Текст книги "Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1 (ЛП)"

Автор книги: Эйдзи Микагэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Интерлюдия

Я в том месте, которое не могу вспомнить наяву.

Я взял у него «шкатулку».

– Пожалуйста, можешь расслабиться! Обычно такие вещи несут с собой риск, но здесь никакого риска. Ты не лишишься чего-то важного для себя, никто не высосет твою душу. Знаешь, все отрицательные черты этого инструмента – не какие-то его собственные характеристики, они проистекают из природы того человека, который его применяет. Если ты используешь его правильно, твое желание воплотится в жизнь.

Е с л и   т ы   и с п о л ь з у е ш ь   е г о   п р а в и л ь н о…

Но так ли просто это сделать? Я не знаю. Я не знаю, но даже если такой риск существует, условия все равно потрясающие. Все равно что гарантированный выигрыш в лотерею. Конечно, большие деньги могут разрушить человеку жизнь. Но обычно о таком риске никто не думает, верно?

Так что скажите мне, какой вообще человек не принял бы «шкатулку».

– …Что это значит?

Потому что нашелся один, кто протягивает ее обратно.

– Ты сдерживаешь себя? Не веришь моим словам? Или – может, ты меня боишься?

Верно и то, и другое, и третье, конечно.

Но главная моя причина не в этом. Мне такая штука просто-напросто не нужна.

Понимаете, мое желание – чтобы моя повседневная жизнь шла своим чередом. И это у меня уже есть, мне не нужно использовать «шкатулку».

Это как человеку, имеющему триллион иен, не нужно стремиться заполучить еще миллион. Разумеется, я сознаю ценность этой «шкатулки». И тем не менее мне просто нет нужды принимать такую вещицу у таинственного незнакомца.

Точно. Я действительно отказался от «шкатулки».

А значит –

Даже если бы я правда желал всех этих повторов ради сохранения моей повседневной жизни, я никак не мог бы быть виновником.

27753-й раз (2)

Шкряб, шкряб, шкряб, шкряб…

Что это за звук, интересно? Совсем тихий звук, мне пришлось напрячь уши, чтобы услышать. Но подслушивать нельзя, этот звук исходит изнутри меня.

Шкряб, шкряб, шкряб, шкряб…

Что-то скребется, тихо-тихо. Где? …Ну, звук идет изнутри меня, стало быть, это обдираются мои внутренности.

Шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб…

Хотя звук очень тихий, но мне он кажется невероятно громким, так что я машинально закрываю уши руками. Но от этого звук слышится только лучше. Аа, ну конечно же. Разумеется, звук, идущий изнутри меня, я слышу лучше, когда блокируются звуки извне. Стало быть, я даже уши закрыть не могу. Меня натирают, как на терке, и я никогда не смогу убежать от этого звука.

И это больно. Вполне логично: когда тебя натирают на терке, это больно. Должно быть, так себя чувствуешь, когда сердце превращается в морского ежа. Непрерывная пульсирующая боль. Может, это чувство вины? А мне-то казалось, что это первое чувство, которое у меня исчезло. Должно быть, оно более живучее.

Шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб, шкряб…

Меня истирают.

Мое сердце.

Мою душу.

Аа, если так продолжится, мои внутренности станут бесформенными, превратятся в множество мелких кусочков, как дерево превращается в опилки. Ммм, нет. Уже – слишком поздно. Мое тело уже превратилось в мелкие опилочки.

20000 повторов прошло, и я – больше не я. И я это знаю. Скука оказалась невыносимой, и мое сердце умерло. Я даже не могу теперь нормально общаться с другими.

Этот мир отвергает меня.

Ну разумеется. Я изначально не принадлежу к этому месту. Я врываюсь сюда насильно. Комната, принадлежащая всем остальным, отвергает меня.

Я знаю, что нужно сделать, чтобы стало легче.

Но не могу этого сделать.

Потому что – мое желание еще не исполнилось.

…Э? Но мое тело уже распалось на кусочки. Почему же я лишь такой ценой могу сохранить свое желание? И вообще, возможно ли это? Мое желание уже истерто вместе с моим сердцем. И доказательство этому…

…я не помню, что это за желание.

– Ахаха…

Невольно меня разбирает смех. Я правда не помню. Ахаха, не помню. Что же это было за желание? Ну же, пусть я вспомню! Ахаха, кончайте уже эти шуточки! Почему мне пришлось пережить пытку всеми этими повторами? Мне остается лишь смеяться. Остается лишь смеяться… впрочем, правильно смеяться я тоже уже не могу, и давно, так что смеюсь механически, без выражения.

Раз так… с тем же успехом я могу и прекратить это все.

Чертовски простое решение. И почему оно раньше не приходило мне в голову?

Всего лишь нужно его убить. Да, всего лишь нужно его убить.   В с е г о   л и ш ь   н у ж н о   у б и т ь   К а д з у к и   Х о с и н о.   В конце концов, вся эта агония из-за него. Если мне станет от этого легче, нужно всего лишь убить его, и побыстрее.

Но в каком-то уголке мозга я знаю.

Мое «упорство», которое было когда-то моим «желанием», не даст мне все закончить.

27754-й раз

Мое тело стремительно стало холодным и пустым; по идее это значило, что я и сам должен обратиться в ничто, но тем не менее я открываю глаза, как обычно. Холод невыносим, хотя должен был бы давно уже пройти; я лежу у себя на кровати; обхватываю себя руками и дрожу.

Я был убит.

Второго марта не помню какого повтора.

Да, а «Комната отмены» продолжается, хоть я и умер. Когда я это осознал, у меня словно взаправду образовалась пустота внутри. Непохоже, чтобы холод собирался отступать.

Оставаться здесь для меня невыносимо, и я отправляюсь в школу раньше обычного, даже не позавтракав толком.

Снаружи – знакомое пасмурное небо. Завтра будет дождь. Когда же я видел солнце в последний раз?

В классе никого. Ну, логично – я же пришел на час раньше.

Внезапно в голове всплывает вопрос. Почему я так упрямо ходил в школу? Я уже много раз замечал повторы «Комнаты отмены». Вот как сейчас. Так почему бы мне просто не забить на школу, чтобы хоть как-то сопротивляться этим повторам?

Но нет… я хожу! Да, хожу. Если я здоров, я хожу в школу. Это моя повседневная жизнь. Это – то, что мне и во сне не привидится менять. Ни за что, ни в коем случае я не сделаю того, что изменит мою повседневную жизнь. Это единственное, во что я верю.

А, вот что. Поэтому-то, должно быть, я до сих пор здесь. Не понимаю, какая здесь логика, но чувствую, что так оно и есть.

Даже если в конце концов я один останусь в этом классе.

– …

Я выхожу на середину класса. Забираюсь с ногами на чью-то парту, не снимая обуви. Мысленно извиняюсь, но когда пытаюсь вспомнить, чья это парта, на ум не идет ни имя, ни лицо. Впрочем, я все равно чувствую себя виноватым.

Я оглядываюсь по сторонам. Не то чтобы я ожидал, что что-то изменится от того, что я буду смотреть, стоя на парте, но в полутемном классе по-прежнему никого нет.

Ни одного человека в классе.

Н и   о д н о г о   ч е л о в е к а   в   к л а с с е.

– …Мм, что-то здесь холодновато.

Я обхватил себя руками.

Дверь громко открывается. Стоящий в проеме человек сразу же видит меня на парте и хмурится.

– …Что ты там делаешь, Кадзу?

Дайя смотрит на меня с неловкостью.

От одного этого на душе у меня становится легче.

– …Аах, ну слава богу, – бормочу я себе под нос и слезаю с парты. Дайя продолжает смотреть на меня, его брови по-прежнему нахмурены.

– Знаешь, Дайя, когда я тебя вижу, это правда успокаивает.

– …Какая удача.

– В конце концов, ты же настоящий Дайя.

– …Эй, Кадзу. Сейчас я впервые за черт знает сколько лет испытываю страх, глядя на человека.

– Но, знаешь, даже если ты настоящий Дайя, вся эта повседневная жизнь вокруг – все равно фальшивка. Я ничем не могу с тобой поделиться. Следующий Дайя не будет знать нынешнего меня. Это как будто я единственный по эту сторону телека. Я знаю тебя, но это только в одну сторону. А раз так, могу ли я утверждать, что ты на самом деле здесь?

Вот почему здесь никого нет.

…Никого?

– А…

Нет, неверно.

Есть еще один.

Есть еще один человек, который может поделиться со мной воспоминаниями. Есть человек, который не исчезнет, пока я не перестану бороться за свою память.

Да, правильно. Все это время нас было всего двое в этой «Комнате отмены». Неспособные вырваться, даже не пытающиеся вырваться из этого маленького, крохотного пространства размером с классную комнату, мы все время были рядом друг с другом. Но я не соизволил этого заметить, потому что для нее я был врагом.

Я усаживаюсь за свою парту.

Она сидит за соседней.

…Невероятно. Всего лишь вообразив, что она сидит рядом, я смог успокоиться немного. Несмотря даже на то, что это она меня убила.

✵

Неужели из-за этого?

Из-за этого? Что значит «из-за этого»? Не понимаю. Не могу понять собственные чувства. Но вновь становится холодно. Резко, сразу. Нет, еще хуже. Мое тело уже промерзло до костей, но теперь оно остывает до абсолютного нуля, наполняется болью и затвердевает.

– Меня зовут Ая Отонаси. Рада со всеми познакомиться.

«Новенькая» держится почти как нормальная новенькая – с легкой улыбкой, немного стеснительно.

– …Какого черта?..

Не понимаю, что все это значит.

Нет, если честно – понимаю.

«…Нельзя сказать, что не действует; по правде, очень даже действует. Если бы я сдалась и прекратила вспоминать, “Комната отмены” захватила бы меня сразу же. Я бы продолжила бессмысленно существовать в этих бесконечных повторах. Это так же просто, как пролить воду из чашки, стоящей у тебя на голове», – звучит у меня в голове голос, который я уже слышал когда-то.

Гляжу на нее, стоящую на возвышении. Рассматриваю черты лица и прихожу к выводу, что это она и есть, – но не могу в это поверить.

Она – Ая Отонаси?

Не может быть. Не может быть, чтобы она сдалась.

Да – даже если она поняла, что человек, за которым она гонялась через более чем 20000 «новых школ», невиновен, и все, что она до сих пор делала, было зря, – ни за что она бы не сдалась! Ни за что! Ни за что, никогда в жизни она бы не сдалась!

Это просто – не в ее стиле.

Моих одноклассников уже вдвое меньше, чем было, остальные были «отменены». Тем не менее, все оставшиеся забрасывают ее вопросами. Она отвечает коротко и просто, но вежливо. Она не отталкивает их своей холодной, неприступной манерой держаться, как раньше.

Почти как нормальная новенькая.

Эта сцена невозможна. А значит, она фальшивая. Ложь. Все здесь ложь. Значит… Ая Отонаси – тоже ложь?

…Я не…

…Я не…

– Я не допущу этого!

Даже если все остальные согласны, я нет.

Я не позволю Ае Отонаси стать фальшивой.

– …В чем дело, Хосино? – спрашивает почему-то Кокубо-сэнсэй. Лишь тут я замечаю, что поднялся на ноги.

Я кидаю взгляд на Моги-сан. Весь класс смотрит на меня, она в том числе. Но, как обычно, по ее бесстрастному лицу невозможно определить, что она думает.

Наверняка она не ответит, если я спрошу, что она думает о том, что я сейчас делаю. Мы много времени провели вместе в этом кабинете. Но несмотря на это, наши отношения в тупике.

Чтобы наши отношения превратились во что-то большее, чем просто отношения одноклассников, должно наступить завтра.

Да, Моги-сан здесь нет.

Здесь никого нет.

Именно поэтому… хватит уже.

Я   и г н о р и р у ю   своих одноклассников, которые все равно забудут мое странное поведение.

Я гляжу только на Отонаси-сан. Направляюсь к возвышению, на котором она стоит.

То, что я собираюсь сделать, так же противоестественно для меня, как попытка признаться Моги-сан.

Я стою перед Отонаси-сан.

Отонаси-сан не выказывает ни малейших признаков беспокойства, смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом. Ее выражение лица – такое, словно она видит меня впервые в жизни, – безумно раздражает.

– Эй, что случилось, Хосино?

Голос Кокубо-сэнсэя спокоен, но я могу разобрать в нем нотки тревоги. Одноклассники тоже спрашивают что-то подобное.

Пропуская все это мимо ушей, я опускаюсь на колено перед Отонаси-сан. Опустив голову, я протягиваю к ней руку.

– Что ты делаешь? – спрашивает Отонаси-сан таким вежливым тоном, каким никогда прежде со мной не заговаривала.

– Я пришел, чтобы встретиться с вами.

Раз так, я тоже так умею!

– …Ты что говоришь?

– Я пришел, чтобы встретиться с вами, о миледи Мария. Я Хасавэй, тот, кто дал обет хранить и защищать лишь вас, даже если во имя этой цели мне придется предать всех остальных и сделать их моими врагами.

Шум от окружающих исчез, это даже забавно. Да, вот так. Первое, что надо сделать, чтобы вернуть Отонаси-сан, – дать ей понять, что все эти люди не существуют. Понять наше нынешнее положение должно быть очень просто.

Не поднимая головы, я жду, что Отонаси-сан примет мою руку. Я стою неподвижно и жду, когда она возьмет мою руку в свою и мы начнем танец.

Но так не случилось.

Отонаси-сан не взяла мою руку.

Я падаю вбок, шмякаюсь на пол с глухим стуком.

– …Хам.

Поскольку я стоял, опустив голову, то не знаю, чем это она меня. Но, лежа на полу, я поднимаю взгляд, и тогда мне становится ясно, что произошло. Она засадила мне правым коленом.

Аа, ну конечно. Вполне понятно. И почему я так наивно решил, что она протянет мне руку?

– …Хех.

Вне всяких сомнения, если она правда «Ая Отонаси»,   о н а   н и   з а   ч т о   н е   б у д е т   н а с т о л ь к о   л ю б е з н а   к о   м н е,   ч т о б ы   п р о т я н у т ь   м н е   р у к у.

– Ха, ха-ха-ха…

Явно не в силах больше сдерживаться, Отонаси-сан разражается смехом. От всего сердца. Возможно, ей так весело, как никогда еще не было за все эти 20000 повторов.

Я по-прежнему лежу на полу, и моя голова все еще болит, но на душе становится легче.

– Ты заставил меня ждать довольно долго, милый мой Хасавэй, не правда ли? Я поражена тем, что ты посмел заставить ждать такую слабую женщину, как я, которая с трудом поднимает что-то тяжелее ложки. Никогда бы не подумала, что ты способен оставить меня на поле боя в течение 27753 повторов!

Отонаси-сан склоняется надо мной и протягивает руку.

Хватает мою ладонь своей и с силой поднимает меня с пола.

Да, вот так.

Вот такой и должна быть Ая Отонаси.

– …Зато благодаря этому ты стала сильной.

Отонаси удивленно распахивает глаза. Затем снова чуть улыбается.

– А ты стал довольно искусен в словах, Хасавэй.

После чего Отонаси-сан тянет меня прочь из класса, не выпуская моей руки.

Не обращая внимания на классный час. На учителя. На школьников. На все. Мы покидаем класс, не обращая внимания на все, что я отбросил.

✵

Вытащив меня из класса, Отонаси велела мне сесть на заднее сиденье здоровенного мотоцикла и заставила надеть шлем. Она рванула на такой скорости, на какой я в жизни никогда не ездил. Напуганный, я дрожащим голосом поинтересовался, есть ли у нее права, одновременно сжимая руками ее поразительно тонкую талию. (Вообще-то понять, что она тонкая, можно, просто взглянув, но я почему-то бессознательно искал в ней надежности.) На мой вопрос она ответила кратко: «Нет, откуда?»

– У меня было слишком много свободного времени между «новыми школами», поэтому я научилась водить. Я использую время с умом, согласен?

Должен признать, ее водительские навыки весьма хороши.

Когда я спросил, не обучилась ли она еще чему-нибудь, она ответила: «Разумеется». Вождение автомобиля – это я ожидал, но вдобавок она еще освоила боевые искусства, спорт, языки, различные музыкальные инструменты и дальше по списку. В общем, она испробовала почти все, что только можно было испробовать в условиях «Комнаты отмены». Но Отонаси-сан, способная, похоже, набрать едва ли не высший балл на общенациональном университетском вступительном экзамене, заявила: «Вообще-то я почти все это знала еще до “новых школ”».

Она, видимо, была очень способная изначально, но все равно это еще подчеркивало, как же много времени она провела в этих 27754 повторах. Не могу посчитать точно, но если перевести в дни, это будет где-то 76 лет. Целая человеческая жизнь. Я пытаюсь осмыслить эту цифру, и до меня вдруг по-настоящему доходит, какой же это колоссальный срок.

– Слушай, Отонаси-сан. Тебе ведь столько же лет, сколько и мне, верно?

Видимо, из-за всех тех мыслей меня разобрало любопытство, сколько же ей на самом деле.

– …Нет.

– Э? А сколько тогда?

– Какое это имеет значение? – отвечает Отонаси-сан немного раздраженно. Может, этот вопрос из тех, которые она не хочет, чтобы ей задавали? Ну, я слышал вообще-то, что спрашивать девушек о возрасте невежливо… иными словами, она в таком возрасте, когда это правило работает?

Если подумать – просто нереально, чтобы столь зрелая ученица была в том же классе, что и я. Она просто выбрала мой класс, потому что так ей было удобнее проникнуть в «Комнату отмены». Может, она уже в том возрасте, когда школьную форму носят при ролевых играх?

– Хосино, если ты будешь думать о чем-то извращенном, я тебя скину.

Даже не глядя на меня, не отвлекаясь от ведения мотоцикла. Затылком чует!

– Кстати, ты научилась водить мотоцикл за время «новых школ», да? Значит, этот мотик не твой, верно? А чей? Твоего отца?

Я слабо разбираюсь в мотоциклах, но это явно не женская модель.

– Хрен его знает.

– …Э?

– Тебе не кажется, что неразумно оставлять мотик перед домом и с ключами зажигания в замке?

Ну, я тоже так считаю, но, погодите… чего? Это значит…

– И замок на цепочке тоже паршивый, его элементарно вскрыть, если есть подходящие инструменты. Все одно и то же каждый раз, когда я «перехожу». Ну, это и неудивительно.

Не будем в это углубляться. Я ничего не знаю. Да, совершенно без понятия.

– Но слушай. Если ты потеряешь память, то это умение водить, всякое прочее, чему ты научилась, оно тоже пропадет, да?

Это было бы очень обидно.

– …

Отонаси-сан не отвечает.

– Отонаси-сан?

По-прежнему не отвечает. Неужели –

– Ты тоже думаешь, что это было бы очень обидно?

Неужели она училась этому всему не просто чтобы убить время? Даже такой человек, как Отонаси-сан, наверняка жалел бы, если бы лишился всех этих приобретенных умений. Именно поэтому она не хотела терять память. Мне так кажется.

А чтобы создать это чувство жалости, она училась.

Кстати, это напомнило…

Немного поздновато, конечно, но я задумался.

…Почему Отонаси-сан вела себя так, будто все забыла?

В конце концов она отвезла меня в самый роскошный отель из всех, что были поблизости – он, конечно, не экстра-класса, но явно не по карману среднестатистическому ученику старшей школы.

Отонаси-сан привычно регистрируется, отшивает паренька-носильщика, который предлагает нас проводить, и решительно идет вперед.

Когда мы оказываемся в номере, Отонаси-сан сразу же усаживается на диван.

Я сажусь на кровать, стараясь скрыть неловкость от нахождения в столь классном отеле. …По правде сказать, это должно быть круто – быть в отеле наедине с девушкой. Но поскольку моя партнерша – Отонаси-сан, я совершенно не ощущаю напряжения, которое должен был бы; находиться в компании с ней выглядит просто-напросто нереалистично.

– Ого, да ты богатая, Отонаси-сан. Ну да, ты и на вид не из бедных.

– Богатая я или нет, не имеет значения. Деньги все равно вернутся в следующей «новой школе».

– …Ну, в общем-то, да, так и есть. Значит, я могу скупить все умайбо в магазине. Супер!

– Это тоже не имеет значения. Мы сюда пришли не для того, чтобы о такой фигне говорить, понял?

– Н-нда. А о чем конкретно ты хотела поговорить?

– О том, что мы теперь будем делать. Я сейчас в полной растерянности, раз оказалось, что ты невиновен.

– Мне так жаль.

– Выкинь свой сарказм.

У меня и в мыслях не было.

– Ну тогда, значит, не лучше ли будет просто найти настоящего виновника? Не пойми меня неправильно; я знаю, что это не так-то просто, но ты не думаешь, что сейчас у нас получится лучше, после того как ты избавилась от предубеждения относительно меня?

– …Хосино. Я пережила уже 27754 «новых школы». Ты в курсе?

– …В смысле?

– Я немножко уже сказала тебе в прошлый раз, помнишь? Сколько бы я ни считала тебя виновником, это не значит, что я не сомневалась в других. Я пыталась законтачить с другими подозреваемыми, настроившись на то, что пока не знаю, кто виновник. …Ну, конечно, в какой-то степени я была небрежна, раз уж приняла за виновника тебя.

– И ты не нашла ни одного кандидата, кроме меня?

– Да. И пойми, это 27754-й раз. Это значит, «владелец» «шкатулки» – человек, который ничем не выдал себя за такой огромный срок.

– Эээ, а не может это быть из-за того, что он заметил тебя, потому что ты действовала слишком прямо?

– Даже если бы он был настороже – это невозможно. Мы говорим о 27754 разах, не забыл? Или ты хочешь сказать, что у «владельца» достаточно выносливости и мозгов, чтобы прятать свое истинное лицо так долго? Ну, вообще-то это правда, что я его так и не нашла. Ччерт… «Владелец» наверняка из числа тех, кто входит в ваш класс, почему же я не могу его найти?

– …Погоди-ка. Что ты имеешь в виду, что владелец – обязательно кто-то, кто входит в наш класс? Значит, «владелец» – кто-то из наших одноклассников?

Это напомнило мне: в прошлый раз Отонаси-сан сказала, что подозреваемых не так уж много.

– Нет. Под подозрением еще учителя и ученики других классов, которые заходят к вам в класс. Размер «Комнаты отмены», как намекает название, – как раз классная комната 1-6. Вовлечены лишь те, кто входил в класс 1-6 второго и третьего марта.

– ?.. Но я выходил из класса и видел кучу других людей.

– Судя по твоему лицу, ты ничего не понимаешь. Хосино. Для начала скажи:   т ы   в е р и ш ь,   ч т о   в р е м я   м о ж н о   в е р н у т ь   н а з а д?

– Э?..

Что она имеет в виду? Если я скажу «нет», сама основа всего этого окажется ложной, правда?

– …Разве «шкатулка» не делает это возможным?

– Думаю, да. Уверена, со «шкатулкой» это возможно. Но я спрашиваю твое мнение. Ты реально веришь, что во власти этой штуки повернуть время назад? Ты думаешь, такая вещь вообще возможна?

Я совершенно не понимаю, что Отонаси-сан хочет этим сказать.

– Мне кажется…

Поэтому я просто отвечаю честно, не раздумывая о ее намерениях.

– …если что-то произошло, это уже не изменишь.

Даже я уже бог знает сколько раз думал: «Ах, если бы можно было вернуть время назад». Но даже если бы машина времени существовала, наверняка я все равно бы не верил в путешествия во времени. Я, наверно, не поверил бы, даже если бы сам отправился в прошлое – по крайней мере, пока не набрал бы достаточно доказательств, что это реально прошлое. А может, и тогда не верил бы.

Не знаю, это правильный ответ или нет, но Отонаси-сан кивает.

– Ммм. Твои чувства абсолютно нормальны. И, похоже, создатель «Комнаты отмены» думает так же, как ты.

– …В смысле?

– «Шкатулка» заставляет воплотиться в реальность внедренные туда мысли. Полностью, целиком. Без изъянов. Иными словами –   д а ж е   с о м н е н и я   в   в о з м о ж н о с т и   в о з в р а т а   в р е м е н и   т о ж е   в о п л о т я т с я.   Ты понимаешь, что это значит, да?

– Эээ…

Желать вернуть время назад, но притом не верить в это. Отсутствие веры должно исказить форму желания. Я понял.

– Но разве тебя не отправляли реально в прошлое?

– Хосино. Я хоть раз назвала то, что происходит, «отправкой в прошлое»?

Откуда ж мне знать – я ведь забыл почти все, что с ней было связано.

– Проще говоря: если «Комната отмены» появилась из желания повернуть время назад, то она сделана плохо. Или скорее даже так: она дефектная.

– Почему же тогда тебе пришлось пережить 20000 повторов?

– Но это и есть доказательство того, что она дефектная, верно? Если бы время действительно возвращалось назад, для моей памяти не сделали бы любезного исключения. И самое главное: если бы эти повторы были так совершенны, как бы я смогла сюда пролезть как «новенькая»?

Она кидает на меня косой взгляд.

– Если учесть, что это ты – держу пари, ты подумал что-нибудь примитивное, вроде «для Отонаси нет ничего невозможного», и дальше думать перестал.

Я молчу, потому что она абсолютно права.

– Если говорить простыми словами, все, что я сделала сама, – пролезла в «шкатулку». Скажем, «новенькой» я стала не по своей воле. Эту роль мне отвел виновник. Место действия «Комнаты отмены» – класс 1-6, так что, думаю, это самый естественный способ объяснить, как я там внезапно очутилась; я ведь близка к тебе по возрасту. У виновника есть чувство равновесия, оно и сохранило цельность.

– ?..

Совершенно не понимаю, о чем говорит Отонаси-сан. Зачем вообще нужно сохранять цельность?

– Ну почему же ты такой тупой… Ладно, попробую объяснить просто: предположим, «Комната отмены» – это кино, а виновник – режиссер. Съемки закончены, осталось только смонтировать. Но в силу каких-то обстоятельств вдруг появился новый актер, который должен засветиться в фильме. Все роли уже распределены. Но вряд ли разумно оставить его совсем без роли и просто показывать дополнительного актера, который тупо торчит на сцене. Это и не фильм уже будет. Поэтому режиссер решает по минимуму изменить сценарий, чтобы все-таки дать ему роль. Это я и называю «сохранением цельности».

– Иными словами, он не смог как-то помешать тебе пролезть, и ему пришлось каким-то образом тебя туда включить. Поэтому он был вынужден «перевести тебя в нашу школу», чтобы таким образом сохранить нормальные школьные будни 2 марта?

– Да. И одного этого должно быть достаточно, чтобы почувствовать, что с «Комнатой отмены» что-то не так. Залезать в каждую мелкую деталь очень напряжно, так что я перейду сразу к выводу. Это не «реальность». И не повторы. Это всего лишь маленькое изолированное «пространство». Всего лишь неуклюжее «желание», которое   в о п л о щ а е т с я   в   д е й с т в и т е л ь н о с т ь   р о в н о   д о   т е х   п о р,   п о к а   в и н о в н и к   о ш и б о ч н о   с ч и т а е т   э т о   п е т л е й   в р е м е н и.

– Эээ… значит, именно поэтому повторы были несовершенными?

– Точно. Виновник, который не верит в возможность вернуть время назад, просто не позволяет ему идти вперед. Он просто отвергает его. «Владельцу» надо лишь продолжать обманывать себя.

– А память мы сохраняем тоже из-за этого несовершенства?

– Думаю, да. Конкретные причины, почему именноя и ты сохраняем память, могут быть разными, но, несомненно, это дырка в «Комнате отмены».

Кое-что, однако, я все-таки не понимаю.

– А кто вообще ты, Отонаси-сан?

Отонаси-сан нахмурила брови. Похоже, этого вопроса ей хотелось бы избежать.

– А, ну… можешь не отвечать, если не хочешь…

Но она, все еще хмурясь, раскрывает рот.

– Для моего положения вряд ли есть хорошее название. Я просто школьница… хотела бы я так сказать, но это было верно до примерно года назад… Мое занятие, да? Я никогда не называла его как-то, но, да, пожалуй, это только одним способом можно выразить. Я…

И Отонаси-сан с явно недовольным видом выплевывает следующие слова.

– …сама «шкатулка».

– Сама «шкатулка»? В каком смысле?

Я ничего не понимаю и переспрашиваю, как попугай. Отонаси-сан хмурится еще сильнее.

– Если я объясню тебе в подробностях, это может нам помешать. Поэтому объяснять не буду.

Я не очень-то доволен. И это явно видно по моему лицу, так что Отонаси-сан, взглянув на меня, продолжает.

– Скажу тебе только вот что. Когда-то я заполучила «шкатулку» и воспользовалась ей.

– Э!!.

– И   м о е   ж е л а н и е   п о – п р е ж н е м у   и с п о л н я е т с я.

Отонаси-сан – владелец «шкатулки»?

– Тебе интересно, почему же я тогда разыскиваю «шкатулку», верно? Хорошо, я тебе скажу. Мое «желание», конечно, было исполнено. Но одновременно я потеряла все.

– …Все?

– Семью, друзей, одноклассников, родственников, соседей – я потеряла все, что было мне дорого, – из-за своего «желания». Все, что было связано со мной… этого больше нет.

У меня отпала челюсть.

– Это не… метафора какая-то, это так и есть?

– Да. И я не допущу, чтобы все потерянное было потеряно навсегда. Поэтому я действую.

Она лишилась всего. И теперь ей больше нечего терять. Возможно, поэтому Отонаси-сан иногда бывает такой бесстрашной и отчаянной.

Как бы там ни было, пожелать оказаться в таком положении… черт, какое же «желание» она засунула в «шкатулку»?

– А нельзя уничтожить эту «шкатулку»? При этом разве желание не отменится?

– Хосино, – произносит Отонаси-сан строгим тоном в ответ на мой необдуманный вопрос. – Эта «шкатулка» исполняет мое желание. Ты понял? Не заставляй меня говорить больше на эту тему.

Верно. Не может быть, чтобы Отонаси-сан сама не думала о таком. Иными словами, ситуация выглядит так:

«Шкатулка», несомненно, отняла у нее все. И тем не менее –   О т о н а с и – с а н   н е   х о ч е т,   ч т о б ы   э т о   «ж е л а н и е»   о т м е н и л о с ь.

Я сижу молча; тогда Отонаси-сан вновь берет нить разговора в свои руки.

– Наши «желания», мое и «владельца» «Комнаты отмены», не могут сосуществовать. «Шкатулки» так устроены. Поэтому они отталкивали друг друга, когда я сюда пролезла, и воздействие «Комнаты отмены» на меня ослабло. Но лишь ослабло. Короче, я тоже не могу полностью избежать действия «Комнаты отмены». Даже я сама не знаю, насколько сильно она на меня повлияла. Если бы я сдалась, я тоже окончательно застряла бы в «Комнате отмены»… если помнишь, когда-то давно я тебе это уже говорила, да?

Если так, интересно, что «владелец» думает про Отонаси-сан? По меньшей мере – едва ли он от нее в восторге.

– Теперь ты, надеюсь, наконец-то врубился в суть дела до определенной степени, так что вернемся к главной теме. Думаю, забрать и использовать «Комнату отмены» уже невозможно. Эта «шкатулка» уже выжата своим «владельцем» до конца, так что вполне нормально будет просто покончить с ней.

– И как мы это сделаем?

– Выдрав «шкатулку» из «владельца». Либо – уничтожив ее вместе с «владельцем». Вот как. Ну, есть еще одна возможность… найти его, того, кто раздает «шкатулки», потому что он, может, и сможет что-то сделать. Но он наверняка не внутри «шкатулки», так что вряд ли это вариант.

Тот, кто раздает «шкатулки»?

Я собираюсь расспросить Отонаси-сан о нем – и останавливаюсь.

Ничего не могу вспомнить об этом «*»,   с   к о т о р ы м   в р о д е   б ы   у ж е   в с т р е ч а л с я, да и не хочу вспоминать.

– …Значит, с нами ничего не произойдет, пока мы не найдем виновника, верно?

– О? Ничего не произойдет, говоришь, да? Это ты сейчас так ненавязчиво пожаловался, что весь наш разговор был абсолютно бессмыслен, неконструктивен и вообще пустая трата времени, так? Ну ты и наглец.

– Н-нет! Это просто чтобы убедиться…

– Пфф, стало быть, есть еще надежда, что ты сможешь, воспользовавшись своими знаниями и интеллектом, решить проблему, которую не смогла решить я? Я уверена, ты не стал бы такое говорить, если б у тебя не было уже какой-то идеи, я права?

– Уггг…

Я содрогнулся. Откуда ж у меня идеи.

– Знала бы как, обязательно бы нашла его. Но, да… в отличие от остальных, смерть «владельца» внутри «Комнаты отмены» не будет прощена. Я, например, в «Комнате отмены» умерла не помню уже сколько раз, но я здесь и не потеряла свою «шкатулку».

– Но «владелец» – другое дело?

– Именно. «Владелец» и «шкатулка» связаны. Если «владелец» умрет, «Комната отмены» тоже разрушится. Это совершенно точно, я убедилась в этом в другом, похожем случае. «Шкатулка» исчезнет в то же мгновение, когда «владелец» умрет, одновременно исчезнет «Комната отмены», и смерть снова станет настоящей смертью.