Текст книги "Фотография в профиль"

Автор книги: Ежи Эдигей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Даже свидетелей, а их, возможно, придётся искать по всей стране, – добавил Адам Немирох, – легче вызвать в Варшаву, чем в Петрков. Тебе чем-нибудь помочь в расследовании других дел?

– Пока нет необходимости. Позднее, возможно, я и. обращусь к вам за содействием, если это дело начнёт чересчур разрастаться.

В понедельник, ровно в полдень, Станислав Врублевский, получив в бюро пропусков разрешение на вход в комендатуру, переступил порог кабинета подполковника Качановского. На этот раз перед офицером милиции предстал мужчина, чудесным образом снявший нервное напряжение, избавившийся от страха и жизненных невзгод. Даже в том, как он был одет, чувствовался какой-то внутренний подъём. В первый раз, пять дней назад, Врублевский явился в комендатуру в старом, потёртом пиджаке. Теперь же на нём был элегантный светло-серый костюм и со. вкусом подобранный голубой галстук.

– Как видите, пан подполковник, – начал инженер, – я не заставил себя ждать ни минуты.

– Не спорю. Садитесь, пожалуйста.

Врублевский сел на указанный ему стул.

– Вы уже получили заключение из лаборатории криминалистики?

– Да, ещё в субботу.

– Значит, это неприятное недоразумение уже позади?

– Да нет, не совсем так.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что сегодня вы напрасно забыли захватить с собой ваш саквояжик.

– Простите, ничего не понимаю.

– Попросту ваша карта бита, герр гауптштурмфюрер. СС Рихард Баум-фогель.

– Что вы плетёте!? – гневно закричал инженер. – Какой я вам гауптштурмфюрер!

– Вы сильно рисковали, решив укрыться в Польше. Потом, когда появилась разоблачительная фотография, вам пришлось пойти ва-банк. Но ваша игра проиграна. Удивлён, не скрою, наглостью, о какой вы обратились к нам за помощью. Вот результаты экспертизы, проведённой лабораторией криминалистики. Они рассеяли последние сомнения относительно того, чья фотография помещена в книге. Сфотографированы именно вы, – с этими словами подполковник вынул из папки документ и протянул сидящему Напротив него человеку. – Ознакомьтесь, пожалуйста.

Врублевский, а точнее Баумфогель, судорожно схватил документ и впился в него глазами. По мере того как до него доходил смысл написанного, его лицо покрывалось бледностью, а на лбу заблестели крупные капли пота.

– Это неправда! Это какая-то чудовищная ошибка!

– Пан Баумфогель, – сурово заметил офицер милиции, – отрицание очевидных фактов ничего не даст. Это не самый лучший способ спасти свою шкуру. Гораздо лучше чистосердечно признаться во всём! Будем откровенны, из содержания книги Бараньского вытекает, что вам сейчас вменяются в вину очень серьёзные преступления. Они заслуживают высокой меры наказания, не исключая, возможно, самой высшей, которая предусмотрена Уголовным кодексом ПНР. Только откровенность может рассматриваться смягчающим вину обстоятельством.

– Прекратите нести чепуху! – прервал Качановского допрашиваемый. – Я Станислав Врублевский, и мне не в, чем признаваться. Поначалу мне казалось, что это проделки какого-нибудь болвана из нашего бюро, задумавшего впутать меня в эту историю. Теперь, однакЬ, я вижу, что и милиция желает отрапортовать о своём блистательном успехе, осудив невинного человека.

– Господин Баумфогель, – подполковник усмехнулся. – Польское право позволяет подозреваемому солгать или вообще отказаться давать показания. Если вы изберёте такую тактику защиты – это ваше право, но знайте, что она не помешает правоохранительным органам довести расследование до конца.

– Происходит что-то ужасное, – тихо произнёс допрашиваемый, с трудом сдерживая слёзы. – Клянусь вам, я никогда не был в Брадомске и не служил в гестапо.

Я встречаюсь с вами второй раз в жизни, а сотрудники лаборатории криминалистики вообще никогда вас в глаза не видели. Какой, скажите на милость, мне или им интерес возводить напраслину на невинного человека? Исследования, как вы можете убедиться, были проведены очень тщательно и с использованием самых разных методов. Все они дали идентичные результаты. Прочитав заключение экспертизы, вы поймёте, что ни о какой ошибке не может быть и речи.

– И тем не менее это ошибка.

– Ваше упорство не делает вам чести. А сейчас я должен задать вам несколько вопросов и составить краткий протокол допроса, – с этими словами подполковник вынул бланк и приступил к делу: – Имя и фамилия?

– Станислав Врублевский. Сын Каэтана и Адели, урождённой Пенцак.

– Дата и место рождений?

– Десятое ноября 1923 года. Деревня Бжезница, район Несвиж, Новоградское воеводство. Отец – крестьянин, имел десять моргов[6]

земли.

– Образование?

– Инженер, имею степень магистра. Окончил механический факультет политехнического института в Гданьске.

– Место работы?

– Проектное бюро. Варшава, улица Тамка.

– Семейное положение?

– Женат. Жена Кристина, урождённая Гродзицкая. Двое детей: двенадцатилетняя дочь Эльжбета и восьмилетний сын Анджей.

– Признаётесь ли вы в том, что во время оккупации, являясь офицером СС в звании гауптштурмфюрера, выполняли обязанности шефа гестапо в Брадомске? В тот период, правда, у вас было другое имя – Рихард Баумфогель.

– Нет, не признаюсь.

– Не хотите ли что-нибудь добавить?

– Мне нечего добавлять к тому, что я уже сказал. Я – Станислав Врублевский, а вы меня принимаете за кого-то другого.

– Как вам угодно, – пожал плечами Качановский. – Прошу вас подписать протокол.

Врублевский поставил свою подпись на документе.

– Вы задержаны, – объяснил Качановский, – по подозрению в совершении тяжких преступлений. В течение сорока восьми часов вас должен, согласно статье двести десятой уголовно-процессуального кодекса, лично допросить прокурор, который, смотря по обстоятельствам, выдаст ордер на временное задержание.

– Или, иначе говоря, – саркастически вставил Врублевский, – во имя закона вам надо посадить невинного человека в тюрьму и постараться благополучно его повесить.

– Пока нам известно только одно, – подполковник не мог позволить подследственному вывести себя из равновесия. Изображённый на фотографии шеф гестапо в Брадомске и вы – это одна и та же личность. Дальнейшее следствие прольёт свет на то, какие преступления вы совершили в Брадомске и, возможно, в других местах. Если в процессе расследования выявятся какие-либо действия или события, говорящие в вашу пользу, информация о них будет обязательно передана в распоряжение суда, который, вынося Приговор, примет во внимание все смягчающие вину обстоятельства.

– Продолжаете рассказывать сказки? Я же не Баумфогель.

Подполковник вызвал дежурного, сержанта и приказал увести задержанного в камеру предварительного заключения.

Вскоре зазвонил телефон. Это был заместитель прокурора Владислав Щиперский,

– Что у вас нового, подполковник? – спросил он, – Ваш клиент появился?

– Прибыл. Должен подчеркнуть, что он был очень пунктуален и необычайно самоуверен. Данные экспертизы застали его буквально врасплох.

– Что дальше?

– Я официально допросил его. Вопреки логике он продолжал отрицать, что является Рихардом Баумфогелем, и заявил, что отказывается давать дальнейшие показания.

– Посидят и передумает.

– Мне тоже так кажется. Когда осознает, что его песенка спета, язык у него сам собой развяжется, чтобы голова осталась на плечах.

– Пока мне трудно судить о деле, поскольку я с ним ещё не знакомился: Честно говоря, мне никогда не приходилось слышать о «подвигах» шефа гестапо в Брадомске, хотя, думаю, высшая мера наказания ему не грозит. Во-первых в польской судебной практике смертный приговор выносится лишь 6 исключительных случаях, а во-вторых, суд никогда не приговорит к смерти человека, дважды награждённого медалью «Крест Храбрых» и орденом «Виртути Милитари». Разумеется, при условии, что этот Баумфогель, или Врублевский, не придумал себе этих наград.

– Когда я беседовал С ним в первый раз, он показывал удостоверение о награждении серебряным крестом ордена «Виртути Милитари». Вряд ли оно фальшивое. Кстати, это можно легко проверить.

– Дело интересное, но боюсь, крайне трудоёмкое. Работы у нас обоих будет по уши.

– Вы собираетесь сами вести следствие?

– Да, вы угадали. Не буду скрывать, мне хочется вникнуть в это дело поглубже. А вам, пан подполковник?

– За меня всё решило начальство.

– Поскольку я должен в течение сорока восьми часов допросить подозреваемого и, видимо, выдать ордер на его временное задержание, думаю, что лучше всего этим заняться сегодня же.

– Я тоже думаю, что вам лучше сделать это, не откладывая на потом. Тогда мы смогли бы сегодня же препроводить подозреваемого в тюрьму. С вашего разрешения, я сейчас прикажу доставить Баумфогеля в прокуратуру.

– Не беспокойтесь. Давайте сделаем проще. Я сам приду к вам и допрошу этого человека. Заодно посоветуемся относительно дальнейших действий. От здания суда до комендатуры десять минут ходьбы, так что не позднее чем через четверть часа я буду у вас.

На допросе у прокурора Врублевский, или Баумфогель, повторил все свои предыдущие показания. Прокурор не вдавался с подследственным в дискуссии. Он отлично понимал, что в данный момент, это ни к чему не приведёт, и ограничился выдачей ордера на временное задержание.

– Отправьте его в тюрьму и поместите в одиночную камеру, – сказал Щиперкий подполковнику, – Если среди заключённых распространится новость о том, какого аса гестапо мы поймали, они могут прикончить его голыми руками, не дожидаясь вынесения приговора.

– Начальник тюрьмы и без нашей инструкции превосходно ориентируется в таких тонкостях, но я всё же передам ему ваши соображения.

– С чего вы собираетесь, начать?

– Прежде всего разыскать и допросить автора книги. «Я пережил ад Освенцим». Необходимо выяснить, откуда он взял фотографию Баумфогеля. Попробую также узнать какие-нибудь подробности о личности шефа гестапо в Брадомске в Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше. Может быть, там удастся разыскать досье на этого военного преступника.

– Если Юзеф Бараньский лично встречался с Баумфогелем, – заметил прокурор, то хорошо бы устроить ему очную ставку с подозреваемым.

– Конечно – согласился Качановский. – Вообще я должен собрать подробную информацию о деятельности Баумфогеля в Брадомске и его окрестностях. Там наверняка есть немало свидетелей – жертв этого гестаповца. Они. многое могут рассказать.

– Вы сами отправитесь в Брадомск?

– Без поездки туда не обойтись, и быстро оттуда, конечно, не выбраться. Очень рассчитываю на помощь местной милиции.

– Прокуратура тоже подключится, – заверил Щиперский,

– Хочу обратить ваше внимание на один нюанс, пан прокурор.

– Слушаю вас внимательно.

– Мне не хотелось бы, чтобы нас обвинили в предвзятости. А некоторые наши недоброжелатели вполне могут выдвинуть такое обвинение, ведь подозреваемый отказывается давать показания и отрицает очевидные факты. Следует считаться с тем, что арест Баумфогеля и последующий судебный процесс над ним получат широкий резонанс. Иностранные корреспонденты в Польше, в особенности из Федеративной Республики Германии, безусловно заинтересуются процессом и захотят его освещать.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, согласился заместитель воеводского прокурора.

– Поэтому я считаю, что подозреваемому с самого начала следует предоставить возможность иметь защитника, причём первоклассного защитника.

– Это право гарантировано каждому.

– Да, но ни один польский адвокат не согласится защищать этого гестаповца добровольно. Мы должны назначить защитника для Баумфогеля.

– Правильно, – согласился Щиперский. – Я провентилирую этот вопрос.

– Осмелюсь предложить, если вы не возражаете, кандидатуру меценаса Мечислава Рушиньского. Это очень сильный правовед, обладающий к тому же высокими моральными качествами.

– Вы предлагаете меценаса Рушиньского? – засомневался заместитель воеводского прокурора.

– Его кандидатура тем более приемлема, что Рушиньский уже познакомился с подозреваемым. Ведь это он посоветовал Баумфогелю обратиться к нам за помощью, а не ждать, пока мы его задержим. Подследственный Доверяет этому адвокату.

– Да, но тогда Рушиньский заимеет на меня зуб за то, что я впутал его в эту историю. А он умеет быть очень злопамятным и, если захочет отравить жизнь какому-нибудь прокурору…

– Заверяю вас, что меценас Рушиньский не будет иметь к прокурору никаких претензий, – твёрдо заявил подполковник. – Такой процесс, что бы там ни говорили, – большая реклама для защитника, который может на нём блеснуть всеми гранями своего незаурядного таланта. А этот адвокат не лишён честолюбия. Он может для вида немного поломаться, но в глубине души будет доволен назначением.

– По-моему, вы сильно заинтересованы в том, чтобы подключить его к нашему делу.

– Должен сознаться, вы правы. Предпочитаю, знаете ли, иметь в качестве противника умного адвоката.

– Ну хорошо, – согласился Щиперский. – Пусть будет Мечо. Обещаю сегодня же составить необходимый документ. Кстати, я полностью согласен с вашими аргументами, подполковник, относительно того, что Баумфогеля необходимо обеспечить хорошим защитником. Я, правда, подумывал о кандидатуре Витольда Байера…

– Меценас Байер в последнее время занят очень большой научной работой в исследовательском центре адвокатуры, и обязанности защитника, конечно, отвлекли бы его от полезной деятельности в этом учреждении.

– Тогда будем считать, что вопрос решён. Остановимся на кандидатуре адвоката Рушиньского.

Щиперский простился с подполковником, и тот сразу же отправился к Немироху, чтобы доложить, как развиваются события.

Полковник внимательно выслушал Качановского и задумался.

– Странно, – сказал он, – на что рассчитывает Баумфогель? Неужели у него не хватает здравого смысла понять, что данные экспертизы лаборатории криминалистики опровергнуть невозможно?

– Я ему доказывал то же самое, но с таким же успехом, как если бы разговаривал с телеграфным столбом. Кстати, удалось договориться с прокурором Щиперским, – как бы между прочим добавил подполковник, – и о том, что защитником Баумфогеля станет адвокат Рушиньский.

– Понял. Он очень деликатно преподнёс тебе это дельце, и ты ответил ему взаимностью.

– Я руководствовался прежде всего тем, что Баумфогелю действительно нужен, говоря твоими словами, один из самых лучших и знаменитых адвокатов во всей Польше.

– Ох, Януш, Януш, – покачал головой Немирох. – В твоём, возрасте пора бы уж и за ум взяться. Когда вы наконец прекратите свои петушиные бои?

– Не пойму, куда ты клонишь? Я просто в восторге от Мечо. Только пусть он не мешает мне работать. Нельзя же быть таким задирой.

Немирох громко захохотал.

– Ты мне напомнил, Янушек, того человека из анекдота, которого обвинили, в том, что его пёс загрыз кролика. Он тоже утверждал, что кролик первый затеял драку.

– Ну, знаешь, сравнивать такого толстяка с кроликом…

– Некоторые заметили, что подполковник Качановский тоже начинает отпускать брюшко.

– За меня не волнуйся. От такой гонки, которую мне устроил Рушиньский, я быстро сброшу несколько килограммов. Но и я постараюсь, чтобы он избавился от второго подбородка.

– Шутки шутками, – прервал его начальник, – но для расследования дела Баумфогеля тебе необходимо прежде всего внимательно прочитать книгу «Я пережил ад и Освенцим» и выяснить у её автора, где он раздобыл этот снимок. Желательно также получить оригинал фотографии или её хорошую копию, так как полиграфическое исполнение иллюстраций в книге некачественное. Первое, что потребует сделать защита, – это провести повторную экспертизу. Впрочем, на месте Рушиньского я поступил бы так же. Тебе надо, Янушек, поехать в Главную комиссию по расследованию гитлеровских злодеяний в Польшей поискать у них в архивах какие-нибудь сведения о шефе гестапо в Брадомске.

– Благодарю, гражданин полковник, за бесценные советы, как вести следствие. Если бы не ваше напоминание, то я совсем бы забыл, что только вчера окончил офицерскую школу милиции, и приступаю к первому в моей жизни самостоятельному делу. Без ваших указаний, гражданин полковник, я как без рук.

– Ну-ну, не злись, – пробормотал Немирох, пытаясь подладиться к другу. – Знаю, что ты всё продумал, но всегда одна голова хорошо, а две лучше.

– Правильно, но мы же не в детском саду.

– Да, вот ещё что. Как только в тюрьме разнюхают, что рядом сидит пойманный гестаповец, ему могут устроить какой-нибудь сюрприз. Задушить, например. Надо бы заранее предупредить начальника тюрьмы, чтобы он изолировал этого Баумфогеля от других своих постояльцев.

– Нет, легче повеситься! – простонал Качановский.

Я видел этого человека

Хватило двух телефонных разговоров, чтобы связаться с автором книги «Я пережил ад и Освенцим», вернувшимся к тому времени из отпуска. Первый разговор, состоялся, с издательством, которое сообщило адрес Юзефа Бараньского, а второй – с ним самим о месте и времени встречи. Подполковник Качановский считал, что первый контакт с писателем должен быть неофициальным и носить скорее характер дружеской встречи, чем допроса. Устные воспоминания Бараньского в непринуждённой обстановке могли дать намного больше, чем его запротоколированные свидетельские показания. Поэтому офицер милиции не возражал, когда автор книги предложил встретиться у него дома.

Качановскому открыл дверь очень худой невысокий мужчина с лицом, на которое наложило свою печать трудное военное время. Очки с толстыми стёклами свидетельствовали о его близорукости. Блестящую лысину обрамлял венчик седых, волос. Одет он был в голубой свитер и сильно потёртые джинсы.

– Юзеф Бараньский, – представился хозяин квартиры. – А вы – пан подполковник Качановский? Входите, пожалуйста. Сразу прошу прощения за мой домашний наряд и беспорядок в доме.

В комнате вдоль стен разместились стеллажи, заставленные книгами. Книг было, наверное, не меньше трёх тысяч. Много их лежало на креслах, стульях, на узком диване. Большой массивный стол был завален бумагами и рукописями. Юзеф Бараньский бесцеремонно смахнул на пол книги с двух кресел и, предложив одно из них гостю, удобно расположился в другом. – Чашечку кофе?

– Спасибо, но я сегодня уже осилил три.

– Тогда рюмочку виньяка?

– Ну, если только за компанию.

Бараньский на столе сдвинул бумаги в сторону и поставил на освободившееся место бутылку виньяка, две рюмки и фарфоровую чашку с палочками подсоленной хрустящей соломки.

– Поддерживать в квартире порядок – занятие для меня, можно сказать, безнадёжное, – откровенно признался он. – А когда нет жены, моя беспомощность в этом отношении достигает предела. Хорошо ещё, что вы не видели, как я хозяйничаю на кухне.

– Мне как холостяку, живущему в однокомнатной квартире, это очень понятно.

Когда виньяк был разлит по рюмкам и мужчины обменялись краткими замечаниями о капризах погоды в текущем году, Бараньский перешёл к сути дела.

– Я немного догадываюсь, что привело вас ко мне. Наверное, какие-нибудь вопросы, связанные с периодом оккупации и концентрационными лагерями. Как историк я специализируюсь по этой тематике. Сейчас готовлюсь к защите диссертации на звание доцента, которая будет называться «Гитлеровские методы биологического истребления польского народа». Часто отдельные люди и разные организации, в особенности Союз борцов за свободу и демократию, обращаются ко мне за разными справками. Приходят как домой, так и в Институт новейшей истории ПАН[7]

, где я работаю. Но, честно говоря, впервые имею честь принимать представителя милиции. Мне всегда казалось, что у вас есть свои специалисты по этим вопросам.

– Вообще-то нам сравнительно мало приходится заниматься такими вопросами, – признался Качановский. – Судебные процессы об измене родине, а также суды над военными преступниками практически отошли в прошлое. Очень редко случается разоблачить скрывавшегося до поры до времени военного преступника. И именно теперь мы имеем дело с таким редким случаем. Кстати, в этом прежде всего повинны вы.

– Я? – искренне удивился Бараньский.

– Да-да. Всё началось с появления вашей книги «Я пережил ад и Освенцим». По фотографии, помещённой в ней, был опознан бывший шеф гестапо в Брадомске.

– Рихард Баумфогель?

– Собственной персоной.

– Где же вы его схватили?

– Дело в том, что не мы его взяли, а он сам к нам пожаловал. Попросту говоря, у него не было другого выхода, так как люди, с которыми он вместе работал, узнали его на этой фотографии. Он пошёл, как сейчас принято говорить, ва-банк: заявился к нам и потребовал, чтобы мы выдали ему документ, свидетельствующий о том, что у него нет ничего, общего с человеком, изображённым на снимке в вашей книге.

– Поразительная наглость!

– Только одного не мог предусмотреть Баумфогель, прикрывающийся фальшивыми документами на имя Станислава Врублевского… Того, что современные методы криминалистики позволяют определить совершенно безошибочно – пусть даже пройдёт сорок лет, – является ли конкретная личность и человек на фотографии одним и тем же лицом. На этом наш гестаповец как раз и споткнулся. Данные экспертизы, проведённой лабораторией криминалистики, говорили сами за себя.

– И всё это время он скрывался в Варшаве?

– Да, в Варшаве. Жил в двухстах метрах от вашего дома.

– Невероятно.

– Вам приходилось встречаться с Баумфогелем лично?

– «Встречаться» – это, пожалуй, чересчур громко сказано, Я видел его несколько раз в Брадомске, когда он проезжал по городу на своём автомобиле. Позднее, будучи уже в руках гестапо, я несколько раз видел его в здании, в котором размещалась моя камера.

– Вас вызывали к нему на допросы?

– Я был слишком мелкой сошкой, чтобы сам шеф гестапо проявил интерес к моей особе. Такими, как я, занимались другие палачи. Насколько мне известно, сам Баумфогель крайне редко вёл какое-нибудь дело. Он представлял тип «убийцы за письменным столом». Разрабатывал инструкции, издавал приказы, иногда контролировал, точно ли выполняются его указания. Впрочем, такие гитлеровцы были наиболее опасны.

– Что ещё вы можете нам рассказать? Как и при каких обстоятельствах вас арестовало гестапо? Я читал об этом в вашей книге, но предпочёл бы ещё раз услышать подробности из уст её автора.

Может быть, лучше рассказать вам тот кусок моей биографии, который связан с Брадомском и моим вынужденным общением с местным гестапо?

– Именно об этом я и хотел вас попросить. Вы не возражаете, если мы запишем ваш рассказ на магнитофон? Поскольку позднее вам скорее всего придётся давать показания в милиции и прокуратуре, а также в суде, на котором вы, вероятно, будете фигурировать в качестве свидетеля по этому делу, магнитофонная запись облегчит нам последующую работу.

– Разумеется, я не возражаю.

– Тогда можем начинать.

– Я родился в крестьянской семье в деревне Гославице под Брадомском. Кроме меня в семье были ещё дети – мои два брата и сестра. Во время оккупации, чтобы меня не угнали на принудительные работы в Германию, я нанялся работать к Счесневским.

– То есть на какое-то промышленное предприятие?

– Нет, не на предприятие. Старик Счесневский ещё перед первой мировой войной откупил у графа Платера земельный участок размером в девяносто гектаров, расположенный рядом с деревней Гославице. Позже, когда старик умер, этот участок перешёл к его жене и пятерым детям. Землю делить не стали, и после смерти матери всем хозяйством должен был заправлять старший сын Тадеуш. Другие дети получили высшее или среднее образование, и им выплачивалось из дохода определённое денежное содержание. Общественное положение старого Счесневского можно было классифицировать следующим образом: уже не крестьянин, но ещё не помещик. Даже после смерти главы семейства участок приносил приличный доход, так как хозяйство Счесневского специализировалось на производстве различных сельскохозяйственных культур и успешно противостояло кризису, который переживало сельское хозяйство Польши накануне второй мировой войны. Во время оккупации работа на такой усадьбе, обязанной регулярно поставлять значительную часть своей продукции немцам, избавляла в известной степени от опасности быть угнанным в Германию.

– Когда вы стали там работать?

– В начале сорокового года. Как раз тогда гитлеровцы увеличили численность вывозимых из страны людей.

– Вы бывали в Брадомске?

– Конечно. Ведь именно туда Счесневские отвозили зерно на элеватор.

– Вы лично видели Баумфогеля?

– Мне говорили, что шеф гестапо в городе – какой-то фольксдойч из Силезии, хорошо, говорящий по-польски, но наши пути не пересекались. Тогда я даже не знал его имени.

– Как вы угодили в руки гестапо?

– В конце сорокового года в Брадомске и окрестных деревнях начали создаваться первые подпольные организации. Молодой Счесневский, Здзишек, завербовал меня в одну из таких групп. Поначалу мы действовали самостоятельно, но затем постепенно одни группы установили контакты с Армией Крайовой, другие – с Батальонами Хлопскими[8]

, третьи – с Гвардией Людовой[9]

, а позднее – с Армией Людовой. Откровенно говоря, подпольное движение тогда только зарождалось, и люди попадали в ту или иную организацию чаще всего случайно или благодаря личным знакомствам. Что касается нашей группы, то молодой Счесневский установил связь с аковцами – окружным командованием Армии Крайовой в Петркове.

– И последовал провал?

– О настоящей конспирации мы имели тогда очень смутное представление. Сейчас остаётся только удивляться, что всё не закончилось более серьёзными арестами. Схватили одного меня, причём в такой глупейшей ситуации, какую и вообразить трудно. Я, как обычно, отправился в Петрков за подпольными «газетками». Получил шесть или семь экземпляров и возвращался домой. До Гославице из Брадомска надо было идти по шоссе на Пшедбуж, а затем свернуть на дорогу, которая вела к нашей деревне. Можно было сократить путь, шагая по просёлочной тропинке, которая выводила прямо к дому Счесневских, расположенному на самом краю деревни. Я, конечно, выбрал кратчайшую и, как мне казалось, наиболее безопасную дорогу.

– И попались, – вставил подполковник.

– Как самый последний осёл. До ближайших строений оставалось не более двухсот метров. Я шёл, глядя себе под ноги, и остановился только тогда, когда едва не столкнулся лоб в лоб с двумя жандармами. Они подкарауливали, конечно, не меня, а тех крестьян, которые пытались пронести в Брадомск на продажу кое-какие продукты. Можете себе представить, какой из меня был конспиратор, если я, лопух, даже не спрятал эти «газетки» хотя бы за пазуху, где жандармы, возможно, не догадались бы их искать. Один из гитлеровцев сразу же запустил лапу в карман моего пиджака, где они, как я полагал, были в наибольшей безопасности, и извлёк их на свет божий. Он был настолько удивлён, что даже забыл двинуть мне в зубы, чего я, признаться, заслужил своей глупостью. Охоту за продуктами жандармам, естественно, пришлось на время отложить, и они погнали меня назад в Брадомск– прямо в гестапо. Там соответствующие специалисты сразу взяли меня в оборот. Хотели, конечно, узнать, кому я нёс подпольные «газетки» и от кого их получил. Со вторым вопросом было легче, и я сказал им правду: получил-де их от незнакомой девушки, поджидавшей меня на лавочке в парке. Условленным знаком служила гвоздика, которую я держал в руке. Девушка вручила мне небольшой бумажный свёрток и сразу же исчезла. Но гестаповцы, разумеется, мне не верили и в течение двух недель так надо мною измывались, что я и сегодня не могу об этом говорить без содрогания.

– И тогда вам довелось встретиться с Баумфогелем?

– Совершенно верно. В редкие свободные от побоев дни мне приказывали мыть полы в коридорах бывшей гимназии, переоборудованной под штаб-квартиру гестапо. Случалось, что во время работы мимо меня проходил Баумфогель.

– Такой, каким мы видим его на фотографии в вашей книге?

– Нет, он выглядел по-другому. Я никогда не видел его, например, в мундире. Он всегда носил штатский костюм.

– Запомнилось ли вам его лицо?

– Конечно. Красный шрам у него на физиономии делал её легко узнаваемой. Говорили, что пуля погладила его по щеке в сражении под Ченстоховом. Жаль, что не левее на два дюйма. Тогда он, несомненно, отправился бы на тот свет.

– Пуля здесь ни при чём, с таким родимым пятном человек вступает в мир уже в момент рождения.

– Может, это было и пятно. Я к нему тогда не приглядывался. Это было слишком опасное занятие. Баумфогеля все, даже его подчинённые, боялись пуще огня. Он был безжалостен к полякам, но и своим спуску не давал. За малейшую провинность отправлял на передовую.

– Вы были арестованы в 1941 году?

– Да, в июле. Через две недели после нападения Гитлера на Советский Союз.

– И после ареста вы всё время находились в тюрьме гестапо в Брадомске?

– Нет, через две недели обо мне вспомнило гестапо в Петркове. Им во что бы то ни стало хотелось узнать, от кого я получил те «газетки». Там меня так пытали, что я вспоминал брадомскую тюрьму как дом отдыха. Мне сломали рёбра, выбили зубы, перебили в суставах руки. Потом то ли устали со мной возиться, то ли пришли наконец к выводу, что это бесполезно, и отправили меня в Освенцим. И всё-таки я выжил.

– Расскажите, пожалуйста, откуда вы взяли фотографию для вашей книги.

– Когда я работал над своими воспоминаниями, то изучил много разных материалов, собранных в музее Освенцима, в Главном архиве истории Войска Польского, и в Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше. Именно в комиссии, просматривая в её архиве альбомы с фотографиями «неопознанных» лиц, я, к своему удивлению, наткнулся на снимок Баумфогеля.

– И вы его сразу узнали?

– Лицо этого гестаповца показалось мне знакомым. А когда я повернул фотографию, то на обороте увидел надпись: «Рихард, Баумфогель, палач Брадомска». В моей книге надпись осталась без изменений. Естественно, рассмотрев фотографию получше, я вспомнил «своего» шефа гестапо. Без надписи, возможно, мне бы это и не удалось, поскольку я не обратил внимания на его шрам. Ведь пока, я сидел в тюрьмах, да и позднее, в Освенциме, а также во время эвакуации этого концентрационного лагеря перед моими глазами прошли сотни и даже тысячи этих господ в фуражках с эмблемой «череп и скрещённые кости». С того дня, когда я последний раз видел Баумфогеля, минуло тридцать девять лет. Время стирает в памяти картины прошлого.

– Он был тогда, наверно, совсем молод?

– Да, для своей должности очень молод. Мне было девятнадцать, а он – имея уже звание гауптштурмфюрера СС – был старше меня всего лет на пять, не больше. Окончил, кажется, специальную школу гестапо и, работая в Sicherheistdienst[10]

, приглянулся её руководителю Гейдриху, который позднее заботился о продвижении своего любимца. Этим объясняются и его молниеносная карьера, и быстрое – через ранг – присвоение очередных офицерских званий