в нем брюхом глубокую борозду, как будто в этом месте протащили тяжелые мешки.

Из всей крупной дичи тех краев бизон считается самой легкой добычей, а лось – самой трудной. К лесным оленям тоже бывает нелегко подобраться, разве только в ветреную погоду, да и то нужны немалое искусство и терпение, чтобы охота не оказалась безрезультатной.

Бизонье мясо исключительно приятно на вкус, совершенно лишено привкуса и запаха и почти не отличается от говядины. Мясо стельных самок считается самым вкусным, а неродившихся телят – редким лакомством.

Горб на загривке животных представляет собой совсем не нарост мяса, как считают некоторые, а костные выросты шейных позвонков, более длинных, чем у прочих животных. Окружающая эти выросты плоть состоит из перемежающихся слоев жира и мяса отменного качества. Очень нежен бизоний язык, и весьма примечательно, что у самых исхудалых животных язык остается толстым и нежным.

Лось тоже крупное животное, по высоте, весу и длине ног превосходящее самую большую лошадь. Массивное туловище, короткая шея, непропорционально длинные морда и уши, а также полное отсутствие хвоста придает лосю крайне неуклюжий и нелепый вид.

Очень длинные ноги и слишком короткая шея не позволяют лосям пастись и щипать траву, как другим травоядным животным, и поэтому им приходится довольствоваться лишь верхушками высоких трав и ощипывать летом листья деревьев. Зимой они объедают верхушки ив и тонкие березовые веточки.

Летом они часто держатся по берегам рек и озер, вероятно, чтобы спасаться в воде от мух и комаров. Им также по вкусу разнообразные водные растения, что, без сомнения, идет им на пользу, потому что они могут поедать их, почти по уши погрузившись в воду и таким образом избавившись от мириадов насекомых.

Их слух чрезвычайно тонок, что сильно затрудняет на них охоту индейцам, у которых в зимнее время нет лучшего способа охоты на лосей, как только подкрадываться к ним на расстояние ружейного выстрела. Но летом животных нередко убивают во время переправы через реки и озера. На воде они совершенно беспомощны и никогда не оказывают ни малейшего сопротивления. Лосята на редкость доверчивы, я видел, как один индеец подгреб на каноэ к плывущему лосенку и ухватил его прямо за голову. Несчастное безобидное животное продолжало плыть рядом с каноэ спокойно, как под боком у матери, глядя нам в глаза с невинностью домашнего ягненка и отгоняя передними ногами мошек от морды.

Не раз я видел, как женщины и дети убивали лосей в воде чуть ли не голыми руками.

К лесным оленям подплывать на каноэ гораздо опаснее, потому что они резко взбрыкивают задними ногами и могут проломить днище неосторожно приблизившегося берестяного суденышка.

Из всех животных семейства оленей лося приручить легче всего. У реки Черчилл я часто встречал смирных и послушных, как овцы, лосей, следовавших за своим хозяином повсюду, даже на далекие расстояния и никогда не пытавшихся убежать.

Одного ручного лося с реки Черчилл благополучно переправили морем в Англию в подарок его величеству королю, но второй лось, молодой самец, околел, не перенеся морского путешествия.

Мясо лося вкусно, хотя волокнисто и намного жестче оленины. Мясистая верхняя губа, как, впрочем, и язык, великолепна. Стоит, наверное, отметить, что печень у лосей никогда не обнаруживают и, как и у оленей, у них нет желчного пузыря. Нутряной жир по плотности напоминает околопочечный, а подкожный – мягкий, как у бараньей грудинки.

Все движения лосей на вид очень неуклюжи, даже если их спугнуть, они никогда не пускаются в галоп, а только рысят, причем длинные ноги, конечно, способствуют их скорости.

Выделанные лосиные шкуры исключительно хорошо подходят и для пологов типи и для мокасин, годятся по существу для любой одежды. Индианки придают им мягкость плотного куска ткани, но если их не выдержать в жире, то, намокнув, они становятся жесткими.

Хотя лосиное мясо высоко ценится индейцами большинства племен, северные индейцы не считают ни лосятину, ни бизонье мясо своей основной пищей. Думаю, их отношение объясняется традицией – всей остальной дичи они издавна предпочитают северных оленей.

Вскоре по прибытии на южный берег озера Атапаскоу Матонаби предложил двинуться на юго-запад в надежде встретить там атапасков. Это меня устраивало, потому что я хотел при возможности приобрести у индейцев атапасков типи и несколько выделанных шкур. Мы тогда испытывали сильную нужду в кожах для пологов и мокасин, ибо стояли сильные морозы и, хотя мои спутники каждый день добывали лосей и бизонов, заниматься выделкой шкур было невозможно.

Чтобы выделать их по индейскому способу, необходимо приготовить из мозга и самого нежного жира или костного мозга животного пенистый состав, где шкура долго вымачивается. Затем ее вынимают и высушивают в дыму костра, оставляя там на несколько дней. Потом снова снимают, отмачивают и моют в теплой воде до тех пор, пока не откроются и не напитаются водой все поры. Затем кожу вынимают, отжимают из нее воду и сушат у слабого огня, стараясь разгладить и как можно больше растянуть ее, пока в порах еще сохраняется влага. Описанным простым способом кожу можно сделать очень приятной как на вид, так и на ощупь.

Отправившись на охоту 11 января, несколько моих спутников заметили следы чужих снегоступов. Они долго шли по следу и наконец дошли до маленькой хижины, в которой оказалась молодая женщина, причем совершенно одна. Она понимала язык наших индейцев, поэтому они привели ее к нам в лагерь.

Как выяснилось, она происходила из западного племени догриб и летом 1770 года атапасками была захвачена вместе с другими родичами в плен. Следующим летом, когда пленившие ее индейцы проходили через здешние края, она убежала от них, чтобы вернуться на родину. Но родина ее находилась так далеко отсюда, к тому же пленницу так долго везли на каноэ по извилистым рекам и озерам со множеством заливов и островков, что она забыла дорогу домой. Поэтому она выстроила себе хижину, где ее нашли мои спутники, и поселилась там с начала осени.

Судя по счету лун, прошедших со дня побега, получалось, что она прожила тут в полном одиночестве почти семь месяцев. Все это время она успешно ловила силками куропаток, кроликов и белок, удалось ей добыть двух или трех бобров и несколько дикобразов. О том, что она не голодала, свидетельствовал небольшой запас провизии, обнаруженный рядом с ней нашедшими ее индейцами. Она была вполне здорова и не истощена и, пожалуй, лицом и своими манерами приятнее всех прочих индианок, которых я встречал в Северной Америке.

Способы добывания этой бедняжкой средств к существованию поистине достойны восхищения. Когда захваченные ею с собой оленьи жилы ушли на силки и шитье одежды, ей пришлось довольствоваться сухожилиями кроличьих лапок. Женщина очень умело их свивала, наращивая до нужной длины. Кролики и прочая мелкая дичь, попадавшаяся в силки, шла не только в пищу – их шкур как раз хватило на небольшой, но теплый комплект зимней одежды.

Вряд ли можно было ожидать от человека, оказавшегося в подобной отчаянной ситуации, такого спокойствия, без чего вряд ли появится желание делать что-то, напрямую не связанное со стремлением выжить. Однако одежда этой женщины, скроенная в высшей степени целесообразно, выказывала ее незаурядный вкус и была довольно богато украшена. Материал достаточно любопытно был отделан и куски столь разумно соединены, что это придало ее одеянию очень приятный и даже несколько романтический вид.

В свободные от охоты часы женщина-отшельница поневоле сплетала внутренний слой ивовой коры (лыко) в короткие тонкие полоски наподобие крученых нитей, и их набралось уже несколько сот футов. Из них она намеревалась к наступлению весны сплести рыболовную сеть. Индейцы из племени догриб всегда делают свои сети подобным образом, более предпочтительным по сравнению с сетями из сыромятных ремешков, распространенными среди северных индейцев. Последние в сухом виде кажутся очень прочными и надежными, в воде же размягчаются и становятся скользкими, узелки ячей часто развязываются, и рыба уходит из сетей. Сети северных индейцев к тому же гниют, если их редко вытаскивать из воды и не развешивать на просушку.

Пяти– или шестидюймовый крючок был разогнут и приспособлен в качестве ножа, а крошечный железный наконечник стрелы использовался женщиной как шило. Больше ничего металлического у бедняжки не было. Но даже с такими простыми инструментами она смогла изготовить себе снегоступы и несколько других предметов обихода.

Удивительно также, как она добывала огонь, ведь у нее для этой цели были только два твердых камня с вкраплениями серы. Чиркая камнями и сильно ударяя их друг о друга, она высекала несколько искр на кусочек трута. Занятие было очень нелегким и не всегда приводило к желаемому результату, поэтому она хранила огонь всю зиму, не давая ему угаснуть. Из этого можно заключить, что она не знала способа добывать огонь трением, применяемого эскимосами и большинством других нецивилизованных племен.

Необычность ее обстоятельств, миловидность молодой женщины и явные ее успехи вызвали сильное соперничество между моими индейскими спутниками из-за желания взять ее в жены. Бедняжка в тот вечер переходила из рук в руки полудюжины индейцев, одолевавших друг друга в поединках за право обладать ею.

Даже Матонаби, у которого к тому моменту было в женах семь взрослых женщин, не говоря уже о девочке одиннадцати-двенадцати лет, тоже попытался было добыть ее в борцовском поединке, но одна из жен пристыдила его замечанием, что и на имеющихся-то жен у него не всегда хватает сил. Несчастная женщина, однако, жестоко поплатилась за свою насмешку, так как Матонаби, желавший в любом занятии быть равным не меньше чем восьмерым или десятерым мужчинам, воспринял ее слова как серьезное оскорбление. Он накинулся на бедную жену с кулаками, пустил в ход даже ноги и так избил, что через несколько дней она умерла.

Когда атапаски брали найденную нами беглянку в плен, то, как это обычно здесь происходит, напали на типи ее родичей ночью и всех их перебили, за исключением еще трех молодых женщин. Убили и ее мужа, и отца с матерью. Своего маленького ребенка она спрятала в узле с одеждой и сумела унести с собой. Но, когда добрались до места, где жены атапасков дожидались возвращения мужей с добычей, эти женщины отобрали у нее узел. Обнаружив там ребенка, одна из них убила его на месте.