Текст книги "Группа «Михал» радирует"

Автор книги: Ежи Зюлковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Вернувшись в Варшаву, я выкроил наконец немного времени, чтобы поехать в Беляны навестить свою прежнюю любовь. Поехал на трамвае. Еще издалека увидел утопающий в зелени знакомый дом. Он был изрядно избит пулями, на одном углу виднелась большая свежезаделанная брешь от снаряда.

Я постучал в дверь. Открыла мать.

– Ежи!.. Вы живы? О боже! А Яди нет… Одну минуточку… Тадек! – позвала она младшего сына. – Беги к Марысе… Это недалеко, – повернулась она ко мне. – Ядя у подруги, сейчас прибежит… Вы живы, вы живы, – все повторяла она, – а мы с мужем думали уж, что… От вас было всего одно письмо из Латвии, а потом никаких вестей. Садитесь же…

Минуту спустя в комнату влетела раскрасневшаяся Ядя с криком:

– Я же вам говорила – жив!

Мы сердечно расцеловались.

– Я знала, что ты вернешься! Как ты очутился в Варшаве?

– Угадай!

– Откуда же мне знать? Через границу не просто пробраться.

– Никаких сложностей. Прыг с парашютом – и все.

– С парашютом?! Ну да!

Со всех сторон посыпались вопросы: откуда? когда? как? С интересом слушали мой рассказ, искренне радуясь, что все так удачно обошлось. Мать поинтересовалась, не голоден ли я, и, не ожидая ответа, отправилась на кухню.

Мы остались с Ядей одни. Она ничуть не изменилась, была так же прелестна, и только всегда лукавые ее глаза стали строже и серьезнее – видно, за эти два года войны им довелось немало повидать скорбного и трагичного. Я подошел ближе и взял ее за руки.

– Расскажи о себе, мы так давно не виделись.

Она прижалась ко мне и прошептала:

– Хорошо, что ты приехал, я так тосковала о тебе. Сколько ты пробудешь в Варшаве?

– Пока не знаю. Сейчас мне придется уехать, но думаю, что скоро вернусь.

– Понимаю, я ведь тоже работаю в подполье…

– О-о-о! Что же ты там делаешь?

– Занимаюсь на курсах медсестер, распространяю газеты, иногда переношу оружие. Один раз чуть не попалась. Мы везли с Данкой газеты из типографии. Немцы нас задержали, проверили школьные удостоверения, а потом полезли в портфели. К счастью, ничего не нашли – газеты были хорошо упрятаны под учебниками.

– Ты еще учишься?

– Да, в лицее, а кое-кто из наших посещает лекции.

– Как, в подполье организована и учеба? – удивился я.

– Да, у нас действует подпольный университет и политехнический институт.

В комнату вошла мать с дымящейся кастрюлей в руках.

– Оккупационное блюдо – баланда, этого вы, наверно, еще не пробовали. Сейчас я заварю кофе, правда, ячменный и, увы, с сахарином.

К сожалению, приближалось время отъезда. Я пообещал вскоре приехать, чтобы побыть подольше, и, довольный встречей, отправился в Пётркув.

О своей поездке в столицу я сделал Арцишевскому подробный отчет. Он остался доволен проделанной работой и особенно организацией наблюдения на железнодорожных узлах. В этот же день он назначил меня своим заместителем. А вечером Игорь установил наконец связь с Центром, и с 20 сентября 1941 года группа «Михал» приступила к регулярным радиопередачам. Во время одного из первых радиосеансов была передана информация о накапливании гитлеровцами химических веществ на складах в районе Пётркува. Судя по всему, это были боевые отравляющие вещества. Вероятно, наша информация подтвердилась и другими источниками, во всяком случае, спустя уже много лет я узнал, что в это же примерно время по представлению советской стороны Черчилль направил Гитлеру предупреждение, в котором указывал, что в случае применения Германией на Восточном фронте отравляющих веществ Англия в порядке ответной меры подвергнет бомбардировке химическими бомбами территорию рейха.

Я стал убеждать Арцишевского перебазировать нашу группу в Варшаву, ибо столица становилась главным центром сопротивления врагу и в то же время была важным узлом коммуникаций, через который перебрасывались на восток войска и техника. Эти обстоятельства в значительной мере облегчили бы нашу работу.

Решение о переезде в Варшаву было принято. Надежные документы для Миколая добыл Тадек Квапиш. Поначалу мы остановились у тети Виктории. Здесь встретились с Романом и Юзефом, детально обсудили с ними вопросы размещения наблюдательных пунктов и организации связи.

Явкой для связных избрали квартиру тети Виктории. За сведениями из Малкини я ездил сам или их привозили сыновья Сивика. Люблин и Лукув находились на попечении Юзефа. Наблюдательный пункт в Люблине Юзеф устроил на окраине города, в будке железнодорожного обходчика Яроша, дежурившего посменно с Милевским и Рафальским. Они учитывали количество поездов, проходивших в течение суток, устанавливали характер грузов, номера транспортируемых воинских частей и виды техники. Неоценимую помощь при этом оказывала купленная по случаю у немцев книжечка со знаками различия и цветами различных родов войск и видами вооруженных сил вермахта. Донесения, написанные на тонкой бумаге, свернутые в трубочку, перевозил Юзеф в мундштуке папиросы. Работа связного была опасной и трудной. Когда движение на железной дороге увеличивалось, донесения приходилось возить два раза в неделю. И каждый раз связной мог попасть в облаву. Однажды в Лукуве полицейские железнодорожной охраны задержали Юзефа, показавшегося им подозрительным, и избили прикладами до бесчувствия. От ареста его спас диспетчер станции, откупивший его у немцев за пачку натурального кофе. Чуть живой, весь в синяках и кровоподтеках, Юзеф тем не менее в тот же день доставил донесение в Варшаву.

В Седльцы первый раз я поехал с Романом. Там он познакомил меня со Старенжанкой, и мы вместе разработали здесь план действий. Старенжанка привлекла к работе своего знакомого Здродовского, вместе с которым организовала постоянные дежурства на наблюдательном пункте. Поначалу за их донесениями ездил я сам, но потом времени мне стало не хватать, и приезжать пришлось Старенжанке.

Роман тем временем перебрался в Пшемысль, где получил подряд на строительные работы в управлении железной дороги, что давало ему возможность вести постоянное наблюдение за этим важным узлом железнодорожных коммуникаций. В Пшемысле условия для подпольной работы отличались большой сложностью – здесь вероятнее была опасность нарваться на осведомителя, труднее было найти надежных людей для наблюдения за пакгаузами и станцией. Роману все же удалось как-то преодолеть эти сложности, завязать нужные знакомства среди железнодорожников. В числе других он привлек к сотрудничеству Генрика Стаха, бывшего солдата австрийской армии, работника пшемысльской дистанции пути. На продпункте на нас согласилась работать некая Бронислава Цегель, осуществлявшая ежедневный учет немецких солдат, направлявшихся на фронт отпускников, а также больных и раненых, ехавших с фронта.

В скором времени донесения этих людей стали регулярно поступать в Варшаву. Арцишевский шифровал их, а я отвозил Игорю в Пётркув, откуда одновременно забирал радиограммы, поступавшие из Центра.

Вскоре после приезда в Варшаву Арцишевскому удалось восстановить ряд своих прежних довоенных знакомств. Он вообще обладал удивительной способностью легко отыскивать нужных людей. Ожидая однажды трамвай на Пулавской улице, он встретил чету Брацких, Люцину и Владислава, бывших артистов Быдгощского театра. Они пригласили его к себе в гости, а затем и предоставили в полное распоряжение свою квартиру на аллее Неподлеглости. Люцина Брацкая стала основным нашим помощником в распространении разведывательной деятельности за пределы Генеральной Губернии. У нее были обширные знакомства, масса энергии и такая необходимая порой дерзость. Ей легко удавались вещи, казалось бы, совершенно неосуществимые. Так, она быстро и легко раздобыла паспорт Миколаю на имя Валеры? Скшинского и достала обязательную в то время на территории Генеральной Губернии красную рабочую карточку и удостоверение о трудоустройстве. Из этих документов следовало, что он служащий одного из варшавских учреждений. Аналогичными документами Люцина снабдила и меня.

Брацкая энергично взялась за выполнение порученного ей Арцишевским задания – организации разведывательной сети в Познани, Берлине, Быдгоще и Крулевце. За взятку ей удалось получить разрешение немецких властей на выезд в Берлин к графу Мольтке, которого она хотела просить о заступничестве за своего сына Рафала, находившегося в заключении. Рафал был арестован в сентябре 1939 года по ложному обвинению в организации преследования фольксдойчей в Быдгоще и ожидал приведения в исполнение приговора – смертной казни. По пути Брацкая заехала в Познань и навестила семью Арцишевского. О том, что Миколай жив, родные его знали по письмам, которые он писал сначала из Москвы, а потом, уже после выброски, из Варшавы. Шифровал их он довольно оригинальным, но в то же время простым способом – применял свои детские выражения, которые знал только он сам и его мать. Когда, например, речь шла о русских, он называл их Лусиками (фамилия знакомой им русской семьи в годы его детства), немцев именовал теткой Эмилией. Благодаря этому приему родные Миколая были в курсе всех его дел. После установления связи через Брацкую две сестры Арцишевского, Ирэна и Мария, работавшие на почтамте, стали регулярно передавать нам номера полевых почт фронтовых частей, которые узнавали через свою подругу, занимавшуюся сортировкой корреспонденции.

Из Познани Люцина Брацкая направилась в Берлин. Хлопоты ее по делу сына успеха не имели – приговор изменить не удалось. Зато она привезла ценные сведения, касающиеся строительства подводных лодок, а также сумела завязать ряд знакомств в Крулевце и в Быдгоще.

Поскольку у нас постоянно ощущался острый недостаток в людях для выполнения заданий, Брацкая, вернувшись в Варшаву, познакомила Миколая с портным Карповичем, жившим на улице Левицкой. Карпович уже работал в подполье и возглавлял пункт рассылки нелегальной литературы. В его распоряжении всегда находилось несколько боевых парней, которые могли и у нас выполнять обязанности связных или охранять радиостанцию.

Познакомила нас Брацкая и с семьей своей подруги по театру Дэтке. Арцишевского в доме Дэтке приняли с восторгом. Экспансивная хозяйка чуть ли не тут же собралась уже поднимать восстание; супруг, человек более уравновешенный и серьезный, предложил нам свою помощь в деле получения подлинных кеннкарт, заменявших теперь на оккупированной территории прежние польские паспорта. Нужны были только метрические свидетельства. Вот это для нас была действительно ценная услуга, поскольку давала возможность при необходимости пользоваться различными документами, введенными оккупационными властями. К услугам Дэтке мы впоследствии прибегали не раз.

Миколай нашел в Варшаве знакомого ксендза, которого попросил выписать нам несколько метрик мужчин, умерших в возрасте 25-30 лет. Ксендз согласился во имя благого дела выдать такого рода документы, как только они нам потребуются. Хотя мы могли пока пользоваться своими прежними документами, тем не менее в нашем положении подстраховка была необходима.

Из семьи Брацких в работе нашей группы не принимала участия лишь их дочь. Чуть ли не все свое время она посвящала каким-то таинственным торговым операциям. Видели мы ее только мельком. Напудренная, накрашенная, она исчезала из дому в сопровождении какого-то своего знакомого инженера.

С самого начала к нашей деятельности была привлечена жившая у Брацких в качестве домработницы Ирмина Крупович. По природе сдержанная, не слишком доверчивая к людям, девушка под действием личного обаяния Арцишевского стала одним из наиболее надежных, активных и самоотверженных членов нашей группы. Поначалу на нее была возложена проверка всех приходивших в квартиру лиц. В доме имелся черный ход, через который в случае появления неугодного гостя всегда можно было незаметно покинуть квартиру. В дальнейшем ей было доверено хранение шифров и документации. Она держала их в мусорном ящике, возле которого наготове всегда стояла бутылка с горючей смесью, чтобы в случае опасности можно было немедленно уничтожить компрометирующие материалы.

В один из дней, приехав с донесениями на аллею Неподлеглости, я застал Арцишевского в приподнятом настроении. Оказалось, ему удалось подобрать группу молодых людей из Гдыни, которые охотно согласились принять участие в борьбе с оккупантами. Вскоре я познакомился с этими юношами. В группу входили: энергичный и внешне очень обаятельный Анджей Жупанский, необыкновенно серьезный и уравновешенный Франек Камровский, интеллигентный, с изящными манерами Ежи Томашунас и брюнет с буйной растрепанной шевелюрой Богуслав Копка. Несколько позже к ним присоединились спокойный и сдержанный Тадеуш Жупанский и худенький Збышек Сас-Гошовский. Все они знали Арцишевского со времени его журналистской работы в Гдыни.

Как и в нашей группе, Миколай не вводил у них ни жесткой военной дисциплины, ни каких-либо форм муштры, и тем не менее группа представляла собой сплоченный дисциплинированный боевой коллектив. Задания каждому из членов этой группы Миколай ставил персонально и лишь в случаях проведения групповых операций назначал старшего. Поскольку мне часто доводилось участвовать с ними в различных операциях, я довольно быстро убедился в их исключительных боевых качествах. Не было случая, чтобы кто-нибудь из них хоть раз на миг заколебался при выполнении боевого задания. Они неизменно проявляли инициативу, энергию, сметку и высокое чувство ответственности. Анджея Жупанского Арцишевский назначил своим адъютантом, а на Камровского возложил поддержание связи с Поможем, поскольку у того имелся документ, позволявший ему выезжать за пределы Генеральной Губернии в районы, присоединенные к рейху. Сас-Гошовскому была поручена связь с Гдыней.

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОСЛОЖНЕНИЯ

Мы обсуждали задания для нашей гдыньской группы, когда вдруг раздался звонок. Минуту спустя в комнату вошел Юзеф Клюф.

– У меня неприятная новость: отказал передатчик. Игорь нашел неисправность: села лампа. Вот ее шифр, – он протянул клочок бумаги, – запасной у Игоря, к сожалению, нет.

Воцарилась гробовая тишина. Где взять лампу? Запасных деталей здесь не достать. Неужели вся наша работа пойдет насмарку?

И тут меня осенило – ведь Юрек Маринж работает, кажется, на заводе радиоприборов! Нужно немедленно ехать к нему, узнать, нет ли возможности добыть такую лампу.

Часом позже я уже показывал Юреку шифр нужной нам лампы.

– Ты знаешь, я в лампах не силен, но поговорю с нашими специалистами по этой части. Самое главное – установить, какая немецкая лампа может ее заменить. Потом уже будет легче найти ее эквивалент. Если подходящая лампа найдется, мы ее выкрадем.

Он взглянул на часы.

– До комендантского часа я успею еще вернуться. Давай шифр лампы, я съезжу к знакомому инженеру. Заходи ко мне завтра после обеда, результат уже будет.

Я шел к Юреку с неспокойным сердцем. Встретил он меня загадочной улыбкой, и я сразу понял, что дела развиваются успешно. Камень свалился у меня с плеч, когда я услышал:

– Лампа у вас через несколько дней будет! Мы уже отыскали подходящую на складе. Правда, кажется, там всего одна штука. Сейчас думаем, как ее изъять.

– Не могли бы мы вам чем-нибудь помочь? – спросил я.

– Нет, помочь вы не можете, тут нам придется поработать самим. Когда все будет готово, я тебе позвоню и приглашу вроде бы на чай.

Я горячо его поблагодарил и как на крыльях помчался к командиру. Миколай, довольный результатами моей миссии, предложил вместе поужинать, а потом пойти с ним для прикрытия предстоящей ему встречи. После ужина мы отправились на площадь Унии Любельской.

– Здесь давай разойдемся, – приостановился Миколай на Пулавской. – А ты понаблюдай, не будет ли за мной слежки после разговора с брюнетом в светлом пальто.

Миколай быстро пошел вперед к трамвайной остановке. Минут через десять с ним раскланялся какой-то брюнет в темных очках. От него за версту так и веяло конспирацией. Медленным шагом они направились в сторону Польной. Вслед за ними от остановки оторвались две фигуры. Двинулся и я.

Беседа была недолгой. Брюнет, а за ним фигуры направились в сторону кондитерской Лярделли. Миколай повернул обратно к площади Унии. «Хвоста» за ним не было. Час спустя мы встретились у Брацких. Миколай сообщил мне, что беседовал с важной персоной, представляющей подпольное движение, и тот предложил ему контакты с их военной организацией.

Вечером я отправился осмотреть новую конспиративную квартиру на улице Падевской. Квартиру предоставила нам родственница тети Виктории Ковальская, которая вместе с мужем переехала в провинцию. Она могла, конечно, продать ее, но, движимая стремлением как-то помочь движению Сопротивления, оставила ее нам безвозмездно вместе со всей обстановкой. Здесь я переночевал и утром следующего дня занялся обработкой донесений, поступивших из недавно созданных на железных дорогах дополнительных наблюдательных пунктов. Из этих донесений вытекало, что интенсивность перевозок не изменилась. Осуществлялось, как видно, обычное снабжение фронта, и, пожалуй, только несколько больше, чем обычно, стало число раненых, отправляемых в тыл.

Вернувшись, я узнал, что звонил Юрек Маринж и приглашал меня на чай. Я опрометью выскакиваю из дома и хватаю первого попавшегося «велорикшу» – распространенный вид транспорта в оккупированной Варшаве, заменивший редкостью ставшие автомобили. Педали крутил молодой парень, всю дорогу рассказывавший о ночной облаве на Аллеях Уяздовских, во время которой немцы арестовали его брата. На Фильтровой я попросил его остановиться и подождать, а сам помчался к Маринжу. Юрек вручил мне лампу, спокойно, без эмоций, будто просто купил ее в магазине, а не выкрал у немцев с риском для жизни.

– Это подарок Игорю, – улыбнулся он, прощаясь. – Передай ему привет от меня и от Богдана.

Я поспешил обратно к ожидавшему меня с нетерпением командиру. Арцишевский поручил с первым же поездом доставить лампу в Пётркув. Было крайне необходимо как можно скорее наладить работу рации. Дело в том, что в последних радиосеансах с Центром начался обмен мнениями о присылке курьера и второго комплекта приемопередающей аппаратуры, а место явки для курьера и пароль остались несогласованными. Злосчастная лампа отказала в самый неподходящий момент.

Я стал размышлять, как лучше ее перевезти. На участке Варшава – Пётркув немцы часто устраивали облавы и обыски, а лампу достаточно больших размеров надежно спрятать не так-то просто. И вот – идея! На столе лежит буханка хлеба. Во время обыска одну буханку хлеба вряд ли отберут. Я осторожно снимаю верхнюю корку, делаю в мякише углубление и вкладываю туда лампу. Затем с помощью спичек тщательно укрепляю корку на прежнем месте. Заворачиваю буханку в газету и со свертком под мышкой отправляюсь на вокзал.

На перроне полно солдат, всюду полицейские патрули. Алчная железнодорожная охрана буквально обнюхивает пассажиров в поисках продовольствия. То и дело проводят, подгоняя прикладами и громкими окриками, какую-нибудь торговку.

В вагоне невообразимая теснота. Кто-то пытается еще втиснуться в тамбур. Я кладу сверток на полку и начинаю завязывать разговор с соседями. Черт бы побрал мой костюм! По бриджам и офицерским сапогам – одежде весьма модной во время оккупации – они сразу догадываются, что я не из тех, кто занимается спекуляцией. Чтобы отвлечь от себя внимание, я бросаю несколько фраз на распространенном жаргоне спекулянтов и начинаю подтрунивать над своим соседом, который разбил бутылку с самогоном и теперь уныло сидит, переживая свою потерю.

– Вот беда! Из чистого сахара был, подарок от знакомого инженера. Девяносто шесть градусов, чистый как слеза! – причитал сосед.

Кто-то из сидящих у окна пытался его утешить:

– Выпей моего. Не пожалеешь – очищен соляной кислотой, а потом еще углем из противогаза. Пан офицер, отведайте и вы за свободу родины!

«Черт, обращение «пан офицер» относится явно ко мне. Надо будет отказаться от бриджей и сапог».

В купе протискивается худенький парнишка, осматривается и вместе с маленькой девочкой начинает петь популярную тогда в Варшаве песенку «Враг напал на Польшу из сопредельной стороны». Посыпались подаяния. Вытащил из кармана медяки и я.

В Жирардове вагон притих – работая направо и налево прикладами, ворвалась толпа жандармов. Начался повальный обыск. Дошла очередь и до нашего купе. В проходе встали два здоровых жандарма. Один держит на изготовку автомат, другой обводит настороженным взглядом лица, вещи пассажиров. Я сижу с краю. Жандарм внимательно ко мне присматривается, потом берет своей лапищей с полки мой сверток и спрашивает:

– Это чье?

– Это мой хлеб, – отвечаю я, прикидывая одновременно возможность вырвать у него сверток и выскочить из поезда. Жандарм стоит удачно, прикрывая меня своим тучным телом от ствола автомата того второго, что в проходе.

Жандарм начинает разворачивать бумагу. Только бы не оторвалась корка! К счастью, под руку ему попался другой конец. Слегка его примяв, жандарм бросил буханку на полку. Моего соседа он обыскивал с пристрастием: унюхал запах самогона и заставил открывать все чемоданы. Из одного с триумфом извлек несколько бутылок. Прихватив чемодан и его владельца, жандармы вышли из купе.

В Пётркуве хищные, жадные взоры железнодорожной охраны снова ощупывают всех выходящих из поезда. Принюхиваются, словно голодные псы.

С вокзала я направился на улицу Среднюю. Приютившийся за железнодорожной станцией небольшой домик был просто идеальным местом для размещения рации. После переезда всей нашей группы в Варшаву здесь стало тихо и спокойно. Лишь изредка заходил сюда кто-нибудь от нас с донесениями и забирал от Игоря листки, испещренные длинными колонками цифр. Убедившись, что «хвоста» за мной нет, я остановился у калитки. Хозяйственная Кося копошилась в огороде. Узнав меня, она многозначительно улыбнулась и повела в дом. В окне мелькнуло лицо Игоря.

– Привез лампу? – встретил он меня вопросом прямо у порога.

Я вопросительным взглядом указал на Коею.

– Привез!

– Она в курсе, – успокоил меня Игорь. – Помогает мне во время сеансов, дежурит на улице, следит, не вертится ли кто поблизости.

Я разворачиваю сверток, Игорь не спускает глаз с моих рук.

– Какая лампа, от этого передатчика или немецкая?

– Немецкая.

– Угу… Подойдут ли ее характеристики?

– Подбирали инженеры, специалисты по радио. Это тебе подарок от Юрека Маринжа.

– Спасибо, сейчас проверим, – говорит Игорь с улыбкой и, не откладывая дела в долгий ящик, достает из тайника чемодан с комплектом радиостанции, раскладывает все на столике и начинает нагревать паяльник. Мне вспоминается, как на занятиях по радиотехнике в авиационной школе мы собирали радиоприемники и проклинали судьбу, считая это бесполезным занятием. Вот ведь, оказывается, в жизни все может пригодиться.

Я с интересом наблюдаю, как Игорь спокойно и уверенно колдует над рацией, копается в хитросплетениях разных проводов, что-то припаивает, проверяет напряжение и наконец подключает станцию к сети. Лампы начинают светиться, все больше накаляясь. Игорь легонько стучит ключом.

– Порядок, ночью даем концерт. Выходим в эфир в час ночи. Ну а пока расскажи, чем вы там занимаетесь и как устроились в Варшаве?

В дверях показывается Кося, вносит чай и бутерброды. Она с интересом смотрит на аппаратуру, потом переводит взгляд на Игоря.

– В порядке, сегодня ночью работаем. Приготовься дежурить.

Судя по ее поведению и ласковому взгляду, брошенному на Игоря, она влюблена в своего милого и неизменно тактичного квартиранта. Война любви не помеха…

Игорь сложил станцию в чемодан и засунул его под кровать.

За чаем я рассказывал о разрушениях в Варшаве, о наших общих товарищах, которых сумел отыскать, о твердости и решимости людей бороться. От Игоря узнал, что Збышек по заданию Миколая занят сейчас расширением сети наблюдательных пунктов на железных дорогах. Тадек Квапиш связал его с железнодорожниками из Колюшек[9]9
  Позже я узнал, что разведпункт в Колюшках возглавлял путеец Стефан Квятковский, создавший группу из железнодорожников, взявших под наблюдение весь узел. Эта группа доставляла ценные сведения о воинских эшелонах, направлявшихся через Колюшки на фронт, как в направлении на Варшаву, так и на Скаржиско и дальше. Один из членов этой организации, дежурный станционного поста, собирал сведения настолько тщательно, что под разными предлогами даже задерживал у светофоров воинские эшелоны особого назначения, шедшие по «зеленой улице» и обычно не останавливавшиеся в Колюшках, с тем чтобы ознакомиться с надписями на вагонах и взглянуть, что скрывается под брезентом.


[Закрыть]. Возможно, со временем удастся проникнуть и в Лодзь.

По секрету Игорь рассказал мне, может быть, стремясь как-то оправдать этим свои отношения с Косей, что в Збышека влюбилась Ванда Стахур. С Вандой мы познакомились через Эдека Згида. Это была очень живая, красивая и стройная девушка. Правда, при разговоре с ней несколько коробила ее, я бы сказал, чрезмерная прямолинейность, а подчас даже навязчивость. Я задумался. Почему Ванда ищет расположения Збышека? Неужели он действительно так уж ей нравится, или она преследует какие-то иные цели? Нам было известно, что у нее есть знакомьте и среди немцев. Что это? Следствие неразборчивости в знакомствах или она действует по чьему-либо указанию? Понять ее было трудно, но ведь и беспочвенным подозрением можно оттолкнуть нужного и честного человека. С другой стороны, проявишь чрезмерное доверие – как бы не пришлось потом кусать локти и пенять на себя за недостаток осторожности. Дело еще более осложнится, если девушка почувствует, что ее попытки завоевать симпатии Збышека наталкиваются на сопротивление. Тогда можно ожидать с ее стороны и острой реакции. Во всяком случае, появится повод для желания насолить Збышеку. Несколько настораживало меня и поведение Эдека Згида. Этот интеллигентный, начитанный юноша, о собрании книг которого в личной библиотеке с большой похвалой отозвался Миколай, был доброжелателен и исполнителен, но сам своих услуг никогда не предлагал. Он производил на меня впечатление актера, искусно дергающего за ниточки кукол, которые играют за него на сцене. Не скрывается ли за его помощью нам просто стремление следить за нашей группой. Во всяком случае, были данные, что АК проявляло по отношению к нам живой интерес[10]10
  Зигмунд Вальтер – «Янке» – начальник штаба Лодзинского округа АК писал в своем отчете: «…донесение получил начальник округа подполковник Юшакевич (сейчас пребывает в Лондоне), который вызвал меня и поручил разобраться в этой истории и установить связь с парашютистами. О том, что начальник округа придавал делу значение, свидетельствует тот факт, что это задание он поручал лично начальнику штаба округа. Это говорило за то, что дело это носило исключительный характер. Руководствуясь сведениями, содержащимися в донесении, я выехал на место. В Зофьювке отыскал начальника местной группы и получил у него ряд дополнительных данных. Естественно, нас прежде всего интересовали цели выброски. Известие о десанте вызвало сенсацию в штабе округа и заинтересовало, видимо, Главное командование (речь идет о командовании Армии Крайовой. – Прим. перев.), которое также было проинформировано об этом событии…»


[Закрыть]. Совершенно естественно, посвящение обоих в наши дела было неизбежно, учитывая их родственные отношения с теми, кто нам так самоотверженно помогал и ради нас подвергал себя смертельной опасности. Все мои опасения, однако, и гроша ломаного не стоили на фоне нашей общей неграмотности в деле конспирации. В этом смысле грешны были мы все, и особенно, пожалуй, наш командир. Порой его буквально захлестывали темперамент и фантазия. Ему казалось, что в Польше все только о том и думают, как бы включиться в борьбу с ненавистным врагом. А ведь нельзя забывать, что в тот период акция по борьбе с полицаями еще далеко не развернулась в таких масштабах, как это было позднее. Да и не все агенты гестапо ходили со свастиками и черепами на рукавах. Вечером приехал Тадек Квапиш с продуктами. Мне пришлось повторить рассказ о том, как мы устроились в Варшаве. Приближался комендантский час, и Квапиш стал прощаться, допытываясь у Игоря, чего бы повкуснее привезти в следующий раз. Тадек любил Игоря и таким способом выражал ему свои симпатии.

Вспоминая курсантское житье-бытье, мы с Игорем проговорили до часа ночи. Подошло время выходить на связь. Игорь снова достал чемодан и стал настраивать рацию, не прерывая при этом беседы.

– Раньше рацию прикрывал Тадек, затем Юзек Клюф, слов нет – ребята они боевые, но зато теперь, когда этим занимается Кося, в доме стало меньше посторонних людей. До привлечения к работе Коси приходилось ждать, пока все в доме уснут, и только после этого можно было выставлять через окно наружную антенну. Помню, однажды во время такой операции выпала форточка. Шуму было столько, что разбудили всех женщин. На следующий день пришлось оправдываться тем, что было, мол, душно и мы хотели проветрить квартиру. Женщины не особенно этому поверили и явно подозревали нас в ночных любовных похождениях, а мы не только не пытались поправить нашу пошатнувшуюся репутацию, но даже специально выставили на стол бутылку водки. После привлечения к работе Коси Тадек и Юзек помогли мне установить постоянную антенну, укрыв ее под штукатуркой стены и стропилами крыши. Теперь перед сеансом не надо выходить на улицу.

Чуть слышно скрипнула дверь, и в комнату на цыпочках вошла Кося.

– Пора? – шепнула она.

– Да, пора, – посмотрел на часы Игорь.

Она плотней запахнула пальто и отправилась на свой пост в сад. Игорь закончил настройку рации, подключил питание и щелкнул переключателем. Из темноты стали выступать светящиеся точечки ламп. Над панелью вспыхнула маленькая лампочка, осветив сосредоточенное лицо Игоря. На столе появились стопка телеграмм, лист чистой бумаги, карандаш, часы и пистолет. Когда лампы прогрелись, Игорь настроился на нужную волну и несколько раз нажал на ключ, посылая в эфир свои позывные. Потом он повернулся ко мне и протянул запасные наушники.

– Надень и ты, может, что-нибудь поймаешь.

Он медленно крутил ручки приемника. На фоне шума и треска я с трудом улавливал чуть слышные сигналы Морзе. Вдруг лицо Игоря окаменело. Его натренированное ухо различило условный сигнал. Я же слышал только какие-то «ти-ти-ти, та-та-та». Игорь, стараясь не потерять станции, шепнул:

– Есть! Передают позывные.

Минуту спустя его рука забилась в ритме морзянки. Монотонный стук ключа прерывался только для переключения на прием и перелистывания телеграмм.

Бисеринки пота выступают у Игоря на висках, на лбу, на шее. Какое огромное напряжение ума, слуха и нервов нужно, чтобы из океана различных звуков выявить только те единственные, что предназначены ему одному! А ведь в этот момент немецкие пеленгаторы, быть может, уже засекли месторасположение его передатчика, и сейчас где-нибудь в тиши кабинетов обсуждается, как лучше окружить и захватить радиста.

Вскоре Игорь переходит на прием. Листки белой бумаги быстро покрываются колонками цифр. В длинных рядах знаков, которые потом будут преобразованы командиром с помощью шифра в короткие фразы, содержатся выражение благодарности, инструкции и новые задания. А пока мы не знаем содержания принимаемых радиограмм.

Продрогшая Кося заглядывает в комнату. Последние удары ключа: «Прием подтверждаю». Игорь складывает аппаратуру в чемодан. А девушка снова выходит на улицу проверить, нет ли поблизости посторонних. Игорь относит чемодан в тайник. Через несколько минут оба возвращаются.

– Кося, золотце, дай что-нибудь перекусить, – просит Игорь, – просто умираю от голода.

Девушка вносит припасы, доставленные Тадеком, выставляет на стол бутылку вишневки. Игорь с аппетитом ест.

– Слушай, неужели ты не испытываешь страха во время передачи? – вырывается у меня идиотский вопрос.

Он улыбается, смотрит сквозь рюмку на свет, словно хочет прочитать в ней свою судьбу, и начинает задумчиво говорить:

– Пеленгация – очень простой способ засечки передающей радиостанции. Для этого достаточно двух приемников с вращающимися антеннами. Если они притом установлены на автомобилях, то пеленгирующие могут быстро подойти на очень близкое расстояние. В самолете достаточно даже одного пеленгатора, правда, в этом случае точность будет меньше. Немцы разработали уже методы засечки и нахождения вражеских радиопередатчиков, но у них, кажется, мало пока еще пеленгаторов. Если они наладят массовый их выпуск и обеспечат подготовленными кадрами, то работать так безнаказанно, как до сих пор, нам вряд ли удастся.