Текст книги "Пленники подземного тайника. В глубинах пещер. Том II"
Автор книги: Фагим Лукманов
Соавторы: Михаил Самсонов
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
POLARIS
ПУТЕШЕСТВИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЕ • ФАНТАСТИКА LXVIII
ПЛЕННИКИ ПОДЗЕМНОГО ТАЙНИКА
В глубинах пещер Том II
Михаил Самсонов
ТАЙНУ ХРАНИТ ПЕЩЕРА
Худ. Г. Жирнов
Собачонка тревожно повизгивала, жалась к хозяину, норовив лизнуть его в лицо, и, наконец, разбудила юношу. Шараф, позевывая, приподнялся на локоть, потом сел, протирая глаза.
В палатке тихо, только слышно легкое посапывание спящих друзей. Полог поднят. За ним – черные изломы гор. Над ними – маленькие, тускло светящие фонарики. Это – звезды, Шараф ни с чем не спутает их мигание. Горным ручьем в палатку струился ночной воздух, пахнущий медом и миндалем и еще снегом.
– Что с тобой? – шепнул Шараф, чтобы не разбудить товарищей. – Кого испугалась, трусиха? – потрепал ее загривок, прижал к себе собачонку. Та только еле слышно повизгивала в ответ. Сбросил одеяло. Вышел. Прислушался. Вокруг тишина, ни шороха, ни звука. Что же могло так взволновать четвероногого друга?
Хотя Шараф уже знает, что тишина в горах – только кажущаяся. Нужно ночью слиться с ней, и тогда горы расскажут тебе многое-многое, скрытое темнотой. Здесь ни на минуту не прекращается своя, первозданная, дикая жизнь.
Вот на вершине скалы гулко заухал филин. Тут же диким хохотом ему отозвался шакал. Словно испугавшись их крика, с небосвода сорвалась звезда, огненным шлейфом рассекла предзоревую темноту и одиноким спутником затерялась в горах.
«Не филина же испугалась Жучка? – размышлял Шараф. – Да и к шакалам ей не привыкать…»
Отошел от палатки, зорко всматриваясь в темноту. Ничего не увидел, только там, где скоро должно показаться солнце, ярче прорезались горы.
Но что это? Со стороны реки донеслись жалобные стоны и тут же, нарастая, из ущелья вырвался пронзительный разбойничий посвист.
Жучка взвизгнула, юркнула в палатку. Шараф от неожиданности и испуга присел. Потревоженные чужими звуками горы долго еще не могли успокоиться. А утро, тем временем, приподняло над ними ночное покрывало.
Выждав, пока солнце позолотило белеющие снеговые вершины, Шараф решительно зашагал к реке, откуда донеслись загадочные звуки…
Старый пасечник Нуритдин-ака поднялся с постели, откинул полог палатки. Пахнуло свежестью, под брезент проник мутный рассвет. Пристегнул протез ноги – недобрый «подарок» войны. Тихонько ступая, направился к стоящей поодаль палатке юных помощников. Протез чуть поскрипывал при ходьбе. Заглянул за открытый полог, там, в глубине, на мягком ложе из бараньих шкур, уложенных на толстый слой сена, под цветастым одеялом угадывались фигуры спящих мальчуганов. У входа, на ящике, – приемник, книги…
– Молодцы! И в горах не расстаются с ними, – тронула усы пасечника улыбка.
Старик по-настоящему был рад, когда его одиночество нарушил любимый внучек, да еще не один, а с товарищами… С Арменаком и Сашей Шараф с первого класса учится вместе. А сейчас позади уже восемь. Растут ребятки! Да… бежит время…
– Ну, что ж… Пусть поспят еще, – вздохнул пчеловод, – вчера потрудились хорошо. Откачали меда больше, чем думали…
Услышав знакомые шаги хозяина, подбежала Жучка, оправившаяся после ночных тревог. Словно чувствуя свою вину за поднятый небольшой переполох, она ластилась, терлась о ноги, приглушенно тявкала.
– Ну, чего ты, Жучка? Чего, Жучек? – потрепал ее по загривку Нуритдин-ака. – Не зря, знать, прозвали тебя Жучкой, действительно, точно жук черная.
Подошел к флягам с медом, довольно похлопал по глухо отозвавшемуся боку.
Пасека разместилась на склоне спускающегося к реке берега. Кругом – цветочный ковер, воздух наполнен запахом трав. Над ульями, гигантской шахматной доской раскинувшимися поодаль, кружились проснувшиеся пчелы. А опытный взгляд пасечника уже заметил не одну прилетевшую пчелу, тяжело груженную пыльцой.
«Добрый будет нынче взяток!»– подумал старик. Почти всю свою жизнь он провел с пчелами. И понимал их без слов, так же, как и они.
За плечами – седьмой десяток, а пчелы, горы стариться не дают. Взял полотенце и, припадая на протез, направился к реке.
– Умоюсь, а заодно и верши посмотрю. Ребятки, вроде, в первой заводи их поставили вчера. Глядишь – на завтрак и угощу их ушицей…
Закатал по колено летние парусиновые брюки, смело шагнул в воду, балансируя на скользких камнях. Ногой нащупал вершу, приподнял ее. В лучах солнца засверкало живое серебро. Отобрал несколько штук для ухи, остальных выпустил.
– Гуляйте еще!
На кукан нанизал улов. Вдруг Жучка с лаем бросилась к воде.
– Что лаешь зря? На кого? Думаешь, за этим грохотом кто-то тебя услышит? – стал увещевать старик собачонку. И взглянул на ту сторону реки.
Берег отвесной стеной поднимался над водой на несколько десятков метров. К скале лепились неизвестно кем и когда вырубленные ступеньки. И по ним медленно поднимался человек…
– Опять этот старик! И чего он в такую рань тут бродит? В его ли годы, словно архару, по горам лазить?
Знакомство Нуритдина-ака состоялось в первый же день, когда он обосновался здесь на лето с пасекой.
Только он спустился к реке, чтобы набрать воды для вечернего чая, как увидел на том берегу человека. Обрадовался, что сосед объявился, вдвоем-то в горах веселее. Пытаясь заговорить, перекричать грохот потока, махал руками, приглашая в гости. Но встреча так и не состоялась…
Наверху послышались веселые, звонкие голоса. Это наперегонки к реке бежали Арменак и Саша. На плечах, спине, на лице, опаленных солнцем, шелушилась кожа.
– Дедушка, вы опять без нас рыбу вынули? – обиженно заговорил Саша. – Мы сами хотели…
Ребята присели на берегу, рассматривая улов. Жучка продолжала метаться и лаять.
– Дедушка, что это она? – приподнялся Саша.
– Видно, не понравился наш сосед. А, может, наоборот, понравился, в гости приглашает.
Ребята вскинули головы, вглядываясь в противоположный берег. Там, все так же, преодолевая крутой подъем, медленно поднимался старик. Теперь хорошо были видны его пестрый халат и белая пышная чалма.
Ребята забросали деда вопросами: кто этот старик, чем занимается, почему здесь живет?
Но старый пчеловод ничего не мог ответить о своем соседе.
– Все зову к себе в гости, чтобы познакомиться, да как тут переправишься? Видно, поэтому и не идет сосед.
Ребята почистили рыбу, искупались и бегом помчались, как они говорили, «домой» – к палатке. Шараф-то раньше их поднялся, наверное, уже на пасеке колдует…
Шараф в белоснежном халате, с дымарем, рамками, действительно уже с важным видом расхаживал по пасеке.
Солнце поднялось высоко. Васильковое небо предвещало знойный день. Нигде ни тучки, ни облака. Быть жаре. Хорошо – река рядом. А вода в ней что твой лед – никакая жара не устоит!
– Кто одну минуту просидит в воде, – сверкал огромными черными миндалинами Арменак, отбрасывая со лба такой же черный непокорный чубчик, – месяц… Э, чего месяц? Год мороженым кормить буду! В кино ни разу не пойду! Все деньги экономить буду!
– Хитрый ты! – засмеялся Саша. – Кто же твое мороженое есть будет, если минуту в воде просидит? Он же сам в мороженое превратится! Только в несладкое…
– А если Арменак посидит, то – в соленое… – невозмутимо добавил Шараф.
– А ты уже и так, как ледышка, – махнул рукой Арменак в сторону Саши, намекая на его светлые, чисто льняные волосы и голубые, девичьи глаза.
– Э, ребята, – незаметно подошел Нуритдин-ака к соперничающим в острословии друзьям. – Сначала завтрак, а уж потом работа! Уха ждет.
Наваристая, пахнущая дымком уха вызвала общий восторг.
– Никогда в жизни не ел ничего вкуснее, – задыхаясь, приговаривал Арменак. – Вкуснее мороженого!
– Соленого? – с невинным видом спросил Саша и тут же бросился бежать.
…Шараф, подойдя к одному из ульев, поднял крышку. Арменак и Саша, для которых все это было ново, невольно отступили.
– Бояться пчел не нужно, – улыбнулся Нуритдин-ака. – Это умное существо! Как человек, все понимает. Вон, смотрите, как Шараф работает.
Молодой пчеловод положил крышку на траву. Спокойно снял «одеяльце» и открыл рамки. Потревоженные ярким светом пчелы недовольно зажужжали, но скоро успокоились и опять принялись за работу.
Юноши осмелели, осторожно заглянули в улей. Пчелы сплошной массой заполнили рамки.
А Шараф тихо, не торопясь, рассказывал, что ранее узнал от дедушки.
Ребята даже рты разинули от удивления, когда узнали, что для того, чтобы собрать килограмм меду, пчелы должны облетать около миллиона цветков.
Осмотрев пасеку, вернулись к палаткам, унося с собой целый кувшин янтарного меда..
– Кушайте мед, самый полезный продукт на свете, – приговаривал дедушка. Ребята не заставили себя упрашивать, усиленно работая ложками. А Шараф прилег под навесом, сославшись на усталость.
«Даже дедушка ничего не слышал. Откуда этот ночной голос? Да и тот старик подозрительный!. Кто он? Кто стонал и свистел ночью? – мучительно размышлял Шараф, лежа с закрытыми глазами. – Загадочный старик поднимался в гору, но тут же он вдруг появился на этом, берегу, около грота. Не мог же он опуститься с горы так быстро и переправиться через реку? Хорошо, что ребята здесь не видели! Еще испугались бы, убежали с пасеки… А ведь приехали на все лето! И где мог переправиться старик, когда здесь нигде ни моста, ни брода нету? И, если он все же переправился, почему не пришел сюда? Дедушка же его столько раз звал!»
Арменак и Саша все еще лакомились медом, а Шараф все лежал, закрыв глаза, и думал: «А может быть, рассказать все ребятам, организовать поиски и разгадать тайну? Нет, пока не следует торопиться…»
День прошел в работе. Арменак и Саша, не трогая Шарафа, усердно помогали деду Нуритдину. Встретили колхозную машину и с грузом меда отправили обратно в колхоз. Уехал в город и Нуритдин-ака, пообещав ребятам выполнить их многочисленные заказы и оставив «самым главным пчеловодом» вместо себя Шарафа. «Он – аксакал в этом деле!».
И, правда, Шараф любил пасеку, любил и знал тружениц-пчел. Да и стоит ли удивляться этому? Уже много времени прошло с тех пор, как дед начал обучать внука своему делу. А знает дедушка Нуритдин очень много. Хоть сам он и не силен в грамоте, а за его советами по пчеловодству ученые приезжают из Душанбе, Самарканда, Ташкента.
– Все, что сам знаю, все тебе передам, – не раз говорил он внуку, видя, с каким удовольствием Шараф помогает ему в работе.
– Кончу школу, пойду в сельскохозяйственный институт, тоже буду пчеловодом, – ответил как-то Шараф дедушке. И по тому, как он сказал это, Нуритдин-ака понял: есть кому из рук в руки передать пасеку.
…Шараф ходил меж ульями, Саша и Арменак пошли к реке, обещали принести рыбы. Но на этот раз им пришлось вернуться с пустыми руками. Пришла колхозная машина, завхоз привез раскладушки, и ребята принялись обставлять свое жилище.
Шараф разжег костер; желто-красные рваные куски пламени рисовали фантастические фигуры на земле, в диком танце прыгали по стене палатки и улетали в ночь.
– Шараф! – тихо заговорил Арменак, – а мы опять того старика видели. Темнеть стало, а он почему-то все еще был на берегу. Как в такую темень подниматься будет? Гора-то какая высокая, а он совсем старый…
– Садитесь ужинать, – оборвал его Шараф. Он не хотел говорить об том, чего сам еще не мог понять, об этих загадочных криках по ночам, о таинственном старике с того берега.
Все проголодались и поспешно принялись за еду. Дедушка не вернулся, и лагерь без него рано погрузился в тишину.
Шараф вынес раскладушку наружу, сон не шел к нему. Рядом послышался шорох. Проворно поднялся – Жучка. Собака опять скулила, трусливо жалась к хозяину. Шараф прислушался. И вот опять в горах застонало, заухало, мальчик почувствовал, как мурашки поползли по рукам, покрывая все тело. Соскочил с раскладушки, бросился к палатке.
Прислушался. Звук не повторялся.
– Нет, не буду будить… Пусть дедушка приедет – начнем поиски…
Мальчики утром поднялись дружно: нарушать распорядок дня нельзя. Сразу же побежали к реке умываться. А потом, до завтрака, в первую очередь, как было заведено, – осмотр пасеки. Мало ли что могло произойти за ночь! Вымыв посуду, Саша и Арменак подошли к Шарафу «за дальнейшими приказаниями».
– Купаться, загорать! Ни о чем деловом не думать! За исключением рыбы на уху, – важно произнес Шараф и подкрутил несуществующие усы. Ребята бросились в палатку за полотенцами, а Шараф, не ожидая их, побежал по тропинке к шумящей внизу реке.
Ему хотелось осмотреть то место, откуда доносился странный звук, а, если удастся, хотя бы издалека, и жилище старика-соседа.
Шараф стоял на скале, а внизу пенился и грозно ревел бурный горный поток. От снежных вершин тянул прохладный ветерок, шевелил траву и кустарник. Вот прокричала какая-то птица… И снова тихо. Как хорошо! Шараф, точно очарованный, смотрел на чудесную, развернувшуюся перед ним панораму, освещенную солнцем.
– Как хорошо! – снова повторил он про себя и тут же нахмурился: вспомнились странные и страшные ночные звуки.
Арменак и Саша вперегонки бросились к реке догонять Шарафа. Но грузный, неповоротливый Арменак, как всегда, отстал. Саше пришлось остановиться, подождать товарища. Медленно пошли рядом. Арменак пыхтел, как паровоз, вытирая полотенцем обильно катившийся пот.
– Я тебе за месяц все сгоню, – хлопнул его по плечу Саша, – а ты меня месяц кормить мороженым будешь. Хорошо? – Последние слова Саша произнес, старательно подделываясь под могучий кавказский акцент Арменака. Тот только отдувался, досадливо отмахиваясь рукой.
На излюбленном месте, где ребята обычно купались, Шарафа не было. Майка и тапочки – здесь.
– Шараф! – громко крикнул Арменак. – Где ты?
В ответ – только сердитый рокот сердитой реки да приглушенный водой перестук переворачиваемых камней.
– Чего волнуешься? Он пошутил над нами, спрятался в скалах, – бросил Саша, направляясь к воде.
– Шараф! – не унимался Арменак. Многократное эхо, затухая, повторило его крик.
– Саша! И Жучки нет. С ними, наверное, что-то случилось. Ведь как раз тут, напротив, поднимается старик в цветастом халате. Да, вон опять там что-то мелькнуло!
Теперь уже всполошился и Саша. Вдвоем они стали тщательно обшаривать прибрежные «закоулки», кустарник. Шарафа не было.
– Неужели река унесла его, а, Саша? – придвинулся к другу Арменак. – А зачем ему из заводи туда лезть? – махнул он рукой в сторону бешено мчащегося потока.
– Допустим, Шараф попал в быстрину, – тщетно пытаясь скрыть охватившую и его тревогу, вслух рассуждал Саша. – Он все равно выберется… Но дальше… Нужно идти по течению…
Пройдя километра полтора, измученные и охрипшие от криков друзья вернулись к своей заводи. Майка и тапочки на месте. Шарафа нет. Подавленные и напуганные, они молча сидели. Скорее бы дедушка приехал! Неужели случилось несчастье? Нет! Не может быть. Шараф – умный, сильный, он сумеет уйти от беды! – безмолвно спрашивали и отвечали друг другу ребята.
…Первое, что они услышали, это радостный лай Жучки, в следом спрыгнул откуда-то и Шараф.
– Знаешь, это нечестно, не по-товарищески, – вскочил Саша. – Мы все передумали! Так не шутят! Где был? Отвечай!
– На Кавказе за такие штуки знаешь, что делают? – вмешался порывистый Арменак. От волнения он больше не мог найти подходящих к этому случаю слов и только нервно теребил свои курчавые, как овечье руно, густо-черные волосы. Шараф молча опустился на камень. Подбежала Жучка, легла у ног хозяина.
– Где ты был? Мы с ног сбились, разыскивая тебя, – уже спокойней проговорил Саша.
– Ребята! – поднял голову Шараф, – я все расскажу. Но сначала ответьте: вы сегодня видели старика, нашего соседа, вот теперь, утром?
– Конечно, – торопливо отозвался Саша, бросив на товарища недоуменный взгляд.
– Видели, как чалма его мелькнула, – добавил Арменак.
– А халат на нем был? С красными цветами? – продолжал допытываться Шараф.
– Да, как обычно, – подтвердил Саша. – А что тебе дался этот самый старик, с его чалмой и халатом?
– Я тоже видел его, – медленно проговорил Шараф, – …только не на горе, а на этом берегу… Вон на той площадке… Шараф показал вверх по течению, где метрах в ста пятидесяти виднелась ровная площадка, обрывавшаяся над речкой. Туда вела тропа, по которой два человека едва ли могли разойтись.
– Не может быть! – загорелся Саша.
– Зачем нам загадки загадываешь? – «заэкал» Арменак.
– Я видел старика на этом берегу, – упрямо повторил Шараф. – На площадке… Но это было, честное слово, одно мгновенье. Повернулся, вижу, он уже на том берегу в гору поднимается! Только чалма, как мне показалась, на нем была не белая, а зеленая. Такие чалмы носили только «ходжи» – это люди, посетившие Мекку, – объяснил Шараф я продолжал: – У него, у старика, длинная белая борода и приметный пестрый халат. Как он мог за одну секунду на том берегу очутиться? По воздуху перелетел, что ли? Колдовство сплошное!
– Какое колдовство? Что ты говоришь, Шараф? – заторопился Арменак, проглатывая целые слоги. – Никаких колдунов нету! Зачем так говоришь? Я тебе всю эту тайну сам открою! Дай только время!
– Пошли домой, там обсудим создавшуюся ситуацию, – важно произнес Саша. – Масса эмоций и никакой логики. Может быть, дедушка приехал… Устроим военный совет…
Опять загадочный старикЛагерь встретил их тишиной. Дедушки все еще не было. А больше откуда ждать гостей?
Живя здесь, ребята, кроме старика с того берега, никого не видели. Да и кому здесь быть? Разве пастухам? Но они высоко в горах. Ребята сидели в палатке, прямо на земле, и взволнованно обсуждали события последних дней.
– И ночей, – добавил Саша.
– Я только хотел искупаться, как увидел старика и подумал: почему он здесь, на этом берегу? – рассказывал Шараф. – Как он здесь очутился? Решил поговорить с ним, он вдруг исчез. Не прошло и минуты, как он вновь появился, но уже на том берегу… В гору поднимался… Меня он, видно, не заметил, я тогда совсем спрятался, потом потихоньку за камнями добрался до площадки. Так и сидел, спрятавшись, наблюдал. Слышал, как вы кричали, но не мог отозваться. Жучка тоже не лаяла, слушалась. Ломал-ломал я голову, как старик за одну минуту там очутился, – ничего не мог придумать.
– Да, с точки зрения науки, явление загадочное, – задумчиво отозвался Саша. – Действительно, как? По воздуху? Под землей? Под водой?
– Еще я два раза ночью слышал какие-то дикие звуки, – добавил Шараф. – Страшные! Прямо мороз по коже! И Жучка, как услышит – сама не своя, дрожит, жмется ко мне…
– Ну, это совсем легко объяснить, – перебил его Арменак, – мало ли разного зверья в горах? Шакалы лают, а кажется, ребенок плачет или женщина кричит… Может, сова, медведь… А эхо ночью, знаешь, как раздается!
– Знаю, – поднялся Саша. – Физическое явление природы. Потоки воздуха могут вызывать интересные акустические эффекты. А, может быть, это была просто слуховая галлюцинация…
– Вот, как сейчас, – подмигнул ему Арменак.
– А сейчас как раз никакой галлюцинации нету, – вскочил Шараф. – Дедушка приехал!
Хотя Нуритдин-ака добирался до пасеки на попутной машине, поручение своих помощников – привезти книги и шахматы – он выполнил.
Ребята шумно выражали свою радость в связи с его возвращением, а старый пасечник видел, что, пока он отсутствовал, здесь что-то произошло. Однако расспросами ребятам не досаждал. Сами скажут…
Шараф проснулся сам. Тихонько, стараясь, чтобы не скрипнула раскладушка, поднялся, В палатке было тепло, а за потяжелевшим от ночной росы брезентом его охватила, заставив поежиться, прохлада.
Звезды постепенно гаснут.
Занимается рассвет, —
Прелюдия рассвета… Тайный час
Торжественной и чуткой тишины,
Неуловимой доброты природы.
На небе потускнела синева,
Ночные драгоценности созвездий… —
одними губами стал декламировать он.
Знакомая тропинка уверенно вела его к воде. Жучка бежала рядом. Вот и река. Над Шайтан-ташем клубился сизый туман. Противоположный вздыбленный берег крутыми ступами уходил в реку. А она в теснине клокотала, стремительно неся свои воды, громыхая, камнями.
Присев, Шараф внимательно смотрел на противоположный берег. Сердце екнуло.
Высоко на скале показался человек. Его тут же поглотил туман. Вот человек появился опять. Озираясь, он теперь уже пробирался вдоль берега, вверх по течению. Шараф, таясь за выступами скалы, не отрываясь следил за стариком. Потом двинулся следом по этому берегу, чтобы не упустить незнакомца из виду. Уже совсем рассвело. Шарафу отсюда сейчас хорошо был виден тот берег. Вот, наконец, старик остановился, подошел к скале, опять огляделся, сдвинул небольшой валун, вытащил из обнажившегося отверстия узел. Распаковал, вынул два мешка. Разделся, одежду сунул в мешок, плотно его завязал. Второй – надул, отверстие заткнул чем-то и, взяв мешок с одеждой, вошел в воду. Постоял немного, видно, привыкая к холоду, и пустился вплавь, лежа грудью на поплавке.
– Ага… на турсуке переправляется… – про себя проговорил Шараф. Он и раньше знал, что турсук – мешок из бараньей кожи – очень удобен для переправы даже через бурные реки. Таким способом переправы еще в древности пользовались армии Александра Македонского, Чингис-ха-на, Тамерлана…
Незнакомца быстро несло к берегу, где в камышах притаился Шараф.
Старик (Шараф сразу же узнал незнакомца) вышел, отряхнулся от воды. Из мешка вытащил одежду, проворно оделся, выпустил из турсука воздух. Сунул мешки в расщелину, замаскировал тайник и направился по тропинке прямо к лагерю. Подошел к месту, где всегда купались мальчики, постоял, посмотрел кругом и легко стал подниматься к пасеке. Шараф, не теряя из виду старика, метнулся к расщелине. За ней открылся грот.
«…Грот как грот, какие здесь часто встречаются. Только этот – больше, гараж на 3–4 автомашины. А снаружи и не видно ничего, а ведь совсем близко от лагеря…»
В гроте Шараф ничего не обнаружил, кроме мешков и одежды старика, и снова последовал за ним. Убедившись, что сосед пошел к ним на пасеку, подошел к реке, умылся и, не вытираясь, с каплями воды на лице, шее, груди – пусть все знают, что он купался, – пошел верхней тропкой к пасеке.
Медленно прошелся по пасеке, дыша полной грудью, чтобы успокоить дыхание, и направился к палаткам.
Издали он увидел друзей, дедушку, таинственного старика, сидевших на разостланной кошме под навесом, и, уже не таясь, смело зашагал к ним. Поздоровался с гостем, тот сидел, подобрав под себя ноги. Арменак и Саша молчали, переглядываясь, их не на шутку заинтересовал пришелец. Дедушка Нуритдин заваривал чай.
На дастархане – лепешки, пиала с медом, куски вареной баранины, курт – сушеные шарики из соленого творога…
Нуритдин-ака сполоснул пиалу, налил в нее чуть больше половины, приподнял крышку чайника, ловко вылил назад. Трижды повторил это, чтобы чай лучше заварился. Выждав немного, пока осела заварка, наполнил пиалу. Медленно выпил. О рукав своего халата вытер край пиалы, опять налил немного и передал пиалу в руки гостя.
– Да будет полная чаша в вашем доме, – проговорил незнакомец и припал к пиале. Потом потянулся к лепешке, отломил маленький кусочек, тихонько стал жевать, чуть покачивая головой.
Нуритдин-ака по закону гостеприимства не задавал никаких вопросов: ни о переправе, ни о том, давно ли сосед здесь живет? Справился лишь о здоровье.
– Милостью аллаха, все хорошо… – только и ответил он.
Гость долго не стал засиживаться. Поблагодарил за угощение, оглядел пасеку, заглянул в палатку школьников и, уходя, просил не провожать его. Совсем по-молодому он зашагал вниз. Скрылся за поворотом тропинки.
– Дедушка, мы сходим к реке! – просяще проговорил Шараф. Дед понял – внук хочет проследить за стариком. Но строго ответил:
– Гость просил его не провожать. Просьба гостя – закон для хозяина. Так исстари повелось у нас в горах…
Ребята не посмели настаивать, хотя таинственный старик, его приход, настороженное молчание, поспешный уход еще больше раздразнили их любопытство.
Нуритдин-ака молчал, тихонько отхлебывая чай, а сам все повторял про себя: «странный старик…»
Ночь прошла спокойно. Но привычка последних дней – вставать раньше своих товарищей – дала себя знать. Ни спать, ни нежиться в постели Шарафу больше не хотелось.
С вечера приготовленные дрова только и ждали, чтобы к ним поднесли спичку. Шараф разжег костер, спустился к реке, умылся, зачерпнул ведрами воды для завтрака. Пламя весело потрескивало под казаном, от которого шел дразнящий запах жарившейся баранины.
Подошел к палатке, но будить ребят не стал: завтрак их сам разбудит. Видно, чувствуют уже запах. Вон как Арменак губами вкусно причмокивает!
Подбежала Жучка. Умильно поглядывая на казан, навострив ушки, водила носом, отбивая веселую дробь хвостом. Потом опять ластилась к Шарафу, клала ему на колени голову, повизгивала. Она-то хорошо знала, что несут за собой эти запахи, забивающие даже противный запах дыма, от которого слезы наворачиваются на собачьи глаза и неприятно щекочет в носу.
Шараф подошел к приемнику, повернул ручку. Раздался мелодичный перезвон Кремлевских курантов. И расстояние потерялось. Не было ни тысячи километров, ни гор, отрезавших пасеку от остального мира, а рядом была Москва, голос Москвы. Шараф только в прошлом году был в столице, на каникулах. Летел туда с дядей на ТУ-104. Впечатления от виденного остались, и, видно, на всю жизнь.
Здесь вставало солнце, а там, в Москве, была еще ночь. Шарафу казалось, что он опять в Москве, видит Кремль, откуда лился этот знакомый всем серебряный звон.
Словно страницы книги, перелистывал Шараф в памяти впечатления от поездки в Москву.
…Лобное место, где сложил голову Емельян Пугачев. А рядом – скульптура Минина и Пожарского – чудо-богатырей.
Но самое главное, конечно, это Мавзолей, Мавзолей! Там Ленин… Ленин!
С Красной площади Шараф часами не мог уйти. Да разве только он или дядя? Какая она нарядная в дни праздников! Залита солнцем, запружена ликующим народом. Шелест знамен, радостные возгласы, песни….
А в 1941 году нахмурилась Красная площадь. Суровым стал Кремль. На зов Родины поднялся многомиллионный народ. Отсюда солдаты шли в бой, чтобы сломать хребет фашистам. А потом сотни вражеских знамен были брошены к подножию Мавзолея…
– Доброе утро, ребята! Начинаем пионерскую зорьку!
Голос диктора вывел юношу из раздумья. Поднялся, подошел к палатке, откинул дверной полог.
– Подъем! Саша, Арменак! Поднимайтесь! – принялся тормошить товарищей Шараф.
Саша откинул одеяло, забросил руки за голову, поморгал, зябко поежился и опять юркнул под одеяло. И с самыми жалобными нотками в голосе стал упрашивать Шарафа.
– Шарафчик, мой хороший, еще пять минут… Только пять минут… Сон досмотреть нужно… Такой интересный сон! Потом Арменаку его за мороженое продам… – приговаривал Саша, словно шелкопряд, закутываясь в одеяло.
– Вот засоня! – не выдержал Арменак. – Я сейчас ему помогу подняться. – Шараф отвернул край одеяла, а Арменак плеснул туда из кружки воду. Саша одним рывком сбросил одеяло, вскочил.
– Эх, какой сон пропал! А с ним – месяц мороженого за счет Арменака!
…А дедушка уже успел побывать на пасеке.
– Да… Дела… – проговорил он, опустившись на кошму.
– Проверил контрольный улей, меду – невпроворот. Это – не взяток. Пчелы грабят кого-то. А кого здесь грабить? Камни, что ли? Других пасек-то на сто верст вокруг нет!
И тут Шараф вспомнил, что вчера он заметил, как пчелы свои челночные полеты совершали только в одном направлении – в горы на восток. Об этом он и сказал дедушке. Тот только плечами пожал недоуменно.
– Завтра с рассветом пойдем в горы, попробуем пройти по маршруту пчел, – предложил Шараф. – Как на это смотрите? Не успеем до ночи – там заночуем…
– Лучше без ночевки, – предложил Саша, не отрываясь от шахматной доски.
– Не согласен! – вскочил Арменак. Задел шахматную доску; кони, пешки посыпались на землю. – Не согласен! – принялся собирать он фигуры.
– С чем ты не согласен, Арменак? С ночевкой? С проигрышем? – лукаво усмехнулся Нуритдин-ака, пряча в усы улыбку.
– Такая разыгрывалась партия! – Арменак сокрушенно покачал головой. – Тоже сказал Саша – «без ночевки!». А ты знаешь, что такое горы? Да тем более ночью! Нужно быть горцем, чтобы ответить на такой вопрос! Нет, ты не знаешь! Дух захватывает – какой простор! – И повернулся к Шарафу. – Пойдем вдвоем, ему там нечего делать!
Саша как стоял, так и присел на землю, прижав к подбородку колени и охватив их руками.
– Я просто так… Я согласен… – примирительно заговорил он. – Просто в палатке ночевать лучше… Но и в горах, на камнях… тоже можно…
Так и решили: завтра, с рассветом – в поход.
Нуритдин-ака не возражал против такой экскурсии, сам бы пошел, если бы не «чужая нога». Куда с ней? А на внука он надеялся, не впервые в горах, знает их.
…Саша и Арменак, след во след, топали за товарищем. Жучка бежала рядом. Пчелам – хорошо! Дорога прямая, на ней ни камней, ни расселин, ни обрывов под ногами. А ребятам трудно – ни дороги, ни тропинки.
Вдруг Саша остановился. Впереди, шагах в двух, он увидел то, чего так боялся: по камням, почти сливаясь с ними, ползла сероватая, с бурым оттенком, змея. Она воинственно вертела головкой, устрашающе шипела, показывала раздвоенный дергающийся язычок.
– Шараф, Арменак! Сюда!
Ребята мигом очутились рядом: что случилось?
Глаза Саши округлились, веки не мигали. Стоял, не в состоянии произнести ни слова. Стало жарко, в горле пересохло.
– Смотрите! – наконец, крикнул он. – Страшная змея! Вон смотрите, – показал он на уползающее пресмыкающееся.
Шараф весело расхохотался. Желтоватый хвост мелькнул в расщелине и исчез. В «страшной змее» он узнал безобидного полоза или, как его еще зовут, желтопузика. Шараф знал: у ядовитых змей голова треугольная, у неядовитых – овальная. У этой – овальная. Бросился за полозом, схватил за хвост, вытянул из щели извивающееся толстое тело. Ухватил за шею около головы. Держа пленника в вытянутой руке, подошел к товарищу.
– Брось ее, брось! – Саша отступил. – Это – гюрза! Гадюка! Укус смертелен! – С изумлением и страхом он смотрел на Шарафа.
– Не бойся, Саша, – хлопнул по плечу друга Арменак, – это обыкновенный полоз. У него нет яда, но может укусить, если разозлить…
Взял у Шарафа его добычу и обвил холодным телом свою шею. Шараф заразительно смеялся. Саша, осмелев, подошел ближе. Желтопузик махнул хвостом и ударил мальчика по плечу. Саша отлетел в сторону, будто его толкнул кто-то со всей силой. Шараф и Арменак переглянулись, выпустили на волю ужа и, будто ничего не произошло, тронулись дальше. В пути Шараф вынул свой блокнот и голосом диктора радио прочитал:
– «Если Вас укусит змея или ядовитый паук-каракурт, нужно немедленно приставить к укушенному месту спичку, головкой к ранке, а другой спичкой поджечь ее. Спичка вспыхнет, обожжет укушенное место и уничтожит яд. Укусы змей и пауков поверхностны, и не позднее 2–3 минут после укуса, пока яд не всосался в кровь, можно легко избавиться таким образом от заболевания».
