Текст книги "В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 2"
Автор книги: Евгения Владон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
ТОМ ВТОРОЙ
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В вязких глубинах тону ледяного забвенья
Криком забился от боли, теряя тебя…
Солью крови и слез стираю былого мгновенья,
Выжигая все чувства, сжигая тебя и себя…
©Вейланси
Проще увидеть, прочувствовать, чем пересказать… Может как раз этого я сейчас и не хочу… Не хочу думать, говорить, вспоминать о чём-то… Моя память уже сколько времени заблокирована, зашита, забита десятью бронированными щитами (не знаю, почему десятью, но мне кажется, что так надежней всего!)… а это самое главное… Она там… глубоко, далеко, за зоной вне доступа, и я больше ее не слышу… не чувствую… Она ушла неожиданно, резко – отхлынула, растаяла и рассосалась… покинула мои вены, кровь и поры легких… разжала тугие сплетения нервных узлов, распутав неразрывные нити и ослабив натяжение сетей до состояния невесомой паутины… Выскользнула горячими гранулами шершавых песчинок и испарилась прозрачным эфиром твоего дыхания.
Я больше ее не чувствую, хотя и знаю, что это не навсегда… и тем больнее, невыносимее понимать, что твои прикосновения тоже не вечны. Что твои пальчики, прохладная кожа и живительный кислород из твоих легких – лишь короткое, упоительное мгновение сладкого забвения, которое продлится совсем ничего, оставляя на моей собственной коже и на кровоточащей сердечной мышце фантомные отпечатки скольжений твоих касаний и твоих пульсирующих чувств.
Я хочу перехватить твою ладошку, сжать ее своей дрожащей рукой, переплестись нашими пальцами на моем сердце, но, похоже, я не в состоянии пошевелить ни одним мускулом. Или это ты не даешь, блокируешь и сковываешь по оцепеневшему налитому свинцом телу, как уже когда-то делала это со мной – не разрешала шевелиться, потому что сама хотела манипулировать мной и моей безвольной беспомощностью. И мне безумно это тогда нравилось… Нравилось плавиться в твоих нежных, настойчивых пальчиках, сходить с ума от запредельного перевозбуждения, едва не стонать и при этом терпеть и наслаждаться своей уязвимостью, вибрирующим внутренним рычанием присмиревшего зверя, сомлевшего и дрожащего от вынужденного выжидания, под ласковым нажимом твоих ладоней и убаюкивающего голоса…
Вот и сейчас… он спал или млел вместе со мной, чуть не урчал, растворяясь в этих нереальных ощущениях, впуская их в себя анестезирующей патокой сладчайшей эйфории.
Тонкие длинные фаланги с мягкими прохладными подушечками оплетают мое горло под скулами и подбородком, немеющим почти невесомым давлением запрокидывая мне голову назад… Ты единственная, чьих прикосновений к моей шее я никогда не боялся и уже сколько лет терял здравый рассудок, мечтая снова их прочувствовать, как сейчас. Мне ничтожно мало! Дико мало! Зверь недовольно рычит, пытается вцепиться когтями в каменный пол, расцарапать его до основания, но ты успокаиваешь его очередной ласковой манипуляцией. Вторая ладошка скользит по выгнутому изгибу горла к ключицам, рисуя кончиками пальцев покалывающие линии чувствительных узоров своего невидимого клейма, самого желанного и безболезненного. Считывают рельеф выступающих ребер грудной клетки, грудных мышц, в тот момент когда твои губки со сладким шепотом накрывают мой приоткрытый от порывистого дыхания рот. Невесомый удар кончика язычка, как крылом бабочки по контуру моих губ со скользящим погружением его бархатной змейки поверх моего, в самую глубину… Бл**ь!
Непроизвольно дергаюсь всем телом навстречу, сжимаясь изнутри подобно перетянутой пружине, или готовящемуся к смертельному прыжку опьяневшего от безумия зверю, но ты не позволяешь перейти эту грань неадекватного порыва чистейшей одержимости. Сейчас ты сильнее, и ты контролируешь меня, усыпляя бдительность, играясь с моими чувствами и желаниями хрупкими пальчиками ласкового скульптора. Срисовываешь нежными подушечками рельеф напряженного пресса живота, неспешно, медленно и томно, то усиливая нажим, то ослабляя до воздушного дуновения по немеющей коже, задевая каждую пору и волосок сверхчувствительным разрядом эрогенной ласки. Мне лишь приходится конвульсивно вздрагивать, напрягаться еще больше, терять остатки здравого разума, возбуждаясь еще сильней, чем это вообще возможно, хрипло рычать в твой ротик, беспомощно пытаясь ухватиться своим языком за извивающуюся змейку твоего юркого язычка у себя во рту… Слепнуть до беспамятства, почти задыхаться или бояться дышать, чтобы не потерять этих ненормальных ощущений, ни одного из них, как и возможности слиться с тобой, с твоими руками, кожей и затягивающим светом, проникающим под мой эпидермис живительной истомой.
Боже, да!.. Не останавливайся… только не останавливайся…
Кончики пальцев не просто скользят по вздутым венам лобка, они буквально выжигают покалывающую пульсацию по их уязвимому рельефу самым невыносимым вторжением, всего в нескольких миллиметрах от изнывающей от похотливого вожделения окаменевшей и вздрагивающей мышцы. Острейшая конвульсия выбивает сквозным прострелом через все тело, вырывая из горла прямо в твои раскрытые губки немощный стон или хриплый рык. В каких-то нескольких мгновениях от возможной разрядки. Я чуть не кончил, едва ощутив оплетающий обхват твоей ладошки и смелых пальчиков вокруг упругого ствола члена, заскользивших по его подвижной нежной кожице нещадной лаской до самой вздутой головки. Подтянув крайнюю плоть до вершины, размазывая тонкими складками каплю выступившей смазки на чувствительной гладкой поверхности и тут же зажимая в кулачок болезненным вакуумным захватом. Очередной мгновенный разряд сладчайшей судорогой по всей длине пениса вплоть до яичек, едва не запуская стадию эякуляционного извержения за считанные доли секунд.
Остановить эту безумную химическую реакцию просто не реально, она уже в моей коже, проникая в меня твоим запахом, вкусом, влагой греховных соков, обволакивающих вместе с тугими кольцами горячего влагалища весь ствол члена, fuck, до самой мошонки… Господи, как же я хочу это почувствовать, успеть войти в тебя до того, как ее возбужденный спазм прорежет острой спицей выжигающей боли, оцарапывая твоими ногтями пылающую кожу на спине и правой руке. Успеть сделать несколько сильных забивающих толчков-ударов, прежде чем сойти на упоительное считывание воспаленной головкой внутренних рельефов твоей сжимающейся киски…
Я хочу тебя! Как же я тебя хочу…
Не разжимай пальчиков, не отпускай, не сейчас… не ускользай… боже… только не сейчас…
Эллис, пожалуйста… почему ты не поворачиваешься? Ты же всегда останавливалась и возвращалась! Ты же только раз это сделала, всего один ничтожный раз… Не повторяй этого! Только не сегодня, умоляю! Я же не могу сдвинуться с места! Я не добегу до этого гребаного такси, как бы сильно этого не хотел… Нет, бл**ь, вернись! ЭЛЛИС!!!
…Она резанула меня чужой рукой, вырвав спящее сознание в ничтожное мгновение, сжимая сердце и трахею липкой слизью удушающего страха и живой боли (нет, не физической)… Вспарывая горло протяжным хриплым криком и разрывая тело конвульсивной отдачей врожденного рефлекса. Это была не ее рука! Не ее ладонь и не её пальцы, отвратительным скольжением "царапнувшей" мою спину возле плеча. Тем острее была боль от возвращения в реальность, на грани окончательной остановки сердца и желания убить того, кто стал причиной разрыва с моим последним провалом. Разрыва с тобой!
Резкий неосознанный рывок разбуженного зверя. Я перехватываю эту долбанную кисть, вцепившись сомлевшими пальцами в чужую бездушную плоть, едва соображая, что делаю и ещё меньше понимая, где я, что со мной и что вообще происходит. Я был на грани безумия, поскольку потерял самое ценное, что только что держал в своих ладонях… Я опять потерял её!.. ТЕБЯ!
Слух почти не уловил испуганного вскрика над затылком, вернее, абсолютно не задело моей памяти из-за горячей пульсации вскипевшей в висках крови (так, слегка скользнуло по крайним слоям). Я не осознавал, что делаю, по той простой причине, что за меня действовали мои подсознательные инстинкты.
– Твою мать! Дэн, ты совсем спятил?
Голос Алекса ворвался сквозь вакуумный шум в шокированный рассудок охлаждающей анестезией, окончательно разрывая последнюю нить-связь с последними пережитыми видениями. Я продолжаю сжимать скрюченными пальцами больной правой руки чью-то ладонь над своим левым плечом, практически не чувствуя ни боли, ни того, что делаю. Я всё ещё не верю, что нахожусь здесь, в этой отрезвляющей реальности, и что мне не позволили остаться по другую сторону, вернув обратно самым беспощадным и бесчеловечным способом! И её тлеющие отпечатки продолжали растекаться под моей кожей и по венам, разгорающейся лихорадкой, заставляя дрожать и задыхаться от новых приступов панического удушья. Она возвращалась, быстро, молниеносно, вытесняя тебя за считанные мгновения…
Бл**ь, нет! Я не хочу… Не снова!..
– Дэн! Разожми пальцы, ты же ей сейчас запястье вывихнешь… – вижу лицо Алекса, склоненное надо мной совершенной маской бесчувственного языческого бога, с трудом соображая, что это он, а не тот незнакомый мне монстр, который ещё совсем недавно полосовал мое тело (или душу) на рубленные куски. Его рука "ласковым" захватом оплела мою поверх чьей-то третьей, но пока ещё ничего не предпринимая для того, чтобы остановить меня. Всего полсекунды шоковым разрядом в почти разбуженное сознание – что ему стоит сломать МНЕ запястье? Он может. Запросто. В любой момент!
– Дэн, пожалуйста, успокойся и отпусти руку Лилиан… – бл**ь, какая нах Лилиан?
Наверное, я так еще окончательно и не проснулся, или быть может действие таблеток не до конца вышло из расширенных сосудов в голове? Часто моргаю, будто пытаюсь сбить веками с сетчатки глаз вместе с пленкой набежавшей влаги пугающий образ лучшего друга. Как будто он и вправду мог исчезнуть, прихватив с собой целый вагон пережитых воспоминаний, ощущений и боли… боли, которая в этот самый момент продолжала заползать в мои легкие, оплетая трахею и сердце обмораживающим инеем стынущего страха.
Боже… это было невозможно и нереально… Как две спирали красной и кровавой нити, осязаемыми захватами тугих колец-петель одного целого, неразрывного, затягивая все поры и клетки сетью микро игл. На коже, под кожей, в коже… самой кожей… Я сопротивляюсь? Словно у меня еще есть на это силы! А главное, кому? Она уже давно во мне прописана, она была частью меня, была мной! Только сегодня она разгоралась внутри меня живой физической болью, как насмешкой-вызовом всем моим последним нелепым потугам ее одолеть. И достаточно лишь включить последний сектор памяти и эмоций, и ты захлебнешься в ней раньше, чем успеешь сделать последний глоток воздуха перед погружением.
– Будь умницей… Ты же помнишь, кто я? Ну, давай, расслабь пальцы. Смотри на меня и просто разжимай пальцы, это не сложно… Вот так! Молодец! Хороший мальчик… – кажется меня слегка коробит. Или это сопротивляется сознание? Мне сложно совместить двух Алексов в один образ? А нужно ли? Разве меня это сейчас должно волновать, или это одна из частей общей мозаики, которая атаковала мой рассудок и тело последними событиями пережитого кошмара?
Мне не сложно вспомнить, где я, трудней определить время или дату, понять, что это не сон, а одно из моих первых воскрешений в моем новом персональном аду. И я прекрасно осознаю, что сам хотел через него пройти, пройти очищение его реальным огнем и не одним лишь телом, но и всей своей гребаной сущностью, будто он был способен сжечь всю бездну ледяного мрака застывшей мертвой вселенной вместе с моей собственной тенью – с Дэниэлом, мать его, Мэндэллом-младшим…
– Тебе надо обработать спину и руку, Дэн! Придется немного потерпеть. Увы, это часть моих условий и требований, с которыми ты не можешь спорить или не соглашаться. И, боюсь, какое-то время тебе теперь придется спать на животе.
…Существует несколько видов тюремных камер, ограничивающих свободу человека: окружающая физическая, твое собственное сознание и… твое тело. В моем случае прилагался еще один самый жестокий и абсолютно не уничтожаемый элемент – ТЫ!
Я мог создавать вокруг и особенно внутри себя сотню других тюремных клеток, наслаивать их одну на одну реальными или ментальными сетями, но ни одна не могла сравниться с твоею, с тобой – растекающейся в моей коже, в венах, в дыхании неугасаемой живой пульсацией. Настолько сильной и осязаемой, что порой, казалось, ее мог почувствовать любой посторонний человек, кто сознательно или неосознанно прикасался ко мне. Может последнее меня больше всего как раз и напрягало? Я брезговал не тем, что чьи-то руки (особенно пальцы) дотрагивались до моего тела и кожи, меня выкручивало от мысли, что они… дотрагивались до ТЕБЯ! Терпеть невыносимо долгие минуты чужого касания к себе (к ТЕБЕ!), словно они могли украсть или вобрать часть тебя в свои ладони… бл**ь, да просто, трогать тебя!
– НЕТ!.. Хватит! – это оказалось еще омерзительней, чем трахаться с клубными нижними и с самой Реджиной Спаркс!
Я не смог выдержать и минуты, хотя и казалось, что прошло не менее десяти. Не скажу, что та самая Лилиан (то ли дипломированная сиделка, то ли личный мануальный терапевт Александра Рейнольдза) была настолько неприятна внешне или вызывала мгновенную антипатию при первом же знакомстве. Скорей она относилась к классу людей так называемых "невидимок", которые появлялись и выступали из тени только в те моменты, когда кто-то нуждался в их помощи и личном присутствии. Ты не успеваешь запоминать их лица… зато прикосновение пухлых узловатых пальцев к собственной спине вызывают куда больше отвратных ощущений, оседающих в твоей памяти и в самом теле новым условным рефлексом-отторжением (или пси-блоком).
И мне было плевать насколько я тогда выглядел грубым или казался не в себе. Я хотел только одного, чтобы меня оставили в покое и больше не трогали, тем более руками. Не дотрагивались и не пытались вытянуть все мои ощущения, включая боль и особенно её – ТЕБЯ!
– Можете идти, Лилиан. – в этот раз не стал настаивать даже Алекс. Правда, я бы с большой радостью попросил уйти и его тоже. Не исключено, что он и сам об этом догадывался, поэтому никуда и не спешил.
Никак не могу определиться по времени, хотя и не испытываю в этом какой-то крайней необходимости. Какая разница сколько я провалялся в отключке на этом жестком топчане – день или два? Утро сейчас или вечер того же дня?.. моего первого дня откровенного безумства…
Мне хватало и моего внутреннего счетчика – гулкой аритмии, отмеряющей нестабильные секунды моего пребывания в этом чистилище!
– Хочешь, чтобы я сам это сделал? Дэн, я не оставлю тебя в таком состоянии. Если намереваешься и дальше продолжать наши сессии, ты обязан подчиняться и выполнять все мои условия! – он закрыл за очень молчаливой Лилиан дверь на замок изнутри личным ключом перед тем как вернуться к лежаку и проделать очередную попытку достучаться до моего заблокированного сознания. – Я не стану ничего делать, пока твоя спина не заживет. Желаешь вернуться к сеансам как можно скорее, тогда будь любезен, делай все, как я говорю, без переключения в режим капризного мальчика! Тебе не десять лет, да и до статуса лежачего больного еще слишком рано. Живо вставай и приведи себя в порядок. Переоденься в чистое и сухое. Через час принесут ужин. И не вздумай плакаться на счет отсутствия аппетита или сильной тошноты. Я тебя по голове не бил, так что сотрясения быть не может в принципе.
Как будто для рвотного рефлекса требуется именно сотрясение мозга, и не важно, что еще пару дней назад ты пил не просыхая или только что, вот-вот, всплыл из очередной эмоциональной клоаки.
– Ты мне не нравишься, Дэнни! Очень и очень не нравишься. Не сомневаюсь, что ты и сам от себя не в большем восторге. Я и не представлял, насколько все запущенно в твоем случае.
Слава богу, Алекс не намеревался меня жалеть и гладить по головке. Как раз поэтому я его и выбрал. Даже нянчась со мной, он не допустит ни одной поблажки, как и не позволит использовать себя для личной выгоды. Обмануть такого человека или попытаться провести вокруг пальца – равносильно подписать себе смертный приговор. Или я подсознательно рассчитывал на последний вариант?
Бл**ь!.. Почему сейчас? И как же тянет выпить!..
Какой нах ужин? Меня мутит и качает при любом движении, даже в лежачем положении! И мне действительно надо побыть одному, хотя бы час или два, пока Лекс снова не скормит мне дозу сильнодействующего снотворного. Мне это надо! Как воздух надо!.. хрен с ним, что отравленный и без капли чистого кислорода, но я долбанусь, если не вдохну тебя!.. Я не продержусь и минуты, если не пропущу через эту боль твою токсичную пульсацию! Я должен побыть наедине с ТОБОЙ! Fuck!
В те секунды я уже готов был запереться и в уборной, если бы у нее был замок изнутри. Но Алекс предусмотрел все нюансы, включая намертво вмонтированное (или посаженное на цемент) в стенку над умывальником небольшое "окошко" зеркала. Неужели боялся, что я и вправду смогу дойти до состояния или желания разбить его и использовать вместо ножа? Или это банальная подстраховка? Круглосуточная видеослежка (как минимум с трех видеокамер по всему периметру комнаты), ночные теплодатчики, ограниченное пространство для "прогулок"? Моя жизнь стоила столь завышенного и сверх заботливого внимания?
Не оставлять наедине с самим собой лишние пару минут? Не оставлять наедине с тобой? Это настолько теперь очевидно, особенно после утреннего сеанса психофизиотерапии? Я выдал себя с потрохами, раскрывшись наизнанку, впервые за столько лет перед нежелательным свидетелем? Но кто знал, что именно рука Рейнольдза и именно физическая боль вскроют меня по полной программе, разворотят до основания и вывернут кишками наружу?..
Я сам от себя не в большом восторге? Да я не хочу сейчас (и когда-либо вообще) смотреть в собственное отражение, цепляться взглядом за глаза побитой собаки, задевать хотя бы боковым зрением побитое временем, алкогольными запоями и физическим истощением лицо того, к кому бы сегодня ты не прикоснулась даже в резиновой перчатке.
Почему же я тогда так этого хочу и до сих пор наивно выжидаю? Неужели после стольких лет, я все еще подсознательно надеюсь на твое возвращение, на твой приход?.. Или на каком-то наивном подсознательном расчёте жду щедрого жеста от самого Алекса? Что однажды в двери этой камеры войдет не Лилиан, а ты? Он найдет тебя, поговорит с тобой по душам, уговорит вернуться или хотя бы встретиться со мной на пару минут?..
Боже, что за бред? И какой же я идиот! Насколько надо быть слабым, жалким и убогим, чтобы допустить в голову подобную нелепицу? И сколько нужно еще лет, чтобы осознать это до конца? Ты не придешь! Не вернешься… добровольно! Я тебе не нужен! Не этот монстр и не этот тощий, скулящий и побитый зверь. Ты боялась меня в моем человеческом обличье, не удивлюсь, если сейчас ты побрезгуешь хотя бы плюнуть в мою сторону…
Хрен с ним! Возможно ты права… Нет… ты действительно права! Я не для тебя, я не тот, кто тебе нужен! Если я не в состоянии справиться с собственными демонами самостоятельно, так какое право я имею требовать этого от тебя и тем более сейчас? Да! Согласен!.. Забудь меня… вычеркни навсегда из памяти, сотри, как будто меня там никогда и не было… как будто я никогда к тебе не прикасался и не пытался завладеть каждой клеточкой твоего тела и мысли, как тот безумный и ревнивый собственник, которому ты была обещана самими звездами!.. Делай со мной в себе всё, что хочешь, только умоляю… пожалуйста… не выходи из меня! Не сегодня, не сейчас… НИКОГДА! Не оставляй в этой гребаной пустоте одного, наедине с ничем… наедине с самим собой…
Хотя бы раз… господи… один последний ничтожный раз… прикоснуться к тебе по настоящему… вжаться лицом в твои колени, бедра… зарыться в солнечный шелк твоих спутанных волос, в их нежном неуловимом запахе… в тебе самой! Утонуть и захлебнуться без возможности на новое воскрешение и права на дальнейшую жизнь без тебя! Только не уходи! Не разжимай пальчиков. Черт с ним… режь и полосуй меня и дальше, только останься внутри, царапай мои нательные раны, отравляй реальной физической болью тело, раздирай и разрывай изнутри кожу, сухожилия, легкие, глотку, прокусывай насквозь сердечную мышцу и пей из нее пока она окончательно не остановится… но не уходи! И только так! Сильнее, глубже! Растекаясь по моим ладоням сладчайшим жжением, растворяясь в моем дыхании и в сгорающих нейронах, убивая день за днем, час за часом, секунда за секундой. Я должен это чувствовать и знать!.. Знать, что ты это сделаешь рано или поздно – убьешь меня… по настоящему!..
* * *
–…Честно говоря, я сейчас пребываю в довольно глубоком замешательстве, Дэнни! – Алекс терпеливо ждал моего возвращения, восседая на краю лежака в позе далеко не скучающего мыслителя. Утренний "рабочий костюм" сменен на более домашние синие брюки и вязанный темно-зеленый джемпер с нашивкой именного герба Рейнольдзов на нагрудном кармане. Только вот сосредоточенное выражение лица не вызывало доверительного чувства к предстоящей задушевной беседе.
Попробовать бежать? Да, но куда и как? Я в его доме, на его территории, и он не из тех людей, кто позволяет использовать себя и садиться себе не шею. И если по утренней сессии я еще не понял, на что он способен в принципе… да храни меня после этого Всевышний!
– Почему ты сразу не сказал насколько все серьезно? – избегать его взгляда, сканирующего каждое твое движение и выражение лица насквозь лучше любого самого навороченного сенсорного детектора лжи? Готов поклясться, что ощущал его все это время даже через стенку уборной, беспомощно цепляясь за ничтожные минуты возможности остаться сам на сам со своим безумием и болью.
Я добровольно сдал себя в его руки, в его полное распоряжение, лишь на его условиях и беспрекословных требованиях. И как бы сильно мне сейчас не хотелось этого, я не смогу постоянно сбегать от него, как и от этой гребаной реальности.
В этом вся существенная разница – врачам плевать, чем спровоцирован очаг твоей болезни, и почему она не поддается лечению. А вот близкому другу далеко нет…
– Что не сказал? Вроде все было предельно ясно и очевидно… – моя не самая удачная попытка сыграть под дурочку? Или я надеялся, что мне удастся избежать подобного разговора?
Пока не знаю, сколько же времени я проспал, но состояние после сессии и сильного снотворного не из самых вдохновляющих. Желание лишь одно и неизменное, как и до этого – лечь, упасть, раствориться сознанием и телом в полном одиночестве… в Тебе… в твоей циклической дрожи, скользящей под кожей нарастающим разрядом распускающейся физической боли. Я не стал даже садиться на топчан (сохраняя разумно безопасное расстояние между недовольным другом). Прижался спиной к стене, рядом с изголовьем лежака, с трудом сдержав вспышку обжигающего тока в свежих ссадинах на спине. Самая острая резанула под левым плечом, косой глубокой царапиной по лопатке (обработанной той самой Лилиан и аккуратно заклеенной длинной медицинской повязкой на лейкопластыре). Как я еще не втянул сквозь зубы довольным шипением прохладный воздух комнаты? Но не думаю, что мой сдержанный порыв смог ускользнуть от всевидящего взгляда Рейнольдза. И сильно сомневаюсь, что легкий прищур глаз и поджатые губы на его бесчувственном лице вызваны лишь моим неудовлетворительным ответом. Я был бы конченным недоумком, если бы сам не знал, как глубоко мог видеть и понимать этот человек, безошибочно читая тебя только по движению твоих зрачков и изменению температуры твоей кожи.
– Дэн, бога ради, только давай без этого! Мне не десять лет, и я не первый год в Практике. Я знаю, когда люди действительно ловят кайф от боли и живут на ней. Для тебя физическая боль всегда была открытым вызовом. Ты искал ее постоянно, сколько я тебя помню, вместо временной анестезии для своих внутренних демонов. Но сейчас… Ты не просто сорвался, катишься по наклонной и ни хрена не делаешь для того, чтобы остановиться. И это не хронический алкоголизм, с которым ты якобы не можешь бороться, это банальное ссыкливое бегство! Почему ты мне сразу не сказал, что все настолько серьезно? Что это все из-за НЕЕ!..
– А что… есть какая-то большая разница?
– Есть, Дэнни! И еще какая большая! Одно дело спиваться из-за неизлечимого алкоголизма и совсем другое – сознательно и намеренно топить себя в этом и дальше из года в год! Ты не просто за нее держишься, нет! Ты специально за нее цепляешься, разрываясь меж двух дилемм – сдохнуть без нее или с ней!
Медленно скатиться спиной по стенке, считывая всеми ссадинами и обработанными ранами каменный рельеф холодного цемента и песчаника? Какой смысл притворяться теперь и противостоять тому, что еще несколько часов назад так картинно выплескивалось из тебя бурным фонтаном на глазах лучшего друга? На кратковременное помутнение рассудка это уже не спишешь (пусть оно и имело место быть!), ни на транс, дроп и еще какую хрень вроде посттравматического синдрома. Оно было при тебе, было частью тебя, тобой – той самой опухолью, от которой ты так мечтал избавиться и в то же время слиться в одно целое – в агонизирующих судорогах долгожданного летального исхода. И разве ты сам не ждешь этого? Того исключительного момента, когда сможешь ее выпустить и наконец-то задохнуться в ее токсичных испарениях?..
Да, именно! Больше не надо притворяться, блокировать, сдерживать ее всеми возможными и нереальными способами вместе с дрожью, с конвульсивными сжатиями надорванного сердца… отпуская и освобождая. Беспомощно погружая дрожащие пальцы левой руки в спутанные волосы над виском и лбом, то ли закрываясь от жесткого взгляда друга, то ли пытаясь смягчить собственную ничем не прикрытую уязвимость болезненным сжатием воспаленного скальпа.
– Я не могу… Лекс… это… сильнее меня! – я действительно не могу, потому что не хочу ее контролировать. Мне проще ее выпустить, а вернее… я очень хочу ее освободить, вогнать-влить под кожу и прочувствовать каждой клеточкой горящего тела ее болезненное скольжение, с ложным анестезирующим покалывающим онемением в ладонях и пальцах. Ее ментоловое дыхание в собственных легких, нежную обволакивающую судорогу в сердечной мышце… Бл**ь… Да, она сильнее меня! И мне проще сдаться, долбануться в который раз головой, разорвать глотку в немощном вопле, умоляя ее остаться или свести в конец с ума, но не душить себя изнутри, притворяясь тем, кем я уже и не был все эти последние пять лет…
– Не можешь или не хочешь? – Алекс режет сразу, по живому. На его территории играм не место.
Я мог бы и раньше догадаться, что поблажек с щадящими методами ждать от него не стоит.
– Дэн, твою мать… Ты же не просто за нее держишься, ты как будто сознательно боишься ее отпускать! Все эти годы… это ж еб**уться можно так себя изводить. Разве ты не осознаешь, что делаешь с собой? Что она с тобой делает? Или ты как раз все это прекрасно осознаешь и понимаешь?
А что я мог ему тогда ответить или объяснить? Что это не просто добровольный выбор, что Ты для меня больше, чем фетиш или одержимость? Что даже подыхая с этим токсином в своих венах и легких, я продолжал ощущать себя куда живым, чем до знакомства со тобой. Ты не только мой живительный свет, мой кислород, все, что поддерживало жизненное функционирование моего организма, ты и была всем моим смыслом – моей жизнью! Всем чем я сейчас жил и за счет чего существовал! Что если я потеряю тебя, если перестану дышать тобой, чувствовать тебя, лишусь твоего сжигающего изо дня в день исцеляющего света – она попросту меня поглотит… окончательно и бесповоротно! И обратной дороги уже не будет… никуда!
Я не знаю, чем стану и стану ли вообще хоть чем-то…
Гореть тобой или тонуть в ее вязких безжизненных черных песках?..
– Думаешь… так просто за пару часов вырвать из себя то… что инфицировало тебя все эти годы? – попытка найти безопасную лазейку? С кем? С Алексом Рейнольдзом?
– Ты прав, Дэн! Вот только боюсь, одного желания вылечиться здесь тоже будет не совсем достаточно. – поддаётся корпусом немного вперед и на меня, словно вгоняя плавным движением своего тела булатную сталь безапелляционного взгляда в мою трещащую по швам немощную зрительную блокировку. – И не мне тебе рассказывать, что ты с собой творишь! Это даже не мазохизм в чистом виде, нет… Ты же добровольно себя в ней топишь, делаешь все возможное, чтобы она тебя и дальше убивала. Цепляешься за нее с такой неуемной жадностью, будто в этом весь смысл тебя самого. Дэн, твою, мать… если будешь хвататься голыми руками за оголенный провод, он же тебя на хрен и попросту прикончит! С помощью каких ассоциаций я должен тебе это объяснить? Или ты и без меня все прекрасно знаешь? Хотя, кому, как не тебе этого не знать?
– Бл**ь, Алекс… а по-твоему, какого хера я сижу в этом подвале? Я здесь именно из-за этого… из-за неё! – голос все-таки срывается, или надламывается, не выдерживая нагрузки внутреннего перенапряжения. Да, она уже бежит по моим венам, режет изнутри раскаленными осколками, и я ни черта не делаю, чтобы ее хоть как-то остановить. Лишь сильнее сжимая пальцы в волосах у самых корней, на грани подступающей асфиксии – тугой петли из колючей проволоки, затягивающей свое лассо в расцарапанной глотке изнутри. Дрожь усиливается, с раскручивающимся желанием растворится в этой боли… позволить тебе сделать это снова… Осознать в который раз, что ты все еще во мне! Закричать от твоих разрубающих клинков или расхохотаться от безумного счастья… Дай, еще несколько минут… пожалуйста… несколько ничтожных часов… последних дней…
– Прости, что не смог сделать это сам, но я… действительно не могу! Не знаю как!
– По-твоему я знаю? Или думаешь, существует какой-то способ выбить это из тебя физически? Дэн, я не психотерапевт! И даже если бы и был им… Без желания пациента избавиться от своей болезни до конца, не надеясь на возможные остатки каких-то рудиментарных фрагментов – это равносильно сливать чистую воду в сухой песок! Дэн, я тебя спрошу только раз! Ты хочешь от этого избавиться? Ты хочешь избавиться от привязанности к этой девушке? Ты на самом деле хочешь излечиться до конца… от НЕЕ?
Господи… кажется он вогнал свой взгляд не только в мои глаза. Я уже сам не понимаю, что передавило мне горло, легкие и сердце одним резким стягивающим захватом – бескомпромиссный взгляд Лекса или же… её ледяные пальцы.
Мне страшно? Бл**ь… почему сейчас? Почему, еб**ь вашу мать, именно сейчас?!
– Я очень хочу тебе помочь… – мне показалось, или голос Алекса слегка смягчился?
Он что-то увидел в моих глазах? Задрожавшую пелену сдерживаемых изо всех возможных сил слез?
