Текст книги "Я был адъютантом генерала Андерса"

Автор книги: Ежи Климковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Переговоры по этому вопросу тянулись несколько недель. Посол Кот старался как мог спасти положение Андерса. Совещался тогда с Андерсом по много часов в день и после каждого такого совещания посылал Сикорскому телеграмму, оправдывающую поведение Андерса. При этом советовал оставить его на должности командующего на Ближнем Востоке.

20 августа 1942 года, то есть в тот самый день, когда Андерс улетал в Каир, посол Кот направил Сикорскому такое письмо:

«...Я ужасно подавлен твоей телеграммой Андерсу. Ругать его за то, что он в Москве решал весьма срочные вопросы, это ведь для него невероятно обидно... Запрещение поездки в Каир Андерс воспринял весьма болезненно. Нельзя было к этому так относиться. Если Черчилль вызвал его в Москву для обсуждения вопросов Ближнего Востока и этот разговор перенес на вечер 20 числа этого месяца в Каире и прислал за ним сюда самолет, то чем можно было объяснить отказ от встречи? Нужно было ссылаться на твой приказ, но ведь он опоздал, так как телеграмма пришла в два часа ночи, а вылет был назначен на пять утра. Впрочем, от этого разговора может быть только польза для польского дела. Британское командование не во всем доброжелательно относится к полякам, доказательством чего может служить хотя бы выделение для размещения польского войска районов пустыни, малярийных, куда не посылаются английские солдаты. Я полагаю, что переговоры Андерса дают единственную надежду на отвод наших частей, куда их сейчас направляют. Из Вашей телеграммы следует, будто дивизии, прибывающие из СССР, должны расформировываться и вливаться во второй корпус. Это значит, что Андерс должен быть поглощен Заенцем. Если и можно говорить о каких-либо ошибках Андерса в России, то я уверен, что он своей энергией и полководческим талантом превышает всех здешних на несколько голов и что войска, прибывшие из СССР, не признали бы другого командующего, так как все были очевидцами невероятных трудов и усилий Андерса. Мне кажется, что и Черчилль, и Брук, и другие только в нем видят действительного командующего польскими силами и именно с его мнением будут считаться, – впрочем, это покажет будущее. Интересы нашего дела на Востоке требуют того, чтобы здесь не имели места никакие кризисы, тем более раздраженность. Поэтому видя, как Андерс удручен твоей телеграммой, очень прошу тебя изменить в отношении его тон и показать ему, что он пользуется твоим доверием, которого он заслуживает больше чем те, кто здесь против него интригует по чьей-то команде, сторонники старого режима и «двуйкажи», как будто теперь защищающие тебя от Андерса, а в других разговорах заявляющие, что их вождем был и будет Рыдз...»

Вот этакое письмо послал «приятель» Сикорского посол Кот в то время, когда он уже хорошо знал Андерса и его различные махинации. Сколько лжи в этом письме!

Совершенно очевидно, что Черчилль приглашал Андерса в Москву не для обсуждения вопросов Ближнего Востока. О Ближнем Востоке Андерс не имел ни малейшего представления, и трудно себе представить, чтобы английский премьер-министр искал совета и мнения Андерса на эту тему. Черчилль пригласил Андерса в Москву в расчете на то, что получит определенные конкретные данные о положении в России.

Телеграмму, запрещающую вылет в Каир, Андерс получил в гостинице «Дербент» в десять часов вечера во время ужина, на котором присутствовал и профессор Кот. А в два ночи об этом же было получено шифрованное письмо. Отлет был назначен на восемь часов утра, следовательно времени имелось вполне достаточно для его отмены.

Аргумент, что армия не признала бы другого командующего, кроме Андерса, был величайшей глупостью. Армия приняла бы любого, который был бы назначен приказом верховного главнокомандующего. Только может быть те, другие, не были бы так милы профессору Коту.

Запугивание Сикорского маршалом Рыдз-Смиглы – тоже невероятный абсурд: все мы прекрасно знали, что маршала тогда уже не было в живых.

Пока письмо посла Кота не вызвало положительной реакции, участниками событий вновь становятся генералы Янушайтис и Соснковский. Одного из них Сикорский намеревался послать на Ближний Восток. Когда распространился слух о возможном приезде Янушайтиса, наступила пора тесного союза Андерса с санацией. Андерс созвал в Тегеране специальное совещание высших командиров, на котором присутствовали генералы Токаржевский, Богуш, полковники Окулицкий, Сулик, Рудницкий, Коц и другие. Андерс заявил собравшимся, что Сикорский за вывод армии из Советского Союза может снять его с должности командующего. Хотя делал это он не один, все присутствующие были согласны с Сикорским. Он только осуществлял их желания. Кроме того, Сикорский вменяет Андерсу в вину переговоры с англичанами, главным образом с Черчиллем. Андерс заявил, что все это он делал в интересах и на благо Польши. Если Сикорский действительно не утвердит Андерса и захочет его отозвать, он просит поддержки присутствующих на совещании. Если они окажут ему такую поддержку, то он приказ Сикорского не выполнит.

Все присутствующие поддержали позицию Андерса, хотя не высказались, как они поступят в случае, ели Сикорский отдаст упомянутый приказ. А полковник Коц в довольно циничной форме заявил, что ему все равно, кто будет командовать армией, поскольку лично ему от этого никакой пользы. После разговора с командирами Андерс почувствовал себя немного увереннее.

Обо всем этом со стороны узнал посол Кот, конечно, с определенными комментариями. Вероятно, не желая, чтобы без его ведома разразился какой-то скандал, а, возможно, делая расчеты на будущее, профессор Кот провел с Андерсом длительное совещание, после которого написал большое письмо Сикорскому. В письме он добивался безусловного оставления Андерса на должности командующего армией на Ближнем Востоке, обосновывая это требованием времени. Перед отправлением письма, он передал его Андерсу для ознакомления и обсуждения. Прочтя письмо, Андерс внес несколько поправок и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот видишь, какие у меня хорошие отношения с профессором Котом, как он мне помогает». Он передал мне письмо, чтобы я прочитал его. В тот же день письмо из посольства в Тегеране было передано шифром лично Сикорскому в Лондон.

В этот период Сикорский чувствовал себя уже совершенно одиноким, никто его не поддерживал. Правительство к военным делам относилось, пожалуй, безразлично. Впрочем, говорить о правительстве, способном принимать реальные решения, в то время было трудно. Это была просто группа разнородных людей с различными взглядами, преследующих различные цели.

Оппозиция, не представленная в правительстве, неистовствовала, стараясь свергнуть Сикорского. Борьба с Сикорским была единственным содержанием ее деятельности.

Ближайший друг Сикорского профессор Кот, открыто выступал против его планов.

В верховном командовании, которое почти целиком состояло из санацистов, у Сикорского также не было поддержки. Почти все не переносили Сикорского и рассчитывали на то, что в Андерсе они могут иметь «своего человека» именно для борьбы против Сикорского, поэтому и поддерживали его.

В конце концов, Сикорский под давлением всех этих обстоятельств смирился и отказался от своего решения отозвать Андерса. Письмо посла Кота, утверждавшее, что Андерс весьма лоялен по отношению к Сикорскому, способствовало назначению Андерса командующим польскими вооруженными силами на Ближнем Востоке.

Таким образом, после нескольких недель колебаний в середине сентября 1942 года, наконец, пришел приказ, и Андерс стал командующим польскими вооруженными силами на Ближнем Востоке.

Победа Андерса была полной. Генерал Заенц стал его заместителем.

Что представлял собой Заенц и почему выбор пал на него? Вероятно, у Сикорского просто не было под рукой никого другого. Некоторых он опасался, а Заенц ничего собой не представлял. Это был человек безвольный, слабохарактерный и неумный. Сикорский присвоил ему звание генерала дивизии и направил на Ближний Восток, как кандидата на должность командира второго корпуса, который предполагалось формировать. Сикорский полагал что Заенц сможет стать противовесом Андерсу, внушающим опасение, что в случае чего не Андерс, а он будет командующим (первоначальный вариант Сикорского). Если согласие Сикорского на назначение Андерса командующим еще как-то можно было объяснить, то назначение Заенца его заместителем понять было трудно, тем более, что Заенц никаким противовесом Андерсу стать не мог, поскольку он не имел авторитета и к тому же был большим трусом.

В это время Андерс больше всего заботился о том, чтобы упрочить и расширить свою популярность.

Через несколько дней после возвращения из Каира в Тегеран генерал выбрался в Пехлеви, куда прибывали транспорты людей из СССР и где временно располагался наш военный лагерь. Поездка проходила в обстановке крайней спешки, ведь в тот же день должно было состояться совещание с англичанами по вопросу о нашей дислокации польских воинских частей. Время было рассчитано по минутам, его не хватало на обстоятельное инспектирование лагерей. В этот раз мы ехали в открытом автомобиле вдоль многотысячных шеренг штатских и военных, стоящих по обе стороны дороги. Генерал стоял в автомобиле с видом победителя, как спаситель. Толпа восторженно приветствовала его, как освободителя всех из неволи. Он приказал остановить машину и поднял на руки какого-то мальчика лет шести, дал ему конфет и несколько минут с ним занимался. Стоявшая в стороне мать ребенка была восхищена, остальные умилялись этой идиллической картинкой. Когда мы двинулись дальше, я спросил генерала, зачем он это делает, зная, что у нас так мало времени. Генерал мне ответил:

– Понимаешь, это очень важно, это лучшая реклама.

Подобным образом он вел себя и во время посещения больницы в Тегеране. У Андерса не было тогда времени, чтобы выявить недостатки и трудности особенно с медикаментами, чтобы реально помочь делом, но зато он присаживался к какой-нибудь больной старушке и порядочное время вел с ней разговор.

– Это дела самые важные, – сказал он мне потом, – вот так создаются легенды. Она будет после рассказывать об этом, как о самом величайшем событии в своей жизни. Всем кумушкам будет хвалиться, что разговаривала с самим генералом и какой это благородный генерал...

Во время каждого нашего инспекторского выезда к генералу подходили десятки лиц с различными просьбами. Он приказывал мне все просьбы обстоятельно записывать. Когда после инспекции я напоминал генералу, что нам нужно еще решить несколько вопросов, о которых просили люди, он отвечал: «Ты, что с ума сошел, брось в угол, не хватало еще этим забивать себе голову.»

В середине сентября, уже после назначения командующим армией, Андерс переехал в расположение новой главной квартиры в Кызылрабат, вместе с ним переехал туда и я. Одновременно англичане передали в расположение генерала роскошную виллу в Багдаде, находившуюся за городом в большом, ухоженном саду, чтобы он мог каждую субботу ездить туда на отдых после недельного «изнурительного» труда.

Даже и теперь не понимаю, по каким причинам в этот период профессор Кот резко выступал против меня. Несколько раз я обращался к Андерсу с просьбой освободить меня от должности офицера для поручений, мотивируя тем, что могу в будущем принести ему немало «беспокойства».

Защищая Андерса, посол Кот писал:

«Андерсу очень вредит деятельность Климковского..»,

или в другом месте:

Андерс производит отличное впечатление. Как его деятельность, так и его военные знания открыли ему дорогу в высшие инстанции, и каждое его пожелание выполняется. В основных вопросах его взгляды те же, что и Сикорского, они могли бы обойтись без переписки, словно мысли верховного главнокомандующего передаются ему. Мое с ним сотрудничество предвещает быть примерным... Андерс замечательный человек...»

Может быть генерал и освободил бы меня, по моим неоднократным просьбам, если бы не вмешательство в эти дела посла Кота. Как только об этом он заговорил, Андерс упрямился и наперекор ему оставил меня при себе.

Все время после выхода армии из Советского Союза на Ближний Восток в военной среде было неспокойно. Период до конца 1942 года прошел во внутренних интригах, в столкновениях в верхах, во взаимном подсиживании с должностей и непрекращающейся реорганизации армии.

Сначала по плану верховного главнокомандующего на Ближнем Востоке предполагалось создать два корпуса, в каждом по две дивизии и в каждой дивизии по две бригады плюс корпусные части. Такая структура Андерса не устраивала, он не желал быть командиром корпуса и иметь соперника в лице командира другого корпуса. Он стал маневрировать, чтобы этого не допустить, и вновь при участии министра Кота, который его поддержал, поставил на своем, решили, что будет один отдельный корпус из двух дивизий, по две бригады в каждой, две танковые бригады и корпусные части. Но и это не удовлетворяло амбиций Андерса, он хотел быть командующим армией. Наконец, согласились и на это. Этот корпус назвали Польской армией на Востоке.

Когда название было установлено, Андерс сразу же начал саботировать все изданные ранее организационные приказы в пользу существующего положения, создавая этим невероятный хаос. Фактически имелись: 3-я дивизия генерала Копаньского в полном составе, 5-я дивизия генерала Богуша, 6-я дивизия генерала Токаржевского, укомплектованная лишь на 50%, и 7-я запасная дивизия полковника Окулицкого с 30 % личного состава, одна танковая бригада генерала Пашкевича и корпусные части. Эта структура фактически сохранялась почти до самой смерти Сикорского.

После долгой тяжбы с Андерсом по поводу организации армии первой жертвой закулисных интриг стал Пашкевич, назначенный Сикорским командиром 5-й дивизии.

5-я дивизия полного состава с точки зрения ее боевой подготовки была одной из лучших. Она первой формировалась еще в Ташкенте и не претерпела крупных реорганизаций, кроме перемены командиров. Ее первым командиром был генерал Борута-Спехович, которого Андерс сплавил на Средний Восток. Следующим командиром дивизии был Раковский. После прибытия на Ближний Восток согласно приказу верховного главнокомандующего ее командиром должен был стать Пашкевич.

Но Андерса это не устраивало. Он решил помешать. Пашкевича он не любил за его лояльное отношение к Сикорскому и опасался, что по этому поводу будет иметь с ним много хлопот. Учитывая, что Пашкевич командовал бы лучшим боевым соединением, Андерс боялся, что это может стать для него небезопасным, и решил не допустить этого. На 3-ю дивизию Копаньского он рассчитывать не мог, так как Копаньский ни в каких интригах никакого участия не принимал. Он всегда поддерживал Сикорского. Что касается 6-й дивизии, которой командовал Токаржевский, то Андерс никогда не знал, чего можно от нее ожидать. Эта дивизия была насквозь санационной и пребывала в полной зависимости от настроения и капризов Токаржевского.

Таким образом Андерс был остро заинтересован, чтобы по крайней мере эта единственная 5-я дивизия была доверена преданному ему человеку.

Он старался где и как мог скомпрометировать Пашкевича. Это было довольно трудно, так как Андерс не хотел снова обострять отношения с Сикорским, тем более, что лишь недавно едва выкарабкался из затруднительного положения. Тем не менее он все же решил 5-я дивизию передать Богушу, своему, как он полагал, приятелю и сообщнику по многим нечистым комбинациям, во всяком случае явному в то время недругу профессора Кота.

Он считал необходимым так повести дело, чтобы Пашкевич сам отказался от командования 5-й дивизией. Андерс прилагал все усилия, чтобы охарактеризовать Пашкевича в самых темных тонах, подорвать его авторитет, создать о нем плохое мнение. Когда почва была подготовлена, он пригласил Пашкевича к себе и стал доказывать, что тот не должен принимать командование 5-й дивизией, поскольку его не примет офицерский корпус. Он убеждал в том, что этот офицерский корпус, сформированный в Советском Союзе, имеет своеобразный способ мышления, которого не знает Пашкевич, и это создаст ему дополнительные непреодолимые трудности и т. д. и т. п. Наконец, он советовал Пашкевичу добровольно отказаться от 5-й дивизии и взамен предложил ему командование танковой бригадой, которая должна была формироваться. Пашкевич, не разбиравшийся еще тогда в обстановке и не знавший комбинаций Андерса, не увидел в этом коварства. Он уступил нажиму и отказался от 5-й дивизии, согласившись принять командование танковой бригадой. В состав бригады входил первый полк Креховецких уланов, батальон «Львовских детей» и танковый батальон. Словом весьма разнородный элемент. Из такого конгломерата Пашкевич старался сделать однородное соединение.

Казалось, наступила определенность: командующим армией стал Андерс, его заместителем Заенц, начальником штаба армии Раковский, командирами дивизий, 5-й Богуш, 6-й – Токаржевский, 7-й запасной – Окулицкий, 3-й Капаньский, командиром танковой бригады – Пашкевич. Главные должности укомплектованы, и должно, наконец, наступить спокойствие и начаться нормальная работа. Но именно после назначений интриги усилились.

Желая приблизить профессора Кота к армии, показать ему ее подлинное лицо и на этом фоне роль молодежи (в Советском Союзе посол Кот ни разу не посетил военных лагерей), в своем полку на Новый год я устроил вечер, на котором присутствовало свыше двухсот человек. Было много молодежи, именно той, наиболее подвижной и деятельной, которая принимала в жизни армии активное участие. Молодежь, которая составляла ядро армии. Конечно, был в полном комплекте и генералитет и немного штабных офицеров. Приглашены министры Кот и Махломме, польский посол в Багдаде.

Профессор Кот не оправдал моих надежд, так как почти все время беседовал главным образом с генералами, и то наиболее санационными. Видимо, генеральский мундир импонировал ему больше, независимо от хозяина. Разговаривал он с Токаржевским, с полковником Вятром и другими, суля каждому златые горы и стараясь привлечь их на свою сторону. Токаржевский вскоре получил звание генерала дивизии. Вятр получил звание генерала. Зато с Пашкевичем, единственным из генералов, сохранившим лояльность в отношении верховного главнокомандующего, министр Кот перебросился лишь несколькими общими фразами. Подхорунжих, которых присутствовало свыше двадцати, он почти не замечал и ими не интересовался, с младшими офицерами разговаривал мало. В основном министр Кот беседовал с коллегами Бау и Раценским по общим вопросам. Когда Бау указывал ему на некоторые недостатки в деятельности правительства – бесплановость и отсутствие успехов, профессор Кот отвечал односложно и старался избегать серьезной дискуссии.

Из новогодней речи, произнесенной на этом вечере, мы узнали от профессора, что главным государством на земле, которое будет иметь решающий голос на мирной конференции и от которого в большей мере будет зависеть судьба Польши, является ... Мексика (?). Именно в это время в Мексике находился Сикорский и вручил ее президенту орден Белого Орла.

Повидимому, профессор Кот немного изменил свое отношение ко мне. С этого времени он не только не избегал меня, но пожалуй, даже искал со мной контакта и часто приглашал на беседы. Помню его телеграмму, посланную Андерсу из Иерусалима:

«Прошу Вас, господин генерал, в ближайшие дни приехать в Иерусалим, если Вы не сможете лично, то пусть прибудет ротмистр Климковский.

Ст. Кот»

Таким образом, произошла перемена в лучшую сторону. Однако, чтобы разобраться во всей обстановке, чтобы прекратить всякие кривотолки относительно моей позиции и других молодых офицеров, особенно о мятеже, о котором болтали все чаще – называлась даже дата – февраль 1942 года, я решил вместе с ротмистром Юзефом Чапским поехать из Ирака в Иерусалим. Там в четырехчасовой беседе с профессором Котом я старался осветить действительное положение вещей в армии и изложить свои взгляды. Министр Кот во всем соглашался с нами, что в правительстве, мол, нет подходящих людей, однако объяснял это действиями разных партий, входящих в состав правительства.

В заключение мы решили, что он обо всем доложит Сикорскому.

Более ясного заявления и более четкой позиции нельзя было и представить.

В это время отношения Андерса с англичанами начинают все более укрепляться. Дружба растет изо дня в день, а атаки на Сикорского становятся все более дерзкими. Теперь Андерс уже не скрывает своих взглядов, а говорит ясно и громко, что Сикорский должен уйти в отставку. При этом дает понять, что его точку зрения разделяют англичане.

Несколько раз к нам из Каира приезжал английский министр Кейси. Он был тогда государственным министром по вопросам Ближнего и Среднего Востока и входил в состав узкого военного кабинета. Приезд такого сановника в польскую армию, которая, учитывая ее небольшой количественный состав, не могла входить в серьезные английские расчеты, являлся событием, заслуживающим широкого внимания. Кейси знакомился с нашими военными лагерями, вел разговоры с Андерсом, и всюду его принимали с большим почетом.

Несколько раз нашим гостем был Вильсон, командующий группой войск «Сирия – Палестина – Ирак – Иран». Приезжали также генерал Боннет-Несбит, английский посол в Багдаде Корнваллис и ряд других лиц.

Все эти визиты организовывал и осуществлял Гулльс. Он над ними шефствовал и всегда старался, чтобы обе стороны были в полной мере удовлетворены встречей.

Важнейших гостей, таких, например, как Кейси, всегда сопровождал почетный эскорт как в городах и лагерях, так и в пути. Встречали их всегда с большой помпой, с эскадроном почетного караула, с оркестром, парадами и приемами в какой-либо из дивизий, а затем показом спектаклей или так называемыми встречами у костра. Во время приемов, обедов или ужинов выступали хоры, балетные группы, солисты и т. д.

То же самое делалось, если приемы происходили на вилле Андерса в Багдаде. Тогда также приглашались художественные ансамбли, оркестры, солисты и т. п.

Во время таких приемов или визитов никогда не затрагивались какие-либо важные вопросы, касающиеся армии или общих польских дел.

Кроме вечеринок и других развлечений ничего не делалось конечно, помимо того, в чем были заинтересованы англичане.

Все приезжающие к Андерсу были очарованы тем, как их встречали, угощали, чествовали, каким окружали вниманием, они были приятно поражены предупредительностью хозяина и проводили время в исключительно веселом настроении дружелюбия и сердечности.

Уместно заметить, что, если бы от количества пиров зависел выигрыш войны, то Андерс затмил бы Наполеона.

Одновременно происходили и большие приемы, которые приятно импонировали праздному образу жизни Андерса.

Хотя такие приемы устраивались не в английских сферах, однако всегда над ними шефствовал Гулльс. В большинстве случаев он даже сам приносил приглашения.

Таким способом мы дважды побывали у шаха Ирана. В первый раз это было в честь его дня рождения. Он принял нас на специальной аудиенции. Я вручил ему отделанную серебром шкатулку с фотоснимками эпизодов из жизни польской армии, в качестве дара иранской армии шаха. Во второй раз, он пригласил нас на охоту на муфлонов, специально для нас организованную, проводившуюся в красивых окрестностях Тегерана. Нас было всего несколько человек: шах, маршал его двора и великий ловчий, Андерс, я и, конечно, Гулльс.

Мы поехали на автомобилях в горы, примерно в тридцати километрах от Тегерана, на исходный пункт, куда нас привел какой-то иранец из свиты шаха. Когда мы туда прибыли, то почти тотчас же на замечательном «Паккарде» подъехал шах, сам управлявший машиной. После взаимных приветствий пересели на коней и двинулись в горы. Лошади шли по горам, а вернее по скалам, привычно легко, как в ковбойском фильме. Заметив за километр-два от нас стадо муфлонов, мы устремлялись к нему, за двести-триста шагов от него – соскакивали с лошадей и начинали стрельбу по муфлонам. Перепуганное нашими выстрелами стадо убегало, а мы садились на коней и скакали в горы искать новое стадо.

Я восхищался шахом, который как настоящий джигит на полном скаку соскакивал с коня, припадал на колено и стрелял. Лишь один он убил трех муфлонов. Никто из участников охоты ни разу не попал в цель.

Часа в два сделали перерыв, и шах пригласил нас на охотничий обед в палатку, специально поставленную в районе нашей охоты.

Все были так измучены, что после обеда, составленного из самых изысканных, национальных блюд, только шах и я сели на коней и помчались искать муфлонов. Однако испуганные нашей утренней стрельбой животные убежали и скрылись, так что через несколько часов мы вернулись ни с чем. Вечером мы отправились в Тегеран.

Несколько раз мы были на приемах у регента Ирака – Эмира Абдулы Иллоха и однажды на большом вечернем приеме по случаю дня рождения короля Фейсала.

Прием проходил в Багдаде вечером в великолепном саду. Сад действительно был как в сказке из «Тысячи и одной ночи». В темноте всюду мерцали разноцветные фонарики, освещающие дорожки, клумбы, аллеи, беседки и иные чудеса королевского парка. Красиво выглядели расцвеченные фонтаны. Множество разноцветных огней всех видов и тихая музыка создавали незабываемое настроение.

Встреча с королем Египта Фаруком состоялась в Каире.

Ничего удивительного, что все это очень нравилось и импонировало Андерсу. Его принимали во дворах королей и шахов, царствующие особы оказывали ему почести.

Он жил, как в сказке, обстановка менялась, как в калейдоскопе – все краше, все привлекательнее. Генерал всем этим был очарован, восхищен, почти опьянен, находится в постоянном возбуждении, как в горячке. Он таял от восхищения англичанами, подхватывал каждую их мысль, с величайшим удовольствием выполнял все их указания, как будто по их милости уже стал неким царьком.

В этот период он мне часто говорил:

– Знаешь, мне хорошо, просто замечательно, хотел бы, чтобы всегда так было, до конца жизни. Лучше мне никогда не будет.

Андерс довольно быстро приобрел себе среди англичан много друзей и пользовался у них самой лучшей репутацией. Крупные полководцы и министры Ближнего и Среднего Востока начали его открыто поддерживать уже не только в этом районе, но и в Лондоне, выдвигая его на первое место и считая его более удобным для себя, чем Сикорского.

С Сикорским они вынуждены были считаться как с государственным деятелем, вынуждены были считаться с его большим международным авторитетом. С Андерсом же вообще могли не считаться. Он был ничем и ничего собой не представлял, зависел только от англичан, и они могли с ним делать что хотели и как хотели – он послушно выполнял их волю.

Все чаще в кругу Андерса слышался ропот в адрес Сикорского, что он мешает, осложняет жизнь. Во время таких сетований Андерс несколько раз обращался к Гулльсу за советом – что сделать, чтобы лишить Сикорского поста верховного главнокомандующего, так как, он мол не подходит для этого поста, не знает как вести войну и кроме двадцатого года участия ни в какой другой войне не принимал и т. д. и т. п.

Мне казалось, подобные мысли исходили не столько от самого Андерса, сколько от Гулльса.

Наконец, после многократных подобных рассуждений было согласовано почти под диктовку Гулльса, что Андерс пошлет на имя президента Рачкевича письмо, в котором будет требовать снятия Сикорского с поста верховного главнокомандующего. Написав это письмо, Андерс дал его просмотреть Гулльсу, чтобы услышать его одобрение.

Когда я однажды зашел к Андерсу на завтрак, завтракали мы всегда вместе, я застал Гулльса, который тоже всегда завтракал с нами, рассуждавшего о том, кого направить к президенту Рачкевичу с письмом, чтобы тот мог спокойно его вручить и без осложнений вернуться. Опасались, что посланец может быть арестован Сикорским за подобного рода выходку.

Тогда Гулльс решил, что в Лондон полетит Казимеж Висьневский, заместитель начальника штаба. Там он явится в английскую разведку, которая уже будет о нем знать и гарантирует ему безопасность. При этом дал адреса, где и к кому Висьневский должен обратиться, чтобы обеспечить себе средства передвижения и безопасность как в пути, так и в Лондоне.

Выбор пал на Висьневского, на мой взгляд, не случайно. Он был офицером штаба Соснковского еще до войны и являлся большим его поклонником. На Востоке он был довольно активным деятелем санации, имел задание наладить взаимоотношения санации лондонской с той, которая находилась на Ближнем Востоке вместе с Андерсом.

Зная подробно о задуманной Андерсом и согласованной с англичанами акции, понимая, что она подготовлена англичанами, и имея возможность пользоваться самолетом, который постоянно летал в Каир, Тегеран или Палестину, я специально вылетел к профессору Коту.

Это было в начале марта 1943 года. Я прилетел в Каир и сообщил профессору Коту, что хочу с ним увидеться. Он пришел ко мне в гостиницу «Шепардс», где я остановился.

Я рассказал тогда профессору Коту, что Андерс по наущению Гулльса специальным курьером направляет письмо Рачкевичу, в котором требует снятия Сикорского с поста верховного главнокомандующего. При этом я подчеркнул, что англичане обеспечили курьеру перелет в Лондон и обратно. Они зашли так далеко, что на случай, если бы Сикорский захотел задержать Висьневского, они гарантировали ему полную безнаказанность, обещая возвращения его к Андерсу.

Профессор Кот не выразил особого удивления этим сообщением. Он лишь недоумевал, почему Андерс так спешит с устранением Сикорского, и Кот говорил мне, что в лице Андерса видит преемника Сикорского через несколько лет. Такими выводами я был совершенно поражен.

Наконец, после нескольких часов беседы, когда я доказал профессору Коту, что Андерс тесно сотрудничает в деле смещения Сикорского с санацией, Кот заявил мне, что если Андерс хочет, чтобы Соснковский стал премьером, а он верховным главнокомандующим, то из этих планов ничего не выйдет. Англичане Соснковского недолюбливают и не согласятся на то, чтобы он был премьером, следовательно Андерс не может стать верховным главнокомандующим. Профессор Кот также особо подчеркнул, что группа «людова», имея безусловную поддержку англичан и почти гарантию, что она из правительства не выйдет, имеет обеспеченную возможность правления в будущем.

Я указал профессору Коту на сотрудничество, причем самое близкое, англичан с Андерсом. Обратил его внимание на то, что это нечто большее, чем сотрудничество, поскольку речь идет о вмешательстве англичан в наши внутренние дела. Они провоцируют и организуют интриги и трения, они их даже вызывают и организуют. Реакция профессора Кота была спокойной. Он явно старался сгладить остроту, подчеркивая: «Они могут этим заниматься для каких-то своих надобностей, но не стоит придавать этому значения.»