Текст книги "Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1 (ЛП)"

Автор книги: Эйдзи Микагэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Значит, он так и останется мертвым?..

– Именно.

– Значит, я могу точно утверждать, что я не виновник. Разумеется, и ты тоже.

– Ну – да.

Стало быть, и Моги-сан ни при чем. В смысле, Моги-сан тоже погибала в той аварии.

– Кстати, некоторые наши одноклассники пропали, заметила? Это никак не связано со смертью?

– …Не могу сказать точно, но никакой связи быть не должно. Не знаю, какая в этом цель, но, скорей всего, это еще одна черта «Комнаты отмены».

…Погодите-ка!

Внезапно до меня дошло. Легкий способ найти виновника.

И тут же кровь отхлынула у меня от головы. О чем я вообще думаю? Это просто мерзко. Но, но…

Ая Отонаси. Она на это способна.

Я не должен ей говорить. Но почему Отонаси-сан сама не нашла этого решения? Она не могла его не заметить. Но она его не применила. Что это значит? Что же это значит?..

– Хосино.

Все мое тело подпрыгивает, когда она вдруг обращается ко мне.

– О чем ты думаешь? Неужели ты придумал способ найти «владельца»?..

Я вновь подскакиваю на месте.

– …Значит, таки придумал что-то, Хосино?

– Аа, не…

– Скрывать бессмысленно. Сколько времени, как ты думаешь, я провела рядом с тобой? Я гонялась за тобой дольше, чем за кем-либо еще в этом мире. Хоть и не по своей воле, но все-таки…

Знаю я, знаю. Кто угодно заметил бы, что я пытаюсь что-то скрыть.

– …

Но я просто не могу взять и так легко ей выложить.

– Хосино. Даже ты должен понимать, что я не самый терпеливый человек на свете.

Она не из тех, что могут клюнуть на вранье с потолка. Даже если я буду стараться уйти от ее вопросов, все равно в конце концов проболтаюсь.

Но все же…

– Хосино!!

Отонаси-сан хватает меня за воротник. Черт, больно! Она настроена серьезно. Ну а что удивительного. Ей ведь пришлось вынести больше 20000 повторов только ради того, чтобы раздобыть «шкатулку».

– Говори!! Говори, что за способ!!

Наверняка я потом пожалею, если скажу. Но как можно не проговориться в такой ситуации?

–   …Н а д о   в с е г о   л и ш ь   п е р е б и т ь   в с е х   н а ш и х   о д н о к л а с с н и к о в.

Поэтому я сказал.

Все просто. Если исключить из числа подозреваемых тех, кто погибал хоть раз, понадобится сделать лишь вот это. Всего лишь убить их. Совсем простое, совершенно дьявольское решение.

Но люди, которые здесь умрут, все равно воскреснут.

Беспокоиться не о чем. Я никогда не смогу сделать такое, но у Отонаси-сан, я уверен, голова устроена как надо.

В конце концов, она же делала трупы ради сохранения собственной памяти.

Но неужели это правда не приходило ей в голову? Почему она не догадалась использовать этот способ не только чтобы сохранить память, но и чтобы вычислить виновника? А если догадалась, то почему не применила этот эффективный способ – ей ведь нужно было применить его всего лишь раз 40?

Она не отвечает.

Она вообще никак не реагирует.

Я медленно заглядываю ей в лицо.

Отонаси-сан по-прежнему держит меня за воротник и смотрит не мигая.

– Это…

Наконец она медленно убирает руку от моего воротника.

– Это – не метод.

– …Э?

– Это было бы что-то вроде научного эксперимента на живых людях. Разумеется, лучше всего экспериментировать на людях, если хочешь узнать, как что-то влияет на людей. Но такое даже не может считаться нормальным методом, изначально.

Не отводя взгляда, она тихим голосом выплевывает в меня эти слова.

– Хочешь узнать почему? Это и так должно быть понятно. Потому что это – бесчеловечно. Как только кто-то делает что-то подобное – он перестает быть человеком. …Да, конечно, я сама «шкатулка». Это из-за этого? Из-за этого ты…

Сейчас в глазах Отонаси-сан плещется гнев, ошибиться невозможно.

– …не считаешь меня человеком?!

Ааа, ну конечно, она так поняла мои слова, тогда ее гнев вполне понятен. Я пожалел, что ляпнул не подумав.

Но я все равно не понимаю.

– Но ты ведь убивала людей, чтобы сохранить память, разве нет?

– …Что ты сказал?

Отонаси-сан, явно не в силах вынести мои слова, прожигает меня взглядом.

– …Н-ну, как я сказал, ты устраивала происшествия, которые должны были запечатлеться у тебя в мозгу, чтобы сохранить воспоминания, разве не так?

– Прекрати уже меня оскорблять!!. Я что, не объяснила тебе только что?! Я могу сопротивляться только потому, что я «шкатулка»!

Ааа, ну конечно. То, что для сохранения памяти ей нужны трупы, – всего лишь дурацкая теория Дайи.

И все равно я не понимаю.

– Что еще за лицо такое? Если хочешь что-то сказать, давай вываливай уже!!

Отонаси-сан снова хватает меня за воротник.

Сердито смотрит на меня. Я отвечаю таким же сердитым взглядом.

Мда… я был не готов. Я не очень-то представлял себе, каково это – ответить ей сердитым взглядом; для меня это вообще очень нетипично.

Я полностью в ее власти. И именно потому что я прекрасно это сознаю, я таким вот способом сопротивляюсь.

Но тут я говорю что-то, что полностью рвет между нами все.

– Тогда почему ты убила меня?!!

И все слова уже бессмысленны.

✵

После этих моих слов наша связь разорвана безвозвратно.

Отонаси-сан стояла передо мной молча, с пустым лицом. Перед такой Отонаси-сан я был совершенно ни на что не способен, и в итоге у меня не осталось выбора, кроме как уйти из отеля.

Я брожу вокруг отеля, но делать ничего не хочется. Я просто убиваю время. Кидаю быстрый взгляд на «позаимствованный» мотик, на котором мы приехали, и отхожу прочь. Покупаю чай в пластиковой бутылке. Пью его, глоток за глотком. Бутылка пустеет. Я с трудом вспоминаю, что именно я только что пил.

Возможно, это конец.

В отличие от Отонаси-сан, я не уверен, что сохраню эти воспоминания. Если она не сочтет, что я ей нужен, я могу все забыть, и, прежде чем я успею это понять, меня сотрут из «Комнаты отмены». Я исчезну отсюда, как кое-кто другой.

Над дорогой полная тишина. И ни одного фонаря, все серое.

Можно подумать, что тот, кто это все создал, не стал заморачиваться деталями.

Я прикладываю пустую бутылку к губам. Такое чувство, что если я не буду притворяться, что пью, то меня проглотит. Что проглотит? Не знаю.

Вдруг над безмолвной улицей разносится песня моего любимого певца. Что? …Аа, понятно. Это мой мобильник. …Мой мобильник? Это что, кто-то мне звонит? Да. Да! Я не помню, чтобы я ей говорил. Не помню, чтобы я давал Отонаси-сан мой номер, но в каком-то из миров, может, и давал!

Я достаю из кармана формы свой мобильник.

На экране высвечивается имя: «Коконе Кирино».

Я поднимаю глаза к небу. Если бы все шло так, как нам удобно! Я знаю. Но какие-то надежды всегда остаются, верно?

Приведя дыхание в порядок, я отвечаю на звонок.

– А, привет… Кадзу-кун.

В ее голосе не слышно обычной бодрости; впрочем, возможно, мне просто кажется. Или Коконе всегда такая, когда говорит по телефону? Мы с ней, конечно, хорошо знакомы, но почти никогда раньше не общались по телефону.

– Аа, эээ…

У меня такое ощущение, что мне знаком этот разговор.

А, не, точно знаком. Я просто не могу его вспомнить.

– Можешь заглянуть ко мне ненадолго? Я скажу тебе, куда подойти.

Что там было дальше? Какое продолжение?

– Мне надо тебе кое-что сказать, Кадзу-кун.

3087-й раз

Я, конечно, обожаю умайбо, но, по правде сказать, умайбо со вкусом тэрияки-бургера [4]4
  Тэрияки-бургер – разновидность гамбургера, изготавливается со сладким соевым соусом (который тоже иногда называют соусом тэрияки).


[Закрыть]– меньше других.

Я в пустом парке близ ее дома. Мы стоим друг перед другом рядом с фонтаном; я жую умайбо, которым она меня угостила.

– …Ну как?

– …Мм, эээ, не то чтобы этот вкус мне не нравился, но, это…

– …Я спрашиваю… не про умайбо.

Это я и сам знаю. Но как еще прикажете реагировать?

– …Ну как, хочешь со мной встречаться?

У меня не так много опыта в подобных делах, чтобы сохранять спокойствие.

Но стоящая передо мной одноклассница, похоже, в таком же сильном смущении, как и я. По крайней мере, такой я ее никогда не видел.

Может, виновата новая тушь, о которой она сказала сегодня утром, но ее глаза кажутся больше. И эти глаза смотрят прямо мне в лицо. …Не могу выдержать этот взгляд.

Совершенно не знаю, что сказать, но и продолжать молчать тоже не могу, поэтому раскрываю рот.

– Значит… ты меня любишь?

Лицо перед моими глазами заливается краской.

– …На… верно…

– Наверно? – не подумавши, переспрашиваю я.

– …Во-вообще-то это грубо, задавать такие вопросы! Ты ведь знаешь мой ответ, да? Или, или ты хочешь, чтобы я сказала вслух?

– Ах!..

Наконец-то до меня дошла вся бестактность моего вопроса; я пристыженно опускаю голову.

– …Прости, – извиняюсь я. Она смотрит на меня исподлобья и шепчет:

– …Я люблю тебя.

Затем собирается с духом и повторяет, глядя прямо мне в лицо:

– …Я люблю тебя.

Ее лицо просто ошеломляюще милое; не выдержав, я отвожу глаза. Сердце дрожит – из-за одного лишь ее признания.

Она такая симпатичная.

И характер у нее очень светлый, вокруг нее всегда много народу.

Я знаю и то, что множество парней ей уже признавались – и всех их она отшила.

Встречаться с ней было бы забавно, это точно.

Но –

– Прости.

Но отвечаю я ей так. Настолько четко, что я сам почти удивляюсь.

Я знаю, что упускаю шикарную возможность. Но просто не могу себе представить, как мы будем встречаться. Это выглядит как-то призрачно.

Надежда исчезает у нее из глаз, сменяясь слезами. Я знаю, что это моя вина, но все же не могу смотреть на нее прямо.

Я молчу. Потому что знаю, что если раскрою рот, все равно смогу сказать лишь «прости».

– …Но ты колебался, прежде чем ответить, правда? – прошептала она.

Кивок.

– …Слушай… Ты ведь любишь умайбо, да?

Вопрос из ниоткуда. Я киваю вновь.

– Но со вкусом тэрияки-бургера – меньше, чем другие?

– …Ага.

– А с каким вкусом любишь больше всего?

– Эээ… наверно, со вкусом кукурузного супа?

Совершенно без понятия, почему она интересуется, но все-таки неуклюже отвечаю.

– Понятненько. Хм, хм…

Она кивает несколько раз.

– Ахаха.   З н а ч и т,   я   п р о м а х н у л а с ь.

Совершенно обычные слова. Не знаю почему, но они кажутся странными. Я словно смотрю плохо смонтированное видео.

– Предположим, я бы по-другому тебе призналась. Тогда ты, может, согласился бы? – произносит она, глядя на меня снизу вверх.

Не знаю. В конце концов, я ведь действительно колебался. Нет, это неправда – я знаю.

Я бы все равно ей отказал, наверняка.

Совершенно очевидно, что я буду давать один и тот же ответ снова и снова, пока либо условия не изменятся, либо я сам.

С е г о д н я   я совершенно не представляю себе, как я могу с ней встречаться. Поэтому,   п о к а   д л и т с я   с е г о д н я,   я никак не могу принять ее признания.

– У тебя на лице написано, что ты не знаешь.

Мне нечего ей ответить.

Но она решает, что это значит «да», и наконец улыбается.

– Ааа, ну хорошо. Стало быть,   м н е   п р о с т о   н а д о   п р и з н а в а т ь с я   с н о в а   и   с н о в а,   п о к а   т ы   н е   с о г л а с и ш ь с я,   в е р н о?

Это, пожалуй, хорошая идея. Тогда я буду чувствовать хоть какую-то ответственность за то, что отвергаю ее чувства.

Но все же – это будет уже не сегодня, понимаешь?

27754-й раз (2)

Конечно, я совершенно разбит после разрыва с Отонаси-сан и неожиданного звонка Коконе. …Впрочем, это лишь отмазка.

Я абсолютно забыл.

Забыл, что на перекрестке обязательно произойдет авария.

Самому мне ничто не угрожает. Я сразу вспомнил, когда подошел к перекрестку, тот колоссальный шок, который испытал однажды, когда умер. Сберечь себя проблемой не будет.

Но этого недостаточно. Ведь тогда кто-то другой наверняка погибнет в этой аварии.

А я забыл. И потому уже не успею спасти этого человека. Я знал, что кого-то переедет грузовик, но не предотвратил этого. «Потому что забыл» – совершенно не оправдание.

Я мерзок.   Я   в с е   р а в н о   ч т о   с а м   у б и л   э т о г о   ч е л о в е к а.

Там Касуми Моги.

Там девушка, которую я люблю.

Грузовик летит ей навстречу на полной скорости, как всегда.

Я слишком далеко, я не успею ее спасти. Как бы отчаянно я ни бросился вперед, с такого расстояния – не успею.

Она будет лежать вся в крови. Девушка, которую я люблю, будет лежать вся в крови. Девушка, которую я люблю, будет лежать вся в крови по моей вине. Девушка, которую я люблю, лежит в крови снова и снова, по моей вине, снова и снова, потому что я все время забываю, снова и снова.

– У-УААААААААААААААААА!!

Я мчусь наперерез грузовику. Чтобы спасти Моги-сан? Нет. Конечно, нет. Я просто не могу вытерпеть свое собственное чувство вины и потому хочу притворяться, что что-то пытался сделать. Самоудовлетворение, не больше.

Мерзок. Насколько же я мерзок?

Потом я вижу.

– Э?..

Девушку, у которой уже не оставалось надежды, отшвырнули в сторону.

Это был не я.

Я слишком далеко, я даже добежать не успел.

Лишь один человек мог это сделать.

Лишь та, кто продолжала сражаться, даже когда я оставил собственные воспоминания и вел себя так, словно не знаю ее.

Даже несмотря на то, что она не успевала вовремя. Не успевала спастись сама.

И все же, она…

…Ая Отонаси бросилась вперед.

Ааа, точно. Я вспомнил.

Ровно эту самую сцену я уже видел множество раз.

Для нее – все равно все повторится. Даже то, что она кого-то спасла, не будет иметь значения. Останется лишь воспоминание о боли, которая будет терзать ее до самой смерти. Страх встречи со смертью. Отчаяние из-за того, что она знает, что ей придется пройти через все это вновь.

И все же Ая Отонаси выпрыгнула перед грузовиком. Чтобы не дать ему раздавить другого.

Снова и снова. Много тысяч раз.

Верно.

Почему же я об этом забыл?

Раздается звук удара; но грузовик не останавливается, а с грохотом врезается в стену дома. Я подбегаю к Отонаси-сан, все еще оглушенный этим грохотом. Рядом с ней неподвижно лежит Моги-сан – с тех пор, как она упала, так и не шевелилась. Похоже, у нее шок.

Я гляжу на Отонаси-сан.

Ее левая нога изогнута под немыслимым углом.

Она вся в поту, но начинает говорить решительно, словно тело ее не изломано.

– В прошлый раз я убила тебя.

Говорить ей наверняка больно, но слова звучат ясно и четко.

– Я думала, все кончится с гибелью «владельца». Я не хотела. Но тогда я была уверена, что это единственный способ выбраться из «Комнаты отмены». Я смирилась с тем, что стану ничтожеством. Не хочется признавать, но тогда я была не против. Я думала, что та «я», которая станет ничтожеством, тоже отменится и исчезнет, когда «Комната отмены» кончится.

Наконец-то я начал понимать, почему Отонаси-сан в начале этого повтора вела себя так, будто все забыла.

Она презирала себя.

За то, что согласилась на мою смерть, когда я попал в аварию.

Презирала себя настолько сильно, что готова была сдаться «Комнате отмены» и оставить попытки заполучить «шкатулку», к которой она так упорно стремилась.

«Тогда почему ты убила меня?!!»

Презирала себя настолько сильно, что ничего не могла возразить на эти слова.

Каким же я был жестоким!

И ведь это даже не было правдой.

В тот раз я прыгнул, чтобы спасти Моги-сан, и погиб в аварии. Я думал, что в этом виновата Отонаси-сан, так же как всегда считал, что в гибели Моги-сан виновата Отонаси-сан.

Из-за этого предубеждения я и брякнул «ты меня убила». Я должен был понять, что это недоразумение, сразу же, как только она отвергла убийство как способ решения проблемы. Правда заключалась в том, что она всего лишь не смогла меня спасти.

Почему-то эта авария происходит всегда. И обязательно кто-то попадает под грузовик. Просто так вышло, что в предыдущий раз это был я.

– Кхх, остается смеяться над собственной глупостью. Вина никуда не девается, если о ней просто забыть. Так и вышло, «Комната отмены» не исчезла, а мне теперь надо как-то жить, осознавая, что я стала ничтожеством. Даже и не придумаешь такой ситуации, для которой слово «возмездие» подходило бы лучше.

После этих слов Отонаси-сан начинает кашлять кровью.

– Отонаси-сан, не нужно говорить, если это больно…

– А будет ли еще возможность поговорить? К этой боли я уже привыкла. Ничего страшного. Боль ненадолго, это гораздо лучше, чем когда болит постоянно из-за какой-нибудь хронической болезни.

Такое не называют «привычкой»!

– Я не потеряла память, и я не выбралась из «Комнаты отмены». Пфф… наверно, я знала. Знала, что «Комната отмены» меня не выпустит.

– …Почему?

– Все просто. Я знаю: мое упорство меня так просто не отпустит.

Отонаси-сан встает, шатаясь. Она могла бы спокойно лежать, но, думаю, ей невыносимо, когда я смотрю на нее сверху вниз.

Левая нога совсем ее не слушается. Отонаси-сан заходится в кровавом кашле. Но тут же выпрямляется, опираясь на стену, и смотрит мне в лицо.

Видимо, из-за того, что Отонаси-сан стала двигаться, Моги-сан, до этого момента совершенно закаменелая, тоже начинает шевелиться. Затем робко оборачивается ко мне.

– Ты как, Моги-сан?

– …ИИИ!! – внезапно принимается визжать она.

– О ч-чем вы только что… говорили?.. Ммм, не только сейчас, вчера тоже… вы двое – вообще что?

…Что? На кого ты смотришь этими глазами? На кого ты смотришь этими перепуганными глазами?

…Я знаю. Ее взгляд сейчас устремлен на меня.

Не в силах оставить ее одну, я машинально тянусь руками к ее щекам.

– Н-не трогай меня!

Аах… ты права. Что я вообще делаю? Зачем я тянусь к ней, когда меня же она и боится? Неужели я думал, что это ее успокоит? Неужели я думал, что вообще способен ее успокоить? …Да ни в жизнь.

– …Что… вы такое?..

Я сжимаю кулак. Я не могу ей ничего объяснить. Так что остается лишь выдерживать ее взгляд.

С какой радостью я бы все ей объяснил, прямо сейчас. Может, она бы даже поняла.

Но – нельзя.

Ведь я должен сражаться. Я должен сражаться с «Комнатой отмены».

И ради этого я должен отказаться от фальшивой повседневной жизни, которую творит «Комната отмены».

Я твердо вознамерился сражаться еще тогда – приняв руку Отонаси-сан. Я отказываюсь. То, что Моги-сан когда-то улыбнулась мне, то, что она краснела, стоя передо мной, то, что она пустила меня полежать у нее на коленях, – я отказываюсь от всего этого.

Я стою молча; Моги-сан оставила попытки понять, что происходит, и встает, по-прежнему напуганная.

На трясущихся ногах она отступает назад, неотрывно глядя на нас, точно молясь, чтобы мы за ней не погнались. Потом она убегает.

Я гляжу ей вслед.

Изо всех сил стараюсь не отвести взгляда.

Потому что именно этого я больше всего хочу. Кажется.

– …Теперь я вижу, как решительно ты настроен.

Отонаси-сан, которая все это время следила за нами, произносит эти слова, по-прежнему прислонившись к стене.

– Поэтому я тоже приняла решение. Я отказываюсь от своей цели заполучить «шкатулку».

– …Э?

Это проблема. Это серьезная проблема. Мне нужна сила Отонаси-сан. Не думая, я раскрываю рот, чтобы попытаться отговорить ее.

Но тут…

– …Поэтому я буду тебе помогать.

– …Э?

Вот чего я не ожидал.

Помогать? Ая Отонаси будет мне помогать?

– Чего уставился, как дебил? Я только что сказала, что буду тебе помогать. Или ты не расслышал?

Но это так же нереально, как восход солнца на западе и заход на востоке.

– Я заблудилась. Ты правильно меня обвинял – я стала ничтожеством, когда убила тебя. Нет, хуже. Я струсила – я отказалась от собственной цели и пыталась сбежать, потому что не хотела признавать это. Проще говоря, я сдалась «Комнате отмены». И я продолжала убегать, говоря себе, что я, всего лишь побежденная «шкатулка», ничего уже не в силах сделать.

Несмотря на ее самоуничижительную речь, глаза ее по-прежнему горят. От этого мне немного легче.

– Но колебаться нечего. Конечно, я сделала нечто позорное. Но это еще не повод сидеть и посыпать голову пеплом. Сожалениями делу не поможешь. Так что я не буду больше убегать. Поэтому…

Она смолкает, не решаясь закончить фразу.

Но я смотрю на нее почти сердито, и она все же договаривает.

– Поэтому, пожалуйста – прости меня.

Аа, вот оно что. Вот что она имела в виду.

Этой странной тирадой она передо мной извинялась.

И эта ее мольба абсолютно бессмысленна.

– Я не могу тебя простить.

Какое-то мгновение Отонаси-сан кажется удивленной, потом лицо ее вновь становится серьезным.

– Понятно… когда тебя убивают, это, конечно, не то, что можно легко простить. Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь.

Отонаси-сан хмурит брови, не в силах ухватить смысл моих слов.

– Я имею в виду…   я   н е   з н а ю,   ч т о   и м е н н о   п р о щ а т ь.

Вот именно. Я не «не хочу» ее простить. Я просто не могу ее простить. Потому что прощать-то было не за что изначально.

– …Хосино, о чем ты? Я…

– Ты меня убила?

– …Да.

– Ну что за бред? – и я улыбаюсь. –   Я   в е д ь   з д е с ь!

Да. И с этим не поспоришь.

– Я здесь, Отонаси-сан.

Как бы сильно она ни ощущала свою ответственность – все сделанное можно вернуть.

И кстати, я вообще не понимаю, откуда у нее это гипертрофированное чувство ответственности. Она ведь не создатель «Комнаты отмены». Отонаси-сан просто попала сюда…

…Нет, неверно.

Отонаси-сан – не только жертва. Она ухватила все наши характеры, она видит насквозь все наши модели поведения. Она знает, как разойдутся круги, если в воду в определенном месте бросить камень. Она здесь правитель как минимум в не меньшей степени, чем сам создатель «Комнаты отмены».

Но именно из-за этой власти она чувствует себя ответственной за все, что здесь происходит. Потому что думает, что может изменить все, если будет действовать правильно.

И когда ей не удается предотвратить чью-то смерть, она чувствует себя так, словно она и есть убийца.

Но ведь Отонаси-сан сама говорила, что смерть в «Комнате отмены» – не более чем шоу.

– Для меня это неважно. Но если для тебя важно, как насчет пары подходящих слов?

Несколько секунд Отонаси-сан стоит неподвижно, лишь хмурит брови. Когда я уже решил, что она сейчас двинется с места, она вдруг опускает голову.

– Ф-ф…

Ее плечи дрожат. Э? Что? Что это значит? Я с тревогой заглядываю ей в лицо.

– Хе-хе… ха-ха… ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!

…Она смеется! Да не просто, а хохочет взахлеб!!

– Э-эй! Чего смешного? Прости, совершенно не могу тебя понять!!

Отонаси-сан продолжает хохотать в голос, мои слова до нее просто не доходят.

Черт… да что вообще творится? Я-то был уверен, что сказал нечто «классное», но в итоге, похоже, мои слова вызывают лишь смех…

Наконец Отонаси-сан прекращает смеяться, и ее лицо приобретает обычное смелое выражение. Поджав губы, она произносит:

– Я прошла через 27754 «новых школы».

– …Это я знаю.

– Я была уверена, что твою модель поведения изучила уже вдоль и поперек. Но это твое заявление я не смогла предсказать. Ты можешь себе представить, как это занятно для человека, который привык к скуке?

И действительно, она явно в восторге. Я по-прежнему не понимаю до конца, о чем она думает, и просто киваю.

– Хосино. Ты – правда нечто. Таких я никогда раньше не видела. На первый взгляд ты совершенно обычный человек без особых достоинств, но на самом-то деле никто так сильно, как ты, не привязан к своей повседневной жизни. Именно поэтому ты способен четко различать настоящую повседневную жизнь и эту подделку. Лучше даже, чем я.

Лучше, чем Отонаси-сан?

– Да нет же. Я совершенно не могу их различать. Ведь мне становится плохо, когда эта авария происходит, даже хотя я знаю, что она отменится…

– Разумеется. Это никак не связано с различением. Скажем, если ты смотришь кино или читаешь книгу, ты ведь тоже переживаешь, когда персонажам приходится плохо, верно? Здесь то же самое.

Правда то же самое?

– …Хосино.

– А?

– Прости меня.

Совершенно неожиданно. Не пойму, за что она извиняется. Я и глазом не моргнул, как восторг исчез с ее лица.

– Мне правда очень стыдно за мою беспомощность. Прости.

– Д-да ладно…

Мне просто неловко, когда человек, намного превосходящий меня по всем статьям, так искренне передо мной извиняется. Я принимаюсь что-то мямлить, словно она меня ругает. Должен признать – я реально жалок.

– Это было всего лишь простое извинение, но тебе этого достаточно, да? Мне надо и дальше понимать тебя, узнавать тебя и направлять тебя. Этого ты от меня и хочешь, верно?

– Н-ну да…

– Извинение, хех? Нужное дело, но, по-моему, я уже много лет ни перед кем не извинялась.

…Держу пари, так оно и было.

– Ну что ж, пришло время.

– Время?

– Конец «новой школы» номер 27754. И начало «новой школы» номер 27755.

– Аа, ну да.

Этот свихнутый факт я принял на удивление спокойно.

Я огляделся; вокруг места аварии, разумеется, столпилось уже много народу. Повсюду виднеется знакомая школьная форма. Коконе тоже здесь, смотрит на нас. Мы с Отонаси-сан только что разговаривали, не обращая внимания ни на кого. В общем-то, могу понять, что перепугало Моги-сан. Отонаси-сан, вся в крови, и я стоим и мирно беседуем – зрелище не для слабонервных.

Я протягиваю руку Отонаси-сан.

Она принимает мою руку – которую отверг кое-кто другой – без раздумий.

Мое сердце словно попадает в тиски, его сжимает какая-то страшная сила. Небо закрывается, точно кошелек. Весь мир, хоть и закрывается, одновременно заполняется белым светом. Все белое. Белое. Земля теряет твердость и становится почему-то сахарной на вкус – не для языка, для всей кожи. Ощущение неплохое, но в то же время какое-то неприятное. Наконец до меня доходит, что это и есть конец 27754-го повтора.

Нас обволакивает мягкое, сладкое, снежно-белое отчаяние.