Текст книги "Чужой"

Автор книги: Фарит Ахметов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Ты же неглупый человек, Риф, и должен все понимать. И тогда я ничего уже не смогу сделать, даже если очень захочу защитить тебя. Учти, очень много не от меня зависит. Не я один принимаю решения. А очень многое от меня совсем не зависит.

Трудно было не понять, что он предупреждает меня о возможном физическом уничтожении.

Это был первый и, к сожалению, последний откровенный разговор с начальником РОВД. Буквально через неделю он погиб в автомобильной катастрофе при весьма загадочных обстоятельствах. Было ли это убийством или чистой случайностью, сейчас утверждать не берусь. Но тогда говорили всякое, в том числе я слышал и такую версию, что его убрали те, кого он осмелился ослушаться. Во всяком случае, у меня было немало поводов убедиться в том, что сильные мира сего любят, чтобы им служили преданно, и жестоко карают тех, кто затевает свою игру.

После этой смерти я понял, что, наказывая меня, начальник РОВД, возможно, продлял мне жизнь.

Я продолжал проверку финансовой деятельности "КамАЗавтоцентра". По предварительным данным, ущерб в результате злоупотребления должностных лиц составлял около восьмидесяти тысяч рублей. Назначив ревизию на фирме, я выехал в командировку в Таллинн для установления фактов скупки мебели начальником финансового отдела "КамАЗавтоцентра".

Когда я вернулся и попросил доложить о результатах ревизии, мне ответили, что ревизорам неоднократно звонили из УВД, в том числе и начальник управления, с требованием немедленно прекратить проверку. Больше того, им сказали, что Разин, который назначил ревизию, полностью себя дискредитировал, отстранен от работы и никогда сюда не вернется. Я дал указание продолжить проверку.

Вечером в моем кабинете зазвонил телефон. Глухой мужской голос (очевидно, трубка была прикрыта платком) узнать было невозможно. Неизвестный не стал удостоверяться, с кем разговаривает, отчего я мог предположить, что он знает меня, и сразу взял быка за рога:

– Разин, черт тебя побери, сворачивай ревизию. Немедленно, не то хуже будет. И вообще убирайся из города, если хочешь жить.

Ответа он ждать не стал и положил трубку. Честно говоря, после таких слов мне стало немного не по себе. Конечно, я хочу жить, но жить честно. Эти ублюдки из кожи вон лезут, чтобы я перестал уважать себя, сдался, запаниковал, но они этого не дождутся.

На следующий день меня вызвал начальник УВД и сказал, что деятельностью "КамАЗавтоцентра" заинтересовались в министерстве, поэтому будет лучше, если я передам все изъятые документы ему. Там разберутся. Это был их привычный ход, применяемый, чтобы остановить проверку и спасти своих. Доказательств у меня было явно недостаточно, кроме того, при таком противодействии я вряд ли смог бы добыть их. Пришлось вернуть документы.

Зато материалы о спекуляции мебелью пополнились новыми подробностями. Я не зря съездил в командировку: факты скупки в Таллинне полностью подтвердились. Я с трудом зарегистрировал документы в журнале регистрации преступлений. Мне несколько раз отказывали, и я вынужден был пойти на маленькую хитрость: сказал, что регистрация материала еще ничего не значит, нужна дальнейшая проверка, и вполне может случиться, что в результате мной будет вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Только тогда они согласились, предупредив, что если позвонят из УВД, они скажут, что это моя инициатива и они никакого разрешения не давали.

Я знал, что эти материалы очень волнуют определенных лиц в управлении внутренних дел. У меня уже неоднократно пытались изъять их, ссылаясь даже на указание министра, который в то время действительно приехал в Брежнев. Я ответил, что если министру будет нужно, он сам обратится ко мне. Естественно, все это было вранье, звонка от казанского шефа нечего было и ожидать. Тогда меня вызвал замначальника УВД по оперативной работе и напомнил, что руководитель финансового отдела "КамАЗавтоцентра" очень уважаемый человек, он никого не убивал и лучше оставить его в покое. Я сказал, что пока в состоянии отличить убийство от спекуляции, и понес материалы начальнику следственного отдела РОВД, но ему уже позвонили, и он отказался возбуждать уголовное дело. В УВД тоже никто не взял на себя ответственность.

Казалось, круг замкнулся. Оставалось одно – обратиться к прокурору района. Я допускал, что он тоже предупрежден, но я знал его как человека умного, вряд ли он стал бы открыто противодействовать. В общем, терять мне было нечего, и, отдавая материалы прокурору, я заметил, что, на мой взгляд, налицо состав преступления, предусмотренный статьей 154 УК РСФСР, а если прокурор будет другого мнения, я пойду дальше и меня ничто не остановит.

Вскоре прокурор позвонил мне и сказал, что возбудил уголовное дело и направил его для расследования в УВД. Я понял, что он перехитрил меня. Мы оба знали, что там попытаются прекратить это дело. Я просил его, чтобы прокуратура сама расследовала преступление, но тогда ему было бы не избежать многих неприятностей, а отдавая материал в УВД, он умывал руки.

Слежка за мной явно усиливалась. С тех пор, как у меня выкрали журнал регистраций, в который я заносил агентурные сообщения, я сделал ставку на так называемых "карманных" агентов. Это люди, неизвестные моим руководителям, поскольку официально я их не оформлял. Однако пользуясь доступом к определенным документам, они давали мне информацию.

совершенно секретно

СВОДКА НАРУЖНОГО НАБЛЮДЕНИЯ

от 18 февраля 1988 г.

Для кого: Управление Комитета госбезопасности г. Брежнева

Наблюдение начато: в 6.00 час.

закончено: в 00 час. 30 мин.

Объект: Оперуполномоченный ОБХСС старший лейтенант милиции Риф Разин.

Объект взят под наблюдение с адреса ул. Ш. Усманова, 85-35, комплекс 44/11. В 6.00 объект в спортивной форме одежды выбежал в сторону реки Камы. Добежав до леса, углубился в лес. Учитывая профессиональный уровень объекта, во избежание обнаружения слежки, наблюдение в лесу не производилось. Были ли контакты, не установлено. В 6 час. 30 мин. объект вернулся в первоначальный адрес.

Дальнейшее наблюдение было затруднено тем, что квартира объекта и его рабочий кабинет находятся в одном подъезде, на первом этаже расположена дежурная часть. До 12 час. 30 мин. в здании побывало много граждан, установить контакты объекта не представилось возможным.

В 12 час. 30 мин. объект направился в кафе "Дуслык", пообедав, вернулся обратно. В 14.00 объект поехал на автобусе на завод по ремонту двигателей, где находился до 16 час. 20 мин. В 16 час. 20 мин. объект направился в Производственную фирму "КамАЗавтоцентр", находился в бухгалтерии до 17 час. 40 мин. После этого вернулся в адрес, откуда был взят под наблюдение. Из здания не выходил. Наблюдение снято в 00 час. 30 мин.

Отпечатано в единственном экземпляре МБ № 028/35.

Начальник отдела ООС

подполковник КГБ Мусин А. Л.

Однажды мне позвонил один из таких "карманных" агентов, и мы договорились о встрече на автобусной остановке "Универсам". Добраться туда я должен был на автобусе, но на улице подвернулся знакомый, который предложил подбросить меня на своей машине. Мы подъехали, и я уже хотел выйти, но вдруг заметил сотрудников седьмого отдела, которые перекрыли остановку. Пока я раздумывал, как поступить, показался "Жигуленок" КГБ и остановился неподалеку. Люди в машине тоже стали наблюдать за остановкой. Я сказал приятелю, что у меня внезапно изменились планы, и мы уехали.

На все сто процентов я был убежден, что они хотели установить моего человека, определить источник утечки информации. Поскольку о нашей встрече я никому не говорил, они могли узнать о ней, только подслушав наш телефонный разговор. Я попросил знакомого подвести меня к дому, где жил агент, и оставил в его почтовом ящике почтовую открытку без текста. Это был сигнал об экстренной встрече в заранее обусловленном месте. Вскоре он пришел туда, и я попросил его не слишком откровенничать по телефону. Мы договорились об условных паролях, обозначающих время и место встречи. Только так еще можно было получать хоть какую-то информацию.

Дело о спекуляции мебелью поручили старшему следователю УВД. Это была запуганная женщина, которая вскоре призналась мне, что на нее давят со всех сторон, и она не знает, что делать. Я настаивал на том, чтобы она объективно вела следствие, однако настойчивости ей явно не хватало. Буквально через неделю я узнал, что она сдалась: дело было прекращено, а фигурант пошел на повышение – бывший финансист стал заместителем директора по экономическим вопросам. Свидетелей запугали. Я встретился с одной из свидетельниц, дававших правдивые показания, и она показала мне записку, которую передала ей подруга, предупредившая о грозящей опасности. Мне врезались в память слова: "Ни с кем не делись и не советуйся. Не забывай, что ты просто висишь на волоске". Женщина со слезами на глазах спрашивала меня, что ей теперь делать. Что я мог ответить?

Конечно, я понимал, что в покое они меня все равно не оставят. Слишком многое мне стало известно в ходе предварительных проверок. Я установил, что не только бывший финансист, но и другие руководители КамАЗа, пользуясь своим служебным положением, занимались спекуляцией. Скупая мебель в Прибалтике, через автоцентры КамАЗа, расположенные в Риге, Таллинне и других городах, они привозили ее в Брежнев и перепродавали по сумасшедшим ценам. Естественно, никакой оплаты за транспортные услуги не производилось. Причем в последние годы делали это нелегально, поскольку в Прибалтике были приняты законы, запрещающие вывоз мебели за пределы республики. Спекулировали не только мебелью. Через автоцентр Владивостока привозили японские магнитофоны и тоже пускали их в продажу.

Иногда им удавалось замести следы: из Риги пришло сообщение о пожаре в бухгалтерии автоцентра. По предварительным данным, там была обнаружена недостача на несколько миллионов рублей. Я знал, что они могут уничтожить не только документы, но и человека. Та информация, которой я располагал, продолжала волновать их воображение. Я представлял для них реальную опасность.

Однажды вечером я патрулировал по городу в паре со старлеем Семеновым. Этот сотрудник славился у нас тем, что всегда вовремя предлагал и заваривал чай старшим по званию, и я его недолюбливал. Около девяти часов мы зашли в дежурную часть.

– Вовремя вы появились, – сказал дежурный милиционер. – Вот вам свежий адресок.

Он протянул листок бумаги с адресом.

– А в чем там дело? – спросил я.

– Да какой-то семейный скандал. Звонила женщина, сказала, что муж напился и угрожает ей расправой. Уж полчаса прошло, наверно.

– И вы нас ждали? Что, некому было съездить? – я кивнул на скучающих постовых милиционеров и дружинников.

– Мне передали, чтобы выехали именно Разин с Семеновым. Я исполняю.

Я не стал уточнять, кто дал ему это указание, хотя такая забота, чтобы мы не остались без дела, и показалась мне несколько странной. На дежурной машине мы выехали по адресу скандала.

У самого дома Семенов, нарочито зевая, проговорил:

– Что-то я утомился сегодня, ты поди разберись там, а я подожду в машине.

Я не возражал: за годы работы в милиции мне приходилось приводить в чувство не один десяток скандалистов, не говоря уже о задержании преступников. Правда, на этот раз я был без оружия.

Дверь в квартиру оказалась чуть приоткрытой, никаких криков не доносилось. Позвонив, я вошел внутрь.

За столом сидели двое довольно крепких мужчин и распивали водку. Куда же исчезла женщина, которая звонила? Не решилась возвращаться?

– Милицию вызывали? – спросил я, поздоровавшись.

– Глупости говоришь, начальник. Ну зачем нам милиция? Нам с корешом и на двоих водки маловато. А ты, никак, замерз? Хочешь выпить на халяву?

– Я попросил бы вас не "тыкать".

– А я попросил бы вас выйти вон. Пока по-хорошему.

У меня не было никаких оснований задерживать их, не было и желания продолжать разговор, и я повернулся, чтобы уйти.

В этот момент они напали на меня сзади и повалили на пол. Один из нападавших схватил меня за горло и стал душить, другой изо всех сил прижимал меня к полу, пытаясь заломить руки. Я сопротивлялся, но никак не мог скинуть их с себя. Воздуха не хватало, я слабел, и откуда-то пришла мысль, что это конец.

Мне и раньше приходилось не раз оказываться в критических ситуациях, и я знаю, что за страхом перед смертью всегда приходит апатия, когда смерть кажется желанным избавлением от страданий и боли. Эту грань надо суметь преодолеть, потому что человек умирает тогда, когда перестает сопротивляться.

Я уже терял сознание, перед мысленным взором в каком-то тумане мелькали лица родных и близких, я прощался со всеми и был спокоен. Вдруг я увидел свою младшую дочь, которая стояла ухватившись руками за край манежа, она молча смотрела на меня, чуть приоткрыв свой ротик. Мне даже показалось, что она произнесла слово – папа, хотя она еще и не умела говорить. Мысль о том, что я больше никогда не увижу ее, была нестерпимой. Я не знаю, что произошло со мной. Рванувшись из последних сил, я сбросил с себя противников, они покатились к входной двери. Мне удалось встать и я ударил одного из нападавших, но я никак не мог восстановить дыхание, и удар получился слабым. Они оба уже были на ногах, и мне пришлось отступать на кухню. Мне удалось запереть дверь, но часть ее была стеклянной, и они вломились ко мне, выдавив стекло.

У одного из нападавших в руках оказалась доска, он занес ее у меня над головой и опустил вниз. Я успел увернуться, и удар пришелся вскользь по плечу. На долю секунды я отвел взгляд к окну, мелькнула мысль выпрыгнуть вниз, но с пятого этажа прыжок, скорее всего, оказался бы смертельным. Дыхание стало восстанавливаться, и я решил пробиваться к выходу. Главное не дать сбить себя с ног и постараться свалить противников. В прыжке я ударил ногой в пах того, кто уже поднимал доску для второго удара, и он со стоном согнулся пополам. Мне повезло, что его приятель несколько растерялся, очевидно, не ожидая от меня такой прыти, и мне удалось повалить его на пол. Перепрыгнув через лежащего, я выскочил в коридор и быстро спустился вниз.

Семенова не было. Я добрался до дежурного и, заявив о нападении, потребовал вызвать следователя прокуратуры. Вместе с ним мы поехали в эту злополучную квартиру, где он сделал осмотр места происшествия. Ни одного из злодеев там, разумеется, уже не оказалось. Вернувшись в дежурную часть, я написал рапорт и отправил его в прокуратуру. Прошло несколько дней, однако никаких мер к розыску преступников принято не было, а материал, собранный следователем, исчез навсегда.

Я пытался сам найти концы, разыскал Семенова и спросил его, куда он пропал в тот вечер.

– Никуда я не пропадал, ждал тебя у подъезда, – нагло ответил он. – А ты все докапываешься до правды?

– А ты рекомендуешь этого не делать?

– Рекомендую. А если будешь и дальше ворошить это дело, я дам показания, что ты сам начал драку. Да, ты сам виноват, они защищались.

– Подонок.

Я понял, что Семенов заранее знал, что произойдет в тот вечер, по сути, отдал меня в руки преступников, но доказать это было невозможно. Ложь, которую он мог распространить, выглядела правдоподобно, ему бы поверили, заниматься этим нападением самостоятельно значило попусту потратить время и нервы. Я отступил, успокаивая себя мыслью, что, в конце концов, им не удалось убить меня.

А то, что кто-то пытался уничтожить меня, было совершенно ясно. И очень скоро они повторили свою попытку.

Я возвращался домой поздно вечером. Выйдя из автобуса, я стал переходить дорогу. Улица была пустынна, невдалеке стояла только черная "Волга", прижатая к обочине. Я не обратил особого внимания на то, что двигатель ее работал, и спокойно шел, приближаясь к тротуару. Неожиданно машина сорвалась с места и, быстро набирая скорость, помчалась прямо на меня.

Я прыгнул в сторону и почувствовал дикую боль в ноге. Подвернуть ногу в такой ситуации означало одно: уйти мне не удастся. Крылом "Волга" ударила меня в бедро и отбросила в сторону. Я упал в метре от тротуара и на какое-то мгновение потерял сознание. Очнувшись, я увидел, что автомобиль задним ходом снова наезжает на меня. Номера на машине не было.

Вскочив, я чуть не закричал от боли, но сумел устоять на ногах и побежал наугад туда, где могла оказаться помощь. Честно говоря, не знаю, на что я надеялся, но кое-как доковылял до ближайшего пустыря, где шла какая-то стройка. Может быть, хотел скрыться в темноте среди вагончиков строителей или рассчитывал, что шум привлечет сторожа. Все произошло слишком быстро, чтобы искать лучший выход.

Я с трудом поднялся на пригорок и услышал сзади щелчок захлопываемых дверей. Преследователи явно пустились в погоню. Шансы убежать с поврежденной ногой были минимальны. Я остановился. Легко отдавать свою жизнь я не собирался и приготовился защищаться.

Один за другим прозвучали два выстрела. Почувствовав сумасшедшую боль, пронзившую все тело, я потерял сознание...

Очнулся я на дне глубокого котлована, куда упал оступившись, когда услышал выстрелы. Пули не задели меня. Поврежденная нога распухла, голова раскалывалась. Преследователи, увидев, как я упал, видимо, решили, что дело сделано, а может быть, их что-то спугнуло, раз не стали удостоверяться, жив я или нет. Я кое-как добрался домой, перебинтовал ногу, выпил какие-то таблетки и лег.

Конечно, заснуть я не мог. Что делать? Как жить дальше? Сила явно на их стороне. Я уже давно переступил ту черту, которую не дано переступить никому. Если им не удалось убрать меня вчера, если они промахнулись сегодня, то они обязательно сделают это завтра.

Я был обречен на гибель, и пора было уходить. Но тут я вспомнил, что через день у меня назначена встреча с агентом. Эта девушка должна была передать мне очень важные документы. Если бы они оказались у меня, я имел бы неопровержимые доказательства причастности должностных лиц, в частности, руководителей горисполкома и КамАЗа, к незаконному распределению квартир. Возможно, в документах было и подтверждение получения взяток этими должностными лицами. Я не мог упустить такую возможность рассчитаться с ними за все и решил обязательно встретиться с агентом.

Об этом деле мне было известно немного больше, чем прессе и общественности, к тому же прошло почти семь лет с того дня, когда состоялся суд. Подробности забылись, и те, кто стоял у истоков этого преступления, чувствовали себя достаточно спокойно, продвигаясь вверх по служебной лестнице.

Кое-кого все-таки осудили. Например, срок получила комсомолка Кабирова, в 1983 году исполняющая обязанности инспектора отдела по учету и распределению жилья Набережно-Челнинского горисполкома. Картина преступления Верховным Судом ТАССР была раскрыта только частично, чья-то властная таинственная рука отвела меч правосудия от главных, не названных в приговоре, участников и организаторов преступления.

В ходе следствия было обнаружено несколько сотен ордеров на незаконно выданные квартиры, но из архива горисполкома бесследно исчезли более трехсот корешков ордеров, подлежащих бессрочному хранению. Кабирову просто подставили, отдали один из винтиков хорошо отлаженной системы, действующей до сих пор. Она подала кассационную жалобу в Верховный Суд Российской Федерации, в которой назвала фамилии тех, кто подписывал ордера. Но ни начальник отдела по учету жилья, ни заместитель председателя горисполкома по делу не проходили даже как свидетели. Кабирова спрашивала, как могут один и тот же дом сносить десятки раз, каким образом семьи, даже не прописанные в нем, получают квартиры? Она не снимала с себя часть вины, но справедливо недоумевала, почему правосудие закрывает глаза на поступки тех, кто облечен властью. Или для тех, у кого деньги, закон не писан? Знала ли она, насколько близка к истине? Она сделала вывод, что оказалась жертвой грязных рук дельцов города и просила расследовать это дело заново, восстановить справедливость.

Верховный Суд РСФСР оставил кассационную жалобу Кабировой без удовлетворения.

Агент, которая должна была передать мне документы, была любовницей одного из руководителей города. Однако в условленное время на встречу она не явилась. Через некоторое время я узнал, что ее вычислили и как раз накануне нашей встречи на одной из баз отдыха за городом пытались утопить в бассейне в расчете списать смерть на несчастный случай. Она чудом осталась в живых, вырвалась и внезапно куда-то уехала.

Таким образом, и эта моя последняя попытка нанести Системе ответный удар потерпела неудачу. Борьбу против брежневской мафии я окончательно проиграл. Чтобы разрушить Систему, мало усилий одиночки. Надо, чтобы поднялся весь народ.

Я написал рапорт о переводе в Ижевск. Незадолго до этого в одном из московских журналов появилась публикация, в которой я попытался обобщить все, что знал о милиции. Это мое письмо в редакцию, с одной стороны, помогло мне, поскольку я стал слишком заметен, и мои враги, по-видимому, пока оставили попытки расправиться со мной, а с другой стороны, оно явилось препятствием, затруднившим поиск работы в Ижевске. Прочитав журнал, в МВД Удмуртии, очевидно, решили, что поторопились дать согласие на перевод, и, хотя я лично ездил в Ижевск и прекрасно знал, что у руководителей служб уголовного розыска не хватает по 3-5 человек, вскоре я получил официальный ответ: "Вопрос о Вашем переводе в МВД УАССР рассмотрен отделом кадров. В настоящее время, ввиду прибытия молодых специалистов с Высших курсов МВД СССР, мы не располагаем возможностью решить его положительно...".

Кто там говорит, что преступность захлестнула страну? С преступностью у нас все в порядке, если милиция не нуждается в услугах профессионального сыщика, прослужившего к тому времени в органах двенадцать лет. По моему глубокому убеждению, все дело в том, что сами органы внутренних дел стали неотъемлемой частью преступного мира.

Понятно, что с такими взглядами я не мог рассчитывать на особую милость, когда писал рапорт на имя министра внутренних дел Татарии. Одной из основных причин увольнения по собственному желанию я назвал несогласие с методами работы, которыми пользуется руководство. В органах внутренних дел, писал я, продолжает иметь место сокрытие преступлений, коррупция, грубейшие нарушения социалистической законности.

Мои противники обрадовались такому повороту дел. Слишком много набралось материала, чтобы уволить меня за дискредитацию звания сотрудника милиции. Однако эта затея у них провалилась. Я обратился с рапортом к министру внутренних дел СССР Бакатину. Заканчивался он так: "Я мог бы назвать конкретные фамилии и материалы, благодаря кому и чему я попал в опалу. Но я не хочу никакой проверки, так как устал от бессмысленной борьбы и не верю или почти не верю в торжество справедливости. Темные силы достаточно сильны, у них везде, включая Москву, есть свои люди. Коррупция, как метастазы в теле больного раком, широко распространилась в ОВД. Я не могу подчиняться руководителям, которых не уважаю за их непорядочность, во-первых, и за некомпетентность в решении служебных вопросов, во-вторых".

Я просил Москву только об одном: ускорить мое увольнение из органов внутренних дел. Однако чиновники из министерства вернули мой рапорт в МВД Татарии. Меня вызвали к министру, но ехать в Казань мне не пришлось. Очевидно, руководству УВД г. Брежнева надоело воевать с непокорным милиционером, и они подписали мне рапорт от увольнении.

Я покидал Брежнев навсегда со смешанным чувством облегчения и тревоги. Мне удалось избежать смертельной опасности, но там, в этом городе, остались мои враги. Остались победителями в этой схватке, совершенно безнаказанными и уверенными в своей неуязвимости.

Они и сегодня продолжают совершать новые преступления и занимать высокие посты.

Крушение

"Так круг – замкнулся? И выхода действительно нет? И остается нам только бездейственно ждать: вдруг случится что-нибудь само?"

Александр Солженицын. "Жить не по лжи".

ВЫРОДКИ

В Ижевске я работы так и не нашел. С большим трудом меня приняли в прокуратуру Завьяловского района Удмуртии. Я стал старшим следователем. В первые недели ко мне внимательно приглядывались, стараясь держать дистанцию. По-видимому, и здесь прочитали мою публикацию в московском журнале, поэтому относились с опаской.

Прописался я у тещи, на этот раз она не возражала, поскольку подала заявление на расширение жилплощади и считала, что увеличение числа проживающих ей выгодно. Каждое утро я прибывал на автовокзал и уезжал автобусом в райцентр, что в двенадцати километрах от Ижевска, а вечером возвращался домой. Впечатление было такое, словно вся жизнь моя проходит на колесах и я вечный путешественник. Правда, маршрут оказался слишком однообразным и скучным. Зато работа скучать не давала.

Однажды вечером, когда я уже собирался домой, позвонил дежурный и сообщил, что в одном из домов деревни Чепаниха обнаружен труп женщины. Я спросил, имеются ли признаки насильственной смерти, но дежурный не мог сказать ничего вразумительного. Я все же решил взять судебно-медицинского эксперта и поехал за ним в город. Пришлось до десяти часов провести в томительном ожидании, поскольку эксперт был занят, а в этот вечер он дежурил один на всю республику. В Чепаниху мы приехали глубокой ночью.

Участковый, сообщивший о происшествии, оказался трусом – он даже не заходил в дом и о том, что там находится труп, знал со слов соседей. Дом стоял на отшибе, дверь в сенцы была закрыта на навесной замок. Я вытащил скобу и с фонариком в руках вошел внутрь. Прямо у входа лежал труп женщины, прикрытый покрывалом и подушкой. Мы с экспертом стали его осматривать.

На голове имелись три раны: теменная, затылочная и височная; кости черепа сломаны. Похоже, орудовали обухом топора. Пол и стены были забрызганы кровью. Лампочка в сенцах отсутствовала, в ходе осмотра я обнаружил ее на столе в доме. В единственной комнате все было перевернуто, на полу валялись разные бумаги. Нашлись и документы потерпевшей, она оказалась тысяча девятьсот двенадцатого года рождения. Среди документов мы обнаружили справку, из которой явствовало, что старуха получала двенадцать рублей пенсии.

Я писал протокол осмотра места происшествия почти до утра, чем вызвал недовольство эксперта и участкового. Утром я отправил эксперта в город. К обеду приехал начальник милиции с сотрудниками уголовного розыска. Конечно, лучше всего мне было бы остаться в деревне и непосредственно руководить оперативной группой. Но я должен был немедленно увезти на экспертизу предметы, изъятые с места происшествия, и присутствовать при вскрытии трупа. Необходимо было также допросить родственников потерпевшей, проживавших в Ижевске, и я уехал в город.

Утром следующего дня мы собрались в кабинете начальника РОВД. Ничего нового сотрудниками милиции добыто не было. Потерпевшая Юшкова с тысяча девятьсот семьдесят четвертого года жила в деревне одна. Трудно было определить, что пропало из дома, и все же по предварительным данным мы установили, что исчезли сушеная рыба, мед, чай, сахарный песок, конфеты, хозяйственная сумка. Допрошенные мною родственники ничего интересного следствию пояснить не смогли. Я набросал план следственных и оперативно-розыскных мероприятий по уголовному делу и выдвинул семь версий убийства.

Послав группу в деревню отрабатывать возможные версии, я остался готовить документы для назначения экспертиз. У меня в производстве были и другие уголовные дела, среди них и нераскрытые, и я не мог позволить себе работать только по одному из них.

К вечеру опергруппа привезла из деревни несколько человек для допроса. Допросив жителей Чепанихи, я распорядился, чтобы их отпустили, однако милиция собрала на них материал за мелкое хулиганство, и мужиков повели в суд, чтобы задержать на несколько суток. На милицейском языке это называется внутрикамерной разработкой, с помощью которой иногда удается добыть информацию. Вообще я против таких мероприятий, хотя формально нормы закона, как правило, соблюдаются. Жители Чепанихи были задержаны за нарушение общественного порядка: кто-то был пьян и подрался, кто-то выражался нецензурной бранью в очереди за хлебом. Но вся беда в том, что пьянство и матерщина, да еще в очереди, когда хлеб в магазин завозят раз в неделю, как это ни печально, давно стали нормальным явлением для советской деревни. Если бы не убийство, никто и никогда за такие действия их бы не наказал. В этой деревне и участковый-то появлялся раз в полгода, и то в основном летом, зимой туда можно было проехать только на тракторе, а в распутицу даже трактора вязли в непролазной грязи, и связь с внешним миром терялась.

Начальник уголовного розыска предложил снять отпечатки пальцев всех жителей Чепанихи. Я не одобрил и это мероприятие, поскольку у нас не было законных оснований подозревать всех. Кроме того, следы пальцев рук, изъятые с места происшествия, оставила сама потерпевшая, и только один след, ограниченно пригодный для идентификации, принадлежал неустановленному лицу.

Все шаблонные милицейские мероприятия почти ничего не дали, следствие топталось на месте. Надо было думать, а вот этого как раз делать никто не хотел. Все ждали распоряжений. В группу был включен сотрудник министерства внутренних дел, однако и он не проявил никакой инициативы.

Выдвинутые версии постепенно отпадали, и я решил повторно съездить на место происшествия, еще раз осмотреть дом, который мы предварительно заколотили, и поговорить с жителями. На следующий день я выехал в Чепаниху.

Осмотр дома и прилегающей территории почти ничего нового не добавил.

Сотрудники милиции утверждали, что преступник постучал в дверь и после того, как потерпевшая ему открыла и повернулась спиной, он ударил ее по голове. Для меня это было неубедительно, поскольку в ночное время суток старушка вряд ли открыла бы дверь незнакомому человеку – жила на отшибе.

– Выходит, она открыла дверь кому-то из знакомых, и он совершил зверское убийство? Но тогда у него должны были быть на то какие-то веские причины. А причин для убийства не было. У потерпевшей не было денег ни наличными, ни в Сбербанке, как не было икон или золотых изделий.

У меня складывалось впечатление, что убийство произошло случайно и что убийца был в доме, когда пришла Юшкова.

Около часа я беседовал с одной из жительниц деревни; сотрудники милиции, ожидая меня, томились от безделья в машине. Было жарко, но я пил горячий чай из грязной посуды, надеясь заслужить доверие хозяйки. Мое терпение было вознаграждено. Она рассказала о том, как в ночь, когда было совершено убийство, она слышала, как железный запор на ее воротах щелкнул. Видимо, кто-то схватился за ручку и хотел войти во двор. На вопрос, кто же мог это быть, она с трудом выдавила: