Текст книги "Чужой"

Автор книги: Фарит Ахметов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Ахметов Фарит
Чужой

Фарит Ахметов

Чужой

Любимым детям, Насте и Альбине, посвящается

От автора

Случилось несчастье.

Сегодня я думаю: была ли его гибель неожиданной для меня? Да и для него – разве не предчувствовал он, что не доживет до старости? Был ли на свете хоть один человек, способный понять и уберечь его?

Наши пути-дороги пересеклись в армии. В 1983 году служили мы в особых моторизованных частях милиции г. Свердловска. Название, как говорится, интриговало, хотя ничего "особого" в нашей работе не было – обычная охрана общественного порядка на улицах города.

Старший патруля, с которым я должен был выйти в тот вечер, сразу обращал на себя внимание. Коренастый, немногословный Риф Разин держался спокойно и уверенно, милицейская форма сидела на нем как влитая и была вне всякой критики. Его полные достоинства жесты и внимательный взгляд черных упрямых глаз выдавали в нем человека неглупого и решительного. "На подлость он не способен", – заключил я, удивляясь, что проникаюсь к нему симпатией.

Это первое впечатление выглядело обманчивым, поскольку слухи о Разине ходили разные. Баламут Деряев окрестил Разина чекистом и трусом и рассказывал случай, когда тот отчитал Деряева за одну невинную шутку, вполне ординарную для армейских нравов. Вся казарма умирала со смеху, слушая эту байку, и казалось действительно нелепым и подозрительным, почему Риф так вскипел.

– Идем мы по парку, – рассказывает Деряев, – и видим: мужик пристроился за киоском, цветочки поливает. Пьяный вдребезги. Я думаю: ну, вражина, хлебнешь ты у меня своей мочи, сучара македонская. Сорвал с него кепку и прямо под струю подставил. Ему бы остановиться, имущество свое поберечь, так ведь прижало его – льет как из пушки. И отвернуться не догадается. Тупой, сволочь! Полную кепку нафурил. А я ему эту кепочку – аккуратненько так на головку. Стоит он, бедненький, глиста вонючая, мочу свою облизывает, ждет, что дальше будет. Хотел я ему пару раз врезать, да пожалел, думаю, чего об него мараться. Ну, трешник законный, конечно, потребовал и пинком под зад проводил. Пойдем, говорю, Разин, перекусим, деньги теперь есть. А его аж кондрашка хватила, трясется весь от страху. И как же, говорит, тебе не стыдно грабить наших советских граждан? И давай мне морали читать, как на политзанятиях. Нет, ребята, вы как хотите, а я с этим чекистом больше в патруль не ходок. С кишками продаст.

И хотя об этом самоуправстве никто из комсостава так и не узнал, относиться к Разину стали настороженно, а иные и вовсе избегали его как чумного.

А потом вдруг поползли другие слухи. Будто бы Разин проявил героизм и спас одного из патрульных от ножа хулигана. Драка в ресторане "Малахит" едва не закончилась трагически, если бы не расторопность старшего патруля, который разнимал дерущихся.

Словом, неизвестно было, кому верить и чего ждать от этого человека, слегка сутулая спина которого молчаливо маячила в двух шагах впереди нас. Будто чувствуя наше отчуждение, он держал дистанцию и не оборачивался.

Я поравнялся с Разиным и спросил:

– Ты откуда родом, командир?

– Из Татарии.

– Казань большая...

– Да нет, я из Дербешки. Слыхал?

Я даже остановился от неожиданности. В деревне Разина я бывал, она находилась километрах в тридцати от моего родного Актаныша. Слово за слово, мы разговорились. Я видел, как он обрадовался земляку, как постепенно оттаивал холодок в его глазах.

С того самого вечера мы говорили почти ежедневно.

Я узнал, что родители Разина еще живы и переехали в Актаныш, когда Дербешка попала в зону затопления. Он им часто писал письма, а невесты у Разина не было.

Он никогда не жаловался на службу, хотя я догадывался, как ему тяжело. Некоторые его суждения об армии пугали своей откровенностью.

С усталостью, которую можно было принять за злость, он говорил о том, что моральный климат армии за два года превращает человека в животное, в машину, которая обязана выполнять любой приказ, а в большинстве случаев приказы эти бессмысленны. Он признавался, что не встречал среди офицеров порядочных людей – по его словам, свои человеческие качества они теряют уже в военном училище.

Словно подслушав этот разговор, наш комвзвода в тот же вечер перед отбоем выгнал солдат на плац и приказал маршировать под дождем, распевая песни. Почти два часа солдаты молча сносили это издевательство. Наконец, измотанные нервы не выдержали, и мы запели, после чего были отпущены на ужин и спать.

Я видел, что Разин запел вместе со всеми. Наутро он сказал мне, что, кажется, перестал себя уважать. У меня на душе тоже было скверно.

Мы не стали друзьями, может быть, потому что просто не успели: через месяц меня перевели в другую часть. Однако судьбе было угодно спустя годы еще раз свести нас, и вот при каких обстоятельствах.

После армии я не бросил милицию, хотя и особой карьеры не сделал. В мае 1991 года дела службы, а потом семейные, позвали меня в Ижевск. И почти сразу же в моем кабинете раздался телефонный звонок.

Звонил Разин.

– Да, это я. Прошу прощения, даже не знаю, как обратиться. Дело вот в чем... Я только что уволился из прокуратуры. Вернее, был вынужден. Хочу вернуться домой, к родителям. Не выручишь с машиной? У меня тут кой-какие вещи...

Я обещал. На следующий день я заехал за ним на своем "москвичонке". Глаза у Разина были потухшие.

– Сделай одолжение, прочитай на досуге вот это, – сказал он, когда мы погрузили пару его чемоданов и сели в машину. Он протянул мне совершенно новую общую тетрадь, на желтой обложке которой черной пастой было аккуратно выведено: "Тотальная ложь, или Крушение идеалов".

– Твое?

Он кивнул.

– Ты все поймешь. Я наводил справки, узнал, что ты сам балуешься... Тоже пишешь. Это что-то вроде дневника... Хотя о хронологии я не заботился. А фамилии изменил. Написано залпом. Месяц в больнице, делать было нечего...

Он здорово изменился. Раньше извиняющегося тона я за ним не замечал.

– Слушай! – вдруг воскликнул он и на миг показался мне прежним Разиным. – Давай я сяду за руль. Дорога дальняя... Уж больно не терпится услышать, что ты скажешь.

Я согласился. Мы тронулись, и я погрузился в чтение.

Это потом я не раз и не два перечитаю рукопись, разделю ее на главы, придумаю другой заголовок...

Чужой.

Это потом я осознаю, что он, не заботясь о хронологии, написал не дневник, а повествование о последних годах своей жизни.

Это потом я пойму, что все написанное им – правда, потому что узнаю в его судьбе живые черточки своей судьбы, в его мыслях – отголоски своих мыслей, в его поступках – свои поступки, пусть даже не всегда совершенные. Но ведь я мог совершить их, если бы не обстоятельства.

Все это будет потом, а будущее нам пока неизвестно.

Мы пока в прошлом и настоящем.

Осколок солнца

1. НАДЕЖДА

Врачи говорят мне, что с сердцем шутки плохи. Я и сам знаю. Уже не первый раз оно дает мне понять, что пора сделать хотя бы маленькую передышку в этой борьбе.

Никогда не думал, что на койке так хорошо. Не надо никуда спешить, звать на помощь тех, кому пока доверяю, беспокоиться о будущем, не надо вообще бояться, что завтра ОНИ могут сделать что-нибудь страшное с детьми или уничтожить меня самого без всякого предупреждения.

Ничего этого не надо. Хотя ОНИ не отступят, конечно.

Тогда ради чего все это было? Сейчас, когда врачи вытащили меня "оттуда", и я могу привести в порядок свои мысли, этот вопрос едва ли не самый главный. Странно, что я не умер, и вот теперь впервые задаю его себе.

Ради чего? Или ради кого?

Ради женщины по имени Надежда, моей жены, теперь уже бывшей? Но ведь она предала меня, и именно ей я обязан последним инфарктом. Да, она не виновата, что полюбила другого. Она не виновата, что он оказался замешанным в преступлении, скорее всего, она даже этого не знала. И все-таки она предала меня, потому что лгала. С первой до последней минуты.

Наша первая встреча... Бог ты мой, как давно это было! Но стоит закрыть глаза – и память мгновенно переносит меня в то время...

* * *

Восемьдесят пятый год. Начало перестройки. Ежедневно я возвращаюсь домой в десять вечера, а иногда и далеко за полночь. Дом – это узкая комната на первом этаже общежития МВД. В этом пенале нас четверо и, поскольку приходим мы сюда измотанные и сразу забываемся сном, места хватает. Инспекторам угрозыска, работающим первый год, жаловаться на тесноту не положено. Да и кому жаловаться? Мой начальник, когда я покидаю службу, сидит за столом, дымя "Беломором", и как бы рано я ни появился утром, застаю ту же картину. Иногда мне кажется, что он вообще не уходит домой.

Совершено дерзкое преступление. Среди бела дня. Но преступника никто не видел, кроме потерпевшей. Это девушка. Она заходила в квартиру, когда за ней следом ворвался незнакомый парень и, угрожая ножом, потребовал снять джинсы. Девушка сильно испугалась и не посмела сопротивляться или звать на помощь. Завладев вещью, преступник тут же исчез. Начальник розыска поручил мне это дело сегодня утром. Разбой был совершен более полумесяца назад, когда я был в отпуске, и, как это обычно бывает, поработав несколько дней, дело забросили как неперспективное. Начальник добавил, что очень надеется на меня, и посоветовал внимательно изучить материалы. Смешно сказать! В деле едва ли десяток листов. Только несколько допросов потерпевшей. Но встречаются и весьма любопытные куски, например, вот этот:

– Вы видели когда-нибудь нападавшего?

– Нет. Кажется, нет.

– Кажется – или не видели?

– Я уже говорила, что не знаю его, но очень похожий парень обогнал меня недалеко от дома. Но скорее всего, я ошибаюсь, потому что я не уверена, просто он был очень похож.

И все. Следователь так и не спросил, чем же они были похожи.

В который раз я вчитываюсь в эти строки? Кто это был? Вопрос, конечно, интересный. И сколько их, бесконечных его вариаций! Кто украл? Кто ограбил? Кто убил? Кто изнасиловал? Кто? В первые месяцы работы в угрозыске я пытался сразу найти ответ и заходил в тупик. Со временем я понял, что есть другие вопросы и нельзя через них перескакивать. Сначала – какова цель, мотивы преступления, кому оно может быть выгодно, готовилось ли оно заранее или умысел возник внезапно? А потом уже – кто?

Я отрываю голову от листа бумаги и с удивлением обнаруживаю, что за окном уже сумерки и коллеги, по-видимому, давно разошлись. На обед я не ходил, хотел поужинать, теперь забывай о еде до утра: столовые закрыты, а в общаге, кроме черствой булки, ничего нет. Я закуриваю, чтобы заглушить голод, и невольно ловлю себя на мысли, что в последнее время слишком много курю. Все чаще беспокоят острые боли в левом боку, а недавно так схватило сердце, что пришлось вызывать "скорую". Так что давай-ка, дружок, договоримся, что это твоя последняя сигарета. По крайней мере, сегодня.

Я иду не спеша по ночному Ижевску. Двое явно нетрезвых парней обгоняют меня, и я вновь начинаю думать о разбойном нападении. Да, скорее всего, злоумышленник какое-то время сопровождал свою жертву. А потом забежал вперед, чтобы выяснить, сможет ли она сопротивляться. Придется завтра погулять с девушкой по маршруту, которым она возвращалась домой.

У самых дверей общежития я неожиданно слышу, как заливаются соловьи. Как они пели в Дербешке, в моей родной деревне! "Хор имени Пятницкого", думаю я, опуская голову на подушку, и тут же проваливаюсь в сон.

Утром я звоню потерпевшей и договариваюсь о встрече. Мы проходим по ее улицам несколько раз, едем ее троллейбусом. Задавая вопросы, я невольно любуюсь ее несколько бледным красивым лицом и изящной фигурой. Девушка заканчивает музыкальную школу.

– Вот мы сходим с троллейбуса, – говорю я, – и сразу направляемся к дому?

– Нет, сначала я подошла к этому киоску, постояла с минуту, посмотрела на газеты и безделушки, но ничего не купила. Потом пошла домой.

– Вокруг вас много людей, как сейчас?

– Пожалуй, да. Здесь – да. Но за поворотом людей меньше, почти никого...

– И тут вас обгоняет какой-то парень и оглядывается на вас?

– Откуда вы знаете? Действительно, он обернулся, но я не придала этому значения. Честно говоря, я немного стеснительная, и я сразу опустила глаза. Я совершенно не помню его лица.

– Но хоть что-нибудь вы запомнили? Во что он был одет?

– Ничего не помню.

Она виновато улыбнулась.

– Как вам показалось, он быстро шел? Может быть, побежал?

– Нет. Я бы услышала. Да и зачем ему было бежать?

– Но когда вы подняли глаза, его уже не было?

– Да.

– А тот, который ворвался к вам в квартиру? Его вы запомнили?

– Конечно.

– Как вы считаете, это мог быть один и тот же человек?

– Н-не знаю. Не уверена.

– А глаза нападавшего вы запомнили?

– Да. Они были... такие злые. Впрочем, постойте. Вспомнила! Я не видела его глаз. Он был в темных очках.

– А тот, на улице? Подумайте хорошенько. Вот он оглядывается... Ну? Вы видите, он оглянулся и...

– Да! Он был в черных очках, это точно. Значит, это он?

– Ну, пока это только предположение. Но уже кое-что.

Я возвращаюсь в отделение, беру листок бумаги и строю версию. Преступник и жертва выходят из троллейбуса на одной остановке. Парень видит импортные джинсы и решает завладеть ими. Но готова ли жертва отдать ему их добровольно? Для этого надо хотя бы мельком взглянуть на ее лицо, – среди тех, кто промышляет разбоем, есть психологи, умеющие по внешнему виду определить степень сопротивляемости жертвы. Некоторое время он идет сзади, потом обгоняет ее и нагло оборачивается. По тому, как девушка отвела взгляд, он сразу определяет, что лишнего шума не будет, и вновь отстает под каким-нибудь предлогом. Например, наклоняется, чтобы зашнуровать ботинок. Теперь ему остается только проследить, куда направляется незнакомка. Незамеченный, он входит за ней в подъезд и, видя, что она своим ключом отпирает дверь, решает, что дома никого нет. А остальное – дело техники. Достать финку – и джинсы в твоих руках. Выглядит правдоподобно. Но где его искать?

Если он живет в другом конце города, то по тем скупым приметам, что я имею, легче найти иголку в стоге сена. Но я прихожу к выводу, что фигурант живет где-то поблизости. В самом деле, если он ехал на работу, то ему не имело смысла выходить в этом "спальном районе" – до ближайших предприятий и учреждений еще две остановки. К тому же время было такое, что первая смена еще не закончилась, а до начала второй оставалось еще минимум два часа. Рядом с остановкой только мастерская по пошиву обуви, проверить которую труда не составит. Вряд ли он направлялся и к кому-нибудь из друзей: о встрече обычно договариваются заранее, на определенное время, и даже если у него оставалось в запасе полчасика, весьма маловероятно, что он решил скоротать их, явно нарушая закон. К таким преступлениям обычно готовятся, долго высматривают и выслеживают жертву, а тут фигурант, похоже, видел ее впервые, раз забегал вперед, чтобы обезопасить себя от возможного отпора. В троллейбусе, по словам потерпевшей, было тесно, и он не мог разглядеть того, что на ней надето. Умысел возник внезапно, когда, скорее всего, оказалось, что им по пути. Действовал он уверенно и нагло – в незнакомой обстановке преступники, которым нет и двадцати (а именно на такой возраст указывала девушка), так себя не ведут. Значит, он тоже шел домой. Теперь задача ясна: отрабатывая эту версию, постепенно сужать круг поиска.

Но сначала надо обратиться к коллегам: может, у них что-то есть. И действительно, по приметам, описанным потерпевшей, я нахожу подозреваемого. Это некто Кривоногов, живущий в доме, где мастерская. Правда, ему двадцать два, но в стрессовом состоянии можно легко ошибиться в определении возраста. Зато он дважды судим за мелкие кражи и в настоящее время нигде не работает. Уверенный в успехе, я вызываю потерпевшую для опознания и предъявляю несколько фотографий. Сердце мое взлетает, когда она уверенно берет в руки фото Кривоногова, но тут же падает, ибо девушка сообщает, что знает этого парня с детства. И добавляет, что преступник не может быть жителем ее района, потому что она живет здесь давно и знакома со многими парнями. Во всяком случае, знает их в лицо.

Стройная схема рухнула. И все-таки я решаю проверить свою версию до конца, ведь фигурант не обязательно должен быть рецидивистом. Завтра я пойду в ЖЭУ и посмотрю картотеку жильцов этого микрорайона. Нельзя останавливаться на полпути.

Вечером, однако, меня ждет еще один неприятный сюрприз. Меня вызывает начальник уголовного розыска и с порога спрашивает, как идет дело. Тон, которым задан вопрос, не предвещает ничего хорошего. Я вкратце докладываю обстановку, продолжая защищать версию, на которой уже набил себе шишку. Начальник выслушивает меня, отвернувшись к окну, и когда я замолкаю, неожиданно спрашивает:

– Ищете любовных приключений?

– Не понял, товарищ майор.

– Я спрашиваю: кто вам дал право пользоваться своим служебным положением, чтобы охмурять девушку? Разгуливаешь с ней под руку, вместо того, чтобы искать преступника! Думаешь, никто ничего не узнает? Не волнуйся, свет не без добрых людей, черт бы их побрал. Видал я знаешь где ее мамашу, которая засекла вас из окна! Слышал бы ты, каких слов она мне наговорила...

– Ах, вот вы о чем, товарищ майор. Ну, во-первых, под руку я с ней не прогуливался, тут она лишку хватила, нежных слов не шептал, а попытался определить маршрут преступника. Идеомоторные реакции могут вызвать ассоциации, воздействовать на память.

– Реакции, ассоциации! Ты мне фамилию на стол положи! И улики. Даю сроку два дня. И чтоб никаких шуры-муры. Иди, умник.

Что тут возразишь? Иду. В кабинете трезвонит телефон.

– Товарищ Разин? – женский голос в трубке такой ласковый, что слышать противно. Я сразу понимаю, с кем имею дело, и пытаюсь объяснить то же самое, что только что говорил майору. Дама сразу переходит в наступление, и голос как по волшебству преображается. Металл, а не голос:

– Нет, вы дайте мне гарантии! Вы найдете злодея? Я требую гарантий! Иначе я это дело так не оставлю, я вас из милиции вышвырну, так и знайте! А дочь оставь в покое, слышишь?

Да слышу, слышу. Это ты ничего слышать не хочешь, мымра зубастая. Но это я уже про себя. Этого уже никто услышать не может. И не должен.

Наутро в ЖЭУ я с головой зарываюсь в картотеку. Из всей колоды я выбираю десяток карт, но лишь одна из них козырная. Как я угадываю ее объяснить невозможно. Интуиция, шестое чувство. Все десять подозреваемых примерно одного возраста, но взгляд мой выхватывает именно эту фамилию Глухов. Ему восемнадцать. Конечно, можно перестраховаться, пойти в паспортный стол, взять фотографии всех десятерых и предъявить их потерпевшей на опознание. Но у меня нет времени, зато есть чувство, что Глуховым следует заняться немедленно. Я иду по его адресу.

Дом как дом. У подъезда традиционные кумушки судачат о том о сем. На ходу придумав легенду, я представляюсь работником райкома комсомола и сразу беру быка за рога:

– Андрей Глухов здесь проживает?

– Это который Глухов-то? – переспрашивает самая бойкая из бабулек, судя по загоревшим глазам, вечная комсомолка. – Отец или сын!

– Сын, разумеется. Андрей Андреич.

Я даю им возможность выговориться.

– Это Андрюха-то? – понимает, наконец, моя собеседница. – Дак какой же он комсомолец? Он и в пионерах-то, поди, не был.

– А чего так?

– Да вот так, – поддерживает "вечную комсомолку" другая. – Вот уж месяц за ним следим: только родители за порог – сразу музыка на всю катушку...

– Лодырь несчастный! – вставляет третья.

– Бездельничает, значит? – интересуюсь я.

– Да говорим, лодырь он! Родители с утра до ночи вкалывают, а он у них на шее сидит. А вот вы его б на работу и устроили.

– Имею такое поручение. И работа подходящая есть. Устроим.

– Вот и ладно бы. На завод.

Я перевожу разговор в практическое русло.

– Пойду поговорю с ним.

– Зря поднимешься. С утра где-то пропадает. Слышь, музыка-то не орет.

– Тогда подожду. У меня время есть.

Я не могу уйти. Слишком близко я подобрался к разгадке, чтобы тратить время на повестки и долгое ожидание. Повестка может и спугнуть птенца потом объявляй его в розыск.

К счастью, сегодня мне везет. Не успел я присесть на скамейку напротив бабушек, как самая зоркая из них торжественно возвещает:

– Явился, голубок!

Я вижу высокого юношу в голубых потертых джинсах, синей нейлоновой ветровке, с сумкой через плечо. Темных очков нет. Я быстро поднимаюсь навстречу.

– Глухов?

– Ну, Глухов. А чего?

– И в знаменитых джинсах?

– Это мои джинсы! – парень явно напрягся.

– Твои? – я выдержал паузу. – А я думал – американские. Отойдем в сторонку. Разговор есть.

Я знаю, что он не станет возражать и пойдет за мной – кому нужны лишние свидетели мужского разговора. Мы сворачиваем за угол, и тут я показываю ему свое удостоверение.

– Придется пройти со мной.

– А чего я такого сделал? – вырывается у него.

– Там узнаешь.

Всю дорогу до райотдела Андрей подавленно молчит.

Я начинаю допрос издалека. Спросив, как положено, кто такой, где родился, кем работает, интересуюсь родителями, друзьями, увлечениями. Парень отвечает с видимым облегчением. Похоже, он считает, что ошибся в худших предположениях и его вызвали всего лишь для трудоустройства. Как бы между прочим я зачитываю ему сводку районных происшествий за последние две недели.

– Одно убийство, одно изнасилование. Кстати, очень близко от твоего дома. Есть еще разбойное нападение... Так когда вы в этот дом переехали?

– Месяц назад. А чего?

Андрей явно не понимает, куда я клоню. Идет третий час допроса.

– Никого, значит, еще не знаешь... Вот взял бы и представился девушке.

– Какой девушке? Не знаю я никакой девушки!

– А про джинсы знаменитые, про фирменные, ничего мне не расскажешь?

– Да не снимал я с нее никаких фирменных штанов! Это мои джинсы!

Он выдал себя с головой, – этот юноша. Поскольку знать о том, что были сняты неотечественного производства джинсы, а также и то, что сняты они были именно с молодой девушки, мог знать лишь тот, кто снял их, стала очевидной преступная осведомленность фигуранта.

Еще два часа кряду он оказывал яростное сопротивление, не признавая за собой вины. Но после косвенного признания деваться ему было некуда. Наверное, он подумал, что вот-вот будет произведено опознание. Глухов не знал, что потерпевшая сегодня уехала за десятки километров отсюда, в дом отдыха "Костоваты". Под присмотром своей бдительной мамочки. В конце концов, он сознался в содеянном и указал место, где спрятал отобранные джинсы.

А на нем были свои. Хоть и американские.

совершенно секретно

ОПЕРАТИВНАЯ УСТАНОВКА

№ 022737с

По заданию начальника отдела уголовного розыска МВД УАССР

На Рифа Разина, 1964 г. рождения, уроженца д. Дербешка Актанышского района ТАССР. Проживающего в г. Ижевске, ул. Карлутская Набережная, 11 – 10.

Местом жительства проверяемого является общежитие МВД. В комнате проживают четверо. Все являются сотрудниками МВД. Гусев работает в управлении исправительно-трудовых учреждений редактором газеты "Трибуна", Васильев и Перевощиков во вневедомственной охране Первомайского РОВД милиционерами. Разин очень рано уходит и поздно приходит с работы. Со слов источника Н., спиртное не употребляет. Ранее работал во взводе по охране советско-партийных органов. Осуществлял охрану Первого секретаря обкома КПСС В. К. Марисова. Причину ухода объясняет тем, что ему не по душе работа" сторожа", несмотря на то, что ему обещали квартиру в кратчайший срок, ушел в уголовный розыск. По месту жительства проверяемый ведет себя скромно, связей порочащих не установлено. Со слов источника В., фигурант имеет родственников в г. Ижевске.

Отпечатано в единственном экземпляре МБ № 057/28

Начальник отдела оперативной службы

полковник Шмаков В. Р.

Да, восемьдесят пятый. Переломный был год. Народ уже привык к траурным мелодиям по случаю очередной кончины очередного престарелого лидера – и вдруг пост генерального секретаря занимает человек, который явно не собирается умирать. Новые люди, новые времена, новые надежды...

Надежда. Имя – символ. Как это у Пушкина? "Душа ждала кого-нибудь..." И дождалась? Тогда мне показалось, что это так.

Она открыла мне дверь, небрежно затягиваясь сигаретой, и воскликнула:

– Вот это гость!

Ничуть не смущаясь моей милицейской формы и строгого выражения лица, она жестом пригласила меня пройти. На вид ей было лет двадцать пять. Внешность – ничего особенного, не сказать, чтоб красавица, но и не дурнушка. Длинные обесцвеченные волосы рассыпались по плечам. Косметики, пожалуй, было многовато. Вот и все, что осталось в памяти от той встречи.

Помню еще, как я утихомиривал ее шумную компанию. Милицию вызвала пожилая женщина из соседней квартиры, которая не могла уснуть. Их было человек шесть, на столе стояли пустые бутылки из-под водки и сухого вина. Магнитофон работал на полную мощность. Хозяйка квартиры вошла за мной и бесцеремонно села на колени к молодому человеку, который был сильно пьян.

– Чем обязаны? – еле выговорил он.

Я сказал, что час уже поздний и давно пора убавить звук, но поскольку никто из компании не пошевелился, прошел и выключил магнитофон.

– Мы у себя дома, и делаем все, что хотим! – возмутилась хозяйка, тряхнула волосами и демонстративно поцеловала парня в губы.

– А девушкам даже у себя дома вредно курить, – отпарировал я, направляясь к выходу.

– А я давно уже не девушка.

Эти слова компания поддержала шумным хохотом.

– Не возражаю, – сказал я, начиная злиться. – Это действительно ваше личное дело. А вот шуметь после одиннадцати вечера чревато штрафом, согласно постановлению горисполкома. Так что включать магнитофон не советую.

Я вышел и немного постоял у входной двери, проверяя действенность предупреждения. Магнитофон включили, но чуть слышно.

Уже сидя в патрульной машине, я подумал, что никогда в жизни не женился бы на такой развязной девице.

Но случай свел нас вновь в ДК имени Дзержинского, когда мы отмечали День советской милиции. Как она туда попала – до сих пор ума не приложу. Мы сразу узнали друг друга, но я, признаться, не ожидал, что она пригласит меня на танец.

– Удивлены? – спросила она игривым тоном.

– Самую малость, – сознался я. – Я даже не знаю вашего имени.

– Надежда, – просто сказала она, и мне это понравилось.

Я проводил ее домой и простился у подъезда довольно холодно, давая понять, что не собираюсь продолжать знакомство.

Она сказала:

– И вы даже не попросите у меня телефон?

– Даже не попрошу.

– Тогда я вам его сама оставлю.

Спустя, наверное, месяц, где-то перед Новым годом, мы задерживали группу вооруженных парней, которые подозревались в квартирных кражах. В подвале было темно, и когда я отбирал у одного из них пистолет, раздался выстрел. К счастью, пистолет оказался стартовым, но пороховые газы обожгли мне глаза. Я почувствовал адскую боль, мне помогли подняться наверх, и тут я понял, что ничего не вижу.

Еще несколько дней в больнице я с трудом различал только силуэты. Я не мог видеть, не мог читать, мне оставалось только думать.

А если бы это было боевое оружие? Я бы, конечно, погиб. Но ведь когда я шел в милицию, меня не пугало, что такое может произойти. Вот только геройскую смерть от бандитской пули я воспринял несколько отстраненно, словно меня убьют, но я буду жить. Буду? Но как? Кто-то верит в бессмертие души. Кто-то ищет продолжения жизни в детях. А я? Если бы меня убили, не осталось бы никого. Ни детей, ни жены... Даже девушки у меня нет...

Мне стало так тоскливо и одиноко, что я заплакал, как ребенок.

Я попросил медсестру набрать номер телефона. Голос у Надежды был тревожный:

– В больнице? Конечно, приду. Завтра же и приду.

Она не обманула. Она принесла с собой запах снега и мандаринов. Протягивая пакетик с фруктами, Надежда сказала:

– Это тебе от Деда Мороза.

Кажется, именно тогда мы перешли на "ты".

– Ты знаешь, а мои предки талоны отоварили, мясо получили! – поделилась она своей радостью. – Только я все равно с предками Новый год встречать не буду. С ними никакого праздника не получится.

– Что, такие скучные?

– Да нет, с ними не соскучишься. Они у меня старой закалки. Каждый вечер одно и то же: скандалы, нравоучения... Недавно у подруги переночевала, так визгу было с вагон и маленькую тележку. Хоть разворачивайся и уходи из дому. А куда? Подруга замужем...

– А друг?

– Друг – был да вышел вдруг. Но память о себе, кажется, оставил. А отец кричит: в подоле принесешь – из дома выгоню. Веселенький праздничек...

Мне стало жаль ее. Я подумал: вот человек, которому тоже плохо. Тоже одиноко. И у меня как-то само собой вырвалось:

– Как я тебя понимаю, Надежда. Выходи за меня замуж!

Она спокойно отнеслась к моему предложению, будто ждала его. И сразу заторопилась.

– Ой, чуть не забыла! Подруга звонила, просила зайти до обеда. Так я завтра приду и принесу тебе пальто.

– Пальто? Мы пойдем гулять?

– Конечно. Заодно и заявление в ЗАГС подадим. Или уже передумал?

Я не ожидал, что все произойдет так быстро, но отступать было поздно.

На следующий день в пальто с плеча ее отца (будущего тестя), еле различая окружающее, с помощью Надежды я поставил под заявлением свою подпись, которая, как мне казалось, подводит черту под моим одиночеством.

Вскоре я настоял на выписке из больницы и с головой ушел в работу. С Надеждой мы встречались очень редко. Без предварительного звонка сделать это было вообще невозможно. Я понятия не имел, где она пропадает по вечерам.

Приближался день нашего бракосочетания, и сомнения все больше одолевали меня. Я не любил Надежду, но я жалел ее и думал, что она нуждается в моей помощи. Первое время я наивно полагал, что она любит меня, по крайней мере, неравнодушна, раз не отказалась поддержать в трудную минуту.

День моего рождения совпадал с праздником Советской Армии, и я надеялся, что вечером мы встретимся. Мне удалось предупредить Надежду, и она согласилась. В этот день я ушел пораньше с работы и сразу направился к ней. Она встретила меня в вечернем платье, и я удивился такому вниманию ко мне.

– Привет! Ты чего так рано?

– Праздник все-таки... Меня отпустили.

– Вот и хорошо, что зашел. Я только собиралась тебе позвонить. Знакомься, это мои подруги.

Три пары накрашенных глаз, не мигая, уставились на меня. Через несколько мгновений одна из девушек жеманно произнесла:

– Так вы и есть тот таинственный жених? Очень приятно. Люся.

– А я Лена, – сказала другая. – Очень жаль, но мы вынуждены украсть вашу невесту на сегодняшний вечер.

Я перевел непонимающий взгляд на Надежду.

– Понимаешь, Риф, я не могу отказать девочкам. Сегодня у нас на курсе вечер. Нельзя срывать мероприятие, к нему столько готовились. Да ты и сам знаешь, или студентом не был?