355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евсевий Памфил » Книга о палестинских мучениках » Текст книги (страница 1)
Книга о палестинских мучениках
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 19:04

Текст книги "Книга о палестинских мучениках"


Автор книги: Евсевий Памфил


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

КНИГА О ПАЛЕСТИНСКИХ МУЧЕНИКАХ
ЕВСЕВИЯ ПАМФИЛА

П Р Е Д И С Л О В И Е

     Был девятнадцатый год Диоклетианова царствования, месяц ксантик, у римлян называемый апрелем, когда пред наступлением праздника спасительных страданий, при правителе Палестины Флавиане, вдруг везде появились грамоты, предписывавшие – церкви разрушать до основания, книги истреблять огнем, у (христиан), облеченных достоинствами, отнимать эти преимущества, а людей частных, если они будут оставаться в христианстве, лишать свободы. Таков был смысл первого против нас указа. За ним, вскоре последовали и другие, которыми повелевалось – везде и всех предстоятелей Церкви сперва заключать в узы, а потом всячески принуждать к принесению жертвы (богам).



ГЛАВА I
О мучениках: Прокопии, Алфее и Закхее

     По силе этого предписания, в Палестине первым мучеником является Прокопий. Не испытав еще заключения в темницу, он предстал на суд проконсульский и, тотчас же, при первом своем появлении, выслушав приказание принести жертву так называемым богам, отвечал, что знает только одного, которому надобно приносить жертву, как Он сам того хочет. А когда ему повелевали сделать возлияние четырем царям, – он произнес следующие, не нравившиеся им слова поэта:


 
Нет доброго там, где много господ;
Пусть будет один господин, единственный царь.
 

и произнесши их, был обезглавлен. Это случилось восьмого числа месяца десия, или, как говорится у римлян, за семь дней до июньских календ, в четвертый день субботы. Так совершилось первое мученичество в Кесарии палестинской. После сего в том же городе с готовностью претерпели жестокие мучения и зрителям показали примеры великих подвигов весьма многие епископы той области; напротив, другие, от страха оцепенев душой, тотчас, при первом нападении, ослабели. Из прочих же каждый подвергался преемственно различного рода пыткам: то переносил бесчисленные удары бичами, то терпел колесование и строгание ребер, то стягиваем был невыносимыми узами, от которых иные не могли уже после владеть руками. Не смотря однако ж на то, все они достигли кончины, согласной с неизреченным судом Божиим. Один был отпускаем, как будто бы совершил жертвоприношение, тогда как посторонние, схватив его за руки и подведши к жертвеннику, насильно всовывали ему в правую руку мерзкую и нечистую жертву. Другой даже и не касался ее, но бывшие тут свидетельствовали о его жертвоприношении, – и он молча удалялся. Тот, взятый полумертвым, был выбрасываем уже как мертвец и, причисленный к принесшим жертву, освобождался от оков. Этот кричал и свидетельствовал, что он не согласен на жертвоприношение: но его били по устам; приставленная к сему толпа заставляла его молчать и выталкивала вон, хотя он и не приносил жертвы. Столь важно было для них добиться (от христиан) и одного призрака жертвоприношения. Таким образом из великого числа (подвижников) только Алфей и Закхей удостоились получить венец святых мучеников. После бичеваний и строганий, после тягчайших уз и происходившей от того боли, после других различных истязании и растяжения ног на деревянном орудии казни до четвертой степени в продолжение суток, они не переставали исповедывать единого Бога и единого Христа Царя Иисуса, и за то признанные богохульниками, подобно первому мученику, были обезглавлены. Это случилось семнадцатого числа месяца дия, или, по римскому счету за пятнадцать дней до декабрьских календ.



ГЛАВА II
О римских мучениках

     Равным образом достойно памяти, что в означенный день сделано в Антиохии и с одним Романом {скорее всего «римлянином» – С.Т.}. Быв родом из Палестины, но служа диаконом и заклинателем в кесарийском округе, он находился здесь во время разрушения церквей. Пред его глазами множество мужей, жен и детей толпами подходили к идолам и приносили им жертвы. Почитая это зрелище невыносимым, он воспламенился ревностью богопочтения и, приблизившись к жертвоприносителям, начал громогласно укорять их. За такую смелость взяли его самого и доставили ему случай явиться мужественнейшим из всех свидетелем истины. Когда судья, присудивший его к сожжению, произнес ему смертный приговор, – он принял это определение с удовольствием, с веселым лицом, с совершенной готовностью, и отведен был на казнь. На месте казни привязали его к столбу, обложили вокруг дровами и, когда люди, долженствовавшие зажечь костер, ожидали приказания бывшего тут царя, – он вскричал; где же для меня огонь? Сказав это, мученик освобожден был царем от назначенной ему смерти и приговорен к новой казни языка. Вытерпев мужественно отсечете его, он всеми своими делами доказал, что сама божественная сила облегчает от болезни страждущих за благочестие и укрепляет их ревность. Узнав о новой казни и нимало не устрашившись, сей герой добровольно протянул свой язык и охотно дал его на отсечение. Приняв такую казнь, он брошен был в темницу и, прострадав там весьма долгое время, наконец в праздник двадцатилетнего царствования императора, когда, по силе так называемого всепрощения, везде и всем узникам возвещаема была свобода, – один только оставался в своем заключении, привязанный веревкой к деревянной доске, на которой обе ноги его растянуты были до пятой степени, и украсился вожделенным мученичеством. Хотя (по месту служения) он был и иностранец, но родившись в Палестине, должен быть причислен к мученикам палестинским. Это произошло в первом году (гонения), когда оно свирепствовало только против предстоятелей Церкви.



ГЛАВА III
О Тимофее, Агапие, Фекле и других восьми мучениках

     По наступлении же второго года, когда война против нас возгоралась с большею силою и к тогдашнему правителю области Урбану посланы были царские грамоты, в которых заключалось окружное повеление всем жителям городов поголовно приносить жертвы и делать возлияния идолам, – в это самое время в палестинском городе Газе пострадал Тимофей. Претерпев бесчисленные пытки и потом сожигаемый на малом и слабом огне, он в своем терпении показал истинное доказательство истинного благочестия к Богу и получил венец священнопобедных подвижников веры. Вместе с ним показали также бестрепетную твердость Агапий и наша Фекла, и были осуждены на съедение зверям. Но что последовало за этим, то можно ли слышать и не поражаться? Вот язычники отправляют всенародный праздник и дают обыкновенные зрелища: вдруг везде заговорили, что кроме других любимых ими зрелищ, они увидят подвиг христиан, недавно осужденных на жертву зверям. Между тем, как молва об этом росла и распространялась, – шесть юношей, а именно: один по отечеству понтиец, по имени Тимофей, другой уроженец Триполиса финикийского, называемый Дионисием, третий иподиакон диосполисской церкви, которого звали Ромилом, кроме того, два египтянина, Паисис и Александр, и еще соименный ему Александр, родом из Газы, – эти шесть юношей, сперва связали себе руки, чтобы показать совершенную готовность принять мученичество, потом побежали к Урбану, который тогда собирался на охоту, подошли к нему, и, своею решимостью на все ужасы давая знать, что хвалящиеся верой в Бога всяческих не боятся нападения зверей, исповедали себя христианами. Приведши этим в немалое смущение как самого начальника, так и окружавших его, они тотчас же были заключены в темницу, и чрез несколько времени, вместе с присоединенными к ним еще двумя, из которых один, по имени Агапий, уже и прежде того за свое исповедание мучим был жестокими и различными пытками, а другой, называвшийся Дионисием, служил им по части телесных потребностей, – чрез несколько времени все они, восемь человек, в один и тот же день, именно двадцать четвертого числа месяца дистра, за девять дней до апрельских календ, были усечены в Кесарии. В то время произошла смена царствующих лиц: одно из них, занимавшее самую высокую степень власти, и другое, бывшее вторым после него, вступили в разряд частных граждан. От этого общественные дела пришли в замешательство и, не много спустя, междоусобная вражда римских властей воспламенила между римлянами непримиримую войну. Такое междоусобие и следовавшие за тем возмущения не прежде сменены были спокойствием, как по возвращении нам мира во всей подвластной римлянам вселенной; ибо, когда сей мир, подобно свету солнца, восшел, будто из недр темной и мрачной ночи, и озарил всех, – дела в римской империи немедленно опять установились, начали совершаться в согласии и тишине, – и римляне снова соединились чувствами взаимного благорасположения своих предков. Но об этом будем говорить подробнее в своем месте, а теперь перейдем к следовавшим за тем событиям.




ГЛАВА IV
О мученике Апфиане

     Как скоро кесарь Максимин получил высшую власть, – тотчас, показывая всем знаки как бы врожденного себе богоненавидения и безбожия, воздвиг против нас сильнейшее гонение, нежели какое воздвигали его предшественники. И тогда как, волнуясь не малым смущением, все рассыпались в разные стороны, всякий старался избежать опасности, и везде происходило бедственное движение, – достанет ли у нас слов для надлежащего описания той божественной любви, того дерзновенного исповедания Бога, которым прославил себя блаженный и по истине непорочный агнец, мученик Апфиан, пред вратами Кесарии показавший всем дивный пример веры во единого Бога? По телесному возрасту, ему не было еще и двадцати лет. Произшедши, как говорится в мире, от родителей чрезвычайно богатых, он, для получения светского греческого воспитания, сперва весьма долго находился в Берите и – странно, в таком городе, стоял выше всех юношеских страстей. Не увлекаясь ни цветущим состоянием тела, ни дружбой молодых людей, он сохранил целомудрие, вел себя скромно, благопристойно, благочестиво, и управлялся в жизни правилами христианства. А если нужно упомянуть и об отечестве его, и превознести похвалами город, бывший местом рождения столь мужественного подвижника благочестия, – охотно сделаем и это. Сей юноша происходил, если кто знает, из немаловажного ликийского города Пагов. Окончив воспитание в Берите, и не обращая внимания на то, что его отец занимал первое место в отечестве, он не в состоянии был жить ни с ним, ни со своими родственниками, потому-что жизнь по правилам благочестия не казалась им жизнью, – но, как бы обладаемый Духом Божиим и под влиянием естественного, а еще более духовного и истинного любомудрия, вознося свои мысли выше мнимой славы века и телесных удовольствий, тайно убежал из родительского дома. Исполненный надежды и веры в Бога не думал он о ежедневных средствах существования и, водимый Духом Божиим, пришел в город Кесарию, где приготовлен был для него венец мученичества за благочестие. Обращаясь здесь с нами и в короткое время, сколько можно более укрепившись словом Божиим, он получил решимость мужественно вступить на поприще надлежащих подвигов и достиг вожделенной кончины. Кто, видя его, не был поражен изумлением? или кто, слыша о нем, не удивлялся его смелости, дерзновению, твердости, а особенно его решимости и предприимчивости, служившей признаком ревности по благочестию и свидетельством действительно выше человеческого духа?

     Когда в третьем году воздвигнутого на нас гонения Максимин вторично объявил нам войну и в первый раз разослал указы, чтобы попечительность и заботливость городских правителей располагала всех поголовно к принесению жертв; когда глашатаи, ходя по всей Кесарии, именем префекта призывали в идольские капища мужей, жен и детей, и когда, сверх того, тысяченачальник наименовывал каждаго по списку, – в это бурное время невыразимых и отовсюду скоплявшихся бедствий упомянутый юноша, никому не объявляя своего намерения, таясь даже от нас, живших с ним в одном доме, и скрываясь от военной стражи, окружавшей префекта, бестрепетно подходит к Урбану, который тогда совершал возлияние, и неустрашимо взяв его за руку, тотчас останавливает действие жертвоприношения. Мало того, – он с видом некоего божественного представительства, благоразумно увещевает префекта отвергнуть заблуждение; потому-что не хорошо, оставив единого истинного Бога, приносить жертвы идолам и демонам. Это делал юноша, по всей вероятности, побуждаясь силою Божией, которая чрез сей поступок почти явно возвещала, что истинные христиане, удостоившиеся однажды принять в себя Духа благочестия и любовь к Богу всяческих, весьма далеки от изменчивости, что они не только стоят выше угроз и последующих за тем мучений, но угрозами и мучениями еще более возбуждаются к благородному и бестрепетно – свободному слову, так что, если возможно, и самих гонителей увещевают оставить свое невежество и признать единого истинного Бога. Вслед за сим юноша, о котором идет речь, окружавшими префекта воинами, будто дикими зверями, тотчас же был схвачен и, за дерзновенный поступок мужественно вытерпев от них тысячи ударов, немедленно заключен в темницу. Просидев тут около суток с растянутыми на деревянном орудии казни ногами, на другой день он приведен был пред судьей. Здесь заставляли его принести жертву; но, не смотря на боль и страшные мучения, он показал всевозможную твердость. Не однажды, не дважды, а многократно строгали ему бока до самых костей и внутренностей; а по лицу и по шее били до того, что, лицо его распухло, и люди, которым он был известен весьма хорошо, теперь не могли узнать его. Но при всем том мученик не сдавался. Тогда мучители, по приказанию судьи, обвязали ему ноги напитанными маслом тряпками и зажгли их. Какие блаженный юноша терпел от этого страдания, – кажется, нельзя изъяснить никаким словом. Истлев его плоть, огонь прошел до костей; так что растапливалась влага его тела и выступала каплями на подобие воска. Однако ж страдалец и тут не уступил, но так-как сами противники были уже побеждены, и смотря на вышечеловеческое его терпение, отступились, – опять был заключен в узы. Наконец приведенный пред судьей в третий раз, он снова произнес то же исповедание и уже полумертвый утоплен в море. Что-же произошло тотчас после сего? Словам, конечно, тот не поверит, кто не видел события собственными очами. Но, сколь ни совершенно знаю это, не могу удержаться, чтобы не возвестить вполне о происшествии, – тем более, что свидетелями его были, просто сказать, все жители Кесарии; это дивное зрелище не укрылось ни от которого возраста. Как скоро сего истинно святого и преблаженного отрока вывезли на средину моря и бросили, казалось, на самое дно его, – вдруг и море, и воздух восколебались необыкновенным смятением и трепетом; так что от сего явления потряслись и земля, и весь город, и в минуту этого дивного, неожиданного землетрясения, море, как бы не могшее носить в себе мертвое тело божественного мученика, выбросило его пред вратами города. Такая кончина блаженного Апфиана случилась второго числа месяца ксантика, за четыре дня до апрельских нонн, в пяток.



ГЛАВА V
О мучениках Улпиане и Эдессие

     В тоже время и в те же самые дни один юноша из города Тира, по имени Улпиан, вытерпев жестокие мучения и тягчайшее бичевание, завернут был в бычью кожу вместе с собакой и аспидом, ядовитым пресмыкающимся, и брошен в море. Поэтому, при описании мученичества Апфианова, мне кажется, кстати упомянули мы и об Улпиане. А спустя немного, однородные мучения с мучениями Апфиана потерпел и Эдессий, единоотечественный брат его не только по Боге, но и по телу. После бесчисленных исповеданий и долговременных страданий в узах, он, по определению префекта, находился в рудокопнях Палестины и во все то время под плащом философа вел жизнь философскую; ибо получив обширнейшее, чем брат его, образование, занимался и науками философскими. Наконец, в бытность свою в городе Александрии, увидев, как тамошний судья судит христиан и без меры смеется над ними, – то различными обидами преследует почтенных мужей, то содержателям блудниц предает для посрамления в высшей степени целомудренных жен и посвятивших жизнь Богу дев, он решился стремиться к цели, достигнутой его братом. Почитая такие оскорбления невыносимыми, Эдессий воодушевляется твердым намерением, приходит к судье и, посрамив его словами и делами, терпеливо переносит различные мучения под многими пытками, а потом, быв брошен в море, получает братнюю кончину. Впрочем все это случилось с Эдессием, как я сказал, немного после.



ГЛАВА VI
О мученике Агапие

     В четвертом году воздвигнутого на нас гонения, за двенадцать дней до декабрьских календ, или двадцатого числа месяца Дия, накануне субботы, в том же городе Кесарии совершилось истинно достойное описания мученичество. При этом был сам тиран Максимин и давал народу зрелища по случаю так называемого дня своего рождения. Издревле было в обычае, особенно в присутствии царей, давать зрителям великолепные зрелища, которые могли бы доставить им наиболее удовольствия. В этом случае непрерывно сменялись представления новые и необыкновенные; вводили на поприще животных, привезенных из Индии, Ефиопии, либо из других стран; а иногда выходили люди и доставляли зрителям чрезвычайное удовольствие некоторыми искуственно совершаемыми подвигами тела. Так, без сомнения и теперь, когда сам царь давал зрелища, для великолепия их, надлежало быть чему-нибудь великому и дивному. Что-же именно было? – Вывели на середину мученика нашей, веры, долженствовавшего бороться за единое истинное благочестие. Это был Агапий, второй после того, который вместе с Феклой, как мы говорили немного выше, предан был на съедение зверям. Он уже и прежде, раза три и более, в торжественные дни выводим был на поприще вместе с преступниками; но судья, или из сожаления, или в надежде на перемену его мыслей, всегда только погрозит и оставит его до других подвигов. Теперь он приведен пред глаза самого царя, как-будто сохранен был нарочно для этого случая, чтобы на нем исполнилось то слово Спасителя, которое Он пророчественно сказал своим ученикам: пред цари ведены будете во свидетельство Мене ради(Матф. 10, 18}. Итак его ввели на середину поприща вместе с одним преступником, которого содержали, говорят, за убиение господина. Но выставленный зверям убийца тотчас удостоился сострадания и человеколюбия, подобно тому, как при Спасителе Варавва, – и в туже минуту весь театр огласился криками благодарности, что жестокого убийцу царь человеколюбиво спас от смерти и удостоил чести и свободы: напротив, подвижника благочестия тиран сперва подозвал к себе и, обещая ему свободу, требовал отречения от веры. Но Агапий громогласно произнес исповедание, что не за худой поступок, а за веру в Творца всяческих он охотно, даже с удовольствием и мужественно подвергнется всему, что-бы ни было ему приготовлено, и, сказав это, тотчас свои слова подтвердил самим делом, побежал навстречу к выпущенному на него медведю и с удовольствием отдал ему себя на терзание. После сего, переводя еще дух, он брошен был в темницу и, пробыв там один день, на следующий, с привязанными к ногам камнями, повержен в глубину моря. Вот и мученичество Агапия.





ГЛАВА VII
О деве Феодосии к мучениках Домнине и Авксентие

     Когда гонение перешло уже и на пятый год, то второго числа месяца ксантика, или за четыре дня до апрельских нонн, в самый день воскресения Спасителя нашего, тоже в Кесарии, одна тирянка, верная и почтенная дева Феодосия, еще не имевшая от роду и полных восемнадцати лет, подошла к некоторым, сидевшим пред судилищем узникам за исповедание царства Христова, – с намерением принять участие в их любомудрии и, вероятно, попросить также, чтобы, пришедши к Господу, они вспомнили о ней. Сделав это и будто совершив что-либо порочное и нечестивое, она схвачена была воинами и приведена к префекту. Префект, человек неистовый, с чувством зверским, измучил ее тяжкими и ужаснейшими пытками, истерзал ее бока и сосцы до самых костей и, еще дышавшую, даже, не смотря на все мучения, стоявшую весело и с светлым лицом, приказал бросить в морские волны. От ней перешел он потом к прочим исповедникам и всех отослал в фенские медные рудокопни Палестины. А пятого числа месяца дия, по-римски, в ноябрьские нонны, упомянутый префект того-же города на работу в те же самые рудокопни осудил христиан, окружавших исповедника Сильвана и показавших благородную твердость в деле благочестия, повелев сперва раскаленным железом ослабить составы ног их. Сильван тогда был еще пресвитером, но вскоре за тем удостоился епископства и получил мученическую кончину. Вместе с приговором, который произнесен был этим мученикам, префект опредилил также сжечь мужа, прославившегося и другими бесчисленными исповеданиями. То был Домнин, по чрезвычайной свободе слова, весьма известный всем жителям Палестины.

     После сего тот же судья, страшный изобретатель зол и вводитель новых коварств против учения Христова, придумывал для богочтителей неслыханные дотоле казни. Трем присудил он биться на кулаках; почтенного и святого пресвитера Авксентия предал на съдение зверям; некоторых, достигших уже возраста совершенных мужей, оскопил и приговорил к ссылке в те же рудокопни; а иных, после тягчайщих пыток, заключил в темницу. В числе последних находился и Памфил, муж из всех для меня вожделеннейший и между нашими мучениками, во всех родах добродетели, сильнейший. Урбан сперва испытывал его в искусстве красноречия и философских науках, потом принуждал принести жертву; но видя, что он не соглашается на это и его угрозы ставит ни во что, пришел в крайнее бешенство и приказал терзать его тягчайшими пытками. Строгая бока мученика твердыми и невыносимыми когтями, этот зверский человек едва не пожирал плоти его, и однако ж пристыженный всеми своими усилиями, наконец внес и его в список находившихся в темнице исповедников.

     За жестокость свою к святым, за свое неистовство в отношении к мученикам Христовым, какое должен будет он получить от суда Божия возмездие, – легко угадать по самому началу его казни здесь на земле. Неожиданно и вскоре после того у что сделано им с Памфилом, то-есть, когда он был еще префектом, суд Божий постиг его следующим образом: Кто вчера только судил с высоты престола и окружен был военным отрядом телохранителей, кто управлял народами целой Палестины и находился в числе сотоварищей, ближайщих друзей и собеседников самого тирана; того он обнажил и лишил всех этих преимуществ в одну ночь, того покрыл бесчестием и стыдом пред людьми, прежде почитавшими его своим начальником, того всему управлявшемуся им народу показал боязливым, малодушным, прибегающим к женоподобным воплям и прошениям, и в самой Кесарии подверг неумолимому и жесточайшему суду – именно Максимина, которым он прежде хвастался и гордился, как человеком, за притеснение нас особенно его любившим, и который, после многих укоризн в обнаруженных его преступлениях, произнес ему смертный приговор. Впрочем об этом мы сказали мимоходом. Может быть, представится более удобный случай дать место повествованию о кончине и смерти как тех безбожных людей, которые особенно восставали на нас, так и самого Максимина с его приближенными.



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю