355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгения Леваковская » Нейтральной полосы нет » Текст книги (страница 12)
Нейтральной полосы нет
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:35

Текст книги "Нейтральной полосы нет"


Автор книги: Евгения Леваковская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Еще пометил себе сегодня Вадим. Вероятно, они сделали ошибку, не начав в первые же дни искать каналы сбыта. В этом деле канал сбыта имеет особое значение. Икона, картина – не мех, не драгоценность, к обыкновенному барыге с ними не пойдешь. Здесь нужны очень определенные руки, и, кто знает, может быть, эти руки заранее ждали спортивной сумки с похищенным. Надо немедленно поднять дела на всех, кто так или иначе был связан со сбытом, именно со сбытом, продажей-покупкой похищенных произведений живописи, особо – икон. Фарцовщики тут могли быть замешаны, возможен незаконный вывоз за рубеж. Многое возможно.

Обо всем этом, планируя завтрашний день, Вадим тоже начеркал на полях газеты. В минуты усталости его иногда настигала мысль: все! Он выработался, он ничего не запоминает.

Хорошо у Маяковского насчет вялой воблы воображения. Но поэт может дать отдых своей вобле, она отоспится и завертит хвостом, а следовательской вобле отдых не положен и времени не дано. Следователь обязан думать быстро. День – да что там день! – час, минута способствуют исчезновению доказательств, работают на преступника.

Все так, но сегодня он больше работать не может. Надо было ложиться.

Когда приходилось ночевать вне дома, Вадим настороженно ждал этой минуты. Не бессонницы он боялся. Засыпал он легко и мгновенно, как Корнеев. Боялся он кошмаров, которые мучили его в особо напряженные дни.

Почему-то никогда не снились убитые. Снились преступники. И грозили они в бредовых снах не ему – за себя он и во сне не боялся, – они преследовали Никиту, только не теперешнего большого, а Никиту маленького. Во снах Вадим был нынешний, взрослый, а Никита оставался мальчиком, с головой золотой, как одуванчик, с высоким гладеньким лбом. Он хорошенький был, как девочка, и терпеть не мог, когда ему об этом говорили.

В кошмаре – всегда одном и том же – на Никиту медленно шел преступник, мужчина тридцати с чем-то лет, убивший женщину и двоих детей.

Трудно-было объяснить, почему именно его лицо врезалось в память. Ведь встречались, казалось бы, куда более злобные, антипатичные лица. Этот выглядел довольно даже благородно, если б не скользкий, убегающий назад крысиный подбородок и – глаза. Особенно глаза, с неестественно острыми маленькими зрачками, белые глаза наркомана. Во сне он всегда медленно двигался на маленького Никиту, а Вадим, стеная от бессилия, рвался и не мог успеть, никак не мог успеть…

– Вадим, проснись! – видно, не в первый раз окликал его с дивана Корнеев. – Мычишь на всю галактику.

Вот так. А Галя как-то умела погладить его в такую минуту по лбу, и кошмар уходил, а Вадим не просыпался.

Перед тем как вновь заснуть, Вадим подумал о телефонном разговоре с Галей, о том, что завтра, кровь из носу, после управления, если вызовут, он заедет домой.

И чем это их Никита встревожил? Не думает же Галя, что такой парень вовсе без женского внимания окажется. Это вам, как говорится, не пустыня.

Ну, а с чем же все-таки – если завтра – к Чельцову?

Но «завтра» оказалось не таким уж пустым.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Ну, вроде все, – сказал старший сержант Андрей Петров, с удовлетворением оглядывая вольеры, посыпанную песком дорожку к кухне и красные углы кирпичей, огораживающие место выгула. Кухня тоже сверкала чистотой, и ни одна не вилась над ней муха. Отсутствие мух сразу подтвердит опытному глазу, что чистота здесь обыденна. Коль мухи привыкли кормиться, одним чистым днем их не проведешь, будут и будут кружить – ждать отбросов.

Собаки с утра были выкупаны в речке, выгуляны, вычесаны. Дик, Амур и Буян сидели как именинники, разложив пушистые хвосты, следя из вольера за хлопотами Андрея, их проводника, отца и командира, самого близкого им на свете существа. Как известно, из всего живого на свете одна собака любит человека превыше самой себя. Найда, спокойная старательная сука, несколько флегматичного нрава (загоралась она только в работе, но уж тогда откуда что бралось!), приготовлениями к встрече гостей не интересовалась, улеглась себе спокойно спать в домике на деревянных полатях, на свежей соломе.

Как все собаки, круглый год обитающие на свежем воздухе, овчарки вовремя вылиняли, новая шерсть лоснится, лишнего жира нет, когти сточены, – опытный глаз опять же отметит, что движенья в достатке.

Нет, за собак решительно можно быть спокойным. Вид имеют. Но главное конечно же не вид, главное – работа, а тут, как говорится, порядок в танковых частях.

Теперь в области создается большой, образцовый питомник, из него будут распределять по районам хороших, говорят, даже подращенных щенков. Но ведь это теперь, а три года назад, когда Андрей Петров, почти в одно время с Никитой Лобачевым вернувшийся с действительной, с границы, принялся на пустом месте с благословения майора Фузенкова создавать свой самодельный питомничек, мало кто и верил, что будет польза от нескладных голенастых щенков.

А щенков вырастили, щенков отдрессировали. Это в их отделе первыми по области патрульные пошли по ночным маршрутам не по двое, а по одному, но с собаками. Спокойно пошли.

Вот Дик, костистый кобель с рыжеватым подпалом, как бог несет конвойную службу. Нет надобности сажать в машину с преступником милиционера.

Найда отлично работает по следу. Не так давно прибежала в отдел бабка в слезах и расстройстве – украли пуховых кроликов. Бабка не из состоятельных, для нее пропажа ох как чувствительна. Найда взяла след, сделала немалый круг и вернулась, можно сказать, чуть ли не к дому той же бабки, в сарай, к соседу, где и были упрятаны до времени в мешке похищенные пуховые кролики.

Амур, Буян… Собак в городе знают по именам и делам, ими гордятся. О Клубе юных собаководов говорить не приходится. Андрей Петров для них, разумеется, не Андрей, а Андрей Борисович или товарищ старший сержант. Им невдомек, что Андрей Борисович мог бы думать и об офицерском звании, оторвись он от любимого дела и места, от своего питомника, мог бы подумать о лейтенантской звездочке, о большем окладе. Но он остается старшим сержантом потому, что выше звания проводнику СРС не положено. Его жена Любочка, которая учится в медтехникуме, мужа за это не корит. У них подрастают двое детишек, и для них нет большего праздника, как побывать на речке вместе с собаками. Амур, Дик и Найда приходят в радостное волнение, когда видят детенышей своего бога-проводника, хвосты ходят ходуном. Ни самому Андрею, ни собаководам из КЮСа в голову не придет бояться, что собаки обидят детей. Доведись, что не с кем бы детей оставить, Андрей смело запер бы их по вольерам под собачью защиту и ответственность и спокойно ушел бы по своим делам.

Вся семья Петровых, включая деда и бабку, местные старожилы, ребята из КЮСа, да и само начальство отдела – все хотят, чтобы об их питомнике несколько добрых слов сказали в газете. В местной «Заре» о них однажды писали, а тут такой соблазн, чтобы не только в местной…

О приезде московской журналистки Фузенкову позвонил полковник Соколов и сказал примерно то же, что в свое время Никите:

– Ну, не напишет, и ладно с ней. А вдруг да напишет? Риск-то невелик.

Фузенков так и передал Андрею, но начальству легко говорить – риск не велик, оно все-таки от собачек подальше, не так переживает.

– Ну, вроде все, – еще раз повторил Андрей, и кажется, в эту самую минуту бежевая «Волга» подрулила к калитке в невысокой сетчатой ограде и остановилась, лихо затормозив. Аж запищали тормоза. Ну да Лобачев же знал дорогу, им незачем было заезжать в отдел.

– Ух ты! – вполголоса воскликнул помощник Андрея по клубу юных, Вовка Васильков.

Вовка Васильков в свое время был из самых «трудных» подростков. Когда создавался питомник, замполит майор Несвитенко сразу посоветовал создать вокруг нового дела подростковый актив, отвлечь ребят от улицы-подворотни. Поначалу Андрей принял это предложение скрепя сердце. Думалось: питомник – одно дело, перевоспитание подростков – другое. Мухи отдельно, котлеты отдельно. В первую свою группу он набрал и хороших, успевающих ребят, и «трудных». Без «трудных» группу создавать незачем, а с одними «трудными» с ума сойдешь.

На оргсобрании будущего актива постановили ребят с двойками в четверти к работе в питомнике не допускать. Вовка к двойкам привык и, схватив очередную, тем быстрее отправился в питомник, чтобы, как он говорил, развеяться.

Между прочим, именно деланная его веселость, которой сопровождался всякий провал в школе, навела Андрея Петрова на мысль, что мальчик страдает от своих неуспехов, а стало быть, озорство и хулиганство неглубоко еще проникли в его суть.

Вовка прибежал, и Андрей, собрав всю свою решимость, встретил мальчика суровыми словами:

– Постановление оргсобрания тебе известно, сам присутствовал. Двойка по математике. К работе в питомнике допустить не могу.

А мальчик уже вошел, Дик уже приветствовал его, бегая в вольере из угла в угол. Хвост Дика работал часто и ровно, как маятник. Честный пес не мог понять, почему друг не подходит, не потреплет его за ухом.

Вовка, видимо, не сразу поверил, что так вот просто его действительно не пустят в питомник. Он довольно долго, никак не веря, смотрел в глаза старшего сержанта, и только сам Андрей знал, чего стоило ему не дрогнуть под отчаянным, умоляющим взглядом мальчика.

Вовка наконец поверил. Выражение растерянности, поначалу даже веселой, сменившейся тревожной надеждой, уступило на его лице место полному отчаянию. Он повел глазами по вольеру, как будто Дик мог ему помочь. И вдруг, не скрываясь, заплакал, повернулся и пошел, потом побежал прочь. Громко всхлипывая, аккуратно закрыл за собой сетчатую калиточку, побежал от питомника.

Но не к дому. Самое страшное показалось Андрею в том, что слезы-то были не детские. Взрослого, отчаявшегося человека были слезы.

Вовка был из тяжелой алкогольной семьи. Сколько раз приходил он дежурить и убирать вольеры вне очереди. Это значило, что у отца опять запой, он дома и буянит. Случалось, в теплое время Вовка и уроки готовил, усевшись на деревянной скамеечке, которую он сколотил, привалившись спиной к вольерной сетке. С другой стороны впритык усаживался Дик, сопел Вовке в затылок и время от времени безуспешно пытался лизнуть его в ухо. С Диком они особенно дружили.

Ну, а потом Андрей связался с детской комнатой, выяснил домашнюю обстановку Вовки, нашел ему добровольного репетитора из старших классов. Потом в отметках Вовки появилась первая за все школьное бытие четверка. Потом он окончил курсы, стал общественным инструктором-дрессировщиком служебных собак. Теперь ему недалеко уже до армии. Он хочет угадать в Душанбе, в ту школу, которую кончал когда-то Андрей Петров. Так что не простой подробностью стал в жизни Вовки Васильева малый районный питомничек, заслуги которого никак не преуменьшатся, когда войдет в силу новый, большой питомник на всю область.

Андрей полностью оценил прозорливость замполита к концу года, когда четверых «трудных», в том числе и Вовку, сняли с учета в ДКМ, а у самого Андрея обнаружились дельные, надежные помощники по питомнику, уже не удивляющиеся тому, что на свете существует «кинология», наука отнюдь не о кино, а о собаках, что лекции и научные статьи о них имеют исходным пунктом утверждение: наличие разума у собак в настоящее время не вызывает сомнений, собака обладает начатками конкретного мышления.

Добравшись однажды до этого самого конкретного мышления, Вовка спросил Андрея, как же понять это самое «конкретное».

Андрей тщательно следил за сохранностью своего авторитета в глазах ребят, поскольку это был не его личный авторитет, это был авторитет дела и службы.

В питомнике они, не считая собак, были одни, да и собаки трудились над мисками, надо думать, не подслушивали.

– Я так считаю, Вова, – сказал Андрей. – Конкретное мышление – это значит, они понимают то, что их непосредственно по жизни касается. Значение слов по этому конкретному понимают, порядок, ну да ты сам знаешь. А насчет теории относительности, к примеру, они, наверно, не поймут. Так ведь, если по-честному, – Андрей понизил голос. – Я ее тоже не особо понимаю.

…– Ух ты! Потрясно, товарищ старший сержант! – глядя на «Волгу», гулко прошептал Вовка, не то призывая Андрея восхититься, не то ища в нем опоры перед грядущими событиями.

А Петров и сам был до крайности удивлен, увидя за рулем женщину, как ему показалось, шибко молодую и шибко нарядную. Никак не ждал он корреспондента в таком обличье.

Риск невелик… Начальству легко, у начальства дел много, а у Андрея все дела, а значит, и все сердце его тут.

Увидев даму-корреспондента, Андрей оторопел и странно порадовался, что Вовка рядом. Чем мог помочь Вовка? Да ничем. И все-таки это очень важно, когда в трудную минуту рядом человек, который чувствует с тобой одинаково.

Любопытно, что Никита Лобачев, в общем-то свой в доску парень, пограничник, собаковод, сейчас не воспринимался как рядом стоящий. Наверно, потому, что он эту даму привез.

Между прочим, когда женщина вышла из машины, она показалась Петрову более серьезной, что ли. При ближайшем рассмотрении она и с лица не показалась особенно красивой. Так уж, по честному сказать, до некоторых городских девчат ей было далеко, толста, старовата и вообще…

Но именно это обстоятельство расположило Андрея и его помощника в пользу приехавшей. Ей уж в самый раз заниматься серьезным делом. И со всем доверием они повели ее по своему маленькому, образцово налаженному хозяйству.

Ни имени, ни фамилии – и то и другое не русское – Андрей с ходу от волнения не усвоил, а потому и величал ее «товарищ корреспондент», что ей, похоже, не было неприятно.

Никита, чуть приотстав, шел следом за ними тремя, внимательно следя за объяснениями Андрея, готовый в любую минуту прийти к нему на помощь. Никите очень хотелось, чтоб корреспонденция о питомнике появилась. Во-первых, дело того стоило. Во-вторых, Никита считал себя в какой-то степени ответственным за время, потраченное уже несколькими занятыми людьми, за какие-то, может быть, опрометчиво зароненные надежды, наконец, за волнение, испытываемое сейчас чудесным парнем Андреем и помощником его, которого Андрей с помощью этого же питомника вырвал из алкогольного омута родительского дома.

Оглядев кухню (без мух!), дрессировочную площадку (с лестницей, барьером, штакетником, бумом и даже канавой!), все трое подошли к вольерам с собаками, чьи хвосты на сей раз выражали не восторг, но настороженность: чужие люди, они и есть чужие, хоть и со своими пришли.

Андрей («Прямо-таки молодец, – отметил про себя Никита, – все же сказывается преподавательский навык») не длинно, толково рассказывал об обязанностях и работе каждой собаки. Как всегда, с особым удовольствием Андрей говорил о Найде. Он очень любил следовую работу.

– Пуховые кролики, – обернувшись к Андрею, перебила его Регина. Никита увидел, что она улыбается. – Но, товарищ Андрюша, – можно мне вас так называть? – вы же второй раз рассказываете мне о пуховых кроликах. Ну, а какое-нибудь более серьезное преступление вашей Найде доводилось раскрывать?

Андрей явно растерялся. Еще секунда – он обернулся бы к Никите, но Никита был начеку, потому что и его удивили довольно наивные слова корреспондентки.

Да, Петров дважды упомянул о пуховых кроликах, но оба раза по делу. Когда говорил вообще о следовой работе и когда помянул о впечатлении, произведенном образцовой работой милицейской собаки на население. Конечно, для хозяйки дачи с каминами пуховые кролики пустяк, но для одинокой старухи с малой пенсией они единственное средство подработать. И наконец…

– А у них в районе за последнее время нет опасных преступлений, и они вправе гордиться этим, – заметил Никита. – Кроме того, когда собака хорошо берет след, она одинаково точно приведет вас и к мешку с кроликами, и к убийце или к трупу, без коего некоторые читатели не мыслят себе очерка о милиции. Что ж делать, нет у них в городе трупов.

Впервые за время знакомства Никита говорил так. Регина поняла, что он всерьез рассержен.

– Ну-ну, товарищи, не сердитесь, – миролюбиво сказала она, обращаясь ко всем троим, в том числе и к Вовке. Парень был немало польщен и тотчас ответил ей улыбкой. – Нам, журналистам, отлично известны несколько примитивные взгляды читателей, но что ж поделаешь, иногда приходится потрафлять.

Она с удовольствием произнесла последнее слово, а Никите оно показалось куда как некстати в ее литературной, вполне современной речи.

Андрюше Петрову немного было нужно. С радушной готовностью он принялся рассказывать о конвойной службе Дика, о том, что молодые сотрудники, выходя в патруль, наперебой просят в напарники Амура. Заговорил он было и о том, что собаки многим «трудным» помогли, но тут на Вовку напал такой кашель, что даже Андрей, готовый ради поднятия собачьего авторитета на все, даже он догадался.

Да и Регина, едва заслышав словечко «трудные», посмотрела на часы.

Никита подивился про себя: скольким даже и разумным людям то ли кажется незначительным дело воспитания подростков, то ли они склонны считать, что дело это чье-то, но уж никак не их обязанность, хотя зачастую речь идет об их собственных детях.

– Я очень вам благодарна, – сказала Регина Андрею и Вовке. – Вы не удивляйтесь, что я не записывала, но память у меня профессиональная, а кроме того, – она оглянулась на Никиту, – лейтенант Лобачев на обратном пути не откажется повести машину, а я кое-что замечу себе, ладно?

Она честно старалась, чтоб все были довольны, но Никита видел ее не первый раз, помнил ее дом и заявление о компасе и ее близких. А потому замечал и это ее старание.

Она поняла, что он заметил.

– Ну, хорошо, товарищ Андрей, – несколько протяжнее, чем обычно, проговорила она, все-таки вынимая блокнот из замшевой куртки с многими «молниями». – Давайте запишу родословные данные по вашим питомцам и, пожалуй, все.

– А у них нет родословных, – просто сказал Андрюша Петров. – Родителей их мы знаем, но у этих щенков родословных нет.

– То есть как нет? – Блокнот опустился. На этот раз Регина была непритворно поражена. – То есть как это нет родословных? А как же вы их выставляете?

– Мы их не выставляем, – сказал Андрей. Погасли глаза его и голос.

– Почему же вы не взяли в ДОСААФе приличных щенков с родословными?

– Потому что щенков выращивали наши любители, а многим дорого тридцать пять рублей за щенка платить. Да и за такие деньги достать непросто. Заводчики не любят в область продавать.

– Но как же писать о каких-то беспородных собаках?

Она возмущалась с полным сознанием своей правоты. Никита смотрел на умолкших Андрея и Вовку, на их непризнанных питомцев, у которых начатков конкретного мышления вполне хватало, чтоб понять – их отцам-командирам приходится туго, чужая на них нападает. В широкой груди Дика зарождалось глухое ворчание, которое пока слышал только Никита. Никита подумал, что Дик вот-вот закипит, да и облает-обложит, как следует быть, приезжую, а та как бы не обозлилась. Ну как ославит на всю Россию, что их собаки дурные?

За волнением, за перепалкой никто не заметил, что неподалеку за ними стоит и слушает Фузенков. Подошел он пешком – надо думать, сказали, что «Волга» проехала в питомник. Ветерок дул на него, собаки не учуяли, да они его и хорошо знали.

– А вы, товарищ корреспондент, на выставках с показом работы служебных собак бывали? – разом вступая с середины разговора, спросил Фузенков.

Неожиданное появление, полковничьи погоны, ряды орденских планок на кителе, а главное, хозяйски-спокойная манера держаться и говорить произвели впечатление на гостью. Никита это усек и возликовал в душе.

– Так вот, если бывали, то могли заметить. Ваши аристократы с родословными на рингах покрасуются, медали схватят да домой, по диванам отдыхать. А к площадкам привезут машину метисов, беспородных, как вы выразились, они и показывают народу, как должна работать служебная собака.

Едва подал голос Фузенков, все четверо повернулись к нему, оказавшись как в одном строю, весьма, впрочем, разнокалиберном. Собаки на знакомый голос замели хвостами по половицам. Дик приветственно слегка подвыл.

– Я ничего не хотела сказать плохого о ваших собаках… – спрятав минутную растерянность, широко улыбаясь, начала было Регина.

– А так случается иногда, не хочешь, да скажешь, – спокойно перебил Регину Фузенков. – Словом, если дополнительная консультация понадобится, милости просим, всегда пожалуйста. А то и так можно, чтоб вам себя не утруждать. Коли надо, и в Москве в управлении проконсультируют. Там питомник большой у нас организуется, там и наш опыт, между прочим, по другим районам области распространяют.

Фузенков сам проводил ее до «Волги», сам за всех поблагодарил. На Никиту взглянул мельком, в его адрес лишь коснулся фуражки двумя пальцами. В коротком взгляде его Никита – увы и ах! – увидел насмешливые огоньки и понял: если не будет этой злосчастной корреспонденции, на всю область обсмеет его полковник, да, пожалуй, есть за что.

«Волга» ушла. Фузенков запер калиточку, вернулся к своим ребятам, которые стояли около вольеров, как оплеванные.

– Чего понурились? – добро и строго спросил Фузенков, равняя в эту минуту старшего сержанта и мальчика. – Все у вас управно и не за что вам краснеть! Собаки наши – достойные рабочие собаки. Я за Найду и Дика двух медалистов не возьму. Продолжайте службу, и впредь без меня никого постороннего в питомник… Сегодня я сам виноват. Понадеялся.

Вспомнив, как поглядывала эта корреспондентка на Лобачева, как усаживала его рядом с собой на переднем сиденье, Фузенков сердито подумал: «Дурак молодой! Нужны ей собаки… Уж коли на то пошло, вез бы прямо в лес, благо погода теплая, подсохло». Вслух сказал:

– Понимает она в собаках… На кой леший он ее привез?

Тут высказался Вовка:

– Не он ее привез, она его привезла. За рулем-то она. А собаки наши точно нужны ей, как мне стригущий лишай.

Фузенков прищурился на Вовкину поправку. Заметил непонятно:

– Если она за рулем, тогда дело хуже.

Бежевая «Волга» тем временем летела из города как ошпаренная. Никита на этот раз не возражал против предельной скорости. В питомник они приехали поутру, сейчас на черном циферблате значилось одиннадцать ноль-ноль, но Никите казалось, что позади остался целый рабочий день. Как манны небесной ждал он минуты, когда выйдет наконец из этой «Волги» и вернется к нормальным делам, которых всегда невпроворот.

За городом начались леса, вплотную подступавшие к шоссе. Весна выдалась богатая дождями, и молодая листва прямо-таки сверкала на солнце.

– Давайте-ка передохнем, – не спрашивая согласия, сказала Регина и свела машину на самый край обочины, к кювету.

Что он мог сделать? Не мог же он сказать ей, что торопится и пусть она, в крайнем случае, высадит его у любой будки ГАИ.

Мотор затих, стал слышен лес и птичье пенье.

– Сделаю я заметку о ваших псах, – с ленивой досадой сказала она, положив на опущенное стекло левого окна локоть и легонько постукивая по баранке пальцами правой руки с длинными перламутровыми ногтями. В моторе с такими ногтями не покопаешься. Ну, надо думать, у папаши механик для этого есть.

– Сделаю я заметку, – повторила она. – Не для того же я потратила полдня, чтоб просто с вами покататься.

– Ну что вы! – искренне воспротивился такому предположению Никита. – Кто же бы мог такое подумать?

– Ну и зря! – резко оборвала она.

Тоскливая тревога уже не в первый раз овладела Никитой. Не умел он поддерживать этот странный, по видимости шутливый, а чем-то колючий разговор.

Он смолчал. Она взглянула на него. Какие-то чертики заплясали в темных глазах. Она сидела сейчас очень близко от него. В комнате, даже за столом редко окажешься в такой близости. Свет в кабине был рассеянный, она выглядела моложе, чем под открытым небом на беспощадном солнце. Какое-то напряжение исходило от нее.

– Можете вы хоть на пять минут отвлечься от ваших собак? – сказала она почти просительно. Нагнулась, достала откуда-то из-под коврика журнал большого формата, в броской, яркой глянцевитой обложке. Никита прочел – «Плейбой».

О журнале этом – развлекательном, для мужчин – он читал когда-то в «Литературке», увидеть, естественно, нигде не мог, ему стало любопытно, он отвлекся от собак да заодно и от своей соседки.

Никита не так давно овладел радостью свободного, без словаря чтения на английском и по привычке погрузился было в первый попавшийся текст на обороте обложки.

Она рассмеялась.

– Ну, мой милый, если вы будете упражняться в чтении, наш перекур несколько затянется. Смотрите иллюстрации. Их полиграфия стоит того.

Она сама перевернула несколько страниц.

Примерно в середине номера, на развороте, в великолепных красках была изображена голая женщина. Она была так прекрасна, что не могла, подумалось Никите, возбудить никаких эмоций, кроме чистого восхищения. Как статуя. Неужели такая красота существует на земле? Так наверно же существует. Ведь это фотография.

– Да оторвитесь от этой красотки, в других номерах есть и попикантнее. Если интересуетесь, можете полистать у меня подшивку, – с легким нетерпением сказала Регина. – Откройте следующую страницу. Там эта же девица, так сказать, в действии.

Он открыл. Много небольших четких фотографий, одна за другой. Как слайды. А может, это и есть слайды…

– Что-что, а в выдумке не откажешь, не правда ли?

Никита отнюдь не был стеснительным мальчиком, однако от слов этих горячая волна румянца залила его лицо, уши, шею. Он почувствовал, что за ним, за его впечатлением от этих снимков – ведь это же фотографии! – жадно наблюдает женщина, а это было противно.

– Ну, для первого раза, кажется, хватит!

Она рассмеялась коротким хрипловатым смешком, взяла – слава богу! – у него из рук журнал и снова сунула под ковер.

Когда Никита взглянул на нее, его поразило беспокойно-алчное выражение лица, обычно столь самодовольного. Какую-то секунду она смотрела на него выжидательно. Он понял это по-своему и, показав на часы, сказал:

– Поехали, поехали! Я как-то не подумал, что все это дело столько времени потребует. Вы меня высадите у первого ГАИ.

– Вы прелесть, Никита, – сказала она после некоторого молчания, поворачивая ключ. – Ну ничего. Понемножку, понемножку, как говорила бонна о своем восьмилетнем воспитаннике, да? – Она опять посмеялась коротким смешком. Машина уже выбралась на асфальт и неспешно – неплохо бы и прибавить газку – шла к Москве.

Никита не знал, кто такая бонна, и плевать ему было на эту бонну с ее воспитанником. В окна залетает лесной ветерок, дышать стало легче, и скоро наконец его епархия. ГАИ она проехала, видно, считает долгом до места довезти. Скорее всего, сама на дачу едет, сегодня суббота, тогда ей по дороге.

– Ну, а как же компас? – не поворачиваясь, спросила она.

– У меня уже, у меня ваш компас! – с радостью объявил Никита. – Все в порядке, цел он и исправен. Вернем вам ваш компас. Все, как я и думал. Никакой это не вор, а так пацан, глупость детская.

– А вы можете сегодня же мне его вернуть? Вернее, не мне, – поправилась она, – а маме. Вещи – ее сфера. Мы заедем сейчас, вы возьмете компас и вручите его маме. Идет?

У Никиты сердце упало. Он устал. Неизвестно от чего, но устал смертельно.

– Я должен получить разрешение начальника отдела.

– Насколько мне известно, найденные вещи возвращаются владельцам.

– Разумеется. Только мы вызываем потерпевших к себе, проводится опознание, оформляются соответственные документы…

– Потерпевшая – старый человек. Неужели нельзя дополнительно не трепать ей нервы вызовом в милицию?

Никита подумал, что заявление подписано отцом Регины, но пусть уж полковник решает, как деликатнее закончить эту затянувшуюся, копеечного значения эпопею. Ох, Пашка, Пашка, наделал ты хлопот со своими круизами и кораблями!

Надо думать, полковнику Соколову Фузенков уже звонил, потому что начальник встретил Никиту словами:

– Ну, с журналистки твоей навряд ли толк будет. Не показались ей наши собачки.

На вопрос Никиты он ответил:

– Отвези, вручи, будь они неладны, да не забудь оформить. Хорошо бы покончить с этим делом добром и как можно скорее.

На даче они вошли опять в ту же комнату-холл с камином, Регина впереди, Никита за ней, держа компас-барометр в руках бережно, как чашу с дарами. Опять там был адвокат Семен Яковлевич, запускавший песенки с магнитофона. Только камин не горел, да из-за дверей доносился повелительный голос старой хозяйки и еще женские голоса. Изъяснялись довольно громко, легко можно было понять, что в доме готовятся к приему гостей.

Никита с облегчением водрузил компас на тот же овальный столик, вынул из кармана кителя припасенный бланк расписки. Семен Яковлевич приветствовал его как старого знакомого. Регина прошла куда-то, вернулась уже без куртки, в длинном, до пят, шелковом черном платке с кистями и вышитыми белыми цаплями.

Никите вспомнилась мать с ее нехитрыми мережками. Где ж было ей вышить, ей хоть бы поглядеть таких белых выпуклых цапель на черном шелку.

– Все так, как я и думал, – ответил Никита на вопрос старика относительно найденной пропажи, – Это не воры. Пацаны-подростки.

Старик усмехнулся.

– Многообещающие пацаны.

Он был прав формально.

– Вы знаете, – живо отозвался Никита, – тот, кто брал, он неплохой мальчик. Он еще не испорченный, в нем до удивления много детства. Кроме того, вся эта ребятня в правовом отношении совершенно безграмотна. Им кажется, что взять такой компас-барометр – это пустяк, это не значит совершить кражу. Он еще гордился, что ничего на террасе не попортил, не повредил…

Никита коротко рассказал Качинскому всю нехитрую историю Пашки Щипакова, рассказал про его мать. Сказал, что она отлично работает, сейчас получает большую премию, мечтает выхлопотать путевку на Южное побережье, пусть парень посмотрит море.

Никита рассказывал охотно. Уж кому-кому, как не старому юристу знать, сколь разнообразны бывают изгибы человеческих судеб.

Никита так и сказал:

– Вы-то понимаете. Мы с вами одно дело делаем.

Старик опять усмехнулся, на сей раз в его усмешке было больше яду.

– Не совсем одно, – сказал он, прищурясь на Никиту. – Я в основном защищаю людей, а вы в основном, простите за жаргон, сажаете.

– В основном сажаем?..

Никита опешил и примолк.

Пока они разговаривали, Регина бродила по комнате, вся спрятавшись под черный шелк, обеими руками придерживая платок под подбородком. Похоже, Пашкина история ее совершенно не интересовала, но она все же слушала, потому что, едва Никита замолк, она подошла к дверям и, распахнув их, крикнула:

– Мама, идите же, получайте свой бесценный барометр.

Старуха вошла не сразу. Матовая желтизна ее лица сейчас сменилась ярким румянцем, наверно, только что от плиты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю